Текст книги "Глобус Билла. Пятая книга. Козерог"

После он отправился по своим – то есть, государственным, – делам, но по его собственному неосторожному признанию – всё валилось у него из рук.

– Может, старушка оказалась ведьмой и обернулась лесной нимфой? – Предположила Иннан. Естественно, когда Ас закрывал за собой дверь.

Дверь осталась приоткрытой, и они все вместе посмотрели на неё, покачивающуюся…

Словом, именно так обстояло дело и с Энкиду, объевшимся откровений Эриду. А в качестве приоткрытой двери сомкнувшиеся за егерем два холма отлично дополнили сходство.

На границе с городом он увидел издалека приближающийся автомобиль на высоких колёсах. Энкиду встал посреди дороги и внимательно разглядывал водителя за чисто промытым стеклом.

Песок кончался у самой дороги, по другую сторону виднелся за обрывом белый в скальных оградах пляж. Энкиду на минуту представил этот клочок мира изрытым орудиями, в следах вылезающих на берег железных амфибий, в дымках полевых кухонь. Пока вода хранила безмятежность и рассматривала песок через дорогу.

Машина остановилась, и Энкиду занял место рядом с леди-шофёром. Она без сомнения принадлежала к народу туарегов, но традиционное платье так же без сомнения было накинуто на какое-то человеческое одеяние, вроде шортов и футболки.

Девушка – это слово очень ей подходило, как определение всемирной популяции розовых лепестков и белого алебастра, просвечивающего сквозь эти лепестки, не говоря уже о голубых, цвета сочного свежего фломастера, глазах, – была настроена благожелательно, хотя и слегка насмешливо. Возможно, это объяснялось желанием защититься от излучаемого Энкиду обаяния, а может, и нет.

Он вспомнил, как её зовут. Это ей почему-то не очень понравилось, хотя она ответила улыбкой на его слова:

– Селена… ведь так?

Она предложила отвезти его на Привал. Он не понял и переспросил. Она имела в виду не остановку на трассе, а сборный пункт у полигона, где после того, как Мардук вручил Биллу карту с тузом, Ас начал собирать по всей Эриду посвящённых в его замыслы. Таких оказалось много. Налёт и уничтожение «Уничтожения» заставили командира задуматься о безопасности квартировки. Со свойственной ему дальновидностью, Ас рассудил, что умно расположенный посёлок в дальнейшем неизбежно захочет стать городом. Поэтому ему постоянно нужна была Шанни с её схемами рельефа и мудрыми мыслями.

Он не стал говорить – «вот значит, как» и «да что вы», а замолчал. Туарегов никогда не тяготило молчание, в которое внезапно погружался собеседник. Энкиду это знал, но решил нарушить его вполне по-человечески, коварно:

– Это Иннан вам заказала изучить мою шерсть?

Она вздрогнула, но смолчала. Обдумав всё, она, пять даю, вспомнила рекомендованный ответ:

– Нет, это мы хотели знать, насколько ты родной нам.

Энкиду не то с упрёком, не то устало отбил:

– Командор был не единственным хорошим и вообще – не единственным.

– Это известно. Но он был нашим предком, а не другие. Итак, сир Гурд, куда вас деть?

Он взял её за руку и посмотрел на её запястье. Скоро придёт установленный час, когда его будут ждать – придёт он или нет.

– Останови машину, пожалуйста. И впредь, если моему народу что-то понадобится от меня, не стоит брать это тайком.

Слова его прозвучали с ласковой иронией, даже двусмысленно.

Лиловый час над океаном, и двойная гора плыла, оставаясь неподвижной. Полукруг облаков похож на рождающееся небесное тело. Один на берегу, Энкиду был окрашен в пурпурные тона, как маг, перемудривший с заклинанием.

Ветра нету, ни прядочку шевельнуть, ни свечку погасить. Не ветер его стихия. Безмолвие и неподвижность, минуты здесь текли медленно, ведь и тайное течение в глубине океана живёт само по себе.

Энкиду обернулся на беззвучные неторопливые шаги. В мире, взятом взаймы и возвращённом с выкупом, он был точкой средоточия нехитрой местной истины и главным зверем в королевстве.

Бебиана сказала:

– Ты уже не пятнистый…

– Время сбрасывать кожу, дорогая.

Бебиана сразу затмила свою подругу, как новое светило затмевает в окне Глобуса то, к которому привыкли… как некогда Регулл, шальная звезда, заставила солнце усомниться в своей непревзойдённости.

Энкиду вернулся после свидания с Бебианой на «Привал» к ночи, как раз в тот час, когда его брат возвращался по лунным улицам городка, то и дело озираясь на исчезнувший дом с прачечной. Луг и окрестности, куда Ас созвал своих людей, выглядели, как широкое и бестолковое поселение, растянувшееся между полигоном и тем городком без названия.

Тут чередовались степь, буйные нелепые рощицы, озеро и виднелось побережье, своим присутствием внося в этот расквартированный ковчег солидную длинную ноту, будто кто-то толково играл на трубе.

Здесь были те, кто должен был или хотел предотвратить войну, которая уже шла.

На длинной лакированной картонке светило солнце треугольными лучами. Под ним мужская фигура в двурогой короне обнимала себя за широкие плечи, укутанные в мантию. Полы мантии трепал ветер, он заворачивал углы и подставлял солнцу узор понизу.

Картонка была новая, хотя её вытащили из целой груды лоснящихся, захватанных, с затёртыми рисунками. Тонкие сильные пальцы отложили картонку с изображением в сторону. Потом сир Мардук вопросительно взглянул через стол на гадалку в серой накидке из драного кружева. Женщина отодвинула с круглых щёк и лба чёрные кудри, – развела занавес. Кивнула. Мардук – он был в белой одежде туарега – снова потянулся к разбросанной колоде.

Он вытащил вторую карту. Разглядывая, он повернул её через стол, и гадалка вскрикнула. Мардук поморщился.

– Нервы, милейшая?

Гадалка пояснила:

– Сир, вы перевернули карту. Нельзя вертеть… нельзя.

Мардук пожал плечами. На карте, тоже прежде никем не тронутой, он видел теперь стройное дерево с текущей в корнях рекой. Река шаловливо вздымала волну, как руку, и пыталась приласкать раскидистую крону.

– Ещё.

Мардук неохотно взял третью… бросил, не взглянув. Сдвинул зубы под пергаментом так, что обозначился оскал и схватил другую, как тот, кто умеет сделать выбор. Гадалка неодобрительно взяла карту.

– Ты же говорила, нельзя вертеть.

Гадалка ответила, и мнительному Мардуку померещилась тень насмешки:

– Сами посмотрите, сир.

На картонке посреди сиял алмаз, изображённый так, что верх и низ выглядели одинаково.

– И что прикажешь…

Гадалка замолчала и надолго.

– Будешь жива.

Гадалка подняла взгляд и выдвинула перед собой все три карты.

Иннан и Шанни разговаривали.

– Все они хороши.

– У них есть одно общее, и это – рычаг воли. Когда ты иссяк и обмелел, только рычаг воли способен приподнять инертное тело и отправить душу по нужному адресу, поступить, как должно.

– Ну – посмотрим.

– Ас?

Билл схватился за лицо и с силой провёл со лба вниз, пытаясь отодрать это лицо и заменить другим.

– Скоро… – Проговорил он сквозь закрывающие рот руки, отчего это «скоро» вышло тягучим и совсем неуверенным.

Они ждали. Эскадрилья вернулась. В числе лётчиков Билл без удивления заметил тех троих, которых они встретили тогда на дороге накануне праздника лёгкой промышленности.

Молодой жених впечатлил Билла короткой бородкой и блеском в глазах. Был ли то блеск металлического одиночества или его вызвала тревога за командира? Двое других – обветренные и усталые, выглядели просто до неприличия полнокровно.

Ужас мешался со счастьем на их лицах. Толстяк в расстёгнутой на две пуговки гимнастёрке жестом предложил Биллу отойти для важного дела, показав оное древним жестом утоления жажды.

Билл поблагодарил, но нарушать их тройственный союз не решился – любовался издали, как художник тремя харитами.

Аса не было.

Не было его и спустя почти сутки, после того, как вернулись снова те трое, по собственному почину отправившиеся на барражировку над предполагаемым местом аварийной высадки.

Все молчали, так как день был молчалив. Шанни – нет. Она обратилась к ним:

– Ну, задание выполнено. В таких случаях герой что-то увозит с собой…

Она думала, как дотащить до точки фразу.

– Несказанную красоту сути мира. – Подсказал Билл, и она слабо улыбнулась ему.

В эту минуту его грубость и отсутствие такта нужнее и правильнее отчаяния. Его и так хватает там, где Солнце садится в море, полное крови и скелетов погибших кораблей.

– Ты где вчера ошивался?

– Дядю убивал.

Билл посмотрел, хмыкнул, отвернулся и сразу же вжик! – подбородком.

– Энкиду, у меня село чувство юмора.

– Надолго?

– Серьёзно тебе говорю, я тут ходил в одно учреждение.

Энкиду дружески тыкнул его в плечо.

– Вижу, друг… ты не застегнулся.

Билл купился, потом выругался.

– Хорошо, тогда я тебе не скажу.

Жаркий летний день понимал, что угасает. Поиски завели их далеко на юг полуострова, местность, которую нибирийцы ни разу доселе не осчастливили. Билл уныло оглядел углом срезанную пустошь… обломки боя, который, очевидно, вёлся на небольшой высоте, не могли обнадёжить. Он ударил себя в сердце кулаком. (А этого делать не надо.) Ничего не произошло.

В траве среди обгорелых комьев и под крылом самолёта он увидел солнечного зайца, приковавшего его взгляд. Заяц не резвился, выжидал. Задохнувшись и выдирая губами из огненного вонючего воздуха необходимую долю кислорода, Билл побежал, шепча:

– Вот она…

Поднял и, рассмотрев, сунул в карман на колене. Энкиду не спросил. Билл, ощущая, как саднит под рубашкой, направился к самому краю, где маленький гребень когда-то закрытого оползнем оврага обозначал левую кулису.

Показалась всклокоченная голова в длинных прядях и высоко поднятое плечо. Александр сир Александр прошёл несколько шагов, прежде чем упасть с высоты роста.

Билл сел над ним и первое, что увидел в далёком белом небе Ас, было могучее колено Билла в джинсовой прорехе. Билл приподнял одной рукой его голову, другой полез к себе под рубашку и, вытащив горячую почти бутылку – а говорят, что у него сердце отсутствует, – поднёс ко рту сухому, как щель почтового ящика писателя, стеклянное дуло.

И вот он, тот полустакан…

– Я тебя вылечу. – Пообещал Билл. – Собачку же вылечили. Те-те… экономнее.

Ас, отпив дрогнувшими губами, нежно пролил и слизал каплю. Язык его был острый и человеческий. Хотя Билл и не рассчитывал увидеть раздвоенное жало, его удивило такое дело. Ас, упрятав откровение, просипел:

– Это ахинея какая-то.

Голос нехорош – но узнаваем.

Билл отдёрнул сосуд.

– А вот вам и благодарность герою.

Ас пожал плечом и прикусил жало – больно:

– От героя.

– Скромный…

Ас сделал усилие, сел и встал. Билл в это время уже стоял, досасывая из запрокинутого телескопа по-настоящему последнюю каплю. Бутылка подтекала, как будто была ранена.

Потом отбросил стекло в траву – оно сразу исторгло звезду и отправило луч в космос. Ас стоял. Потом сделал шаг.

Его колено сгибалось, как у деревянной куклы, и общее впечатление от сильного и красивого Александра было душещипательное. Билл приблизился и, обняв его, почувствовал, – тот закинул ему руку за шею. Скосился – восковые пальцы из страшненького фильма.

– Теперь с тобой ничего не случится. Молния, одно место и так далее.

Раненый высокомерно ответил:

– Или я не тот, кого зовут Асом, богом грозы?

Прошлёпали несколько шагов. Ас высвободился и, оттолкнув Билла, двинул сам. Билл полюбовался. Шагает с непроницаемым лицом, твёрдо ступая на протестующую ногу.

Билл без труда обошёл этого спринтера и протянул ему на ладони. Ас посмотрел и сграбастал.

– Волшебное слово.

Ас поднял побледневшее от боли лицо:

– Спасибо.

(Волшебное слово, правда, другое, но командира можно и простить.)

Обхватив руку Билла у плеча, пожал.

– Я тут не ранен. – Не двигаясь, разочаровал Билл, отчаянно пытаясь сообразить, что говорить ещё и стоит ли, чтобы ненароком не обидеть этого тонкого нибирийца. – Так что не старайся сделать мне больно.

Ас убрал руку. Спрятал, не таясь, зажигалку.

Билл решился:

– Зачем тебе она… когда у тебя есть та…

– Что?

– И запала хватит и на неё и на одну холодную душу до скончания времён в одной завалящей колонии.

Ас промолчал.

Пошёл.

Билл думал, что ошибся. Никогда он не знает, к месту то, что он сказал, или, сказав, подтолкнул события развиваться в непредусмотренном направлении.

– Ну, если ты ненужный незаконный сын и у тебя есть всем дядям дядя с полным набором зубов, помощь не помешает. Это я про себя. Мне пригодится любая поддержка. – Болтал Билл на ходу, уже не задумываясь. – Даже самая ничтожная. – Прибавил он вежливо.

Ас не улыбнулся – пороху уже не хватало, и Билл сделал выпад и схватил его за плечи, Ас повалился белеющим лицом к нему на плечо и еле вымолвил, уже теряя сознание:

– Только штанами кверху на плечо не клади.

С этими мужественными словами он вырубился на целый час.

Поручив героя с упавшей бессильно рукой двум жаждущим крови сестрам милосердия, Билл вышел с прибауткой:

– Да… не забыть ему сказать, когда очухается… что вы ему вымыли голову и… вывернули карманы.

Шанни не посмотрела на него, а Иннан вздрогнула и посмотрела на Шанни.

Билл прогулочным шагом, торжествуя и чувствуя колоссальную полноту жизни, смерил ползамка и, оставив далеко за собой Гостиную, куда они поместили героя, замедлился. В коридоре под лампой-мышетигром он привалился плечом к стене и, сунув руку под футболку, пахнущую серой и огнём, скривился. Вытащив руку, он рассмотрел пальцы, волнующе шевельнувшиеся в густой пурпурной крови Баст.

Он молчал, вертя руку, давая ветхому свету извлечь все до капли оттенки из катящихся по руке к запястью и за рукав куртки багряным струйкам. Раздавил бутылку, умник.

– Кровь.

Он не сразу сообразил, что слово произнесено вслух умильным и острым голосом, должно быть, потому что сам повторял его в уме.

За углом у поворота на верхний каменный этаж темнела фигура со сгорбленными плечами. Мардук вышел и, повторив слово ещё два раза, широкими шагами приблизился, не сводя глаз, светлых больших в припухших веках, с окровавленного запястья Билла. Подойдя совсем близко, он прикоснулся к футболке Билла, сдвинув край куртки. У плеча плыло, меняя очертания с полуострова на континент, жирное сочное пятно почти синего оттенка. Билл почувствовал на щеке чужое дыхание. Оно было холодным.

– Ну? – Спросил Билл. – Дядя, если хочешь попить… буфет уже занят Энкиду.

Мардук оскалил острые зубы и прильнул к плечу Билла, бормоча что-то. Потом отстранился, и с лукавой улыбкой убрав клыки, проговорил:

– Глупый ты. Родная кровь, это…

– Это?

– Родина. Это выше меня… Великая Река. Земля Нибиру. Вены почв, озёра любви… огни глаз.

Билл сказал:

– Ты убил Элейн?

Мардук посмотрел, потом зарычал и скачками бросился по коридору прочь.

У Билла промёрзло сердце и даже клетка рёбер. Прежде чем кинуться за угол, чудовище обернулось, и Билл ощутил, как от волнения у него выступили слёзы на одном почему-то глазу.

Мардук или тот, кем он теперь или всегда был, прошипел еле слышно:

– О нет. Нет… они все убили её. Все виноваты… Я боготворил… Я её ножку себе на голову ставил.

Билл знал, что минута может решить всё. В повадке безумца было нечто, подсказывающее, что он находится у самой грани на высоком берегу Той Реки.

– Я верю тебе. – Раздельно отбил Билл.

Чудовище прислушалось.

– Но то, что ты сделал с миллиардом других жизней… это всё равно, что убить женщину.

Мардук преобразился и занудил, поворачиваясь и надвигаясь из коридора тучей:

– Ты и сам любовался кровью. Ты… любовался…

Он вытянул одухотворённую руку и потряс ею. Потом лицо его исказилось, на сей раз по-нибирийски, а не как у нежити. Биллу показалось, что дядя плачет. Но, вглядевшись, он понял, что ему не кажется. Билл посмотрел на свою руку и вытер об штаны.

– Прекраснее всего, что было рождено и убито ходом времени.

Мардук приблизился и тотчас отошёл крупными шагами. Лицо было опущено долу, так что могучая челюсть упиралась в грудь. Потом поднял голову, как наполовину отрубленную, и, глядя мимо, говорил, роняя слова:

– Совершенство, и такое недолговечное. Я плакал. Слёзы мужские, Билл… точат камень, это яд. Капли кислоты разъедают лик статуи. Ты не знаешь… в расцвете сил была она, а я уже видел разрушение. Зачем… я тогда сразу пожалел, мгновением раньше, чем всё было кончено. Но что сделал, то сделал, и вовек не исправишь.

Он замолчал.

– Поздно сожалеть. Я один. Что ты думаешь о любви, Билл? Она одна… одна… одна! …способна спасти сердце, даже сердце разрушителя.

Короткое рыдание… но ответа не было. Разрушитель повёл взглядом… и встретил взгляд своего племянника.

Мгновенно произошла двойная метаморфоза – как два подряд удара белой, самой белой из всех молний на самом чёрном из всех чёрных небес. С картины – из рамы разрушения старого дома – смотрело лицо красивое, тонкое, полное жизни и того, что он упомянул… громадные черты бога далёкой планеты были одухотворены, а глаза источали огонь… огонь сквозь воды… он был, как земля перед потопом.

И тотчас всё это великолепие исчезло. Мужское хозяйство – челюсти, скулы, впадинки под ними, полуоткрытые для поцелуев губы, блеск зубов и радужек, – всё изменилось: хищник, злобный и ожесточенный раной, охотился за Биллом, поводя зрачками.

Он вернулся в Гостиную, оккупированную девицами. Ложе героя на окаймляющем комнату камне опустело.

Билл спросил только глазами. Иннан с взаправдашней усталостью отвернулась. Шанни показала куда-то вверх.

– Погоди… – Смешался Билл. – Что это означает? Он у начальства… он сам начальство? Или он вознёсся?

– Он у себя. В старой башне.

Билл изумился.

– И вы его отпустили? Про голову-то хоть сказали?

Не дождавшись ответа, он решил прогуляться до полигона. Входя в диспетчерскую, Билл приготовился ко всему – в смысле, к новой версии сумасшествия. В их семье с этим, как видно, полный порядок: на все лады и вкусы.

Терезий, некогда так напугавший их своими медицинскими познаниями, – мрачно посмотрел, но про уровень допуска не спрашивал, любезно посторонился, как оно водится у сильных интеллигентных мужчин при встрече с сильными.

– Ты что делаешь?

Ас убрал руку с клавиши. Кроме него, Билла и этих клавиш, а также окна на все четыре стены, здесь взгляд не на чем было задержать.

– Просто остановил одну из ракет. Её выпустили на одном из континентов по приказу рехнувшегося чиновника. Теперь она просто упадёт в болото, и конфликт на ближайшие для выяснения обстоятельств сутки заморозится.

Он огнестрельно вытянул руку и не поморщился, отчертил по окну. Небо по швам порвалось, разошлось, как края раны. Сместились облака, сразу ставшие домашним атрибутом вроде ваты на ёлку и между ними заалело, вылилось что-то чёрное и кусок дальней дали уютно устроился в окне.

– Вот она…

В пыли и тумане начертили жёрдочку для птицы. И птица сидела, только металлическая, в форме шатуна.

Обзор снова взболтало – Ас пояснил, что теперь они смотрят с орбиты.

Отсюда была видна ближайшая галактика – поставленные на бок часы-луковица с болтающейся цепочкой звёзд.

Небо помутнело от взрывшего его, как землю, взрыва – промчался шатун-ступа в неровном огне от быстрого взлёта.

– А вот это дядина станция.

Совсем близко, но ниже плыла неровно, рывками, неуклюжая в торчащих деталях старомодная бандура. Билл услышал, как в диспетчерскую кто-то вошёл.

– На клетку похоже.

Биллу стало интересно, но Ас вдруг забеспокоился, отодвинулся и стекло затянуло неладным дождём. Дождь пунктирно высох, и Билл снова увидел облака, но не мог уже воспринимать их, как раньше.

Ас показал:

– Видишь?

Билл вгляделся. На рыхлом жёлтом небе роились две тучки.

– Комары, что ли?

– Обе враждующие стороны, вовлечённые в конфликт, вывели в небо по тыще самолётов.

– Ого.

– Вот именно. Они идут так тесно, что едва не задевают друг друга крыльями. Нелепо…

– Я люблю, когда все рядышком… – Отозвался дурак—Билл.

– А там, что? – Полюбопытствовал, входя, Энкиду.

За ним дышали девицы – неосторожное пожелание Билла исполнилось. Энкиду указывал на плоскую местность, по которой сползались два леса навстречу друг другу.

– Танковое сражение… это из другой оперы. Там идёт война уже четыре года, и это переломное сражение.

Ас придвинулся и даже задел плечом плечо Энкиду – для него небывалое сближение.

– Вот эти… справа… они должны победить.

– Зачем?

– Так надо. Четыре года я делаю всё, чтобы незаметно приблизить их победу. Во-первых, они отражают нападение… ну, и кое-что другое. Всё это сложно.

– Там что, правит праведник и земля осияна светом счастья?

Ас ночным глазом глянул и отодвинулся, жалея о своей откровенности.

– Там правит демон с чёрной мохнатой душой. – Сказала Шанни. – Хлеб родится там в изобилии, ибо он щедро удобряет землю. Того и гляди, хлеб заговорит под ножом.

Она посмотрела на Аса.

– Но, провидя с помощью своей мудрости, господин огня небесного вычислил, что демон будет изгнан… если одержит вверх над себе подобным. Народы—мученики, теперь живой стеной заграждающие путь в ад на трёх континентах, очистят землю покаянием. Ради победы в этой войне соединилось несоединимое. Непонимание и страх отступили. Четыре народа забыли внушённые им предубеждения, ибо страшатся попасть в клетку. Поэтому бог грозы потихоньку подталкивает союзников – то схемку самолёта подбросит… то юного военачальника с новейшими идеями… а сегодня…

В этот миг над одной из танковых колонн, неизвестно откуда взявшись, пролетело огненное колесо размером в Глобус. Машины, замаскированные ветками, встали разом… потом скрылись в потоке света.

Сцена оказалась перекрыта полосами огня вперемежку с лентами дыма. Когда завеса была отдёрнута, Билл увидел, что другая колонна идёт вперёд, а та, что подверглась нападению сверху, молча стынет в неподвижности… из некоторых машин выскакивали с поднятыми руками люди.

Статные и сильные танкисты выглядели смертельно напуганными, но живыми.

– Они живы. – Сообщил Билл.

Ас сухо отозвался:

– Как видишь.

Но диалог богов устарел с первой реплики – один….второй из сдавшихся… упали навзничь.

– Они мертвы.

– Я тут не причём. Я им не начальник, чтоб всё решать за них, знаете ли.

Над блокбастерной сценой улетающее колесо приостановилось. С востока скромнёхонько, но приметно набирая скорость, двигалось среди взбаламученных облаков серое бревно. Оно явно намеревалось атаковать, колесо встало боком и закрутилось, создав вокруг себя неровный костёр слепящего света. Всё застыло, потом два инородных предмета, показав реальные очертания, кинулись друг к другу, выставив опоздавшие дымные инверсии, будто желая сомкнуть объятия.

– Это что?

Энкиду покачал ладонью.

– Ради равновесия?

Ас, сцепив зубы, склонился над клавиатурой.

– О, нет…

Он быстро глянул над плечом на Билла.

– Семейство Баст пытается внести коррективы.

– Уж извини. – Билл развёл руками. – Он такой живчик. Я не в него.

Шанни вспомнила про новенькие батареи, которые она на солнце выставила, а эти безынициативные никогда сами не додумаются прибрать, Иннан в свою очередь принялась иронизировать над Шанни – и обе в конце концов удалились. Ас без всяких ухищрений вежливости выставил Билла и Энкиду.

И порывисто передумал.

– У меня есть запасная взлётка. – Сообщил он с видом крайней неохоты, окликнув их и цепляя недоверчивым оком. – Если что… я хотел бы, чтобы вы знали. Проще всего пройти под землёй.

Начиная с последней опции он отвернулся от Энкиду. Тот легко молвил:

– А чо вы все на меня смотрите? Надо – так надо. Я что, король ада, или чего-то там?

Ас, как показалось Биллу, облегчённо вздохнул. Он, наверное, именно так и думал, потому что проговорил с зажатым в локоть чувством:

– Респект.

Это и без того короткое словечко, произнесённое очень экономно и почти сквозь зубы, вызвало у них убеждённость, что Ас поступает правильно. Билл искоса посмотрел на брата.

– Туннель выходит на площадку, которая высечена на скате горы. – Пояснял Энкиду и ещё что-то сказал.

Иные из его наставлений достигли ушей Билла, но всё его естество рвалось к выходу. Под ладонями скользили неровности стен, обросшие корнями. Натурально, они грабят магазин штор и портьер в темноте. Свет приветствовал его…

Билл первым выбрался из туннеля и сразу сообразил, что тут что-то не так.

Луна была чрезмерной…

Шар выглядел так, будто на него навели лупу, и пространство вокруг из-за этого неправильного размещения опорных сигналов выгибалось, как в кинокамере «Сова». Освещение к тому же не соответствовало даже полнолунию – оно пробиралось в кроны деревьев под каждый листик, и при этом слишком отчётливы и провальны были тени.

Сосны с широко раскинутыми редкими ветвями старались каждая вытащить свою единственную ногу из посыпанной лесной пудрой тверди. Круги земли выглядели лунной проекцией, а ворота в глубине очень широкой аллеи поднимались так высоко, что по тонким перекладинам можно было взобраться к тёплой щеке луны – так казалось.

Энкиду повёл их по спуску… сквозь марево листвы виднелось что-то вроде городка, в котором никто не спал. Слышны были смех и ещё какой-то гулкий неприятный звук.

За деревьями виднелся кто-то очень большой. Биллу показалось, что чешуйчатая голова крутится, но это просто смещённый внизу свет скользил по лентам вьющегося растения, взбирающегося по камню.

Билл неотчётливо вспомнил фонтан и свисающие змеиные головки вьюна… разве это когда-то происходило с ним?

Среди ветвей было впутано двойное зеркало, на котором нетвёрдая рука написала губной помадой два слова «Мир Сцены».

Три маски в кронах деревьев приковали его взгляд. У той, что посредине, глазницы пустовали, рот никогда не смеялся и не кривился от плача. Эти безмолвные губы выкрасили тем же материалом, которым была начертана вывеска.

– Это что, летняя школа для актёров? – Спросил, глухо рассмеявшись, Билл.

Ас ответил, при этом став похожим на среднюю маску:

– Нечто вроде. Да… пожалуй.

Издалека показалась большая поляна.

Над поляной разносился странный голос, будто сова научилась говорить по-человечески.

– Временное обиталище… наш мир – тюрьма… так будьте надзирателями…

Гулко завывая, вещал голос.

– Сожгите совесть, утопите совесть, закопайте совесть. Иначе вам конец… что вам дороже, в конце-то концов – наследственный брильянт бабушки или неверный силуэт в полутьме… стреляйте в силуэт, стре… стре…

Фортепианные звуки перекрыли сову, тьма вдоль дорожки ползла под фонарём. Стало тихо, но к тишине добавилось сладкое журчание.

За поворотом виднелся неверный силуэт. Толстоватый человек в костюме пил пиво из банки, другою рукой способствуя изгнанию излишка влаг из собственного временного обиталища.

Ас отвернулся. Он смотрел на Билла с таким выражением, что тот опешил. Иначе как той штукой, о которой толковал преображённый сир Мардук, это выражение не могло быть продиктовано.

– И никакой брат, поверь… – Послышалось Биллу.

Тотчас командир убрал лицо в тень. Это было нетрудно – она имелась во всех видах.

Энкиду толкнул их. Толстяк вгляделся, забавно охнул и попытался поклониться, одновременно удерживая одеяние.

– Боги… приветствую… – Забормотал он. – Не сжигайте меня, не топите меня… я хороший богатый человек.

Он подавился мокрым всхлипом – то ли от избытка благоговения, то ли просто смеялся.

Они отошли по густой траве туда, где тьма скопилась непроглядная.

– Знаете, кто?

Энкиду назвал имя. Билл присвистнул.

– Да он с дядей на ты. Даже я не на ты, а он – на ты.

Ас жестоко дёрнул углом губ.

– Мне бы пару самолётов и тройку вертолётов.

– А вертолёты зачем?

– Пожар потом потушить. Деревья-то не виноваты.

Энкиду посмотрел с таким выражением – мол, за чем дело стало.

Открылась сценка, освещаемая выборочно фонариками из толпы. Раздавались взрывы смеха и множественные удары ладонь об ладонь.

В этих летающих лучах, вскрикивая, плясали несколько женщин. В одинаковых пятнистых костюмах, сильно затянутых на не вполне совершенных телах, они довольно высоко и не вразнобой подымали ноги, обутые в туфельки на острых каблуках и облепленные разноцветными чулками.

– Самые знатные дамы Эриду. – Пояснил Энкиду.

Ас отвернулся.

– Тебе неприятно? Они покинут лагерь до двадцати двух вечера. – Пообещал Энкиду. – В ночном представлении женские роли по традиции играют старшие сыновья.

Билл возразил:

– Это не актёры.

– Да ну?

– Говорю тебе…

Билл озирался и чуть ли не принюхивался.

– Я бы их узнал…

Долгий визгливый звук устремился к ним из чащи. Ветви зашелестели, и, расталкивая лунные блики, в кружок между беседующими выскочил большой осёл.

Он снова прокричал и принялся разглядывать их. Длинные уши покачивались. Луна поместилась точно между ушей, осенив угловатый лик округлым трепещущим ореолом.

– Зачем ты нас сюда привёл? – Спросил Ас – обращаясь отнюдь не к новому лицу. – Ты ведь знал, что это не то место.

– Это воспитание. – Перебил невысказанные обвинения Билл и заговорщицки заглянул в ослиные глаза.

Ас, которому представилась возможность вставить словечко, раздумал. Потом пробормотал:

– Или провокация.

Энкиду поманил их и – мимо вопросительно взглянувшего влажными глазами осла – провёл к дереву. Фонарь покачивался в его ветвях, расположенных облачком, в корнях распевал ручей, богатый, сильный, упругий.

Билл закряхтел:

– Эх, красиво. Даже слишком.

Энкиду нагнулся и что-то сделал в ручье. Он поднял его вместе с дёрном, и они смотрели, как синяя вода с камушками бежит, не роняя ни капли. Вместе с водяным потоком отодвинулось дерево и открылся грубый лаз во лбу лесном. Он выглядел так: отодрали доску в заборе – куски пейзажной перспективы повисли нитками по-живому.

– Сюда.

Следуя за Энкиду, Ас вспомнил, как недавно подслушал разговор.

– Ах, ты, деревце трепещущее, птица в ветвях…

Билл тогда крутился возле дерева и даже тронул губами ветку.

– Если бы я умер раньше своей жены – будь у меня жена – меня бы прикопали под этим деревом. Или нет – пусть его тоже срубят. Раз я умер, то уже никого не пожалею. И сделают ей ложе. Пусть спит в кровати, которая ей будет шептать: «Я никуда не делся».

– Она будет шептать, Билл: «Что за сволочь приказала меня срубить». Твоя, Билл, кровать второго качества.

Выражения глаз Иннан Ас не видел, мог только предполагать. Он ушёл незамеченным.

Сейчас Билл ворчал, недоверчиво косясь на обман травы и воды.

– Безобразие… разве я не герой эпоса?

Его реплика сопровождалась прощальным затихающим воплем осла.

– Помалкивай. – Оборвал развеселившийся Ас. – И вообще… твоя главная задача – вовремя сунуть липкую конфету в карман ночного халата.

Билл обернулся в тесноте ветвей и с упрёком посмотрел… но Энкиду принялся торопить, и взгляд пропал втуне.

Воображение, как море, само собой сыто. Томас из озёрного края, протоптавший тропку между мирами, может без церемоний подтвердить. Он догулялся, как блудная кошка, у которой два дома, два блюдца с молоком. Он не хотел вернуться и не мог не уйти снова и снова…

Смотрел и смотрел в кольцо подружки. Он досмотрелся!