Текст книги "Глобус Билла. Пятая книга. Козерог"

– Слушать не буду.

В диспетчерскую влетел ком земли и рассыпался. Один из красноносых настолько осмелел, что спустился к самым развалинам и после того, как Иннан завизжала при виде пули, воткнувшейся в паркет, был наконец сбит вернувшимися гуляками-барражировщиками. Что бы там ни пел артиллерист, полдень пока поспевал, почитай, вовремя.

Эскадрилью отогнали под жгучую интеллигентную ругань артиллериста.

– Позже поговорим. – Приговаривал он, вгоняя снаряд в дуло изъятого из музея орудия. – Ну, полезайте, господин. – Прибавил он под нервный хохот старшины и лейтенанта, всецело сочувствующих своему офицеру и готовых разорвать Терезия, если он только нос свой покажет на позиции.

– Надо уходить.

– Куда, позвольте?

– В город? – Шумно жуя яблоко, предположила Иннан.

Шанни покосилась на это яблоко и отвернулась. Билл подумал про улицу с прачечной.

– Нет.

Они обернулись. На пороге стоял невежливый юноша. Он держал карту, которую забрал у кого-то.

– Тут неподалёку… школа. Там ещё рисунки на стенах. Знаете?

Он обвёл их взглядом непочтительно, как прогульщик учительскую комиссию. Энкиду первым шагнул к нему. Он ласково отнял карту.

– Знаем, сынок.

Они подумали о прежних защитниках света – как-то их тени встретят непрошенных гостей.

Шанни остановила Терезия.

– Сир Александр совсем плох.

Тот с подчёркнутым недоумением откликнулся:

– Да, мэм. Такое потрясение… Но командир и не в таких переделках бывал.

Шанни с недоумением искренним ответила на его взгляд. Потом почти восхищённо сказала:

– Да?

Терезий поморщился и, как будто вспомнив, провёл пальцем у себя по щеке.

– Ах, вы про это… ну, ничего… ничего.

И прошёл мимо – вежливый постоялец мимо прислуги. Шанни приподняла брови, они у неё были светленькие, чётко очерченные. Потом вспомнила, что сегодня Ас сбил самолёт.

Его подняли с постели и повели под руки, как девицу на выданье.

Во дворе гудело всё – и под ногами и над головами. Небо, замызганное отбитой атакой, начинало голубеть. Шанни так была занята бесполезным кручением в голове полезных мыслей, что мало обращала внимания на то, как и куда они тащились.

Скорбные следы разрушений следовали за ними и встречали из-за каждого разбитого строения. Тонкая, проборчиком, тропинка неожиданно оказалась нетронутой. Билл узнал домишко, в котором когда-то наткнулся на потрясшие его картинки.

– Может, здесь окопаемся? – Рискнул он.

Никто на него не оглянулся.

Билл, очевидно, как-то переменился после битвы с вечными, потому что промолчал и не стал настаивать.

– Надо… – Ас привалился плечом в плечо Энкиду. – Там деда прикопать. Дед… хороший… меня выходил.

«Он бредит?» Посмотрела Иннан.

Билл бережно подхватил бастарда и с нежностью посмотрел, как ходят челюсти. Крик был удержан.

– Ты покричи, – шепнул заноза-Билл, – она не осудит. Ей понравится.

Ас сквозь муть купировал текст:

– Молчать.

Билл прошептал:

– Так вот почему ты так погано летел.

– Вот почему. Теперь ты меня простишь?

Билл ответил:

– Может, да.

Добрались по долине, побитой падением башен и превращённой в перечень унылых ям разной формы и диаметра. Гигантские шаги лестницы прерывались глубокими шрамами, по срезу которых можно было изучать слои породы.

Но маленькое плато с невысоким зданием было цело и по-прежнему с крыльца видна лиловая полоса на горизонте, откуда впервые тенью скользнул дракон.

Внутри тоже ничего не изменилось. Фрески за этот год не облупились, а стали ярче. Прибавились новые – место давнего сражения не охранялось от вандализма. Среди рисунков, сделанных современниками, были недурные: Билл, например, загляделся, даже запнувшись, на изображение преувеличенно мощной мужской фигуры – на плечах неизвестный с головой цвета желтка нёс пятнистое рогатое существо.

Шанни сердито окрикнула Билла, и тот послушно отвернулся, успев заметить в углу ещё два или три портрета в рост – там была задействована неизвестным художником охра и пепел, а также пристально смотрели из темноты два синих огромных глаза.

Как же они видны в тени?

– Покрыты фосфором. – Энкиду услышал вопрос Билла по приобретённой ими дурной привычке читать несложные мысли.

Иннан, шедшая по пятам с ворохом корпии, связанной тючком, иронически молвила Пст, но тоже призадержалась.

– Да он гиперболист. – Она поспешила вперёд, обогнав процессию.

Прихожую и маленький холл, расчерченный рядами кресел, запорошила розоватая пудра: грандиозные потрясения, перенесённые полуостровом, здесь обратились всего лишь осыпавшейся штукатуркой.

Было душновато и сыро. Ас дышал всё чаще и глубже, а рука, которой он попытался кичливо зацепиться за перила, напряглась будто он поднимал непосильный для бога грозы вес. Билл глянул на белоснежные косточки, натянувшие прозрачную испачканную перчатку кожи.

Они решили поискать норку поуютнее и поднялись по каменной пологой лестнице. Ас, чья рука покоилась на плече Билла, переставлял ноги послушно, как чужие. Билл, чувствуя его слабое дыхание на щеке, вспомнил, как они вели командира после попоек в беседке в его комнату. Он был среди них единственный, кто сохранял приверженность вертикали.

На втором этаже на приоткрытой двери повисла табличка:

Пение, номер…

Комната была низенькой, с кучей маленьких трогательных парт-оленят в углу. Иннан уже деятельно выметала пол мокрым тощим веником.

Кровать поставили у окна и сунули на неё Аса, боясь на него лишний раз смотреть. Энкиду, возясь с водой и бинтами, сказал, глядя, как Шанни садится возле Аса, чью башку Билл примащивал на валиком свёрнутой егерской куртке:

– Нет… не бредит… там есть… один. Видно, Ас его нашел… или тот его нашёл…

Здание сотряслось от далёкого удара.

– Как он мог полететь с одним глазом?

Билл напомнил:

– Эридианец, который первым высадился на другое небесное тело – по преданию – сказал: Хороший лётчик не любит ходить. Хороший лётчик любит летать.

Шанни вскрикнула, указывая в окно:

– Там что-то… тень!

– Лежать! – Крикнул больной.

Иннан мигом оказалась у окна и в следующую минуту в обнимку с Энкиду на полу. Он приподнял голову и ощутил, что воздух нагрет выстрелом.

Билл смотрел на выбитую дверь.

– Случайность. – Пробормотал Ас. – Видно, что шальная.

Билл не спорил, хотя спросил себя, почему шальная обязательно должна была пошалить в случайно выбранной комнате. Иннан похвалила слабо улыбнувшегося Аса:

– Так ты громко закричал…

– Я, кстати, приказ не отменял. – Ответил он.

Залп, как сообщил вышедший с разведкой Энкиду, пронесло над крышей, а им слегка, вишь ты, причитается.

– Шутник. – С пола, приподнимаясь на локте, молвил исполняющий приказ Билл. – У дяди плохо с прицелом. Ну, понятно, слишком долго полагаться на кнут и профсоюзы – этак хватку потеряешь.

Но Шанни не слышала – смотрела на Аса. Билл замолк, понимающе отвернулся. Вскочил, не пользуясь руками.

Энкиду показал плечом вверх и посмотрел на Билла.

– Надо бы кого-нибудь на чердак отправить.

Билл легко огрызнулся:

– Распорядись, если беспокоишься за чердак.

Они некоторое время болтались по комнате. Энкиду встал на пороге и бесцельно покачивался в дверях.

Билл куда-то вышел своей величественной и чувственной походкой – краем синего глаза Шанни заметила, что он поспешает, хотя по-своему, ну, как с такими от пояса растущими ногами можно суетиться, даже если тут истекает жизнью старый друган.

– Ты… – Начала она, садясь возле Аса на щербатый от пуль облезший до основы коврик, который Иннан сняла с обломков клавишного инструмента.

– Позиция повторяется. – Слабо проворковал он и попытался улыбнуться покусанным ртом.

Шанни смотрела на его губы, полураскрывшиеся, как пострадавший от обезумевшей пчелы цветик. И ещё смотрела, и продолжала.

Вошёл торопливо-неспешный Бильга сир Баст, неся что-то сверкнувшее в редком луче. Подойдя, сел и сказал:

– Нашёл. Щаз я его вам вылечу. Он скакать будет.

Ас увидел и заёрзал башкой по скатанной собственности егеря. У глаза его Шанни считала белый лучик – стариннейшее ранение тех времён, когда на его личном диске не значилось никаких Шанни. Однажды она уже видела это с такого же расстояния. (Полёт на двух пистолетах.) Ей такое совпадение не понравилось.

Билл заметил и собирался высказаться. С обострённой, соединившей их чувствительностью, он бормотнул:

– А кому такое понравится…

И примирительно улыбнулся ей, небрежно занося над Асом лекарство. Пряди пепла заелозили по нехорошей подушке.

– Я тебе… что, собачка? Да?

– У. У. – Расстарался Билл. – Рр-гау… Ты мой верный, знатный ты. Длинная-предлинная родословная, имена неразборчивы.

Ас зарычал так похоже, так оскалил белые клыки, что Шанни в упоении истерики радостно рассмеялась. Ас обиженно скосился налитым кровью оком.

Энкиду въедливо прожужжал:

– И правда, может хваток ему? Ветеринар…

Ас собрал силы и внятно молвил:

– Я в полном по…

Он хотел что-то сказать ещё, и Билл этого момента не пропустил. Ас задохнулся, чуть не захлебнулся. Стекло звякнуло о клык.

– Не проливай. – Умоляюще сказал Билл. – Последняя, понимаешь, капля. Пей, немовля.

Ас уже говорить – под страхом удушения – не мог, и они услышали, как он глотнул. Потом сладкая гадкая жидкость потекла внутрь его горла, исторгавшего такое множество разных слов сегодня, и вместе с лекарством проникала в его обескровленные жилы любовь.

Он пил долго – и отвалился от горлышка бутылки. Билл поднял её к свету и с сожалением на прекрасной роже запрокинул.

– Ни капли.

То были слова Энкиду, подошедшего с кипой дранья на бинты и испрошенным у подобревшего артиллериста тазиком.

Шанни приняла всё это и принялась орудовать над уплывающим, вставшим солдатиком и плывущим к ним по реке жизни лётчиком. Над рекой, повторяя движения пловца, шла на лучах звезда.

Он перевёл взгляд с этой звезды и смотрел на неё.

– Галстук…

Она нахмурилась. Энкиду подошёл и посмотрел вопросительно.

– Чего ему?

Шанни твёрдо ответила:

– Он бредит. Принеси ещё льда. И вообще, ты же на чердак собирался?

Энкиду отошел, оглянувшись и желая сказать что-то. Шанни посмотрела по сторонам, хотя в комнате никого не было – Иннан давно соскучилась, и её расторопные шаги были слышны на лестнице.

Шанни, нагнувшись к одноглазому, велела холодно и жёстко:

– Говори.

Ас сочинил улыбку.

– Ты так постаралась тогда на берегу… мой галстук… ты жучка подсадила.

Шанни попробовала прогреметь:

– Кто тебе поверит, ты же бредишь, ведь так?

– Это также верно, как сделанное тобой предсказание, когда мы летели сюда.

Она не сразу вспомнила… тряхнула волосами – а улыбки не было.

– Когда я намекнула, мол, мне известно, что вы собираетесь нагло надрызгаться в первую же ночь?

Ас дождался, чтобы её глаза потемнели и, притянув Шанни за руку, сделался тихим:

– Ты помнишь? Если Билл… сделает то… может случиться…

Шанни, не отстранившись, ответила в тон:

– Это несусветица. По правде говоря, я не могу представить себе таких обстоятельств.

Она рассмеялась.

– Билл, пьющий кровь…

– Про меня разговариваете?

Она обернулась. Билл только что вошёл и стоял у двери. В руках – пусто. Шанни кивнула, почувствовав, как её запястье крепко сжали.

– Удивляемся, как ты не запил в университете…

Билл прошёл мимо них, подвинул на полу солнечный луч.

– Я же учился на пятёрки… помните? У меня и времени не было. Вот если кто… – Он под мышкой на дверь показал, – работал на Заповедных Территориях.

Энкиду хмуро переспросил:

– Ну, и что?

– Ну, там же просторы… и сухо. Пить хочется, небось.

Ас посмотрел – кривой, жуткий. Сморгнул каплю крови.

– Спорим, ты, Баст, так и не разберёшься, какого у меня нету – правого или левого.

Билл покивал.

– Лежи.

Он побыл у постели командира, потом убедившись, что тот спит, ушёл. Ему было тоскливо и хотелось выбраться. Ругая себя эгоистом, Билл оказался на крыльце и, оглядываясь, понял, что улыбается.

Энкиду рядом сказал:

– Он плох, Билл. Очень плох. Понимаешь?

Билл не смотрел.

– Да брось. Он же на крыльях летал.

Последовало молчание, которому Энкиду, наверное, придавал значение. Билл повернулся, и Энкиду увидел, что губы безмолвного собеседника дёргаются.

Билл принялся спускаться по кидающейся из стороны в сторону тропке. Энкиду за ним. Билл остановился, и брат едва не налетел на него.

Билл выразительно глянул через плечо. Они увидели новый пейзаж. Сюда вынесло кусок садика Иннан вместе с пальмой.

Билл бросился к покосившейся пальме и принялся рыть землю руками.

– Ты здесь спрятал?

– Что?

Билл вытащил руку из земли и показал в спутанных корнях маленькую, но грозную вещичку – чистый декаданс в папином стиле, точно дерево решило пустить один на пробу железный корешок.

– Ключ от Глобуса.

Энкиду поваландался.

– Теперь уже всё равно. Это уже другая история, Билл.

Энкиду смотрел на пустую кровать. Она была заправлена, как в казарме, и подушка стояла парусом. Билл чуть не подпрыгивал, пытаясь рассмотреть, оттолкнул брата и уставился.

– Где он?

Вбежал и сходу встал Терезий. На него посмотрели с надеждой, но без веры.

– Его высокопревосходительство приказал подождать его возле второй башни. – Не моргнув глазом, поведал этот консерватор-интеллигент.

Билл сглотнул царскую слюну. Оглядел их всех. Хвастливо молвил:

– Видали? Минздрав-то…

Он постучал себя в грудь. (И звук был, да, представьте.)

– Обращайтесь.

Егерь с приметной фанаберией обратился к Терезию:

– Можно вариант с некоторым количеством подробностей?

– Его высоко…

– Так куда намылился этот выскочка?

Терезий осёкся, его лицо сделалось диагностически государственным. Он вздёрнул неплохой подбородок, но Энкиду не поддался на этот чиновничий гипноз.

– Ему нужно сделать одно очень важное дело. – Смягчился Терезий. – Он упомянул свалку старых звездолётов.

Билл шёл вдоль опушки. Он не свернул ко второй башне. Сквозь ветви ему померещилась радуга – это был очередной обломок Глобуса. Поддельного или нет – радуга она и есть.

Сильно поведя носом и пошерудив носком башмака, ухмыльнулся. В траве покоилась горка окурков.

Звук послышался, вроде плеск и звяканье. Что он там делает? Билл отодвинул плеть вьющегося растения, не зная, что трогает чей-то сон наяву, и оказался на крошечной прогалинке.

Билл увидел, что на ветке примостилась большая банка из-под консервов. В ней плескалась мыльная водица. Ас обернулся, держа у горла острый кусок стекла. Билл ахнул, потом сообразил. Ас дико обвёл его по контуру глазом и отвернулся. По шее его стекала мыльная пена.

– Вот что значит джентльмен. А зеркальце?

– Обойдусь. – Пробурчал Ас и языком сильно подпёр щёку.

Он тщательно водил стеклом, создавая прямой угол на щеке. Он был такой тощий, что сквозь гимнастёрку виднелись позвонки и оказавшийся прямо под кожей плечевой пояс.

Стекло было выломано из переднего окошка и в нём остались глаза лётчика, возможно, последний взгляд. Семь цветов скользнули в весенней толще обломка, когда почти правильный треугольник уткнулся в горло Аса под самым подбородком.

Билл увлечённо следил за алгоритмом. Всегда полезен опыт. Ас гулял стеклом по совершенно гладкой коже. Отодвинул лезвие и сполоснул, замутив водицу, затем почти дирижёрским жестом отряхнул и снова принялся полировать действительность. Внезапно он отёр стекло пучком травы и педантично отложил на ветку.

Он быстро, не оглядывая себя, поправил подворотничок и пробежался пальцами по обломанным пуговицам. Снял с сучка китель и вделся в него.

– Что ты собираешься делать? – Вырвалось у заинтригованного Билла.

– Услужить даме.

Он повернулся и смотрел на Билла, не мигая, что было разумно.

– Разве мы не обязаны делать это, когда представится возможность?

Билл догадался.

– И ты думаешь, она тебя поблагодарит? Она только разворчится, что ты украл её пистолеты и возвращаешь слишком поздно.

Ас пожал плечом – одним. Он взялся за банку из-под консервов и от экстатичного движения вода взметнулась, выплеснулась, устроив пенный гребешок.

10. Три вида поцелуев

– Как много пены. – Ошарашенно молвил Билл. – Вот… даже барашек. Смотри, смотри.

И в самом деле – белая накипь покрывала неровное течение, менявшее свои цели каждое мгновенье.

– Что за…

Они стояли возле того места, куда когда-то пришли зарыть пистолеты. На самом месте стоять было никак невозможно. Вместо взгорка над чащей кипела и сердилась, ворчала не хуже Шанни молодая река.

Билл смотрел, как, ощетинившись прутьями и целыми деревцами, разделяясь натрое и вновь соединяя воды, река торопится мимо них. Иногда она выкапывала где-то приличный камень и рыча, подкидывала его, передвигая по водяным мышцам, как настоящий атлет.

– Её же здесь не должно быть.

Ас согласился.

– Здесь многого не должно быть. Например, нас.

Билла всегда заставляла тосковать демагогия. Вот и сейчас он сразу потускнел, хотя рожа его и была осыпана мелкой россыпью капель.

А река поменяла русло из-за бомбы с саженцами. Когда Глобус взорвался, та рухнула в реку, сбила русло, и вода через лес к насыпи прорыла новый путь.

Всё это эпично поведал им Терезий, которого, оказывается, ждал Ас.

Осколки Глобуса были разнообразны. Не будем описывать полёт и падение старых вещей, дорогих кое-кому. Но вот была там штучка небольшая.

Она выскользнула из технической комнаты, в которой её наличие проверил в первое же утро командир, науськанный дружками-шутниками.

Долго летела штучка над полями и лесами Эриду. И надо было всё устроить так, что приземлилась она в реку, в том напряжённом местечке, где раздумывает река, не разойтись ли на все четыре. А может, и вообще всё к чертям пустить и растечься по чуть вогнутому полуострову, уйти в небытиё.

Порог, да не один – раз… раз… три! Пороги спускались, как придётся, между плато и оврагом, за которым естественная тропа вывела бы шагающего на материк.

Штучка, очутившись в воде, повела себя так: повертелась и лопнула, исчезнув и обратясь в облачко пыли.

Пыль вся взмыла крылышком над водой и алчно заглочена ею. Это, конечно, не то, что кажется, а семена саженцев, а штучка была бомбою с этими самыми саженцами. Положили её в техническое помещение корабля какие-то руки, а голова, которая руководила руками, напичкана романтикой и вполне совестлива.

Но пыль пылью – оживлённая раствором Эриду, она выплеснется на берега и взойдёт. За неё что волноваться. А вот то, что река засуетилась, растерялась и страшно воодушевилась под этим несильным, но последним необходимым для свершения перемен ударом, вот это имело последствия непредсказуемые.

Река немедленно покинула русло и помчалась наискось через поле. Удары подземного сердца направляли её. Тычки, которыми она расталкивала земляные валы, были метки и обманчиво легки, но сразу же изменили ландшафт, до этого мерно плывущий между лесами.

Если посмотреть бы с высоты, скажем, с расколовшегося Глобуса, то станет очевидно, что полуостров, где происходит действие, слегка накренён к западу, где под синей налитой под края чашки линзой океана древняя плита во время катастрофы осталась неподвижна.

Здесь лесочки, и террасы рисовых полей, – а старая дорога, шагая широко, и перепрыгивая обвалы, огибает замок Мардука, и направляется прямиком в океан.

Вот сюда-то и направилась река через лес, как змея. Неторопливая, она старалась не привлекать к себе внимания, подцепляя листья и укладывая их чешуями на свой вздымающийся зелёно-голубой хребет, мерно приподнимающийся на перепадах густой и сухой почвы. Вот поплыли ветки, река выбралась на поляну и глянула в небо, тотчас спина её заискрилась золотыми ромбами.

Змея заметно выросла, потом нырнув в подлесок, снова поскромнела, заструилась тише. Птицы всё тревожнее говорили о новом обитателе леса. Кто-то маленький побежал и – оп! – подхвачен упругой спиной, и провалился в стеклянную змею. Но вода выпустила пленника, и вымокший, он высажен, как пассажир, попросивший о незаявленной в расписании остановке, на высокую кочку, с которой спешно вскарабкался на ветвь и следил блестящими умными глазами.

Потом вспоминая о своём приключении, исчез. А приключение реки продолжалось. Внезапно она выползла, возмужавшая и светлая, на открытое место. Здесь между двумя деревьями устроилась комнатка, пахнущая сухой хвоей. Река почему-то задержалась и покрутилась собачкой. Осела в размытую яму и без предупреждения с рёвом, превращаясь в великого змея, кинулась со склона к драгоценным рисовым полям. Теперь она несла на спине сундук, вращавшийся и подпрыгивавший, показывающий солнцу единый глаз часового циферблата.

Потеряв на некоторое время, за которым следил циферблат, свои очертания, река рушилась с уступа на отвесное место, пытаясь впитаться в податливую насмешливую землю, и вскидывая страшную голову, снова бросала своё тело, обретающее форму, почти по прямой вниз.

Разрушение было её имя теперь, а не благодать. Ах, как жалко рисовое поле, чёрное и лиловое, но дорога реки избрана. Вместе с сундуком, крепко засевшим между зелёными рожками на её прямоугольной голове, река прыгнула на террасу и сразу погубила сотни нежнейших рисовых гнёзд.

Имя этому полю – рабство. Река уничтожит его.

Совершив возмездие, и смешав розово-жёлтый с ярко-розовым в поднятых тучах клубящегося ила, река выбралась к скалам и, устраиваясь между их серыми спинами, утратила сходство со змеёй. Стала она неистовой и прозрачной горной рекой.

Ас изрёк:

– Он поднимает зеркало.

Билл смотрел на него, чувствуя себя попугаем, выяснившим, что клетка открыта и теперь хочешь, не хочешь, а получи свободу. Ничего Билл не понимал. Трудно было поверить, что этот властный спокойный нибириец час назад тихо бредил в койке.

– То, из комнаты. Я видел, когда сбил его самолёт.

Билл изумлённо взглянул.

– Ты… убил дядю?

Ас ответил любезно:

– Хочешь предъявить иск?

Энкиду смотрел с сомнением. Ас с вызовом перевёл взгляд на него и сообразил, что природа сомнения ему непонятна. Энкиду перевёл с языка взглядов:

– Во всяком случае, я найму тебе адвоката.

Ас хмыкнул, потом снова невзначай ошпарил егеря – видать, у каждого парня тут полна шкатулочка рукоделий.

– Предмет отсвечивал, они с трудом его тащили. Меня даже умилило, как они пыхтели и разворачивались. Но там на орбите у них техника, полагаю, поновее.

– Очевидно, если его нацелить… – Начал Энкиду.

– Надо было взорвать его тогда же. – Перебил расстроенный Билл.

– Тогда мы были одной семьёй и приходили к завтраку, как паиньки. – Нечутко напомнил Ас.

Энкиду бесстрастно пояснил:

– Он не про дядю.

Они трое и умный Терезий разглядывали реку, размышляя, как подступиться к этой эффектной истеричке. Шум она поднимала кухонный – бранилась, шипела и приплакивала, она гремела посудой, отвернувшись, и даже метнула стакан в стену.

Глядя на свои мокрые выше колен брюки, дипломаты торопливо отступали с берега, куда река выплеснула свои эмоции. Терезий замешкался, глядя в водоворот, где кажется, тонуло что-то небольшое. Он резко обернулся и ничего не сказав, глядя пристально, физкультурно поднял обе руки.

– Господа хорошие. – Толстым в подушку басом бухнул бородатый человек, стоявший, сунув руки в карманы.

За ним двое – один, ещё пуще обородатевший, и тощий в треухе, так со своими руками не поступили. Руки у них были заняты.

Энкиду шагнул к лесу, но главный, обладающий в противовес своему малому апатичному отряду традиционным вербальным навыком, засомневался:

– Эх, не надо бы… хозяин не одобрит. Ну, да ладно…

Билл запоздало воскликнул:

– Это ограбление!

– Кровососы проклятые, их бы сразу кончить. – Внезапно разговорился юноша в треухе.

Билл вздохнул, припомнив, что вот и учёный карла так же их назвал. Да почему же? Разве он виноват, что родился в семье, где его пытались обучить рисованию и не хлюпать в чашку? К тому же, это ни к чему не привело, так что с него взятки гладки. И разве он не пытался весь последний год обрушить перегородки, из-за которых ему не давали кофию?

В этот момент главная борода увидела Аса. Следствием было то, что борода вытащила на воздух белые в крупных цыпках руки и молвила:

– Сир? Что это… это?

Терезий шагнул к бороде и наотмашь влепил кулак прямо в заросли. Дикий дёрнул было ружьецом, но, повинуясь жесту зашатавшегося начальника, понурил ствол.

– Партизаны? – Захлебнулся Билл. – Настоящие?

Ас язвительно посмотрел на Терезия и, отведя в сторону главную бороду, что-то ему сказал. Тот кивнул и, стараясь не глазеть, и потому быстро и жадно оглядев Билла, увёл своих за пригорок, откуда они и возникли.

– Видал? – Пролаял за пригорком, наверное, обородатевший. – Этого громилу? Башка чисто кошёлка с морковкой.

Билл смущённо пригладил влажные волосы. Ас не сразу подошёл.

– Сундук могло унести по течению. Они глянут. Я попросил.

Энкиду восхитился:

– Мне нравится глагол. А тебе, Билл, нравится глагол?

Билл согласился:

– Да, дружище, распустился ты. Партизанов завёл. Я думал, ты сторонник старинной войны с раскланиваниями и совместными ужинами причёсанных на прямой пробор офицеров.

Ас успокоил:

– А ты знаешь, мне, и правда, нравится такая война. Но я немного испортился.

Энкиду заткнулся. Билл – подумав – тоже.

С той минуты, как они выкатились сюда и увидели неположенную реку, егерь чувствовал себя не в своей стихии. Ответ Аса был нехорош. Оба опешили, смутились. Терезий, по-видимому, размышлял о пользе партизанской войны.

Билл из-за плеча Аса увидел серое и блестящее, мелькнувшее в камушках брызг. Оно промчалось и глянуло, одноглазое, на Билла.

Не болтая, побежали по берегу. Билл бежал по воде, плюхая массивными башмаками и расплёскивая вокруг себя прозрачные взлетающие как-то слишком высоко водяные шматы.

Ас на ходу поморщился и крикнул:

– Э, полегче.

Скатившись мимо бывших рисовых полей и обогнув созданное дядей Мардуком печальное озерцо, они выскочили к залезшему вглубь полуострова проливчику.

Встали разом, дыша и разглядывая заявивший о себе океан. Отсюда он начинался, и серая с зелёным пустошь казалась стеной… что-то основательно испортилось не в одной только дисциплинированной душе Аса – перемены постигли саму перспективу.

Океан выглядел вертикальным, нависающим, как валящийся на них замок Иных Существ – истинных владельцев Эриду.

Трепет и прочие штуки, о которых умели стереоскопически рассказывать в толстых и тонких книгах эридианские сочинители, мигом оставил задыхающихся нибирийцев. В проливчике, показывая гребнистый хищный плавник, развлекался с наглым видом их знакомый.

Река вынесла сундук на порог авантюры, и теперь он весело крутился среди противоборствующих течений, взбалтывая своё нехорошее содержимое.

– Здесь сразу глубоко.

– Вот и славно.

– Что ты задумал?

Но он уже знал.

– Пойду схожу. – Неграмотно выразился Билл.

Окликнуть его не успели – он спустился по срезу косогора.

Чёртов сундук!

Билл, шагнув и сразу погрузившись в неожиданно обнаруженную глубину, с жалким запасом кислорода поплыл под водой.

Сундук пропал, конечно, сразу же, как бы и не было его. Билла повлекло, затем более властно потащило и, наконец, окончательно втянуло под стекло.

На берегу пребывали также в остекленении.

– Он, как рыба в… – Подал голос Терезий и стыдливо умолк – волна, неправильная по счёту, непринуждённо обняла его чуть выше пояса.

Ас обернулся и выжидательно посмотрел, желая допытаться – не скажет ли что инженер. Но тот молчал. Ни один мужчина не испытывает в мокрой до пояса одежде избыток вдохновения.

В следующее мгновение диспозиция выглядела так: Ас уже бежал по берегу, но Билла след пропал. Егерь, не таясь, отступил к леску. Он вскользь глянул на инженера, выкарабкивающегося по скату.

Билл тонул. Вода обступила его и отказывалась признать, что у неё с Биллом может быть иное дело, нежели сама вода. Она стремилась воссоединиться с водой в жилах Билла, а его это никак не устраивало.

Накатывая поверх биллова уединения в темпе песни горцев и прикрывая его плечи насильно национальным пледом, она не утрачивала хорошего настроения. Это был её час.

Проникая в биллово нежное естество, так что впору задуматься, – так ли уж состоит он из частиц света, которые ни что иное, как пустота, – вода намеревалась полностью его переделать.

Взмах волны был лёгким, как взмах платка, брошенного дамой. Волна – грубая, как топор, несла к Биллу нелепое испуганное бревно.

Танец воды направлялся внутренней целью. Перевернувшись, Билл увидел: двоясь и сдвигаясь, трясутся скалы. Он оказался в глубокой стеклянной капле, вязкой как смола. Билла хотели оставить для мира в виде мушки для перстенька.

О!

Возлюбленная совсем не такова, как в ночь крушения башен, когда он вынес на плечах самолёт, чуточку красуясь перед нею же.

Его кружило и переворачивало. Мощное тело бога воды вода повернула так, что впору было рассмеяться – а это не предусматривалось.

Даже в предутренних кошмарах, празднуя свой час рождения, принц Нибиру не подвергался таким унижениям. Тогда он мог сохранить тень величия в слабых отсветах покорённого Спутника. Если тени и рисовали клетку, всё же он был волен распрямиться.

Покорный абсолютно, он услышал, как движется игла по виниловому кругу – но звук отсутствовал. Это самолёт Аса на обломанной опоре кружил над лугом. Шипение и треск постепенно сменились волнующей музыкой – жутковатой ночной отзывающейся в каждой капле крови. Его звали и зов не слабел, лишь уходил в глубь его сознания, чтобы там загреметь, неслышный для него самого.

Он задумался. Непостижимая смесь плескалась вокруг него, повторяя очертания погружённого, и вдруг затихла. Она мягко двигала его внутри себя. Его преследовало ощущение, что она целует его губы, стучится в грудь, как в дверь. Лицо накрыло солёной ладонью. Кто-то снимал на память посмертную маску.

Да, кто-то запоминал очертания его лица, как это делает слепой.

И так ему хорошо стало, так спокойно.

Его перевернуло, подбросило и сунуло под одеяло. Билл выдрался без малейшего куража.

Ещё мощная грудь удерживала порцию воздуха, ешё твёрдые губы не разжались, чтобы выпить из последней чаши. Но вообще-то Билл уже был к этому готов. Смерть, которую он никогда не называл по имени, приблизилась к нему и при знакомстве оказалась не такой уж злой. И даже… так славно: стало всё отступать и размываться.

Его толкнуло под локоть, но это двигалось не биллово – чужое тело. Его футляр сделался ему безразличен.

Но главное, тут в новом мире до чёртиков комфортно. Как же я устал, жалеючи себя, пронюнил кто-то в его голове.

При этом Билл знал, что поступает неправильно. Умирать никак нельзя, и смерть гнусна. Но заставить себя выполнить свой долг он не мог.

Леди, ставшая такой жестокой, теперь убаюкивала его. Он уснёт и, как следует, отдохнёт. Вот и дядя что-то говорил.

Глаза его в аквариуме закрылись. Да и что толку пялиться в эту муть. Но тотчас, как от удара по голове, Билл широко раскрыл глаза. Там в темноте он оказался у другой воды, у источника жизни.