Текст книги "Глобус Билла. Пятая книга. Козерог"

8. Испорченный портрет

То, что двигается в гуще океана, как само движение, не имея формы и цвета – нерождённая душа мира – в этот день, в этот час, в эту минуту вдруг покрылось светом сквозь линзу воды, и тонкая едва заметная линия принялась чертить сама себя – кто-то работал кистью изнутри материи.

От маленького правого рога к благородно воздетому хребту, к мощному и гибкому хлысту хвоста, всё: каждый мускул, крепкие кости, одетые непромокаемой кожей, сильно бьющееся сердце в белой до синевы клетке – проступило сквозь пустоту и показалось тело, а с ним и душа Эриду.

Он всплыл с лёгким шумом, слишком деликатным для такой громады. И скрылся.

Волна зародилась далеко от берегов, почти точно посередине большой воды и неторопливо повлеклась на четыре стороны света, вырастая и мужая, становясь зримой и всё выше показывая горб плавника над молчаливым океаном.

Где же Глобус? Маленький шарик-прыгунок из ящика в магазине, падающий в ладонь за монетку.

И сгинула неверная луна.

Осталась ты, единственная.

И твоё имя утрачено.

Это слова Билла сир Баст.

Несколько дней зачеркнул Билл на старом девятизначном календаре. Предсказание Аса относительно темпов не сбылось – строительство коллективно очнулось, точно хорошо позавтракало.

Они тоже завтракали, только раньше обычного. Шанни где-то раздобыла блинчики с чем-то сладким и липким внутри. Это соответствовало их самоощущению: очень вкусно, но как-то наивно. Что-то было ими не сделано. Жидкий и слабый кофий —весь – передвинули Биллу, и тот шумно и быстро его пил, вытягивая губы.

Как раз когда Шанни собиралась сказать что-то насчёт поезда, на который кое-кто опаздывает, в окне проплыла большая серебристая тень.

Они побросали ложечки и разом обернулись в окно.

Корабль-таракан ползуче летел над приподнимавшимся к нему полем – такой низкий был полёт.

– Кого эт мне напоминает?

Энкиду, который сегодня надел старую рубаху – синюю в клеточку, – проворчал, как старый замётанный травой вулкан:

– Дядины коники.

– Думаешь, он ещё что-то замышляет? – Вяло спросил Билл.

Внезапно он задумался и произнёс:

– Зонтики.

– Что, прости?

– Ты защитил строительство?

Ас мрачно отозвался:

– Ну, конечно.

– Как?

Ас повертел, как самолёт, кусочек хлеба.

– Сказал: мол, я защитил строительство.

Он поднялся и положил кусочек со словами:

– Очень вкусно, спасибо.

Едва за ним прикрылась дверь, Иннан напустилась на Билла:

– Нет, ну, ты думаешь? Что он может сделать? Не всесильный же он?

– Раз ему поверили, значит – да. – Отрезала Шанни и припрятала кусочек в хлебницу. – Судьба – давать имя.

На строительстве Ас сразу повеселел.

Точно ватой набитые в последние дни строители твердели на глазах. Они начинали двигаться быстро, и глаза загорались. Появление командира подействовало, как хороший глоток горячительного, и сам он распрямил удерживаемые только привычкой плечи и сначала изобразил улыбку, а потом и не пришлось изображать.

Когда и как это началось?

Потом они ни разу не пытались восстановить ход событий. Оставалось не более сорока минут до того момента, когда их мир обрушился окончательно, а они были на подъёме.

– Смотрите, чиф…

Ас глянул небрежно, и продолжая говорить. Карта не выпала из твёрдой руки… губы ещё улыбались… острое словцо готово было вылететь и остаться на скрижалях Великой Стройки номер два…

Он даже не поверил тому, что видел, и договорил:

– …маяк, стало быть, возле Привала.

Краем глаза засёк – наискось по лугу скачет четвероногий лебедь. Белое одеяние развевалось, зрелище было, ну… к Бебиане-всаднице крупно шёл Энкиду.

Ас снова посмотрел – туда, где его цепкий взгляд отдыхал минутой раньше.

Замок…

Вместо него он увидел на привычном небе густое красное пламя зубцами. Срединный, как на короне туарегов, поднялся и покачался, три облака кинулись от него вверх, в обе стороны.

Что они подумали?

Что сказали?

Билл бежал. Зарево! Музей горел. Горячая волна окатывала Билла с головы до бегущих ног, так будто он выбивал этот огонь из камней, травы и дымящейся влажной земли.

Он чувствовал, что принимает участие в какой-то очень важной игре… что это начало. И он успел к первому ходу, который, как он подозревал и втайне надеялся, предстоит сделать именно ему – тому, чьё имя Билл Баст.

– Умоляю, ваше высочество! – Крикнул Энкиду, падая на бегу на колено. Он хватался за вожжи и лебедь, прядая белой шеей, тащил его.

Всадница склонилась к нему.

– Умоляю.

Он смотрел на неё снизу.

Хлебные колосья в упавшем забрале шлема. Лицо Бебианы на фоне тусклого в пятнах неба побелело от страха и любви. Энкиду заглядывал в синие глаза.

Он повторил в третий раз.

Она ещё выждала, еле приметно кивнула, и развернув лебедя, едва касающегося длинными ногами травы, полетела над полем.

Энкиду поглядел вслед и резко отвернулся.

Потом встал и тяжким шагом, от которого стонала испуганная земля, прижимаясь к своему защитнику, направился к пожару. Он выбрал свою дорогу, не ту, что Билл. Каждому – свой шесток.

За бывшим замком, ставшим ныне обиталищем огня, на невинном с виду пустыре, он, едва видя свои руки, хлопнул в ладони.

Ткань обмана прорехами истлела над пустырём – открылись земляные укрепления. Окопы тянулись ровными и смелыми строчками. В небе стало тихо, дым был разогнан машиной, спрятанной под верхним слоем почвы. Показались два круга – побольше и поменьше.

Луна выдала себя голубой улыбкой.

Энкиду огляделся. Ровная гряда искусственных низких холмов ждала солдат, и они скоро прибудут. Эту высоту взять будет трудно…

Он сноровисто спустился в окоп.

Равнина между двумя холмами выскочила, показалась с полями и озером, но Билл бежал так быстро, что картинка сразу стала воспоминанием. Билл замедлил бег, и воспоминание нарисовалось тщательно: за равниной темнел голубой стелющийся дым. Он не имел отношения к пожару, то было марево над океаном. И там в бухте триумфально из воды поднимались два скрученных рога, точно океану надоело быть бесформенным и он готов превратиться в чёрта синего.

Приподнялись, противореча логике, две… нет… да, две волны, гуще воды и поплыли к берегу. Билл тут сообразил, что он видит именно то, что видит, и нечего придумывать объяснение, вроде галлюцинаций.

Билл, добежав до открытой настежь и хлопающей дверью дежурки, крикнул и его лёгкие выдержали это напряжение, только голос изменился – вышел трубный олений рёв:

– Смерч! Двойной!

Ас в перекошенной, чёрной от волнений рубашке, распрямляясь и орошая потом командирским смятую растерзанную карту, приколотую к доске длинными булавками, проворчал:

– Такого в нашем заведении не подают, сир.

Он пошёл прочь, закидывая на плечо мундир…

Билл рявкнул:

– Шанни?

Ас, на ходу с досадой удержав кулаком дверь, отрезал:

– Мужчина, идите себе, куда шли.

– Вы что… отреклись от меня?

– Нет, Билл… что за пафос. Просто… – Он облизал кулак.

– Ты спятил? – Заорал Билл. – Значит, я сговорился с дядюшкой, управляющим заговорами на межпланетном расстоянии?

– Нет, Билл… не знаю. Мне всё равно… я занят. Делай что-нибудь.

Траву и лес согнуло в сторону океана. Жёлтая лента берега потрясла их в эту минуту своей красотой и ненужностью. Чёрные и белые человечки выпутывались из квадратиков ткани.

– Десант! – Громко и звучно крикнул Ас. – Высажен на отмели с юга и востока. Туареги уже приняли некоторых из них… в объятия… всадники и машины…

Всадники и машины!

По лугу твёрдым широким шагом, переходя на воинский бег, приближался рыцарь с севера, потомок орбитального ангела. Шёл и коротко развевались полы сюртука, а в поднятой руке чернел длинноклювый пистолет.

Красная вспышка указала в этом дымном грохоте, что он-таки пустил его в ход. Жестокий палец на курке и крутится барабанчик. Пистолет наклонился вместе с его рукой в длинном обшлаге, рука была прямая и не дёргалась.

Билл, не отрываясь, с открытым ртом бездельника, смотрел, любуясь.

Страшен ангел! Немилостив.

Ощутив посторонний взгляд, как севшую на кожу осу, северянин повернул, не останавливаясь, голову. Издалека и на мгновение исчезнув – как раз проехал, накренясь на повороте, средней тяжести танк – он ответил тяжёлым и светлым взглядом.

Длинное лицо рыцаря, горящие углями глаза и скобка гладких густых волос только показались и тут же были стёрты облаком, пронёсшимся над лугом. Садился большой остроносый самолёт, прямо на луг садился.

Поднявшаяся над водой громадина-волна имела отчётливые и, хотя прежде невиданные, но определённо гармоничные очертания.

Из окопа Энкиду увидел Глобус. Так бывает. Глубина наделила небо оптическим эффектом увеличения.

Глобус, взорвавшись, не погиб весь. От него остался призрак и кое-что материальное. Теперь всё это призрачное хозяйство летело, двигаясь по направлению, которое было известно ему одному. Беличий хвост ещё знал…

Энкиду выбрался из колодца и увидел нацеленный на него взбесившийся шагающий эрликон.

Он тихо выругался, когда эрликон повернулся к нему и, круша холм на границе волшебного пустыря, нацелил на него взгляд. Не прав был Ас… надо было предупредить Энкиду о передвижении большой техники с севера на юг.

Энкиду заорал:

– Стой!

И тут же, как сноп, упал на горб траншеи. Прозрачный поток огня промчался мимо него в одном, вестимо, шаге. И тут напортачили, попасть не могут – устало проворчал Энкиду. Глаза его закрылись.

– Где он? Где он может быть?

Жёлтые дюны и молчание. Пекло…

Ей показалось, что она видит клочок неба в дюнах. Зажмурилась, распрощавшись с единственной слезой. Да…

Она бежала к шелохнувшемуся краю неба – синему, в клеточку.

Когда она, почти задохнувшись от отчаяния и физических усилий, перевернула его и погладила по лицу, он сказал:

– Да ладно. Пока ты бежала ко мне, я уж успел позабыть шутку, которую сочинял специально.

Она положила руку на его ворот. Ниже нагрудный карман весь взмок, точно вытекла часть небесной жидкости.

Ветер-строитель.

Слово, текучее, как вода.

Огонь, чьи создания так причудливы и величественны, сникает под её редактурой. Всё переделывает вода и заново насыщает истощённую затвердевшую землю. Её консерватизм обновляется, вода заставляет её мыслить по-иному и рождать мысль.

Энкиду дышал. Синяя в клеточку ткань подымалась под ладонью Шанни. Ибо это была Шанни, а не та, которую, успокоив и обратившись с подобающим титулом, отправили домой сидеть. Шанни прильнула к своей руке и, чувствуя, как движется вверх-вниз косточка запястья, выставив подбородок, в глубокой задумчивости, смотрела поверх плеча егеря. Она испытывала приятные ощущения – тепло его кожи, запах его крови и вибрация его артерий, посылающих призыв к его сердцу.

Рука её шевельнулась, Энкиду попробовал приподняться. Их глаза встретились, расплываясь в общей синеве.

– Какие новости, что происходит в мире?

Шанни, не шевелясь, ответила, с усилием приоткрывая рот:

– Так… ну, всеобщая стачка на соседнем континенте. Локальная война прекратилась с выходом из окопов дезертиров. Они обнимались.

– Мужики? Фу.

– Ага. Ещё? …тот тиранчик, которого заменили нимфой ручья.

– Да?

Энкиду деликатно отодвинул её руку и сел. Шанни, не убирая руки, тоже села. Они толкали друг друга плечами, и она рассеянно вытерла потёк крови с его шеи.

– Его вернули. Он и нимфа будут править вместе. Она сказала, что более мудрого и прекрасного властителя народы земли не знали.

– Ишь, ты.

– Ну, да. А потом он во время речи к народу решил произнести отрывок из старого стихотворения. Которое сочинил в давние времена Томас из озёрного края. Там всякие резкости по поводу своего отечества и тиранов.

– Смело с его стороны.

– Да он других не сочинял. А, ты про тирана? Ну, да.

– И что же?

Энкиду встал и посмотрел сверху вниз. Шанни продолжала сидеть, земля под ней пульсировала, отдавая жар полудня.

– Он начал читать… и подавился, и умер.

Они молчали. Энкиду нагнулся и, подхватив Шанни, поднял её, поставил на ноги. Она не торопилась отстраниться. От егеря пахло травой, песком и свежей кровью.

– Точно это был отравленный хлеб. Понимаешь? Заклятый пирожок. Магия Томаса встала у него поперёк горла.

– Должно быть, так всё и было. А что нимфа?

– Плачет.

– Похороны когда?

– Уже закопали. Он страшно развонялся, как-то быстро.

– Шанни, так нехорошо говорить про мертвеца. Отныне он сын земли.

– В том-то и дело. Могила не сходилась. Пришлось его сжечь… но огонь погас. Погрузили его в холодную воду, но она испарилась. Короче, его выпотрошили и набили ватой. Под стекло положили, и нимфа уже преклонила свои целомудренные колени перед саркофагом.

– Надеюсь, она не стала ничего цитировать?

– Что она, дура, что ли?

Энкиду огляделся.

– Ох, Томас. Вот чудак. Зачем он…

Энкиду схватился за грудь. Шанни мирно обняла его.

– Пойдём. Иначе мне придётся преклонить колени. Ну, же?

– То, что он отрезал нам путь домой. Это единственное из-за чего я, как ты изволил выразиться, накуксился.

– Да ну? – Затянул Ас. – Кто сказал?

Он чёртиком развернулся на табуретке – заметьте, на простой, на которой и Билл бы не сумел, завистливо и раздражённо глянувший.

Три ноги табуретки расположились так – одна стояла, на ней и происходило кручение, две другие зависли в воздухе: лётчик же.

– Неужели вы думаете, что я бы так спокойно смотрел, как взорвался Глобус?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я давно спрятал его. На орбиту напоказ был выведен фантом. Разве вас не удивило отсутствие радиации?

– Так где он?

– Он там. – Отозвался Ас. Показал плечом.

Они смотрели на край круга в окне диспетчерской.

– На луне?

– За нею.

Со стуком щегольства натурального ударились об пол две ноги табуретки.

– Но обломки…

– Пш… – Ас так самодовольно поёрзал, что Шанни захотелось эту несчастную табуретку из-под него выбить. – Значит, я мог бы работать в театре у нашего Билла… декоратором.

– У меня нет театра. – Билл оживился. – Значит, мы можем вернуться… типа того?

Энкиду согласился:

– Да, милая дама, несомненно, предоставит тебе убежище и даже игрушки не заставит вечером собирать. В твоей мягкой комнате.

Билл подумал.

– А Спутник? – Вдруг вывалил.

– А что Спутник? Хочешь устроить там государство? А герб в виде проволочной розы?

– А если отправиться куда-нибудь… – Настаивал Билл, впавший в редкое состояние: напряжение умственных способностей совпало со случайно попавшей в нужное место мыслишкой.

Ему никто не ответил. Колёсья Билла с треском мурыжили и месили попавшую между шестерёнок детальку.

Они, конечно, поняли, что Ас солгал. О, это было вдохновенное враньё – на стыке новых возможностей. Почти правда.

Ну, да.

Преображение вранья: муки тела, хруст, потому что высвободился зажатый позвонок.

А ведь был ещё даже не вечер. Впрочем, он не замедлил явиться, и никогда раньше такой вечер не являлся на Эриду. Ну, то есть, может к-а-агда-нибудь… во времена поколения, так его, великих испытаний.

Огонь играл волной, делаясь пылающим океаном в небе. Охвачен преступной страстью дяди, замок горел.

Горел.

Семейное гнездо, недомолвки, возможно – поцелуи, классная комната, книги и старая кофейная мельница – всё сгорит. И не жалко. И тут Билл вспомнил, как водится, про ту единственную вещицу, которую будет жалко. Он автоматически коснулся груди. Но письма там не было.

Письма, которое залетело в Глобус напоминанием о том, что былое равносильно будущему, в кармане не найти. Билл даже сделал шаг – а ноги у него длинные – к огненной клумбе. Синее посветлевшее вокруг костра небо было чужим. Разве оттуда они прилетели – эти четверо молодых нибирийских богов?

В куче тряпья для маскарадов оно будет прочитано огнём и по мере прочтения уничтожено… а это что… позвольте.

Вылетело с треском пламенное привидение и, развернувшись во тьме, испепелив на ходу свои крылья, невесомо обрушилось в траву. Билл тоже рухнул и поднялся с торжествующим видом, держа и поворачивая над головой дымящийся свёрток.

Мелькнули слова, обращение… Билл уронил письмо и смотрел, как строчка огня подползает к нему. Зачем? Он снова коснулся своей груди.

Пламя проживало свою жизнь, гаснуть оно не собиралось. Как это? Его юность миновала, но вступая в зрелый возраст, оно наглело и распространяло свои принципы на соседние пристройки… летел вверх столб ложных убеждений. Оно соглашалось со старшими, но чувствовало себя всё уверенней… оно принималось осторожничать и приплакивало, когда сталкивалось с диктатурой вышестоящих очагов власти.

Пламя платило дань мытарям и само озорничало там, где не было угрозы наказания.

Это была жизнь хищника, уверенного в себе до малейшей искры. Оно собиралось сожрать всё – а что будет дальше, этим оно себя не мучало.

И надо было, конечно, его погасить.

Билл так и сделал – то есть, он побежал искать ведрышко и вспомнил, что вёдра в сарае возле кухни. Он остановил свой бег возле границы, которую обозначил огонь.

Там они когда-то стояли на брусчатке и ждали сира Мардука, чтобы совершить обряд примирения.

– Ты чего тут? – Хмуро спросил Ас и раскашлялся.

Потом он понял и показал за плечо.

– Вертолёты и пара ступ сейчас вылетели.

И точно, сразу над ними, вздымая волосы на загривке зрителей и острые багровые языки, прогудели едва заметные в синеве и красноте машины. Под ними болтались смешноватые шары и просвистела, испарившись на лету, струя едкой жидкости.

Везли на телеге ещё одну вертушку – с разбитым остеклением, в котором тотчас принялись творить шутки блики и тени.

– Ты же битого стекла не любишь? – Успел Билл.

Ас помог спустить ветерана с телеги и полез в кабину. Отвалился кусок стекла.

– Послужит…

В огне запрыгали галочки и чёрточки – машины сновали, стараясь не подпалить крылышки.

Тяжёлые струи устремились в огонь, и там, где соприкасались двое посыльных стихий, возникло жгучее облако. Вертолёты разом метнулись в стороны.

– Как-то странно они… – Сказала Шанни.

Она стояла, задрав голову и сжимая забытый Асом шлем.

Лихой дурманный душок спустился с неба. Рваньё облака окружило замок, и проступили призрачные очертания – скелет. Биллу показалось, что он видит все комнаты разом… стол и стулья… и всё кануло.

Огонь тонул в подобии воды, растерявшись и забывая атомарный порядок. Крохотные обрывки материи расставались, частицы вечного света вспоминали смутно о своём первоисточнике – Великой Пустоте.

Пламя приняло жидкость и смешалось с нею, породив туман.

Серый в пятнах, он вместил в себя все тайны Эриду, но сам забывал на лету, становясь попросту сгустком двух стихий. Это чадо источало чад взбесившихся яблок, перебродивших в вулкане. Чёрная гарь и белый пепел, облепив улетающих привидений, показывали разные фигуры.

Духота и дурнота упали сверху на всех стоявших, бегающих, суетящихся. На коллективную голову Эриду надели мешок.

– Где они?

В тумане, покачиваясь, – чисто прохожий после удачной вечеринки на тёмной улице, во власти нахлынувших фантазий, – показалась одна из машин. Кажется, это была остеклённая ступа. Пилот вёл, как на первом уроке, без инструктора. Шанни закричала, указывая на возникший сбоку и резко пошедший на посадку вертолёт.

Это был тот, полуразбитый, осёдланный пижоном Асом. В кровавых полосах, исчертивших свинцовое поле, мелькнуло и проявилось изображение в люльке. Оно показалось неправдоподобным. Билл, увидевший его раньше всех, подумал, что с Асом произошла в результате отравления метаморфоза, и он обратился в существо с хоботом, по преданию, самое мудрое из всех когда-либо рождавшихся.

Ступа, у самого дна которой юркнул, тронув потоком воздуха помело, вертолёт, крутанулась, и её вынесло, к великому счастью, далеко – к самому лагерю инженеров. Там разворачивалась машина туарегов для выстилки дорог. Водитель, чуть ли не свечкой поставив внедорожник, выпустил из выдвинувшегося конуса рулон свёрнутой дороги.

Дорога зависла в воздухе на полминуты, и этого хватило, чтобы принять завертевшуюся юлой ступу. Пилот, теряя сознание, но не разум и навыки посадки, всё успел понять и, вывернув помело, выломавшее стенку, кинул себя вместе со ступой, на повисшую в воздухе призрачную тропу.

Она затвердела, и ступа довольно ощутимо ударилась об эту раскладушку. Ступу подбросило, вещество рулона рассердилось и свернулось.

Окутанная гибкой тропой, ступа неловко, выставив локтем сломанное помело, опустилась на выжженную траву космодрома.

Вертолёт, потерявший всякое разумение, был подхвачен вихрем от промчавшейся ступы. Трёхрогий огонь на севере возле бывшего двора, играл в съедалочки в узенькой аллейке, ведущей к террасе и оттуда закоулками к холму у подоконника Энкиду. Огненный венец вытянулся, желая достаться достойнейшему, и тёплая волна приподняла вертолёт.

Ас, чья башка в противогазе моталась, точно бога грозы тряс за плечи кто-то более могущественный, вцепился в штурвал. Тонкие и сильные пальцы окоченели на руле, будто командир умер. Этот мертвец, однако, был верен долгу и намеревался посадить машину самым лучшим образом.

Что ему и удалось.

Соображал он, очевидно, не очень хорошо. Тем не менее, этих остатков мысли хватило, чтобы навалиться всем весом на заклинивший штурвал и выровнять отяжелевшее от слабости тельце машины над двором.

Винт почти остановился, машина падала. Внезапно смилостивился руль, и сбившийся механизм жизни заработал нормально. Это длилось весьма недолго.

Публика разбежалась. Ну, не вся.

Шанни, как стояла, так и вросла столбиком. Разгневанный Терезий, бежавший издалека к месту аварийной посадки, без церемоний схватил леди за деликатное запястье.

– Госпожа… – Прорычал он.

В то же мгновение, когда ледяной взгляд нибирийки скрестился с бесстрастным взглядом самурая, готового выполнить долг во что бы то ни стало, вертолёт сел в полудюжине метров от этой приватной сцены.

Их обдало ветром, удар воздуха дыбом поднял золотые волосы Шанни. В синеватом колеблющемся воздухе она выглядела летящей. Терезий бешено глянул за плечо и встал, заслонив Шанни – его качнуло, но он не пригнулся, устоял.

Немедленно он выпустил леди и коротко склонил голову. Она усмехнулась.

– Вас и королева недостойна.

Он расслышал, отвернулся. Но наверняка запомнил похвалу и заморозил её в своём прозрачном сердце из наилучшего льда. На площадке уже столпились все, кто знал, что может понадобиться.

Терезий вытащил из кабины жутковатую фигуру и сорвал маску. Они увидели клонящееся голубое лицо. Ас проговорил:

– Озонаторы… отрава.

Терезий тихо ответил, удерживая плечо командира:

– Готово. Я в пустыню-то… посыльного. Саид подключил…

Но неправда это была. Саид как раз вытягивал из песка длинный провод старинного вида, будто червя, поселившегося в сердце Эриду и высасывающего её силы, и, намотав на кулак вместе с собственными нервишками, потащил это устройство к городской передвижной мельнице. Чудо-система очищения воздуха, построенная человеколюбивым Асом, уничтожилась вместе со второй башней.

Рассчитывать приходилось на резервы, а они всегда ограничены. Мельница – которая, конечно, только так называлась в честь взаправдашней мельницы, а сама представляла из себя сложное ветроулавливающее устройство, была рассчитана на столицу туарегов, народа, привыкшего к комфорту и вызвавшего к жизни технологии, не снившиеся мудрецам стационарных народов. Но при этом само представление о комфорте было у туарегов куда сдержаннее, чем мог бы вообразить себе тот, кто видел их машины. Чистый воздух, идеального состава вода, красивый пейзаж, пища, одежда и жильё только наивысшего качества… вот и всё. К тому же, народ был невелик…

Но мельница, с её приготовленным до конца сезона запасом энергии, должна выдюжить. Саид, вытягивая за собой, как за вожжи закопанных лошадей, провода, добрался до щитка. Он оборвал соединения и, отключив от жизнеобеспечения собственный город, взглянул на зажатые в кулаке обрывки. Усмехнувшись, он вспомнил шутки господина Баст-старшего насчёт легендарного радиста, державшего провода в зубах.

Терезий договорил, и голос его поблёк. Волны дурного аромата заворачивали лагерь в несвежее полотенце. Что-то шевельнулось далеко в тумане, потёк ветерок. Это заработал очиститель.

Жёлтые и красноватые воронки образовались в воздухе, зеркально отражая друг друга. Медленно расходилась отрава. Две скважины, ввинтившиеся в воздух, оказавшиеся сам друг – одна в одну – учудили такую штуку… хорошо, никто не видал.

Шанни, погрузившись в глубокое болезненное забытьё, сидела на траве возле машины, в которой приехал кто-то из туарегов. Она первой ощутила приток свежего воздуха и открыла глаза. Энкиду, как остановленный ледник, сгорбясь, стыл в тени. Замок, превращённый в костёр, по-прежнему колыхался в воздухе, призрачный и грозно весомый.

Очищенный воздух поголубел. Шанни протёрла глаза кончиками пальцев. В бывших воротах копошились в дыму фигуры. За горящей, утратившей толщину стеной фасада промчался, как за листом бумаги, оживший тощий рисунок.

Шанни ахнула – не доместикус ли покинул пост? Но тотчас из пламени выбежало что-то и скачками промчалось, держась тени.

Это было настолько страшно, что Шанни потом старалась никогда об этом не вспоминать. Хмель рассеивался. Вскоре перед очухавшимися строителями предстал всё тот же пожар – треск такой, будто в небе шныряли опричники дяди на чёрных мотоциклах, гарь волчьими хвостами, а сам огонь красный, как и положено. Но одурь сгинула, и поднятая эскадрилья покончила с этим художеством менее, чем за час.

Ас заговорил, лёжа на походной кровати. Первый его вопрос свидетельствовал о том, что к нему вернулось чувство юмора, второй – касался дальнейших действий, третий удостоверил всех, кто находился рядом, что Ас в полном сознании. Рука командира свесилась с постели и пальцы еле заметно шевелились, пока он изрекал всякие такие штуки, которые повторить очень трудно, если вы не рождены повелевать огнём и высекать ударами меча слова по воздуху.

С последним словом шевеление пальцев прекратилось. Ас сел из положения лёжа – в общем, развернул истребитель носом к противнику.

Маленькое поселение у подножия первой башни ожило. Брошенный огнём, замок кое-где показывал в окошках порхающих светлячков. Иллюминацией ползли огоньки по выгоревшей проводке под слоем испепелённого грима.

Семейство, которому по умолчанию принадлежало право наследства, смотрело на это наследство, грязное, серое и издающее отвратительный запах, издали, морщась и щурясь.

Да и само семейство выглядело не лучше.

Они свили своё временное гнездо чуть в сторонке, на опушке рощицы, чьи ветки были свежи и не и воняли преступлением. Было решено устроить вылазку в замок.

Следующие три часа жили бестолково. Бегали и роняли вещи, кричали друг на друга и снова роняли вещи.

– Вам не следует ходить по одному. – Орал Энкиду.

– Что?

Ас хмыкнул. Он один в рёве отдалённого пламени и беспорядочных выкриков сохранил за собой роскошь издавать звуки обычных децибелов.

– Ходить по двое? Я не буду ходить с Биллом.

– Что?

Шанни подбежала к нему и уронила какой-то пуфик.

– Тебе Энкиду что сказал? – Заорала она.

– Ходи с девушками. – Отойдя в сторонку и поднимая ненужную мебель, распорядился Ас.

– Что?

Ас зашипел и уронил пуфик. Он смотрел на Билла. Тот стоял с растопыренными руками, в траве лежала подзорная труба.

– Я твою штуку вытащил… а ты ругаешься.

Энкиду приблизился, загороженный диванчиком. Ас попытался разглядеть его за этим безгласным домашним животным.

– Ловушка… какой-нибудь бугай с топором. – Бубнил диван.

– Какие бугаи… Зачем это?

– Шанни велела.

– У нас никакой обстановки не останется. – Объяснил Билл. – Так Иннан сказала.

– У него не такая реакция, чтобы бояться топора. – Возникла процитированная Иннан.

В подоле блузки у неё гремели вилки и ножи. Билл присмотрел ножичек и быстро вытащил.

– Тш. Ну, вот.

Ас холодно посмотрел на землю, ощетинившуюся утварью.

– У нас останется Эриду.

Поселение династии Баст выглядело ближе к вечеру так: диван возле холма и половина беседки. Ас посмотрел на тарелку с блинчиком и две вилки на диване.

– Гм. Да.

Сообщили о новом очаге пожара.

– В деревне Хорсов? Оттуда же все эвакуированы.

Юноша, который в ночь крушения башен, почти приказал Энкиду подсобить тем, кто разбирал завалы, был опять по недосмотру Терезия отправлен с поручением к монаршим лицам.

– Домик задымился, я знаю? – Буркнул он, потирая сильную руку у плеча.

Потом припомнил наставления и вяло прибавил:

– Господин главнокомандующий… ся… сир… товарищ командир…

Ас переглянулся с Шанни и терпеливо переспросил, не останавливаясь на тонкостях этикета:

– Где задымился, когда задымился, кто отправлен тушить?

– На самом краю…

Юноша подумал, и они узнали от него, что когда это произошло – никто не знает. Вроде патрулировали… и ничего, ровнёхонько… нос в сторону, туда-сюда… глянули обратно… бац, горит. Да так справно горит, залюбуешься

– …то есть, я не это хотел сказать, товарищ командир.

Ас почти лениво напомнил, что юноша не сказал, кто гасит пожар.

– Да никто не гасит. – Потирая уже другую руку, отвечал юноша. – Очажок небольшой… авось, думают, обойдётся.

Ас открыл рот, чтобы издать уставное рявканье. «Я тебе дам товарища командира». Но, что-то сообразив, уста прикрыл – вышло так, что попросту поиграл железной челюстью. Дело личное, никого не касается.

– Ступайте. – Молвил он.

Юноша внезапно испугался – это было видно по тому, как свесились его руки и искательно заработали глаза. Он разонравился Асу, но Энкиду, подошедший издалека, узнал его и ласково приветствовал.

Тот поспешно удалился в сторону диспетчерской.

– Ты представляешь, – Ас торопливо натягивал мундир и брошенную кем-то огнеупорную куртку, – там горит, там пожар, а они и не думают…

И Ас добавил нечто, не предназначенное для ушек прекрасной половины семьи, предварительно уверившись, что половина, и впрямь, отошла, чтобы посмотреть на пожар.

Энкиду примирительно заметил:

– Это какое-то недоразумение. Дежурный уже высылал своих, они говорят – чертовщина, не горит ничего… отошли на окраину, вроде огоньки. Там спецэффект какой-то, очевидно. Не забудь, в посёлке Хорсы живут.

Билл добавил, подходя с задранным подолом рубахи, где у него громоздилось что-то съестное.

– Да ещё и актёры.

– Что?

Ас внимательно посмотрел на него.

– Ничего. – Смешался Билл под взглядом Энкиду. – Кушать желаешь?

Ас оглядел завёрнутые в блестящую бумагу бутерброды, огурцы, явно надёрганные из разных банок, пару варёных круто яичек и горстку липких конфет.

– Ты колядовать ходил, что ли? – Сухо спросил он.

Билл очень обиделся, чуть не выпустил подол из рук.

– Не хочешь, так не ешь… а что мне дали, так меня любят. А тебе не дадут, тебя боятся.

– Да ну? – Примериваясь к билловой выставке, выгнул губы Ас.

– Ну, да, разве тебе предложишь из баночки с рассолом хлебнуть. Ты же гордый. Э! положь! Сказал!

Ас хрустнул огурцом, повертел яйцо и вернул на место.