Текст книги "Тёмных дел мастера. Книга четвёртая"

И в следующую секунду Вадикус, абсолютно не сумев ничего сделать, только беспомощно задрожал и обмяк, чувствуя, что его тело будто потяжелело в несколько раз. А из-под лацкана пиджака вылетела его новомодная волшебная палочка, которой он не пользовался с того самого момента, как Альфред заявился в его библиотеку в Варгосе, перевернув дальнейшую жизнь обычного горожанина с ног на голову. Палочка послушно подлетела к чёрному колдуну, когда тот сделал несколько движений пальцами, и сама собой упала ему в ладонь, после чего юный бунтарь прекратил своё ослабляющее воздействие на Вада и целиком сосредоточился на его магическом инструменте.

– Та-ак… Ох ты ж, сколько теперь у вас в палочку понапихано-то всего. Кожу не жжёт под рубахой, когда с собой их носите? – проговорил молодой колдун, пару раз залихватски крутанув в руке эту чуть ли не самую большую драгоценность Вадикуса.

– О, прошу, только осторожней! – на полном серьёзе взмолился очкарик. – Это…

Но Альфред прервал его дальнейшее нытьё новой волной магии.

– Я думал, в ней окажется хоть немного настоящей энергии. Ну да ладно. За последний век этот мир так и не приобщился к истинной силе, – саркастично заметил юный бунтарь, продолжая помахивать палочкой из стороны в сторону. – Как я вижу, большую часть своей жизни ты практически не использовал то, что это общество зовёт «магией разрушения». И иллюзорной сферой тоже не часто пользовался, эт хорошо. Однако тратил время каждый день на зависание в «канале». Много тратил. Искал там себе единомышленников, хех. Но безрезультатно. Использовал какие-то ваши новомодные заклинания по отправке «запечатлений» в «канал». В основном с бездомными собачками и людьми – чёрт знает зачем, конечно… Как будто они тебя об этом просили или жаловались на свою несчастную жизнь. Смотри-ка, а за последние дни ты даже ни разу не сдал меня вашим властям! Вообще, что ли, магией не пользовался? Ну ты даёшь, каланча! Хотя на самом деле даже если бы ты трубил о нашем местоположении налево и направо, то мне до этого всё равно было бы, как до сиреневой звезды, поверь.

Столь откровенная информация по его приватной магической деятельности за последние полторы недели заставила Вада на секунду потерять дар речи. Он и подумать не мог, что кто-то в этом мире вообще способен извлекать такой объём данных из палочки, не имея при этом под рукой целой кучи необходимых магических устройств.

– А теперь скажи мне: какой связью с настоящей, живой силой должен обладать человек, чтобы рассказать тебе всё вышеперечисленное? – подвёл итог своей краткой речи Альфред, ловко воспользовавшись молчанием собеседника.

Но высокорослый очкарик так и не смог выдавить из себя ничего путного.

– Время для ответа вышло, мозгляк! – неожиданно выкрикнул молодой бунтарь. А в следующий момент вдруг вцепился зубами в палочку Вада, откусив от неё добрую треть.

Такое беспардонное поведение мигом вызвало в бывшем библиотекаре целый круговорот эмоций – он с ужасом ухватился за борт телеги, поскольку прежде всего знал, насколько опасно для человека было вдыхать пары алхимических эссенций, использующихся во время создания и работы палочки. И уж тем более пробовать их на вкус.

Но его монструозный собеседник, несмотря ни на что, продолжал жевать дерево, металл и иные материалы, входившие в состав любой волшебной палочки, настолько яростно и громко, что хруст от этого процесса заставил молниеносно обратить на Альфреда внимание не только Бесстиен, но и сидевшего к ним спиной Махтука. Видя, что изо рта и глаз чёрного колдуна уже прорывался белый текучий дымок, а из носа вылетали снопы мелких искр, иностранка в первые секунды ужаснулась не меньше, чем Вад.

Но чем дольше они все смотрели на Альфреда, тем больше понимали, что тот, как ни странно, оставался в полном порядке. Поэтому хаас-динец вскоре вновь отвернулся, дабы продолжить следить за дорогой, а Бесстиен лишь в изумлении вскинула руку ко рту.

– Это-о… Да как тебе такой толко в голова взбрело, а?! – обрушилась она наконец на Альфреда с ревущими упрёками, перепутав впопыхах окончания сразу в нескольких словах сентусского языка. Но приближаться к нему всё же побоялась.

– М-моя палочка-а… – в свою очередь только и протянул жалобным голосом Вадикус, лишь сейчас найдя в себе силы снова заговорить.

– Вот так оно делается у нас, когда бесполезный предмет продолжает раздражать слишком долго! – гаркнул очкарику Альфред, как только прожевал всё окончательно. И тут же добавил: – Советую тебе не уподобляться этой палочке, когда говоришь со мной, длинный. Иначе в следующий раз я закушу твоей интеллигентной башкой.

Покорно поймав огрызок своей дорогущей, но теперь уже безнадёжно испорченной палочки, который Альфред швырнул ему в руки, высокорослый очкарик неуклюже извинился и медленно развернулся обратно, невидящим взглядом уставившись на круп лошади. Отныне его душой владели лишь страх и беспомощность – настолько непредсказуемым оказался сидевший позади него человек. И Вадикус всё не мог отделаться от мысли, что если бы каких-то три дня назад он узнал обо всём, что с ним случится, то непременно последовал бы примеру Лагнес у стен той злополучной лечебницы.

Однако для Бесстиен инцидент был далеко не исчерпан, поскольку черноволосая девушка до сих пор не слишком хорошо понимала природу подобной силы и очень не хотела, чтобы Альфред и впредь вытворял подобное в непосредственной близости от остальных.

– Вот надо было тебэ это делат? – с упрёком и раздражением снова начала она давить на своего любовника, видя, как он принялся небрежно ковыряться пальцем в зубах, в то время как из одного его глаза всё ещё сочились остатки дыма, а нижняя десна ко всему прочему кровоточила. – Я не понимаю, зачем мы вообще потащилис в эти горы! Ты что, хочешь довезти меня до самых границ Гилия на этой убогой повозке? А дальше что?

– Нет. По пути нам нужно будет заглянуть ещё в одно местечко… – признался ей, а заодно и всем остальным, Альфред. И указал на Махтука: – Вот этот хаас-динец точно знает куда мне надо. А сам я никогда там не бывал. Хотя и достаточно много успел узнать о том районе из исторических хроник Эргарота. Замок Магических Изысканий. Сначала мы направимся к нему.

Услышав это название, Вад невольно дёрнулся и осторожно мотнул головой в сторону чёрного колдуна.

– Чушь полная, – спокойно заявила Бесстиен. – Ты говориш о самом защищённом замке в вашем королевство. Даже я об этом знаю. Туда не пускают никого, кроме боевых и учёных магусов. Это место, где Сентус производит новые заклинания. Оно хорошо охраняется.

– Да, и вот за их источником новых заклинаний мне и надо заехать, – увлечённо поскрёб бороду Альфред, усевшись в кибитке поудобнее. – Понимаешь, детка, эта страна уже давно владеет тремя артефактами из прошлой эпохи, которые портят буквально всё, с чем взаимодействуют. Годами портят. Веками, если хочешь. Никто и ничто не укрывается от их пагубного воздействия. Но особенно разрушительно они влияют на природу людского общества, когда оказываются не в тех руках. Правители этого королевства всегда злоупотребляли их силой. Точнее, это происходило до недавнего времени, пока я не уничтожил первый из них – королевскую корону. А теперь мне нужно разломать на мелкие части второй, понимаешь? Это единственная причина, по которой я вернулся в здешний прогнивший край… Ну, то есть она была единственной, пока ты не прикончила своего жалкого братца. И не запала мне в самое сердце.

Последнюю фразу молодой колдун намеренно проговорил с особой интонацией – как всегда, понадеявшись на те жалкие салонные приёмы, которые только и имелись у него в репертуаре, чтобы произвести на Бесстиен впечатление. Правда, поскольку сейчас он совершенно не хотел притягивать её к себе насильно, то решил не вкладывать в свои слова магической энергии. Соответственно, гилийка почти никак на это не отреагировала. Зато само содержание планов Альфреда повергло её в лёгкий шок.

– Так ты хочеш штурмоват ещё один дворец? Вейс-с…

Она медленно приложила руку ко лбу, выказав таким образом полнейшее непонимание и разочарование. – Зачем тебе всё это надо?

Но молодой колдун не сразу удостоил её ответом. Услышав в очередной раз от своей пассии подобный вопрос, он на миг призадумался насчет того, почему его вообще должно заботить мнение Бесстиен. Ведь в недавнем пророческом сне Альфреду кое-как удалось отказаться от женщин именно благодаря тому, что это был один из двух образов, за которыми скрывалась смерть. Хотя, глядя на нынешнюю ситуацию, можно было сказать, что таким способом смерть отыскала лазейку, чтобы подобраться к его душе и привнести в неё слабость. Ту самую слабость, которая губила силу любого чёрного колдуна, если он позволял ей стать частью себя.

– Потому что-о… – протянул Альфред. – Потому что когда-нибудь этот мир будет уничтожен из-за алчности людей. А я не хочу, чтобы эта грань бытия совсем истлела и стала безжизненной всего лишь оттого, что в какой-то момент истории деньги затмили людям ясное мышление!

Произнеся последние слова звенящим голосом, бескомпромиссный бунтарь ненадолго притих.

– Но от этого никуда не дется. Деньги – это основа жизни любого современного человека, – решила всё-таки развеять его слишком идеалистичные представления Бесстиен, поскольку успела пожить на этом свете немного дольше и навидалась во время своих путешествий всякого.

Но в ответ Альфред лишь окатил её надменным взглядом:

– Вот как? И кому же тогда, позволь спросить, больше всего выгодно, чтобы ты так думала? Чтобы ты была зависима от этого суждения? Чтобы ты строила свою жизнь, основываясь на чужом мнении? Тебе ли? Нет, я так не считаю. Посмотри, к примеру, на меня. Я что – целыми днями только и размышляю о том как заработать или наворовать побольше денег? Или просто делаю то, что могу, а? Что хочу! И что умею. Развиваю вместо этого своё тело и свой дух. И не удовлетворяю никаких своих потребностей, кроме самых простых и насущных. А уж когда доходит дело до них, то мне абсолютно неважно, где и как добывать ресурсы.

– Так вот я кто для тебя? Ресурс?.. – в самой животрепещущей манере изумилась словам молодого любовника гилийка.

Но тот не умолкал.

– Вот тебе сколько щас? Где-то тридцать пять – тридцать семь? Тогда можешь смело считать, что недолго тебе такой здоровой ходить и чувствовать себя осталось. Ты сдуешься раньше, чем хотя бы один из твоих жизненных планов успеет воплотиться в жизнь. На самом деле для любого человека очень легко прожечь свою жизнь целиком на всякую херню. Я бы даже сказал, крайне легко. Исключительно легко.

А что тогда трудно? Переступать через себя – это трудно. Не соглашаться с мнением большинства – трудно. Искать выходы из безнадёжных ситуаций – безмерно трудно. Но самое главное – трудно действовать. Вставать с насиженного места и идти что-то делать. Причём не в угоду кому-то другому, а только исходя из своих убеждений. Но зато, когда ты начинаешь так делать, то в тебе пробуждается сила. Настоящая сила! И если ты ни разу в своих действиях не опускаешься до подлости или праздности, то в какой-то момент этой силы собирается достаточно. И тогда ты становишься способен преодолеть себя и достичь вершин, не доступных обычному человеку. Ты обретаешь способность использовать настоящую магию.

– Не могу поверит… И ради этого ты затеял весь тот кошмар? – горько прошептала Бесстиен. И добавила уже значительно громче: – Ради этого заставил нас с братом решат, кто кого убьёт в той вонючей яме?

– О, дорогая. А разве ты мне вчера сама не говорила о том, что твой жирный усатый братец – это уже давно зависимая личность? – тотчас же парировал Альфред. – Что у него уже было мышление паразита. Что он относился к тебе, как к выгодному вложению. И даже советовала мне забыть о нём. Хотя я сделал это ещё тогда, когда ты сама воткнула в него нож, поверь. И с того дня ни разу не вспоминал об этом бурдюке, кроме тех случаев, когда ты сама о нём заговаривала.

Однако на такие аргументы черноволосой иностранке совершенно не хотелось отвечать, поскольку она слишком хорошо понимала, что попросту не сможет объяснить сейчас подобных противоречивых чувств никому из присутствующих. И даже самой себе. Вместо этого в уголках её глаз на мгновение появилась пара пронзительных слезинок. Однако она не ударилась в безутешные рыдания по Ральде, а просто развернулась в своём импровизированном уголке и, закрывшись от всех, сжалась в клубок, обхватив колени руками.

Хотя Альфред и был главным виновником данной мокрой сцены, он совершенно не спешил хоть как-то начать утешать свою любовницу, из-за чего все четверо ещё какое-то время ехали абсолютно молча.

А затем чёрный колдун принялся в очередной раз шарить по кибитке своими пронырливыми руками, отодвигая короба в сторону в поисках новой партии чего-нибудь съестного – пусть даже магически законсервированных брикетов.

– Э-э, да тут, оказывается, на дне везли целых пару ящиков ванкаратского бренди! – довольно радостно вскрикнул он через пару минут, распотрошив пальцами уголок одного из маленьких контейнеров с красивыми иностранными надписями и орнаментом по бокам. – Вот свезло так свезло-о! И как это я его не отыскал раньше?.. Эй, очкарик, будешь?

– М-м, нет, благодарю. Я не пью, – тихонько проговорил Вад, обернувшись.

– А ты, смуглый? – обратился тогда Альфред к извозчику.

– Именем грозного Азара прошу простить, но мне запрещает религия, – подал голос впервые за несколько часов пути Махтук и тотчас же снова умолк.

– Да ладно-о, – вальяжно протянул молодой колдун и цепко выудил из ящика одну из бутылок. – То-то я смотрю, ваш народ в Сентусе больно все эти запреты соблюдает, когда приезжает работать сюда на поля да в города грузчиками.

– Это потому, что они все неверные и предатели слова Азара, – гневно проговорил хаас-динец и добавил: – А настоящие последователи нашей религии никогда не прикасаются к алкоголю.

– М-да?.. – как-то не очень уверенно буркнул Альфред, однако возражать не стал. – Ну, как хочешь. В конце концов, надеюсь, что эти убеждения хотя бы придают вам нужной храбрости в бою. И тем вашим парням в городах тоже.

И, как следует припав губами к горлышку бутылки, чёрный колдун втянул в себя как минимум четверть бултыхавшегося в ней пойла.

Но всё же по какой-то причине Махтук неожиданно решил продолжить разговор:

– Наверное, за последние дни их всех успели пересажать по тюрьмам.

– Если только они не стали сопротивляться, – на автомате добавил Альфред, совершенно не покорчившись от столь солидной порции спиртного.

– Думаю, что в лучшем случае они бы смогли только организовать на площади ещё один несанкционированный протест. И то если бы удалось… – попытался было обрисовать ему реальное положение дел в их кальстергской ячейке сопротивления хаас-динец, однако не сумел закончить.

– Несанкционированный протест?! – немедленно перебил Махтука Альфред, попутно пролив бренди на пол кузова кибитки во время следующего глотка. – Едрить!.. Вы вообще там в столице ещё понимаете смысл слова «протест»? Или для вас это лишь очередной юридический термин? Какой смысл восставать против чего-то, если всё должно быть согласовано с теми, кто этим чем-то руководит? Или с их наместниками в другом регионе?.. От жешь страна эта до чего докатиться успела уже… Прям королевство марионеток, право слово.

– А как же тогда быть с регулярной стражей? – всерьёз отважился возразить юноше хаас-динец.

– Сражаться. До последней капли крови, – не менее серьёзно ответил ему Альфред. – Со всеми, кто вам мешает. Пока хватает сил дышать. Так поступают настоящие революционеры. Или кем вы там себя считаете…

Такие слова в который уже раз заставили Махтука крепко задуматься, поскольку с самой первой их встречи он успел проникнуться изрядным уважением к Альфреду и к его пробивной позиции, посчитав, что именно этот человек действительно может придать их безнадёжной борьбе смысл. Правда, даже наряду с этим обстоятельством не менее важным фактором для хаас-динца оставалась и его семья, о которой, конечно, ему тоже надо было думать, принимая решения о продолжении общей борьбы. И всё же Махтук знал, что о его жене и сыне было кому ещё позаботиться в городе, и, возможно, только по этой причине решил вызваться добровольцем, чтобы сопроводить этого молодого сентусца в нужное ему место.

– Но ведь убийства – это просто ужасно! – вырвалось в какой-то момент из почти доведённого до предела Вада. Больше он не мог терпеть этой гнетущей атмосферы, которую распространяли его спутники своими разговорами… и своими ужасными деяниями в прошлом. – Это не должно быть методом для продвижения идей… И, в конце концов, это запрещено законом! Убивать других людей нельзя! Это самое тяжкое преступление…

– У-ху-ху, убивать запрещено-о. Использование боевых заклинаний запрещено-о, – передразнил его Альфред нарочитым тщедушно-женским тоном. После чего вновь резко огрубел: – А вот я взял и убил! Потому что это обычное дело для нашего мира от самого его основания. Удел слабых – только смерть. И пошли все к чертям, кто так не думает!.. Или мне самому помочь тебе побыстрее отправиться к ним на небеса, очкастый? Куда это вообще за последние дни растерялось всё твоё обожание, которые ты проявлял к настоящей магии?

– Я… Я-я-я… Прошу, не поймите меня неправильно… – мгновенно будто очнулся Вад, начав спешно оправдываться перед чёрным колдуном больше из-за вновь нахлынувшего страха, чем в попытках донести своё мнение.

– Ой, да заткнись ты уже! Надоел… – брезгливо оборвал его Альфред. Больше он не собирался тратить на запинающегося интеллигента своё время.

По этой причине в их кибитке снова ненадолго воцарилась абсолютная тишина, которая, однако, вскоре стала доставать Альфреда не меньше, чем раздражающее нытьё бывшего библиотекаря. И тогда он решил попытаться вновь худо-бедно наладить контакт с Бесстиен. Правда, как и ожидалось, та всё ещё оставалась дико зла на своего молодого любовника и не приняла ни одного из его неуклюжих предложений.

– Эх, а ведь когда-то, чёрт побери, мы с Джаргулом таскались в точно такой же кибитке по центральной Хоккарии целыми днями-и… – мечтательно и немного грубовато протянул отлепившийся наконец от гилийки юноша. После чего опять вернулся на своё место к заднему борту телеги, чтобы понаблюдать за облаками. – Я тогда только и мог, что слегка чирикать своей энергией в воздухе. И мямлить точно так же, как ты, длинный. А вот мой первый учитель давал жару каждому встречному патрулю стражи…

– А откуда вообще взялась такая магия? Разве все остальные люди не видят, что она отличается от обычной? – проговорил вдруг, как всегда, немного неожиданно Махтук, не поворачиваясь к Альфреду, но оставаясь тем не менее на редкость прямолинейным, поскольку вопрос касался интересующих его вещей.

– Им уже давно нет до этого дела, – с раздражением ответил суровому хаас-динцу чёрный колдун. – И нет никакой обычной магии. Есть только настоящая и подделка под неё. Именно поэтому все ваши стражники, армия и правительство испокон веков не могут справиться с нами. Они просто не понимают её. Не понимают что такое настоящая свобода. Всё думают, что мы используем ваши паршивые палочки. Пытаются найти и изъять их у нас, чтобы изучить как мы призываем такую силу… Кучка ограниченных зазнавшихся слепцов.

Да и к тому же раньше ваши магусы хотя бы оставались магусами. Учились в школах магии и изо дня в день запоминали целые тонны заклинаний, только чтобы по-настоящему разбираться в своём деле. А сейчас? Разве можно назвать образованием то, когда тебя учат всего-навсего вставлять в палочку нужный кристалл? Нет никакой необходимости самому уметь что-то зачаровывать, ведь повсюду есть магазины, где можно купить уже готовый кристалл, зачарованный для тебя нужным заклинанием. Какой смысл в таком образовании, лишь за уши притянутом к науке? А на самом деле – созданном исключительно для того, чтобы ориентировать своих учеников на финансы.

Эта страна насильно искореняет последнюю гибкость в умах своих подданных, заменяя её на обычные горы информации. И огромное самомнение в придачу.

– В Хаас Дине пока ещё есть шахские школы магии, где учат по-старому, – отозвался Махтук, проговорив все слова почти без акцента.

– Да? И откуда тебе знать? Судя по твоей речи – ты большую часть жизни прожил тут, в Сентусе.

– У меня друг недавно оттуда приехал. Он мне многое рассказал, – пояснил плечистый иностранец, немного помяв вожжи в руках.

– И что же сейчас, интересно, творится у вас в империи? – снисходительно поинтересовался Альфред.

– Война с государствами Гилия. И делёжка власти среди шахов, – кратко ответил хаас-динец.

– И всё-ё? – разочарованно протянул юноша.

– Ну, есть ещё несколько банд по стране, которые мутят народ, – как-то неловко добавил к сказанному Махтук. – Одни призывают поддержать Гилий против тирании шахов. Принять гилийские обычаи в торговле и мире как свои. Другие говорят, что слова Азара представляют хаас-динского мужчину по-другому. Как завоевателя. И потому эти бандиты заставляют своих восставать против своих же. А ещё мирные селения грабят и женщин себе забирают. Священников Азара среди них нет. Они сами себе священники.

– А-э-э, как по мне – так всё это подчинение чужим правилам лишь убивает в человеке волю, – напыщенно махнул на слова иностранца молодой бунтарь. – А воля – это главное оружие человека. Поэтому подчиняться надо только своим правилам. И то – лишь тогда, когда это имеет смысл и делает тебя сильнее, а не слабее. Нужно размышлять и не позволять ситуации возобладать над тобой. Так что может эти твои бандиты и правы. Хотя если они занимаются такими делами лишь ради наживы и жажды войны, а не чтобы расти над собой, то тогда они ни чем не лучше вашей власти. Уйдут одни, придут другие. А народу как жилось паршиво, так и будет житься.

Однако Махтук не нашёлся, что на это ответить. Определённо, он всегда знал, когда следует закончить говорить, и к тому же не хотел портить отношения с тем, кто, несмотря на все свои отрицательные качества, вполне мог добиться чего-то в борьбе с олигархией этой страны. А при удачном раскладе – и распространить эту волну по миру, подняв на борьбу куда больше народа, чем их скудная кальстергская братия. Хотя, возможно, к концу путешествия Махтук и мог бы потребовать от Альфреда, чтобы тот постоял за свои слова. Но, конечно, только при условии, что миссия этого вздорного сентусца завершится удачно и ещё один артефакт, вызывающий неравенство в этой стране, будет уничтожен.

– Боги, боги… – не унимался тем временем молодой колдун, раздражённо бурча себе под нос и уже не смотря на Махтука. – На самом деле хоть один бог, хоть много – а всё равно от них никогда не было пользы любому народу! На протяжении всей истории за них говорили лишь те, кто мнил себя их посредниками. И если ваш Азар сейчас проявляет себя только как свод правил, по которому можно отличить одного хаас-динца от другого, то бог этой страны является ещё тем небесным тираном… Вот знаете вы, например, историю про Разарота? А, очкастый? Бесстиен?

Заметив интерес Альфреда к своим персонам, ни тот, ни другая ничего не ответили, поскольку всё ещё были слишком злы на юношу. И всё же Вадикус слегка заинтересовался подобными заявлениями, поскольку уже давно замечал открытые богохульные настроения молодого колдуна, хотя до сих пор не понимал их причину. Конечно, в настоящее время можно было уже не слишком опасаться навлечь на себя гнев служителей церкви Доброго бога, как это могло произойти ещё полвека назад, стоило лишь заговорить на подобные темы в компании друзей или знакомых. Однако, получив в своё время хорошее религиозное образование, Вадикус теперь мог с уверенностью похвастаться любыми знаниями о религии Сентуса – как официальной, так и не очень. Правда, что касалось этого странного бога Разарота, упомянутого Альфредом – подобное имя он явно слышал впервые.

– Что, мозгляк? – расплывшись в мерзостной улыбке, откликнулся на его мысли молодой бунтарь, поймав их в голове Вада, как созревшее яблоко. – Интересно стало? Тогда слушай и знай, что когда-то в твоём пантеоне было не девять, а двенадцать богов. И в твоём, кстати, тоже, гилийка, – попутно обратился Альфред и к Бесстиен, но та всё ещё не реагировала, предпочитая целиком отдаваться своему упрямству и просиживанию оставшейся части утра в одной позе.

И всё же молодой бунтарь на этот раз сделал вид, что не замечает её выкрутасов.

– Да-да, ребята. Такие вот дела-а, – продолжил он лекторским тоном, откинувшись назад и положив ногу на ногу. – Первоначально число богов, создавших когда-то этот мир, было на целую треть больше, чем сейчас. Но впоследствии исторические хроники о них просто забыли. А в случае с Разаротом – так и вовсе вычеркнули, спустя пару веков после его неудачной попытки прорыва в этот мир… о чём вы, конечно, также ничего не знаете! Записи о настолько умопомрачительном событии ныне хранятся, наверное, только в Эргароте. Или в головах у тех, кто умудрился прожить больше пяти сотен лет.

Тут Альфред откровенно громко разгоготался и сделал непристойный жест рукой, после чего продолжил:

– Так или иначе, Разарот был когда-то очень могущественным, но ныне забытым богом творения. А ещё он был единственным богом, которому когда-либо поклонялись мои собратья. Древнейшие сказания, которые я только сумел найти в библиотеке Эргарота, говорят, что не кто иной, как именно бог Разарот сотворил мужской пол у всех живых существ, когда остальные боги настаивали на том, чтобы ограничиться только женским или общим полом. Он был богом, стремившимся творить формы существования в мире по собственному разумению, не считаясь с мнениями остальных богов-творителей. А ещё он принёс изначальный огонь в этот мир, даровав его эльфам, дварфам и гномам на заре существования этих народов.

И конечно, в наказанье за такое свободомыслие другие боги вскоре обвинили Разарота в том, что по его воле мужское начало якобы лишило всех существ совершенства, сделав их только слабее и разобщённее. Но что самое интересное: никто из обвинителей не осмелился бросить тогда Разароту вызов. Вот насколько сильнее прочих он был.

И всё же через некоторое время разразилась небезызвестная всем теологам Война Богов. Но вот что теологи посчитали удобным забыть – так это один гнусный переворот, в ходе которого обманом Разарот был загнан остальными богами в пространственную ловушку. И навеки приговорён к тому, чтобы, наблюдая за слабостями живых существ, воспроизводить и поглощать свою собственную сущность. Снова и снова. Снова и снова. Во веки веков.

Однако Разарот не смирился со своим проклятием и продолжал бороться с ним, чтобы однажды освободить себя. И тем не менее заключение его длилось не одну тысячу лет, прежде чем преданный своими собратьями бог решился наконец отомстить. Однажды, скопив все силы, что у него оставались, Разарот попытался преодолеть этот замкнутый круг, чтобы прорваться в мир богов и казнить там их всех до последнего. Но у него ничего не вышло, поскольку люди, занявшие к тому моменту активную доминирующую позицию в мире среди остальных живых существ, никак не могли прекратить совершать слабости, порождаемые их душами. По древнему приговору остальных богов эта людская слабость подрывала и силы Разарота. Тогда в порыве ярости Разарот решил проникнуть в мир людей, но не смог этого сделать. Небо раскололось пополам, и чёрное тело его сначала стало опадать вниз, а потом в объятиях оглушительного грома, ураганов и красных молний устремилось обратно наверх.

Но, покидая эту грань бытия, Разарот в последний момент оторвал от самого себя кусок плоти и создал таким образом своё бесполое дитя – воплощение его злобы на слабость людского мира. Которая, по его мнению, прежде всего происходила из предательской слабости остальных богов-творителей. Это дитя не имело имени и не могло быть названо, но оставалось столь же ненасытно, как и бесконечный голод Разарота, который тот всё никак не мог утолить, многие века производя и поглощая свою сущность. Поэтому дитя стало про́клятым, воплощая собой то самое проклятие, которому другие боги-творители некогда предали Разарота.

Но потом на какое-то время дитя Разарота исчезло, а люди всего мира стали называть эту попытку Разарота покинуть божественное узилище не иначе как божественным наказанием. Во всех религиях это событие хоть как-то да упоминается. Даже в религии нашего хаас-динца. Там оно называется Эталь хаши, если мне не изменяет память.

Правда, наказывать людей изначально никто не собирался. Целью Разарота было уничтожить человеческую слабость. И поскольку людской век слишком короток, а разум человека слишком скуден, чтобы уместить такие вещи в голове целиком, то вскоре прорыв Разарота стали интерпретировать в угоду тогдашним интересам разнообразных церквей и конфессий. А потом, когда богам стала неудобна такая компрометирующая правда, о нём и вовсе забыли. Точнее, вычеркнули эту историю из всех священных текстов, заменив на неясные эквиваленты, мутные выкладки, иносказания и тому подобное. Хотя, может быть, вовсе и не боги приложили к этому делу руку, а сами люди… Сейчас уже сложно разобрать.

Но что интересно: это дитя живо и по сей день! Просто призвать его могут лишь настоящие повелители магии. Такие, как я. А ещё уметь владеть «источником призыва» лучше, чем другие. Да и самому надо быть похожим на настоящего дьявола из преисподней, пожалуй… Каким был мой первый учитель.

Тут Альфред неожиданно замолчал, поспешно вспомнив о Джаргуле и его возможности колдовать заклятье «внутреннего зверя ужаса», как когда-то называл это Эргарот. Заклятие превращало чёрного колдуна в настоящее воплощение кошмаров, которое в случае Джаргула представляло собой исполинскую рогатую тварь в полной своей форме. Без сомнений, эта история каждый раз вызывала в Альфреде одни и те же будоражащие эмоции, но, несмотря на все попытки, самому молодому колдуну так никогда и не удавалось воссоздать данное заклятье на подобающем уровне. Не говоря уже о том, чтобы всерьёз думать о призыве проклятого дитя Разарота, умевшего в мгновение ока пожрать любую вещь или заклинание. А также снять всё отрицательное и положительное магическое воздействие с призвавшего, если сам чёрный колдун оставался достаточно крепок, чтобы совладать с такой тварью.

– Мне… – продолжил было Альфред, но почему-то вдруг снова осёкся, после чего резко повернул голову назад, выглянув из кибитки наружу.

Там, у горизонта над заброшенными полями, вот уже какое-то время висела небольшая тусклая звёздочка, которая выглядела почти натурально в утреннем небе, если бы не едва заметное её движение. Сомнений не оставалось: это был магоплан. Сделав усилие, молодой колдун ещё сильнее напряг глаза, направив в них больше тёмной магической энергии, чтобы разглядеть изображённые на летательном аппарате символы. Однако так ничего и не увидел: покрытие корпуса магоплана было совершенно однородным, если не считать стандартного набора окон, а также пару внешних гранджезлов, выкрашенных всё той же серой блестящей краской.