Текст книги "Проект «Linkshander»"

Глава 13. Геннадий Кривошеев

– Ты думаешь, что она здесь? – Лёня Ивлев с сомнением посмотрел на покосившийся двухэтажный дом барачного типа с просевшей крышей, выбитыми окнами и облупившейся штукатуркой.

– А что тебя смущает? – в свою очередь спросил Воронцов, сверившись с каким-то планом, нарисованном на тетрадном листке.

Друзья стояли посреди небольшого трущобного квартала из дюжины абсолютно одинаковых домов-бараков, построенных в областном центре сразу после войны пленными немцами. Теперь разваливающиеся дома были признаны аварийными и предназначались под снос. Большинство этих коммунальных бараков было уже полностью расселено, но в некоторых, судя по занавескам и цветам на подоконниках, ещё жили какие-то люди.

– Меня смущает то, что этот барак ничем не лучше её официальной хижины в деревне. И если Лаптева здесь и жила, допустим, осенью, то за зиму она наверняка окочурилась от холода. Твои оперативники из ФСКН ничего не попутали?

– Ничего они не попутали. У Лаптевой выбор небольшой: либо жить на свободе в этом бараке и стучать на барыг, либо жить в бараке чуть получше, но за колючей проволокой, – ответил Воронцов, пристально рассматривая разваливающийся дом.– Видишь на втором этаже несколько неразбитых окон? А над ними из трубы идёт дым. Вот там она и живёт вместе со своей подругой.

Друзья осторожно поднялись по шаткой деревянной лестнице с прогнившими ступенями и остановились перед полуоткрытой дверью, зияющей дырами от выдранных замков.

– Чёрт, похоже, как всегда опоздали, – разочарованно произнёс Воронцов, доставая на всякий случай пистолет.

– Похоже на то, – согласился Лёня.

За раздолбанной входной дверью оказался длинный коридор, в который с обеих сторон выходили с десяток комнат. Двери двух дальних, рядом с кухней, были приоткрыты. Воронцов осторожно заглянул в одну из них, и остолбенело замер.

– Ни хрена себе!

Лёня через плечо друга заглянул в комнату и тут же зажал себе рот рукой, спасаясь от подступившей тошноты. Посреди абсолютно пустой комнаты, густо забрызганной бурыми пятнами, на обшарпанном дощатом полу лежала куча окровавленного тряпья, которая, судя по торчащим в разные стороны рукам и ногам, ещё недавно была живым человеком. Рядом с этими изуродованными останками валялся такой же окровавленный дождевик.

– Он совсем сошёл с ума! Это же надо… сотворить такое с собственной матерью! – с трудом выдавил из себя Воронцов.– Я такой ужас видел только в компьютерных играх…

– Это не его мать, – продолжая бороться с тошнотой, прошептал Лёня.

– А кто?

– Понятия не имею. Но Каманин со своей матерью так поступить не мог…

– Он просто окончательно сбрендил!

– Пойдём дальше.

В соседнюю комнату Воронцов заглядывал так же медленно и осторожно, как азартный и суеверный игрок натягивает себе счастливую карту. Марина Лаптева лежала на кровати, вытянув руки по швам, и безмятежно улыбалась, словно видела какой-то невероятно красивый сон. Рядом на полу валялись пустые ампулы и картонная коробочка из-под лекарства. Воронцов подошёл к Марине, пощупал пульс и сокрушённо произнёс:

– Заботливый сынок. Принёс маме морфина на два передоза.

– Может это её лекарство? – совершенно нелепо предположил Лёня Ивлев.

– Ага, это ей доктор выписал для борьбы с бессонницей, – хмуро отозвался Воронцов.– На этот раз мы опоздали от силы на два часа. И что ты теперь думаешь, напарник?

– Я больше тебе не напарник и ничего не думаю! У меня обычные человеческие нервы, а не стальные тросы! – неожиданно-капризно вспылил Лёня.– Я больше не хочу гоняться за этим маньяком и смотреть на бесконечные трупы! Занимайся этим делом сам, а я хочу вернуться домой и ходить как все люди на свою нормальную человеческую работу!

– Не горячись, у меня тоже нервы, а не тросы, – примирительно произнёс Воронцов.– Но раз уж ты согласился на сотрудничество и дал подписку о неразглашении, то теперь это не только моё, но и твоё дело. К тому же на нас висит долг чести – отомстить за Курта. Давай подумаем чисто логически. Марина Лаптева числилась в осведомителях ФСКН, но о том, где она конкретно находится, кроме местных наркош знали только два оперативника. У Каманина никакого выхода на них не было. Да он, вероятно, и понятия не имел, что его мать давно и плотно сидит на игле. Однако он умудрился найти её раньше нас и даже очень предусмотрительн принёс с собой целую упаковку морфина. Вопрос: как он вычислил Лаптеву?

– По запаху, – иронично предположил Лёня, рассеянно оглядывая комнату.– Ты же сам говорил, что у Каманина собачий нюх.

Тут его блуждающий взгляд упал на лежащего рядом со шприцами и ампулами сломанного чёрного короля.

– Чёрный король – это же муж чёрной королевы!

– Опять «Алиса»?

– Она самая. Отец Каманина жив?

– Судя по справкам пока жив..

– Значит, теперь сынок поехал его убивать, – Лёня указал на шахматного короля с отломанной «головой». – Если, конечно, не убил ещё вчера.

– Чёрт! Как же я сразу об этом не подумал! – экспрессивно стукнул себя по лбу Воронцов.– А всё твой грёбаный Кэрролл – чёрная королева и белый офицер! Надо было начинать не с Лаптевой, а с её бывшего мужа. Погнали!

– А у тебя адрес есть?

– Есть! И московский и загородный. Начнём с его дачи – это нам по дороге. Чего ж мы туда сразу не заехали?!

Друзья опрометью выскочили из подъезда и запрыгнули в молочно-белый «Ленд-Ровер». Смуглый мужчина в чёрном берете, наблюдавший за ними из разбитого оконного проёма в соседнем бараке, удовлетворённо улыбнулся.

– А кто отец нашего неуловимого маньяка? – с лёгкой иронией поинтересовался Ивлев, когда машина выскочила из областного центра и взяла курс на Москву.– Судя по прыти неуловимого сыночка, какой-нибудь отставной герой-спецназовец?

– Он отставной герой экономического фронта – Геннадий Антонович Кривошеев, – в тон Лёне ответил Воронцов.– Бывший майор интендантской службы. В конце восьмидесятых служил в Германии, а потом уволился и стал перегонять оттуда иномарки. Сейчас имеет автоломбард и торгует подержанными автомобилями.

– Грубо говоря, мелкий жулик?

– Совершенно верно. Каманин скорее пошёл в мать и деда, чем в отца.

Через два часа белый внедорожник въехал в один из стародачных подмосковных посёлков и остановился неподалёку от дома из красного кирпича под тёмно-бордовой черепичной крышей. Строгий двухэтажный куб, построенный без всяких излишеств и украшательств, был белой вороной среди окружавших его вычурных дач и особняков – своим экономным аскетизмом он красноречиво свидетельствовал о строгом и рачительном характере своего хозяина, Калитка в высоком заборе из зелёного профлиста была закрыта. Воронцов несколько раз нажал кнопку видеодомофона, но никакой реакции не последовало. Тогда он толкнул калитку рукой, и та легко и бесшумно отворилась.

– Твою мать…. Опять опоздали?!

– Похоже на то…

Друзья по брусчатой дорожке пересекли ещё не оттаявший от снега двор и поднялись на крыльцо. Входная дверь, как и калитка, была прикрыта, но не заперта.

Воронцов привычно достал пистолет и как всегда первым прошёл сначала в прихожую, а затем в просторную кухню, где на варочной панели мирно попыхивала паром небольшая кастрюлька. Друзья озадаченно переглянулись и хотели уже пройти дальше в гостиную, когда за их спиной раздался сухой щелчок и хриплый мужской голос скомандовал:

– Стоять, не двигаться! Пистолет на пол – руки за голову!

В чуть дрогнувшем голосе явно прослушивались нотки испуга, и это было опасно. Воронцов послушно бросил свой «Стечкин» на пол и поднял руки. Лёня последовал его примеру.

– Вы кто?

– Полковник ФСБ Михаил Воронцов. Не делайте глупостей!

– Повернитесь! Медленно! Руки не опускать!

Друзья развернулись, мелко перебирая ногами. На пороге кухни стоял крупный лысеющий мужчина с охотничьим карабином наперевес. Его испуганное лицо было покрыто мелкими капельками пота, а руки дрожали так, что ствол карабина непрерывно дёргался, словно радиоключ, отстукивающий морзянку.

– Не делайте глупостей! – твёрдо, но без всякой угрозы повторил Воронцов.– Уберите оружие, и будем считать, что инцидент исчерпан!

– Что вам надо?

– Вы Геннадий Антонович Кривошеев?

– Допустим…

– Вам грозит опасность! Мы пришли, чтобы вас защитить!

– От кого?

– От вашего сына.

– У меня нет никакого сына.

– У вас есть сын от Марины Лаптевой. Он не умер при родах, а остался жив. Сегодня утром он усыпил собственную мать и, вероятно, очень скоро придёт за вами.

Упитанное лицо Кривошеева буквально перекосило от страха, и он истерично провторил:

– Этого не может быть! У меня нет никакого сына!

Хозяин дома был явно не в себе и по-прежнему держал карабин наведённым в сторону Воронцова. Тот тоже не выдержал и в свою очередь нервно выкрикнул:

– Уберите же, наконец, своё ружьё! Я полковник ФСБ, и вы сейчас нарвётесь на большие неприятности! Вы понимаете, что я вам говорю?!

Кривошеев неожиданно сник, отставил карабин к стене и отвернулся.

– Честно говоря, я не очень понимаю, что происходит. Кто усыпил Марину?

– Ваш с ней общий сын. Он дал ей целую упаковку морфина, и она передозировалась. Вы встречаетесь со своей бывшей женой? Знаете, что она сидит на игле?

– Я знаю, что она наркоманка, – устало выдохнул Кривошеев.– Я даже укладывал её в очень хорошую клинику, но это не помогло. Марина всё время просит денег за то, что не убила меня в девяносто третьем. И я ей плачу.

– Когда вы видели её в последний раз?

– Вчера. Ей было очень плохо. Она позвонила и потребовала денег. Я отвёз ей пятнадцать тысяч.

– Вы поехали за двести километров в соседнюю область, чтобы отдать собственные деньги бывшей жене-наркоманке? – с откровенным недоверием спросил Воронцов.

– Я не только привёз деньги, но даже сам сходил за порошком. Марине было так плохо, что она даже не могла подняться с кровати, – откровенно признался Кривошеев.– А что делать? Иначе она начала бы звонить моей жене и скандалить. А мне это надо? У меня жена впечатлительная…

– Кстати, а где ваша жена?

– Сегодня утром улетела с дочерью в Египет. У девочки школьные каникулы, и она должна отдохнуть. Я сам отвёз их в аэропорт, – упитанно-лоснящийся Кривошеев отёр потное лицо и как-то на глазах сдулся.– Скажите, а откуда у нас с Мариной взялся сын, если наш единственный общий ребёнок умер в девяносто третьем году?

– Это долгая история, но, поверьте мне ваш сын, жив. Сегодня утром он убил свою мать, а теперь и вы подвергаетесь большой опасности, – убедительно разделяя слова, ответил Воронцов и, пристально посмотрев на Кривошеева, уточнил.– Я правильно понял, что ваш сын ещё не приходил к вам?

– Совершенно верно, – торопливо-испуганно ответил бывший интендант.– А что, он должен прийти?

– Непременно придёт, – с фатальным сочувствием ответил Воронцов и задал новый вопрос:

– А имя Сергей Каманин вам ничего не говорит?

– Нет. А кто это?

– Это и есть ваш сын. Но раз он к вам ещё не приходил, и вы о нём ничего не слышали, то расскажите, пожалуйста, кого вы сейчас ожидали с карабином в руках? Ведь явно не нас…

По лицу Кривошеева пробежала тень, он покраснел и смущённо спросил:

– А можно мне выпить?

– Ну, выпейте, если это вам поможет, – безразлично произнёс Воронцов.– Хотя мне кажется, что вы уже с утра принимаете допинг.

– Только по пятьдесят капель – исключительно как профилактику от весенней простуды, – суетливо согласился Кривошеев и, достав из навесного шкафчика полупустую бутылку коньяка, действительно налил в бокал не более пятидесяти грамм.

Залпом проглотив напиток, он отёр платочком потное лицо и торопливо заговорил:

– Тут, значит, такая история получилась. Один молодой человек сдал в мой ломбард новенькую «Ауди». Деньги он просил всего на неделю, но ни через неделю, ни через месяц не появился. Телефон его был всё время выключен, ну я не удержался и, чтобы не терпеть убытки, продал машину. А три дня назад ко мне заявился его папаша, натуральный бандит из девяностых. Сказал, что это он купил сыну «Ауди», а тот заложил машину без его разрешения. Бросил мне деньги и потребовал вернуть автомобиль. А где я его теперь возьму? Куплю новый? Больше мне делать ничего, как прогибаться перед всякими уродами! У меня всё было сделано чётко по договору. Машину в срок не выкупили, значит, она переходит ко мне. Сделка абсолютно была честная. А этот папаша ничего слышать не хочет, кричит: «Верни мне эту „Ауди“, а не то порву на тряпки!». В общем, настоящий бандит. Дал мне три дня срока, вот я его и жду…

– И даже специально оставили открытые двери? – скептически покачал головой Воронцов.

– Ну, не выходить же мне к нему на встречу с карабином, – резонно объяснил Кривошеев.– Я подумал, пусть сам зайдёт в дом.

– Вы, что же, собрались этого нервного папашу убить?

– Нет, ну что вы! Я хотел его только припугнуть. Показать, что я тоже не мальчик…

– А почему вы не обратились в суд или к своей крыше?

– Пока я дождусь суда, этот бандит, действительно, меня на куски порвёт. А крыши у меня никакой нет, – развёл руками Кривошеев.

– Смелый вы человек. Имеете такой скользкий бизнес, и не имеете крыши? Мне почему-то казалось, что все автоломбарды находятся под чьей-нибудь опекой.

– А я экономлю, – с неожиданным вызовом ответил хозяин дома, в котором после пятидесяти грамм коньяка проснулась какая-то нездоровая самоуверенность.– Моё дело-то на самом деле копеечное. На булку с маслом еле-еле хватает.

– Ну-ну, – с сомнением усмехнулся Воронцов.– Впрочем, ни ваш бизнес, ни ваши деловые разборки меня совершенно не интересуют. Ваш сын собирается вас убить, и я должен защитить вашу жизнь и любой ценой задержать вашего отмороженного отпрыска.

– Но откуда же он всё-таки взялся? – озабоченно-напористо поинтересовался Кривошеев.

– Оттуда же откуда и все дети. Просто вышла бюрократическая ошибка: вашего ребёнка перепутали с другим и признали мёртвым, а на самом деле он выжил и попал в детский дом.

– Ничего себе ошибка! – возмущённо побагровел Кривошеев.– А если с меня теперь потребуют возместить расходы на его содержание? И вообще – это ребёнок марины! Мало мне проблем с бывшей женой, так на меня ещё и её сыночка повесят!

– Ах вот что вас беспокоит! – так же возмущённо воскликнул Воронцов.– Не беспокойтесь, никто никакого возмещения расходов с вас не потребует! У вас сейчас другая проблема! Последнее время у вашего сына обнаружились, мягко говоря, некоторые отклонения в психике. Когда он неожиданно узнал, что мать сразу после родов отказалось от него, то обиделся на весь белый свет и стал убивать людей. Сначала он убил воспитателей из своего интерната, потом одного научного работника, затем отравил главного врача детской больницы, в которой родился. А сегодня утром он усыпил свою мать, насмерть забил её подругу, а теперь идёт к вам. И намерения у него очень серьёзные.

– Хватит меня пугать! Это какая-то провокация!

– Это никакая не провокация. Всё вполне серьёзно. Хотите посмотреть, что ваш сын сделал с подругой своей матери?

Воронцов достал свой смартфон, открыл фотоальбом и поднёс к лицу Кривошеева. Тот на секунду взглянул и сразу же отвернулся.

– Это Татьяна?

– Она самая. Вот так ваш сын отомстил ей за то, что она посадила Марину на иглу. И мне кажется, что с вами он поступит так же негуманно. Ваш сын стал похож на бешеного пса, и его остаётся только пристрелить…

– А что я должен теперь делать? – растерянно спросил Кривошеев, в момент растерявший свою алкогольную самоуверенность.

– Вы должны запереть калитку и входную дверь, сесть в гостиной и ждать, когда Сергей Каманин придёт по вашу душу. А мы будем ждать его на втором этаже. Мне кажется, он появится уже очень скоро.

– А если он меня убьёт?

– Значит, такова ваша судьба, – равнодушно пожал плечами Воронцов.– Вот только мне кажется, что он не станет убивать вас сразу. Он растянет это удовольствие, и у нас будет достаточно времени, чтобы вас спасти. Хотя, честно говоря, как-то не очень хочется это делать…

– Спасибо на добром слове…

Из кастрюльки, стоявшей на варочной панели, потянуло горелым мясом. Кривошеев машинально выключил выкипевший бульон и, удручённо сгорбившись, отправился во двор, чтобы закрыть калитку.

– И смотрите, не вздумайте с перепуга напиться! – крикнул ему вслед Воронцов.

Поднявшись на второй этаж, друзья зашли в ближнюю к лестнице комнату. Судя по идеальному порядку и отсутствию каких-либо фотографий и сувениров, это была гостевая спальня. Воронцов, не снимая ни куртки, ни ботинок, устало рухнул на просторную кровать, покрытую белым пушистым пледом.

– Как же хочется спать! Я полночи провёл на Маросейке, вычисляя Марину Лаптеву… и снова опоздал.

– Мне кажется, что этот Кривошеев всё врёт, – мрачно произнёс Лёня Ивлев.

– Мне тоже так кажется, и что с того? Раз сам Кривошеев жив, значит, Каманин здесь ещё не появлялся.

– Даже если он здесь не появлялся, то, мне кажется, всё равно имел какой-то контакт с отцом. Иначе откуда он узнал адрес матери?

– Если бы Каманин имел хоть какой-то контакт с отцом, то мы бы сейчас с этим барыгой не разговаривали. Вероятнее всего наш беглец подъехал сюда, как раз в то время когда Кривошеев собрался отвезти деньги Марине. Он отправился следом и получил адрес матери прямо на блюдечке. Хотя непонятно, почему же он ещё вчера не убил всех троих: отца, мать и Татьяну?

– Вот это как раз понятно. Каманин получает удовольствие от спокойной и расчётливой мести, а так получилась бы какая-то массовая бойня. И ни одна жертва не поняла бы за что её убивают. Непонятно другое. Почему Каманин не разобрался с женщинами сразу после отъезда Кривошеева, а отложил разборку до утра? Только потому, что его мать приняла дозу и была неадекватная? Тогда почему он вчера не убил Кривошеева, когда тот возвращался домой? Потому что уже обозначил следующей жертвой свою мать? Но убить Кривошеева было бы гораздо проще, чем теперь лезть в этот особняк. Здесь определённо что-то не так. Каманин не следил за отцом, а вычислил мать каким-то другим-то другим образом.

– Хватит гадать о том, что и как было, – устало зевнул Воронцов.– Каманин по-любому придёт к отцу, и я надеюсь, на этом сегодня или завтра всё закончится.

– А мне кажется, что ни сегодня, ни завтра ничего не закончится. Что все эти убийства с намёками на Алису всего лишь прелюдия к чему-то большему…

– Это почему тебе так кажется?

– Потому что Каманин не будет убивать Кривошеева. Чёрный король сломан просто так для отвода глаз. Кривошеев хоть и отменный мерзавец, но ничего о сыне не знал и ничего плохого ему не сделал.

– Марина Лаптева тоже ничего о сыне знала. Она думала, что он умер, а Каманин её зачем-то убил. Убил собственную мать!

– Она сама бросила его умирать в роддоме, – холодно возразил Лёня.– А такое матерям не прощают. Мать ребёнку необходима как воздух, а отец – это так…

– Что значит – это так? – уже впадавший в дрёму Воронцов удивлённо приподнялся на кровати.

– Миллионы отцов бросают своих детей, не желают их видеть, скрываются от алиментов, и ничего! Дети как-то вырастают без них и часто как бы в противовес своим непутёвым папашам становятся вполне приличными людьми. Отца всегда может кто-нибудь заменить, а вот мать – никто. Мои родители развелись, когда мне было два года. Отец ушёл в другую семью, но у меня остались мать, бабушка и Курт. Их мне вполне хватало. Я очень боялся, что мать снова выйдет замуж, и появится ещё один человек, который будет меня по-своему воспитывать. А проще говоря, выносить мне мозг. Когда я понял, что Курт является любовником моей матери, то очень обрадовался. Курт меня не воспитывал – он со мной дружил. Именно такими должны быть отношения отца и сына. Воспитателей и учителей в жизни ребёнка будет много, а вот будет ли у него настоящий друг – неизвестно. Отец должен учить ребёнка дружбе, а мать – любви.

– Интересная у тебя доктрина, – оживился Воронцов, вспомнив своё детство.– А меня отец воспитывал просто – ремнём, спортом и семейными традициями. Когда мне было лет пять, он сказал так: «Твой дед был чекист, я – чекист, и ты будешь чекистом! Поэтому как настоящий мужчина ты будешь заниматься хоккеем и боксом, а, после обычной школы, отправишься в высшую школу КГБ!» Вот и всё воспитание!

– Что-то я не помню, когда это ты занимался хоккеем?

– Я им очень недолго занимался – ещё до школы. В пять лет отец отвёл меня в хоккейную секцию на стадионе Юных Пионеров. Тренер посмотрел меня на льду и сразу сказал, что в хоккее мне делать нечего. Однако отец на него надавил, помахал своей комитетской корочкой и сказал, что в цирке медведей учат на велосипеде ездить, а уж научить ребёнка играть в хоккей – пара пустяков. И меня взяли. Это был какой-то ужас. У меня совсем не получалось работать с шайбой, и я всё время боялся, сделать что-то не так. Ноги у меня постоянно подворачивались, шайба к крюку не «липла», и я просто тупо бегал по льду, опираясь на клюшку. Тренер злился, я плакал, отец кричал, что трус не играет в хоккей, и хватался за ремень. Так продолжалось почти год, пока отец не махнул рукой, и я навсегда забросил коньки и клюшку на антресоли. С тех пор я близко не подхожу к каткам и не смотрю хоккей.

– А твой отец сам играл в хоккей?

– Какое там! – усмехнулся Воронцов.– Он всё своё детство провёл в эвакуации в Средней Азии и только в пятнадцать лет попал в Москву. А когда пошёл с одноклассниками на каток, то у него, как и у меня, ничего не получилось. Я так думаю, что друзья над ним здорово посмеялись, и он не захотел, чтобы я когда-нибудь оказался в таком же глупом положении. А хоккей он очень любил… смотреть по телевизору. И, может, даже надеялся когда-нибудь увидеть там меня…

– Родители часто пытаются реализовать в детях свои несбывшиеся желания, – философски изрёк Лёня.– Слава богу, Курт меня никуда насильно не тащил. В детстве он был моим настоящим взрослым другом…

– А ты всё время пытаешься бросить это дело и не мстить за него…

– Да не хочу я ничего бросать, – отмахнулся Лёня.– Просто надоела эта грязь, и мне почему-то кажется, что Каманин сюда не придёт.

– Ну, раз тебе так кажется, – широко зевнул Воронцов, – то я пару часиков вздремну, а ты пока следи за двором и слушай первый этаж. Если что – сразу буди.

– Но я… – попробовал что-то возразить Лёня.

– На, возьми пистолет, – Воронцов достал из подмышечной кобуры угрожающе-строгий «Стечкин» и протянул его другу.– И не парься – при малейшей опасности стреляй. Хоть в Каманина, хоть в Кривошеева. Хотя мне хотелось бы поговорить с Каманиным о его дружбе с Куртом.

– Но я же стрелял всего два раза в жизни: на военной кафедре и на офицерских сборах после института.

– Ну и нормально. Сам же говоришь, что сегодня никто не придёт…

Воронцов со стуком сбросил свои ботинки на пол, обнял руками подушку и через минуту звучно захрапел. Обескураженный таким пренебрежением Лёня отошёл к окну. Во дворе под истаявшим весенним снегом уже чётко проявились аккуратные овалы клумб и прямоугольники грядок.