Текст книги "Проект «Linkshander»"

Глава 17. Искушение

Открыв присланный видеофайл, Кривошеев буквально переменился в лице. На фоне ноздревато-пористой гипсоблочной стены стояла Оля.

– Папа, здравствуй! – девочка приветственно помахала свежей газетой, развёрнутой так, чтобы было видно дату выпуска.– Мы с мамой в гостях у дяди Серёжи. Он нас не обижает, и у нас есть всё, кроме Интернета. Мы тебя любим и хотим поскорее вернуться домой. Пусть твои гости сделают всё как скажет дядя Серёжа.

Камера перешла на стоящую рядом с дочкой Альбину.

– Гена, привет! Мы теперь полностью зависим от твоего сына. Если с Сергеем что-нибудь случится, то нас уже никогда не найдут живыми, – обречённо-сухо отчеканила женщина.

– Добрый день, Кривошеев! – раздался за кадром бодрый голос Каманина. Он с откровенной издёвкой обратился к родному отцу по фамилии.– Ты молодец! Я думал, ты сразу расколешься перед эфэсбэшниками, а ты здорово вывернулся – придумал про «Ауди»! Твоя семья находится в надёжном месте и теперь является гарантом моей безопасности. Без меня её никто не найдёт. Передай своим гостям: пусть даже не думают убить меня при задержании. В случае моей гибели, твои жена и дочь просто умрут здесь от голода и жажды. А лучше, пусть эти гости вообще на пару недель забудут обо мне, и потом я сам отпущу пленниц… А ещё лучше передай им мой личный видеопривет…

Запись на секунду прервалась, а потом появилось селфи самого Каманина в скрывающей лицо чёрной спортивной шапочке с прорезями для глаз. Съёмка шла на фоне всё той же унылой гипсоблочной стены.

– Воронцов, привет! – молодой человек фамильярно помахал свободной рукой.– Забудь, пожалуйста, обо мне хотя бы на неделю! И посторожи это время моего папашу, чтобы я раньше времени не утопил его в септике. И не убивай меня как бешеного пса, иначе ты никогда не найдёшь заложниц, и их смерть будет на твоей совести. Когда я разберусь со своими делами, то сам сдамся и всё объясню. Извини за Курта, но уж так получилось. Старик сам виноват – впал в маразм и наделал глупостей…

Послание окончилось, и первым позывом Кривошеева было позвонить Воронцову, но, уже набрав его номер, он неожиданно нажал отбой.

– А мне это нужно? – мелькнула в его голове шальная мысль.

Двенадцать лет назад в кабинет Кривошеева утром сразу после открытия вошла невзрачная рыжая женщина с покрасневшими от слёз глазами. Прямо с порога она стала пространно объяснять, что у неё от инфаркта скоропостижно скончался отец, и ей срочно нужны деньги на похороны. А отец все свои сбережения буквально за неделю до смерти вложил в какие-то акции, да ещё и взял кредит на это неожиданное приобретение. А теперь отец неожиданно умер, и его не на что хоронить. Акции до вступления в наследство продать невозможно, новый кредит не дают, друзей и родственников у неё нет, и деньги взять абсолютно неоткуда.

– Все понятно, – деловито прервал этот слезливый монолог Кривошеев.– А машина у вас есть?

– Есть. Отцовский «Мерседес», почти новый. У меня на него доверенность…

– Вот только после смерти вашего отца эта доверенность недействительна…

– И что же мне теперь делать?

Женщина вновь пустилась в пространные объяснения о том, что её отец – владелец небольшой аудиторской фирмы – все свои деньги вкладывал в ценные бумаги. Все бумаги доходные и ликвидные. Когда она вступит в наследство, то продаст какие-нибудь акции и тогда за всё сполна рассчитается.

– А вы знаете, какие проценты набегут к тому времени? – откровенно предупредил её Кривошеев.– На них можно будет две новых машины купить.

– Тогда купите эту машину хотя бы за полцены…

– Как же я её куплю, если доверенность недействительна?

– Ну, придумайте что-нибудь!

– Хорошо, загоняйте машину в бокс на осмотр…

Впервые в жизни Кривошеева алчность и чувство сострадания обрели общую точку соприкосновения. Он интуитивно почувствовал, что если выдаст растерянной одинокой женщине деньги просто так без всяких гарантий и процентов, то приобретёт гораздо больше, чем, если банально отожмёт у неё почти новый автомобиль. Загнав машину на смотровую яму и убедившись, что она действительно в хорошем состоянии, Кривошеев поинтересовался у женщины, сколько денег ей нужно на похороны. Та, немного поколебавшись, назвала сумму едва ли не в десять раз меньшую реальной стоимости отцовского «Мерседеса».

– Я, пожалуй, дам вам эти деньги просто так. Как хорошей знакомой. Без всякого залога и расписки, – щедро предложил Кривошеев.

– И чем я буду за это обязана? – насторожилась заёмщица.

– Ничем. Просто вернёте мне деньги, когда вступите в наследство.

– А какие проценты?

– Никаких…

Опешившая женщина на пять минут рассыпалась в витиеватых благодарностях и комплиментах. Потом Кривошеев выдал ей деньги, они обменялись визитками и расстались как давние хорошие знакомые. «Альбина Витальевна Соловьёва – бухгалтер-аудитор», – лаконично гласила визитка заёмщицы. Одинокая бухгалтерша, наследовавшая после смерти отца его фирму и ценные бумаги, выглядела в глазах Кривошеева весьма перспективной невестой. Помимо привлекательного наследства, очень важным её достоинством было полное отсутствие родственников, друзей и подруг, вечно лезущих в чужую жизнь со всевозможными ценными советами. Выждав для приличия сорок дней, пока душа её покойного отца Виталия Соловьёва не отлетит на небеса, Кривошеев позвонил Альбине и пригласил её в ресторан. Женщина пришла на встречу грустная и ненакрашенная. Но причиной её печали была вовсе не скорбь по безвременно ушедшему родителю, а положение дел на доставшейся ей в наследство отцовской фирме. Фирма была маленькая, что называется домашняя, и обсуживала весьма узкий круг постоянных клиентов, с которыми у Виталия Соловьёва были какие-то особенные доверительные отношения. В чём была суть этих отношений, Альбина не знала, но клиенты после смерти отца стали один за другим отказываться от её услуг, и аудиторская компания за сорок дней после смерти своего главы не заключила ни одного нового договора. Фирма якорем шла ко дну, и новая хозяйка не имела ни малейшего представления о том, как её можно спасти.

Её основатель Виталий Соловьёв с самых ранних лет был очень скрытным и рачительным мальчиком. Ему всегда было жалко тратить деньги – ему нравилось их копить. Без всякой цели, просто так, чтобы их было много. Исправно спрашивая у родителей деньги на кино и на мороженое, он не покупал билет на мультфильмы или пломбир с розочкой, а складывал сэкономленные гривенники и двадцатнички в коробку с пластилином, чтобы они не гремели. А когда железных денег скапливалось достаточно много, Виталик менял их на бумажные рубли и трояки, которые получал от родителей, отправляясь в магазин за молоком и хлебом. Бумажные деньги он рассовывал по разным книгам, стоявшим на полке в его комнате. Самым большим удовольствием для Виталика было, в моменты, когда дома никого не было, достать из книжек все свои сбережения и, сложив их в пачку, запустить над своей кроватью фейерверк из жёлтых и зелёных купюр. Он никогда не собирался потратить эти сэкономленные рубли и копейки на какое-то дорогое приобретение, например, хороший фотоаппарат или стереомагнитофон. Виталик интуитивно чувствовал, что деньги сами по себе являются невероятной ценностью и силой, и обладание это мощью, давало мальчику непередаваемое ощущение превосходства над своими сверстниками. К окончанию школы на книжной полке юного Рокфеллера скопилась фантастическая сумма в полтысячи рублей. Поступив в Московский финансовый институт, Виталий Соловьёв, как образцовый будущий экономист, экономил на всём, а сэкономленные деньги хранил уже не на книжной полке, а в сберегательной кассе. Обучаясь в вузе, где три четверти студентов были девушки, прижимистый и мелочный Соловьёв вниманием у прекрасного пола не пользовался. Понимая сложности с поиском будущей жены, он на пятом курсе предложил руку и сердце скромной иногородней однокурснице, приехавшей из далёкого Омска. Та, после серьёзных размышлений и колебаний, всё же прельстилась московской пропиской и ответила согласием. Однако никакой радости столичная жизнь ей не принесла. Кое-как выдержав пятнадцать лет изнурительного брака и насмерть устав от бесконечных склок, мелочных придирок и скаредности мужа, ещё довольно молодая женщина покинула этот негостеприимный мир, наглотавшись антидепрессантов и запив их изрядной дозой алкоголя. О судьбе своей дочки – десятилетней Альбины – заезженная и раздавленная мать как-то даже не подумала. И весь унылый быт, который так на неё давил, свалился на слабые детские плечи. Помимо школьных обязанностей Альбина выполняла теперь и все домашние: стирала, гладила, убирала и готовила. Вот только в магазин Виталий Соловьёв ходил сам, считая, что наивную девочку могут обмануть, обсчитать или она сама по безалаберности может либо потерять деньги, либо купить не то, что нужно. Пока Альбина, как примерная дочь, разрывалась между учёбой и бытом её отец медленно, но упрямо полз по карьерной лестнице в Госплане СССР. Когда Советский Союз развалился, и планировать стало нечего, Виталий Соловьёв без особого труда нашёл свою нишу в новой капиталистической экономике. Вместе с одним из коллег по развалившемуся Госплану он создал финансовую компанию «Инвест-Ойл», которая вкладывала ваучеры доверчивых граждан в акции прибыльных и успешных предприятий. Имея обширные связи и хорошо ориентируясь в реальной экономике, компаньоны как частные лица участвовали в акционировании многих перспективных объектов, а по окончании первичной приватизации объявили свою компанию банкротом. Рядовые вкладчики «Инвест-Ойла» остались ни с чем, а Виталий Соловьёв обзавёлся приличным пакетом акций серьёзных топливно-энергетических компаний. Эти акции не приносили каких-то фантастических дивидендов, но зато постоянно росли в цене в отличие от рубля, вечно подверженного разным скорбным метаморфозам. Обеспечив себе уверенность в завтрашнем дне, Соловьёв открыл небольшую аудиторскую фирму, которая обслуживала узкий круг людей, с которыми он когда-то пересекался по бизнесу. Своим клиентам Соловьёв всегда предоставлял два отчёта. Один – отражающий реальное положение дел, а второй, по желанию заказчика, скрывающий какие-то негативные аспекты или, наоборот, приписывающий какие-либо мифические достижения. Второй отчёт Соловьёв всегда готовил сам, и стоило это недёшево. В штате его фирмы никогда не было профессионалов, в ней работали только выпускники финансовых вузов, готовые за первую запись в трудовой книжке получать сущие копейки. Отработав полгода или год и получив какой-никакой практический опыт, они уходили, а их место занимали новые «пехотинцы». Такая текучка кадров Соловьёва не расстраивала, ему очень нравился лозунг позднего застоя: «Экономика – должна быть экономной!». Впрочем, один профессионал в его фирме всё-таки был. Это была Альбина, которую Соловьёв рассматривал не как дочь, а как собственность. Окончив Финансовую академию, она пришла на родительскую фирму и получала там меньше всех, потому что отец считал, что у неё и так всё есть, и она ни в чём не нуждается. А главное – она когда-нибудь получит в наследство и его фирму и его акции, и вот тогда сможет делать всё, что ей заблагорассудится! А пока – изволь потерпеть! И Альбина терпела. На работе она была бесправной офисной служащей, дома – такой же бесправной служанкой. Личной жизни у неё не было никакой. В каждом молодом человеке, осмелившимся бросить взгляд на его дочь, Соловьёв видел исключительно охотника за перспективным наследством. Да и бросить взгляд на неё мог только какой-нибудь молодой сотрудник её фирмы. На работу и с работы она ездила на машине вместе с отцом. Вечера проводила за домашними хлопотами. По выходным встречалась только с институтскими подругами, которые уже давно вышли замуж и растили детей. В студенческие годы у неё бывали близкие отношения с молодыми людьми, но тогда она относилась к ним легко и считала, что у неё всё впереди, а пока она не готова для чего-то серьёзного. Теперь Альбина вспоминала о студенческой жизни, как о каком-то нереально-сказочном сне, единственном и очень недолгом времени, когда она была по-настоящему свободна. Это было начало девяностых: отец тогда только создал «Инвест-Ойл» и неделями колесил по стране, участвуя в каких-то тендерах и аукционах, а она могла запросто зависнуть на целую ночь на дискотеке, а под утро привести домой толпу друзей и подруг и продолжить веселье до самого вечера. Эта весёлая и свободная жизнь окончилось вместе с учёбой. Альбина получила диплом, а отец сколотил свой портфель акций и вернулся домой. Он открыл скучную аудиторскую фирму. Она вышла к нему на работу и из огненной девчонки-зажигалки превратилась в конопатую офисную мышь. Виталий Соловьёв предпочитал брать на работу исключительно молодых людей, считая всех девушек, кроме своей дочери, непроходимыми дурами, однако завести какой-либо служебный роман под бдительным присмотром отца Альбине было практически невозможно. Да и сами молодые сотрудники фирмы, зная, что она хозяйская дочь, держались от неё на безопасной дистанции. Альбине уже исполнилось тридцать, и она практически смирилась с тем, что всю жизнь пробудет папиной дочкой, когда в компании появился новый сотрудник по имени Артур. Приехавший покорять Москву выпускник одного из провинциальных ВУЗов был на пять лет моложе Альбины, обладал богатым жизненным опытом, хорошо сложенной фигурой и пылким темпераментом. Узнав, что грустная рыжая девушка приходится дочерью хозяину фирмы, Артур стал за ней откровенно ухаживать. Альбина в отличие от других сотрудников никогда не работала на выезде и всегда находилась в поле зрения отца. Артур же, как рядовой «пехотинец», большую часть рабочего времени проводил у клиентов, а появляясь в родном офисе, всегда старался зависнуть у стола Альбины с какой-нибудь пустяковой болтовнёй. Иногда он дарил ей маленькие букетики цветов, которые она потом относила в переговорную комнату, и каждую неделю приглашал её в кино или на концерт. Альбина, не зная, как на это отреагирует отец, на всякий случай вежливо отказывалась. Артур понимающе кивал головой и многозначительно посматривал на дверь директорского кабинета: мол, всё ясно, при таком папаше особо не разгуляешься. Как ни странно, но Виталий Соловьёв, от которого подобные отношения ускользнуть не могли, проявил к молодому ухажёру удивительную благосклонность и однажды, возвращаясь с дочерью домой, неожиданно спросил:

– А что Артур тебя никуда не приглашает?

– Почему же, приглашает, – смущённо ответила Альбина.– И в кино, и на концерты…

– Ну, так сходи. Не век же тебе на моей шее сидеть. Артур – шустрый парень, пробивной провинциал. Мне такие ребята нравятся.

Альбина от неожиданности потеряла дар речи и ничего отцу не ответила. На фоне апатично-безликих сотрудников отцовской фирмы энергичный Артур действительно выглядел, как шарик ртути на пыльном полу, но никаких особых достоинств за ним не наблюдалось. Ни интеллектом, ни трудолюбием он не блистал и, судя по темпераменту, был неисправимым ловеласом. Чем он умудрился понравиться отцу, Альбине было непонятно. В роли будущего мужа она Артура представить не могла, а вот в роли любовника легко. И когда в конце недели он в очередной раз пригласил Альбину в кино, та улыбнулась и утвердительно кивнула головой. В этот день она впервые за много лет не уехала с работы вместе с отцом на его машине, а ушла пешком под руку с молодым человеком. На следующей неделе Альбина вместе с Артуром сходила на какой-то концерт в ночном клубе, а на выходных, сказав отцу, что идёт в гости к институтской подруге, уехала на другой конец Москвы в общежитие, где начинающий аудитор снимал скромную комнату. С тех пор все её уик-энды проходили по одному сценарию. В пятницу или в субботу поход в ночной клуб или недорогой ресторанчик, а потом любовь в восьмиметровой комнатке на двенадцатом этаже бывшей заводской общаги. Артур клялся Альбине в любви и предлагал ей руку и сердце, она неизменно отвечала ему отказом, ссылаясь на то, что отец никогда не даст согласия на такой мезальянс. Однако Виталий Соловьёв относился к роману дочери невероятно спокойно и не обращал никакого внимания на её субботне-воскресные отлучки. Мало того он и сам стал куда-то исчезать на уик-энд. Этот роман выходного дня продолжался почти год, до тех пор, пока Альбина не залетела. Она как-то нелепо проморгала начало своей беременности, посчитав её обычной задержкой. Потом долго и мучительно размышляла о том, что теперь делать и кому первому рассказать о своём интересном положении: Артуру или отцу. А когда всё же решилась поговорить с отцом, срок уже перевалил за десять недель. Виталий Соловьёв новость о том, что скоро может стать дедушкой встретил на редкость доброжелательно.

– Вот и прекрасно. Свадьбу я вам оплачу, а уж как жить дальше – ваше дело. Артур – парень молодой и хваткий. Такой найдёт своё место в жизни. Я тоже когда-то с ноля начинал.

– А что значит: дальше наше дело? – насторожилась Альбина.

– Это значит, что вам пора начинать собственную жизнь. Хотите – оставайтесь на моей фирме; хотите – ищите другую работу; хотите – начинайте собственное дело. Ты переедешь жить к Артуру, и будешь, как говорится, вить собственное семейное гнёздышко…

– Вить семейное гнёздышко…, – растерянным эхом пробормотала Альбина, с ужасом вспомнив восьмиметровую комнатку в рабочем общежитии с удобствами на этаже.

– Ну, не вечно же ты будешь прятаться от жизни за моей спиной. Пора обзавестись собственным семейным очагом, – лицемерно-назидательно изрёк Виталий Соловьёв.– Да и я ещё не старик. Мне тоже надо подумать о личной жизни. Не век же мне только о тебе заботиться…

И тут до Альбины дошло – у отца появилась женщина! Вот почему он в последнее время стал так тщательно следить за собой: записался в бассейн, сел на диету и даже начал посещать мужского косметолога. А теперь он хочет выжить родную дочь из собственного дома, отдав её замуж за первого встречного. Она переедет жить в тесную комнатёнку у чёрта на куличках, а её место займёт какая-нибудь молодящаяся тётка, или, что ещё хуже, действительно молодая и наглая девица, которая сумеет родить её отцу ещё одного ребёнка. И это благодарность за те двадцать лет, которые она горбатилась так, что любая домработница позавидует.

– Да пошел ты…! – в сердцах выкрикнула Альбина, впервые в жизни повысив голос на собственного отца.

Схватив с вешалки плащ, она проворно выскользнула за дверь.

– Ты куда? – растерянно крикнул ей вслед Соловьёв.

– Разогревать очаг в семейном гнёздышке!

На первый взгляд Артур даже обрадовался тому, что в ближайшей перспективе станет отцом.

– Значит, ты выйдешь за меня замуж?!

– Придётся, – сокрушённо вздохнула Альбина.– Вот только…

Известие о том, что потенциальный тесть не даёт за своей дочерью никакого приданого, да ещё и собирается отправить её саму жить на выселки к зятю, повергло Артура в уныние.

– А как у твоего отца со здоровьем?

– Пока не жалуется, а что?

– Ему уже далеко за пятьдесят. В этом возрасте у многих мужчин жизнь становится похожа на ходьбу по минному полю. Сегодня здоровье у человека есть, а завтра, глядишь, уже и нет.

– Это ты о чём?

– О том, что твоему старичку-бодрячку пора чем-нибудь заболеть. Сейчас есть много способов, как это сделать, – откровенно цинично признался Артур.

– Ты предлагаешь мне угробить собственного отца?! – возмущённо вскинулась Альбина.

– Я же не предлагаю его убить! Просто он заболеет, и будет сидеть дома. А мы будем рулить на фирме вместо него.

– Какая же ты мразь!

Альбина, преданная второй раз за один вечер, снова выскочила в слякотную осеннюю тьму и, поймав такси, уехала в ближайшую недорогую гостиницу. Там она три дня безвылазно пролежала на кровати, пока её по заявлению отца не разыскали полицейские. Артур, опасаясь мести несостоявшегося тестя, спешно покинул Москву и трусливо уехал в неизвестном направлении. А Виталий Соловьёв, предполагавший, что с его беременной дочерью произошло самое худшее, угодил в больницу с сердечным приступом. Через семь месяцев Альбина родила невероятно похожую на себя рыжую девочку, которую в честь бабушки назвала Олей. А спустя ещё полгода Виталий Соловьёв, пренебрегший советом врачей отойти от дел и вести спокойный образ жизни инвалида-сердечника, скоропостижно скончался от обширного инфаркта, оставив дочери в наследство солидный пакет акций и угасающую аудиторскую фирму.

Встретив Кривошеева, одинокая и растерянная Альбина увидела в нём надёжного и великодушного мужчину, с которым можно было бы связать свою дальнейшую жизнь. Кривошеев же в свою очередь увидел в Альбине женщину, капиталы которой помогли бы значительно расширить его бизнес. Через месяц после первой встречи в ресторане они подали заявление в ЗАГС, а сразу после свадьбы Кривошеев удочерил годовалую Олю, которая приняла его за настоящего отца. Идущую ко дну аудиторскую фирму Альбина ликвидировала, жить переехала к своему новому мужу, прекрасную отцовскую квартиру выгодно сдала, а все деньги от аренды исправно вносила в семейный бюджет. Вступив в наследство и оформив на себя доставшиеся от отца ценные бумаги, она окончила трейдерские курсы и начала самостоятельную игру на бирже. Кривошеев не раз прозрачно намекал супруге, что акции лучше продать, а вырученные деньги вложить в какой-нибудь более надёжный бизнес, например в ещё один автоломбард, заправку или хотя бы автомойку. Однако Альбина первый раз в жизни проявила редкую самостоятельность и азарт, и уже с первых биржевых операций получила неплохие дивиденды. Навыки профессионального аудитора позволяли ей достаточно точно определять судьбу тех или иных акций, и уже через год самостоятельной биржевой игры Альбина зарабатывала ничуть не меньше своего супруга. Она обрела уверенность в себе, отбелила так надоевшие ей веснушки, купила новую дорогую машину и больше ничем не напоминала ту растерянную и смущённую женщину, которая когда-то утром вошла в унылый офис автоломбарда. Поначалу Кривошеева это напрягало: он хотел видеть рядом с собой не самостоятельную бизнесвумен, а классически покорную и зависимую жену. Однако по некоторому размышлению он вспомнил классическую поговорку – не складывай все яйца в одну корзину – и нашёл в таком раскладе дел определённые преимущества. Если вдруг что-то случится с его бизнесом, то останется бизнес Альбины. А если она когда-нибудь сильно проиграется на бирже, то возможно всё же продаст оставшиеся акции и сама вложится в его дело. Но Альбина не проигрывала, а, наоборот, с каждым годом только наращивала свой биржевой портфель и банковский счёт. Большая часть нового загородного дома, формально принадлежавшего Кривошееву, была построена именно на её деньги. И вот теперь Альбина вместе с дочерью оказалась в заложницах. И если он ничего не сообщит Воронцову, а тот, как собирался, пристрелит Каманина, словно бешеного пса, то заложниц никто никогда не найдёт и не спасёт. И тогда через пять лет суд признает их умершими, а Кривошеев унаследует и биржевой портфель, и банковский счёт своей супруги. А главное, он формально никак не будет причастен к смерти Альбины и Оли. Даже если Каманина возьмут живут живым, и он скажет, что посылал видеообращение, то можно в свою очередь сказать, что потерял по пьяни телефон и никакого обращения не получал. Конечно, жаль девочку, но это не его дочь, и ещё неизвестно кто из неё вырастет, если у неё были такие отец и дед?

Искушение, несмотря на угрозу разоблачения, было невероятно велико, и Кривошееву от собственных шальных мыслей стало невыносимо душно. Выпив ещё пятьдесят грамм коньяка, он вышел на крыльцо и хорошо продышался бодрящим мартовским воздухом. А потом достал из кармана телефон и решительно стёр присланный видеофайл. Кривошеева не остановило даже то, что, судя по присланному сообщению, Каманин умудрился каким-то образом прослушать его первый разговор с Воронцовым.