Текст книги "Проект «Linkshander»"

Глава 29. Объяснение

Люся, видимо думая, что её молодой любовник что-то забыл, открыла дверь, даже не спросив: «Кто там?». Увидев перед собой Лёню, она испуганно отшатнулась, словно увидела привидение, и наивно-глупо спросила:

– Это ты?

– Я! Я! – издевательским тоном ответил Лёня и решительно прошёл в прихожую, пока Люся не попыталась захлопнуть дверь.

Та стремительно отступила в большую проходную комнату. На ней была надета только ярко-синяя мужская рубашка с закатанными до локтей рукавами, и это буквально взбесило Лёню. Встречаясь в гостинице, Люся любила ходить по номеру в его сорочке накинутой на голое тело и застёгнутой только на одну пуговицу, тем самым дразня и возбуждая Лёню. А теперь она стояла точно в таком же виде посреди комнаты в рубашке своего любовника, и это было похоже на циничную кражу его интимных впечатлений и чувств.

– Так это и есть твой загородный дом?! – напористо спросил Лёня, обведя рукой комнату, обставленную простенькой наборной мебелью, оставшейся ещё от Люсиных родителей.– А парень, с которым я столкнулся в подъезде – это, наверное, твой невероятно омолодившийся муж?

– Я сейчас всё объясню, – потупив глаза, тихо произнесла Люся.

– А чего тут объяснять, когда и так всё ясно?! Разводишь меня как лоха на подарки, гостиницы и ресторанчики, а потом хвастаешься перед подругами, что тебе этот влюблённый дурак подарил, и куда он тебя водил! Я ведь видел тебя вчера на работе! Никакая ты не юрист и не домохозяйка, а то ли стилист, то ли визажист, а по-старому – просто парикмахерша! И обувь на каблуках ты не носишь, не потому что неудобно, а потому что полжизни проводишь на ногах! И нет у тебя никакой семьи: ни мужа, ни дочери! Живёшь как содержанка за счёт мужиков! Кто-то оденет, кто-то покормит, кто-то отдохнуть отвезёт! Пригласи меня в Париж, и я выйду за тебя замуж! Да на хрена мне нужно такое счастье!

Произнося эту гневную тираду, Лёня всё время агрессивно надвигался на свою бывшую подругу, и в результате та, отступая шаг за шагом, перешла из большой проходной комнаты в спальную. В отличие от зала, обставленного разномастной наборной мебелью, здесь всё было красиво и стильно. Двухуровневый натяжной потолок с боковой подсветкой; светлые обои с крупными лилиями в пастельных тонах и воздушные гардины с таким же рисунком; большое серебряное зеркало; вычурный комод, уставленный фарфоровыми куклами; большая неубранная кровать, застеленная розовыми шёлковыми простынями и эффектный букет бордовых роз в высокой хрустальной вазе. Но особенно Лёню поразило то, что возле подушек рядом со скомканными чулками и нижним бельём лежали чёрные лаковые туфли на высокой шпильке. Те самые «постельные» туфли, которые Люся, по её словам, надевала исключительно для интима с ним.

– Только не говори мне, что парень, с которым я пять минут назад столкнулся в подъезде, ночевал в соседней комнате на раскладушке! А ты спала здесь абсолютно одна и от нечего делать занималась самоудовлетворением!

Люся, всё время отходившая назад от энергичного напиравшего на неё Лёни, наткнулась на прикроватную тумбочку и, поняв, что отступать больше некуда, посмотрела на своего взбесившегося любовника дерзким взглядом загнанной в угол кошки.

– Да кто ты такой, чтобы вламываться в мою квартиру и устраивать здесь какие-то гнилые разборки?! Ты кто мне: муж, брат, сват?! Ты всего лишь бывший одноклассник, которому я тридцать лет спустя позволила, наконец, себя потрахать! У тебя есть своя жена и дети – вот их и воспитывай! А про меня навсегда забудь! Я свободная женщина и могу спать с кем захочу!

От такой наглости Лёня буквально вскипел:

– Да кому ты в пятьдесят лет кроме меня нужна?! И какой ещё дурак будет дарить тебе ювелирку при каждой встрече! Если ты думаешь, что до сих пор такая невероятная красавица, то сильно себе льстишь! Из тебя уже скоро песок посыплется! Уж не знаю, что от тебя нужно этому парню, но трахается он с тобой не просто так! Если он, конечно, не маньяк-геронтофил!

Теперь в свою очередь опешила Люся:

– Это из меня скоро песок посыплется?! Да я слежу за собой, как молодые не следят! И в постели я дам фору любой двадцатилетней соплячке! Если я захочу – мужики будут ко мне в очередь выстраиваться! А если ты думаешь, что я трахалась с тобой из-за подарков, то на – забери!

Разъярённая Люся, ослепительно сверкая намокшими глазами, вытащила из прикроватной тумбочки лакированную палехскую шкатулку. Едва не оторвав крышку, она демонстративно высыпала на постель рядом со скомканным бельём и туфлями сияющую россыпь колец, цепочек, серёжек и подвесок. Все эти украшения были куплены исключительно Лёней, среди них не было ни одного чужого подарка.

– Ах да – вот ещё!

Люся сбросила рубашку и сорвала с себя длинную золотую цепочку с изумрудной подвеской, которую Лёня подарил ей ещё в одну из первых встреч, и которую она, никогда не снимая, носила на талии. Если Люся в чём-то и льстила себе насчёт внешности, то не очень сильно: её ухоженное смуглое тело и в пятьдесят лет было крайне соблазнительно и привлекательно. Эта цепочка всегда сильно заводила Лёню, и теперь, глядя на свою обнажённую и разъярённую подругу, он неожиданно испытал острое и ранее незнакомое желание овладеть ей насильно. Овладеть именно сейчас, когда она похожа на бешеную и непредсказуемую дикую кошку. Лёня сделал последний шаг, отделявший его от Люси и, крепко обхватив её за плечи, повалил на усыпанную украшениями кровать. Та злобно зашипела и, когда Лёня попытался её поцеловать, отчаянно укусила его за губу. Однако боль только сильнее возбудила Лёню, и он, повернув голову, прильнул губами к Люсиному уху. Женщина отчаянно завертела головой, пытаясь избавиться от этой назойливой ласки, но Лёня умело и твёрдо ухватил её зубами за мочку уха, и Люсе поневоле пришлось смириться. Через минуту, когда её злобное шипение превратилось в неровное возбуждённое дыхание, Лёня отпустил ухо и, передвинувшись вниз, пощекотал языком упруго-вздыбленный коричневый сосок. Люся, в свою очередь, перестав отбрыкиваться, стала торопливо расстёгивать молнию на Лёниных джинсах.

В этот раз Лёня улетел как никогда. Такого оргазма он не испытывал даже в самый первый раз в помпезном номере для новобрачных. Люся тоже испытала что-то невероятное. Некоторое время она, широко раскинув руки и ноги, лежала на спине, переводя дыхание и счастливо улыбаясь. Потом открыла глаза, вытерла выступившие на лбу мелкие капельки пота и игриво подмигнула Лёне:

– Дурак! Именно так надо было поступить ещё много-много лет назад, и тогда у нас всё было бы по-другому!

– Точно по-другому, – скептически согласился Лёня.– Тогда я получил бы срок за изнасилование…

– Ты получил бы удовольствие, а не срок! Мы, женщины, любим уверенность и силу, а ты вёл себя как настоящая размазня! Если бы ты в своё время не только ходил со мной в кино, на каток и в бассейн, а однажды пригласил бы к себе домой и вот так же как сейчас повалил на кровать, то я бы, конечно, для приличия посопротивлялась, а потом сдалась. Ведь ты мне на самом деле очень нравился. Но ты был слишком интеллигентен, а это качество в юности воспринимается как признак жизненной слабости…

Такое неожиданное признание болезненно укололо Лёнино самолюбие, и он откровенно ревниво поинтересовался:

– А твой мнимый кузен не был интеллигентом и без лишних сантиментов сразу потащил тебя в постель?

– Не надо об этом, – помрачнела Люся.

– Ну, почему же не надо? – оживился Лёня, почувствовав, что нашёл у своей подруги слабое место.– Мне, например, очень интересно, чем у вас всё закончилось?

– Тебе интересно? – грустно вздохнула Люся.– Хорошо, я расскажу. Закончилось всё скверно, хотя начиналось, в общем-то, неплохо. В юности Юра казался мне эталоном мужчины, тем более он был моим первым парнем, и я вышла за него замуж, как только мне исполнилось восемнадцать. Он уже окончил мореходку и работал вторым штурманом на сухогрузе, ходил в загранку. А это в те времена гарантировало обеспеченную безбедную жизнь. Через год у нас родилась дочь Лена. Я пыталась поступить на исторический факультет ЛГУ, но не прошла ни с первой, ни со второй попытки. Тогда я окончила курсы парикмахеров и ничуть об этом не жалею. Мне всегда нравилось делать людей красивыми. Я ещё в школьные годы подстригала папу, делала укладку маме и одноклассницам. И всё у нас с Юрой было хорошо, пока не наступил капитализм. Парикмахерский салон, в котором я работала, находился в центре Питера, и в начале девяностых его приватизировали, а потом превратили в модный бутик. Я долгое время перебивалась разовыми подработками по объявлениям, пока не нашла место в бюджетной парикмахерской на окраине. Стригла там за три копейки детей и пенсионеров. А Юра как-то накануне очередного рейса умудрился по пьяни подраться и сломать руку. Ему тут же нашли замену, а когда он через месяц вышел с бюллетеня, то ни на своём, ни на другом корабле места уже не нашёл. Какое-то время Юра работал грузчиком то в порту, то на рынке, а потом не выдержал, крепко запил и из этого штопора уже не вышел. Ханыжил у местных магазинов, ночевал в каких-то притонах и, в конце концов, пропал без вести. Вот тогда я и решила вернуться в Москву. Питер мне никогда не нравился – вечно сырой депрессивный город, а здесь у меня оставались старенькие и больные родители. Дочь уезжать в Москву не захотела – она родилась в Питере, там пошла в школу, там у неё были все друзья. Лена осталась с дедушкой и бабушкой – родителями Юры. Она приезжала ко мне на каникулы, я приезжала к ней в отпуск. В отличие от меня Лене повезло больше. Она с первой попытки поступила на бюджетное отделение ЛГУ, окончила юридический факультет и сейчас действительно работает в Смольном. А я никогда не забывала о тебе и, вернувшись в Москву, сразу же узнала в справочном бюро твой новый адрес. Оказалось, что у тебя всё в шоколаде. Ты – директор крупного перинатального центра, счастливый муж и отец двоих детей.

– Ты следила за мной?! – удивлённо-разочарованно перебил свою подругу Лёня.

– Да, – смущённо призналась покрасневшая Люся.– Иногда я приезжала к твоему дому или работе посмотреть, как ты отвозишь по утрам детей в детский сад и в школу, как ходишь после работы по магазинам, как по выходным вы всей семьёй отправляетесь на дачу. Как я завидовала твоей жене! Как я хотела быть на её месте! Она ведь удивительно похожа на меня! Ты именно поэтому на ней женился?

– Не только…, – в свою очередь смутился Лёня.– Но и поэтому тоже…

– А я всё время хотела, но стеснялась подойти к тебе, – продолжила свои откровения Люся.– Ты весь такой успешный, а я такая никакая. И тогда я придумала себе другую жизнь, в которой всё удалось как не бывает. Два года я копила на новую машину – не хотела связываться с кредитом. Купила хорошую брендовую одежду, модные аксессуары. Ну, а с внешностью у меня всегда был полный порядок, ведь я сама стилист-визажист. А потом я три месяца ездила за твоей машиной как привязанная, пока ты, наконец, не заметил меня на светофоре…

– А почему именно за мной? Что в Москве мало других успешных мужиков? Я же слишком интеллигентен для тебя, – снисходительно усмехнулся Лёня.

– Возраст. Ты же сам сказал, кому нужна женщина в пятьдесят лет? Да, и в сорок тоже. В этом возрасте все порядочные и успешные мужики уже давно разобраны. Свободны только законченные кобели и неудачники. Да и тех, как ни странно, разбирают. А ведь мне на самом деле никто кроме тебя не нужен. Ведь я…, – Люся стеснительно замялась, как шестнадцатилетняя школьница.– Я люблю тебя…

За три года их близости ни она, ни Лёня, ни разу не произнесли слово любовь. На него словно было наложено табу. Лёня с первых же дней хотел объясниться с Люсей, но боясь показаться в её глазах нелепым и сентиментальным идеалистом, всё время откладывал признание в любви на завтра. Люся, в свою очередь, ждавшая первого шага от мужчины и стремившаяся представить их отношения как лёгкую необременительную интрижку, тоже никогда не затрагивала тему высоких чувств. Но теперь, понимая, что благодаря собственной глупости, навсегда теряет единственного безумно влюблённого в неё человека, она впервые в жизни выдавила из себя это признание.

– Что-что? – ошеломлённо спросил Лёня, не веря своим ушам.

С одной стороны он, наконец, услышал, то чего никогда и не ожидал услышать от Люси. А с другой – это произошло при таких невероятных обстоятельствах, что Лёне действительно показалось, будто он ослышался.

– Я люблю тебя, – твёрдо и уже без всякого смущения повторила Люся.

– Значит, меня ты любишь, а с этим типом, – Лёня презрительно указал на валявшуюся на полу рубашку Каманина, – ты спишь так, из спортивного интереса?

– Это производственная необходимость, – беззастенчиво соврала Люся.– Это хозяин нашего салона. С ним всем приходится спать – иначе вылетишь на улицу…

Лёня сразу почувствовал фальшь, но промолчал. Ему было жалко свою запутавшуюся подругу и вовсе не хотелось загонять её в ложь всё дальше и дальше. Он сегодня впервые в жизни услышал такое долгожданное признание в любви, и по большому счёту было уже совсем неважно, солгала Люся или сказала правду. К чему искать разочарование от горьких откровений, если можно получить удовольствие от сладкой и приятной лжи? Лёня закрыл глаза, и устало провалился в мягкую уютную дремоту.

Глава 30. Засада

Выходя от Милы, Каманин решал сложную дилемму: как поступить с Левинсоном? Если он составил настоящий список влиятельных членов «Серебряной подковы», то его можно было и отпустить – пусть американцы знают, что их переиграли, как наивных дилетантов. А если в списке будет произвольный набор реальных людей, не имеющих никакого отношения ни к «Серебряной подкове», ни к «Успешному будущему», то Левинсона следовало устранить. Пусть Нойман нервничает и ломает голову – куда подевался его ближайший помощник? Бесславно и незаметно погиб при выполнении задания, угодил в какую-нибудь секретную тюрьму ФСБ, или же стал банальным перебежчиком? Вот только как определить подлинность списка? За несколько часов и даже дней это не смогли бы сделать и высокие профессионалы из ФСБ или СВР. А Каманин был всего-навсего обычным выпускником сорок шестой спецшколы и студентом-недоучкой МГИМО. Оставалось полагаться только на собственную логику и интуицию. За этими невесёлыми размышлениями он не обратил никого внимания на мужчину, с которым столкнулся в дверях подъезда. Лишь отойдя на несколько шагов, Каманин понял, что запах этого человека ему знаком. Но вот где и при каких обстоятельствах он его встречал, Каманин вспомнить не мог. Это было очень странно – столкнуться с каким-то «знакомым» незнакомцем именно здесь, в Милином доме, в котором он сам был в первый раз в жизни. Может, его самого уже вычислили, и этот человек – агент, с которым Каманин когда-то встречался, но уже забыл об этом? А может это тот самый любовник Милы, едва уловимый запах которого, Каманин учуял, когда впервые зашёл к ней в парикмахерскую? Ему даже захотелось вернуться назад и проверить, не зашёл ли этот человек к его случайной подруге, но по здравому размышлению, Каманин решил не тратить время на проверку своих сомнительных подозрений. Однако эта странная встреча подтолкнула его к некоторым мерам предосторожности, которые в обычной ситуации он, скорее всего, не предпринял.

Выбравшись из тихой воскресной Москвы на загородную трассу, Каманин, не сбавляя скорости, проскочил свой поворот и только через десять километров свернул на дорогу, ведущую к ближайшему райцентру. В результате изрядно поколесив по раскисшим и малопривлекательным окрестностям, он подъехал к своему посёлку не со стороны Москвы, а с противоположной, по разъезженной просёлочной дороге, ведущей к ближайшей деревне. Когда до коттеджа осталось не более трёх километров, Каманин достал из бардачка похожий на мыльницу приёмник и наушники. Он установил в доме жучок не из праздного любопытства, а из соображений собственной безопасности. Прослушка могла вовремя предупредить его как о возможной засаде, так и о каких-либо неприятных сюрпризах со стороны заложников. Точно так же Каманин поступал на съёмной квартире, а теперь сожалел о том, что не установил жучок у Милы. Включив приёмник, он услышал бодрый мужской голос, рассказывавший о том, как готовить классический соус бешамель. Заложники смотрели по телевизору какое-то кулинарное шоу, и это говорило о том, что с ними всё в порядке. Однако через минуту, переехав через небольшой холм и оказавшись в пределах прямой видимости посёлка Каманин насторожился. Невидимый кулинар уже перешёл к обжариванию мяса, а никто из пленников до сих пор не только не произнёс ни единого слова, но и не совершил ни единого движения. «Умный» сверхчувствительный микрофон разделял звуки, идущие от разных источников, и предыдущей ночью, везя в коттедж Левинсона, Каманин слышал в одном наушнике ровное и спокойное дыхание Оли, а в другом – тревожно-прерывистое посапывание её матери. Сейчас в обоих наушниках скворчал обжариваемый лук. Конечно, некоторые люди могут, замерев и затаив дыхание следить за приготовлением мяса по-фламандски, но не сразу втроём и не в такой ситуации. Возможных вариантов было три: либо заложники дружно умерли, либо сбежали, либо, что самое вероятное и неприятное, были освобождены. Разворачиваться было уже поздно, и первым желанием Каманина было проехать, не приближаясь к коттеджу, по параллельному проезду и ещё раз вернуться в посёлок через день-другой. Но в последний момент беглец передумал и решил немедленно проверить свои предположения. Конечно, это было крайне рискованно, но если машину решат остановить и досмотреть, то не имеет никакого значения, какую дорогу он выберет. Въехав в посёлок, Каманин свернул именно в тот проезд, который вёл к дому с заложницами. Неторопливо проезжая мимо «своего» коттеджа, он осторожно скосил глаза на калитку. Худшие предположения подтвердились: не было ни будто случайно прилипшего к калитке грязного кленового листа, ни обломка ярко-жёлтого сайдинга в луже перед ней. Да и сама лужа, в которую он здорово вляпался предыдущей ночью тоже куда-то исчезла. Подход к коттеджу был подчищен и подметён неведомым дворником. И теперь этот дворник-невидимка, сидя со снайперской винтовкой где-то неподалёку, собирался подчистить и подмести самого Каманина. У него не было никакого сомнения в том, что где-то в окрестных домах затаился снайпер, уже давно пристрелявший и пятачок у калитки, и весь двор. Не прибавляя газ, Каманин неторопливо доехал до конца улицы и ускорился, только беспрепятственно выехав из посёлка. То, что его не остановили прямо сейчас, говорило только о том, что никто не ожидал появления беглеца с противоположной от Москвы стороны. Но машину без сомнения тщательно зафиксировали, и теперь проверка могла произойти где угодно. Поэтому, выехав на трассу, Каманин остановил свой «Форд» на обочине и, быстро отойдя от него метров на пятьдесят, призывно поднял правую руку. Мартовским воскресным утром машин едущих в Москву было немного, но беглецу повезло, и уже через полминуты рядом с ним остановилась изрядно помятая «пятёрка» с таким же помятым и несвежим водителем.

– Тебе куда? – устало и как бы безразлично поинтересовался он, с изрядным усилием распахнув пассажирскую дверь.

Несмотря на неопрятную одежду и измято-небритый похмельный вид, потенциальный извозчик не источал ни едкое амбре вчерашнего перегара, ни пьянящий аромат свежевыпитого спиртного. Зато помимо едких запахов давно нестиранной одежды, солярки и машинного масла, от него пахло какой-то странной синтетикой, хорошим мылом и дорогим табаком. К тому же руки водителя были подозрительно чистые. Такое несоответствие внешнего вида и запахов было весьма подозрительно. Зачем реально трезвому и свежему мужчине понадобилось рядиться в личину какого-то похмельного люмпена? Конечно, он вполне мог быть просто не переодевшимся после загородной работы дачником или гастарбайтером. Но с такой же вероятностью мог оказаться и хорошо вошедшим в образ агентом наружного наблюдения…

Однако отказываться от поездки и стоять ещё неизвестно сколько с протянутой рукой на почти пустой воскресной трассе Каманину совершенно не светило, и он назвал ближайшую к шоссе станцию метро. Подозрительный автовладелец оценивающе посмотрел на потенциального клиента, задумался, а потом озвучил какую-то совершенно заоблачную для такого расстояния сумму. Беглец, не торгуясь, согласно кивнул головой. Водитель, явно удивлённый такой неожиданной сговорчивостью и решивший, что к нему в пассажиры набивается банальный кидала, хмуро процедил:

– Деньги вперёд.

Каманин сел в машину, достал бумажник, отсчитал купюры и, посмотрев в зеркало заднего вида, поторопил водителя:

– Давай, поехали!

К его оставленному на обочине «Форду» уже подъезжала патрульная машина ДПС.

Псевдопохмельный водитель, получив свои деньги, утомлённо вздохнул, и его «пятёрка» так же утомлённо тронулась с места.

– А побыстрее ехать за такие бабки нельзя? – через пару минут раздражённо поинтересовался Каманин, не отрывавший глаз от зеркала.

– Можно…, – хмуро согласился водитель и так же хмуро добавил.– Попробовать…

Ещё через минуту, когда древняя «пятёрка» загремела и завибрировала так, будто собралась рассыпаться на груду подержанных запчастей, Каманин сам пожалел о своей просьбе:

– А нельзя ли потише?

– На тебя не угодишь. То слишком медленно, то слишком быстро, – недовольно проворчал потенциальный камикадзе и сбросил газ.– Так ты торопишься или как?

– Или как, – резко и недружелюбно ответил Каманин, подумав о том, что на подъезде к Москве надо сменить эту кастрюлю с болтами на что-нибудь более приличное и резвое.

Хотя никакой явной опасности или преследования не наблюдалось, его внутреннее напряжение с приближением к городу почему-то только усиливалось.

– Ты на меня не злись. Мне ведь всё равно. Как ты скажешь, так я и поеду, – примирительно произнёс водитель.– А хочешь, я тебя прямо до дома довезу? Зачем тебе в метро? За такие деньги можно в любой конец Москвы доехать. Я ведь цену так, от балды объявил. Думал, ты торговаться будешь и если даже за треть согласишься, и то хорошо… Так тебе куда?

– До метро, – отстранённо-сухо ответил Каманин.

– Я понимаю, что до метро. А потом?

– А твоё какое дело?

Назойливость подозрительного извозчика уже начала раздражать беглеца. Тот это понял и безразлично пожал плечами.

– Да никакого…

Каманин в очередной раз по-собачьи тонко потянул воздух и прикрыл глаза. В причудливой смеси исходивших от водителя запахов не чувствовалось ни агрессии, ни возбуждения, ни страха, ни вообще каких-либо человеческих чувств. Полное безразличие. Так пахнут только излишне самоуверенные люди и покойники. Что иногда означает одно и то же…

Когда через несколько минут мимо их едва плетущейся развалюхи отчаянно завывая и перемигиваясь «цветомузыкой» пролетел тот самый патрульный автомобиль, который останавливался у брошенного на обочине «Форда», Каманин подумал о том, что настало время сменить машину. Он уже хотел попросить водителя остановиться, как лежавший на торпеде телефон разразился назойливой трелью. Водитель поднял трубку и растёкся в самодовольной улыбке.

– Да, Лена, привет!… Что ты говоришь?! Наконец-то уехал?!… А я с дачи еду, проверял как там обстановка… Сейчас как раз к Москве подъезжаю… Хорошо, через час буду у тебя!

Вернув телефон на прежнее место, он жизнерадостно пояснил:

– Подруга звонила! У неё муж-дальнобойщик сегодня в рейс ушёл. В гости приглашает!

В кабине явственно повеяло тестостероном, адреналином и охотничьим азартом, Каманин уже подумал, что всё обошлось, как вдруг, едва переехав через МКАД, водитель неожиданно свернул с шоссе на какую-то боковую улицу. Точно такой же манёвр совершил и следовавший за «пятёркой» чёрный наглухо тонированный внедорожник. Каманин понял, что влип, и, сбросив ремень безопасности, попытался прямо на ходу распахнуть пассажирскую дверь. Пока он боролся с неподатливой ручкой, водитель надавил на тормоз и ухватился за плечо беглеца.

– Ты куда? Не торопись!

Каманин резко оттолкнул водителя, но тот сумел перехватить его руку и сноровисто заломил кисть на болевой захват. Тем временем чёрный джип проехал вперёд и, лихо развернувшись, перегородил дорогу. Из распахнувшихся дверей тут же выскочили двое крепких парней в одинаковых серых костюмах. Псевдоводитель продолжал остервенело выворачивать левую кисть беглеца, и никакой надежды на бескровный исход предстоящей схватки не оставалось. Едва не завывая от боли, Каманин оставил в покое заклиненную пассажирскую дверь и просунул освободившуюся правую руку за отворот пальто – туда, где во внутреннем кармане лежала серебристая наградная «Беретта», найденная у Курта Малера. Пистолет был снят с предохранителя и взведён ещё в коттеджном посёлке, и беглец, не тратя времени на лишние манёвры, дважды выстрелил в своего противника прямо через пальто. Судя по глухому стуку и мощной отдаче, неопрятная мешковатая куртка водителя служила маскировкой для хорошего композитного бронежилета. Именно его синтетический запах почувствовал, но вовремя не распознал Каманин. Однако никакой самый передовой бронежилет не может спасти от травм и переломов при выстрелах в упор. Водитель застонал, остолбенело закатил глаза и, наконец, отпустил руку Каманина. Тот, почувствовав свободу, моментально развернулся и прямо через лобовое стекло открыл огонь поверх голов бегущих к машине агентов. Операция была явно спонтанная и плохо продуманная, иначе на захват прибыли бы хорошо экипированные спецназовцы, а не обычные оперативники или даже прапорщики из наружного наблюдения. Весь расчёт строился на единственном сотруднике, замаскированном под водителя-дачника. Вероятно, его заранее поставили на шоссе, на тот случай, если Каманин сумеет при захвате как-то уйти из посёлка и попытается поймать попутную машину. Теперь этот профессионал был нейтрализован, а убивать своих бывших коллег беглец не собирался. Да и агенты тоже не горели желанием лезть под пули. При первых же выстрелах они отскочили к своему джипу и, достав пистолеты, распластались на асфальте, но ответный огонь открывать не стали. То ли опасались попасть в водителя, то ли имели чёткую установку взять беглеца исключительно живым. Почувствовав относительную безопасность, Каманин прекратил бессмысленную стрельбу и обеими руками рванул ручку заклиненной двери. Та душераздирающе взвизгнула и, наконец, распахнулась. Каманин сделал ещё несколько устрашающих выстрелов в сторону отползших за свой внедорожник агентов, а потом, нервно петляя, рванул по раскисшему весеннему газону к ближайшим домам. На краю газона уже появилось несколько встревоженных зевак, взволнованно обсуждающих шумное происшествие и тычущих пальцами в сторону замерших посреди дороги машин. Как ни странно, на пробежавшего мимо них Каманина внимания никто не обратил. И только бабушка, одиноко сидевшая на скамейке у ближайшего подъезда, взволнованно поинтересовалась:

– Молодой человек, там что-то взорвалось?

Пробежав несколько дворов лёгкой трусцой, Каманин перешёл на спортивную ходьбу, потом просто на ускоренный шаг и окончательно остановился только на безлюдных задворках какой-то хрущёвки между полуразрушенными гаражами и мусорными контейнерами. Внимательно осмотревшись и убедившись, что рядом никого нет, он достал «Беретту» и проверил магазин. Из пятнадцати патронов остался один. «Как в кино про войну – как раз чтобы застрелиться», – иронично усмехнулся про себя беглец. Вставив в пистолет запасную обойму и, мысленно посетовав на то, что не захватил патроны россыпью, он перешёл к своему внешнему виду. Надо было хоть как-то измениться, к тому же две дырки в пальто почти напротив сердца, выглядели крайне вызывающе. Стильное «музыкальное» кашне Каманина было двусторонним. С наружной стороны оно было сделано из тонкого антрацитового шёлка, усеянного белыми нотами и скрипичными ключами, а с обратной из тонкой чёрной шерсти без всякого рисунка. Вывернув кашне наизнанку и выпустив его поверх пальто, беглец убил сразу двух зайцев: избавился от издалека заметной «нотной грамоты» и закамуфлировал дырки на груди. Но это было единственное, что он мог сделать со своей внешностью. К тому же подходить к кому-либо ближе чем на пару метров Каманину теперь не следовало – его простреленное пальто неистребимо пахло пороховой гарью. Поэтому возможность поездки на каком-либо транспорте исключалась. Да и по всему городу без сомнения уже был запущен какой-нибудь номерной план «Перехват» или «Сирена». Оставалось добираться до Милы исключительно пешком, придерживаясь дворов и избегая улиц. Беглец мысленно поблагодарил родную спецшколу за уроки городского ориентирования, благодаря которым знал Москву как собственную квартиру. Прочитав на доме название улицы, на которой он находился, Каманин, не хуже самого надёжного навигатора, построил оптимально безопасный маршрут. Получалось около двух часов неспешного прогулочного шага. Достаточное время для размышлений о своём незавидном будущем. Да, в общем-то, никакого будущего у Каманина уже не было. Потеряв заложниц и Левинсона, он потерял и единственный шанс на спасение собственной жизни. Интересно, как Воронцов вычислил коттедж? Нашёл у Малера генеральную доверенность? Но тот сжёг её на глазах у Каманина вместе с его официальным личным делом. Разослал запросы по нотариальным конторам? Но как он до этого догадался? Малер, считал, что приобретение недвижимости по доверенности – это самый надёжный способ на какое-то время скрыть наличие у тебя этой самой недвижимости. Впрочем, если так думал Малер, то точно так же мог подумать и Воронцов. Вот только непонятно, почему он, освободив заложниц и получив насмерть запуганного Левинсона, не устранил беглеца, вычислив его на шоссе, а почему-то решил взять его живым? Может, Каманин нужен ему для дальнейшей работы с Левинсоном? Хотя какая там может быть работа? Американец сейчас настолько сломлен и запуган, что, попав на Лубянку, добровольно расскажет всё что знает и не знает. Да ещё и попросит политического убежища. Вот это будет удача для ФСБ – Сноуден отдыхает! В такое время обнаружить, что в Штатах существует могущественная тайная организация, созданная ещё после войны беглыми нацистами! Какой можно раздуть скандал! Но скорее всего никакого шума не будет. Разведка, как и деньги, любит тишину и не терпит огласки. Всю эту историю придержат до поры до времени, как лишний козырь в рукаве или мину замедленного действия. А может, даже попробуют использовать членов «Серебряной подковы» в собственных целях и поиграют с ними в кошки-мышки? Вот только жаль, что все лавры достанутся Воронцову…