Текст книги "Проект «Linkshander»"

– Но от меня ничто никогда не зависело. Я просто следовал правилам, – продолжал оправдываться Малер.

– Может, в глобальном масштабе от вас ничего и не зависело, но в своей школе вы были настоящий царь и бог! Вы тридцать лет собственноручно отбирали младенцев для своего заведения, а потом лишали их и детства и будущего! Растили послушных марионеток и сами решали за них, кому кем быть! Кому военным, кому политиком, а кому журналистом-международником! Вы сами без всякого разрешения сверху позволили Крольчевскому испытать на мне сыворотку обоняния! Поверили в его сумасшедшую идею великой генетической революции? А зачем вы соврали, будто в эксперименте участвовали три ребёнка, и один из них погиб? Чтобы я не так страдал от своего исключительного обоняния и считал невероятным себя везунчиком? Вы всю жизнь были идеалистом-бессребреником, и верили, что творите добро. Но знаете, куда ведёт дорога, вымощенная благими намерениями?

Малер удручённо закрыл глаза и тихо произнёс:

– Да, я виноват перед тобой и всеми остальными учениками. Но я сейчас пытаюсь всё исправить…

– Сейчас пытаетесь получить индульгенцию перед встречей с богом. Причем за чужой счёт, втравив меня в свою идиотскую афёру с американцем. И это я теперь буду всё исправлять. Кто оформлял на меня документы в Верхнеборске?

– Главный врач детской больницы Александр Петрович Афанасьев.

– Где он сейчас?

– Наверное, там же.

– Что вы знаете о моей матери?

– Её зовут Марина Сергеевна Лаптева. Ей дали десять лет за убийство любовницы своего мужа, больше я о ней ничего не знаю… Я старый больной человек. Мне нужно принять лекарства, – затравленно прохрипел Малер и, тяжело закашлявшись, попытался выбраться из-за стола.

– Сидеть! – властно гаркнул на него Каманин и с силой толкнул старика в грудь.

Тот тихо ойкнул, осел в своё антикварное креслице и, закатив глаза, безвольно откинулся на лакированную палисандровую спинку. Каманин раздосадовано посмотрел на покрывшееся смертельной испариной лицо Малера и зло обматерил самого себя за то, что не сдержался и позволил себе ударить беспомощного старика. Он вовсе не собирался убивать своего наставника, а хотел просто напугать и на время вывести из игры. В предстоящей операции Малер был абсолютно бесполезен. Он хоть и руководил всю жизнь разведшколой, но был чистым администратором и никакого опыта практической работы не имел. К тому же возраст совсем не стимулировал его умственную деятельность. Престарелый идеалист явно не представлял, во что он вляпался по собственной наивности и сентиментальности, и какие непоправимые последствия могут иметь его контакты с Хартманом.

Каманин был на шестьдесят с лишним лет моложе своего учителя и тоже не имел никакого практического опыта, но он был лучшим учеником в своём выпуске, реально ориентировался в сложившейся ситуации и буквально за полчаса скорректировал план Малера под новые обстоятельства. Серьёзным, но вполне поправимым минусом было отсутствие у Каманина новых документов и надёжной квартиры. Зато у него имелся угнанный автомобиль с перебитыми номерами и чистыми документами, приобретённый по доверенности недостроенный коттедж в Подмосковье, переоборудованный под мини-тюрьму для Фомина и три новых профессиональных «жучка» с антипеленгом, унесённых Малером из собственной школы. Ещё одним существенным минусом было почти полное отсутствие денег. Малер всё финансирование предстоящей операции брал на себя, но денег до сегодняшнего дня так и не выделил. Как человек старой формации, он хранил свои сбережения частично на банковском вкладе, а частично в стоявшем на холодильнике расписном электрическом самоваре. Молодой человек снял самовар с холодильника и перевернул над разделочной панелью. Расписная крышка с грохотом скатилась на пол, а по мраморной столешнице веером рассыпались три десятка пятитысячных купюр. «Не густо, но на первое время сгодится», – разочарованно подумал Каманин, убирая деньги в карман. Затем он достал с полки старую деревянную аптечку и, покопавшись в лекарствах, извлёк из неё шприцы и две упаковки морфина. Малер уже давно страдал старческой бессонницей и, желая выспаться, по выходным нередко прибегал к такому своеобразному лекарству. Каманин тоже иногда использовал снотворные препараты, но не такие сильные. Зачем ему был нужен морфин, молодой человек не знал, но интуитивно чувствовал, что наркотик может пригодиться. Положив ампулы в серый матерчатый портфель, он вернулся к столу, долил остатки коньяка в хрустальный фужер и, согревая напиток в ладони, задумался: «Что ещё необходимо сделать?». Если не гоняться за дешевизной, то снять квартиру в Москве не самая большая проблема. Украсть чужие документы и переделать их под собственные выпускнику сорок шестой спецшколы тоже не так уж сложно. Личное дело? Точно! Ещё в начале января, почти сразу после устранения Борисова, Малер в этой самой кухне на его глазах сжёг на противне его официальное личное дело. Но помимо него старик, по его же собственному признанию, вёл ещё одно неофициальное досье на каждого своего ученика. И вот это тайное досье требовалось найти и уничтожить. Каманин двумя глотками допил оставшийся коньяк, зачем-то подмигнул своему мёртвому наставнику и прошёл в гостиную к старомодной полированной стенке. По-собачьи потянув носом, он подошёл к выдвижным ящикам и уверенно вытянул нижний. Достав из него серебристую подарочную «Беретту», запасную обойму и две коробочки с патронами, молодой человек рассовал свои трофеи по карманам и перешёл к едко пахнущему архивной пылью секретеру. Этот огромный архаичный ящик был плотно набит той сентиментальной макулатурой, которая скапливается у любого старика за его долгую жизнь. Каманин, болезненно морщась от аллергенной бумажной пыли, стал методично выбрасывать на пол пухлые альбомы со старыми чёрно-белыми фотографиями, пачки пожелтевших от времени писем и расползающиеся папки, набитые газетными вырезками и рукописными заметками. Он выкинул уже почти всё содержимое битком набитого секретера, когда в правом углу за коробкой с всякими подарочными безделушками, вроде ручек, зажигалок и брелоков, обнаружились четыре стопки тонких школьных тетрадок. Это и были личные досье Малера на всех его выпускников, и у него имелись очень веские основания для того, чтобы засунуть их в самый дальний угол и завалить всевозможным хламом. Если бы на Лубянке узнали, что директор спецшколы держит дома личные дела своих бывших учеников, то это могло ему стоить чего-то гораздо большего, чем потеря должности. Просмотрев почти полторы стопки, молодой человек добрался до тонкой жёлтой тетрадки, густо заляпанной кофейными пятнами. Аккуратная рукописная надпись на обложке гласила:

Каманин Сергей Геннадьевич, г. Верхнеборск. 1993г.р.

Раскрыв тетрадь, он удовлетворённо улыбнулся. Вопреки собственной жёсткой установке, никогда не интересоваться родителями воспитанников, Малер начал его тайное досье своего любимого ученика с короткой информации о его матери и отце:

Мать: Марина Сергеевна Лаптева. 1961г. р. Москва. Филолог.

Отец: Кривошеев Геннадий Анатольевич. 1961г.р., г. Чита. Подполковник интендантской службы, частный предприниматель.

Этих данных было вполне достаточно, чтобы без проблем найти необходимые адреса в справочной базе ЦАБа. Если конечно эти адреса там имелись. Каманин вышел в прихожую, положил тетрадь в серый матерчатый портфель и посмотрел на часы. Была уже почти половина восьмого, а в восемь за Малером всегда заезжал его водитель. Молодой человек оделся и снова вернулся в кухню. Он в очередной раз проверил пульс своего наставника не то надеясь, не то опасаясь, что тот всё ещё жив, и переложил руки мертвеца с подлокотников кресла на столешницу. Потом достал из портфеля и поставил на стол пушистую мягкую игрушку – то ли зайца, то ли кролика с раскрашенными фломастером устрашающе-красными глазами. Со стороны могло показаться, что мёртвый директор школы пытается схватить убегающего от него ушастого зверька. Шансов на то, что кто-то без посторонней помощи догадается, кого символизирует этот затравленный кролик было немного, но всё же…

Всё же на следующий день, разобравшись с Крольчевским, Каманин занял наблюдательный пост в своей машине, оставленной возле соседнего дома. Через несколько часов у подъезда убитого микробиолога появились замдиректора по безопасности Михаил Воронцов и какой-то совершенно неизвестный мужчина не подходящий под Фомина ни по возрасту, ни по описанию. Воронцов, по мнению беглеца, был весьма ограниченный и косный оперативник, значит, подсказку с ушастой игрушкой разгадал не он, а именно этот человек. Покопавшись в памяти и сопоставив разрозненные факты, Каманин пришёл к выводу, что спутником замдиректора по безопасности является Лёня Ивлев – школьный друг Воронцова и сын женщины, в которую Малер был когда-то влюблён. По словам директора школы это был очень талантливый мальчик-левша, выучившийся на гинеколога и возглавивший крупный перинатальный центр. Однажды Малер, расчувствовавшись, даже показывал Каманину его фотографии. Правда на них Ивлев был ещё школьник, десятиклассник, но всё же определённое сходство между шестнадцатилетним юношей и пятидесятилетним мужчиной можно было уловить. Вот его-то Малер точно любил как собственного сына! Каманин почувствовал острый прилив инстинктивной зависти к этому рафинированно-интеллигентному гинекологу. Ему захотелось как-нибудь унизить этого доктора-мажора – ткнуть носом в собственное дерьмо.

Вопреки ожиданиям Каманина, Воронцов и его спутник провели в квартире Крольчевского не больше четверти часа и, проветрив кухню от едкого перечного газа, как ни в чём не бывало, разъехались в разные стороны. А ещё через пять минут к дому вместо ожидаемой лубянской опергруппы подъехал обычный полицейский уазик с двумя угрюмыми сержантами. Что-то явно пошло не так, и Каманин поторопился в Верхнеборск. Но и там, и у его матери повторилось всё то же самое. Вместо ожидаемого Фомина приезжали Воронцов и Ивлев, осматривали место преступления, а потом спокойно уезжали, даже не пообщавшись с местной полицией. Нежелание Воронцова общаться с провинциальными правоохранителями говорило о его чёткой установке на безусловное уничтожение вышедшего из под контроля беглеца. Правда, Каманин и сам мог несколько раз ликвидировать своих преследователей, но они были единственной ниточкой, которая могла привести его к Фомину. Однако бывший начальник сорок шестого спецотдела не появился и у оставленного в качестве приманки Кривошеева. Похитив Альбину и Олю, Каманин оставил в доме своего отца один из «жучков». А на следующее утро, вернувшись к посёлку вслед за своими преследователями, прослушал из ближайшего придорожного кафе их разговор с насмерть перепуганным Кривошеевым. Подслушанный разговор подтвердил намерение Воронцова пристрелить беглеца при первой же возможности, но в нём не было ни малейшего намёка на Фомина или какое-то другое высшее руководство. Это говорило о том, что либо теневого кукловода совершенно не интересует выпускник, так неожиданно превратившийся в серийного убийцу, либо не существует ни самого кукловода, ни созданной им тайной организации. Конечно, можно было плюнуть на всю эту невероятно мутную историю и, удовлетворившись свершённым возмездием, уехать и затаиться где-нибудь на другом краю страны, но оставался ещё загадочный Хартман, так виртуозно склонивший Малера к государственной измене. И разобраться с ним надо было прямо сейчас. Другой такой возможности ни у Каманина, ни у кого-либо ещё никогда не будет.

Когда до встречи с американцем остался ровно час. Каманин поднялся с дивана, положил дневник Малера в саквояж, вынул из-за зеркала миниатюрный серый жучок-таблетку и, надев пальто и шляпу, бросил прощальный взгляд на своё временное убежище. Оставаться дальше в съёмной квартире было опасно. Теоретически, сейчас все участковые инспектора должны были круглосуточно отрабатывать свой жилой сектор, тотально проверяя молодых мужчин, снявших квартиры за последнюю неделю. Делали они это, наверняка, без особого рвения и энтузиазма, но всё же бережёного бог бережёт. Надо было перебираться в какое-то более надёжное место.

Глава 24. Встреча

Пятничным вечером у Дома Книги на Новом Арбате было довольно многолюдно. Люди деловито сновали у входа в крупнейший книжный магазин Москвы, и только один невысокий упитанный мужчина лет шестидесяти «с хвостиком» бесцельно прогуливался взад-вперёд вдоль ярко расцвеченных витрин. У Каманина не было ни описания, ни фотографий Хартмана, но судя по тому, что других подходящих по возрасту и откровенно мающихся бездельем людей поблизости не наблюдалось, это был именно он.

– Good evening, – поздоровался Каманин, подойдя к незнакомцу.– Are your mister Hartman?

– Вы ошиблись, – на хорошем русском языке практически без акцента ответил тот и демонстративно отвернулся.

– Я помощник господина Малера – Сергей Каманин. Он сообщал вам обо мне. Сам господин Малер попал в больницу и соответственно не может приехать.

– Я не знаю никакого Малера. Вы ошиблись, – повторил мужчина и торопливо засеменил в сторону Бульварного Кольца.

Каманин вынул из кармана телефон, торопливо вставил в него батарейку и вызвал номер, с которого получил сообщение о предстоящей встрече. Убегающий незнакомец остановился, достал свою трубку посмотрел на дисплей и после небольшой паузы отозвался.

– Да.

– Это я – Каманин. Господин Малер просил передать вам очень важную информацию.

– А почему он не сообщил об этом сам?

– Он умер сегодня в больнице от сердечного приступа.

– Тогда извините…

– Вам не нужна его информация?

Толстяк неторопливо развернулся, убрал телефон и медленно зашагал назад. Поравнявшись с Каманиным он, словно не замечая его, почти не шевеля губами, тихо произнёс:

– Пойдёмте.

– Куда?

– В какой-нибудь ресторан. Следуйте за мной.

Каманин, подыгрывая американцу, поглубже надвинул шляпу на глаза и насмешливо ухмыльнулся – встреча стала напоминать какой-то старомодный шпионский детектив. Примитивно-недоверчивая конспирация Хартмана просто зашкаливала. Перейдя на другую сторону проспекта, он, постоянно осматриваясь по сторонам, дважды прошёл мимо всех увеселительных заведений, пока не остановился на ресторане восточной кухни. Худшее место придумать было невозможно. Терпкий аромат азиатских блюд забивал все остальные запахи, а Каманин привык полагаться не только на зрение и слух, но и на своё собачье обоняние. Его сверхчуткий нос научился различать самые разные оттенки человеческих чувств: страх, агрессию, любопытство, симпатию, антипатию, неуверенность или, наоборот, излишнюю самоуверенность. Эта способность всегда помогала ему грамотно выстраивать беседы с незнакомыми людьми, а в этом ресторане Хартман как бы закутал свои эмоции в терпкий кулинарный кокон. К тому же он выбрал весьма неудобное место прямо у большой зеркальной витрины, выходящей на улицу. И оттуда за ними, как за аквариумными рыбками, вполне мог наблюдать укрытый неверными городскими сумерками его незримый сообщник. Каманин, не снимая шляпу, сел в пол-оборота к стеклу так, чтобы максимально снизить обзор для ресторанных камер и возможного напарника Хартмана. Американец выбрал себе на ужин жареные овощи, утку с лапшой и кружку пива. Каманин никогда не бывавший в азиатских ресторанах заказал тоже самое. Некоторое время оба сидели молча, испытующе глядя друг на друга, словно два хищных зверя перед решающей схваткой.

– Ну, и к чему такие шпионские страсти? – стараясь разрядить напряжение, с иронией спросил Каманин.

– Откуда мне знать, что вы не агент ФСБ? – честно признался в своих опасениях Хартман.

– А откуда мне знать, что вы не агент ЦРУ?

– Вы принесли список? – пропустив пикировку мимо ушей, перешёл к делу американец.

– А вы? – вопросом на вопрос ответил Каманин.

– Что я? – растерялся Хартман.

– Вы принесли список членов клуба «Изумрудная долина»?

– Мы с господином Малером об этом не договаривались.

– С Малером вы не договаривались, а со мной придётся. Условия изменились.

– Я не уполномочен решать такие вопросы, – нахмурился Хартман.

– Тогда не будет никакого списка выпускников. Кстати, зачем он вам нужен?

– Эти люди чрезвычайно опасны и для вашей страны, и для моей страны, и для всего мира, – отхлебнув пива, пафосно ответил Хартман.– Мы хотели бы, как говорится, знать их в лицо и по возможности умерять их амбиции. Вы сумели выяснить, кто ими руководит?

– Вероятнее всего, бывший начальник сорок шестого отдела Игорь Алексеевич Фомин. Но я в этом не уверен.

– Советую вам разобраться со всеми возможными руководителями, – с недипломатичным нажимом произнёс американец.

– Я как-нибудь сам решу, что мне делать, – откровенно недружелюбно отозвался Каманин.– А что мешает вам самим разобраться с руководством вашей «Изумрудной долины»?

– Это очень влиятельные люди: члены правительства, сенаторы, губернаторы. Их уже пытались обвинить в коррупции, но ничего не вышло. Тогда у ФБР оказались слишком короткие руки. Но зато эти руки правые, – в тему пошутил Хартман.– И теперь мы выберем ими нового президента, который покончит с последствиями нацистского проекта. У нас, наконец, появился очень решительный лидер.

– В таком случае вам проще. На вашей стороне ФБР и кандидат в президенты, а на моей стороне – никого. Вы думаете, это так легко – вычислить и нейтрализовать нашего кукловода? Вы представляете, кем он может оказаться?

– Кем бы он ни оказался – это всего лишь один человек. А руководство «Изумрудной долины» – это несколько десятков известнейших людей…

– Вот и напишите мне их список.

– Зачем? Что вы можете сделать с этими людьми? Убить? Дискредитировать? Запретить им въезд в Россию? – насмешливо поинтересовался американец.

– Не надо утрировать. Мы ничего не хотим делать с вашим теневым правительством. Мы просто хотим знать его поимённо.

– Кто это мы? ФСБ? СВР? ГРУ? – продолжил допытываться Хартман.– Господин Малер предупреждал меня, что может прислать вместо себя молодого человека, но ведь вы пришли не от него? Как вас зовут?

– Меня зовут Сергей Каманин. И я именно тот молодой человек, о котором вам говорил Малер.

– У вас нет доказательств.

– У меня есть паспорт, – Каманин предусмотрительно захватил на встречу помимо паспорта Новичкова ещё и свой настоящий документ.

– Паспорт можно легко подделать. Вы просто человек, пришедший от имени господина Малера. И я хочу знать, кого вы на самом деле представляете и что собираетесь делать?

– Какой вы дотошный, – устало усмехнулся Каманин и многозначительно добавил.– Поверьте, я был лучшим учеником и единственным помощником Курта Малера. Я не работаю ни на разведку, ни на контрразведку – я сам по себе.

– Я в это не верю, – убеждённо-твёрдо отрезал Хартман.

– А вы поверьте, – так же твёрдо посоветовал Каманин.

– Вы представляете, к чему приведёт лично вас неудачная попытка устранить или дискредитировать хотя бы одного члена «Изумрудной долины»?

– А вы представляете, к чему приведёт лично меня попытка устранить нашего кукловода? Хоть удачная, хоть неудачная. Давайте, окончим наши бесполезные препирательства. Либо вы пишите, – Каманин, достал из кармана авторучку и, положив её на чистую салфетку, подвинул к своему собеседнику, – либо мы навсегда расходимся…

– Сначала отдайте мне список господина Малера, – сдался американец.

Каманин положил на салфетку рядом с авторучкой маленькую чёрную карту памяти. Хартман достал из кармана смартфон и, вставив флэшку в гнедо, углубился в просмотр её содержимого. Это был единственный момент, когда американец утерял свою сверхбдительность, и этим шансом нельзя было не воспользоваться. Каманин вынул из кармана миниатюрный пластмассовый пенал и высыпал его содержимое в свою кружку. Белый порошок бесследно растворился в ярко-жёлтом напитке. Затем он приподнялся и, нависнув над столом, словно бы желая заглянуть в смартфон Хартмана, отточенным движением опытного напёрсточника, поменял местами свою кружку и кружку американца. Тот, на всякий случай прикрыл рукой экран своего гаджета и, недоумённо посмотрев на Каманина, вежливо осведомился:

– Что вы хотите?

– Хочу проверить, ту ли флэшку я вам отдал.

Оказавшись в личном пространстве Хартмана, Каманин сквозь пряный аромат китайской лапши почувствовал то, что он назвал бы запахом испуганного торжества. С одной стороны американец уже мысленно праздновал победу, а с другой, видимо, опасался, что его прямо сейчас повяжут оперативники ФСБ.

– Расслабьтесь и выпейте, это не провокация, – успокоил его Каманин.– И список самый полный и настоящий.

На самом деле единственным, что роднило подлинный список Малера и тот список, который он предложил Хартману, было точное количество выпускников. Всё остальное – фамилии, имена, места работы и звания – Каманин придумывал всю неделю, прошедшую после смерти Малера. Чокнувшись с американцем и залпом выпив полкружки пива, Каманин указал на салфетку и авторучку и повторно предложил:

– Пишите.

Каманин не сомневался в том, что американец, так же как и он сам, напишет первое, что взбредёт ему в голову, но игра есть игра. Всё должно было выглядеть правдоподобно. Хартман, у которого от стресса пересохло горло, торопливо допил своё пиво, промокнул губы, лежащей перед ним салфеткой, а потом достал из кармана блокнот в зелёном кожаном переплёте.

– Ничего, если я напишу по-английски? Мне так удобнее…

– Пишите, пишите…, – расслабленно согласился Каманин и, взяв в руки кружку, отвернулся к зеркальной витрине, за которой, возможно, скрывался незримый сообщник Хартмана.

Когда через несколько минут он обернулся к американцу, тот по инерции всё ещё что-то вяло писал в своём блокноте, но в глазах у него уже зияла сонная пустота. Каманин жестом подозвал официанта, расплатился и, ухватив засыпающего Хартмана под локоть, направился к выходу. Его машина осталась на одной из уличных парковок едва ли не в километре от выбранного американцем ресторана, и надо было торопиться, пока американец окончательно не отрубился. К счастью, тот, хотя ничего уже и не соображал, но ноги переставлял достаточно исправно. Со стороны они были похожи на пару хорошо подгулявших друзей, возвращающихся с какой-нибудь корпоративной вечеринки. Добравшись до машины, Каманин уложил Хартмана на заднее сиденье, вытащил из его кармана телефон и, тщательно осмотревшись по сторонам, выехал на Новый Арбат. Через минуту, съехав на безлюдную набережную, он остановился и, выйдя из машины, с размаха запустил смартфон Хартмана за парапет. Никакого откровенного хвоста за ним не наблюдалось, но на всякий случай Каманин ещё почти час бесцельно-путано колесил по московским улицам, прежде чем выбрался на одну из вылетных магистралей и втопил газ в сторону области. Добравшись до своего недостроенного коттеджа, Каманин связал американца скотчем и сбросил его в большом зале на старую пружинистую кушетку возле газовой колонки. А потом, даже не зайдя проведать своих пленниц, улёгся в привезённый с собой спальный мешок и тут же уснул.