Текст книги "Проект «Linkshander»"

Глава 36. Дискотека

С наступлением сумерек отдыхающие, как со стороны пляжа, так и со стороны гостиницы стали понемногу подтягиваться к площадке между бассейном и уличным баром. Каманин, позволивший себе после утомительно-напряжённого обеда трёхчасовую сиесту, чувствовал себя бодро и непринуждённо. Натянув светлые джинсы и бежевую рубашку-поло, он, проигнорировав лифт, картинно-пружинисто спустился с шестого этажа по лестнице и, взяв в баре стакан джин-тоника, стал с напускным безразличием рассматривать пёструю толпу, ритмично колышущуюся под «Аплодисменты» от Леди Гага. Профессионально развитым боковым зрением, он сразу приметил Аллу, пританцовывающую с бокалом вина чуть в стороне от основной массы на самом краю бассейна, однако, афишировать этого не стал и сделал вид, будто высматривает её совсем в другой стороне. На самом деле Каманин пытался определить местоположение Аллиной подруги, но той нигде не было видно. Наконец, он повернул голову в сторону бассейна, и Алла тут же призывно выкинула вверх правую руку. На ней было короткое аквамариновое платье с подобранными в тон туфлями и бижутерией.

– Ты прямо морская принцесса, – не удержался от комплимента Каманин и, подойдя к девушке, привычно потянул носом.

Сквозь лёгкий флёр молодёжных духов пробивался целый букет эстрогенов, обещавших горячий и темпераментный вечер.

– А где твоя подруга?

– А она нам нужна? – вопросом на вопрос ответила Алла.

– Абсолютно не нужна.

– Вот и я так же думаю.

– Ты давно сюда приехала?

– Только вчера.

– А я сегодня.

– Вот и прекрасно. Значит у нас впереди ещё много времени.

– И надеюсь, мы проведём его гораздо интереснее чем в ПортАвентура, – улыбнулся Каманин.

Леди Гагу сменил «Миллениум» Робби Уильямса, и молодой человек, поставив стакан с джин-тоником на бортик бассейна, обнял Аллу за талию, приглашая на танец. Та, оставив пластиковый бокал с вином в левой руке, положила правую на плечо Каманина и сделала шаг вперёд. Молодой человек, вместо того, чтобы отступить, тоже сделал шаг навстречу и тут же, наступив своей партнёрше на ногу, едва не повалил её. Сделав вид, будто ничего не произошло, незадачливые танцоры попробовали начать всё заново и снова сначала столкнулись, а потом и вовсе попытались развернуться в разные стороны. Ещё с минуту молодые люди смешно и неуклюже перетаптывались на месте, отдавливая друг другу ноги, а потом, наконец, смущённо разошлись в стороны. Мощный аромат эстрогенов, исходивший от Аллы, безвременно развеялся.

– А ты случайно, не левша? – сделав изрядный глоток джин-тоника, разочарованно поинтересовался Каманин.

– А как ты догадался? – так же разочарованно осведомилась Алла.

– Я сам такой, – признался молодой человек.– А у левшей как у дураков мысли сходятся.

– Я не дура, и до сегодняшнего дня у меня с танцами не было никаких проблем, – обиженно надулась девушка.

– Я и не говорю, что ты дура. Но ведь ты левша?

– Да. И что с того?

– У левшей иногда возникают проблемы с пространственным восприятием. Их буквально клинит на ровном месте. Мы начали движение в разных направлениях: один по часовой стрелке, а другой – против. Столкнувшись, мы вместо того, чтобы вместе определиться с направлением движения, просто поменяли его на противоположное и снова столкнулись. И такой разброд мог продолжаться у нас до бесконечности. Поняла?

– Ничего не поняла, – наивно округлила глаза Алла.

На самом деле Каманин и сам не понял сути произошедшего. Он всячески пытался подстроиться под свою партнёршу, но та, непонятно почему, делала всё наоборот. Объяснение с искажённым восприятием пространства пришло ему в голову само собой. И это как-то успокоило молодых людей. Алла перестала чувствовать себя виновницей разыгравшейся пантомимы. А Каманин окончательно уверился в том, что такая откровенно примитивная девушка, пусть она и левша, никак не может быть агентессой Ноймана.

– Всё очень просто, – попытался объяснить он ещё раз.– Сейчас я тебе наглядно объясню.

Молодой человек снова обнял Аллу за талию, но та сразу же сбросила его руки.

– Я не хочу!

Каманин тоже больше не хотел танцевать, тем более, что флегматичный Робби Уильямс сменился какими-то задорными латиноамериканскими ритмами.

– Совсем ничего не хочешь?

– Хочу…, – Алла поджала губы и на секунду задумалась.– Купаться!

– Ну, это не проблема!

Каманин ухватил девушку за плечи и сделал вид, будто собирается скинуть её в бассейн. Та ловко вывернулась и пружинисто отскочила в сторону.

– Дурак! Я не хочу в бассейне – я хочу в море!

– Там сейчас темно и страшно! – шутливо-загробным голосом прорычал Каманин и ещё раз попытался схватить свою подругу, но Алла снова увернулась и, крикнув:

– А я не боюсь! – дробно цокая каблучками, побежала вдоль бассейна к тёмному и пустому пляжу.

Каманин, предчувствуя красивое романтическое приключение, последовал за ней. Добежав до песка, Алла на ходу сбросила туфли, змейкой пропетляла через ряды лежаков и тентов и, наконец, остановилась у самой кромки воды.

– Ты хорошо плаваешь? – спросила она и, не дожидаясь ответа, стянула через голову платье.

Вопреки ожиданиям Каманина на Алле оказалось не какое-нибудь легкомысленное бикини, а закрытый спортивный купальник, не допускающий лишних вольностей. По-прежнему ускользая от своего спутника, девушка широкими шагами вошла в воду, окунулась с головой и поплыла в темноту красивым хорошо поставленным кролем. Чувствовалось, что плаванием она занималась если не профессионально, то весьма серьёзно. Каманин владел кролем значительно хуже, поэтому, из ложной стыдливости отправился вслед за Аллой вальяжным медленным брассом и уже через полминуты потерял её из вида. На море стоял абсолютный штиль, лёгкая рябь бликовала в тусклом свете убывающей луны, и тёмные шары буевых ограждений были похожи на огромные головы застывших ночных купальщиков.

– Алла, ты где? – озабоченно окликнул свою подругу Каманин.

– Здесь, – раздался у него за спиной вкрадчивый грудной голос, и на плечи легли тонкие, но сильные руки.

– Ну, ты и рыба! – шутливо восхитился Каманин, разворачиваясь лицом к своей подруге.

– Я с первого класса занимаюсь в секции плавания! – горделиво отозвалась Алла.

– А я думал, что в Норвегии только на лыжах бегают.

– У нас уже давно в каждой школе есть бассейн, и теперь все дети умеют плавать.

– А раньше не умели?

– Представь себе – не умели. У нас очень много воды, но она везде очень холодная. И в реках, и в озёрах, и во фьордах. Знаешь, как у нас ходят на пляж? В свитере и в вязаной шапочке…

– Да на фига он нужен такой пляж?! – рассмеялся Каманин.

– У нас ходят на пляжи не купаться или загорать, а для единения с природой. Песок, сосны, скалы и много-много воды. Очень хорошо очищает и возвышает.

– Очищаться и возвышаться хорошо в лесу или в горах, – возразил молодой человек, намеренно уходя от излишне патетичной лирики.– А на пляже нужно отдыхать по-другому – солнце, море, аквасекс!

– Что-что? – как бы не поняла Алла.

– Секс в воде. Конечно, если обстоятельства позволяют.

– По-моему, это не очень удобно.

– Конечно, неудобно, если плавать в таком скафандре как у тебя, – не удержался от язвительного укола Каманин.

– Скафандр можно снять, – игриво отозвалась Алла, и в её глазах, укрывшихся под намокшей слипшейся чёлкой, засияли озорные лунные чёртики.

– Попробуем?

– Попробуем…

Однако сделать это оказалось совсем не просто – тугой и скользкий купальник словно приклеился к телу девушки. Пока Каманин безуспешно пытался стянуть широкие наплечные бретели, Алла буквально повисла на нём, охватив левой рукой шею, а правой поглаживая его бёдра и ягодицы. Однако от поцелуев она почему-то упорно уклонялась, и это только сильнее распаляло Каманина. Он уже собрался просто разорвать неподдающуюся ткань, когда нежная и ловкая рука Аллы скользнула под резинку его купальных шорт. Решив предоставить инициативу подруге, Каманин отпустил прорезиненные бретели, и тут же вскрикнул от ослепительной боли – правая рука Аллы сдавила его мошонку не хуже настоящего охотничьего капкана. Каманин и предположить не мог, что в этой на первый взгляд хрупкой и беззащитной девушке может скрываться столько силы и ненависти. В следующий момент Алла левой рукой профессионально пережала своему приятелю сонные артерии и, опрокинув его навзничь, стала заталкивать под себя на глубину. Растерявшийся Каманин в свою очередь машинально попытался пробить несколько боковых ударов, каждый из которых на открытом воздухе сломал бы девушке несколько рёбер, но вода безжалостно гасила их амплитуду, а прорезиненный купальник амортизировал не хуже защитного панциря. Тем временем Алла одной рукой выкручивала гениталии своего соперника так, что Каманин едва удерживался, чтобы не завыть от боли и не выпустить из лёгких крайне скудный запас воздуха. А другой рукой она так жёстко пережала сонные артерии, что ни одна молекула спасительного кислорода не могла добраться до угасающего мозга её жертвы. Перед глазами у молодого человека уже поплыли разноцветные круги, и счёт пошёл на последние секунды. Оставив бесполезные боксёрские удары, Каманин захватил терзавшую его гениталии железную руку-капкан за запястье и локоть и, скрипя зубами от нечеловеческого напряжения, сначала попытался согнуть как кочергу, а потом, изловчившись, ударил об колено. В ту же секунду послышался резкий вскрик, и не знающие пощады пальцы, наконец, разжались. Рука, сжимавшая горло, тоже ослабла, и Каманин, без особого труда оторвав её от себя, стремительным акульим броском вырвался на поверхность. Едва он сделал первый разрывающий лёгкие вдох, как рядом с ним всплыл взъерошенный хрипло кашляющий поплавок. Это была Алла, – она тоже полностью выложилась в этом поединке коварства против силы и тоже едва не захлебнулась. Однако никаких мыслей о гуманизме и помощи девушке, которую он так желал всего две минуты назад, у Каманина не возникло. Вода больше не сковывала его движений, и он вложил в единственный и последний удар всю свою ненависть за пережитое унижение и страх. Алла как-то жалобно по-мышиному пискнула и снова исчезла под водой, а Каманин поплыл к берегу прежним расслабленным брассом. На какое-то время кислород и адреналин привели его организм в состояние легкой эйфории, но стоило молодому человеку шагнуть на прибрежный песок, как тупая тошнотворная боль в паху швырнула его на ближайший лежак. У отеля всё ещё продолжалась дискотека, и громкая музыка, помноженная на болезненную измождённость, мешала сосредоточиться и подумать о том, что делать дальше. Так, абсолютно неподвижно и бездумно, Каманин пролежал до тех пор, пока не почуял приближающегося Воронцова. Он уловил его до отвращения знакомый запах задолго до того как услышал вкрадчиво шуршащие шаги. Молодой человек оторвал голову от лежака и вымученно улыбнулся.

– Ну, ты настоящий Ихтиандр! – с каким-то издевательским сочувствием ухмыльнулся полковник.– Утопил свою Гуттиэре?

– Эта Гуттиэре мне чуть яйца не оторвала. А ведь я уже поверил, что действительно познакомился с ней в Испании, – Каманин приподнялся на лежаке и тут же зажмурился от боли и головокружения.

– А я тебя предупреждал…

– Но ведь это совсем девчонка. Кто бы мог поверить?

– А ты думал, к тебе придёт агент ноль ноль семь и, как в кино, представится: «Бонд. Джеймс Бонд». Внедрение под прикрытием ложной памяти – это высший пилотаж.

– Но фотография…

– Примитив. Её взяли с твоей странички в какой-нибудь социальной сети и обработали в фотошопе.

– Но на хрена нужна такая сложная комбинация? Только для того, чтобы меня утопить?

– А тебя не должны были утопить. У Ноймана был очень хороший план. Поняв, что его игра с Малером провалилась, и, увидев, как ты похитил Левинсона, он решил в свою очередь похитить тебя. Для этого намеренно подставился с убийством своего помощника и вытащил тебя по своему следу в Египет. По его указанию, кто-то из членов «Серебряной подковы» подобрал симпатичную спортивную агентессу из наших бывших соотечественниц, придумал ей соответствующую легенду и пообещал очень хорошие деньги за то, что она утопит в Красном море одного русского лоха. Но при этом умолчал о том, что этот лох окончил спецшколу ФСБ и сам запросто утопит её.

– Ничего себе запросто! – возмутился Каманин.

– Не перебивай! – тут же осадил его Воронцов.– Лучше послушай, что теперь тебя ждёт! Как только утром тело Аллы найдут, её мнимая подруга тут же сообщит полицейским, что видела, как она ушла ночью на пляж вместе с тобой. Тебя тут же упекут в местную каталажку, и ты станешь вечным пленником и заложником Ноймана. И тогда он из первых уст услышит всё, что хотел знать о сорок шестой спецшколе и её выпускниках. Вот и весь его план!

– Мрачная перспектива. Значит, нам надо срочно валить отсюда!

– Значит, надо срочно валить. Тем более, что твоя Гуттиэре уже всплыла, – согласился Воронцов и махнул рукой куда-то в сторону моря.

Каманин повернул голову туда, куда указал его напарник. На серебристой водной глади, метрах в сорока от берега между ограничительными буйками темнел продолговатый предмет, похожий на полузатопленную корягу.

– Ну что, уходим?

– Сейчас, только трусы подтяну, – устало усмехнулся Каманин и, поднявшись с лежака, действительно подтянул до сих пор спущенные на бёдра пляжные шорты.

– И джинсы не забудь одеть, а то в самолёт не пустят, – с иронично-отцовской заботой напомнил Воронцов.

– А мы летим на самолёте?

– А ты хочешь поиграть в Лоуренса Аравийского и отправиться в путешествие на верблюдах? – Воронцов озабоченно посмотрел на часы.– Наш самолёт вылетает через три часа десять минут. Уже пора выдвигаться…

– А как же Нойман? Надо бы, напоследок навестить старичка?

– Его уже невозможно навестить. По крайней мере, в этой жизни, – издевательски ухмыльнулся Воронцов.– Старичка сгубило любопытство. Решил полюбоваться в бинокль на твои с Аллой водные забавы и так засмотрелся на это увлекательное зрелище, что нечаянно вывалился с балкона и свернул себе шею.

– Он точно свернул шею?

– Точнее не бывает. Он свернул её ещё до того, как вывалился с балкона. Так что нам надо торопиться пока тело Ноймана не нашли, и оно спокойно отдыхает в каких-то магнолиях.

Пьянящий запах безудержного торжества и игриво-беспечный тон Воронцова окончательно убедили Каманина в самых худших предположениях. Чтобы убедиться в верности своих догадок, он задал ещё пару вопросов:

– Совсем недавно ты считал, что отравить или утопить Ноймана – слишком опасная авантюра. А теперь свернул ему шею и выбросил с балкона. Разве это не авантюра?

– Так сложились обстоятельства. У меня не было выбора.

– Но ведь ты хотел с ним о чём-то поговорить?

– Извини, я тебя, мягко говоря, дезинформировал и даже использовал. Мне не о чем было говорить с Нойманом. Мне нужно было его убить. Твоими или своими руками – неважно. С его смертью американский вариант проекта «Linkshаnder» прекращает своё существование. И это самое главное. Без своего руководителя выпускники «Успешного будущего» и члены «Серебряной подковы» превращаются в неуправляемую толпу абсолютно бесполезных одиночек. У них теперь как у врачей на консилиуме – на трёх человек будет четыре мнения.

– Это почему?

– Потому что левши – талантливые исполнители, но, за редким исключением, очень слабые и даже бездарные руководители и организаторы. Из-за особенностей перевёрнутого восприятия и мышления они не могут разобраться даже сами в себе. В их мозгах всё время царит творческий хаос. Там где обычный человек не видит ни одного решения задачи, левша найдёт целых три. Но он сам, как правило, не может определить, какое из этих решений верное или оптимальное. Ты знаешь, сколько законов открыл Ньютон?

– Три, – без малейшего сомнения ответил Каманин.

– Более десяти, но только три из них оказались правильными. Хотя сам Ньютон был уверен, что остальные законы тоже работают, а научное сообщество не признало их исключительно из зависти. А сколько теорий относительности создал Эйнштейн?

– Вроде бы одну.

– Три. И ни одну нельзя, ни доказать, ни опровергнуть. В качестве правильной он сам выбрал третью – на его взгляд самую простую. Но если она окажется неверной, то в запасе имеются ещё две. Эйнштейн был редкий левша, который умел сам себя ограничивать. Но большинство левшей без постороннего руководства путается и тонет в собственных идеях и замыслах. Если они добиваются успеха, то часто благодаря тому, что рядом с ними в нужный момент оказывается заинтересованный правша, помогающий полезными советами.

– А как же Александр Македонский, Цезарь, Наполеон? Ведь это были абсолютно самостоятельные личности.

– И что эти самостоятельные личности создали ценой невероятных усилий и чужой крови всего лишь трёхминутные империи! Своими тщетными попытками поставить на колени весь окружающий мир они просто тешили своё самолюбие. Таких людей правши всегда должны держать под своим контролем. Как Цезаря, которого вовремя остановили, когда он зашёл слишком далеко…

– А американские президенты-левши?

– Американские президенты, и левши, и правши, хотя и считают себя самыми влиятельными людьми в мире, но всегда находятся под давлением своих спонсоров и заказчиков. Не удивлюсь, если у последних президентов спонсорами были члены «Серебряной подковы» и оба Ноймана.

– А наш президент? – почему-то понизив голос, спросил Каманин.

– А эта тема не обсуждается. Но могу сказать, что в его окружении служит немало наших выпускников, – так же понизив голос, ответил Воронцов.– Ещё вопросы есть?

– Нет, – сухо ответил Каманин, хотя ему очень хотелось спросить о том, кто же на самом деле руководит этим высокопоставленным окружением.

– Прекрасно, тогда ликбез окончен. А теперь ноги в руки и бежим, пока никто не нашёл старика Ноймана. До нашего самолёта осталось два часа сорок пять минут…

Каманин бросил прощальный взгляд на море и, морщась от неунимающейся боли в паху, подумал, что если бы Алла его утопила, то для Воронцова это была бы идеальная развязка. На что-то подобное он и рассчитывал, пробивая свой план ловли на живца.

Глава 37. Кукловод

Каманин предполагал, что оперативники возьмут его сразу на паспортном контроле или в зелёном коридоре. Однако там всё обошлось, а, выйдя в зал прилёта, Воронцов достал телефон и протянул его демонстративно хромавшему на обе ноги напарнику:

– Ну что ж, ты свою работу успешно выполнил. Теперь звони Ивлеву.

– И что мне за это будет? – вопросительно усмехнулся тот.

– Я же сказал: ничего не будет. Полная амнистия. Ты сам видишь – твой новый паспорт абсолютно чист.

– А какая проблема его заново испачкать? Ты можешь дать мне какие-нибудь гарантии?

– Мы не на базаре, чтобы торговаться. Звони!

– Я что похож на идиота, который оставил заложнику телефон? За твоим другом надо ехать лично.

– Далеко?

Каманин назвал улицу, на которой жила Люся Минина и, покачиваясь на подгибающихся ногах, осторожно шагнул на ведущий к выходу эскалатор.

– Надо же. Я всё детство провёл в том районе…

– И твой друг Ивлев тоже, – добавил Каманин и, неловко оступившись на убегающих вниз ступенях, крепко ухватился за Воронцова.

– Поаккуратнее, я тебе не костыль, – нахмурился полковник.

– Если бы тебе так яйца прищемили, ты бы себе не костыли, а инвалидное кресло прямо к трапу заказал, – болезненно морщась, парировал Каманин.– Что-то мне дурно. Зайду-ка я в туалет, а то всю машину тебе заблюю.

– Вот этого мне не надо, – брезгливо поморщился Воронцов.

Оперативники не повязали беглеца ни в туалете, ни на выходе из аэропорта, ни на парковке, и, усевшись в молочно-белый «Ленд-Ровер», он облегчённо вздохнул. От Воронцова веяло спокойствием и самоуверенностью, и у Каманина появилась надежда на то, что его план сработает, и он всё же выберется из этой передряги живым и здоровым.

В Москве моросил мелкий весенний дождик, утренние пробки были в самом разгаре, и до спального района на юге Москвы машина добиралась едва ли не два часа. Однако оказавшись на месте, Каманин назвал вовсе не адрес Люси Мининой, а указал на выселенную пятиэтажку в самом конце улицы, где та упиралась в самостройные гаражи и автобусный круг. Заехав в пустой двор, Воронцов скептически посмотрел на старый обшарпанный дом, зияющий разбитыми окнами, и недоверчиво усмехнулся:

– Ты хочешь сказать, что оставил заложников в этом дырявом скворечнике?

– Предположим, что я запер их в подвале. Там есть одна очень надёжная и неприметная каморка. Пойдём, посмотрим? – флегматично предложил Каманин и молниеносным движением вынул ключ из замка зажигания – мотор «Ленд-Ровера» болезненно фыркнул и затих.

Воронцов запоздало понял, что стал жертвой собственной самоуверенности. Беглец своей показной готовностью идти на сотрудничество усыпил его бдительность и нанёс удар первым. Полковник предполагал, освободив Ивлева и Люсю, собственноручно ликвидировать ненужного свидетеля своих египетских приключений, но явно недооценил способности лучшего выпускника сорок шестой спецшколы. Воронцов попытался открыть водительскую дверь и выскочить из машины, однако Каманин успел применить к нему тот же болевой приём, который два дня назад проводил на нём самом агент наружки. Он захватил и согнул правое запястье своего соперника так, что его ладонь почти коснулась лучевой кости.

– Станция Березайка! А ну-ка, зайка, вылезай-ка! – с откровенной издёвкой произнёс Каманин фразу, которой много лет назад будила его дежурная нянечка в младшей группе сорок шестой спецшколы.

– Идиот! Ты мне сейчас руку сломаешь! – задыхаясь от боли, прохрипел Воронцов, пытаясь свободной рукой нашарить в кармане телефон. В нём была единственная надежда на спасение – тревожная кнопка.

Отчаянные телодвижения полковника не укрылись от Каманина.

– Зря ищешь! Твоя труба уже давно утонула в туалете в аэропорту!

– Ну, ты и сволочь!

– Кого учили – того и получили! – снова в рифму отозвался Каманин, жёстко перетягивая своего недавнего напарника с водительского сиденья на пассажирское.

Перебираясь через коробку передач, Воронцов зацепился то ли за рычаг, то ли за подлокотник и упал на колени.

– Не тяни так быстро, сам вылезу! – затравленно прохрипел полковник.

Уже выбравшийся из машины Каманин ослабил хватку, и поднимающийся с колен Воронцов, опираясь свободной левой рукой на торпеду, сумел незаметно приоткрыть крышку бардачка. Там с незапамятных времён и неизвестно зачем между влажными салфетками и рабочими перчатками валялась длинная крестовая отвёртка. Теперь она виделась Воронцову последним путём к спасению. Развернувшись боком и закрыв Каманину обзор, он нащупал рифлёную пластиковую рукоятку, виртуозно-быстро переложил отвёртку в боковой карман своей куртки и, намеренно споткнувшись о порожек, неуклюже вывалился из машины на грязный асфальт.

– Вставай! – скомандовал Каманин и, на секунду отпустив Воронцова, позволил ему самому подняться на ноги, а потом профессионально заломил его правую руку за спину.

Несмотря на жалкий вид от полковника пахло только звериной злобой и ненавистью, но ничуть не страхом. Согнув пленника под девяносто градусов, Каманин погнал его к ближайшему подъезду. Там под лестницей зияла пугающей пустотой распахнутая дверь, ведущая в подвал. Подсвечивая замусоренную лестницу телефонным фонариком, Каманин затащил своего недавнего напарника в импровизированную дворницкую. Здесь он, наконец, отпустил Воронцова и, толкнув в плечо, усадил на большой деревянный ящик с остатками антигололёдного реагента.

– А теперь рассказывай!

– Что рассказывать?

– Как ты приватизировал сорок шестую спецшколу и спецотдел.

– Поверил в бредни Малера и стал искать кукловода? – ядовито ухмыльнулся Воронцов.

– Это не бредни, – убеждённо ответил Каманин.– Рассказывай!

– А зачем тебе это надо?

– Затем, чтобы меня и других выпускников больше никто и никогда не мог использовать вслепую. Ни ты, ни Малер, ни кураторы, ни начальники, ни президент, ни даже родина.

– А кто же этого не хочет? Я тоже хочу, чтобы меня никто не мог использовать. И не только вслепую, а вообще никак. Я хочу сам использовать всех, включая родину и президента. И мой отец этого хотел, и он дождался подходящего момента. И забрал в свои руки идеальную систему контроля над властью. А ты, по своей наивной детской обиде, хочешь её разрушить.

– Для начала я хочу понять, зачем эта система нужна, и кому она теперь служит.

– Ты сам читал у Малера, зачем нужна система. Она была создана для глобального контроля над государственными органами. Каждый выпускник спецшколы, продвигаясь по карьерной лестнице, честно и объективно анализировал обстановку в своём секторе и отправлял подробные ежеквартальные отчёты начальнику сорок шестого спецотдела. А тот в свою очередь делал из них сводный аналитический доклад об экономической и политической обстановке в стране и отправлял его выше по инстанции. Однако в конце восьмидесятых ситуация изменилась. Понятия – правильно или неправильно, хорошо или плохо – размылись и даже поменялись местами. Ежеквартальные и даже ежемесячные отчёты перестали успевать за текущими событиями, и наступил хаос. А потом наступил август девяносто первого года. Все высокопоставленные сотрудники спецотдела при возникновении чрезвычайных ситуаций имели право воспользоваться особыми полномочиями и либо стимулировать, либо, наоборот, саботировать работу своих ведомств. Тогда начальник сорок шестого отдела Игорь Алексеевич Фомин проигнорировал указания своего руководства действовать по чрезвычайному сценарию и открытым текстом приказал своим сотрудникам сидеть смирно и абсолютно ничего не предпринимать. Если бы в девяносто первом году победил ГКЧП, то Фомин без сомнения отправился бы в Лефортово. Однако победила демократия, и в Лефортово отправился Председатель КГБ, а Фомин, благодаря своему нейтралитету, остался на прежнем месте и продолжил писать отчёты для новой власти. Его звёздный час наступил в девяносто третьем году во время противостояния Президента и Верховного Совета. В этот раз соблюсти нейтралитет было невозможно. Шансы и у той, и у другой стороны были практически одинаковые, и Фомин, немного поколебавшись, решил занять сторону Президента. Он сутками не отходил от телефона, обзванивая своих сотрудников во всех регионах страны. В результате ни одна силовая структура, ни один местный совет и ни один информационный орган официально не поддержали мятежников. Верховный Совет оказался в блокаде и потерпел поражение. И в этом поражении ключевую роль сыграла позиция лично Фомина и его спецотдела. Однако в Кремле действия Фомина оценили своеобразно и увидели в них потенциальную угрозу. Ведь если бы он занял другую сторону, то и история страны пошла бы по-другому. Это здорово испугало и тогдашнего Президента и его ближайшее окружение. Кому нужны человек и структура, от действия или бездействия которых зависит реальная власть в стране. Сорок шестой спецотдел был расформирован, а его сотрудников «размазали» по самым разным управлениям, где они стали выполнять задания и писать отчёты для новых начальников. Сам Фомин после такой безжалостной ликвидации его спецотдела бесследно исчез. Прошёл даже слух, будто он застрелился, но я в это не верю. Скорее всего его засекретили и отправили подальше с глаз долой в какое-нибудь африканское посольство. Вот так бесславно и окончился официальный путь сорок шестого отдела. Однако его силу оценило не только окружение тогдашнего Президента, но и мой отец, занимавший в то время пост замдиректора школы по безопасности. Он знал практически всех выпускников и лично встретился с каждым из них. На этих встречах отец объяснял, что расформирование спецотдела – мера чисто формальная, соответствующая особенностям текущей политической обстановки. А отдел по-прежнему работает как единое целое, и его сотрудники помимо своего непосредственного начальства напрямую подчиняются ещё и высшему руководству. Тоже самое отец объяснил психологам и кураторам. Вот только умолчал о том, что этим высшим руководством теперь является он сам. Таким образом, мой отец, по выражению Малера, приватизировал, а по его собственному мнению сохранил уникальную силовую структуру, которая после его смерти по наследству перешла ко мне. И которую Малер с подачи американцев решил уничтожить твоими руками…

– Но ведь это же целое государство в государстве! – удивлённо присвистнул Каманин.– И как ты его используешь? Воруешь деньги на поставках оружия и крышуешь китайскую контрабанду?

– Какой ты, оказывается, примитивный. А Малер считал тебя своим лучшим учеником, – разочарованно вздохнул Воронцов.– Хищения при поставках оружия или крышевание контрабанды, – это не способ обогащения, а всего лишь сбор компромата на влиятельных чиновников и бизнесменов. А компромат – это самый сильный аргумент в политических играх. И наши выпускники думая, что выполняют какие-то сверсекретные государственные задания, о которых даже нельзя упоминать в своих отчётах, шаг за шагом ведут меня к цели. А моя цель – это власть.

– Ты что, всерьёз надеешься когда-нибудь стать президентом?

– На ближайших выборах – нет. Для начала я хочу поставить на этот пост кого-нибудь из наших выпускников, – буднично, будто речь шла о выборе обеденного меню, ответил Воронцов.

– Ничего сссееебе, – поперхнулся от такой дерзости Каманин и посмотрел на полковника, как на глубоко больного человека.– И кто тебе это позволит?

– А кто мне в этом помешает?

– Ты думаешь, у президента не найдётся преемника?

– А почему ты думаешь, что этот преемник не может быть моим человеком? Если Нойманы десятилетиями сами выбирали американских президентов, то почему бы и мне не продвинуть в российские президенты собственного ставленника. И в Кремле, и в силовых структурах достаточно толковых и влиятельных выпускников нашей спецшколы. И я не сомневаюсь, что наш президент остановит свой выбор именно на одном из них. А со временем этот преемник передаст свою власть мне. Всё очень просто, поэтому предлагаю вовремя присоединиться к моей команде…

– Это какой-то слишком долгий и утомительный путь, – иронично вздохнул Каманин.– Нельзя ли его как-нибудь сократить?

– Можно, – вполне серьёзно отозвался Воронцов.– Как говорится: короля играет свита. И только окружение делает президента настоящим Президентом с большой буквы. А если окружение отворачивается от него, то президент оказывается в настоящей, а не мнимой изоляции и добровольно уходит из власти…

– Вы, конечно, гениальный кукловод, дядя Миша, – Каманин впервые назвал Воронцова так, как называли его за глаза все ученики и выпускники сорок шестой спецшколы.– Но мне кажется, что вы заболели и бредите. С какой-такой радости окружение предаст своего президента?