Текст книги "Проект «Linkshander»"

Глава 27. Побег

После того как за Каманиным привычно бесшумно закрылась входная дверь, Альбина и Левинсон обменялись враждебно-недоверчивыми взглядами, словно два хищных зверя неожиданно попавших в одну клетку. Женщина опасалась за свою дочь, мужчина – за свою жизнь. Это искрящее молчаливое напряжение попыталась разрядить Оля.

– А вы, правда, американец? – по-детски наивно спросила она.

– Правда, – односложно ответил Левинсон.

– Вы будете завтракать?

– Нет.

– А вы очень хорошо говорите по-русски.

– Лучше бы я никогда не знал ни вашего языка, ни вашей страны, – угрюмо пробурчал американец, давая понять, что разговор окончен.

Сын Отто Шмутца уже неоднократно пожалел о том, что поддался сомнительным аргументам младшего фон Риммера и согласился на авантюру с Куртом Малером. Ещё в пятидесятые годы старший Шмутц, выпив лишнего, проболтался своему патрону о том, что во время ликвидации интерната в Вайсдорфе не решился на убийство приёмного сына и ввёл ему только небольшую часть смертельной инъекции. С тех пор в голове бывшего замминистра Имперской безопасности засела навязчивая мысль о том, что русские, благодаря выжившему Курту Малеру, могли не только узнать о методах работы детской разведшколы, но и создать у себя собственный аналог. Фон Риммер напрягал все свои связи в ЦРУ, но не только американские резиденты, но даже такие высокопоставленные перебежчики как Калугин и Гордиевский никогда ничего не слышали ни о Курте Малере, ни о детском специнтернате. По мнению беглых генералов, информацию о таком сверхсекретном объекте, если он действительно существовал, можно было получить либо от кадровой службы, либо от самого высшего руководствам КГБ. А ещё лучше от какого-нибудь выпускника этой призрачной разведшколы. Клаус фон Риммер так и отошёл в лучший мир, ничего не сумев узнать ни о судьбе Курта Малера, ни о возможном существовании в России аналога немецкого Вайсдорфа. Однако свою навязчивую идею вместе с «Серебряной подковой» он умудрился передать по наследству своему сыну. Младший Шмутц, мягко говоря, слукавил и перед Малером и перед Каманиным, сказав, что после смерти старшего фон Риммера руководство элитным клубом верховой езды стало коллегиальным. Его сын – Вальтер Нойман – держал бразды правления «Серебряной подковой» так же жёстко и уверенно, как и его отец. И с такой же одержимостью тратил время, силы и деньги на поиски возможных русских конкурентов. Именно конкурентов, потому что он был твёрдо уверен в том, что если детская разведшкола существует, то в современной России и она сама и её выпускники уже давно «приватизированы» и наподобие «Серебряной подковы» обслуживают интересы какого-нибудь частного лица, стремящегося, так же как и сам Нойман, к неограниченной и неконтролируемой власти.

И вот три года назад след этой разведшколы неожиданно нашёлся в одной из стран Латинской Америки. Проворовавшийся торговый представитель одной крупной российской госкорпорации сам начал искать контакт с американской разведкой. Естественно, ЦРУ не могло пройти мимо такого «подарка». Правда, на поверку оказалось, что этот «подарок» для разведчиков абсолютно бесполезен. Торговый представитель, хоть и являлся кадровым сотрудником ФСБ, но каким-то «законсервированным». Никакой разведдеятельностью он не занимался, а всего лишь контролировал оплату поставляемого из России оружия. Часть вырученных денег уходила на счета самой корпорации, а часть «размазывалась» по её многочисленным дочерним компаниям. Агент должен был всего лишь следить за правильным распределением этих средств, которые, по словам его куратора, шли на финансовую поддержку неких зарубежных общественных организаций и агентов влияния. По мнению же самого торгпреда, эти деньги шли исключительно на поддержку личного благосостояния руководителей госкорпорации. Пользуясь тем, что его куратор в Латинскую Америку никогда не приезжал, а все указания давал либо по телефону, либо через Интернет, агент, уверившийся в абсолютной бесконтрольности, сам запустил руку в офшорные переводы. Когда финансовая дыра в его деятельности стала заметна невооружённым глазом, он, предчувствуя грандиозный и опасный скандал, решил спасти своё бедственное положение за счёт ЦРУ, представившись идейным противником правящего российского режима. Однако корыстные мотивы перебежчика лежали на поверхности, а предложенная им информация никакой практической ценности не имела.

В своё время после окончания сорок шестой спецшколы будущий агент был направлен на учёбу в Бауманский университет, откуда распределился на один из крупных номерных заводов, и занимался поиском всевозможного компромата на его тогдашнее руководство. Позже он был переведён в одну из государственных корпораций, где собирал информацию о всевозможных распилах, откатах и хищениях. Однако ни по одному из вскрытых им фактов, никаких мер почему-то принято не было, а сам агент через несколько лет безупречной службы был отправлен торговым представителем в Латинскую Америку, где впервые в жизни оказался предоставлен самому себе. И накопленный опыт чужих злоупотреблений дал о себе знать: если другие могут безнаказанно расхищать государственные средства, то почему бы и мне не отщипнуть кусочек у самих расхитителей? Он тоже завёл себе счёт в одном из кипрских банков и стал периодически перечислять туда незначительные на первый взгляд суммы, предполагая, что в общей массе это останется незамеченным. Деньги с этого счёта он тратил на темпераментных латинок и всевозможные увеселения, но всё хорошее рано или поздно заканчивается. Благодаря тому, что этот агент был единственным выпускником сорок шестой спецшколы, работавшим в Латинской Америке, до него почти три года не мог добраться не только куратор, но и психолог. А психолог был гораздо опаснее и куратора и всех финансовых руководителей корпорации. Если те, имея на руках все счета, за три года даже не заподозрили растрату, то психолог, без каких-либо финансово-отчётных документов, благодаря не то гипнозу, не то своей профессиональной интуиции, мог с хода заподозрить агента во лжи, и вывести его на чистую воду буквально за пять минут. Когда куратор сообщил, что психолог, наконец, скоординировал график и навестит его через пару месяцев, агент впал в такую глубокую депрессию, какую не могла излечить даже лошадиная доза самого сильного лекарства. Это была катастрофа, избежать которой можно было, либо покаявшись и вернув похищенные деньги, либо сбежав куда-нибудь на край света. Общая сумма, уведённая за три года, казалось бы, незначительными переводами, собиралась абсолютно неподъёмная, поэтому агент не нашёл лучшего выхода, чем обратиться за помощью к американцам.

Однако история проворовавшегося торгпреда совершенно не заинтересовала ЦРУ. Количество и номенклатура поставляемого Россией оружия никогда не являлись тайной для американских разведчиков, а способы распила вырученных денег их совершенно не интересовали. А так как агент ничем кроме финансовых махинаций не занимался, то ни его вербовка, ни тем более предоставление политического убежища не имели никакого смысла. Американцы выслушали весьма скудную и уже несвежую информацию о сорок шестой спецшколе, заплатили за неё небольшую сумму и вежливо отказались от дальнейшего сотрудничества. Зато Вальтер Нойман, узнав, что разведка всё же обнаружила выпускника русской разведшколы, немедленно вылетел в Латинскую Америку. Дотошно расспросив агента-растратчика, Нойман предложил ему солидную материальную помощь и гарантированное убежище в США в обмен на организацию небольшой, но очень дерзкой операции. Из рассказа новоиспечённого перебежчика следовало, что выпускники спецшколы, после расформирования сорок шестого отдела, занимались либо сбором компромата на высокопоставленных чиновников и крупных бизнесменов, либо работой на них. Это вполне соответствовало предположению Ноймана о том, что все они вслепую используются набирающим силу и рвущемся к власти теневым русским кукловодом. Но где искать этого кукловода? В Кремле? На Лубянке? В Госдуме? В деловых кругах? Перевербованный агент-растратчик был в этом деле абсолютно бесполезен: связи с другими выпускниками он давно уже растерял, а сам вполне мог безвылазно просидеть в Латинской Америке ещё лет двадцать вплоть до пенсии. Да и в России от него не было бы никакого прока, слишком уж мелкая сошка. Единственными ниточками, ведущими от агента наверх, были его куратор и психолог. Куратор предпочитал общаться со своим подопечным в удалённом доступе, а вот психолог должен был прибыть на встречу с агентом буквально со дня на день. Завербовать его за пару дней было совершенно нереально, и Нойман решился на банальное похищение и последующий допрос с применением физической силы и психотропных препаратов. Конечно, психолог, как и агент, вряд ли мог дать какую-либо конкретную информацию о русском кукловоде, но это был сотрудник на уровень выше, и из него можно было выбить список опекаемых им выпускников. А сотня рассекреченных агентов – это уже хорошее поле для дальнейшей работы. От торгпреда требовалось только впустить в свою квартиру сотрудников Ноймана, которые устроили бы там засаду. Однако этот простой и дерзкий план сорвался в самый последний момент. Психолог, обычно проводивший беседы в домашней обстановке, в этот раз, словно чувствуя западню, неожиданно сам вызвал агента к себе в гостиницу. Растерявшийся торгпред покорно отправился на встречу, а подручные Ноймана последовали за ним. Агент провёл в номере своего психолога почти полдня, а выйдя от него, неожиданно потерял сознание прямо в гостиничном лифте. Несостоявшийся перебежчик скончался от сердечного приступа ещё до приезда медиков, а психолог, воспользовавшись начавшейся суматохой, оторвался от возможного преследования и укрылся в Российском посольстве, откуда ближайшим рейсом возвратился в Москву. Нойман был взбешён – его начисто переиграли! Если психолог полностью расколол своего проворовавшегося агента и тот, рассказал о своей перевербовке, то русский кукловод теперь знает, что в Штатах кто-то очень интересуется выпускниками сорок шестой спецшколы. И этот кто-то вовсе не ЦРУ, которое проигнорировало услуги перебежчика, а некое частное лицо. И, если русский правильно истолкует полученную информацию, то и сам начнёт поиск американского аналога Вайсдорфа. Провалившийся агент оставил координаты двух своих школьных друзей – они оба работали в российской провинции руководителями среднего звена. Нойман нашёл их странички в нескольких социальных сетях, но как вступить с этими агентами в контакт он понятия не имел. К тому же их аккаунты могли быть под контролем ФСБ, да и сами агенты вряд ли располагали какой-нибудь по-настоящему ценной информацией. Погибший торгпред сообщил, что бессменным директором сорок шестой спецшколы является выживший в Вайсдорфе Курт Малер, и это без сомнения был единственный человек, который мог, если не знать, то хотя бы догадываться, на кого теперь работают его бывшие ученики. В своё время Клаус фон Риммер совершенно верно предположил, что если мальчик не погиб, а попал в Россию, то там он мог сделать очень хорошую карьеру. Правда, торгпред окончил школу более двадцати пяти лет назад и с тех пор своего бывшего директора ни разу не видел и ничего о нём не слышал. За это время Малер вполне мог выйти на пенсию или даже умереть, ведь ему сейчас должно быть уже за восемьдесят. В Интернете, как и следовало ожидать, никаких следов престарелого директора не обнаружилось, однако Нойман с каким-то безнадёжным упорством каждое утро набирал в поисковике его имя и фамилию. И год назад Курт Малер неожиданно «всплыл» на сайте потерявшихся родственников. Одинокий немец, всю жизнь проживший в чужой стране, на склоне лет неожиданно попытался отыскать какую-нибудь родню, или людей, располагавших хоть какой-то информацией о его родителях. Это был шанс, о котором Нойман даже не мечтал! Его отец Клаус фон Риммер вывез из Германии целый рюкзак всевозможного компромата на врачей, участвовавших в программах «Т-4», «14f13» и «Окончательное решение». Среди этих документов были и отчёт Отто Шмутца о левшах и его донос на Иоганна Малера. Решение напрашивалось само собой. Вальтер Нойман от имени вымышленного библиотекаря Джеральда Хартмана написал директору сорок шестой спецшколы о том, что имеет важные документы, проливающие свет на судьбу его отца, а потом отправил их копии по электронной почте и пообещал лично привезти оригиналы в Москву. По словам латиноамериканского агента, Курт Малер был кристально честным патриотом-идеалистом, и бескорыстное служение своей новой Родине считал не обязанностью, а высокой честью. На этом и решил сыграть Нойман. Если несгибаемый директор сорок шестой спецшколы со временем не изменил своим идеалам, то узнав, что его выпускники неожиданно «переродились» и работают не в интересах своей страны, а в интересах некоего теневого кукловода, он сам с немецкой аккуратностью и педантичностью вычислит и уничтожит не только этого кукловода, но и саму спецшколу. Доказательством перерождения бывших учеников должно было стать предусмотрительно снятое видео с признаниями проворовавшегося латиноамериканского агента. В том, что, просмотрев запись, обманутый и разочарованный Малер перейдёт на его сторону Нойман ничуть не сомневался, надо было только правильно позиционировать собственную роль в этой игре. Профессионально перемешав правду и ложь, он решил действовать от имени влиятельного американского политика-бизнесмена, который якобы борется с последствиями проекта "Linkshander" по всему миру. От имени этого политика Нойман и предложил Малеру сотрудничество. Однако вступать в личный контакт с директором спецшколы он не захотел и послал на встречу под видом библиотекаря Хартмана своего ближайшего помощника – сына Отто Шмутца Дэвида – Левинсона. Тот искренне не понимал, зачем нужно даже частично рассекречивать перед Малером их организацию, и считал, что единственной правдой в сочинённой для Малера легенде должны быть вывезенные из Германии документы. Однако по убеждениям Ноймана, информация об «Успешном будущем» и его директорах-учредителях вовсе не является какой-то тайной за семью печатями, и Малер может её легко проверить в открытых источниках. А для него нужно приготовить такой коктейль из правды и лжи, который опьянит его старческий мозг раз и навсегда. Левинсону совсем не хотелось на склоне лет исполнять роль Джеймса Бонда, но ослушаться своего шефа не мог и отправился с туристическим вояжем в Москву, бороться не то с конкурентами, не то с очередным проявлением всемирного зла. Правда, параллельно с ним Нойман и сам тогда прибыл в столицу России, чтобы лично контролировать вербовку Малера. Тогда всё прошло без единой помарки, и наивно-сентиментальный идеалист поверил, что перед ним действительно представитель некой организации, борющейся с опасным наследием нацистского проекта. Малер сам предложил вычислить и уничтожить русского кукловода, а, главное, пообещал сдать всех агентов – выпускников сорок шестой спецшколы. Однако в этот раз что-то пошло не по плану. Нойман, обещавший снова подстраховать своего ближайшего помощника, почему-то в последний момент отказался от поездки, а сам Левинсон неожиданно угодил в чей-то хитроумный капкан, и из охотника неожиданно превратился в добычу. Неужели старик Малер всё же почувствовал подвох и сдал его ФСБ или даже самому русскому кукловоду? Не похоже, – тогда он сидел бы сейчас где-нибудь на Лубянке, или в Лефортово, или даже в той же сорок шестой спецшколе, но только не в каком-то недостроенном доме в подозрительно-странном обществе женщины и девочки. Интересно, что они здесь делают? Возможно, они могли что-то рассказать об этом наглом молодом похитителе… Левинсон посожалел о том, что так резко осадил любопытную девочку, но пытаться восстановить общение, было уже безнадёжно поздно. Оля, надев наушники и покачиваясь в такт неслышимой музыке, листала на диване какой-то молодёжный журнал, а её мать включила телевизор и уткнулась в сентиментальную бестолковую мелодраму. А может эти женщины, как называется у русских, «наседки» и оставлены специально, чтобы, не вызывая, следить за ним? Мысленно чертыхнувшись в адрес Ноймана, Каманина и своих сокамерниц, Левинсон взял в руки пластмассовую подложку с листами чистой бумаги и достал из кармана тёмно-синюю авторучку с вызывающе-блестящим позолоченным пером. Неумолимая логика всех последних событий говорила о том, что кем бы ни был и на кого бы ни работал этот наглец Каманин, в живых он его вряд ли оставит. Поэтому писать правду не имело никакого смысла, и Левинсон стал записывать первые пришедшие в голову фамилии и придумывать к ним самые невероятные звания и должности. Правда, для правдоподобия во главу этого вымышленного списка он поставил абсолютно реального учредителя благотворительного учебного фонда «Успешное будущее» Вальтера Ноймана. Через час, выдумав уже около полусотни мифических чиновников, политиков и бизнесменов, Левинсон позволил себе небольшую творческую передышку. Первое шоковое состояние от всего произошедшего отступило, клофелиновое похмелье понемногу рассосалось, и он попытался оценить сложившуюся ситуацию заново. А что если всё происходящее – это хитроумная игра русской контрразведки? Ну, никак не может этот мальчишка Каманин являться на самом деле частным лицом! Скорее всего, Малер не поверил предоставленным ему фактам и доложил обо всём своему начальству. А руководство ФСБ или сам русский кукловод решили не действовать против американцев официально, и обставили задержание, а точнее похищение, Левинсона как некую частную инициативу. В случае провала операции, всё можно представить, как инцидент, произошедший по вине невменяемого и давно уволенного сотрудника. А в случае успеха деморализованный и запуганный Левинсон собственноручно составит список всех высокопоставленных выпускников «Успешного будущего» состоящих в «Серебряной подкове». ФСБ быстренько этот список проверит, по крайней мере, на предмет существования этих людей в реальности. Если список окажется откровенно вымышленным, то Каманин устранит Левинсона, словно его никогда и не было. А если всё окажется правдой, то он в частном порядке тут же отпустит американца на все четыре стороны. Инцидент с похищением будет элегантно исчерпан без всякой огласки и скандала! Не пойдёт же Левинсон жаловаться на всё произошедшее в Госдеп США или в ЦРУ. Ему придётся отчитываться только перед своим шефом Вальтером Нойманом. А это будет гораздо страшнее, чем допросы где-нибудь на Лубянке или в Гуантанамо. Вряд ли Нойман пожалеет своего помощника, узнав о таком грандиозном провале. При подобном раскладе ситуация складывалась патовая. Составлять для ФСБ список вымышленных людей было абсолютно бессмысленно. Конечно, можно было указать реальных людей, не имеющих никакого отношения ни к «Успешному будущему», ни к «Серебряной подкове», но… вдруг на Лубянке как-нибудь сумеют разоблачить и такой трюк? Тогда, как и в варианте с вымышленным списком, Каманин вряд ли отпустит его живым. Ещё одной возможностью выбраться из этой смертельной передряги, было написать для русских настоящий список, а Нойману ничего о своём похищении не говорить. Соврать, что встреча с Малерм или его агентом прошла вполне успешно и передать ему флэшку, полученную от Каманина. Но Левинсону было даже страшно подумать о том, что с ним сделает шеф, если узнает о таком обмане. И тут его осенила единственная спасительная идея. А что если самому стать перебежчиком и попросить политического убежища у русских? Ведь приютили же они у себя Сноудена…

От всех этих печальных размышлений и переживаний во рту у Левинсона пересохло так, что язык буквально присох к нёбу. Он поднялся со своей враждебно-пружинистой кушетки, подошёл к стоявшему посреди комнаты столу, не отрываясь, выпил из горлышка полбутылки воды и тут же покрылся липкой холодной испариной. «Прямо, как перед смертью…”, – испуганно подумал американец и, торопливо вернувшись на своё место, снова взял в руки подложку с бумагой и ручку. Вынув из зажима и свернув в трубочку исписанные листы с вымышленными фамилиями, он убрал фальшивый список во внутренний карман пиджака и стал составлять новый – настоящий. В нём, как и в предыдущем списке, первым номером стоял Вальтер Нойман, а вторым он сам – Дэвид Левинсон. Обе фамилии были выделены двумя жирными чертами. Через несколько часов, когда список членов «Серебряной подковы» перевалил уже за четыре сотни фамилий, и Левинсон после сенаторов, губернаторов и банкиров перешёл к конгрессменам, дипломатам и окружным прокурорам, к нему бесшумно на цыпочках подошли Альбина и Оля. Откровенно испуганная женщина, слегка коснувшись плеча американца, приложила палец к губам и указала на потолок. Тот, вздрогнув от неожиданности, сначала недоумённо посмотрел на своих сокамерниц, а потом поднял глаза вверх. Настоящего потолка в комнате ещё не было, а были только широкие толстые доски, уложенные на мощные поперечные балки. И одна из этих досок, служивших полом для второго этажа или мансарды, заметно пошатывалась и поскрипывала, словно кто-то пытался выдрать её со своего места. Альбина вопросительно посмотрела на Левинсона, как бы ожидая от него объяснений, что это может значить, и кто разгуливает у них по потолку. Американец в ответ только развёл руками, изображая полное недоумение, хотя у него сразу появилось противоречивое одновременно обнадёживающее и пугающее предчувствие. Тем временем, находящийся в мансарде неизвестный сумел, наконец, надёжно зацепиться за край доски и стал расшатывать её мощными короткими рывками. Через минуту раздался противный визг выдираемых гвоздей, и доска треснула с оглушительным хлопком ружейного выстрела. Три пары удивлённых глаз с испугом и надеждой уставились на образовавшуюся в потолке чёрную дыру.

– Дэвид, ты здесь? – прохрипел из темноты усталый запыхавшийся голос.

Голос принадлежал Вальтеру Нойману, но это почему-то совсем не обрадовало Левинсона. Он уже несколько часов мысленно почивал на лаврах беглеца Сноудена, и неожиданное появление шефа грубо и бесцеремонно разрушило эту упоительную иллюзию.

– Дэвид, ты жив? Почему ты молчишь? – снова задал вопрос Нойман, и в его голосе зазвучало откровенное раздражение.

– Да жив я, жив…, – удручённо отозвался Левинсон.

Больше всего ему хотелось послать своего начальника куда подальше, но передавшийся по наследству страх не позволял этого сделать. Он боялся Ноймана так же, как его отец в своё время боялся фон Риммера, а находившийся в его руках подлинный список членов «Серебряной подковы» из воображаемого пропуска в новую жизнь моментально превратился в смертельно опасную улику. Единственное верное решение пришло мгновенно.

– Передайте это вашему Каманину, а лучше прямо в приёмную ФСБ, – умоляюще-испуганно прошептал Левинсон и протянул Альбине подложку со списком.

Та, заворожённо глядя на дыру в потолке, молча взяла протянутые ей бумаги и машинально передала дочери. Оля, повертев подложку в руках, сунула её в подмышку и испуганно прижалась к матери.

– Вы поняли, что надо сделать? – растерянно глядя на эти манипуляции, чуть слышно, почти не шевеля губами, спросил Левинсон.

– Поняла, – так же тихо ответила Альбина и, указав глазами в потолок, в свою очередь поинтересовалась:

– А это ваш друг?

– Да.

– Он тоже шпион?

– Вроде того…, – уклончиво ответил Левинсон, даже не поинтересовавшись, почему женщина решила, что они шпионы.

– А он нас не убьёт? – по-детски непосредственно спросила Оля.

– Нет, нет! Что, ты! Он пришёл к нам на помощь, – поспешно успокоил девочку Левинсон, однако сам похолодел от заданного ей вопроса. От Ноймана, как и от его отца – фон Риммера – можно было ожидать всего чего угодно.

Тем временем наверху с надсадным скрипом и треском отлетели ещё две доски, и в изрядно увеличившимся отверстии появилось блестящее от пота и багровое от напряжения лицо Вальтера Ноймана.

– А это кто? – по-прежнему раздражённо спросил он, указывая взглядом на Альбину и Олю.

– Понятия не имею, – с демонстративным безразличием ответил Левинсон и на всякий случай отошёл подальше от своих сокамерниц.

– Кто вы? – повторил свой вопрос Нойман.

– Мы… мы заложницы, – не зная как ещё представиться, растерянно ответила Альбина.

– Чьи?

Мать и дочь недоумённо переглянулись.

– Мы сами толком не знаем…

Теперь недоумение отразилось на лице Ноймана. Он несколько секунд покрутил головой, осматривая комнату, и, убедившись, что в ней больше никого нет, исчез в чердачной темноте. Доски на потолке затрещали с новой силой. Когда отверстие увеличилось ещё вдвое, из него выпала красно-жёлтая кевларовая верёвка, завязанная через каждые двадцать сантиметров в крупные узлы. Левинсон, уже лет тридцать не поднимавший ничего тяжелее рюмки и вилки, посмотрел на предлагаемый путь к свободе с нескрываемым испугом. А с потолка, словно с небес, раздался властный голос Ноймана:

– Вылезай!

– Я не смогу…, – растерянно проблеял Левинсон.

– Вылезай, и не вынуждай меня самого спускаться к тебе на помощь! – угрожающе повторил сын фон Риммера.

– Вылезайте, пожалуйста, я вам помогу! – умоляюще попросила Альбина.

Ей совсем не хотелось, чтобы Нойман сам спустился к ним в комнату, и она энергично пододвинула обеденный стол к чуть-чуть не дотянувшейся до пола верёвке.

– Поднимайтесь!

Опершись на руку женщины, Левинсон неуклюже взгромоздился на стол и, пытаясь вспомнить, как лазил в школьные годы по канату, ухватился руками за ближайший узел.

– Вот так, хорошо, – ободряюще прошептала поднявшаяся вслед за ним Альбина.– А теперь держимся крепче и подтягиваем ноги.

Она сама приподняла колени безвольно обвисшего Левинсона и поставила его ступни на ближайший узел. Потом ухватила американца за бёдра и, приговаривая: «А теперь перехватываемся!», – с силой вытолкнула его наверх.

– А теперь снова ноги!

Левинсон, наконец, уловил алгоритм движений и, тяжело сопя, стал самостоятельно подниматься, с неимоверными усилиями перебираясь с одного узла на другой. На краю проделанной в потолке дыры Нойман протянул ему руку и помог выбраться в тёмную и холодную мансарду. Некоторое время пожилые авантюристы молча сидели рядом, устало переводили дух и испытующе глядели друг на друга. Нойман, которому было уже далеко за семьдесят, всю жизнь следил за своим здоровьем и был в гораздо лучшей физической форме, чем его сибаритствующий подчинённый. К тому же в руках у него имелся небольшой, но явно увесистый металлический гвоздодёр. Левинсон, хотя и был на десять лет моложе своего шефа, прекрасно понимал, что сила не на его стороне, и был морально готов к любой развязке. Отдышавшись, Нойман ещё раз заглянул в дыру, а потом испытующе-пристально посмотрел на своего подчинённого:

– И всё же, кто эти женщины?

– Понятия не имею. Говорили, что заложницы, но мне кажется, их специально приставили, чтобы наблюдать за мной. У русских такие люди называются наседки.

– Блестящее знание русского сленга! – издевательски ухмыльнулся Нойман.– Тогда почему эти наседки вместо того чтобы поднять немедленно тревогу помогли твоей толстой заднице подняться по верёвке?

– Не знаю. Может, они уже как-нибудь сообщили о моём побеге. Может у них здесь есть какая-нибудь тревожная кнопка…, – виртуозно развил свою мысль Левинсон, опасавшийся, что шеф решит ликвидировать ненужных свидетельниц.

– Тоже верно. Нам пора уходить.

Нойман поднялся, подошёл к ближайшему стропилу и попытался отвязать от него цветную кевларовую верёвку. Однако под весом Левинсона скользящий удавочный узел затянулся так, что об него можно было сломать пальцы, а перерезать сверхпрочный кевлар было нечем. Недолго думая, Нойман просто выбрал верёвку из дыры, бросил её конец рядом со стропилом и, светя себе под ноги карманным фонариком, направился к оконному проёму на другом краю мансарды. Левинсон на секунду задержался, осторожно столкнул ногой верёвку обратно в комнату, кивнул на прощание по-прежнему стоявшей на столе Альбине и пошёл вслед за шефом. То, что он в последний момент сбросил заложницам спасительный кевларовый конец, вовсе не говорило о внезапно проснувшейся симпатии или сострадании. Просто вжившись за несколько часов в роль нового Сноудена, Левинсон смертельно боялся Ноймана и совсем не хотел возвращаться с ним в Штаты, а в сотрудниках ФСБ вместо прежних врагов видел теперь своих ангелов-спасителей. Ничего не зная ни про Альбину, ни про её отношения с Каманиным он надеялся на то, что выбравшись из этой импровизированной тюрьмы, она отправится прямиком на Лубянку, а там, увидев список, почему-то всё сразу поймут и задержат его вместе с шефом где-нибудь в аэропорту.

По шаткой приставной лестнице с детства боявшийся высоты Левинсон, зажмурив глаза, выбрался из мансардного окна во двор. А потом, задыхаясь, долго бежал в холодной мартовской темноте вслед за своим начальником к стоявшей на окраине посёлка машине.

– Наверное, так тренируются морские пехотинцы, – прохрипел он, тяжело падая на пассажирское сиденье.– Я сейчас сдохну…

Нойман безразлично промолчал и, проехав несколько километров, неожиданно свернул с асфальтовой дороги на ведущий к ближайшему лесу раскисший просёлок и заглушил мотор.

– Кажется, ты не очень рад меня видеть, – прохладно бросил он своему подчинённому.

– А чему мне радоваться? Втравил меня в дерьмо, а сам спрятался в стороне, – внутренне дрожа от страха, огрызнулся Левинсон.

– Я тебя втравил, – я тебя и вытащил, – справедливо парировал Нойман.

– Интересно, как ты меня нашёл?

– Сначала расскажи, что от тебя хотел этот русский?

– То же, что и мы от Малера, только наоборот.

– В смысле?

– Список членов «Изумрудной долины», – Левинсон благоразумно умолчал о том, что признался Каманину, в каком именно клубе состоят выпускники «Успешного будущего».

– И ты написал?

– Разумеется, только отдать не успел…

Левинсон достал из кармана и протянул Нойману свой первый неоконченный список из ста с лишним вымышленных членов гольф-клуба. Тот быстро пробежался глазами по незнакомым фамилиям и одобрительно кивнул головой.

– Молодец. Только надо было оставить этот список в твоей камере. Пусть бы русский думал, что получил то, что хотел. Кстати, кто он и откуда взялся?

– Если не врёт, то его зовут Сергей Каманин, и он был помощником Малера. Тот вроде как умер от сердечного приступа и просил его передать нам флэшку с данными всех выпускников сорок шестой спецшколы.