Текст книги "Контрабандист"

На экране появляется седой старик. В его руках то самое, реконструированное компьютером, фото молодого меня.

– Хм, – морщит он лоб: – Нет, такого не помню. А вот что до паренька, ну, которого нам из руин музея приволокли, так его я помню. Мы тогда ещё сильно удивились – прилетело ему сильно. И всё – по голове. Шлем… От шлема только ремень подбородочный и остался. Он его зачем-то зубами зажал. Не знаю зачем, может замок разбило, может ещё что, не важно это. Приволокли, смотрю на него – ну труп. Голова в крови, дыхания нет. Хочу уже команду дать – мол хороните, хотя, – старик досадливо машет рукой: – Какой там хоронить. Не до того – жабы жмут. Так, на задний двор скинуть. Не до похорон тогда было, ох, не до них, – он сокрушённо качает головой: – М-да… Горячие деньки тогда были. Ну я уже санитаров зову, чего стол зря занимать, а ассистент мой – эх, хороший был паренёк, толковый. Жабы его на следующий день убили. М-да… Жаль – и талантливый был, внимательный, не то, что нынешние. Да… Так вот, он планшет мне показывает – мол записать надо. Ну – надо, так надо. Мы – люди военные, а для военных что главное? – Вверх поднимается слегка дрожащий палец: – Учёт и дисциплина! Дисциплина и учёт! Тогда порядок был, не то, что сейчас. М-да, – он вздыхает, осуждающе кивает головой, адресуя свой укор невидимому журналисту, и продолжает: – Снимаем кирасу, а под ней – картины. В трубочку свёрнуты. Я тогда подумал ещё – вот чем мы, люди, сильны! – Старик гордо выпрямляется: – Кругом смерть – а он рисует! Я так ассистенту тогда и сказал – не победить им, жабам, то есть, нас! Как бы не раздувались они – пока у человечества есть такие мальчишки – не победить! Да! Так и сказал! А ассистента жаль – его на следующий день накрыло. В пыль. Вместе с планшетом его, – старик замолкает и спустя небольшую паузу, раздаётся голос невидимого журналиста.

– А Светозаров? С ним что дальше было?

– С пареньком тем? Ну, что с картинами был?

– Да-да, с ним-то что дальше было?

– Ну так броню мы сняли – а на ней бирочка. По ней имя и определили. Светозаров. Эс. И личный номер. Ассистент мой данные занёс, а я картины тяну – покойнику-то они ни к чему, а мне под раненых подложить нечего. Я, значит, тяну, а он…

– Кто он? Светозаров?

– Ага. Он задёргался и глухо так говорит. Да какой там говорит – сипит просто. С трудом разобрали – мол картины эти наследие человечества и что их сохранить надо.

– И вы?

– А что я? – Пожимает плечами ветеран: – Раз сипит, значит жив. А раз жив, то на эвак борт. Не к мертвякам же его. Картины к руке бинтами примотали, морду кое как оттерли. Перевязали чем было и в капсулу. Ну а дальше, – он пожимает плечами: – Откуда ж мне знать. Может и выжил.

Картинка пропадает и на экране, на сером фоне лишённым каких-либо деталей, вновь появляется дикторша.

– Дальнейшие годы нашего героя неизвестны. Травма, которую он получил, спасая шедевры, привела героя к печальному финалу, – она вздыхает: – Прогрессирующая амнезия не только поглотила большую часть его памяти, она также стала непреодолимым барьером между ним и обществом, – взгляд тётки полон укора: – Очень! – Её голос наполняется пафосом: – Очень быстро мы забываем подвиги наших соотечественников! Наш герой – воин и художник Светозаров, не получив от нас поддержки, замкнулся и отдавшись к двум страстям, терзавшим его душу – звёздам и кисти, ушёл в космос. Ему была выплачена стандартная страховка – бросив ветерану горсть монет общество – мы с вами, забыли про него. А он? А он купил Аврору и покинул обитаемые миры. Занимался извозом, торговал, но большую часть времени проводил за бортом, погружаясь в медитации при свете звёзд. Постепенно его память возвращалась, и мы только можем догадываться в какой из дней он осознал, что за сокровища хранятся у него на борту. С этого дня его жизнь решительно переменилась. Вспомнив о своём таланте, он принялся творить в пустоте, стремясь приблизиться к своему кумиру, к великому Ван Гахену.

Экран смаргивает и на нём появляется Туринк Симил – тот самый эксперт, допущенный мною до картин. Рядом с ним появляется окошко с моей картиной – той самой, что на мешковине.

– Ммм… – Многозначительно мычит эксперт, теребя нижнюю губу: – Я имел счастье общаться с Семёном, м-да, неоднократно. Да-с, мы довольно близко знакомы, – кивает он: – Хотя Сёма и вправду весьма закрытая личность. Не скрою, мне пришлось потрудиться, прежде чем он принял меня и пустил на корабль. Да-с. Очень закрытая личность. Очень-с и весьма-с. Он всё на творческий беспорядок ссылался, мол-де не может допустить друга в такой бардак.

Я откровенно ржу.

Ну Туринк, ну сволочь – уже в мои друзья записался!

Эксперт продолжает: – Но должен отметить, что его картины, те две, продемонстрировать которые мне его удалось уговорить, она весьма… М-да. Да-с и весьма-с! Неоднозначны! Взять хотя бы "Танец Душ". Я был поражён, – он прижимает руки к груди: – Боль! Она буквально сочится по грубой материи бытия – художник выбрал грубую мешковину, как олицетворение погрязшего в рутине общества. Очень свежо! И боль. Я её ощутил в каждом мазке, в каждой капле краски, упавшей с кисти на холст! Очень оригинально и чувственно. М-да-с… Тоска и привкус пустоты. Металл, холод и, – он трагически возвышает голос: – Пустота общества, отвергнувшего героя, отдавшего его спасению свою жизнь! Молодость, здоровье, да всё! Всё им было отдано обществу – а, простите, что? Что взамен?! Пустота и отчаяние по разные грани единого целого. Чувственные линии обнажённых душ и, грубость бытия. Очень, очень сильная, и одновременно неоднозначная работа. М-да-с!

Эксперт пропадает и на экране снова дикторша. Но теперь она не одна. Рядом с ней появляется фигура в перемазанном краской скафандре. Кхм… С галстук-бабочкой под шлемом.

– Семён Светозаров, – отойдя в сторону она показывает рукой на фигуру: – Герой войны, спаситель шедевров, художник и, – она скорбно вздыхает: – И просто несчастный человек, не принятый обществом несмотря на свои заслуги. А мы? – Обойдя меня, пардон, мою фигуру, она загораживает его своим телом: – Мы – живое, сытое и благополучное поколение. Не стала ли наша память коротка и черства в стремлении забыть ужасы войны? Не слишком ли мы поторопились вычеркнуть из нашей, пресыщенной миром жизни, память о героях, отталкивая их от себя так, – она отступает в сторону, делая мою фигуру видимой: – Что они бегут в пустоту, унося с собой осколки прежнего мира? Не упустим ли мы то, что делает нас людьми? Как упустили Светозарова, в очередной раз ушедшего в пустоту в пустоте на своём корабле. Подумайте об этом! – Её палец обличительно тычет в экран и, застыв в этом жесте, она исчезает с экрана.

Перевожу дух – на экране рекламная перебивка и я, отрубив звук, вскрываю очередную банку пива.

Однако… Выдув махом пол банки откидываюсь на спинку кресла. Мощно задвинула. Мне даже жалко этого Светозарова стало – такой весь из себя хороший, кхм, мальчик. И весь обиженный. Обществом. Ага. Вот прям щаз разрыдаюсь. От несправедливости и чёрствости бытия.

Блок рекламы закончился и на экране появилась новая студия.

Практически пустая – в помещении, выдержанном в светло синих тонах были только два барных стула и экран на дальней от зрителя стене.

Короткое ожидание и на стулья уселись два гостя – эксперты по довоенному творчеству – мужчина и женщина, оба средних лет. Меж ними, всем своим видом показывая кто тут главный, принялась прохаживаться некая молодая личность, чья разлохмаченная шевелюра, ярко жёлтого цвета наводила на мысли об одуванчике. Сходства добавляла общая тощесть и субтильность ведущего, бывшего, если верить появившейся плашке с подсказкой, не кем иным как художественным критиком. Экран на дальней стене загорелся, демонстрируя зрителям картину гения. На сей раз то была моя, висевшая в моей кают-компании корзина с картошкой. Приглашённые эксперты немедленно принялись разевать рты и махать руками – о чём именно шёл их спор не знаю – звук я включать не собирался – так наблюдать за их перепалкой было гораздо забавнее.

Картинка на экране поменялась – теперь там была корзина яблок и, повисев немного в одиночестве, чуть съёжилась в размерах, уступив половину экрана своей предшественнице – той, что была с картошкой.

Вскочившие с мест эксперты вступили в жаркий спор явно переходя на личности и призывая ведущего, отшатнувшегося от такой экспрессии в свидетели. Мне даже стало интересно, и я потянулся к пульту, желая включить звук и узнать причину такой бури эмоций.

Увы, но причина столь яростно вспыхнувшей дискуссии, так и осталась для меня неизвестна – когда мой палец уже лёг на кнопку включения звука экран погас и на нём высветилось всего одно слово: «Чайни».

Да, это был он – сигнал от Сиама, указывавший на систему, где должно было развернуться главное действие шоу, обещавшего остаться в истории под названием «Возвращение Шедевров».

Облегчённо вздохнув допиваю пиво.

Наконец-то!

Ещё немного, последний рывок и всё – закончив отношения с Сиамом я освобожусь от всех обязательств став свободным как ветер.

Вот только – стану-ли? Червь сомнения, беспрестанно грызущий мою голову, щёлкает своими челюстями, дробя мои надежды.

Не прост Сиам, ох как не прост, да и зачем ему выпускать из своих цепких лапок птичку, несущую ему такие драгоценные яйки? Уверен на все двести, или даже пятьсот процентов – артефакты, вытащенных мною с того бомбовоза, лишь распалили его аппетит, сподвигнув его к этой картинной афере. А дальше что? Что, чем он ещё попытается меня прижать, заставив и дальше таскать угли из огня?

Нет, дорогой мой. Сдам тебе картины и пока ты будешь с ними вертеться – взлёт! Курсом куда подальше. Даже и не в соседний кантон – дальше, через один, или два. Найти-то он меня найдёт – в наш век технологий – это просто, но вот будет ли овчинка стоить выделки – вопрос. Вполне может и так быть, что, узнав где я кручусь, просто махнёт рукой, найдя себе следующую жертву. В любом случае этот вариант намного лучше, чем крутиться рядом, своим присутствием давая повод к работе его фантазии.

Решено.

Система Чайни, передача картин и… И бегство!

Кивнув своим мыслям переправляю банку в утилизатор, и, насвистывая весёлый мотивчик, направляюсь в рубку – прокладывать курс на Чайни, а, заодно, и прочь от неё. Позапутаннее.

Станция системы Чайни более всего походила на длинный гвоздь, или штырь, вбитый в толстую прямоугольную доску. Выбор такой конструкции объяснялся просто – система находилась на пересечении сразу нескольких торговых путей, и большая часть помещений Станции была занята складами, куда скидывались транзитные грузы.

Лучшего места для появления картин, вернее сказать – для их возвращения человечеству, подобрать было нельзя.

Транзит же.

Со всеми вытекающими из этого последствиями в виде представительств практически всех кантонов и торгашей, снующих между ними.

А ещё здесь обитают представители почти всех СМИ, что так же отвечает планам Сиама.

Нет, всё же ловко он всё придумал – уважительно качаю головой и, подогнав Созвездие к краю платформы, посылаю стандартный запрос на посадку.

Выдыхаю.

Ну, Поп, держись. Сейчас начнётся.

Получаю такой же стандартный ответ – на правом экране появляется изображение Станции, поверх которой крупно моргает цифра 27.

Принято.

Разворачиваюсь, нацеливая нос на нужную платформу и уже хочу прибавить тяги, как в рубке появляется голос прежде молчавшего диспетчера.

– Созвездие? – приятным женским голосом обращаются ко мне со Станции.

– Слушаю, диспетчер, – сбрасывая тягу в ноль, жду продолжения диалога.

– По нашим данным этот корабль принадлежит Светозарову. Семёну.

– Верно, – машинально киваю: – Я это. Светозаров – я.

– Вы?! – В голосе диспетчера слышится удивление и радость: – Который художник ещё, да?

– Все мы художники, – рассеяно отвечаю я, гадая, что сейчас изменится: – И все мы творим свой путь по холсту бытия.

– Ой, как красиво… – Слышится вздох, и диспетчер продолжает, обращаясь к своим коллегам: – Это он! Художник, тот самый, девочки, ну – про которого в новостях говорили! – Она говорит мимо микрофона, но я слышу эти и поёживаюсь – началось…

– Эээ… Созвездие? – По тону видно, что женщина включила режим обольщения на всю мощь: – Следуйте, – она томно вздыхает, давая понять, как её душа тоскует по общению с яркой творческой личностью: – К платформе два. Это ближе… – новый вздох: – К обитаемой зоне.

– Платформа два, принято, – отвечаю на автомате, но спохватившись – нельзя же вот так сухо отвечать на подобные призывы, продолжаю: – Спасибо! А что? У вас в жилой и перекусить есть где? Вечером? В достойной обстановке?

– А как же! – С энтузиазмом и надеждой немедленно отвечает диспетчер: – На семьдесят третьем уровне есть очень уютные заведения.

Корабль подходит к площадке, над которой сияет цифра два и она, на миг, возвращается к своим прямым обязанностям: – Созвездие! Причальный луч активирован. Добро пожаловать на Чайни! – Последние слова просто сочатся нежностью.

– Благодарю! – Начинаю отстёгивать ремни – чего сидеть-то? Автоматика всё сделает: – А что? На Семьдесят третьем, и с кабинетами есть?

– Там… Там всё есть, на любой вкус. – Чуть поколебавшись она спрашивает: – Вам столик… Там… На двоих… Заказать?

Оп-па…

Замираю.

А вот этого не надо.

Я ведь что – скинуть картины Сиаму и – прочь. На форсаже, желательно. А она – столик. Явно надеется на романтический ужин. С продолжением. Как же – такая величина посетить их изволила. Ей-то откуда знать, что всё сказанное с экрана – враньё.

Не, я, конечно, не против ужина. Тем более, когда романтическим продолжением до завтрака светит, но… Чёрт. А если крокодил какой? У меня ведь и малейшего представления об её внешности нет? Вот соглашусь – в конце концов имею право и задержаться, увижу её, а там…

– Так мне столик заказать? – Напоминает она о себе всё тем же, многообещающим тоном.

Нет-нет-нет. Срочно врубаем задний.

Хм.

А если красотка? Уставшая и истосковавшаяся по нормальному общению? Тут же одни торгаши, а они ни о чём кроме своих сделок и прОцентов не думают? Да и голос приятный.

М-да. Дилемма.

– Эммм… Диспетчер?

– Слушаю вас? – Нежно мурлычет она.

– Скиньте мне, пожалуйста, линк на то заведение, кхм, – откашливаюсь и продолжаю отрешённым голосом, словно мыслями где-то далеко. Угу. Далеко, как же. Чего-себе-то врать – мысленно я уже представляю симпатичную девчонку, скажем так – не обременённую одеждой.

– Не знаю, что будет – ткань мироздания зияет дырами неопределённости. И кто знает, – вздыхаю, причём совершенно искренне – и хочется и колется: – Куда судьба закатит шары нашей судьбы.

– Как романтично, – её голос вздрагивает: – Конечно, я немедленно вышлю вам всю информацию о наших заведениях, достойных вашего внимания… Семён.

Отрубаю связь, благо за время нашего общения корабль успевает сесть.

Фуххх…

Выкрутился. Пришлёт сообщение, и – готов поспорить, со своего личного адреса. Может даже – со своим фото на аватарке. Ну а дальше дело техники. Пробить по адресу – минутное дело. А там посмотрим, если не крокодил какой, то почему бы и не задержаться тут? На ночку-другую?

Выбираюсь из кресла и, приметив какое-то движение снаружи, оглядываюсь.

Твою ж мать!

Из распахнутых настежь ворот к кораблю катится толпа. Примечаю несколько палок, поднятых над головами и непроизвольно сглатываю – это что?

Они все что? Линчевать меня спешат?!

В толпе сверкают вспышки камер, что не добавляет мне оптимизма. Угу – линчевать и запечатлеть этот момент.

Так… Думаем… Чего я мог успеть нарушить?! Я же только сел?!

Общение с той диспетчершой? Но я же вежлив был?! Не хамил, не грубил… Или здесь даже так флиртовать нельзя??? Может здесь нравы строгие? Вера крепка и всё такое? А я – про кабинет отдельный.

Возможно, но вряд ли. Торговая территория же. Тут как раз обратно всё должно быть. В смысле – смягчено. Гости-то из разных мест слетаются. Не будешь же их всех под свой манёвр строить? Разбегутся и конец навару. Угу. Именно – конец, не прилетят сюда. И никакая религия не поможет – когда жрать нечего.

Значит – нарушения по части общения откладываем.

Что ещё? Подходил к Станции штатно, не обгонял, не подрезал. И, тем более не сталкивался. Да и не собралась бы толпа такая из-за обычного штрафа.

Нет, что-то тут иное.

Пока я так раздумываю палки исчезают в толпе чтобы через минуту подняться вверх – но уже с натянутой меж ними тканью.

Красной.

С белыми буквами.

Приглядываюсь. Материя дрожит, но, с немалым трудом, разбираю надпись – что-то про картины и… И Гахена?!

Уффф…..

Вытираю пот и приветственно взмахиваю рукой, вызывая целую серию вспышек.

Пронесло.

Приветствовать героя пришли. Что ж, махнув рукой ещё раз, покидаю рубку направляясь к лифту.

Не будем их задерживать.

Толпа слитно качнулась вперёд, стоило мне только шагнуть на пол ангара.

Вспышки слепят и я, прикрыв глаза одной рукой, вытаскиваю из нагрудного кармана большие чёрные очки, приобретённые как раз для этого случая.

Вот… Так гораздо легче.

Довольно киваю – глазам сразу становится легче, но журналисты воспринимают этот жест как разрешение, или сигнал к атаке, немедленно набрасываясь на меня единой, сливающейся в одну массу, толпой.

– В каком состоянии картины? – Едва не упирается мне в грудь микрофон с ярким лейблом на макушке.

– Вы были знакомы с мэтром? Лично? – отталкивает его в сторону другой.

– Что вы думаете о яйцах?

Впадаю в ступор. О чём?!

– Вы вернулись из пустоты, – мне в лицо летит ещё один микрофон, и я подаюсь назад, не желая получить им по носу: – Вы творили? Что? О чём ваша новая работа?! – Отступаю ещё на пол шага.

– Яйца! Вы их любите? – Наседает, не желая уступать его сосед.

– Пол слова о войне? – Этот микрофон покрыт камуфляжем: – Вакса! Вы помните те бои?

– Мэтр завещал вам свои полотна?

– Как вы их спасли? Что почувствовали, когда прижали к груди?

– Яйца? Вы их любите, не отрицайте!

Продолжаю пятиться, и, приподняв руку, пытаюсь оттолкнуть самых настойчивых.

– Ну, люблю, – признаюсь, лишь бы отделаться от этого настырного.

– Любите! – Провозглашает журналист и продолжает атаку: – Тогда вы должны поддержать…

Что там я должен поддержать узнать не успеваю, прорезавшая толпу рука, облачённая в белоснежный рукав, без затей дёргает его назад и в образовавшуюся щель протискивается солидный седой джентльмен в сверкающим белизной костюме.

– Господа! – встав между мной и замершими от такой наглости журналистами он раскидывает в стороны руки, полностью отсекая их от моей тушки, на что толпа отвечает разочарованно-угрожающим ворчанием.

Ещё бы!

Какому хищнику понравится, когда добычу вырывают прямо из пасти!

– Сиам Мартвел! – Коротко кланяется господин: – Импресарио и менеджер нашего общего героя!

– Скажите, – тянется к нему микрофон первого пришедшего в себя хищника: – А что вы…

– Никаких интервью! Всё общение только по записи и после согласования гонорара, – отсекает Сиам, отталкивая прочь микрофон: – Господа! – Возвышает он голос, перекрывая ещё более недовольный рокот – ну да, кому охота бабло тратить?

– Господа! Наш герой только что вернулся из дальнего похода! Он творил! – Сиам уже просто кричит, и толпа стихает, завороженно ловя каждое его слово: – В пустоте! Под светом звёзд! А вы?! Эх… Господа, – голос стихает, но в наступившей тишине явно слышен укор в его голосе: – Нельзя же так! Он – творец! – Подойдя ко мне, он кладёт мне руку на плечо, незаметно нажимая большим пальцем мне на затылок и я, поняв его жест, прижимаюсь лицом к его плечу, словно к матери.

– Это же тонкая натура, художник! – Продолжает он, глядя меня по голове: – А вы?! Накинулись! С яйцами своими!

– Но, позвольте, – начинает кто-то невидимы для меня, но шансов у него нет. Отодвинув меня от себя, Сиам кивает на лифт и я, не поднимая головы, бреду к кораблю.

– Всё, господа, всё, – слышится за спиной голос моего, кхм, менеджера: – Все дальнейшие интервью только через меня и только после согласования гонорара. Ценовой лист найдёте в сети, по моему имени. Будем рады сотрудничеству с ведущими каналами.

Короткая пауза после его слов сменяется разочарованным гудением.

– Быстро на корабль, – шепчет он мне заскочив на платформу: – Давай, гений, шевелись пока они не прочухались!

Добравшись до кают-компании плюхаюсь на диван.

Фуух… Вырвался. Грустным взглядом обвожу пустой бар и Сиам, перехватив мой взгляд, удивлённо цокает языком.

– Ты что? Это всё за двое суток выжрал?! И жив?! Силён…

– Ну… – Вспомнив, что в холодильнике ещё должна быть как минимум парочка банок пива, поднимаюсь и откинув дверку, окидываю содержимое быстрым взглядом.

Есть! И – целых две!

– Будешь? – Вскрыв одну, протягиваю вторую ему.

– Не. Мне ещё с ними, – следует кивок в сторону иллюминатора, где продолжает стоять толпа: – Общаться. Это тебе можно, ты ж у нас того, – щёлкает он себя по голове: – А мне нельзя.

– Ну, как хочешь, делаю глоток: – Сиам?

– Чего тебе? – Его руки шарят по раме, пытаясь снять «Корни» со стены.

– Скажи? Я своё отработал?

– Да! – Раздражённо чертыхнувшись, он поворачивается ко мне: – Не снимается. Секрет какой поставил?

– А-га. На всякий случай, – приникаю к банке: – А то мало ли, вдруг кто кинуть меня решит.

– Ты о чём? Давай картины и свободен.

– Повтори, – вытаскиваю комм и запускаю режим записи.

– Повторяю, – он дёргает головой, но голос звучит ровно и чётко: – По передаче мне, Сиаму Мартвелу, четырёх картин, находящихся в кают-компании корабля Созвездие, принадлежащему господину Светозарову Семёну, я, означенный Сиам, отказываюсь от каких-либо претензий в его адрес. Сказано мною лично и при трезвом состоянии ума. – Он смолкает, и я выключаю комм.

– Доволен? – В его голосе царит нескрываемое раздражение: – Можно было и без этого.

– Можно было, – киваю, набирая код: – Но так лучше. Уж очень мне твой голос нравится. Буду перед сном слушать.

– Чего? Ты что – и вправду крышей поехал?

– А кто сейчас нормален? – Складываю руки на груди, откидываясь на спинку: – Картины с блокировки снял. Забирай и проваливай.

– Не, Сэм, – завладев «Корнями» он подходит к иллюминатору и демонстрирует полотно толпе, которая немедленно возбуждается.

– Ты и вправду псих. Или, – сложив остальные шедевры стопкой он направляется к двери: – Или и вправду Меченый. Они все, как говорят, двинутые. Знаешь, – Сиам останавливается в открытом проёме двери: – Хотел попросить, но, извини, вынужден требовать. Улетай!

– Что? – Ставлю банку на стол и встаю: – Я отдохнуть тут хотел.

– В другом месте. Я их сейчас уведу – у меня пресс-конференция по вот этому, – кивает он на картины: – Все за мной уйдут. А ты немедленно взлетай и вали отсюда. Ещё не хватало чтобы ты, своей двинутостью, мне весь бизнес поломал.

– Сиам? Так мы не договаривались! – Подхожу к нему: – Чего ты? Наши дела закончены – имею право делать что захочу.

– Угу. Имеешь. Но я, как твой менеджер, – он криво усмехается и кивает на борт, намекая о толпе снаружи: – Для них менеджер, советую немедленно улететь. Чтобы проблем не возникло. Ляпнешь ещё чего. Взамен, – опустив картины на пол, Сиам косится на мою картину – ту самую, что напротив сортира висит: – Я её реализую. Четверть моя, остальное тебе переведу. Идёт?

– У меня их две, – выставляю перед ним два растопыренных пальца, и он морщится.

– Хорошо. Обе продам. Уйдут – пока ты на волне.

– Десять тебе, – пробую начать торг, но безуспешно.

– Твоя мазня и пары монет не стоит, – произносит он, снимая мой шедевр со стены: – А я сейчас, пока ты на всех экранах, не менее полусотни выручу. За мешковину чуть больше – её тот эксперт хорошо пропиарил.

– Согласен.

– Ну, тогда бывай, пилот! – Хлопает он меня по плечу и сунув под мышку полотна движется к лифту. Остановившись подле него снимает и вторую, а затем, кивнув на прощание, покидает корабль.

Стоя чуть в стороне от иллюминатора вижу, как он подходит к толпе, немедленно берущей его в кольцо, и что-то говорит, тряся над головой стопкой картин. Толпа внимает, а после, не отступая от него ни на шаг, покидает ангар, не оставив рядом с кораблём и единого человека.

Что ж…

Мне становится немного грустно. Чёрт!

Это же я – герой, спасший для них шедевры! Это они вокруг меня должны хороводы водить, прислушиваясь к каждому моему слову! Вот же… Неблагодарные!

Прежде чем уйти в рубку ещё раз оглядываю ангар и примечаю ладную женскую фигурку, одетую в светло коричневую форму диспетчера. Она, замерев в проёме, окидывает корабль взглядом, и качнув головой, пропадает из поля зрения.

Твою ж мать!

Наверняка это она была – та диспетчерша, с которой я вполне мог и поужинать и…

Понурив голову бреду в рубку, где, плюхнувшись в кресло, жму кнопку связи. А вдруг это не она была? Сейчас ответит, я извинюсь – дела мол… Нет, не то. Какие дела? Вдохновение же!

– Диспетчер. Слушаю. – в рубке раздаётся грубый мужской голос.

– Прошу взлёта, – произношу упавшим голосом, понимая, что да – там была именно она. Уж не знаю – отпросилась, или смена так удачно кончилась – не важно. Главное, что она-то пришла. А я?

– Взлёт разрешён, – диспетчер, совершенно равнодушным тоном бормочет положенные прощанию фразы, но я не слушаю его – мои глаза направлены на правый экран. Там, перекрывая собой изображение Станции, моргает конверт, сообщая о получении некоего сообщения.

После гляну. Надо успокоиться, не стоит в горячке рваться с ответом. Да и что она знает про меня? Только то враньё, что с экранов напели? Но – пришла ведь?

Нет. Прочь эти мысли, не то и вправду – так вернуться захочется, что точно дров наломаю. Да и в конце концов! Я. Её. Не видел! Всё. Пережду – тогда напишу. И посмотрим – если я ей интересен по-настоящему, я не как раскрученный СМИ образ, тогда ответит.

Всё.

Пелена Врат колеблется в сотне метров передо мной и в рубке возникает уже привычный безжизненный голос.

– Система Корос. Территория кантона Та-Шин.

Небольшая пауза и модуль Врат повторяет название системы, где я окажусь, чтоит только носу Созвездия коснуться границы перехода.

К чёрту!

Сдвигаю ручку тяги.

Всё потом решим, а пока – вперёд!