Текст книги "Цвет ночи"

Мои шаги тонули в мягкости ковров; я ступала по ним неслышно, передвигаясь словно тень, подобно призраку. Мои пальцы продолжали свой медленный путь по кромке столешниц. Они цеплялись за шелестящие страницы, за письма в распечатанных конвертах, за рассыпанный табак и золотой подсвечник, за породы неведомых камней – драгоценных самоцветов и минералов, необработанных, похожих на магические кристаллы из сказок, крошащихся, распадающихся в яркую каменную пыль при моем касании. Я подняла один из них, похожий на черный куб, и всмотрелась в блестящую грань. Он словно таял в моих руках. Наяву или уже во сне я наблюдала, как он выпадает из моих рук и как приземляясь на ковер подпрыгивает несколько раз, прежде, чем замереть на месте. И я сама в это время падала, тянулась к полу, и будто к черной пропасти, разверзшейся в нем. Меня затягивал сон. Внезапно нахлынувший вязкий сон. Это было словно вмешательство извне. Я не была настолько уставшей, чтобы в прямом смысле валиться с ног. Но я продолжала падать, и мое сознание отключалось.

…Я очнулась посреди поля, залитого ночью и кровью – кобальтовый дракон, взмахивая широкими крыльями, спускался с небес, приземляясь на трупы собратьев.

…Я видела подземелье, и прожекторы глаз, освещающих его. Двух пар глаз. Красных Яна и белых, цвета пустоты – глаз того, чье лицо расплывалось в угольном тумане. Я слышала крик, принадлежащий моему дракону, вопль боли, он доносился из клетки, в которой он был на этот раз заточен сам. И тихий голос полз по прутьям железной клетки.

«Не кажется ли тебе, что твои братья и сестры снова привязались к ним?»

«Отец, люди не те, кем ты их считаешь. Они лучше… Они лучше нас».

«Они лишь оболочки. А вы позволяете им обманывать себя».

«Отец…»

«Ты должен снова воспитать своих кровных братьев и сестер».

«Я не хочу».

«Ты будешь делать то, что я скажу».

«Я не хочу. Отпусти меня! Освободи!»

«Ты мой сын. И станешь тем, кем должен был быть всегда».

Скрывающаяся под туманом фигура хотела сказать что-то еще, но сон оборвался всплеском волн крови и зовом о помощи. Сквозь мрак, в текущей по нему багровой реке проступало знакомое лицо Алены. На нем, перепачканном в саже и смоле, застыла маска мучительной смерти.

«Алена, — звал разъяренный голос. – Алена…»

Раздавался громкий плеск. Руки погрузились в кровавый полноводный ручей. Они, принадлежащие Константину, вытаскивали тело – бездыханное, изнеможденное и хрупкое. Его белые длинные волосы пропитывались багровым оттенком. Его губы, дрожащие и нашептывающие, припадали к бледным недвижимым губам. Его губы целовали, касаясь плоти, из которой уходила жизнь, снова и снова. Я ощущала их горячее касание, но не могла ответить. Своими губами он отдавал моим тепло, которое не могло согреть. Алена и я – были сейчас одним целым. Холодные волны крови омывали мою усопшую душу. Обжигающие капли слез падали с ресниц Константина, и его глаза наливались рубиновым разрушительным оттенком, который в следующую секунду озарил светом подземелье и насильно вытолкнул меня из сна.

Мое тело поднялось в воздух, и я больше не ощущала никакой опоры, паря над полом. Сильная рука обвила мою спину, другая подхватила ноги, и я обнаружила себя прижатой к пушистому меху и теплому, казалось, обнаженному торсу. Вязкий навий воздух вдруг обрел сладкий аромат меда, орехов и лесных ягод. И мне померещилось, что я слышу голос Гая.

Очутившись в невесомом забвении, не видя ничего, кроме тьмы, я ощущала тупую боль в затылке. Видимо, когда некая невиданная сила увлекла меня в сон, я ударилась головой при падении.

Гай выносил меня из библиотеки, преодолевая распахнутые двери, тихо и без остановки, произнося мое имя. Голосом, наполненным тревогой и беспокойством. Тьма и боль крепко сковывали меня, и мне с трудом удавалось уцепиться за проблески реальности, хватаясь за его полушепот.

Мгновение спустя, когда мои плечи соприкоснулись с некой твердой прохладной поверхностью, у меня наконец получилось приоткрыть глаза.

Я смотрю на бежевый потолок; тени от зажженных свечей скользят по изображениям ангелов в облаках под лучами солнца и по лику бога, того самого христианского бога, единого, из мира яви, который протягивает ко мне руки. Вздрагивая, распахиваю глаза пошире и замечаю настенную лепнину, каменные перила балконов и верхушку алтаря. Приподнимаю голову и пытаюсь привстать на локти. Оглядываясь, понимаю, что нахожусь в замковой часовне с расписанным иконописью потолком и лежу на деревянной скамье.

Гай прикладывает теплые ладони к моим щекам и заглядывает в глаза.

– Что произошло? – спрашивает он.

– Я уснула, – шепчу, морщась от сковывающей боли.

– Нет, ты упала в обморок, – говорит Гай, проводя по моему затылку. Затем смотрит на собственные пальцы. На них нет моей крови.

– Возможно, – соглашаюсь я, понимая, что вряд ли уснула на ходу.

Гай отстраняется от меня и меряет оценивающим взглядом.

– Говори, что с тобой такое, – произносит он. – Ян упоминал, что в последнее время ты странная, не такая, как всегда.

Я удивляюсь. Яну, и правда, кажется, что я стала какой-то другой? Он заметил это? Но он ничего у меня не спрашивал. Зато, видимо, делился своими мыслями об этом с Гаем.

– Я вижу сны, – признаюсь я.

– Какие именно сны? – Густые каштановые брови Гая сходятся на переносице.

Снова потирая голову, я поправляю свои растрепавшиеся волосы. Боль начинает отступать, и я принимаю сидячее положение.

– Я думала, что они о том, чего никогда не было, – говорю я, и мой голос разносится эхом по пустой часовне, отскакивая от ее каменных стен. – Но они о том, что было. Они как воспоминания, только не мои собственные, а чужие. И некоторые из них правдивы. Некоторые из них на самом деле происходили: со мной и с другими.

– Ты спрашивала меня о снах, я помню, – задумчиво говорит Гай. В то же время нотки его тона наполняются подозрением. – О чем они?

– О вас… о ней, – молвлю я, понижая голос, имея в виду Алену, но не произношу ее имени вслух, осознавая нереальность сказанного, своих безумных предположений, ощущая себя глупо. Но устоять уже не получается, и мой страх уступает место любопытству. – Скажи мне правду, Гай.

– О чем? – удивленно переспрашивает он.

– О том, что я – это она в прошлой жизни, – шепчу почти беззвучно. – Если я – это и есть она, то скажи мне. Никто кроме тебя не признается. Пожалуйста.

– Кто? – уточняет он, делая вид, что не понимает.

И я озвучиваю свою идею, уже не кажущуюся мне абсурдной.

– Алена.

– Что? – протягивает он. – Алена? Почему ты вообще до сих пор думаешь о ней?

– Я вижу сны с ее участием, – объясняю я. – Вижу в них ее и вас. Точнее – нас.

Часовня наполняется чужим голосом, проникновенным, бестелесным и неживым. Протяжное призрачное эхо следует впереди него.

– Что значит ты видишь сны об Алене? – настойчиво спрашивает Константин, призывая меня к немедленному ответу.

Я пугаюсь от неожиданности и еще потому, что впервые слышу от него этот ледяной безжалостный тон. В дверях появляется его силуэт – черный, окутанный веянием смерти и могильного холода. И в этот момент, я наконец, полностью прихожу в себя.

Не знаю, почему я видела то, что видела. И почему упала в обморок несколько минут назад. Я еле удерживала равновесие, продолжая сидеть на скамье, обернувшись на дверь.

Я почти была уверена, что я Алена. Нет. В данную секунду я была в этом убеждена. Это странно, но это так. Я всегда не доверяла собственной интуиции, но теперь должна была это сделать. Да, мне было страшно. Но я должна была с ним поговорить. С Константином. Ведь он и Алена… Он и… я? У меня кружилась голова от травмы и от переполняющих голову мыслей.

– Я вижу подобные сны постоянно с момента, как попала в навь. Там мы, то есть – вы сидите на берегу широкой реки в человеческом мире.

«А что если я и есть Алена?» Этот вопрос уже некоторое время крутился в моей голове, робкий, но навязчивый. Да, звучит странно, безумно, глупо. На первый взгляд. Но пора уже признать: каждая вещь, которая здесь, в нави, интуитивно кажется мне самой абсурдной и которую я отметаю, в конечном итоге оказывается правдой.

Я не поверила в существование туросика, когда увидела быка со сверкающими золотом рогами и заблудилась в лесу, чуть не став его жертвой; я отказывалась верить, что Ян – бог. И он оказался не просто богом, а сыном правителя ада и богини смерти. Мне мерещилось, что из зеркала в золотом зале замка вышел кто-угодно, но не Барбара, не Черная дама, которой она являлась по знаменитой легенде – и я снова ошиблась. Александра привиделась мне во сне, но я позволила сомнениям победить, не признав в ней их сестру. Вдруг в какой-то одной из своих жизней я была Аленой?

Но что теперь? Что должно быть между мной и Константином в таком случае? Меня должно тянуть к нему? Я этого не хочу. Наверное… Я ничего о нем не помню. Почти ничего. Но это пока что… Пока я заперта в настоящем теле.

Константин и Гай молча переглянулись. Затем Гай спросил:

– Есть что-то кроме этого видения о… ней и Косте?

– Да, – кивнула я, отметив, что Гай по-прежнему не признавал во мне Алену. – Вижу Яна и войну. Вижу собственное прошлое, детство и подземелье с клетками, в которых заточены все они, кроме тебя, Гай.

– Интересно, – напряженно протянул он.

От стен часовни оттолкнулось эхо – послышалось бренчание цепей на одеждах Константина. Он приближался к нам.

– Да, – согласилась я, – потому что я просто человек. У меня не может быть сверхспособностей, и единственное объяснение моим снам – это то, что я лично помню все эти события. Когда-то я участвовала в них.

Константин покачал головой.

Он рассмеялся. Громко, искренне, по-настоящему. Я впервые слышала такой смех от него. Красивый. Добрый, но жутковатый. Я вообще впервые слышала, что он смеется. До этого я ни разу не видела на его лице даже легкой улыбки, даже усмешки.

– Нет, нет и нет, – воскликнул он с несвойственной ему эмоциональностью. – Если ты думаешь, что каким-то образом… Алена переродилась и это ты, – я отметила, как он запнулся на ее имени, словно ему было тяжело его произнести, – то ошибаешься.

Он сделал небольшую паузу. Взбудораженность в его голосе потухала, уступая место суровости. Знакомые потусторонние глухие нотки возвращались:

– Ее расщепили. И уже давно. Ее больше нет.

Нечто невидимое и тяжелое опустилось на мои плечи. Дыхание сдавило и словно сердце перестало биться.

«Ее расщепили», – повторила про себя я.

Расщепление – конечный итог существования. Алена вернулась во Тьму. Стала частью Тьмы. Растворилась в ней навсегда. И значит, я не могла быть ею. Но почему тогда…

– Ее больше нет, – твердо повторил Константин. – И иногда даже я это признаю.

Мне стало не по себе. Некая сила мысленно перенесла меня в пещеру у болота, озаренную желтым мерцанием пламени, с окрашенными грязной копотью стенами, наполненную дымом и гарью, где я была скованной цепями пленницей Константина, высокого, в черных рваных одеждах, повергающего меня в первобытный ужас. Он пронзал меня алым взглядом и называл Аленой. Аленой, которую расщепили. Аленой, души которой больше не существовало. Аленой, которую ему никогда не найти.

– Но ты… – шепнула я, хлопая ресницами, озадаченно пытаясь понять, что чувствую: облегчение или… желание услышать, что он соврал. Услышать, что я и есть она, потому что в таком случае, он бы ее нашел. Отыскал то, за чем гонялся много лет. То, что заставляло его блуждать во тьме и в дремучих лесах. То, что заставляло его делать нехорошие вещи. То, что изменило его голос и изменило его внешность. Горечь от осознания, что я ничем ему не помогу, не принесу облегчения, не давала мне принять действительность. Неожиданно для самой себя, я ощущала скорбь от того, что ошиблась. Я даже успела смириться с тем, что казалось мне правдой. И теперь отрицание не отпускало меня до последнего. На миг мне захотелось стать его спасением.

– Ты делал вид, что… – осеклась я, напряженно пытаясь вспомнить, проявлял ли в действительности он какое-то особенное внимание ко мне или мне лишь казалось.

– Я просто злил своего брата, чтобы он, наконец, заметил те чувства, которые скрывает от самого себя.

Резкая боль ударила по затылку, вернувшись, накрыв меня новой волной. Подо мной словно пошатнулась скамья.

О чем он говорил?

– Что? – запнувшись, переспросила я.

Уголки рта Константина дернулись – он вот-вот готов был улыбнуться снова. Но губы вдруг снова стали сплошной тонкой линией.

– Ты думала, что ты – моя?

Эти слова металлическим звоном прогремели в моей голове.

Я покраснела. Не знала, что думать.

– Для тебя найдется кто-то получше, – выдохнул он, и быстро добавил: – но сейчас не об этом. Мне больше интересно, почему ты видишь то, что видишь.

– Думаю, объяснение есть, – послышалось от Гая.

Я беспокойно переводила взгляд от одного к другому, не заметив, когда глаза успели наполниться влагой от волнения.

Гай расправил плечи, деловито сложил руки на груди и уставился на меня.

– Когда вы с Яном шли по Калинову мосту на рубеже, вас кто-то видел?

Мне не нужно было напрягать память, чтобы вновь представить берег, уставленный гробами, между которыми плавно перемещались призрачные силуэты, облаченные в белое, будто не ступающие, а скользящие по земле, время от времени склоняющиеся над деревянными саркофагами и заглядывающие внутрь.

Я кивнула. И описала этих существ. А так же вспомнила слова Яна о том, что он не хотел, чтобы нас заметили. Но почему?

– Кто они? – спросила я.

– Это слуги смерти, – ответил Гай. – Предвестницы. Ее помощницы. Морана хоть и может находиться в двух мирах одновременно и даже повелевать временем, все равно не собирает души всех умерших в одиночку. Предвестницы выполняют ее функции, доставляя их из яви в навь, а так же охраняют во время искупления, стерегут очереди к Тьме, чтобы враждебные духи не коснулись душ и не помешали. Для этого Морана наделила их большой силой, чтобы противостоять почти любому существу. Кроме того, их жизни всецело и безраздельно принадлежат ей – она единственная может их расщепить и никто больше, и даже Тьма в это не вмешивается. Предвестницы не опасны и называются так, потому что люди иногда их видят, когда в свои худшие, самые безнадежные моменты существования взывают о помощи, например при тяжелой болезни, заставляющей жить в страдании, мучаясь в агонии и в отчаянии. Слуги смерти откликаются на этот зов, самый страшный и горечный зов, и приходят, чтобы забрать тех, кто и так должен уйти, но забирают раньше времени, помогая. Если человек их видит, значит, скоро умрет.

Константин исчез из поля моего зрения. Отступив на несколько метров, он прислонился к стене и сложив руки на груди подобно Гаю наблюдал за нами, подсвечивая плотный мыльный воздух рубиновым мерцанием.

– Значит, они служат Моране? Вашей… матери? – уточнила я.

– Да, – согласился Гай. – И знают о Яне. Знают ее детей, конечно же. Они ее слуги и сразу же передали ей, что он здесь.

Непонимающе я снова захлопала глазами, пытаясь сосредоточиться на смысле.

– Ты же не собираешься сказать, что… – я умолкла, боясь показаться глупой.

– Помнишь, я говорил, что даром проникновения в разум и сновидениями владеем в нашей семье лишь я, Ян и наша мать? И если видения показывали не мы с ним, то это она. Только мама могла видеть все те вещи и помнить, чтобы показать тебе.

– Это логично, – подтвердил Константин. – Говоришь, тебе снились отрывки из детства? Кроме прочего, она рылась в твоих воспоминаниях, поэтому они и всплывали в памяти.

Мое сердце забилось быстрее. Иголки призрачного страха вонзились в кожу. Богиня смерти у меня в голове… Богиня смерти проникала в мой разум, чтобы что? Это не на шутку меня напугало, и я даже порывисто осмотрелась по сторонам.

– Она где-то здесь? – поддаваясь панике, уточнила я.

– Морана далеко, но как бы рядом, – ответил Гай.

А я вдруг подумала: «Она уже давно рядом со мной». Какие бы не были ее намерения, она была рядом всегда, ведь первый странный сон приснился мне в первый же день пребывания в нави, когда Ян привел меня в свой здешний дом, перед тем, как туда явилась Дивия и напала на нас.

– Зачем она это делает? – спросила я. – Что ей нужно?

– Я не знаю. Давно она терзает тебя?

– Да. Начала еще перед тем, как Дивия обернула меня в озерницу.

– Ты должна была сказать кому-то, – отрезал Константин.

– Я думала, что мне кажется, – мгновенно пояснила я, уже почти не пугаясь его общества, вероятно, начиная к нему привыкать. – Потом поняла, что что-то из видений правда, и начала думать, что схожу с ума, ведь полагала, что я – это… Алена.

На секунду, после того, как я произнесла это имя, часовня озарилась более ярким красным свечением.

– Нужно бы сказать Яну, – послышалось от Гая.

– Она может желать ему зла? – поинтересовалась я. – Пытается добраться до него через меня?

Он изначально не хотел, чтобы мать узнала о его возвращении домой. Он плохо о ней отзывался, и я до сих пор не знала причин и сути их конфликта. Знала только, что мать и отец – Морана и Чернобог оба противостояли своим детям. А те вот-вот собирались отправиться во владения отца в ад, о чем Морана теперь могла быть осведомлена из моих мыслей, ведь проводила там достаточно времени.

– Вреда она ему не причинит, – отозвался Гай, – а вот если бы хотела помешать его планам, то уже сделала бы это. Тем более, многое изменилось. Сейчас она не со Смогом.

– Почему мать выбрала ее? – прозвучал голос Константина, царапая каменные стены. – Зачем показывает ей то, что показывает?

– Думаю, у нее какие-то свои цели, – размышлял Гай. – Возможно, не воинственные. – Он обратился ко мне: – По какой-то причине она хочет дать тебе знание о нашей истории. Можно я взгляну, что именно там содержится?

У меня не было шанса и времени раздумывать и выбирать. Смерть проникала в мой разум, подглядывая за моей жизнью и пичкая фрагментами чужих. Смерть, забравшая мою семью. Смерть, которая когда-то заберет меня. Смерть, которая меня уже когда-то забирала в других жизнях и, наверное, не раз. Смерть, которая была матерью моего Яна.

Я кивнула, соглашаясь.

Мягкие шаги босых ног Гая вели его ко мне. Мановением руки он попросил меня встать, и пытаясь устоять на ногах, я покачивалась от неуверенности, страха, потрясений и удара о пол в библиотеке, который как я теперь осознавала состоялся по желанию Мораны, которая просто выключила меня, чтобы навязать новые сны.

Гай поднес обе ладони к моим вискам, приложив к ним кончики пальцев. И попросил не бояться. Мне не было страшно, ведь нечто подобное со мной уже делал Ян, когда я попросила его стереть из памяти воспоминание о том, как волки на моих глазах убивали родителей, вернувшееся позже из-за сильного магического воздействия Дивии.

Мы смотрели друг другу в глаза, когда Гай касался моих мыслей. Я совершенно не ощущала его присутствия в собственной голове, пока картинки не начали мелькать перед внутренним взором. Теперь я понимала, что это означает: он проник внутрь моей памяти. Я снова все видела. Эти фрагменты были яркими, они концентрировались на Константине, зацикливались на нем так сильно, что Гай увязал в этих видениях с трудом перебираясь в другие. И когда он преодолевал этот барьер – синюю туманную стену, очерчивающую границы моего синего сна на берегу озера, отделяющую Константина от других членов семьи, я вдруг поняла, насколько же сильно была сосредоточенна на Алене, что не видела остального. Но его непредвзятым взглядом заметил Гай: наше бесконечное взаимодействие с Яном, которое было для меня привычным, где-то обыденным, но не менее важным. И его взаимодействие с остальными, порой пугающее меня. А так же его боль, когда он сам был в клетке, его муки. Я вдруг поняла то, почему он был таким, какой есть сейчас: ни к кому особо не привязывался, ценил свободу и бежал от прошлого. Я осознала, от чего в принципе он столько лет бежал – в этих снах содержался ответ. Морана хотела показать мне Яна. Морана хотела, чтобы я знала, что у него внутри. Так странно.

Причина ее вторжения в чертоги моего рассудка была неочевидной. Она показывала мне всю их семью. Показывала его самого и то, что с ними случилось, чего не говорил мне Ян. И не сказал бы. Показывала, что он скрывал все эти годы и в чем не решился бы признаться сам. Она хотела, чтобы я знала, что с ним произошло. Возможно, она видела, как я к нему отношусь. Видела нашу дружбу, начавшуюся с первых лет моей жизни. Видела, как трепетно мы относимся друг к другу. Она уловила нашу связь.

Гай медленно отпустил меня.

– Значит, она хочет, чтобы я узнала Яна, – шепнули мои губы предположение.

– Похоже на то. Возможно в каком-то смысле, ты всегда была в безопасности. Она была рядом с того самого момента, как вы ступили на землю рубежа и предвестница вас заметила. Не желая тебе зла, она даже в некой степени присматривала за тобой.

Наверное, Морана натворила многое, ведь Ян злился на нее давно. Возможно, теперь она хочет что-то исправить?

– Прошу Гай, чтобы она не заблуждалась – мы все в опасности, пока Морана рядом, – стальным тоном отчеканил Ян, неожиданно появившийся в дверном проеме.

Это был мой дракон. Его радужки горели ультрамариновым успокаивающим свечением, он стоял в черной шелковой рубашке и смотрел на меня в упор, в то время как я застыла на месте, продолжая кутаться в его камзол.

Они пришли сюда с Валентиной, вероятно, возвращаясь из зала совещаний. И теперь он внезапно пошел на меня. Приблизившись, взял меня за руку.

– Морана на самом деле не та, кем пытается предстать перед тобой, – произнес он, называя мать строго по имени. А затем обратился уже к братьям: – Если ее план в том, чтобы из-за меня терзать Аву этими образами, то стоит показать ей все от начала и до конца и закончить эту игру.

– Я не настаиваю, – шепнула я, позволяя ему переплести наши пальцы.

Я знаю, как ему сложно говорить о своем прошлом и касаться его.

– Покажи ей все, Гай, пока нас не будет.

«Он не хотел, – подумала я. – Не хотел сам шагать в прошлое. Не желал самолично открывать мне правду, хотя мог. Но все же приглашал меня прогуляться по собственной жизни».

– Ян, ты же понимаешь, что таким образом мама пытается обратить на себя твое внимание? – спросил его Гай напоследок, когда рука собравшегося уходить Яна уже выскальзывала из моей.

– Вдруг на этот раз она хочет помочь? – дополнил свое предположение Гай, словно пытался проложить узкую тропинку к их примирению с матерью.

Но Ян по-прежнему с черствостью ответил:

– Хотела бы помочь – уже помогла бы.

– Ян, она боится.

Дракон с ярко горящими глазами устало выдохнул.

– Кого, черти возьми, может бояться богиня смерти? – с гневом спросил он.

– Тебя, – просто ответил Гай.

Дракон раздраженно передернул плечами. Прежде, чем он ушел, я остановила его, тронув за предплечье, и вернула камзол.

Долго глядя в дверной проем, исторгавший теперь лишь тьму опустевшего коридора, я думала: «Неужели Морана действительно боялась Яна?» Чем-то она глубоко ранила собственного сына, и естественной вещью, которая могла сейчас ее страшить, было то, что он может ее отвергнуть, если она придет. То, что он ее не простит. Похоже, что именно через меня она все это время пыталась вызвать его на разговор, но безуспешно.