Текст книги "Цвет ночи"

***

Сновидения были несуществующей реальностью. Рваные куски моих собственных воспоминаний, перемешанных с фантазиями. Разум воспроизводил то, что я слышала от Велеса сегодня за ужином, и додумывал нечто свое. Все это выстраивалось по обыкновению в странную картину, не способную принять логичную последовательность.

Я видела всех, все и сразу…

Я видела войну и сражения. Видела, как волки разрывают на части людей. Мою семью на ферме у драконьих вольеров. И убивают иных – на полях, среди луговых трав, полевых цветов, среди фиолетового вереска, орошенного алой кровью под ночным небом, под светом огромной полной луны. Видела, как Дивия впервые встречает Трояна, лицо которого скрыто, и мое сердце бьется в такт с ее, влюбленным…

…Вот, я в длинном черном платье, смотрю на битву, развернувшуюся на руинах усыпальницы возле пустого кладбища. Расщепляют Роксолану у меня на глазах. И кобальтовый дракон идет на встречу ко мне. Я знаю, что он бог, я знаю, что он кто-то другой. Знаю так же, что рядом со мной должен стоять Гай, но вместо него – здесь семья Яна: Валентина и Константин, и еще женщина. У нее темные волосы цвета вороного крыла и белая как мел кожа. Она высокая и красивая, черты ее лица напоминают лицо Константина. По левое плечо от нее замер силуэт мужчины, скрытый завесой тьмы. Кто это, их отец и мать?… Или брат Алексей?… Громкие голоса отвлекают меня от размышлений. Они спорят, проговаривают слова на повышенных тонах, но я не слышу их содержания. Белые пустые глаза незнакомого мужчины как прожекторы рассеивают черную штору ночного тумана. Женщина боится. И я вижу, как белый дракон появляется на месте Константина, а другой – черный и слишком большой – на месте окутанного во мрак незнакомца. Гигантская тень цмока цвета кромешной ночи теперь отделяет меня от мира. И когда зрение проясняется, и я оглядываюсь по сторонам, то обнаруживаю, что вновь переместилась на поле боя, и теперь стою на берегу быстробегущей реки…

Вокруг вспышки молний, грохот хлопков и подобие взрывов, пылающие огни и дымящийся вдалеке лес, снопы искр и голубого пепла, медленно вздымающегося ввысь – волколаки воюют с цмоками. Чешуя одного из них сине-кобальтовая, с голубыми линиями по контурам крыльев. В нем я молниеносно узнаю Яна. И глаза его звериной сущности почему-то алые. Меня окропляют брызги крови, орошающие на волосы, лоб и скулы, заливающие мою одежду, и окутывает ледяной свет полной луны. Сердце бьется часто и тело пробивает озноб. Ян окружен, и мне кажется, ему не победить. Повсюду трупы – обездвиженные разорванные тела цмоков, и волколаков. В глубине мыслей, я осознаю, что видимое мной лишь сон. Это помогает успокоиться. Однако, когда на меня несется разъяренно рычащий зверь, я все равно отступаю, несусь прочь, что есть мочи, кричу во все горло и с разбега лечу с обрыва вниз, падая в реку, погружаясь в воду с головой. Однако, не просыпаюсь…

…Выныриваю и оказываюсь под ярким дневным солнцем. Оно висит над моей головой в зените. Разуму все еще нужны несколько секунд, чтобы адаптироваться, но не проекции моего тела, в которое я попадаю. Вижу Яна вдалеке у пристани. Возле дома. Мы оба на ферме, на Драконьем камне, и я плаваю в Червоном озере.

Как только замечаю его, начинаю подплывать к берегу, и когда выхожу, следуя воле прошлой версии себя, бегу к Яну. Мокрая, мчусь к нему и обнимаю, весело смеясь. Не контролируя свои движения, просто подчиняясь им, оказываясь пленницей отрывка из собственного прошлого. Прижимаюсь к одежде Яна мокрым купальником, и помню, что несколько лет назад сделала это специально, чтобы немного его позлить. Хотя из головы не выходит поле боя, кровавое и задымленное. Ян злится. И я знаю, что он мне отомстит за этот поступок.

Дракон снимает пиджак и бросает его мне, повелевая просушить и погладить. Ткань в полете на секунду застилает мне взор, и когда снова вижу свет – мы находимся уже на городской набережной.

Понимаю, что меня снова перебросило, и пытаюсь сообразить, что происходит – в каком отрезке собственной жизни я оказалась. Мое сердце бьется чуть чаще, чем нужно. Мы с Яном двигаемся вдоль кованых перил и смотрим на синюю реку и едим мороженное. Встречаем рассвет. Вспоминаю, что перед этим утром я гуляла в городе, и Ян приехал меня забрать. Иду в откровенном наряде, как считает дракон: в платье, которое короче, чем ему следовало быть. Совсем недавно брошенный Яном пиджак – теперь на мне. Смотрю на эту черную ткань, покрывающую мой живот и бедра, и на секунду наряд кажется мне похожим на черное платье, которое мне одолжила Роксолана, и в этот момент реальность начинает рябить сумрачными волнами…

…Я в темном помещении. Но что-то загорается впереди – яркий свет софитов, вдруг озаривших сцену. Вот, мы сидим в театре. Я, Ян, мама и папа. Смотрю на заполненный зал, потом поворачиваюсь к дракону. Хочу задержаться здесь. Это был чудесный день, который мы все провели вместе. Мне удалось затеряться среди собственной памяти, постоять на кромке далекого радужного прошлого лишь на миг, и я снова начинаю понимать, что происходящее – сон. Вспоминаю, что родители мертвы, вдребезги разбивая момент счастья, запечатленный в этом дне. Только здесь, только сейчас могу побыть с ними. В это мгновение мы рядом, но оно скоро разрушится. Слезы наворачиваются на глаза, и лицо становится мокрым от моего плача…

…Я настоящая и я прошлая слились воедино и рыдаем. Зажмуриваюсь, и не сопротивляюсь, когда неведомая сила выдергивает меня с мягкого сиденья театра и уносит дальше.

Теперь мы с Яном находимся в его машине. Только он и я. Автомобиль стоит на обочине в нескольких километрах от города, на фоне усеянного пшеницей поля; колосья качаются от порывов ночного ветра. Я выхожу на улицу, понимая, что внутри не могу дышать, и присаживаюсь на капот. Смеюсь и плачу. Одновременно. Чувствую себя плохо, потому что мне только недавно исполнилось семнадцать, и я выпила лишнего, чего вообще мне было делать нельзя.

«Ава, – говорит Ян, – мое терпение в отношении твоего трудного возраста заканчивается. Все это мне очень, очень не нравится».

Знаю, что он не испепелил меня драконьим огнем только потому, что когда-то обещал: если я буду не в порядке, он приедет и ничего не расскажет родителям, если я его позову. А я обещала, что обязательно попрошу о помощи.

Соображаю сейчас плохо, но что-то мне подсказывает, что такими темпами он скоро заберет свое обещание обратно, если я не перестану злоупотреблять его понимающим и всепрощающим отношением ко мне. От этих мыслей я и плачу, а вот смеюсь от собственной глупости.

«Зачаруешь их, чтобы они не поняли, что я не трезвая?» — спрашиваю я, имея ввиду своих родителей.

На самом деле они сейчас спят. Спокойно спят, думая, что я в гостях у Вероники, и ждут меня лишь к утру.

«Скорее я зачарую тебя. Как следует встряхну разок твой разум, чтобы все в нем, наконец, встало на свои места. Или хотя бы выясню, что с тобой происходит».

Начинаю плакать еще больше. Ян закатывает глаза, вздыхает, но все равно помогает мне. Вытирает мои слезы и дает попить воды. Потом держит волосы, пока меня тошнит. Закрываю глаза, ощущая теплую широкую ладонь на спине. А когда открываю – вдруг оказываюсь у водоема. И это озеро не Червоное, не на моей ферме, а другое, которое я уже посещала в других своих снах. И рука на моей спине – больше не рука Яна, а Константина…

Мягкая зеленая трава, синий насыщенный оттенок неба и лазурный воздух, окружающий нас – я попала в прошлые видения, в которых всегда присутствовал этот синий цвет, кажущийся полупрозрачной пеленой. Константин и Алена… Сейчас я была ею. Снова.

По моим плечам струились золотистые локоны. Я показываю Константину зияющую рану на ладони – резанную и глубокую. Рядом лежит окровавленный серп. Константин что-то отвечает мне, и на этот раз я слышу, что именно.

«Ты такая хрупкая… Люди такие хрупкие».

Вот, что он говорил Алене в прошлый раз, чего я не смогла расслышать. Он произнес, что она человек.

Он хотел вымолвить нечто еще, но сон оборвался громким криком. Отделившись от тела Алены, я теперь видела ее стонущей от боли. Вокруг нее была разлита большая лужа крови. Вижу ее в подземелье, в знакомой тюрьме, среди клеток. И последнее, на чем могу сфокусироваться – это ее светлые кудри, пропитанные красным цветом. Рядом журчит вода – река алого оттенка.

5.Ночные гости

Просыпаюсь от собственного шепота. Говорю вслух, пугая саму себя:

– Человек… Человек… Алена человек…

Только спустя полминуты осознаю, что голос – мой собственный.

Подрываясь, сажусь на кровать, невольно задевая Кинли. Он поднимает голову и тихо скулит, видя, что я взволнованна, пытаясь понять, что происходит и не грозит ли нам опасность.

«Человек? Значит, Алена была человеком?» – спрашиваю себя я.

Мои пальцы касаются волос, запутываясь в них. Продолжаю держаться за голову. Навязчивые сны, которые буквально преследовали, утомляли, страшили, запутывали. Вклинивались в разум, нарушая его целостность.

– Умерла подобно человеку? – снова сказала я вслух, задавая вопрос стенам. – И куда она пошла дальше? В другую жизнь или в ирий?

Константин лишился ее, зная, что ее душа все еще где-то есть. Может поэтому он и набросился на меня в навьем лесу, заточил в пещере у болота. Он учуял человека и подумал, что я это и есть она. Он решил, что я Алена.

У меня в голове что-то начало проясняться.

Может поэтому тот, кого люди прозвали Кощеем, бросался на всех девушек и уводил их в явь? Похищал всех, но ему была нужна лишь одна. Он искал ее. Искал среди множества других человеческих женщин.

А затем в мыслях все прояснилось настолько, что я сказала:

– Возможно, мой сон – вымысел. Скорее всего, так и есть.

Хватит. Я могла видеть собственное прошлое, но не чужое. На этом мои диалоги с собственным мозгом прекратились.

Отдышавшись, я встала с кровати, оглядываясь в пустой комнате. На пол за мной спрыгнул Кинельган и зацарапал когтями по паркету. Кроме нас здесь больше никого не было.

Минуя брошенное изумрудное платье, разложенное на стульях, я направилась в соседнюю комнату, распахнув двери в которую, к счастью, не увидела там костомах. Они по-прежнему не заходили на мою территорию. Расправив на себе воздушное нижнее платье в котором была, я обнаружила, что оно почти не помялось и пошла к зеркалу, посмотреть, в каком виде после кошмарного сна волосы и лицо. Не то, чтобы мне было важно узнать, что я хорошо выгляжу. Нет. Мне нужно было подтверждение, что оно вообще мое. Мне хотелось увидеть там себя, а не другую человеческую девушку с золотистыми длинными кудрями.

Я посмотрела на свое отражение и с облегчением выдохнула. Мои ореховые глаза, мой прямой нос и острый подбородок, мои шоколадного цвета волосы. Моя маленькая, едва заметная родинка на правой щеке. Однако, впервые у меня закрался вопрос, который я не спешила себе задавать все эти дни. А думала ли я, кем была сама? На самом деле? Моя жизнь, которая у меня сейчас есть – что она в себе таила? Что включала в себя моя душа? Сколько раз я попадала во тьму, перерождаясь? Сколько раз мою душу нес на руках Велес или его слуги? Сколько раз я уже была в нави? Сколько я вообще жила и кем была до этого? А ведь все это совершенно точно происходило со мной. Я сама себя не знала. Не была знакома со своей личностью. Я была будто человеком с амнезией. У меня отобрали память. Я заперта в собственном теле, точнее – не собственном. Я настоящая заперта в этом теле и мне не вырваться. Не до тех пор, как я погибну. Снова, так? В который раз?

От этих мыслей начинала кружиться голова, и мне пришлось опереться руками на комод.

Если Алена действительно была человеком, то где-то прямо сейчас была уже в другом теле, и Константин не знал – в чьем. Самая ужасная пытка, не так ли? На его месте я бы тоже сошла с ума. Он еще неплохо выглядел на самом-то деле. И неужели он будет искать ее множество столетий, пока девушка не настигнет ирия? Или не попадет в ад. Ну, например. Будучи в ирии, вспомнив саму себя, захочет ли тогда она его найти? Ведь она знала его лишь в одной крупице своего существования. Всего каких-то несколько лет в океане бессмертия. Ее душа – нечто большее. Это не она была лишь мгновением в его бесконечной долгой жизни, а он – в ее жизни. Пролетел рядом и упорхнул, как мотылек. Придаст ли она вообще значение той связи, что у них была? Сможет ли ее душа, соединившись в единое целое, любить Константина или малой части той любви уже не будет достаточно? А если она прежде любила кого-то другого в иных воплощениях?

Дальше я осеклась. Но мысли все же вырвались наружу. Я не смогла с ними совладать и начинала паниковать. Какая-то граница, которую никогда не должен переступать человек, была насильно разрушена моим перемещением в навь, и теперь меня атаковали рассуждения, которые могли открыть для меня либо саму истину бытия, либо напрочь свести меня с ума.

Почему я видела все это?

Почему Алена была в каждом моем сне?

Почему Константину показалось, что я – это она?

Почему Константин проявлял ко мне внимание сейчас?

Кто именно показывает мне эти сны? Он сам? Зачем? Какой смысл ему проникать в мой разум, подобно Яну, и показывать это? Только если…

А что если Алена – это я?…

Судорожно вдохнув плотный воздух, я оторвалась от комода и, покачнувшись, опустилась на пол, потеряв равновесие.

Что если я помню их – Алену и Константина на берегу, как помню отрывки из детства, которые не может воспроизвести моя сознательная память?

Что если я помню эту девушку на каком-то другом уровне?

Что если я – это она?

Стоп.

Такого не может быть.

Но все же: откуда я знаю вещи, которые не могу знать? Откуда видела, что Константин белый дракон? А лицо Александры, их младшей сестры? Потому что Алена когда-то была с ней знакома. Почудилось ли мне, что лик Александры явился ко мне во снах?

Значит ли это, что все остальное, что я видела правда? А Ян с красными глазами? Он держал своих братьев и сестер в плену? Это точно было не правдой. Нет.

Я придумала себе все подчистую.

Но что если…

Мой внутренний диалог не заканчивался.

Константин… Он волновал меня не меньше, чем я его. Меня он волновал даже больше. Я испытывала странные эмоции страха с перемешанным интересом, когда находилась рядом с ним. И не могла найти этому объяснение.

Как я должна кого-либо спросить об этом, чтобы не показаться сумасшедшей?

Хорошо, что рядом со мной находился Кинли. Когда его горячий нос коснулся моей оголенной лодыжки, я встрепенулась и отвлеклась всего на секунду. Однако, когда он ни с того ни с сего, прыгнул на мои ноги и начал карабкаться по мне вверх как по дереву, забираясь не просто на плечи, а на голову – этого хватило, чтобы выдернуть мое сознание из моря безумия, в котором я тонула. Он принялся дурачиться, ластиться, прося его пожалеть, и требовательно привлекал в себе внимание. И я позволила ему себя занять.

Отцепив его от своих волос и сняв с головы, погладив несколько минут, я заметила, что пол уже кажется устойчивым, что спина выпрямилась, и повлажневшие от страха ресницы – высохли. Поднявшись на ноги, держа Кинли на руках, я продолжила чесать его чешую под шеей и более не смотря в зеркало, вернулась к постели. Бросив мимолетный взгляд в окно, притормозила. Мои брови сошлись на переносице, ведь внутренний двор больше не выглядел так, как когда я отправилась спать.

На улице до сих пор стояла глубокая ночь, длящаяся по моим предположениям больше суток и не имеющая намерений отступать. Каменная кладка стен и булыжники с брусчаткой были подсвечены серебром луны и припорошены блестящим снегом. А на этом снегу, окруженные стенами, томились другие существа, некто кроме костомах. Там были цмоки. Четыре чужих мне дракона. Их чешуя была незнакомых цветов – бордово-красного, серого с медными крыльями, золотого и кремово-желтого. Золотой стоял у входа в крепость. Остальные лежали во дворе, растянув тела на брусчатке.

Сдвинув брови на переносице, я проследила за ними с минуту, за которую убедилась, что они, вроде бы не враждебны. В любом случае – цмоки не пытались напасть на замок или даже просто сдвинуться со своих мест. Не причиняли вреда они и костомахам, снующим между тенями, отбрасываемыми постройками, а костомахи – не трогали их. Не желая более возвращаться в свои ночные кошмары и приняв решение, что мой отдых можно считать законченным, я собралась вернуться к Яну и остальным, и узнать новости о том, кто еще пожаловал в наше убежище. Обернувшись, я посмотрела на изумрудное платье и нахмурилась. И оторвавшись от окна, прошла мимо него.

Если я и боялась угрозы Валентины, которая приказывала мне облачиться в самое пышное и помпезное платье этого дворца, то именно поэтому я и собиралась ее ослушаться. На этот раз я жаждала поступить так, как хочу я. Отразив ее попытки меня напугать, я, возможно, и правда стану смелее, находясь в чужом враждебном мире. Пусть даже выбор платья – это и мелочь. Но она была мне необходима. Бросив вызов страху, который внушала в меня сестра Яна, я верну себе часть внутренней силы, которая у меня была. И вряд ли Валентина убьет меня на глазах у брата. И даже не отведет в темный угол, чтобы это совершить. Ведь я была нужна ей, чтобы победить ненавистных им волков. Может, убьет меня потом. Если успеет прежде остальных монстров.

Приблизившись к шкафу, я распахнула дверцы и быстро просмотрела содержимое. Абсолютно все наряды были из ряда вон выходящими. Не то, чтобы они не нравились мне – платья действительно были великолепными, и я знала, что буду в них очень красивой, хоть это и волновало меня сейчас меньше всего – просто они были далеки от моего мира и моей жизни. Желание ощутить опору, обращаясь к своему прошлому, привело меня сюда, и я не собиралась отступать. Под руки мне попался черный замшевый корсет. Внимательно его рассмотрев, я окинула оценивающим взглядом свое длинное воздушное белое платье, в котором была, и умозаключила, что лучшего решения не найду.

Затянув шнуровку, я расправила прямую юбку, поправила свободные рукава, задняя часть которых была удлинена и почти касалась пола, и дополнила образ кожаными сапогами на небольшом каблуке, которые в средневековье, скорее всего использовали для верховой езды или охоты. Быстро пройдясь расческой по волосам, которые по-прежнему неестественно волнились из-за отсутствия фена для волос и из-за странного вязкого воздуха, я взяла Кинли на руки и вышла в коридор.

На этот раз мне удалось довольно быстро найти верный путь. Я уже начинала немного ориентироваться в замке. И когда настигла зала с зеркалами и золотой лепниной на стенах и потолке, Барбару я там уже не застала, что сочла хорошим знаком. Однако, когда вышла в каминный, где висели портреты – там тоже никого не было. Не упуская случая, я все же подошла к картинам, хотя дала себе слово этого не делать. Найдя глазами изображение Александры, сестры Яна, я долго вглядывалась в ее невзрачное лицо, в серые волосы цвета хмурых туч, в глаза похожие на две льдинки, и пыталась понять, ее ли видела в своих грезах. И, к сожалению, не могла найти ответа. Ее образ в моей памяти уже смазался, его перебили другие многочисленные видения, свалившиеся на мой уставший разум.

Оставив в покое Александру, я двинулась дальше, в столовую, но и там никого не оказалось. Зато меня настигли звуки музыки. Играл рояль. И в мягкой переливающейся мелодии растворялись приглушенные голоса. Двигаясь на мелодию и шепот, я миновала порог открытых дверей и оказалась в помещении, где еще не была. Цианового цвета зал. Внутри него была густая толпа.

Оступившись, я замерла. Зал был полон незнакомых силуэтов, похожих на людей, хотя это совершенно точно были не они, а так же рассеянного тумана: белого и голубоватого – и невидимыми витающими вокруг благовониями. Меня окутывали ароматы трав, цветов и леса.

Люди, а точнее, не совсем люди, были разодеты в наряды, подобные средневековому камзолу Яна, подобные платьям Валентины, а некоторые носили плащи и простые, плохо определяемые черные одеяния, словно сотканные из плотных теней. И эти «не совсем люди» плавно двигались под перезвон клавиш, кружась в танцах, классических и торжественных, словно здесь был настоящий бал.

Я замерла в пороге. Взгляды близстоящих направились в мою сторону и задержались на моем лице не больше пары секунд; чуть дольше они почему-то разглядывали мой наряд. Меня прожгло удивление и атаковало беспокойство. Где я очутилась? В еще одном своем сне?

Неожиданно Кинли зарычал у меня на руках, а затем стал выкручиваться, и сколь бы сильно я не старалась удержать его, он вырвался при помощи аргумента немой угрозы обжечь меня, дохнув горячим паром из ноздрей. Вспорхнув, умчался куда-то вперед, полетев над самым потолком.

Теряя ощущение реальности, ущипнув себя и ощутив боль, мне все равно не удалось убедить себя в достоверности происходящего, и тронувшись с места, я устремилась в ту сторону, куда с минуту назад отправился Кинельган, принявшись брести меж медленно качающихся пар, голубоватого тумана, смешанного с тенями, отделяющимися от сверхъестественных плащей. Спустя несколько долгих мгновений, среди силуэтов, я стала различать свет пламени, томящегося в камине за высокими мраморными колоннами – там, вдалеке, по моему предположению зал заканчивался, точнее таким образом танцевальная часть отделялась от другой. Минуя фигуры, загораживающие мне обзор, я двигалась на раскаленный оранжевый свет и пыталась разглядеть бледную мебель, расположенную за колоннами: мягкие стулья и обшитые кремовой обивкой скамьи и тех, кто сидел на них. Я почти что настигла этого места, как проход мне внезапно перегородили, заслонив обзор.

– Ты и правда собралась ходить голой среди всех гостей и уже знакомых цмоков? – раздался низкий строгий голос.

Я подняла ошарашенные глаза на Яна и на пару секунд потеряла дар речи.

– Очень красивое платье, – послышался другой голос за моей спиной, шепчущий и потусторонний. Голос черного духа.

Теперь я вздрогнула, еще не привыкнув к его звучанию и тем более не ожидая услышать от Константина ничего подобного.

– Ты в нижнем белье, – процедил Ян сквозь зубы. Он сделал шаг ко мне навстречу и несколько угрожающе навис надо мной. – Переоденься.

Я осеклась, желая возразить Яну от непонимания его претензии. Да, я предполагала, что он имел ввиду мое нижнее платье, которое когда-то давно, возможно, и было чем-то интимным и откровенным. Но какое это имело значение сейчас? Боковым зрением я уловила очертания фигуры Константина и услышала звон цепей, обматывающих его ребра, а точнее торс, ведь сейчас он был в безобидном человеческом обличии.

– Ты говоришь мне это в двадцать первом веке, когда девушки свободно ходят в открытых купальниках? – удивленно переспросила я, обращаясь к Яну.

Его глаза сердито пронзали меня синим светом, и если бы вселенная хотела смилостивиться надо мной, то она не подослала бы к нам прямо сейчас Валентину. Но копна рыжих волос драконихи, уложенная уже в новую замысловатую высокую прическу, выглянула из-за плеча Яна. Валентина направлялась к нам.

Она внимательно осмотрела меня с ног до головы, плотно сжимая губы и ревностно оценивая, что я сделала с элементами ее одежды и на что променяла чудесное изумрудное платье, благородно пожертвованное мне насильно.

Громко выдохнув, она с флером задумчивости наклонила голову вбок и хмыкнула, бросив:

– Очень… необычно, девочка.

Мне показалось или я действительно услышала в ее голосе одобрение?

Деловито сложив руки на груди, она спросила:

– Мода порубежного мира? Кажется, я слишком давно не была там. – И требовательно добавила: – Ты должна рассказать мне, что еще вы сейчас носите.

Ее мгновенно перебил Ян.

– В данный момент Ава носит на людях нижнее белье.

Я не могла поверить, что он говорит серьезно. Он выглядел в самом деле негодующим. В замешательстве хлопая ресницами, я повторила:

– Ты видел меня в купальнике. Очень много раз.

Он ответил, цедя:

– Это другое.

Пока звуки рояля разливались в полутьме освещенного свечами зала, пока в вальсе кружились гости, кем бы они ни были, наслаждаясь балом, мы стояли полукругом за мраморными белыми колоннами, уходящими в потолок, и Ян подцепив лихорадку драконьей спесивости, донимал меня, а остальные за этим наблюдали.

– Другое? – Я фыркнула. – Ты невыносим, Ян.

Уголки его рта поплыли вверх, но эта внезапная мягкая улыбка не касалась его холодных глаз. Ни разу неискренняя улыбка выглядела довольно напряженной при том, что я понимала: если он так улыбается, значит изо всех сил пытается на меня не злиться. Не выдержав его взгляда, я опустила свой в пол.

– Потрудись выбирать выражения, Алевтина, – с расстановкой произнес он.

Алевтина? Я резко подняла голову. Алевтина?! Он действительно так сказал? Назвал меня полным именем? Это прозвучало как отчитывание меня.

– Хорошо, дракон! – ответила я с такой же расстановкой, без капли сожаления и с долей удовольствия. – Если это поднимет тебе настроение, дракон.

Он вспыхнул. Он ненавидел, когда я называла его так, а не по имени. Точно не знаю, почему, но предполагаю, что подобное обращение всегда казалось ему недостаточно уважительным, даже оскорбляющим его цмоковскую гордость.

Я заметила, что за нами с интересом, с легкой задорной улыбкой наблюдает Валентина. Внимание Константина тоже было приковано к нам, однако он стоял, нахмурив брови и сощурив глаза. Но мне уже было все равно.

– То есть Велесу можно ходить голым, а мне нет? – добавила я.

То, что в руках Яна был наполненный хрустальный бокал, я заметила уже посреди нашей перепалки, когда он со звоном опустил его на стоящую рядом высокую мраморную тумбу. Хмурым взглядом он попытался испепелить меня заживо, но я не поддалась. Не отвела глаз, не уступила.

Валентина расхохоталась, глядя на нас. На ее смех наслоился голос, звучный и раскатистый:

– Таким способом я обольщаю женщин, девочка. Это же работает, да?

Повернувшись на него, я обнаружила Велеса, восседающего на стульях у камина рядом с Гаем. На плече у изгнанного бога, переминаясь с одной лапы на другую, пытался уместиться Кинли. Вот, куда он упорхнул с моих рук. Хоть бы как-нибудь предупредил что ли…

– А мне нравится эта человеческая девчонка! – все еще смеясь, сказала Валентина. – Ян, можно я буду с ней дружить? Никогда не видела прежде, чтобы тебя кто-нибудь так умело донимал, кроме меня.

Ян плотно сжал челюсть, на его лице заиграли желваки. На меня он больше не смотрел, направив взгляд на сестру, а его пылающие глаза потухли.

– Ава не игрушка, – ровно произнес Ян. – Спрашивай у нее, Тина.

«Тина», – отметила я. Как мягко и красиво он ее назвал. Так называл меня отец, когда все остальные сокращали мое имя по-другому. У нас с Валентиной были почти что одинаковые имена.

– Не моя игрушка, – игриво произнесла она, – но твоя?

– И не моя тоже, – отозвался Ян, добавив: – не игрушка.

Он очень быстро сменил тон и даже вдруг попытался сгладить острые углы.

– Я очень рад, Ава, что ты чувствуешь себя настолько отдохнувшей и освоившейся, что можешь снова мне дерзить, – только и сказал он.

Возможно, он не язвил, и моя попытка ему противостоять и правда была хорошим знаком. Но на этом мои испытания не закончились.

Семья драконов не давала мне возможности осмотреться по сторонам. Не давала прояснить, кто все эти собравшиеся, не давала передышки. Сперва на меня обрушился Ян со всем своим негодованием, а теперь ко мне неожиданно подступил до этих пор молчавший Константин.

На какое-то время я даже успела забыть, что он тоже стоит здесь – намеренно или нет, но он умел оставаться незамеченным. И теперь, кажется, поразилась не только я, но и Ян, потому что удивленно поднял брови вверх, когда Константин, склоняясь над моим ухом, обжигая кожу щеки дыханием дремлющего в нем дракона, тихо сказал:

– Позволь пригласить тебя на танец.

Все мысли в голове перемешались: страх, изумление, желание бежать, надежда, что его инициатива лишь неуместная шутка… Не помню, как вложила свою ладонь в его руку, не помню, посмотрела ли на Яна, когда уходила с Константином, минуя колонны. Не понимаю, как получилось, что я не отказала ему.

Мелодия рояля сменилась с минуту назад, и сейчас снова играл вальс. Можно сказать повезло, потому что он был единственным классическим танцем, который я знала. Хотя меня не очень то и волновало, насколько умелой танцоршей я буду выглядеть перед Константином. И откуда вообще он сам умел танцевать? Разве он не бродил по навьему лесу денно и нощно в обществе полусгнивших костомах, нагоняя ужас на человеческий род, веками добиваясь того, чтобы его прозвали Кощеем?

Когда его левая рука коснулась моей ладони и сжала мои пальцы – я еще держалась из последних сил, но когда правая легла на мою талию, и сквозь корсет и тонкую ткань нижнего платья я ощутила тепло его обжигающего прикосновения – я мысленно воззвала к Яну. Я была готова просить у него прощение за то, что не надела дурацкое изумрудное плотное платье, я была готова признать свое поражение и его правоту. Ян был бы удивлен и польщен, но я бы сейчас многое отдала, чтобы снова оказаться в платье Валентины в эту же секунду. Конечно, по испуганному и растерянному выражению моего лица Ян мог бы об этом догадаться сам, но я уже не оборачивалась, не искала его, неуверенно подняв взгляд на своего похитителя. Точнее – на этот раз я пошла за ним сама.

– Наша первая встреча, – шепотом сказал он, когда мы начали кружиться в танце, – желаю за нее извиниться.

Это, как и многое другое, я не ожидала от него услышать.

– Я уже забыла о ней, – зачем-то вру после недолгой паузы. Вероятно, не вижу смысла отвечать что-либо другое. Претензии и обвинения предъявлять не стану, потому что, естественно, боюсь ответной реакции, которая может оказаться абсолютно любой.

Я совсем не знала его, не могла предвосхищать его поступки, хотя после моих снов, честное слово, он в некоторой степени стал мне близок. Точнее не он, а вот тот Константин из грез – добрый, улыбающийся, открыто и искренне любящий кого-то. «Некую девушку, которая не является мной», – твердо сказала себе я.

Тем не менее, я не знала, что ему еще сказать. У нас не было и не могло быть общих тем. И единственное, что вертелось на языке, пока мы двигались в безмолвном танце – это кем была для него Алена и что с ней случилось. Но вместо этого я сказала, совсем не планируя:

– Мне жаль, что нечто нехорошее, произошедшее давным-давно в твоей жизни, заставило тебя поступить со мной подобным образом.

Я просто надеялась, что это не звучало грубо. Я правда была искренней. Но так же и не понимала: я что, пытаюсь проявить к нему сочувствие? Но ведь он виноват. Виноват передо мной. Ничто не оправдает похищение. Я ведь не заражусь, в конце концов, этим синдромом жертвы, странным интересом к своему похитителю, Стокгольмским синдромом88
  Психологический термин, дающий определение травматической симпатии, возникающей между жертвой и агрессором в ходе похищения, угрозы жизни, захвата в заложники. Под воздействием сильного эмоционального переживания жертвы в ряде случаев начинают сочувствовать своему похитителю и всячески оправдывать его действия.


[Закрыть] или как его там.