Текст книги "Цвет ночи"

12.Владыка преисподней

Брякнули цепи – Константина подтолкнули вперед, поравняв со мной. Мы вместе замерли напротив Смога. Черный дух выглядел так, словно глубоко ушел в себя и стоял, не шелохнувшись. Был тихим, погруженным в свои мысли, отрешенным. Таким, каким часто представал передо мной и остальными, лишь иногда выходя из этого состояния, лишь иногда проявляя эмоции. Не удивительно, потому что это место навевало на него самые ужасные воспоминания в его жизни. Наверное, картина случившегося прямо сейчас снова проносилась перед его глазами. То, после чего он стал таким, какой есть, чуть не сойдя с ума. Или все же сойдя… Здесь, в стенах этой комнаты умерла Алена, после чего Константин находился в заточении пол века, и в последствии был расщеплен собственным отцом. И воскрешен матерью. Здесь Константин стал олицетворением ужаса и самой смерти, худшей, безобразной ее стороны. Благодаря этому месту он навсегда сроднился с ней.

Мы стояли с ним рядом, я почти что касалась его плеча своим, и мы оба смотрели на Чернобога и на его детей позади, застывших в противоположном конце зала. Я с горечью осознавала, что не только мое появление здесь, в аду было тем, что пошло не по изначальному плану Яна. Чернобог застал их здесь, когда они пытались проникнуть в тюрьму, где содержался Троян. Он застал их здесь, либо кто-то из цмоков или туросиков, служивших Смогу, перехватил их, обрекая стремление освободить Трояна на неудачу.

И теперь мы с Константином застали их разговор с отцом посередине, невольно прервав его. И Смог, повернувшись спиной к остальным, всецело приковал свое внимание к Константину.

– Не прибыл ли ты сюда, мой падший отпрыск, чтобы наконец искупить свои грехи? – спрашивает Смог, соблюдая клятву больше не называть его собственным сыном, как и всех остальных, кроме Александры. – Или пожаловал, чтобы свершить новые?

Белый свет пустоты, струящейся из глаз Чернобога, из прорезей в шлеме, под которым клубится непроницаемая тьма, ложится на мою кожу. Этот свет словно осязаемый, я ощущаю, как он скользит, обдавая меня холодным прикосновением, как он ползет по моему лицу, по шее и ключицам, как трогает ладони; мое сердцебиение учащается и становится тяжелым от ощутимого перепада температур – раскаленного воздуха пекла, словно невидимого пламени и ледяного взгляда, жалящего морозом. Прожекторы его глаз озаряют мою кожу холодным светом, но я не знаю, смотрит ли он на меня с любопытством или с безразличием, как на незначительную песчинку вселенной.

– Что побудило тебя, Константин, явиться в место, откуда ты был изгнан? – голос Смога был ровным, стальным, безэмоциональным. Но в то же время его слова звучали режуще, рассекали знойный дымный воздух, как хлыстом. – Что же побудило тебя встать на колени перед тем, кого ты избрал более не нарекать отцом?

Метал снова оглушительно брякнул: резким движением туросик потянул на себя цепь, заставив Константина тронуться с места, споткнуться и упасть, припав коленями о пол, прямо у ног Чернобога. Именно так, как тот пожелал секунду назад.

– Ты нашел себе новую игрушку, – продолжил он, сухо выговаривая фразы, – из-за которой снова решил страдать.

Кажется, он имел в виду меня. Он не понимал, он думал, что я новая возлюбленная Константина.

– Неужели, ты так ничего и не понял за столько столетий? Неужели не уяснил урок? Посмотри, каким жалким ты стал спустя все эти годы. Даже более жалким, чем был.

Константин по-прежнему молчал. Выжидающе или ненамеренно – не знаю. Но его взгляд был направлен вниз, прикованный к рубиновому полу. Сложно было понять, ранили его слова Чернобога или нет. Возможно, Константин не проронил ему ни слова в ответ, потому что попросту абстрагировался от происходящего, пытался сделать то, что хорошо умел, не обнажая своих настоящих чувств.

– Смог, оставь его в покое, – послышался иной голос – твердый, уверенный, не менее ледяной, чем у правителя пекла, пугающе похожий на принадлежавший самому повелителю ада. Это был голос Яна, стоящего позади в плотном оцеплении мрачных туросиков и цмоков. Он называл отца строго по имени и никак иначе. – Происходящее касается только нас с тобой.

Смог бросил через плечо, не поворачиваясь к нему:

– Я знал, что рано или поздно ты вернешься сюда.

И проигнорировал требовательную просьбу Яна, продолжая сверлить пылающими глазами вынужденно склонившегося перед ним Константина. Униженного. Разбитого и поверженного. Не Чернобогом, нет. А собственными воспоминаниями и собственной болью.

– Твоя мать сотворила тебя тем, кого невозможно убить. Сотворила против моей воли, ослушавшись. Ты мог стать самым могущественным, самым совершенным существом во Вселенной, однако этим не воспользовался. Все, что ты выбрал – растратить эту немыслимую силу, это преимущество впустую. В итоге Морана создала самое бесполезное, самое жалкое, самое гнусное существо, которое лишь потакает собственным желаниям. Которое лишь бездумно гоняется за призраками собственного никчемного прошлого, бесцельно мучает и убивает. Думаешь, я не видел тебя все это время? Думаешь, не наблюдал за твоим новым обликом? – Прожекторы ледяных глаз застыли бездвижно в одной точке на склоненной голове Константина, на затылке – на лысом черепе с разлагающейся плотью. – И хорошо, что внутри тебя нет должной внутренней силы, хорошо, что ты столь слаб характером, ведь иначе ты погубил бы все миры своей черной, уродливой сущностью.

Мне хотелось кричать. Гнев распирал мои ребра. Владыка пекла так ужасно говорил о нем. Но Константин… Пусть он оступался. Пусть он не был хорошим. Точно не был. Но и не являлся настолько плохим. По крайней мере, не по своей вине, не по собственному выбору. И тем более не Смогу было его осуждать. Не тому, кто сам совершал слишком много неблаговидных поступков.

– Ты сделал его таким, Смог, – отрезал холодно Ян. – Когда-то Константин был самым добрым из нас. Самым чистым. Самым… человечным. Ты это знаешь. И именно это ты веками пытался уничтожить в нем.

Тон Яна сквозил неприкрытым обвинением.

– Этого монстра создал не я, – произнес Чернобог, отрицательно покачивая головой в шлеме.

– Не называй его так! – полным твердости голосом предостерег Ян, бесстрашно не уступая отцу.

Не важно, были ли эти слова правдой или нет. Но Ян защищал младшего брата. Безапелляционно. Защищал от того, кто точно был хуже. Сильнее. Опаснее. Могущественнее их всех.

– Ян, – растянул его имя Чернобог, поворачивая к нему голову и переключая на него свое внимание, – ты ведь никогда не был таким жалким, как младший брат. Даже сейчас, когда провел столько времени среди людей. В тебе много от моей породы. Слишком много. И я знаю, каких неимоверных усилий тебе стоят попытки отрицать наше сходство. Вижу, как сильно ты стремишься быть не мной. Быть не тем, кем должен являться по праву своего происхождения.

Владыка пекла угрюмо усмехнулся. Его голос сквозил будто разочарованием, будто отказ Яна от послушания, отрицание своей сущности и места в семье и в пекле разбивает несуществующее сердце Смога. И он продолжил:

– Пытаешься выдать себя за человека? Думаешь, самоотверженное благородство, которому ты научился у людей, тебе поможет? Кого-то спасет? Неужто желаешь защитить его? Осчастливь меня, скажи, что людское милосердие, эта слабость, все же не до конца пропитала твою бессмертную драконью душу.

Я знала, что скорее всего Яну очень хотелось бы произнести, что Константин сам может себя защитить. Но каждый из них, и даже все вместе они были практически бессильны перед отцом. Ян молчал, плотно сжав губы в тонкую нить. Храня внешнюю непоколебимость, пряча свои эмоции глубоко внутри, не выпуская ни одну их них наружу.

Глаза-прожекторы Чернобога оторвались от него и сурово легли на Константина. А затем, внезапно перебрались на меня. Мое тело сковала невидимая тяжесть, молниеносно опустившаяся на плечи, и неровно забилось сердце – словно нечто коснулось его и сжало, словно нечто осязаемое проникло внутрь меня и завладело контролем над ним, заставляя его сокращаться неправильно. Я изо всех сил напрягла легкие, чтобы сделать как можно более глубокий вдох и попыталась успокоить свое разыгравшееся воображение, не поддаваясь страху, но это не срабатывало.

– А она? – с медленной презрительной интонацией вопросил Чернобог.

Прожекторы скользили по моему силуэту, разглядывая меня, но уловить выражение лица Смога из-за маски было невозможно.

Он вопросил, прерывая паузу:

– Неужели это новая глупая человеческая привязанность? Как нелепо. Разве ее существование не делает бессмысленной твою прошлую жертву, Константин? Ты едва ли не лишился своей жизни из-за смертной возлюбленной. А теперь оказалось, что вечная любовь к ней растворилась за десяток жалких веков, не оставив и следа. Ты остался невредим, а ее навсегда не стало, твоя мать в итоге не простила мне твое убийство, и все равно через время ушла от меня, братья и сестры приняли твою сторону, покинув семью, а расщепленная человеческая девчонка уже ничего для тебя не значит. Это ли не поступок играющего мальчишки? Незрелого. Эгоистичного. Взбалмошного, каким ты был всегда.

Я затаила дыхание. Чернобог думал, что я новая возлюбленная Константина. За все время этого разговора Ян ни разу больше не взглянул на меня, стараясь не привлекать ко мне лишнего внимания, но это не помогло. Чернобог явно не знал, кто я такая и зачем нахожусь в нави, и первым и единственным логичным для него объяснением было то, что я здесь из-за Константина.

– Ты предпочел не называться моим сыном, но не мой ли долг как настоящего отца, избавить тебя от позора, от очередной беспечности твоих поступков? Не я ли должен направить тебя на путь истинный? Возможно, хотя бы на этот раз ты отблагодаришь меня.

Проходит быстрая секунда, за которую я почти не успеваю сообразить, что произошло. Слышу громкий пронзительный крик издалека, еще не понимая, кому он принадлежит, а когда чувствую острую боль, стремительно расползающуюся по правой стороне тела, осознаю, что визг – мой собственный. Память быстро воспроизводит случившееся, рефлекторно, давая мне увидеть все с опозданием – Чернобог коротким кивком отдает приказ туросику, державшему меня, а лезвие ножа вдруг отнимается от моей шеи и точным ударом мгновенно вонзается в правое бедро.

Я чувствую сталь под своей кожей, в раскаленных от горячей боли мышцах, в пульсирующей кровоточащей ране, чувствую, как лезвие продолжает двигаться внутрь моего тела, втыкаясь в кость. Сердце стучит бешено и громко, заглушая мой новый вопль. Боль заполняет собой все, и я закрываю глаза, видя теперь перед собой лишь ослепляющие вспышки белого света, вместо того, что предстало моему взору мгновение назад: лишь помню, что Ян сорвался с места. Константин был не рушим, но Ян…

Чернобог тут же сделал мне еще больнее, в ответ на первые же шаги старшего сына по направлению ко мне, чтобы остановить его – владыка пекла выставил вперед руку, сжал ладонь в кулак, и мое сердце зажали тиски. Это не было игрой моего воображения, не знаю как, но он будто на самом деле вонзил пальцы в мою плоть, крепко стиснув трепещущую сердечную мышцу, и теперь я пребывала в обжигающей тьме, наблюдая за взрывающимся белым светом, догадываясь о том, что если Ян может влиять на разумы, подчиняя их себе, то причинять лишь одной мыслью боль – уникальная способность Чернобога.

Вот, почему Тьма избрала его править адом. Потому что такова его сила. И эта сила, вызвавшая мои громкие крики, заставляет Яна остановиться, так и не приблизившись ко мне, потому что так работает шантаж. Подчиняясь, мой дракон замирает вдалеке – и боль отступает, отливая волной, и крики сменяются тяжелыми стонами отчаяния. У меня даже получается приоткрыть глаза, поднять тяжелые веки.

Синие электрические молнии разъяренно мерцают рядом с Яном, но он не может направить их в Смога, потому что попросту знает, чем это обернется – туросик убьет меня за полсекунды, а в следующую – расщепит Смог, потому что это требовало мизерных усилий. И столь печальный очевидный факт сковывал Яна, почти так же, если бы его поместили в клетку, как если бы сковали его душу. Смог полностью контролировал его сейчас, шантажируя мной, даже не прикасаясь ни к одному из нас, лишь подняв свою руку.

Ян молчит, стиснув зубы. Вижу Валентину, Алексея, Гая – бледных и будто виноватых. Опустошенное недвижимое лицо Константина, стоящего на коленях, направленное в пол.

Реакция Яна, то как он мгновенно двинулся ко мне в моменте пытки, когда все остальные, особенно Константин остались на месте – сбивает Чернобога с толку, действительно сбивает. И Чернобог быстро понимает, что ошибся. Я важна не для Константина, а почему-то для Яна. Чернобогу не надо объяснять – он начинает догадываться.

В глазах Смога воспламеняется праведный гнев. Прожекторы больше не светят белым, а отливают оранжевым, плавно переходя в красный. А затем становятся снова цвета пустоты.

Константин его больше не волновал.

– Мне стоило поинтересоваться, чем ты занимаешься в яви все это время, – процедил Смог, глядя на Яна, и задумчиво хмыкнул: – Значит, человеческая оболочка что-то значит для тебя…

Владыка пекла посмеялся, горько, едко. Угрюмо. А затем в его голосе послышался новый запал энергии, урагана зла.

– Что же это? – вопросил он. – Жалость? Негодование из-за того, что пытают твоих питомцев? Порыв знаменитого людского благородства?

– Ничего необычного, – ровным тоном произнес Ян, храня непоколебимость, защищаясь ею, словно броней. – Она просто человек. Оставь ее в покое. Девушка невинна и попала сюда случайно. Нет смысла причинять ей вред.

Ян продолжал делать вид, что мы друг другу никто. Ни разу его взгляд не скользнул на меня, обнажая тревогу. У него хорошо получалось управлять своими чувствами и мимикой, но, кажется, отец хорошо его знал. И что-то не давало ему покоя, рождая подозрения.

Смога заинтересовали его слова и его необычное поведение несколькими мгновениями ранее, и желая получить ответ, он молниеносно снова обернулся на меня, вскинул ладонь и моментально сжал ее в кулак. Острая боль пронзила мое сердце, непереносимая и жгучая, словно его сжимали изо всей силы. Боль ползла от сердца к рукам, животу, спине, шее и челюсти, охватывала голову, всю поверхность кожи и даже глаза. Она ежесекундно усиливалась. Реальность блекла, зрение отказывало – расплывался зал и силуэты. И только слух не переставал функционировать, я отчетливо слышала свой собственный истошный вопль, переходящий в бесконечно долгий крик, длящийся как мне казалось несколько минут, пока невидимая сила владыки ада безостановочно терзала меня. Еще чуть позже я услышала, различила голос Яна, больше не ровный, не хладнокровный, не безэмоциональный. Этот голос гневно приказывал меня отпустить, а затем, спустя несколько новых волн страданий, обрушившихся на меня, уже просил: «Пожалуйста, прекрати… Пожалуйста… Смог… Хватит».

Когда я распахнула глаза, то увидела Яна стоящим напротив отца. Плащ Смога был слегка воспламенен, но огонь затухал. Как и синие гневные искры, мелькающие около Яна, скорее всего направившего на него свою силу. Но безрезультатно. Чернобог снова не дал ему приблизиться ко мне и не дал себя остановить, скорее всего увеличивая мое страдание в ответ на любые действия Яна, как и в прошлый раз. И теперь Ян мог лишь просить его перестать. Чернобог получил то, что хотел, легко и непринужденно, не прилагая для этого слишком много усилий. И добивался своего: Ян послушно отвечал ему на поставленный вопрос о том, кем я могу являться для него, но без слов, а своими действиями. Они были красноречивы.

Никто из стоящих рядом из его братьев и сестер не отреагировал так, как Ян. Делать вид, что ему все равно, ничего не предпринимать, когда меня пытали на его глазах – не получалось. Ледяная глыба рухнула, на его лице были ярость и сожаление, и настоящее горе, и извинение, пылающие там для меня. Эти эмоции не угасали даже сейчас, когда сила Смога покинула мое тело. Ян не мог больше скрывать свое переживание за меня.

Каким-то образом я не умираю прямо сейчас, мне даже удается как-то вынести происходящее. Моя рана на бедре липкая, горячая и пульсирующая, все тело неустанно ноет, охваченное агонией, но я все еще жива. Только не знаю, надолго ли. И мне так жаль… Словно я ощущаю вину за то, что ранена, за то, что мне плохо. За то, что я смертная и могу чувствовать это страдание. Не хочу, чтобы Ян беспокоился за меня. Не хочу, чтобы видел мои мучения, лишенный возможности и попыток мне помочь. Не желаю быть его слабым местом перед отцом, стремящимся причинить ему боль любой ценой.

Ян уже не пытается скрыть чувства, это бесполезно. Он поднимает голову и в упор, с уверенностью смотрит в глаза своему отцу, и взгляд выражает не обеспокоенность или страх, а сосредоточенность, и даже вызов. Он полон яркой ненависти к правителю ада.

Смог в разочаровании, качает головой.

– И что же это сейчас было? – хрипло цедит он, и из его горла вырывается короткое раздосадованное рычание.

– Может быть – любовь? – просто отвечает Ян, медленно и плавно, с неким нарочитым удовольствием произнося эти слова, сощуривая синие глаза. – Любовь к человеку, Смог. Как тебе нравится такой вариант?

– Какая это может быть любовь, Ян? – вопрошает тот, не доверяя его словам. Решая, что Ян говорит их специально, чтобы разозлить.

Или же боясь им довериться?…

– Вы не соразмерны. Ты – чистокровный дракон. Ты мой наследник. Ты самое высокомерное, высокородное существо, что есть во вселенной. Что для тебя может значить просто человек? Ничего! И не для тебя!

Ян коротко, с надменным видом усмехается, наблюдая за тем, что замечаем мы все: Смог действительно боится, что подобные слова его старшего сына, на которого он когда-то возлагал самые большие надежды, окажутся правдой, и словно сам пытается убедить себя в том, что это ложь.

– Нет, не для меня, – вдруг качает головой Ян, неожиданно соглашаясь с отцом.

Не вижу лица Чернобога, но слышу, как скрипят его зубы. Ни то от излишнего напряжения челюсти, ни то от режущей ухмылки. Из-за шлема не было видно подлинной реакции.

Его дети продолжали молчать. Цмоки и туросики, наполнявшие зал смотрели на своего повелителя, внимая каждому движению. А я смотрела на Яна. Его последняя фраза была блефом, и это понимали лишь единицы из находящихся здесь. Он пытался подыграть Чернобогу, заставить его поверить в то, что я ничего не значу ни для него, ни для одного из них. Тем более Чернобог и сам жаждал в это поверить. И мне кажется, у Яна получалось.

Чернобог тронулся с места и направился к Яну ближе. Мой дракон оставался недвижим, а лужа крови подо мной на полу растекалась шире, на что я уже мало обращала внимание.

– Этого мне и стоило от тебя ожидать, ведь ты не твой лишенный чувства собственного достоинства младший брат, – отчеканил Смог, замерев перед Яном, обнажая свое одобрение.

Но, не смотря на его слова, плотный воздух вокруг него зарябил, словно закипая, будто рядом сгущался, зарождаясь гнев.

– Хотя как раз от тебя… Чего же мне стоило ожидать от тебя, Ян? – произнес Чернобог с деланной задумчивостью.

С каждой новой фразой он повышал голос.

– Если так подумать, то ты тот, кто первым посеял раздор в нашей семье. Все размолвки всегда начинались с тебя. Ты первым отвел своих братьев и сестер в явь, показал им тот поганый мир. Ты первым проникся к людям, полюбил людей. Когда-то у меня были надежды на тебя, не побоюсь этого слова – сын. Ты был моим любимцем, ты же это знаешь. Я долгое время прощал тебе абсолютно все, каждое непослушание, каждую оплошность, закрывал глаза на ошибки, оправдывал до последнего. Но ты… Ты тоже пал, не так ли?

Рука в черных доспехах взмыла к Яну, и указательный палец обвиняющее уткнулся в его грудь. И голос Смога понизился, превратившись в злобное шипение:

– Всего несколько веков назад ты хладнокровно отрекся от брата, не восприняв его союз со смертной всерьез, запретив ему быть с ней, отказавшись помочь им сохранить их малодушную любовь.

Если бы на нем не было маски, я бы подумала, что он ухмыляется, потому что его голос был пропитан едким удовольствием.

– А теперь что-то мне подсказывает, что на этот раз ты сам попал в собственную ловушку. Что теперь ты сам на его месте.

Кровь капала из моей ноги, я теряла жизненные силы и способность удерживать равновесие. Рука туросика, у которого я была в заложниках буквально помогала мне хоть как-то устоять на ногах, не давая упасть. Соображала я плохо, но все же понимала, что Чернобог преувеличивает масштаб трагедии, сравнимая меня и Яна с Константином и Аленой. Это совсем не одно и то же, и было безрассудством со стороны Яна не поправить его.

Однако, я могла предположить, что мой дракон получает своеобразное удовольствие вводя Смога в подобное заблуждение, что являлось безрассудством не меньшим. И это наталкивало на мысль, что разум Яна к этому моменту уже был не столь холоден, как обычно, а охвачен эмоциями.

– Еще одна глупая привязанность к человеку, к смертной оболочке, – изрек повелитель пекла. – Еще одна привязанность еще одного моего сына. Мои дети сплошное разочарование! – протянул он с ярким отвращением в голосе и, делая паузу, переведя в этот момент свет глаз-прожекторов на Константина, добавил: – Но какова ирония! Разве это ли не высшее правосудие? Константин, отродье мое, можешь возрадоваться! Твой старший брат заплатит. Его настигнет отмщение. Ты же хотел ему отомстить, за то, что он не защитил вас тогда? Признайся – я не буду тебя ругать.

Слова Смога были совсем не добрыми. Они заставляли холодные мурашки бежать по моему телу. Все, что говорил Смог, все, что бы не собирался сделать – было пугающим. В нем бурлило слишком много зла. И подобное существо действительно было прародителем моего Яна? Я не могла в это поверить.

Я вспоминаю красные глаза Яна в видениях, когда он выходит из самой черной тьмы в момент своего рождения. Он, правда, был похож на отца. Когда-то. Но у него был выбор стать другим и он им стал. Ян изменился. Да, что-то в нем осталось: высокомерие, властность, повелительность, достоинство, но они были иными. Не приносящими боли, страданий, вреда. Душа Яна была соткана из тьмы, но она пропускала свет. Он пришел в этот мир не имея выбора, кем являться, но решил стать иным. Был рожден сыном жестокого, часто несправедливого властителя кары, но сам принял решение быть кем-то другим. Кем-то лучшим. Лучшей версией своих родителей.

– Хочешь я докажу тебе, что ты не способен любить? Хочешь, докажу, что ты на самом деле не питаешь слабости к человеческому миру? Что ты заблуждаешься, Ян? Хватит обманывать себя. Я тебя знаю. Ты идешь против меня специально, потому что любишь это делать, возможно, даже веришь в то, что сейчас придумал, но хватит этой лжи.

Смог не отступал. Его сильно задела реакция Яна. На секунду я поняла, что Ян тоже причинял ему огромную боль. Ян рушил все вековые надежды и чаяния отца на своего первенца.

– Что если я предоставлю тебе выбор, от которого ты не сможешь отказаться? Если дам шанс выбирать между всем человеческим миром и лишь одной этой смертной, кого бы ты хотел, чтобы я оставил в живых?

Последовала недолгая молчаливая пауза.

– Согласен ли ты, что я помогу, снова спасу твоих любимых людей от волколаков, но умрет лишь она? Какая на самом деле у человеческого мира цена для тебя? Какая цена у нее?

– Ты серьезно? – раздраженно переспрашивает Ян.

– Да, вполне, – с удовлетворением растягивает слова Смог.

– Мы не будем играть в эту игру, – бесцеремонно и с пренебрежением снимает предложение мой дракон.

Однако, Смог выставляет руку вперед, готовясь снова нанести мне вред.

– Я предлагаю тебе честную сделку: спасти мир людей или всего одну его представительницу прямо сейчас. Ты потом сам им расскажешь, что пожертвовал ею. Или расскажешь ей, что пожертвовал ее миром. Но тебе так или иначе придется снять лживую маску добродетели.

Кажется, это изощренная разновидность его пыток. Смог не шутит. Мы все здесь в его плену. Он предводитель драконов, они прямо сейчас смотрят на нас. Он тот, кто вел древнюю войну с волками. Он тоже их ненавидел и до сих пор не помог своим детям потому, что хотел, чтобы они сами к нему пришли просить о помощи. И они явились. С неожиданным подарком – мной. И теперь он мог диктовать свои условия, сделать то, что хотел сотворить с волколаками, и воспитать детей одновременно. Он и так собирался вступить в войну, просто выжидал.

Смог гнул свою линию. Странное предложение помощи и сотрудничества. Но, наверное, в их семье это было в порядке вещей. Где-то там по миру яви сновали волки, которых он ненавидел, но прямо здесь и сейчас находились его непослушные дети, которым следовало преподать урок. А между ними – люди, которые гибли, пока боги решали свои дела, тянули время. Не считая жертв, развлекались. Между ними была и я.

Владыка пекла ждет выбора, команды своего сына, на чаше весов стою я и явь, охваченная войной. Он не шутит. Здесь он убил Алену. Я видела, как это происходило, он сделал это. И может сделать со мной. Прямо в следующее мгновение.

– Смог… – неопределенно протягивает Ян, до сих пор не называя отца отцом.

И не дожидаясь его следующих слов, владыка пекла снова начинает меня пытать.

– Смог! – раздается громкий голос Яна.

Я проваливаюсь в забытье.

Оказываюсь в каком-то безразмерном пространстве.

Странно, но мне не больно. Ничего не вижу, но и не содрогаюсь от страданий. Уже умерла? Нет, это что-то другое.

Меня качает на невидимых волнах или словно… на руках. Ощущаю знакомый запах, однако он не ударяет мне в нос: я просто его помню и знаю, что он сейчас рядом. Аромат дыма и хвои, мха и влажного леса, спелой брусники. Так странно. Как будто…

Не припоминаю, чтобы у Яна раньше получалось проникать в чью-либо голову на расстоянии, подобно Моране. Но скорее всего именно это сейчас и происходит. Это он. Ведь иначе подобное невозможно.

Я с трудом дышу, болтаясь где-то на гребнях невесомости, мое сознание словно не в теле, охраняемое преградой, не дающей мне вернуться в физические ощущения и боль. Но если это действительно Ян, то я попытаюсь поговорить с ним, не зная, услышит ли он меня.

Ян прямо сейчас может закончить войну. Не смотря на абсурдность происходящего. Да, я не должна была подобное говорить, но обстоятельства складываются так, что я должна. Ведь это самое логичное, что только может сейчас быть, но Ян явно не разрешает себе даже подумать о таком исходе. И я мысленно транслирую этот образ. Надеясь, что он его увидит. Ян может заручиться помощью отца, если… Если позволит Смогу сделать то, что тот собирался. Вот так и решалась судьба мира – в зале, полном народу, с показательной казнью, растягивая удовольствие, с упоением властью. И для победы над волками я больше не была нужна. Каков шанс, что Смог вообще позволит мне выбраться отсюда невредимой? Он все равно не отпустит меня. Я это понимаю. Но понимает ли Ян? Подобно Алене, моя участь известна. Она словно была определена, как только я спустилась в ад. Я знала, что умру. Рано или поздно. И скорее всего – рано. Глупо отрицать этот факт. Я отчетливо это понимала. И если этим воспользоваться, Смог поможет расправиться с волками, даст огромное войско, что жило в недрах ада или усмирит, в конце концов, свою сестру Дивию – это лучше, на что можно рассчитывать. Но придется лишь пожертвовать мной. Ведь мы до сих пор даже не знаем, где спрятан лунный камень, в котором заключена энергия Живы, способная одолеть Дивию. Всего-то нужно пожертвовать мной.

Я уже и так истекаю кровью. Мои легкие обожжены этим раскаленным воздухом пекла, у меня мало сил. Мое сердце бьется громко, раскалывая грудь и очень медленно выталкивая из вен последнюю оставшуюся кровь. Оно вот-вот может остановиться. В любую секунду. Если прямо сейчас Смог перестанет меня пытать, я все равно умру. Мое человеческое тело не выдержит долго, я это чувствую. К тому же в том мире – в яви – меня больше ничто не держит. Родители мертвы. Родственники почти все тоже. Дедушка… Друзья… Они справятся без меня, как и справлялись за все время моего отсутствия. Ведь они и так думают, что я мертва, как и родители. А благодаря мне, моей жертве, над их головами может рассеяться ночь и снова взойти солнце. Они не узнают боли от рваных укусов волков, не узнают новых смертей, не потеряют близких. Если я пожертвую собой, то они будут лишены этого ужасного опыта.

И какой-то частью своего разума я все же понимаю, что ставя Яна перед таким выбором, Смог не имеет в виду просто мою смерть. Он имеет в виду расщепление. Как и с Аленой. Навсегда остаться в аду? Нет. Звездным небом. Возможно, после смерти родителей я даже хотела исчезнуть. Навсегда. Возможно, я больше не видела смысла существовать, но все-таки какая-то часть моей души, самая малая, не могла принять такой конец. И поэтому мне было страшно. Страшно, как любому живому существу. Мой инстинкт самосохранения заставлял меня желать выжить, и я уговаривала себя, что правильнее поступить иначе. Правильнее пожертвовать собой. Уговаривала, но едва ли у меня получалось. И я жалела, что неожиданно и невольно обнажила эти мысли перед Яном, если он действительно слышал меня сейчас.

Смог вдруг отпускает меня. Я возвращаюсь в реальность.

Ян молчит, его братья и сестра тоже. На его лице каменная маска и неясное мне выражение. Сейчас он больше напоминает того Яна, который представал передо мной в видениях. Яркие красные глаза, в них полыхает само пламя ада.

На самом деле. Это был не сон – они налились алым светом в реальности, как у Константина, как у волков, стерев былое ультрамариновое доброе мерцание. Жестокость. Непроницаемость. В нем было мало чувств сейчас. Он холоден как лед. Безмолвен, и явно не жаждет использовать шанс окончить войну, предоставленный Смогом.

Если он действительно был в моей голове, то слышал, что я говорю, о чем я думаю, и знает, что я права. Но противостоит этому. Продолжает противостоять. Хотя сейчас не время для подобного.

Я хочу крикнуть: «Ян! Очнись! Действуй!», попытаться убедить его пойти на эту сделку. И Смог будет вынужден ему помочь. И я произношу это. Но мой голос такой слабый и сиплый, такой тихий, что я будто просто беззвучно шевелю губами. У меня нет сил, во мне слишком мало жизни даже для того, чтобы короткое звучание вырвалось наружу из легких. Меня уже почти не существует. И слова застревают в моем горле.

Ян твердо смотрит на отца и ждет.

Смог осуждающе качает головой.

– Какие новые интересные способности у тебя появились за время твоего отсутствия дома, – замечает Чернобог, как мне кажется, с некой неподдельной гордостью.