Текст книги "Цвет ночи"

Мой шаг остановился, я замерла в ожидании. Взмах широких крыльев породил порыв ветра, обдавший меня пекельным зноем, и дракон, оттолкнувшись от земли, вдруг поднялся в воздух, пролетая мимо, проносясь над моей головой, устремляясь ввысь. Неожиданно покидая меня, не поворачивая в мою сторону головы. Уносясь все дальше и дальше, не оглядываясь.

А я лишь безмолвно смотрю ему в след, провожая, стараясь не обращать внимания на холод и тоску, которые мгновенно рождаются в моей душе от того, что он меня оставляет. Пытаюсь концентрироваться на облегчении, которое, как мне кажется, он испытывает прямо сейчас, осознавая, что, наконец, по-настоящему свободен. Даже если это означало оставить меня, потому что подобное давало ему возможность оставить позади то, что произошло в замке между мной, им и его отцом. Оставить пытки, мои крики, смерть и расщепление, которые меня ожидали, грубый предательский шантаж – все то, что бередило и ранило его душу. Сегодня он обретал долгожданную свободу, пусть и через боль. Мой дракон был выпущен на волю. Когда-то ад приковал его, но Яну нужен был свет, какой-то другой, кроме алого. И сегодня у него появилась надежда начать дышать полной грудью.

Я стою так с минуту, вглядываясь в багровые тучи, пока сзади не подступает Валентина.

– Ну и куда он, туросики его побери? – недовольно протягивает она. – Я что ли должна тебя нести?

– Нет, это сделаю я, – отвечает знакомый голос.

Рядом появляется Гай. Приблизившись, он сильными руками обхватывает меня, прижимает к себе и шепчет, что рад видеть меня целой и почти невредимой.

– Яну нужно немного времени, – произносит он. – И к тому же оставшаяся без попечения самая большая тюрьма во вселенной – лишь часть забот. Здесь полно цмоков, которые лишились предводителя. Ему необходимо с ними поговорить и отправить часть из них на войну.

Действительно, ведь Смога больше не было. По крайней мере, на свободе. И пусть Константин взял на себя его функции в тюрьме – на всем этом красном безразмерном участке земли, заполненном поселениями и деревнями, кишащими душами, которых истязали, пусть правил костомахами и теперь туросиками, но были еще и другие полномочия. Где-то здесь жило множество драконов, их кланы и семьи. Как и в нави. Все же, именно Ян был старшим сыном отца. Этого никогда не изменить. Он уже командовал ими в прошлых битвах, командовал и теперь теми, кто был более отдален от Чернобога и проживал вечность в нави. И, похоже, эта часть не отягощала его душу, не сковывала ее. И сейчас остальные цмоки, которые были здесь, в каком-то смысле нуждались в нем. Мне было необходимо его отпустить и двигаться дальше.

И прежде, чем Гай обернулся в медведя, усадив меня к себе на спину, я взглянула на Константина и попросила подождать.

Я должна была попрощаться с ним. Я этого хотела. Потому что пусть и невольно, но нечто теперь связало нас друг с другом.

Передо мной стоял тот самый черный дух, тот, кого нарекли Кощеем, кто почти убил меня при знакомстве и в итоге – все-таки спас. Тот, кто спустился за мной в пекло, превозмогая свою душевную травму, в место, которое причинило ему наисильнейшую боль в прошлом, которое разделило его жизнь на «до» и «после», навсегда отрезав путь назад.

– Спасибо, что пошел за мной, – благодарю его, неожиданно признаваясь самой себе, что больше искренне не таю злобы за обстоятельства нашей первой встречи.

И если ранее не имела однозначного ответа на то, как именно к нему отношусь: боюсь ли его или сочувствую, а потому – против воли, оправдываю, то теперь, отчетливо понимаю, что вопреки всему, во мне зародились по-настоящему теплые чувства к нему.

– Не за что, – просто отвечает он своим потусторонним голосом.

Я догадываюсь, что, скорее всего, это наша последняя встреча, что возможно, не увижусь с ним больше никогда, только если в результате неправедных поступков не попаду в итоге в ад.

И не знаю, что правит мной сейчас, но я вдруг спрашиваю:

– Если после смерти Тьма направит меня сюда, займешься моей душой сам? Не отдавай меня на растерзание туросикам, пожалуйста.

Возникает пауза, и я начинаю жалеть, что это сказала, но после слышу недолгий низкий смех.

– Нет, – отвечает он. – Лучше сделаю тебя демоном. Научу пытать, будешь служить мне. Если Ян не вернется, можешь стать моей невестой и править со мной пеклом.

Теперь уже смеюсь я, коротко, но по-настоящему. А может, просто нервно – не знаю.

А Константин продолжает хранить спокойное, нерушимое выражение лица, словно вовсе не шутит, и ни его белые волосы, ни ровные приятные черты не появляются в конце; верный себе, он остается таким, какой есть, тем, кем он стал, пройдя собственный, очень извилистый путь. И как ни странно, сейчас, в своем на первый взгляд ужасающем облике, он больше не кажется мне отталкивающим или некрасивым. Каким-то образом теперь мне удается смотреть сквозь его внешнюю оболочку, словно она прозрачная, словно в ней нашлась какая-то трещина, обнажающая его бессмертную душу. Эта прореха образовалась тогда, когда я узнала его поближе. И в глубине его личности, несмотря на то, что все хорошее и светлое в нем методично и насильственно истребляли веками, осталось нечто прекрасное – маленькие тлеющие угольки прошлого Константина, способного на положительные поступки, и я надеялась, что эти угольки не угаснут окончательно. Пусть он уже никогда не станет, не обратится в того улыбчивого и доброго парня на берегу озера, искренне и сильно любящего свою Алену. Но и тот, кем он был сейчас, не виделся пугающим монстром. До этого дня, точнее этой бесконечной ночи, он был потерянным и раненым созданием с затуманенным разумом и спутанными мотивами, но сегодня он обрел силу. И больше не был одинок. Больше он не станет бродить в отрешенности по темному лесу, оттолкнув от себя даже своих костомах, в бреду, в безнадежных поисках утерянной, отобранной любви. Хотя я знала, что он всегда, сколько будет существовать сама вечность, будет ее помнить – свою Алену.

Глядя на него, я на секунду подумала о том, не слишком ли полномочия, которые возложил на него Ян велики и тяжелы, но – нет. Знаю, что душа Константина, такая, какой была сейчас, требовала подобной деятельности. Он будет справедлив. Он будет здесь к месту. Он – олицетворение смерти, с которой сроднился. Несомненно, он справится.

Что же касательно самого Смога… Что могло для них всех измениться в контексте вечности касательно отца? Многое. Вплоть до того, что через тысячелетия их отец может перемениться, стать другим. Стать лучше. Возможно, стать для них настоящим отцом, каким всегда должен был быть. А, возможно, не станет никогда. Смотря, что из него выкует Константин. Сможет ли тот, оставляя позади страдания, причиненные Чернобогом, помочь ему преобразиться? Возможно. Но следующие ближайшие тысячелетия и даже отдаленные, будут выглядеть именно так, как сейчас – их отец будет томиться в клетке, в которой раньше запирал своих детей.

Гай протянул мне руку. Константин коротко кивнул на прощание, я сделала то же самое в ответ. И послушно двинулась к его брату. Шла, оборачиваясь несколько раз, как будто страшась, что облик скелета, обтянутого сожженной кожей, лохмотьями и цепями, забудется – как будто это было возможно. Как будто я хотела его помнить, а не бесповоротно забыть.

До сих пор не зная, где Ян, я следовала с его семьей прочь из ада. Оказавшись у озера, полного Тьмы, осознавая, что желая вернуться в навь, мне придется болтаться в нем, наполненном живым дымом, и набирать его в легкие вместе с водой, я сожалела, что пришла в сознание, и что Валентина решила так рано привести меня в чувство. Но выбора не было – и вместе с Гаем я смело шагнула во Тьму.

Когда мы очутились на другой стороне озера, в нави, когда нашли Кинли, который укрылся на верхушке дерева и ждал нас, напуганный и в то же время обрадовавшийся нашему возвращению, когда битва с волками кончилась и они были повержены, когда мы мчались все дальше и дальше от берега и настигли местности, усыпанной пожолклыми листьями, переносящей нас из зимы в бескрайнюю осень, где среди берез прятался деревянный большой дом с террасой, огражденной тонкими резными колонами, с уютной гостиной и низкими потолками, с коврами на полу и горящим очагом, и расставленными повсюду восковыми свечами, со срубленной рождественской елью, украшенной стеклянными игрушками, и повсюду разносился запах цитруса, сладковатой корицы и мяты – я поняла, что мы заканчивали там, откуда начинали.

Мы вернулись в дом, куда меня принесли, когда я была без сознания после того, как меня в одиночестве в лесу, одурманенную действием заклинания Дивии, нашли три брата. Это был дом, где я впервые увидела Роксолану, и где повсюду витал ее запах, а ее самой – уже не существовало. Здесь еще оставалась какая-то еда, которая уже была непригодна для употребления, кроме хлеба, который почерствел, но не покрылся плесенью, и вина, окислившегося, потерявшего вкус и изменившего цвет, и не успевших испортиться фруктов.

Здесь нас уже ожидала Вольга с детьми. Костомахи, коих отправил за нами Константин, стали убираться со стола, оставив лишь булку, плоды и вино, и мы, в частности я и Кинли, а так же Юлия и Юрий, обедали или же ужинали под плавный танец пламени. Вокруг нас мелькали разговоры между Вольгой, Алексеем, Гаем и Валентиной. За окном шелестела листва и слышались шаги – там бродила Александра, не находя в себе желания либо смелости сидеть с братьями и сестрой за одним столом. Она оставалась на улице вместе со многими другими цмоками, которые переправились сюда с нами, потому что прошлое прибежище драконов было обнаружено и полуразрушено. Теперь они охраняли это место – бывшее обиталище Роксоланы.

Здесь воссоединившиеся Троян с Живой, наконец, могли побыть вместе, в тишине, вдвоем, обмениваясь фразами любви, раскаяния и прощения.

Нам было необходимо залечить раны и собраться с мыслями, и понять, где находится лунный камень. А еще подождать Яна, который собирал цмоков пекла, чтобы те двинулись в бой. Но у меня не было надежд, что я полностью приду в себя, пока не выберусь из мира мертвых. Пусть мое тело и окропили мертвой и живой водой, уже не в первый раз, но она не могла до конца излечить меня. Слишком долго я уже пребывала в мире духов, слишком долго вдыхала вязкий разряженный воздух, и мое тело слабло, держась из последних сил, израненное и вымученное неоднократно.

Когда я перекусила и выпила забродившего вина, и сидела, выдохшаяся и дрожащая в мокрой одежде, устроившись у распаленного камина, поглаживая Кинли, свернувшегося клубком у меня на руках, мое состояние заметила, как ни странно, Валентина и отвела наверх, в комнаты Роксоланы, чтобы помочь переодеться. И после, когда я облачилась в одно из множества похожих друг на друга черных платьев, которые так любила хозяйка этого дома, Валентина приказала мне поспать. Ян все еще не вернулся, и мы не знали, что делать дальше, а потому в запасе имелось немного времени, чтобы отдохнуть.

Я устроилась в той же самой комнате, в которой уже просыпалась однажды. Здесь так же, как и в тот раз потрескивали поленья очага. Здесь было то же самое меховое пушистое одеяло, широкая кровать и окно, у которого я стояла долго и нерушимо, и смотрела на лес, пока Кинли мирно спал на постели.

Я ждала Яна, долго и самозабвенно, пребывая в легкой беспричинной тревоге. Скрестив руки на груди, согревая себя и успокаивая, устремляла взгляд в лес, мельком пробегаясь по множеству незнакомых драконов, но не находила среди них моего Яна. Шли минуты, и казалось, часы – а его все не было.

Сдавшись от холода и усталости, я все же легла в постель, укрывшись, однако, продолжая дрожать. И не могла уснуть, не могла позволить себе сомкнуть глаз, ждала его, переживая. Когда услышала снаружи знакомый характерный хлопок, то встала и снова посмотрела на улицу. Там желтый цвет листьев, укрытых ночью, рассеивался голубыми молниями, мерцающими в плотном клубящемся паре.

Он вернулся.

Я смиренно следила за тем, как он входил в дом, не замечая моего силуэта в окне, затем оторвалась от подоконника и ринулась подобрать свою меховую накидку, сохшую у камина. Она все еще была влажной, и, оставив ее, я двинулась к выходу, чтобы спуститься к нему, но дракон резко оказался в моей комнате сам, отворив дверь, у которой мы столкнулись.

Его ультрамариновые глаза, наконец, ложатся на меня, после бесчисленных раз избегания за ушедший долгий вечер. И теперь он смотрит открыто, безотрывно, в упор.

Ян многое пережил сегодня из-за своего отца. Давний конфликт, который больно ранил его еще раз, прежде чем разрешиться. И я не знала, что он думал или чувствовал по этому поводу, но его взгляд был тяжелым и… уставшим. И мне было не важно, какие вещи до этого ранили меня саму, но я двинулась к нему, чтобы утешить. Чтобы поддержать того, кто постоянно заботился обо мне.

Мы шагнули навстречу друг другу, и он обнял меня так крепко, как не обнимал никогда. Я уткнула свое лицо в ворот камзола и позволила Яну вцепиться в меня, сжать себя сильнее, чем было нужно, не протестуя от перебитого дыхания.

Он опускает голову, тяжело выдыхает у меня на плече, нависнув всем телом надо мной. Я глажу его по черным волосам, пропуская их через пальцы, по плечам, спине, и мне кажется, что мой сильный дракон дрожит. Его широкая горячая ладонь проводит по моим еще не высохшим волнистым прядям на затылке, по моей шее сзади, несколько раз ненавязчиво, мягко. И я чуть поворачиваюсь, устремляю на него взгляд, заглядываю с переживанием в его глаза, желая не увидеть в них боли. Мы были близки в этот момент, как никогда. И теперь внимали дыхания друг друга.

И в этот момент, когда я пытаюсь отмести раздумья о пережитом нами прочь, Ян чуть склоняется, находит моё лицо своим, и я не успеваю осознать, как он целует меня.

Я ощутила его губы на своих. Это было непривычно. Это было искренне, и сделано будто машинально. Я знала – этот жест означал то, что он рад, что я в порядке. Ведь до этого момента я долго не была в безопасности. И сегодня он чуть не потерял меня навсегда.

Наш поцелуй уже не был похож на тот неловкий, который состоялся у меня дома на кухне, словно в прошлой жизни. Этот был другим. Обличающим трепетное, тёплое желание, разливающееся у меня внутри. Желание быть рядом с ним. Быть одним целым, говорить не на языке слов, а по-другому, безмолвно выражая чувства, которые я имела к нему. Родства, благодарности, привязанности, сопереживания, поддержки. Волнения друг за друга. Наша близость сейчас не знала преград и границ. Не имела рамок. Не облекалась в форму. Она просто существовала и была естественной. Это было так же просто и привычно, как делать вдохи. Пронесённая сквозь всю мою жизнь, наша близость не имела начала и конца, не давая полного понимания того, что мы делаем.

А затем мы вдруг оба словно запутавшись в своих мыслях, в своих страхах, в своих чувствах, прижались друг к другу ещё сильнее, вопреки всему, желая большей взаимности, большего, чем имели от своей привязанности сейчас, от своей безусловной, не поддающейся определению, любви.

Оторвавшись от моего лица, Ян подхватил мое уставшее тело, будто я была совсем беспомощной, и понес к кровати. Бережно уложил рядом с собой, укутал в мягкое меховое одеяло. Дракон был теплым, с необычайно удобным плечом, к которому я прислонила голову, с уютными объятиями. Я ощутила, как моей макушки утешающе коснулись его губы. И замерли на волосах.

Как и сказала Валентина не в том дело, что он не позволял себе любить. Хуже: он был уверен, что не способен на глубокую привязанность. Да, он дракон, но его одолевали совершенно обычные проблемы. И пока он всех держал на расстоянии – ему было проще. Ведь если приблизится к кому-то – то лед растает, и единственная опора разрушится. Но сейчас он был ближе, чем когда бы то ни было, наверное, потому, что слишком много раз меня терял. И теперь ему было проще меня не отпускать, чем находиться в постоянном поиске и переживании за мою судьбу.

Сон стремительно одолевал меня, и когда сомкнулись веки, я слабым голосом пыталась убедить его в том, что мне некогда спать. Что нам нужно найти лунный камень, в котором была заточена часть души и сила Живы, и что нам нужно отправляться в явь. На что Ян мне ответил, что пока понятия не имеет, где спрятан этот камень, ведь ни разу за время нахождения в нашем доме или в том, где родилась моя мать, он не ощущал никакой магической энергии с подобной мощью. И потому, пока у него нет никаких идей, я могу немного отдохнуть.

А затем он сказал:

– Ты же не думала, что я дам тебе погибнуть сегодня?

Он спросил это, шепча. Он возвращался, становился моим прошлым, собранным, сильным драконом, обхватывая меня руками, обволакивая, будто до сих пор защищал, будто мне все еще что-то угрожало.

– Я хотела этого, – призналась я, внимая жар от прикосновений его горячей драконьей кожи к моей. Слушая свое утихомирившееся сердце, в котором все стало на свои места после его возвращения сюда.

– Знаю, я слышал твои мысли, – сказал он. – Но сейчас не буду тебя за это ругать. Не буду. Просто не делай так больше, пожалуйста.

Его голос все еще полон сожаления и тревожен. Он винит себя.

– Я все исправлю, – тихо произносит он, – я постараюсь.

Не уверена, что именно он имеет в виду на самом деле. Говориь ли только о том, что уже произошло, или… касалось ли это как-то Тьмы, в которую я окунулась, о которой они беседовали с Трояном и Константином? Может быть. Но со мной все было в порядке. Я жива. Я цела. Невредима прямо сейчас. Нави никак не удавалось убить меня, а я не сдавалась. И когда тревога начала подбираться к моему сердцу, я безжалостно оборвала эти мысли. Думать сейчас о загадочной Тьме и о том, что она приготовила для меня, было излишним, когда имелось так много других, насущных проблем.

И в эту ночь Ян больше не отходил от меня. Когда я спала, он лежал рядом. Моя голова покоилась у него на груди. И я давно не ощущала такого всеобъемлющего покоя. Физического и душевного. В эту ночь я мирно спала рядом со своим драконом. И мне не снилось вообще никаких снов.

13.Порубежный мир

Охватившая навь темнота не развеялась, когда я проснулась, небо не прояснилось, на него не пролился утренний свет. Полнолуние было сплошным и неуходящим – холодный серебряный свет бил мне в глаза, ослепляя не слабее солнца.

Ян разбудил меня всего через пару часов после того, как я уснула. Он извинился за то, что у нас нет чуть больше времени для того, чтобы я как следует набралась сил, и с момента моего пробуждения, с момента, когда он вернулся ко мне после того, как мы все были в плену у Смога – он больше не отходил от меня ни на минуту.

Он держал меня за руку, когда мы шли по коридору, стены которого подпирали спрятанные в тенях костомахи, когда спускались по лестнице. Он поцеловал меня в лоб, коротко и ненавязчиво, когда объявил, что мы прямо сейчас должны вернуться не просто в мир живых, в мир людей, в явь, а прямо ко мне домой – туда, где на ферме, в полночь на мое совершеннолетие началась вся эта мрачная история, вынудившая нас с Яном отправиться в навь; туда, где на моих глазах волки убили мою семью и драконов в вольерах; туда, где было положено начало вечной ночи. Ян сказал, что, скорее всего, камень Живы, подаренный тысячелетие назад моим предкам, находится именно там. И избегая напрасной траты времени на подробности, мы без промедления отправлялись в путь. В мой обычный мир.

Уходя, покидая деревянный уютный дом Роксоланы, нерушимо стоящий под сенью желтых деревьев, мы быстро прощались с Вольгой и маленькими полудраконами, которых Алексей в сопровождении отправил в пекло к Константину, к его костомахам, к туросикам, склонившим свои головы перед новым правителем ада, в место, которое пугало и отталкивало волков своей сутью и значением. А также мы простились с Триглавом – он был вынужден расстаться с Живой и отбыть в их дом в вырае, чтобы укрыться в его стенах на случай, если мы все же сможем одолеть Дивию и развеять чары ночи, ведь лучи солнца, всходящего на небосводе, могли его убить снова, и двое воссоединившихся возлюбленных не хотели проверять, отправит ли наложенное проклятие снова его душу в ад или на этот раз уничтожит, расщепив навечно.

Обернувшись в свою драконью сущность, Ян несет меня над лесом, мы стремительно преодолеваем расстояние, приближаясь к границе, настигая рубежа. С нами этим путем следует пурпурный и асфальтового цвета цмоки, грифон на его перистых крыльях, и несется множество воинственных драконов, разверзая низкие облака и тучи, а где-то внизу, ломая кустарники и деревья – рыжий медведь вместе с моим Кинли, уцепившемся за шерсть. И неустанно по пятам следует ветер, ураганный шторм, в который превратилась Александра.

Рубеж нас встречает непроглядной мглой, здесь сама Тьма окрашивает необъятное пространство в бесконечную черноту, скрывая облик полной луны, стирая огни горящих звезд. Глаза цепляются за столб дыма, за застывшие в бездвижии клубы, соединяющие высь и твердь. Этот столб, устремленный в озеро, оканчивающийся первозданным водоворотом, приковывает мое внимание, заставляет вспомнить о чем-то важном, о том, что еще неизвестно и не окончено для меня, заставляет всплывать в моем разуме немой вопрос о том, что означали слова Яна, Константина и Трояна, когда мы были в пекле, тревожащихся за меня, нырнувшую и искупавшуюся в этой Тьме.

Мы пролетаем над толпами людей, точнее того, кем они стали после смерти, оказавшись в нави, кем они были на самом деле; пролетаем над душами, идущими навстречу своей судьбе, собирающимися и ждущими у угольного оттенка воды. Пролетаем над деревянными, небрежно сбитыми ящиками, над своеобразными гробами, под ветхими крышками которых спали, страдали, вспоминали свои прошлые жизни те, кто прямо сейчас проходил процесс искупления. Одетые в белое сущности, надзирательницы, слуги Мораны – предвестницы – бродили между рядами расставленных на побережье гробов, они бродили по этому кладбищу, безмолвно выполняющие свою нескончаемую работу. Слух улавливал звуки – шипения и бурления. Резкий запах серы ударял в нос. Река Смородина кипела под Калиновым мостом. После того, как мы пересекли его, пролетев мимо, когда река начала удаляться, бездонная мгла отступала. Дорога, такая знакомая мне, словно я шла по ней лишь вчера, вилась тонкой лентой вперед, и я знала, куда она ведет. Последний пункт назначения, преодолев который я навсегда выберусь из места, наполненного навками, земляного зловония мертвецов, вязкого непрозрачного воздуха, почти лишенного кислорода. Выберусь из места, которое постоянно лишало меня сил.

Дракон начинает снижаться, обращается в человека в свободном падении у самой земли. Пар затмевает мое зрение, тело вертится в невесомости несколько секунд, и я оказываюсь на руках у Яна. Он осторожно ставит меня на ноги. За нашими спинами приземляются остальные.

Ян переплетает наши пальцы и ведет к меня к дому, возвышающемуся перед нами, одиноко стоящему на опушке леса. Возле него, у калитки, нас ждет женщина, облаченная во вполне современную человеческую одежду – в шелковый фиолетовый пеньюар, выгодно подчеркивающий достоинства ее фигуры. Ее руки скрещены на груди, лицо, чуть прикрытое черной челкой и растрепанными ветров прядями волос – недовольное.

Диана. Плотно сжав губы, она молчит. Не сводит горящих глаз с Яна и упорно делает вид, что не замечает меня. Шевелит губами, намереваясь что-то сказать, но вперед нас выбивается силуэт в пурпурном пышном платье и явно специально задевая плечом Диану, не говоря ей ни слова, даже не здороваясь, в ворота проходит Валентина. Диана отшатывается и шипит. Я сразу же вспоминаю, как Валентина отзывалась о ней в нашу первую встречу. Валентина была сама не ангелом, но недолюбливала ее. Не знаю почему, но они, вероятно, знакомы очень много лет. Мгновение – и мое плечо через плотную ткань платья царапают когти. Это Кинли приземляется на него.

Я ежусь, когда прохожу мимо Дианы; Кинли чуть выгибается и выпускает когти, я слышу его негромкое рычание, и меня окатывает теплом горячего воздуха, выпускаемого им из ноздрей. В моей памяти воссоздается исказившееся гримасой злости лицо Дианы, когда она душила меня в ночи, когда пыталась меня убить, желая съесть, разделив трапезу напополам с туросиком, приведшим меня сюда. Вероятно, Ян понимает это, и чуть сильнее сжимает мои пальцы, до сих пор не выпуская моей ладони.

Диана следует прямо за нами. Ее голос бьет нам в спину. Она негодует по поводу толпы, которую Ян привел в ее дом, не очень вежливо предлагает им всем отправиться к другому проходу, потому что она уже успела устать от навязчивых посетителей в виде волколаков. Сообщает, что думала, что Ян вернется раньше, и что надеялась, что я уже мертва.

– Уверена, что не наоборот? – спрашивает Ян, чуть повернув голову в сторону, бросая через плечо, подсказывая: – Надеялась, что я вернусь раньше, и думала, что Ава мертва?

– Нет, я не ошиблась, – цедит она.

Крыльцо озаряется ультрамариновым светом глаз Яна.

«Она надеялась, что я уже мертва», – повторяю про себя. И пытаюсь сделать глубокий вдох, но не получается.

– Власть сменилась, – вдруг отчеканивает Валентина, оборачиваясь, – сейчас в пекле правит Константин. И получить место в свободной клетке для тебя теперь реально, как никогда. Если мой старший брат будет, как обычно с этим медлить, прикрываясь вашей… давней дружбой, об этом позабочусь я.

Не знаю, защищала ли Валентина меня или просто хотела задеть Диану, но это подействовало. Та умолкла.

Мы оказываемся у порога дома. Прямо здесь, в незапамятном прошлом стеной горел огонь, зажженный Ягиней, и я задыхалась от дыма, в то время, как Ян приказывал ей меня отпустить. Позади нас доносилось множество шагов, удары ног, словно небольшого войска о брусчатку.

Диана выбилась вперед и вела нас на второй этаж, в злополучные комнаты, из которых я едва ли выбралась живой. Отворяется дверь в спальню с черным высоким камином, исписанным узорами и лепниной из угольного камня, с выгравированными фигурами людей на нем. Его вид будил в теле не самые приятные ощущения. Здесь не так давно я буквально горело заживо, перемещаемая между двумя мирами.

На поверхности камина стояло два подсвечника с пылающими свечами, ваза с одинокой, завядшей розой, песочные часы и череп… Теперь я на сто процентов была уверена, что настоящий.

Комната стремительно наполнялась цмоками. За моей спиной слышался и голос Гая. Цветочный запах Живы, тянущийся из ее благоухающего поместья в вырае, распространялся вокруг.

– Ну и? – спросил Ян, обращаясь к Диане. – Долго нам еще ждать?

– Все необходимое перед тобой, – раздраженным тоном ответила она.

Правая бровь Яна удивленно поползла вверх.

Ягиня закатила черные глаза и шагнула к камину, выполняя безмолвный приказ цмока, как само собой разумеющееся. Мое сердце сделало несколько беспокойных ударов; в прошлый раз взаимодействие с камином меня, Дианы и Яна принесло мало приятного. Но чтобы сейчас не происходило, я просто обязана через это пройти, в первую очередь потому, что очень хотела домой.

Пальцы Дианы потянулись к стоящим на его поверхности предметам, и остановились на песочных часах. Легким движением она откупорила на них крышку и протянула вещицу мне. Я недоуменно посмотрела на Ягиню, пока ее взгляд оценивающе скользил по нашим с Яном сомкнутым ладоням, и растерянная повернулась к дракону.

– Горсть песка, – объяснил он. – Просто зачерпни и съешь немного.

«Довольно странно», – подумала я, не находя взаимосвязи между переходом из мира мертвых в мир живых и песком из часов.

Ян вдруг отпустил мою руку. Кто-то, подступивший сзади, снял с моего плеча Кинли – скорее всего Гай, ведь другому он бы в руки не дался. И я поняла, что пора действовать. Сунула пальцы в стеклянную колбу, взяла щепотку и затем поднесла к губам.

Соленый и мягкий вкус. Немного, секундой позже, отдающий перцем. Я замерла в ожидании, что нечто сейчас произойдет. Не знаю, как, но я перемещусь из этого мира в другой, в свой. Однако, ничего не происходило. Я по-прежнему видела Яна, значит, оставалась здесь. И все, что чувствовала – это как песок в моем рту начинает чуть сильнее жечь язык, словно он был пропитан чем-то острым.

Диана сунула часы мне в руки, эту наполненную колбу, настойчивым взглядом давая понять, что я должна продолжать, а сама вернулась к камину, склонившись над топливником. Я снова погрузила пальцы в серую крошку и еще раз поднесла содержимое ко рту. Снова этот соленый, несколько приятный вкус. Но в этой раз я ощутила запах… Жженый, терпкий, напоминающий… Золу? Или пепел?

«Пепел? – повторила я про себя. — От чего…»

А затем запнулась.

«…или – чей?»

Мгновенно мой взгляд взмыл ввысь, на покоящийся на кромке камина череп.

Губы и язык защипало. Желудок скрутило, он отозвался болью. Я попыталась отшагнуть, силясь выкинуть из головы пугающее предположение, борясь с желанием вытянуть язык и приняться вытирать его, все еще машинально удерживая часы в руке, но Ян не позволил мне сдвинуться с места, взяв за локоть.

– Просто съешь его, Ава, – глухо, настойчивым тоном шепнул он мне на ухо, догадавшись, что я все поняла.

И пока я тяжело дышала, мысленно упираясь, Диана отстранилась от топливника и выпрямилась. Теперь она держала в руке две большие зачерпнутые горсти серой пыли. Потухшего праха. Останков чьей-то сожженной плоти. Жертвы. Человеческой?… Пепел просыпался на пол, когда она тянулась к моему лицу, когда я пыталась отшагнуть назад, когда Ян сжав пальцы на моем локте силой удерживал меня, непреклонно следуя процедуре и безучастно наблюдая за тем, что собирается сделать со мной его подруга, не пытаясь меня защитить.

Диана впечатывает горсть праха в мое лицо. Она буквально кормит меня им, силой удерживая ладонь. Буквально душит. Он проникает внутрь моего рта при глубоком рефлекторном вдохе. Мое горло наполняется пеплом. Я вдыхаю его носом, он обволакивает небо, спускается в пищевод, наполняет желудок. Прах везде, он внутри меня. Я чувствую тошноту, чувствую разгорающийся острый жар. Прах горячий и словно воспламеняется внутри тела. Он – как живой огонь, поджигает мои внутренности. Я задыхаюсь, замечаю, как теряю равновесие, как комната начинает кружиться и темнеет, как кричу от боли, от того, что сгораю изнутри. Падаю в мрачную бездну, едва осязая подхватывающие меня руки Яна. Но они вдруг исчезают, и я окунаюсь в черноту, теряя сознание. Я отключаюсь.

Открываю глаза – лежу на полу, и надо мной стоит Диана и никого больше. Комната абсолютно пуста. Ее угольные глаза упрямо сверлят меня недобрым выражением. В горле чешется и скребет. Кашляя, размазываю пепел по лицу, пытаясь в судорожном порыве стереть с губ. В это время она делает ко мне шаг, и я начинаю в нервозности отползать, машинально, не зная, что ей нужно – еще раз накормить меня сгоревшими человеческими останками или воспользоваться моментом, пока мы одни и завершить то, что не успела ранее – убить меня. Между нами вдруг проявляется фигура Яна. Преграждая ей путь ко мне, он в полном спокойствии легким движением отряхивает пепел с плеча камзола и протягивает мне руку. Я не поднимаюсь, это он ставит меня на ноги, он вытирает мне рот широкой ладонью, он отправляет Диану немедленно принести мне воды.