Текст книги "Нулевой том (сборник)"

– Действительно, – сказала Люся.

Подруга улыбнулась.

Все представлялось Кирюхе иначе. «Вот только чего она не отстанет», – думал он про подругу.

Они повернули и стали гулять обратно.

– Это ваше общежитие? – спросила Люся.

– Да. Вон мое окно…

– А этот мальчик – высокий такой, – на танцах с нами знакомился… его, кажется, Гена зовут?

– Да.

– А он с вами живет?

– Кто?

– Гена.

– Нет.

– А где его окно?

Кирюха ткнул пальцем.

Разозлился: «Что она из меня дурачка-то делает?!»

– А из окна нашего коридора, – сказал он, – видно вашу парадную. Моя дверь как раз напротив уборной. Так я всегда смотрю, когда хожу туда, на вашу парадную – вдруг вы идете?

– Неужели? – ледяным голосом сказала Люся.

После этого они уж и вовсе молчали. И Кирюха снова чувствовал, что он в тягость, что все это ни к чему, что он зря унижается, что Люсе хочется от него отделаться.

Они присели в сквере.

Запрещенные приемы
^{(Окончание)}

– А мне так надоело общежитие, – разорвал молчание Кирюха, – что я сплю и вижу, как бы мне войти в жилую комнату. Вешалка в передней, ноги вытирают, подушечек целая гора на кровати… А вообще-то я ненавижу подушечки. Все мечтал к кому-нибудь зайти, к вам, что ли… А вас-то и дома нет.

– Это не трудно – зайти, – процедила Люся.

– А то вот день рождения близко, а справить негде. Как вы думаете?

Люся молчала. Она сидела, проглотив аршин. Смотрела на носки своих туфель. И вся фигура подчеркнутая.

– Что вы такая каменная? – сказал Кирюха.

– Обыкновенная.

– Вся вы какая-то неестественная. Я что, вам надоел?

– Нет, отчего же.

– А мне все кажется, что вам вовсе невмоготу меня терпеть, – продолжал Кирюха.

Люся пожала плечами.

«Насколько ей, подлой, проще», – думал Кирюха.

– Тогда хоть не делайте такое лицо. Или скажите прямо – я уйду.

– Зачем же, посидите.

«У-у-у-у!»

– Странное у вас лицо, – сказал Кирюха. – Темные волосы, а на носу – веснушки. Вообще у вас жутко много веснушек. Ой, если присмотреться!..

– Ну и пусть! – сказала Люся.

– Отчего же, я очень люблю женщин с веснушками. Ренуар тоже любил.

– А я не люблю!

– И нос у вас какой-то странный. Горбатый. Хотя вы не еврейка. А лицо круглое.

– Какой есть, такой и есть.

Люся злилась. Кирюхе было все равно. Он чувствовал свою взвешенность в этом мире.

– Отчего же, – сказал он, – я очень уважаю горбатые носы. Это порода. А у вас нет родственников благородных кровей?

Люся молчала, окончательно окаменев.

Подруга рассматривала Кирюху с интересом.

– У меня тоже был горбатый нос. Сломали бутылкой. Видите шрам? Нет, вы все-таки посмотрите.

Люся молчала.

– А вы, случайно, не полуполька?

Люся молчала.

– А то все девушки, которых я когда-либо знал, были полупольки. У меня была одна знакомая, ну просто поразительно на вас похожая…

– Вы мне уже говорили про эту вашу знакомую, – сказала Люся.

– Неужели? А между тем она была полуполька – ее отец был польским графом. А я вам говорил, что я сам – тоже граф? Серьезно. Это по матери. А вот по отцу…

– И про графа… – сказала Люся каким-то неожиданно низким голосом.

– Правда? Неужели на танцах? Я, однако, не терял времени. Ну и пьян же я был тогда!..

– Нет, тогда вы были трезвее.

– Ну, что вы! Я трезвый всегда такой.

– Тогда вам лучше пить.

– Вы так считаете? Это все от смешения крови. Так, значит, вы не полуполька? А во мне тридцать семь процентов немецкой крови…

– Говорили!!! – Люсин голос стал еще ниже.

– А у вас низкий голос. Вы не поете? Нет, впрочем, вы не поете. Я вспомнил, что слышал, как вы напевали. Вы тогда каждую мелодию стремились пропеть мне на ухо. Это было поразительно! Я не слышал оркестра. Нет, вы не поете. А зря.

– Р-р-р-р!

– Странно, странно… Все я, оказывается, вам говорил. А про отца я вам не рассказывал?

– Все, все говорили!! Он умер, когда вы должны были родиться. Жаль, что он не умер до того, как он встретил вашу мамашу!..

– Что вы говорите?.. Неужели я такое говорил…

– Да!! Он был министром Временного правительства…

– Боже мой! – хохотал Кирюха. – Он был гардеробщиком и был расстрелян за шпионаж в пользу Японии. В этом больше реализма. Впрочем, чтобы вас успокоить, скажу, что он жив и сейчас и никогда гардеробщиком не был. Он бросил семью, сбежал в Африку, где теперь служит негусом, имеет сто семьдесят семь жен и четыреста черных детей. Я вижу, у вас дурные нервы. И вы не умеете вести себя с молодыми людьми. Чтобы сохранить ваше драгоценное здоровье, я ухожу. Пишите письма! Ждите – я приду к вам справлять день рождения…

И он помахал ей ручкой.

Физкультура

«Нельзя так опускаться, – думал Кирюха. – Ничто мне теперь не мешает: ни парни, ни девки…

Начнем. Потом втянемся понемногу.

Было время, занимался ведь спортом, языком…

Какая у меня была фигура!

Лицо изменится – похудеет, обветрится…»

И он записал на листочке:

1. Разминка утром и вечером (купить эспандер).

2. Бегать кроссы, ходить в горы (скалолазание).

3. Купаться в озере (вместо душа).

4. Бросить курить.

Написав это, он задумался и, зачеркнув, написал: «Курить, только когда действительно хочется, а не по привычке».

5. Написать домой.

6. Заняться английским.

7. Дочитать «Войну и мир».

8. Соблюдать диету.

9. Сэкономить денег на костюм.

10. Постирать носки и трусы. П…

«Одиннадцатое… – думал Кирюха. – Что же одиннадцатое?»

Эспандер он купил.

Работяги

Перед сменой Кирюхе удалось взять обед, не использовав талона. Такой обед всегда съедался с аппетитом. И вообще на обед были блинчики.

Блинчики Кирюха взял два раза.

Когда он надел и ватник, и брезентовку, и сапоги, а поверх навесил лампу, ему стало жарко. Живот гудел. Пока он поднялся по крытой эстакаде до места, где собиралась вся смена, чтобы следовать дальше вместе, он взмок как мышь.

Работяги сидели в ряд на бревне и сосредоточенно вглядывались в черный квадрат эстакады. Как зрители перед экраном или эстрадой. Кирюха из темноты увидел их раньше и понял, в чем дело. Этого он не любил, но делать было нечего…

И из черного экрана внезапно проявился Кирюха во весь рост.

– Кирюша! Кирюша! – закричали работяги.

– Ну как, отошел?

– Отошел, – сказал Кирюша.

– Ой-ой, – заливался Сеня-младший, – до сих пор смотреть на тебя не могу! Как вспомню про твою изжогу… Ой-ой! Ведь надо же, как ты рычал! Плясал прямо…

– Ну, ты… – сказал Кирюша.

– Да, ты вчера был хорош, – серьезно заметил другой. – Ты, брат, вчера наделал дров…

– Да, – сказали работяги, – это да.

– Да бросьте, – как можно бодрее попытался Кирилла.

– Да что тут бросать – было дело. А ты что, уж и ничего не помнишь?

Кирюша слегка похолодел: «Неужели и тут…»

– Не помнишь… Что же, это понятно. Начальничек-то наш, он тебе собирался задать. «Только, – говорит, – пусть посмеет прийти…»

– Да вы о чем? – всерьез забеспокоился Кирюша.

– Да, я совсем было забыл, он же велел тебе передать, чтоб ты на смену не выходил, а прямо в управление шел.

– Да ну тебя, – сказал Кирюша, – хватит врать-то…

– Ты это зря не говори, – всерьез обиженным голосом сказал работяга. – Я врать не собираюсь. Так и обидеть можно. Ты вот чем так словами-то кидаться, сходи-ка в управление… Увидишь, вру я или нет.

– Да в чем же дело? – упавшим голосом спросил Кирюша. И посмотрел на Колю. Коля смотрел ласково, чуть улыбаясь, и Кирюша вспомнил про мастера и лесника в Забайкалье.

А Сенька-младший сказал:

– Правду тебе человек говорит. Ты забрался вчера на люк, открыл и весь орт рудой засыпал. План сорвал. И с мастером крепко развоевался…

И не выдержал – залился.

– Эх, Сенька, не совался бы… Молокосос, – расстроился автор розыгрыша.

И все ржали. Долго. За все время, что терпели, сдерживались.

– Садись, Кирюша, садись, славный…

Кирюха сел. Уф-ф! Снял каску. Вытер лоб. Закурил.

Работяги затихли, стали ждать следующего.

А из черного провала выросла еще фигура. Это из их смены – татарин Кильматдинов.

– А, Кильмандинов! Мандушкин! – закричали, загоготали работяги.

А Сеня-младший не выдержал:

– Манда!! – заорал он и прямо чуть не свалился с бревна от удовольствия.

Кильматдинов привычно улыбался.

Сел, закурил.

Стали ждать следующего.

«Ну и налопался, – думал Кирюха. – Так меня уж и совсем развезет… Диета!.. Впрочем, ничего… Зато поработаю как следует. Сегодня вагон грузить: там отличная нагрузка на бицепсы и на дельтовидную…»

Вылез из проема Сенька-старый, длинный и долгоносый проходчик.

– А, бурила наш! Бурила! – кричали работяги.

Бурилу пошатывало.

– Где ж это так? – участливо осведомился Коля.

– Дом-м-ма…

– Ай да Сеня! Это ты здорово… – разноголосили работяги.

– Да у него же баба в деревню уехала.

– Ну, тогда ясно. Смотри, расскажем…

Саня-старый обвел всех взором, бессмысленная улыбка поползла по лицу.

Он снял ватник. Ватник высох за ночь и весь покрылся белыми лепешками засохшей породы. Сеня стал выколачивать ватник о стену эстакады. Белое облако пыли расползалось от каждого удара. Сколько он ни бил, пыли было столько же.

Работяги смотрели.

– Бесполезно, Сеня, – сказал один.

– Это у тебя из досок-то пыль…

Все заржали. Сеня недоверчиво оглядел сидящих, но колотить перестал. Держа ватник одной рукой на весу, он действовал другой, как щеткой. Пыли было столько же.

– А теперь пыль из ладони…

– Гы-ы-ы!

Сеня плюнул. Сел. Закурил.

«Ничего, – думал Кирюша, – после смены супа не съем. А вечером вообще есть не буду – сэкономлю. Вот сгоню вес, стану опять сухой. В форму прежнюю войду».

Между тем вылез взрывник.

– Палила! Палила!

У Кирюши смыкались веки. По телу ползала теплота.

«Палила, – думал он, – палила и бурила… По улицам ходила палила и бурила…»

– Пойдем, – ткнул его в бок мастер, – пора на смену. Ишь, молодежь, все по ночам не спите. И на работе как мухи…

И работал.

Нагрузка была и на бицепсы, и на пресс.

И на дельтовидную тоже.

Работать пришлось плотно: давали план. И к черту сдалось такое физическое развитие! И много раз хотелось бросить лопату. В конце концов, он не обязан так упираться. Но он только разгибал спину, поглядывая на Колю. А Коля, сухонький и маленький, работал ровно, чисто, без усилий – раз-два! раз-два! И Кирюша снова упирался.

А потом как-то вдруг стало легко и весело. И Кирюша с удовольствием чувствовал легкость тяжелой лопаты и пружину тела – раз-два! раз-два!

И даже не заметил, как все побросали лопаты и уселись перекуривать.

– Кирюша! Иди к нам…

– Ишь, размахался…

– Смотри, яму не вырой!

– Вагон не перегрузи…

А после перекура работать стало снова тяжело.

Но в конце концов вся работа кончилась.

И они снова долго шли по выработкам, выбираясь на поверхность.

И Кирюша так обрадовался небу, словно и не надеялся увидеть его больше.

– Подумать только – небо над головой! – сказал он Коле. – Словно из преисподней.

– Гора, она и есть гора, – сказал Коля. – Только привычка тоже много значит. Преисподняя – это точно. А вроде без нее как-то скучно…

«Надо же, – думал Кирюша, раздеваясь в гардеробе. – Все кажется, будто мы не такие, как они. А мы встаем спозаранку. Идем на работу. Вкалываем. Таскаем обеды. Напиваемся в субботу. Ай да мы! Да ведь мы работяги!!»

Физкультура
^{(Продолжение)}

Кирилл бежал по тропке в гору. Он бежал мимо последних домов. А потом домов не стало. Они как бы бежали с ним в гору, но все отставали. Их становилось все меньше, и лишь одиночки еще взбегали вместе с Кириллом вверх. Но потом и они отстали. Старуха с вязанкой попалась ему навстречу и поспешно отошла за обочину, словно от грузовика.

Кирилл побежал к стадиону. По полю бегали футболисты. Кирилл подумал, как они сейчас на него посмотрят, а кто-то приостановится и еще что-то скажет, и он перешел на шаг. Прошел, словно прогуливаясь, мимо поля. За стадионом начинался лесопарк – место гуляний, – и Кирилл снова перешел на бег. Здесь росли полноценные, не полярные ели. Их пощадили: строить ничего не стали, сделали парком.

Народу не было. Ноги, сначала бывшие ватными, теперь стали резвыми и могли бежать так, что не хватало дыхания. Кирилл знал: чтобы бежать дольше, надо не стесняться своего дыхания. Он выдыхал громко, со стоном. Пот, здоровый, крепкий, бежал по лбу, путался в бровях, и время от времени его приходилось смахивать тыльной стороной ладони.

Бежать было приятно. Ритм. Все делается само: ноги выбрасываются по очереди вперед – сами, дыхание вырывается – само, и стон, и пот.

Глаза смотрят под ноги, выбирают путь, а путь убегает под ноги – серый, ровный, – как будто едешь. Так можно бежать очень долго.

Но послышались голоса. Женские.

Кириллу стало досадно.

Но бежал.

Из-за поворота показались две девушки. Они замолкли – стали смотреть на Кирилла. Он незаметно смахнул пот со лба и побежал особенно упругими, длинными прыжками, а дыхание сделал таким легким и ровным, словно бежать ему ничего не стоило. Не обращая на девушек внимания, он пробежал мимо, еле сдерживаясь, чтоб не выпустить с шумом воздух из легких.

Девушки остались сзади, и они заговорили, смеясь и пересмеиваясь.

Над ним, над Кириллом…

Кирилл не обернулся. Когда он представил, что девушки уже скрылись, он сбавил темп и легкость бега и с трудом унимал сердце, ловил воздух.

«Сбили, мерзавки!» – злился он.

Когда он снова вошел в норму, за поворотом показались мальчишки. Замерли – сделали стойку.

«Что они сейчас из меня сделают?!» – со страхом и смехом подумал Кирилл.

Поравнялись.

Мальчишки испытующе на него посмотрели. Кирилл заискивающе полуулыбнулся им.

Мальчишки развернулись и побежали рядом.

– Дяденька, вы куда бежите? В Москву, да?

– Дяденька, а дяденька, ваша мама была лошадь?

– Дяденька…

Кирилл жалобно и заискивающе улыбался им.

Мальчишки не отставали. Мальчишки сочувствовали:

– Бедный, бегает… Вес сгоняете?

– Такой толстый и бегает…

– Как ему тяжело…

– Так трудно.

– Жирный… Жирный!

Кирилл не выдержал и бросился за ними. Мальчишки рассыпались, как дурной сон.

Побежал дальше – собрались. Назойливей, смелее.

Мальчишки не отставали. Мальчишки командовали:

– Дыши носом!

– Тяни носок!

– А ну, поднажми!

– Тяжеловоз!

– Бомбовоз!

– Говнодав!..

Кирилл больше не реагировал, и они отстали.

Лесопарк перешел в лес, а лес кончился. Вскоре начался спуск. Ноги снова побежали сами. Склон порос травой и становился круче. Из долины дохнул холодный ветерок и обдал разгоряченное тело, приятно заполз в раскрытый ворот рубашки, под мышки и по спине. В широко раскрытый рот набился тугой, плотный комок ветра, и Кириллу с трудом удалось проглотить его.

Склон становился круче. Ноги бежали сами.

И их уже трудно было сдерживать. А потом уже ноги не могли быстрее: того и гляди, не поспеют за стремительно рвущимся вперед туловищем – и кубарем.

Но спуск кончился.

Вот и речка, и тропка плавно уходит вдоль нее, по ущелью, в горы. Из ущелья тянет ветром. Кирилл бежал, сбавив скорость, переводя дух. Справа впереди был заброшенный лагерь. Серые доски высокого длинного забора где провалились, где покосились. Забор убегал волнистой линией. С него свисали рыжие пряди колючей проволоки. И на высоком столбе будка сквозила, как пустая глазница.

И все это осталось позади.

А впереди показались стреноженные лошади, серые и в яблоках. Щипали траву. Одна из лошадей посмотрела на Кирилла грустным нервным глазом и тихонько заржала. Она беспомощно вздернула передние ноги и мелко шагнула.

У Кирилла остро и тревожно защемило сердце, как бывало, когда он слышал крик петуха. Ему стало словно неловко перед лошадью, что он бежит.

И он перешел на шаг.

Да и устал он тоже.

Он отошел от речки и, цепляясь за кривые кустики, вскарабкался в лоб на гребень. На гребне ветер зло и крепко наддал ему в грудь.

Здесь ветру было просторно. Впереди, прямо по гребню, была вершина и казалась совсем близкой и невысокой, а внизу рассыпался крохотными кубиками город, и блюдце озера, и спички труб. А еще дальше, за озером, – снова горы.

Горы.

Кирилл полез по гребню. Разработавшееся тело действовало отлично. Пот обсох, дыхание выровнялось. Каждая мышца чувствовалась отдельно, чистая, звонкая, покорная, и все они вместе – как часы.

Он шел быстро, умело выбирая, куда поставить ногу, руку, снова ногу. Сейчас бы он всем доказал, что действительно не хвастал, когда рассказывал, как здорово ходит по горам. «Все бы до одного отстали», – думал он.

Рука, нога, рука, снова нога.

Он шел быстро и долго, а когда посмотрел вперед – оставалось ровно столько же.

И так было несколько раз, что оставалось ровно столько же. Потом начались «вершины»: то, что он видел вершиной, оказывалось просто изгибом гребня, а впереди – снова вершина.

Но в конце концов не осталось ничего.

Он стоял выше всего.

Он мог смотреть в любую сторону, и ровным счетом ничто не заслоняло ему взгляда.

А город совсем слился. А озеро – капля. А за теми горами – еще озеро и еще горы. И все это – без конца. И направо – без конца. И налево – без конца. И впереди – без конца. И назад – без конца.

А ветер свистит в ушах, бьет, хлещет в грудь, обнимает ноги, холодит лицо.

Кирилл стоял как бы немного внизу и смотрел на себя вверх: вот он стоит, красивый, на вершине, и ветер развевает его волосы, облегает его стройную, сильную фигуру, ударяет в широкую грудь, в открытое, мужественное, обветренное лицо…

А потом ему вдруг стало холодно, и ветер был совсем некстати, и от снежников веяло ледяным. А ноги отдохнули и стали деревянными.

И Кирилл заспешил вниз. Он спускался и спускался, и всему этому не было конца.

Под ногами подворачивались камни, выскальзывали, цеплялись за ногу. Кириллу уже не удавалось так уверенно находить место ноге, как при подъеме. Он пытался собрать себя. Но каждый раз после некоторого улучшения снова подворачивалась нога и потом уже дрожала, становилась неверной и снова подворачивалась. Это отнимало много сил, которых уже было мало.

«Всякое неравновесие отнимает кучу энергии… Главное – сохранять равновесие», – пытался внушить себе Кирилл. Но потом уже не пытался, и ноги спотыкались, подворачивались, а то их так разносило вниз по склону, что Кирилл боялся, что полетит, покатится вниз по острокаменной осыпи…

И черт угораздил его забраться так далеко, и ноги подкашиваются, и холодно, и жрать чертовски охота, и, наверно, уже двенадцать, и его не впустят в общежитие…

А потом он оказался дома, и его все-таки впустили в общежитие, а в душе даже горячая вода. Кирилл вспомнил весь путь, и спуск сократился, его даже и вовсе не было – было только ощущение силы и новорожденности и того, что все впереди и, ух, как он много может.

И Кирилл рассказал Сашке-волейболисту, который тайком, когда не видел Мишка, нарушил бойкот и разговаривал с Кириллом, и Кирилл рассказал ему о том, как он поднялся вон на ту вершину и прошел траверсом еще четыре, и все это за три часа! И Кирилл подвел Сашку к окну, за которым была белая ночь, и обвел рукой полхребта…

Было поздно, и съесть было нечего. И Кирилл обрадовался, что может соблюсти себя и диету. И, улегшись, почувствовал свое тело похудевшим, а лицо осунувшимся – все тонким, стройным, своим. Он захватил пальцами складку на животе, и она показалась ему значительно тоньше.

«Так я быстро спущу вес…» – успел подумать он. И обошелся без полагавшегося еще по программе английского, без задних ног.

Он уснул с чувством, как на вершине, когда все впереди.

Физкультура
^{(Окончание)}

«Вот встану… Разминка, – думал Кирилл, потягиваясь в постели. – Разминка, значит… Потом… Потом напишу домой. Тратиться на завтрак не буду. Позанимаюсь английским. Потом на работу, там и пообедаю…»

Потянулся. Повернулся. Утих.

«Вот сейчас разминку сделаю…»

Осилил. Встал. Начал первое упражнение.

Вошел Мишка.

«Вот гад, все испортил», – не то расстроился, не то обрадовался Кирилл. И сделал вид, что руки расставил, только чтоб потянуться.

Мыться не хотелось. «Надо сначала размяться, – считал Кирилл. – Ладно, подожду, пока он уйдет. Тем временем письмо соображу…»

Мишка все не уходил.

Дорогая мама! – вывел Кирилл.

Подумал.

Поставил в углу число.

Подумал.

Вывел в другом углу «г……..ск».

Подумал.

Отложил письмо. Взял конверт.

Надписал адрес.

И обратный тоже.

Подумал.

Хрустнул суставами: «Потом».

Взял английскую книжку. Выписал пару слов.

«Какой-то я сегодня вялый, – подумал. – Все валится из рук».

«Война и мир» тоже вывалилась.

«Крокодил» не вывалился, но кончился.

«Нет, надо сделать разминку! Расклеился! Безвольная тряпка. Размазня», – заводил он себя.

Помогло. Кирилл спустился вниз.

Там в подвале жили те, с кем он не ссорился.

– А-а, Кирюша! – закричал Сеня-младший. – Что же ты к нам редко так заходишь?

– Там у нас пол моют, – почему-то сказал Кирюша.

– Так ты посиди. А мы пойдем. Нам тут с корешом сходить надо, – подхихикнул он, толкнув приятеля локтем в бок. – А то пошли с нами. А то лучше посиди тут. Вот ключ. Спрячешь под коврик.

Ушли. Кирилл присел на кровать.

В окошке подвала проходили люди – туловища и ноги. Головы им отрезало верхним краем окна.

«Нельзя так раскисать, – говорил себе Кирилл. – Ведь уже начал вчера. Самое трудное – начать. Полдела, можно сказать. Нелепо бросать на полдороге. Надо сделать разминку… Если я их не вижу, то и они меня не видят», – подумал Кирилл, глядя в окошко.

Распахнул его. Разделся и приступил.

Раз-два! – выкидывал он в стороны руки. Хрясть-хрясть! – похрустывали суставы.

Теплота разливалась по телу. Уходили сон и вялость.

«Всех и делов! – бодро подумал Кирилл. – Главное – начать».

Приседание – раз-два! раз-два! Присядешь – к людям прирастают головы. В окошке проходили люди в рост.

Пошатываясь, почти влетели в окно двое пьяных с утра пораньше. Один из них поймал руками наличник, тем и удержался. Голова его проскочила в комнату. Он бессмысленно уставился на голого Кирилла, вращающего руками, повращал глазами, следя.

– Ишь ты! – сказал он. – Какой, спортом занимается!

– А мы – спиртом, – сказал другой.

Заржали.

– Эх ты, Ваня! – сказал первый. – Вот как надо жить по режиму. – Вытащил голову из окна, и они ушли шатаясь.

Кирилл был тверд. Он продолжал упражнения.

Раз! раз! – выбрасывал он как можно выше ноги.

Остановилась старуха с кошелкой. Нагнулась, заглянула, подперла щеку, уставилась.

– Срамота-то какая… Срамота, – кивала она головой, стоя все в той же неудобной позе.

Кирилл разозлился:

– А кто тебе смотреть велит?

– Тьфу, срамота! – Она поплелась дальше.

«И все-таки. А я все-таки». Лег на спину, поднимал туловище.

Раз-два! Раз-два!

– Смотри, смотри! – кричала девчушка лет десяти, чуть не падая в комнату. – Дяденька голый-голый… Смотри, смотри! – махала она рукой.

Подбежали.

– Дяденька голый! Голый, голый! – кричали девчушки в окошке.

Кирилл бросился к окну.

– А ну, брысь!

Рассыпались как горох. Исчезли.

Кирилл захлопнул окно.

Раз-два!

Откуда столько? Все окошко забито любопытными рожицами. Приклеилась к стеклу масса расплющенных носов, масса розовеньких языков.

– Голый, голый! – визжали девчушки. – Голо-голо-лого-ло! – сливались голоса.

– Где голый? Кто голый? – услышал Кирилл уверенный бас.

– Тьфу, пропасть! – сказал он в сердцах, схватил одежду и помчался в коридор одеваться.

«Вздумал тоже! Самоусовершенствованием решил заняться, – презрительно говорил себе Кирилл, путаясь в рукавах. – Я не ем больше мяса… Философию Льва Толстого собрался осваивать, языки изучать – подумать только! – издевался он. – Старомодность какую развел… Институтка! Красивее захотел стать… обольститель! Чтобы все оборачивались: “Ах, что за юноша…”

Да что такое самоусовершенствование? Суть физкультура. Занятие для кретинов. Разве в наше время – думать об этом! Жить надо. Надо жить. Просто – жить. И не строить себе глупых программ. “Пунктики” на бумажке записал. Еще дневнику не хватает завестись. Жить надо – есть, пить, вкалывать, любить. И никаких сложностей. Просто. Делать надо… Де-лать.

С-само-ус-с-совершенс-с-ство-ва-ва-ва-ние… – ругался Кирилл. – Самоусовершенствование и всяческая физкультура…»

И Кирилл пошел в столовую и наелся так, что гудело брюхо. Задержался у пивного ларька и выпил две большие кружки.

«Вот это да! Это славно», – грелся он на солнышке.

А когда направлялся к автобусной остановке, нос к носу столкнулся с Люсей.

– Что же вы нас забыли? – ласково сказала она.

– Да нет, что вы! – обрадовался Кирилл. – Я как раз собирался…

– Ведь у вас завтра день рождения. Вы ведь говорили? Или это не так? – заулыбалась Люся.

«Славная девка! Что это я напридумал себе…»

– Так, так, – подхватил он. – Как же, как же! Конечно, завтра.

– Так, значит, наш договор в силе? Мы вас ждем завтра…

– Обязательно, обязательно, – расшаркивался Кирюха. – А то даже обидно – день рождения… и без хорошей компании…

– А вы куда? Может, меня проводите…

– Да ведь мне на работу, – разочарованно протянул Кирилл.

– Так вы меня не проводите? – Люся кокетливо повела плечиком.

– Ой, Люся, не расстраивайте меня! Ей-ей, мне на работу. Я сам очень хочу…

– Смотрите, смотрите, как вам лучше… – увела взгляд Люся. – Ну, так мы вас ждем.

– Что значит – мы?

– Я и Валя.

– А Валя зачем?

– Она славная девушка. Очень хорошая. Она тоже очень хотела вас видеть.

– Зачем?

– Запишите адрес, это у нее.

«Здорово. Так и надо жить – брать обеими руками!» – приятно думал Кирилл, трясясь в автобусе.

По телу бегала кровь. В окно стучало солнце. За окном было весело.

В автобусе ехали все больше бодрые, жизнерадостные люди.

«А подругу… подругу как-нибудь сплавим».