Текст книги "Оленные люди"

– Я так за тебя переживал, Витя!

– А зачем за меня переживать-то? – удивился Виктор.

– Абага – страшный зверь. Услышал выстрелы… Потом воцарилась тишина. Испугался я.

– Ладно, успокойся. Ушел абага. Теперь не вернется.

– А почему стрелял? Даже олени всполошились.

– Он, как оказалось, затаился в засаде. Недалеко ушел. Залег в самой гуще молодого леса. Видно, хотел дождаться наступления ночи. Абага мог напасть на оленей или на нас ночью. Хитер и коварен он.

Подходя к зарослям, почуял, как что-то заставляет меня замедлить ход. Я остановился и стал вглядываться в каждое деревце. Валяются там несколько старых коряг. И вдруг глаза наткнулись на необычный бугор между тремя деревцами. Что-то не похож на корягу. До боли в глазах всматриваюсь. Карабин держу в руках. Коли это абага, то рано или поздно должен на меня накинуться. Он, видимо, надеялся на то, что я пройду мимо. А он тогда бросится на меня сзади. А я стою и стою. И тут мне показалось, что вижу его злые горящие глаза. Мгновенно вскинул карабин. Глаза, которые так злобно на меня смотрели, вдруг исчезли, и я замечаю, как бугор куда-то в мгновение ока скатился. Тут я не выдержал, нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел. Тут же подбегаю к тому месту, где видел бугор. А его нет. Выяснил, что тут овраг какой-то, а он туда и кувыркнулся и низом ушел. Буквально какие-то доли секунды промедлил с выстрелом и упустил абагу. Увидел его уже в отдалении, мелькавшего между деревьями. Вот тут вослед пальнул пару раз. Хотел просто вспугнуть и отогнать подальше. Мог бы еще пальнуть. Но вспомнил, что Айчима каждый патрон считает. Немного скряга он. Придется отчитаться за каждый патрон.

– Абага же осадил нас. Это же веская причина, – взмолился Байбал. Его всегда меланхоличное лицо на этот раз оживилось. Это одобрительно заметил Виктор.

– Спросит, а где тогда шкура абаги. И он будет прав.

– Так-то так. Стрельба была вынужденная, чтоб абага оставил нас. Я же живой свидетель.

– Ну хорошо. Давай, Байбал, чайку попьем. А то жажда замучила, – с улыбкой предложил Виктор.

– Чай готов. Я мигом приготовлю.

Байбал налил в кружки чаю. Нарезал лепешки. Положил перед Виктором остатки вареного мяса.

– Провизия наша кончается, как я смотрю.

– Я понадеялся на муку, которую оставил отец. Думал, испеку лепешку.

– А муку-то сожрал абага, – безмятежная улыбка осветила смуглое от солнца и воздуха широкоскулое лицо Виктора.

– Обманул, как детей, абага, – Байбал смачно сплюнул на землю.

– Он оказался ловчее, чем мы. Ты прав. Но тужить не будем. Планы у нас с тобой теперь такие. Завтра я займусь ремонтом кораля. А ты попасешь оленей. Карабин оставлю тебе. На завтра пока все. Теперь оленей на ночь на новом ягельнике привяжем длинными ремнями. Абага больше нас не станет беспокоить, – голос у Виктора был твердым, не терпящим возражений.

* * *

Первый же осмотр избы показал, что нужен капитальный ремонт. Крыша протекла. На нару в углу Виктор и Байбал с отцом сложили в ящиках зимнюю одежду: торбаза, рукавицы, меховые брюки, меховые шапки. Абага все выкинул из ящиков. Вещи, сшитые из меховой кожи, съел. Надо же, вроде погожее лето прошло. Ягод кругом много. Ищи, находи и лопай, сколько влезет. А этот на готовое позарился. Старик Гаврила повесил на гвозде впрок полкуля муки. Медведь и муку слопал. Парни явно приуныли. До первых заморозков осталось немного времени. А там и зима грянет. А во что им одеться тогда? Не во что. Просто беда… «Ладно, поживем-увидим. Что-нибудь да придумаем», – подумал Виктор. Решили навести порядок. Всю посуду собрали и сложили обратно на полки. Печку поставили на место. Трубу, затоптанную зверем, еле-еле выпрямили. Нары подправили. Пол вымели. Медвежий помет соскребли. Весь мусор в куче с разорванной, выпотрошенной меховой одеждой вынесли и сожгли. Все, к чему притронулся зверь, непригодно для ношения.

Крышу починили обтесанными жердями. Там, где протекло, потолок с наружной стороны сначала обложили сухим мхом. Этого добра в оврагах много. Затем поверху насыпали толстый слой земли. В основном пошла глина. Крышу бы заново перекрыть современным материалом, а где его взять? Никто даром не даст. У самих же оленеводов нет денег для покупки.

Снаружи все щели и пазухи бревенчатых стен обмазали глиной. Дверь отремонтировали. Окна только остались. Печь затопили. Нагрели воды в двух уцелевших старых ведрах. Пол тщательно вымыли. Сломанную ножку стола заменили. Байбал удивлялся сноровке Виктора.

Потом пошли бродить по реке. Она русло меняет ежегодно. Искали более-менее глубокий водоем. Нашли подходящий в нижнем течении реки. До него от избы километра три. Когда вода замерзнет, распилят лед по размеру и вставят в окна. Где теперь найдешь оконные стекла или пленку? Просто так их теперь не найдешь. Хоть так, дедовским методом, утеплят избу. Тоже выход, разумеется.

Недалеко от избы в лесу попутно построили лабаз трехметровой высоты. Благо в старом ведре в углу избы сохранились гвозди разных размеров. «Это добро, кажись, осталось еще с советских времен, – пробормотал Виктор. – Да и избу саму построил совхоз». Лестницу смастерили.

– Пусть теперь абага попробует подняться на лабаз, – смеется Виктор. – Как ты думаешь, Байбал, подымется?

– Думаю, что не сумеет, – простодушно отвечает Байбал.

На все работы ушло четыре полных дня. На пятый день занялись заготовкой дров для растопки. Зимние дни короткие. Хотя бы на первое время должны быть заранее запасенные дрова. Айчима не давал им такого задания. «Не может же бригадир все предусмотреть. Нам самим жить в избе в зимнюю стужу. Не для Айчимы стараемся, для себя. Всем тепло нужно», – думал Виктор. Байбал трудился старательно. Это понравилось Виктору. Вечером на ужин сварили последний кусок мяса. Большую часть мяса Виктор положил перед Байбалом.

– Ты заработал это. Много энергии потратил, ешь все.

– Нет, Витя, ты больше меня отдувался, – с благодарностью в душе откликнулся Байбал.

* * *

В полутора километрах выше течения реки Буркат есть кораль. Каждую осень здесь производится пересчет оленей. Кораль построен давно. Широкий, с несколькими отсеками. Высокий. Пять рядов обтесанных крепких жердей создают впечатление основательности. Совхоз «Дөндинский» в свое время славился высокими показателями. На него равнялись. С ним соперничали амбициозные северные совхозы. Светлые, памятные были времена, когда люди осознанно жили трудом… Их труд высоко ценился.

Виктор метр за метром придирчиво проверяет состояние кораля.

– Еще держится старик, – удовлетворенно вздохнул Виктор.

По возрасту этот кораль намного старше самого Виктора. Потому-то он называет его стариком. Жерди, когда-то новые, белые и смолистые, под хлесткими вешними дождями и обильными осенними снегами основательно потемнели. Виктор лезвием топора наметил прогнившие жерди. Их надо менять.

Байбал остался с верховыми и вьючными оленями. Их днем отпускают для свободной кормежки. Парень за ними присматривает. Ночью на привязи оставляют на ягельнике. Мало ли что. Хотя олени все смирные, приучены к соли, все же могут дать тягу, если соскучатся по стадным оленям или если тот же абага вдруг нападет на них. Можно остаться пешим.

Виктор карабин оставил Байбалу. Чувствовал, что парню одному неуютно. Откровенно побаивается новой встречи с абагой. «Не вздумай стрелять в абагу, коли встретится. Выстрелишь неудачно, поранишь, тогда каюк тебе. Абага тебя растерзает. Он злой и мстительный. Лучше смотри на его поведение, как он себя ведет. Стрелять нужно только тогда, если увидишь, что он агрессивен и намерен напасть на тебя. Целься в голову. Так надежнее. Попадешь – себя сохранишь. Промахнешься, ничего страшного, зато абага образумится, уйдет. Когда он уходит, ни в коем случае вдогон не стреляй», – напутствовал Виктор, передавая Байбалу карабин.

А между тем сам взялся за заготовку новых жердей. Каждую жердь аккуратно вычистил от веток, затем обтесал с обеих сторон. Охваченный азартом, он не заметил, как день клонится к вечеру. Время от времени припадал к ручейку, шаловливо журчащему рядом, и долго пил. Рукавом вытирал губы, как бывало в детстве. Прогнившие жерди заменил новыми. А те, что просто покосились, подправил, закрепил. Все делал основательно. Закончив работу, сел на старый пень и закурил. Вспомнил про Илани. «Как хорошо, что он недавно приезжал к нам. Много новостей рассказал тогда. Мне, если честно сказать, завидно стало. Как он много знает. Но порадовался за него, что и у нас есть такой по-настоящему толковый парень. Обрадовал меня и тем, что рассказал про Чагыла. Вместе служили в армии. Интересно было, как мы познакомились. Откуда-то привезли новобранцев. «Старики», так звали старослужащих, по старой привычке принялись издеваться над ними. Вызывали по одному, заставляли гуталином чистить себе сапоги, мыть полы, стирать носки, приказывали спускать брюки, а затем по голой заднице били ремнем. Вызвали на «ковер» молоденького якута. Развязный солдат-верзила сел на табуретку, вытянул вперед ноги в сапогах и приказал: «Почисти, чучмек!» Чагыл не шелохнулся. Он видел, как остальные новобранцы ползали и выполняли все желания «стариков». «Ты слышишь, чучмек?! Или ты глухой? Сделай то, что я тебе приказал!» – гаркнул «старик». Чагыл невозмутимо ответил: «Я не привык ползать. Почему я должен чистить твои сапоги? Захочешь, сам почистишь». Пять-шесть «стариков», стоявших рядом, загоготали. Тогда верзила «старик» побагровел, вскочил и закричал: «Тогда вот тебе!» С намерением попасть в пах с размаху пнул Чагыла ногой. Дальнейшее произошло как в тумане. Виктор уловил, как Чагыл ловко увернулся, на лету обеими руками схватил ногу в кирзовом сапоге, резко подтянул к себе и стремительно оттолкнул назад. «Старик» перелетел через табуретку, зацепил ее, опрокинул и с грохотом упал на пол. «Старики» онемели, потом кто-то из них заржал. Опомнились быстро и бросились на Чагыла. Чагыл в мгновенье ока развернулся и ударил ногой по голове первого нападавшего. Тот мешком упал. Второго кулаком ударил по морде. Из носа того брызнула кровь. Когда все волчьей стаей налетели на Чагыла, Виктор, не отдавая себе отчета, бросился на помощь земляку. Стал размашисто бить ремнем наугад. «Старики» отступили. Прибежал дежурный офицер. Отчитал молодых солдат. Утром обоих посадили на гауптвахту на пять суток. Так познакомились и сдружились два земляка. В части больше драк не было. «Старики» остепенились. Ни Чагыла, ни Виктора далее не испытывали. Потом выяснилось, что Чагыл до призыва в армию занимался кикбоксингом. Вскоре он завоевал звание чемпиона воинской части. Все «старики» теперь старались угодить ему. «Добрый, честный парень Чагыл. Вот пересчитаем оленей в октябре, возьму отпуск и поеду в Отоннох к Чагылу», – подумал Виктор. Старательно помял носком сапога окурок. Поднялся. Топор спрятал в березовый чехол, подтянул с обоих концов ремешками и крепко завязал. Это для сохранности остроты лезвия и для личной безопасности. Нельзя при езде на олене или при ходьбе держать топор с открытым лезвием. Можно кого угодно поранить, в том числе и самого себя. А чехол делается просто. Берут обрубок, обязательно березовый, так как береза крепче, чем лиственница. Выдалбливают по длине лезвия топора глубиной два-три сантиметра. После по обоим бокам острым ножом стругают до аккуратной плоской формы. Сверлят по концам дырочки, по ним пропускают тонкие, крепкие кожаные ремни для связки. Все очень просто и надежно. Чему только не научит кочевая жизнь? Виктор топор с чехлом засунул за поясной ремень и уверенно зашагал вниз по редколесью к палатке. Настоящий таежник, он держится уверенно. Он привык ко всему, потому ничего не боится. Все звери, в том числе и медведи, и волки, имеют душу и сердце. Они тоже живые существа. По большому счету все боязливы. Они никогда не нападут на уверенного человека. Виктор знает про это. Знает и цену себе. Вон и палатка белеет. Видно, Байбал все еще при оленях. То-то не струится дымок над костром.

Виктор подошел к палатке. Это его родной дом. Не стал печку растапливать. Рано еще. Принялся за костер. Он любит возиться с костром. Быстро заготовил стружки. Чиркнул спичкой. Сладкий кислый дымок ударил по ноздрям. Дрова сухие. Пламя быстро набирает силу. И дым поднимается наверх.

Виктор сунул пальцы обеих рук в рот и пронзительно свистнул. Это условный сигнал Байбалу. Через некоторое время со склона горы раздался ответный свист. Стало быть, Байбал спускается с горы.

Костер весело разгорелся. Дым от костра уносит к протоке. Талантливый художник написал бы добротный северный пейзаж, скажем, на тему «Вечер над рекой».

18

Айчима после развода с матерью Илани своего дома в селе не имел. Зато небольшой домик сохранился за Танмак. Это то, что осталось от погибшего мужа.

Приехав в село, Айчима верховых и вьючных оленей определил в тополином лесу. Всех привязал длинными ремнями к тополям. Они паслись на виду. Местные собаки лаяли на них. Но близко не подбегали, боясь человеческих окриков.

Вечером Айчима забил одного оленя. Это в честь поступления Кирилки в первый класс. По этому радостному случаю Танмак приготовила сытный ужин. Айчима пригласил Илани. Тот пришел. Поздравил Кирилку с первым важным событием в его жизни. С удовольствием поел вареные внутренности оленя. Затем налег на оленину. На этот раз он, как заметила Танмак, был на удивление общителен и с отцом, и с нею. С Кирилкой говорил как старший брат. Подарил мальчику сумку-ранец.

Когда сын уходил, Айчима дал ему целую ляжку. Танмак завернула свежатину в чистую ткань.

– А вот это передай матери. Это от души, – с такими словами протянула две бутылки с молоком.

– Спасибо. Оленье молоко для нас желанное лакомство. Мама обрадуется. Она любит чай с молоком.

Остаток вечера Айчима и Танмак провели в хорошем настроении. Оба остались довольны Илани. Только Кирилка больше молчал. Видно, волновался. Ведь завтра ему предстоит в первый раз переступить школьный порог.

Айчима и Танмак говорили о ближайшем будущем в своей жизни. В их в общем-то размеренную жизнь коррективы вносит поступление Кирилки в школу. Танмак не может оставить малыша одного. Хотя мальчик вполне самостоятелен, все же в первое время ему нужна материнская поддержка. Танмак не сразу сказала об этом мужу, хотя эта мысль всю дорогу мучила ее.

– Айчима, как ты думаешь, на кого оставим Кирилку? – спросила она, когда Кирилка уснул. – У него новая жизнь начинается.

Айчима молча закурил сигарету. Задумчиво посидел некоторое время. Танмак не торопила его с ответом. Она сосредоточенно убирала посуду.

– Хочешь узнать мое мнение? – Айчима посмотрел на Танмак.

– Да, хочу узнать, потому задала тебе вопрос.

– А я думаю так. Мне, слов нет, очень трудно будет без тебя. Однако лучше, чтобы ты покуда оставалась с сыном здесь, в Дөндэ. Иначе он затоскует. Я по себе знаю, как сильна бывает тоска по матери. Оставайся, Танмак. Я один вернусь в стадо.

– А как же ты? Как поживешь один?

– А что я? Не будешь же ты выбирать между мной и сыном. Так ведь?

Танмак на это ничего не ответила. Айчима дальше развил свою мысль:

– Я же не юноша какой-нибудь, а взрослый человек. Пока поживу один. Ничего страшного. Ты не беспокойся за меня. Обо мне позаботится дед Отакчан, а я о нем. Знаешь ли, Кирилка мне по душе. Очень по душе. Давай запишем его под меня. Как ты на это смотришь, Танмак?

– Спасибо, барахсан[47]47
  Барахсан (по-як.) – добрый, хороший.


[Закрыть]. Гудей бэй![48]48
  Гудей бэй – милый человек.


[Закрыть] Я согласна с тобой, – Танмак заволновалась, задышала шумно, на глазах выступили слезы…

* * *

Первого сентября выдался ясный солнечный день. Но по всему чувствовалось дыхание осени.

Кирилка проснулся раньше обычного. Втроем тихо попили утренний чай.

– Почему молчим? Сегодня же праздник. Кирилка идет в школу! – вдруг нарочито громко, но с нескрываемой теплотой заговорил Айчима.

У Танмак лицо посветлело как-то по-особому, улыбка значительно омолодила ее. Радость и волнение отчетливо выступили на ее лице. Кирилка молча поглядывал то на маму, то на Айчиму. Он не знал, как себя вести в эти минуты. Танмак, обняв сына, тихо сказала:

– Кирилка, давай одеваться.

Из простого самодельного шкафа она вынула новую школьную форму, которая состояла из темно-синего пиджачка, белой сорочки, темных брюк и черных ботинок. Все это дополнялось сумкой-ранцем, подаренной накануне Илани.

– Ты, Кирилка, совсем другим человеком стал, – улыбается Айчима, поворачивая мальчика так и этак.

– Мой сын будет хорошо учиться, – с жаром сказала Танмак.

Втроем пошли в школу. Со всех сторон села торопились в школу нарядно одетые дети. Кирилка, пока шли, чинно посматривал на свою форму.

В школе было шумно, как в оленьем корале. Кирилка незаметно освободил руку из цепких пальцев матери. Айчима, кажется, растерялся, не зная, куда теперь идти. Притихшая Танмак тоже оглядывалась. В это время к ним быстрым шагом подошла стройная учительница в очках и с улыбкой протянула руку Танмак.

– Здравствуйте. Меня зовут Галина Савельевна Никонова.

– Здравствуйте, Галина Савельевна. Я вас знаю, – Танмак пожала теплую руку учительницы. Айчима молча склонил голову, потом бережно коснулся руки девушки.

– Как тебя зовут? – Галина Савельевна наклонилась к вдруг заробевшему мальчику.

– Кирилка.

– Значит, Кирилл. У тебя хорошее имя, – с нежным оттенком в голосе быстро сказала учительница. Она выпрямилась, повернулась к взрослым, легким движением слегка поправила тонкие очки и сказала: – Кирилл будет учиться в моем классе. Не волнуйтесь. Все будет нормально.

Танмак едва сдержала себя, чтобы не обнять Галину Савельевну.

– Пойдем, Кирилл, со мной, – учительница взяла Кирилку за руку и повела за собой.

Мальчик несколько раз оглянулся назад. Танмак прослезилась. Айчима почувствовал, что у него в груди потеплело как тогда, когда пилили дрова в стаде.

Вскоре дети шумно высыпали во двор. Всех построили. По левой стороне стояли родители. В основном это были женщины. Директор школы, молодой подтянутый человек, на чистом русском языке хорошо поставленным голосом поздравил всех: учителей, учащихся и родителей – с началом нового учебного года, с Днем знаний. За ним выступили некоторые родители. Они говорили по-якутски. Директора школы Айчима видел в первый раз. «То-то говорили, что приехал новый директор. Он, вроде, из якутов», – подумал он, посматривая на молодого человека. В это время директор повернулся к Айчиме и объявил:

– Слово для поздравления предоставляется знатному оленеводу Айчиме Николаевичу Окатову.

Айчима, по натуре сильный человек, вдруг заробел. Он беспомощно посмотрел на Танмак и прошептал: «Это обо мне говорит?» Танмак тихо сказала: «Да. Выйди вперед, встань перед школьниками и скажи им несколько слов. Поздравь и пожелай успехов».

Айчима явно растерялся. Хоть бы предупредили заранее. Он почувствовал, как ноги одеревенели, а колени словно ватные. Весь вспотел. Не терялся так даже тогда, когда буквально один на один сталкивался с абагой-медведем на узкой горной тропе.

– Здравствуйте, дети… – начал он и умолк, теребя края коричневого пиджака. Впервые в жизни увидел так много живых детских глаз, устремленных на него. «Как сонгачаны. Они и есть сонгачаны. Такие малые и милые», – пронеслось в голове. – Вы счастливые дети. Вы будете учиться. Со временем грамотными людьми станете. Что я могу вам еще сказать? Я простой оленевод. Люблю своих оленей. О них забочусь. Учитесь хорошо. Приезжайте ко мне в стадо в гости. Поздравляю с Днем знаний.

И учителя, и дети, и родители дружно захлопали. Возвращаясь к Танмак, смахнул со лба капли пота.

– Молодец. Хорошо говорил, – шепнула Танмак, беря его за локоть.

Учащиеся зашевелились. Будущие выпускники гурьбой подошли к первоклассникам, вручили им полевые цветы, какие-то подарки. Прозвенел первый школьный звонок.

Галина Савельевна повела первоклассников в свой класс. Кирилка шел посередине.

Айчима издали увидел Илани. Сын стоял посветлевший. Он, кажется, тоже не сводил глаз с Кирилки. «Молодец сын мой. Коли он по-братски станет относиться к малышу, то это будет большой помощью нам», – думая так, Айчима подошел к Илани.

– Дорово, Илани.

– Привет, отец, – Илани улыбнулся отцу. Увидел за его спиной Танмак. Кивнул ей: – От мамы большое спасибо. Она очень обрадовалась молоку. Когда уедешь? – спросил у отца.

– Однако завтра. Оленей неволить не хочу.

– А супруга тоже с тобой едет? На кого оставляете Кирилку?

– Танмак остается с сыном. Я один поеду.

– Вы правильно решили. Ты не беспокойся, мы тоже будем заботиться о Кирилке.

– Спасибо, сын.

Айчима с Танмак вернулись в дом. Танмак на скорую руку накрыла стол. Сели и молча попили чай. Каждый думал о своем. Под конец Айчима отодвинул от себя чашку.

– Пойду посмотрю на оленей. Все ли на месте, не беспокоят ли собаки. Поведу на водопой. Пока готовь мне провизию на дорогу. Завтра обратно поеду.

Оленей вчера вечером повел на сопку, там ягель не очень сочный, но день-два можно держать оленей.

Айчима переоделся в рабочую одежду. Нож в ножнах закрепил к брючному ремню. Бросил за плечо бинокль и вышел.

Танмак вспомнила, как муж недавно держал речь перед школьниками. «По-домашнему, неплохо говорил. Все естественно получилось. Толковый он, мой Айчима…»

Олени издалека увидели Айчиму. В отличие от собак олени ничем не выражают свою радость. Собака виляет хвостом, прыгает на человека, пытается лизнуть, поскуливает от счастья… А олень разве без чувств? Он будто хладнокровен. Но свои чувства тоже выдает, правда, незаметно. Когда олень в добром настроении, то становится смирным, податливым. Глазами следит за каждым движением человека. Если хочет полакомиться солью, то бесконечно тычется мордой.

Увидели олени Айчиму, все встали. Молча следят за ним, поджидают. Видно, устали ждать. Здесь восемь оленей. Все верховые. Айчима плотный мужчина. При долгой кочевке приходится часто менять верховых учагов. Они устают, важно вовремя менять их.

Айчима каждого оленя погладил по морде, по холке, по-эвенски приговаривая ласковые слова. Всех связал и повел на водопой. Залез до середины речки и остановился. На ногах у него резиновые сапоги. Короткие, но добротные. Олени долго пили. Знали, что торопиться некуда, потому, видно, наслаждались.

Сейчас Айчима оставит их на новом ягельнике. Затем переоденется и пойдет в контору администрации наслега. Ему предстоит встреча с Федотовым.

* * *

– Надо же! Айчима собственной персоной явился. Ну-ну. Здравствуй, Айчима, – глава наслега Федотов пошел навстречу оленеводу и крепко пожал ему руку. Он ростом ниже Айчимы, моложав. Упитанное лицо дышит свежестью.

– Дорово, Тумус Семенович.

– Слышал, что приехал. Ждал, думал, заглянешь. Садись и рассказывай.

– Ты у нас главный начальник. Как не зайти? Мимо главы не пройдешь. Давно у вас не был, – Айчима сел на стул возле стены.

– Ну, рассказывай. Как живете? Как олени? Не заставляй тянуть за язык.

– Живем-то как все. Кочуем, пасем оленей.

– Какие показатели будут?

– В октябре пересчет. Там посмотрим. Сейчас трудно наугад о результатах говорить. Рано еще.

– А на глаз как, по-твоему, сохранились олени?

– Стараемся.

– У тебя трудности были. Слышали. Знаю обо всем. То медведь задрал человека, то оленей обстреляли с вертолета. Не многовато ли для одного стада таких неприятностей?

– Да, были дела. К счастью, дед Отакчан выздоровел, – ответил Айчима.

– Того медведя потом ненароком не добыли?

– Нет.

– Больше его не видели, что ли?

– Видели, конечно. Но не стреляли. Дед Отакчан противился.

– Как же так? Его самого зверь едва не убил, а он его жалеет. Надо же.

– Он у нас добрый такой. Всех защищает. А насчет обстрела оленей ничего не слышно, Тумус Семенович?

– К сожалению, ничего не слышно. По-моему, не хотят там наверху этим заниматься.

Федотов молчал. Смотрел на оленевода. Постепенно глаза потемнели, взгляд потяжелел. Кончиком шариковой ручки тихонько стучал по столу. Бросил ручку на стол.

– Слушай, Айчима, а кто виноват в том, что произошло?

– Как кто виноват?! Виноваты те, кто убил оленей, – Айчима кинул упрямый взгляд на Федотова.

Тот многозначительно щерился. Некоторое время молча посидели. «Зря затеял разговор о налете на оленей, – думал Айчима. – С другой стороны, как промолчать?»

– А я знаю, кто виноват, – наконец нарушил молчание глава и закурил сигарету.

Затянулся и, откинув голову назад, выпустил струю табачного дыма из ноздрей широкого носа. Айчима решил больше слушать, чтобы не дразнить главу.

– Виноваты вы сами. В первую очередь ты. Как бригадир ты несешь ответственность за оленей, – резко заговорил глава.

– Я понимаю… – Айчима тихо пробормотал.

– Хорошо, что не лезешь в пустой спор. Стало быть, признаешь свою вину.

– А ведь… не мы же погубили оленей?

– Вы тайком от администрации меняете оленьи панты на водку. Или я не прав?

Айчима вытаращил глаза на главу. Ему и в голову не приходила мысль о своей виновности. Оказалось, глава все валит на него, Айчиму.

– Привыкли эти воздушные пираты к вашей наивной доброте, – запальчиво продолжил глава. – Панты обязаны были сдать нам, а не проходимцам-летунам. Ты понял меня?

Айчима сник. Он не находил слов для оправдания.

– Мы заготовкой пантов не занимаемся, – робко подал голос.

– А чем торговались?

– Так, по мелочи.

– Пока прекратим этот разговор. Прокуратура занимается. Когда обратно поедешь?

– Завтра. Сегодня сдам в бухгалтерию отчет. Кое-что куплю для своих.

– Есть какие-либо вопросы ко мне? – мрачно спросил глава.

– Мои оленеводы не имеют охотничьего ружья.

– А зачем им ружье?

– У меня только один карабин. В тайге другая жизнь, чем в Дөндэ.

– Ружей нету.

– Хотя бы один карабин для Виктора, Тумус Семенович…

– Я же сказал, что нету у меня лишнего ружья. Ты понимаешь по-якутски?

– Один карабин… для Виктора…

– Иди-ка в бухгалтерию. Время зря не трать.

Айчима встал и ссутулившись вышел из кабинета главы.

В бухгалтерии отчет приняли. Дали небольшой аванс.

Айчима хоть этим доволен. Идет он по улице. Из головы не выходит тяжелый разговор с главой наслега. «Он нахрапом хочет брать. Ишь какой нахал. Высокомерный шибко. Видите ли, угрожает прокуратурой. Если хотят, пусть судят… – настроение у него испортилось. Тут внутренний голос о другом говорит: – А почему то, о чем сейчас думаешь, не высказал Федотову? Испугался? На каждое его слово ответил бы двумя-тремя словами. Он теперь знает, что ты боишься. Всю вину на тебя свалит».

Айчима шел, ничего не видел вокруг. Вдруг до него донесся стук топора и оживленный говор людей. Айчима разом забыл про Федотова и повернул голову туда, откуда был слышен стук топора. Глазам своим не поверил: его сын Илани с тремя парнями строят пристрой к избе оленевода Митэкэна. Почти закончили. Настилают потолок. «Что за наваждение? Что, мой сын стал строителем? Не поверю!» Ноги сами, казалось, пошли к строящемуся пристрою.

– Это ты, что ли, Илани? – спросил по-эвенски.

Илани остановился, улыбнулся отцу.

– Деду Митэкэну помогаем. Недавно из стада приезжал. Потом уехал. Строителей в селе нет, вот мы сами и строим. Посмотрим, что получится. Жалко мне Митэкэна, отец.

Тут из избы вышла жена Митэкэна, обрадовалась Айчиме.

– Взгляни, Айчима, на своего сына. Это все его затея. Хорошего сына воспитал, Айчима. Чего тут стоим, заходи в избу, Айчима, чаем хоть напою.

– Спасибо. Как-нибудь в другой раз. Сейчас спешу. Надо мне собираться к отъезду, в магазин еще сходить должен. Спасибо, спасибо. Илани, ты обрадовал меня. Заходи, – обратился он к сыну.

– Хорошо. Вечером зайду, поговорим.

– Тогда до вечера, – с улыбкой Айчима пошел дальше.

Недавний разговор с главой теперь казался пустым и никчемным. Небо показалось синим и высоким, а солнечные лучи – теплее. Сородичи, которых видел то тут, то там, выглядели опрятными, добрыми. Это от настроения, от состояния души. Когда на душе тепло, человек гораздо сильнее, даже болезнь отступает.

Айчима вспомнил про Танмак и Кирилку. Он мысленно улыбнулся им. Кирилка однако пришел из школы. Айчима ускорил шаг. Вон из трубы струится сизый дым. Это Танмак ждет его. Все хорошо.

* * *

– Как прошел первый день, Кирилка? – Айчима рад видеть мальчика.

Тот сидел за столом и что-то рисовал. Поднял на Айчиму посветлевшие глаза.

– В школе детей много, как оленей.

– А в вашем классе сколько детей учится?

– Пока не знаю, не считал.

– Это ничего. Скоро узнаешь. А сама школа тебе понравилась?

– Мне интересно там.

– Это очень важно. Если школа нравится, стало быть, будешь хорошо учиться. Запомни, Кирилка, от того, как пойдет учеба, зависит твоя дальнейшая жизнь.

Кирилка кивнул головой. Танмак не вмешивалась в разговор двух мужчин. Втроем попили чай.

К вечеру зашел Илани. Он долго сидел рядом с Кирилкой и разговаривал с ним. Танмак сварила оленину с кровинкой. Вчетвером поужинали.

– Отец, как прошла встреча с Тумусом Семеновичем?

– Поговорили о том о сем. Ничего особенного, – уклончиво ответил Айчима.

– Ты ему говорил о своих проблемах?

– Просил выдать карабин. Далеко живем. Карабин-то только у меня.

– Знаю это. А глава что решил?

– Отказал. Говорит, что нету ружей. Предлагает оформить документы на разрешение и купить карабин самому. А где я найду столько денег на карабин? Ну ладно, оставим это. Ты скажи мне, сын, каким образом ты стал строителем?

На это Илани коротко засмеялся.

– Какой из меня строитель? Я пока работаю у Федотова. А строителем стал случайно. Митэкэн, когда я находился в городе, приезжал в Дөндэ. Глава не раз обещал решить его жилищный вопрос. А в этот раз отказал ему. Мне рассказали, как плакал Митэкэн. Жалко его. Вот я собрал ребят. Подговорил заготовить стройлес. Федотов помог с вывозкой леса. Здесь мы обтесали бревна. После этого приступили к работе. Никто из нас раньше не занимался этим, но при желании можно, оказывается, и строить научиться. Главным прорабом, знаешь, кто? Прокопий.

– Сын Сэмэкэ, что ли?

– Он самый. Загорелся идеей и ударно трудится. У него появились и другие планы. Прокопий намерен построить домик для деда Отакчана.

– Это хороший план. А он как, не пьет?

– Пока воздерживается. Ему некогда, работы много.

– Ну слава богу. Я же ехал сюда с намерением уговорить Прокопия ехать со мной в стадо. Он бы там пригодился на ремонтных работах, заготовке дров. Глядишь, подтянулся бы. Ну раз он сейчас при деле, не стану затевать такой разговор.

– Деду Отакчану домик нужен. Мы и вправду решим эту задачу. Прокопий пускай реализует свой план. Я ему помогу.

– А как насчет оплаты?

– Я сам себе зарплату за это не стану брать. У меня хоть и маленькая, но зарплата есть. А вот ребятам Федотов согласился заплатить из фонда социальной защиты.