Текст книги "Оккупация"

Глава 8

Эта ночь далась им непросто, вымотав не только Шматова с Мироновым, но и Танкиста с Салудином. Коварный Фебуин все рассчитал правильно, и хлопот незадачливым гладиаторам выпало сверх головы. Во всяком случае, выспаться не удалось никому из четверых. Сначала они осматривали барак на предмет возможных сюрпризов, потом добивали последних из уцелевших сустрий, а после собирали все мало-мальски годящееся на то, чтобы потеплее укрыть пострадавших друзей. Только после этого, изрядно попинав ногами дверь, они вызвали стражу. Ясно было, что охрана, скорее всего, куплена, но иного выхода у них не было. Лицо Шматова все больше синело, а вскоре он начал и задыхаться. Миронов чувствовал себя несколько лучше, но и его колотило с отчаянной силой. С губ Сергея срывались несвязные фразы, – он то жаловался своей матери на боль в руке, то принимался докладывать по всей форме обо всем произошедшем. И хотя Салудин по-прежнему уверял, что яд сустрий не смертелен, однако не следовало забывать, что троица россиян принадлежала к иному генетическому миру, а значит, и организм их мог существенно отличаться от организма дайков.

Заявившемуся на стук сотнику-суфану шерх мрачно поведал обо всем случившемся. Как им показалось, сотник и впрямь осерчал не на шутку. На каменных скулах его загуляли желваки, в глазах появился нехороший блеск. Трудно было сказать – что больше его разозлило – нерадивость собственных подчиненных или грядущий срыв состязаний, но выслушал он шерха в полном молчании. Даже Танкисту, полагавшему, что вертухаи – они и в Дайкирии вертухаи, показалось, что сотник взъярился по-настоящему. Как ни крути, но этот дайк тоже был воином, а значит, понимал – каково это выходить на арену в обессиленном состоянии. Выслушав Салудина, он вышел из барака, а, чуть погодя, они услышали вопли и стоны избиваемых стражников. Стало окончательно ясно, что сотник действительно понятия не имел о том, что происходило этой ночью. Во всяком случае, поведение охранников, пропустивших к пленникам посторонних людей, суфан воспринял как подлинную измену. При этом он отлично понимал, чем именно рискует, а потому очень скоро к ним пригнали с пяток рабов, которые живо наполнили чан свежей водой, прибрали останки сустрий, а пол промыли и протерли досуха, присыпав сверху слоем чистого песка. А еще через часок в барак доставили множество склянок с отвратительно пахнущими мазями, и тощий лекарь с изможденным желтушным лицом собственноручно обработал опухшую спину Шматова, с величайшей осторожностью перевязал кисть Миронова. Кроме того, тощий врачеватель самым внимательнейшим образом прослушал пульс своих пациентов, некоторое время изучал ладони, довольно долго вглядывался в белки глаз, заставляя заводить зрачки под веки, переводить их вниз, вправо и влево. После этого он коротко переговорил с шерхом и с достоинством удалился.

– Ну? – просипел Потап. – Что он там напророчил?

Салудин пожал плечами. Врать и выдумывать он явно не умел, а передавать сказанное лекарем ему, судя по всему, не очень хотелось.

– Он сказал, что ты скоро умрешь. Но не от стали, а от камня.

– Вот как! – Шматов нашел в себе силы усмехнуться. – Хорош хиромант, нечего сказать! Только мне-то какая разница, чем меня завтра попотчуют.

– Он сказал, что завтра ты не умрешь. Тебя погубит камень, поселившийся в твоей печени.

– А я? – поднял забинтованную руку Миронов.

– Про тебя он сказал, что ты умрешь в очень большом чине.

– Погоди! Причем тут наше будущее? Мы что, спрашивали его об этом?

– Дело в том, что он игрок, а значит, завтра на арене тоже будет делать на нас ставки. – Чуть помолчав, шерх добавил: – Думаю, он даже рад, что суфан пригласил его к вам. Он ведь сумел заглянуть и в свое собственное будущее.

– Чушь какая-то!

Салудин медленно покачал головой.

– Если вы думаете, что он шарлатан, то это не так. Я знаю этого лекаря. Это придворный лекарь Цельсух. Если верить слухам, в прогнозах своих он редко ошибается.

– Чего же ты сам не дал ему свою руку?

– Потому и не дал, что знать свое будущее не хочу.

– Черт! – Танкист нервно подскочил на месте. – А я бы, в натуре, не отказался! Хотелось бы последние деньки кутнуть на полную катушку. Хуже нет, чем сдохнуть в такой вот халупе. Да еще от яда каких-то пиявок.

– Не боись, не сдохнем, – проворчал Миронов. – Коли Цельсух сказал, что победим, значит, победим…

* * *

Утренняя побудка несколько отличалась от предыдущих. Во-первых, Шматов, поднявшийся с лавки, тотчас покачнулся, ощутив тяжесть во всем теле. Голову его заметно кружило, а мускулы казались отлитыми из тяжелого чугуна. Немногим лучше чувствовал себя Миронов. Температура с опухолью спала, однако бойцами они по-прежнему оставались никудышными. Только шерх выглядел свежим и невозмутимым, а темные круги вокруг глаз делали его облик даже более грозным. Облившись водой по пояс и тщательно растерев лицо полотенцем, Салудин выудил неведомо откуда золоченый гребень и занялся своей бородой. В то время, как Сергей пытался худо-бедно размять затекшее тело, а Шматов массировал грудь, шерх продолжал расчесывать бороду и шевелюру, из лохматого неухоженного пленника мало-помалу превращаясь в высокородного князя из рода Каро. Преображение было столь разительным, что, поглядев на Салудина, приблизился к чану с водой и Танкист. Поплескав водой немного на лицо, он шумно высморкался и, сверкая металлическими фиксами, объявил:

– Вот же еханый бабай! В самом деле, круто! Наверное, башковитым был тот пацан, что первым додумался умываться.

Глядя на его сияющую физиономию, Шматов с Мироновым дружно фыркнули и даже шерх не удержался от улыбки. Как обычно Салудин надел цветастый халат, подпоясался узорчатым кушаком. Россиянам же пришлось обратиться к прежнему своему брэнду, воспользовавшись изрядно потемневшими рубашками и повязав на шею галстуки. Зато и завтрак на сей раз был доставлен более чем отменный. Должно быть, сотник-суфан в должной степени внял словам Салудина, попытавшись по мере сил загладить вину за недобрую ночь. Впрочем, сам шерх к еде почти не притронулся, бывшие милиционеры тоже позавтракали без особого аппетита, зато Танкист наворачивал за четверых.

– Нутром чую, брехал ваш лепила. – Комментировал он, похлопывая себя по животу. – Кончат нас сегодня. Всех скопом. Не на арене, так где-нибудь в другом месте. Уж я таких уродов, как этот Фебуин, знаю. Требуха гнилая, а нутро мстительное. Даром, что баклана из себя корчил, значит, в натуре, не успокоится, пока в гроб не запакует.

– Это мы еще поглядим, кто кого быстрее запакует! – проворчал Миронов. – Я ножей побольше прихвачу. Если этот орел устроится в первых рядах, обязательно достану.

Шматов, попытавшийся взмахнуть своей шпагой, болезненно скривился.

– Пожалуй, ты прав. Победа нам сегодня не светит. Так что попробуем хоть с ним расквитаться.

Вряд ли шерху понравились его слова, но своей невозмутимости он оставался верен. При этом, подобно милиционерам, он отлично понимал, что обещает им предстоящая схватка. По сути, драться предстояло ему одному, поскольку полагаться на Шматова с Мироновым не приходилось. А что это такое – оказаться в одиночку против численно превосходящего противника, он, видимо, знал прекрасно.

Гул барабанов и призывный вой труб заставил их выпрямить спины. Умирать отчаянно не хотелось, но не зря говорят, что на миру и смерть красна. Зрителей сегодня следовало ожидать великое множество, тем более, что в амфитеатр обещал пожаловать сам мафат. Значит, и умереть нужно было красиво. По крайней мере, в этом им виделся хоть какой-то смысл.

– А если Вадик все-таки поможет? – с надеждой вопросил Миронов.

– Может, и так, но лучше об этом не думать…

Скрипнула открываемая дверь, и в барак торжественно вошла колонна стражников. Как обычно впереди шествовал сотник-суфан. На этот раз он даже поприветствовал бойцов воздетым к потолку кулаком. Торопить и покрикивать на пленников он не стал, но с объявлением, которое его вынуждал сделать порядок, все же ознакомил:

– Ваш четвертый напарник был заявлен оруженосцем, – хмуро сказал он, – но старейшины состязания заявки не приняли. Отныне драться должны все четверо.

– Милый мой! – воодушевленно воскликнул бывший зек. – Да кто же, в натуре, отказывается! Ясен пень, пойду вместе с корешами! Авось, и Зурбана вашего сумею на пику поддеть…

За стенами барака с новой силой запели трубы, барабаны выдали тревожную дробь.

– Ну, вот и похоронный марш для нас заиграли! Люблю веселье под хорошую музыку! – Танкист, не выбирая, подхватил с возка коротенький меч. – Давай, вохра, веди нас в мясницкую! Спляшу вам «Танец смерти». Хрен вы такой когда видели!..

Глава 9

– Погодите, Вадим, я с вами.

– Нет!

Прозвучало это с должной категоричностью – когда надо Вадим умел подпускать в голос металла. Во всяком случае, повторять просьбу Бартон не стал. Нетерпеливо перебирая длинными ногами, так и остался торчать на краю воронки. Завидующие его глаза так и сверлили спину уходящему, однако щадить его Дымов не собирался. Без того был виноват в том, что затянул англичанина в этот круговорот. А по уму – следовало бы оставить за городской стеной, а еще лучше – там же, на месте казни его товарищей. Однако не оставил – взял с собой – и сделал это не без умысла. Уже давным-давно Вадим понял, что держать опеку над посторонними людьми стало для него жизненно важным занятием. Пожалуй, подопечные были ему необходимы в той же степени, в какой был им необходим он сам. Это касалось и пациентов в клинике, и Потапа с Сергеем, и нынешнего англичанина. Без него многие из них попросту бы пропали, но и он бы без них, безусловно, заскучал. Так матери с бабушками чувствуют свои состоятельность, пока в них нуждаются дети и внуки. В этом смысле женский род ближе к истине ближе, нежели мужички, успокаивающие себя профессиональной востребованностью. Слов нет, профессия – штука хорошая, однако при всем при том отдает мертвечинкой, отсутствием теплых человеческих отношений. Во всяком случае, то, что является для женщин первостепенным, мужчины вполне осознанно отодвигают на второй план, тем самым автоматически отодвигая на задний план и себя. Вадим даже не понимал это, а чувствовал. Как чувствовал и то, что с некоторых пор мужское начало в нем нехотя начинает сдавать позиции, возвращаясь к простым и понятным истокам детского «я». Так уж получалось, что взрослые путанные ответы на простенькие детские вопросы перестали его устраивать. Перестали устраивать по той простой причине, что, обоснованно объясняя все на свете, они не содержали при этом правды. Парадокс в том и заключался, что мужская истина выстраивала себя на фундаменте лжи. Она определяла мировой порядок, однако не приносила душевного покоя. Без последнего же, по мнению Дымова, не стоило жить вовсе…

Каменное крошево осыпалось под ногами, шлейфом сползало вниз, и с каждым шагом Дымов все больше понимал, что приближается не просто к инопланетному кораблю, а к разгадке всех местных ребусов. Корабль был жив, и тревожную вибрацию, что шла от близкого голубого металла, Вадим чувствовал совершенно отчетливо. В отличие от земных ракет, этот посланец космоса напоминал гигантское яйцо. Ни закрылков, ни дюз, ни иллюминаторов, – одно лишь гладкое огромное тело. Приблизившись вплотную, Дымов осторожно притронулся к нему ладонями. Ощущение пугающей вибрации усилилось.

– Ну? – в нетерпении крикнул сверху Бартон. – Что там?

– Вы полагаете, одного прикосновения достаточно, чтобы дать вам исчерпывающий отчет?

– Какого черта! Вы же шерх!..

Вадим не сдержал улыбки. Вот так в жизни и бывает! Был экстрасенсом, а стал шерхом. И попробуй – докажи теперь, что ты из иной стаи, когда даже специалисты вроде Стива Бартона готовы раз и навсегда поверить в чудесные способности заезжего мага. Немудрено, что все земные религии основываются на вере. Апеллировать к чутью, разуму и опыту – дело бесполезное. Означенных качеств у людей просто нет…

Продолжая скользить руками по гладкой поверхности, Дымов двинулся вокруг гигантского яйца. Одновременно попытался включить сканирующее излучение – не слишком сильное, но будь перед ним кирпичная стена, он просветил бы ее насквозь. В данном же случае его поджидало разочарование. Как и при сканировании пирамиды он столкнулся с материалом абсолютно непрозрачным. Очень походило на то, что яйцо вообще не имело внутренней пустоты, являясь металлическим монолитом. Этого не могло быть, но ничего иного внутренние чувства Дымову не подсказывали. Достигнув задней стороны яйца, Вадим внимательно осмотрелся и полез вверх. Собственно говоря, для того он и обходил яйцо стороной, чтоб не шокировать лишний раз бедолагу Бартона. Совсем необязательно видеть, как он взбирается по вертикальной поверхности, тем более, что лез он, даже не отталкиваясь от металла ногами. Наверх его вздымали лимбы, которыми Вадим успел уже опутать все яйцо. Пожалуй, если поднатужиться, он мог бы и сдвинуть эту громадину с места, но зачем? Даже, если выкатить яйцо из воронки и спустить вниз, яснее от этого ситуация не станет. Сейчас представлялось более важным достучаться до тех, кто, возможно, еще таился под металлической скорлупой. Вадим не чувствовал их дыхания и биения сердец, но ничто не мешало им ощутить его близость, его попытки докричаться до них.

Еще несколько движений, и Дымов влез на вершину яйца. Зачем? Он и сам толком не понимал. Но любая техника нуждается в связи, а значит, часть корабля, обращенная к небу, могла оказаться более чувствительной к его манипуляциям.

– Как вам это удалось? – удивленно прокричал Бартон, но Дымов оставил его вопрос без ответа. Он продолжал чутко прислушиваться к собственным ощущениям, но ничего кроме мертвой вибрации пока не приходило. Опустившись на колени, Вадим вновь прижал к металлу руки. Теперь он действовал более целенаправленно, заставляя ладони попеременно генерировать весь спектр видимого и невидимого излучения. Он работал осторожно, без амплитудных скачков, и все же реакция яйца оказалась совершенно неожиданной. Воздух внезапно содрогнулся от оглушающего скрежета, и гигантская капсула инопланетян практически сбросила Вадима с себя. Лишь напряженные, продолжающие охватывать корабль лимбы удержали его от безжалостного соприкосновения с землей. Тому же англичанину, должно быть, показалось, что он попросту соскользнул вниз – все равно как малыш, съезжающий с ледяной горки на санках. Однако с новыми вопросами Бартон не стал спешить, ему было просто не до них. Воздух продолжал терзать ужасающий скрежет. Теперь это можно было уже называть воем – вроде того, что издает пикирующий самолет. Неведомым образом металлическое яйцо превратилось в подобие гигантского диффузора, и вибрацию последнего можно было разглядеть уже невооруженным глазом. А еще через секунду они увидели, как по глянцевой поверхности яйца пробежала первая трещина. Щель была совсем небольшая, но даже ее хватило, чтобы Вадим ощутил мерзлое дуновение ЧУЖОГО. Пока это напоминало легкий сквозняк, однако дожидаться того момента, когда ветерок перерастет в ураган, безусловно, не стоило.

Не произнося ни звука, Дымов в пару секунд взлетел на край воронки, с силой ухватил Бартона за рукав.

– Что вы делаете?! – прокричал Стив.

– Вниз! И как можно быстрее.

– Вы полагаете, нам угрожает опасность?

– Это еще мягко сказано…

Кажется, Дымов накаркал. Трещина поползла вширь, и с артиллерийским гулом яйцо лопнуло, словно шрапнелью окропив края воронки металлическими осколками. В небо взвилось нечто призрачное, глазом едва угадываемое, совершающее из стороны в стороны стремительные движения. Не дракон и не паук, – нечто, чему трудно было подобрать привычное название. В неком оцепенении Дымов с Бартоном наблюдали, как в стороны от новорожденного чудища разлетаются колеблющиеся язычки пламени. Этакие шаровые молнии с хвостиками головастиков. Каждый из «огоньков» жил своей жизнью, впиваясь в землю, подобно расплавленным каплям свинца, падающим на кусок масла. Одного из «головастиков», плывущего прямо к ним, Вадим отбросил ударом лимба, и в ту же секунду, опоясав себя сотней сверкающих глаз, призрачное видение ринулось к людям. Так кобра атакует зазевавшегося суслика, но сусликом себя Дымов отнюдь не считал.

– Держитесь! – рявкнул он, и время для него послушно остановилось. Энергия, коконом сжимающая тело, взбурлила высвобождающимся водопадом, напрягшееся метатело вздулось подобием шара, стиснула тело Бартона бережными тисками. Удирать, в самом деле, следовало по возможности быстро, и поневоле пришлось прибегнуть к этому не самому комфортному средству передвижения.

Миг, и упругий шар с двумя человеческими телами внутри покатился с вершины пирамиды вниз. Путь, на который до этого они потратили более часа, оказался пройден в минимально короткое время. Больше всего Вадим опасался за состояние своего компаньона, однако стремительное падение с головокружительным вращением англичанин выдержал. Торможение прошло также щадящим образом. Подчиняясь командам Дымова, метатело ослабило хватку, защитный кокон распался, выпуская англичанина наружу.

– Вы в порядке?

Стив Бартон очумело крутил головой, заметно покачивался. Только поддержка Дымова удерживала его от немедленного падения.

– В общем и целом ничего. Голова только немного…

– Это пройдет, главное – убраться отсюда подальше. – Вадим кивнул на пирамиду. – Похоже, этот вулкан нам удалось разбудить.

– Разбудить?

– А вы сами взгляните…

Над далекой шестигранной вершиной продолжал куриться дымок и вздымалось в небо нечто округлое, пестрящее мириадами блесток. Ничего подобного они никогда в жизни не видели, но отчего-то Вадиму снова подумалось, что это не искры, а самые настоящие глаза. Иных органов чувств чудовище просто не имело. С помощью глаз она впитывало в себя новую информацию, с помощью глаз атаковало и убивало. Стремительное исчезновение людей из поля зрения чудовища давало им некую фору, но Вадим отчетливо понимал, что продлится это очень недолго.

Между тем, по ступеням пирамиды уже начинали струиться пузырящиеся потоки. Нечто, напоминающее земную магму, скатывалось вниз с угрожающей неспешностью. Вадим оказался прав: в короткий миг пирамида уподобилась вулкану. Жар, стекающий по ступеням, растапливал в себе камни, обращал все в ту же раскаленную массу. Теперь уже вся пирамида дрожала в огненном мареве, оплывала, точно стеариновая свеча.

– Смотрите, смотрите! – Бартон неожиданно вскинул руку. Но Вадим и сам уже видел, как из пламени, пляшущего вокруг плывущего вниз огненного теста, один за другим начали выныривать трепещущие тени. Чуть приглядевшись, он узнал крылатых ящеров – тех самых ахназавров, которых до сих пор они наблюдали только издали. Стремительные драконы выныривали из лавы и свечой взмывали ввысь. Магма напоминала рой, выпускающая в свет своих кусачих питомцев.

– Похоже, мы не на шутку их рассердили… – Вадим сделал шаг назад. Энергии у него, по счастью, еще хватало, и одним внутренним мановением он вновь распустил над собой корону, создав на этот раз самую настоящую метаброню. Сделал он это очень вовремя, – неосторожно подлетевший ящер коснулся крылом экрана и тут же закрутился на месте, ужаленный силовым полем. Чуть погодя еще одного гостя Дымов хлестнул лимбом под горло, заставив с хрипом рухнуть на землю.

– Ну что, дорогой Стив? Согласны еще разок прокатиться в моих объятиях? – предложил он бледному как снег англичанину.

– Честно говоря, не очень бы хотелось.

– Я понимаю, но учтите, этих зверюшек становится с каждой секундой все больше. Боюсь, моего потенциала на всю эту ораву просто не хватит.

Англичанин открыл было рот, чтобы ответить, но нужные слова так и не слетели с его уст. Выстроив в небе подобие журавлиного клина, ящеры неожиданно пошли в атаку. Это напоминало огромную живую стрелу из сотен и сотен тел. Острие этой стрелы было направлено на парочку замерших внизу людей.

Мгновенно оценив массу и скорость направляемого против них удара, Вадим обреченно прикрыл глаза. В голове вновь зазвучало «Адажио» Альбинони, мускулы свело недоброй судорогой. Как бы то ни было, но с неожиданной отчетливостью он осознал, что столкновения с этим живым тараном им не выдержать…

Глава 10

Щедрое местное солнышко, не скупясь, заливало арену слоем золотистого масла. Во всяком случае, у Танкиста тотчас выступили на глазах слезы. Аборигены же чувствовали себя вполне сносно – смотрели на гладиаторов без прищура и даже, кажется, почти не потели. Что касается Миронова со Шматовым, то они по сию пору пребывали в испарине, – скорее всего, организм офицеров продолжал освобождаться от остатков ночного яда. Мази премудрого Цельсуха, разумеется, помогли, однако полного излечения не произошло, да и лекарь, помнится, чуда им не обещал. Как бы то ни было, но они стояли с оружием в руках, все в тех же гражданских рубашках, помятых брюках и галстуках, неприветливо взирая на перетаптывающегося в отдалении противника. Тех тоже было четверо, и можно было голову дать на отсечение, что эту ночь они провели в условиях значительно более комфортных, нежели обитатели барака. О правилах грядущего поединка капитан Шматов ничего не знал, но было ясно, что некоторые изменения все-таки произошли. Во всяком случае, никаких золотых доспехов они перед собой не видели, и это, конечно, настораживало. Если любимчика Зурбана решили не выпускать на арену, значит, нашли более достойного кандидата? А если нашли, то где он? Пойди отгадай его среди четырех незнакомых фигур! А ведь с самого начала главного здешнего фаворита Потап собирался взять на себя. Конечно, Сергей немало удивил его своими успехами в последних поединках, и все же иллюзий Шматов не строил, – случись им с Мироновым скрестить шпаги, он не оставил бы другу ни единого шанса – даже в нынешнем своем паскудном состоянии.

Между тем, Танкист и впрямь держал слово – вовсю отплясывал перед публикой обещанный «Танец смерти». Неизвестно, где он этому научился, но в жутковатых его телодвижениях действительно угадывалось мастерство бывалого деревенского плясуна. Тут присутствовали и забавные коленца с пристуком ладони о пятку, и ходьба вприсядку, и озорной свист, который выходил у бывшего зека особенно зычно. Подразнивая противника коротеньким мечом, Танкист высоким фальцетом выкрикивал непристойности, то и дело поминал «пакостливого Зурбана» вкупе с «вонючим скунсом Фебуином». Разумеется, обоих недругов разошедшийся танцор вызывал на арену, отведать «его славного перышка». Бравада бравадой, но Потап видел, что Танкист близок к самой настоящей истерике. Уж он-то знал, что нередко именно так разжигают себя блатные в предчувствие скорой смерти. Могут и ножами себя исполосовать, а могут и к нарам прибить пятидюймовыми гвоздями.

Как бы то ни было, но обряд неспешного прохода вокруг арены Танкисту удалось поломать. Недоуменно поглядывая на разбушевавшегося замухрышку, соперники продолжали оставаться на месте, зрители голосили и потрясали кулаками, трубы с барабанами в растерянности молчали. Подобные выходки здесь явно были в новинку, а потому и устроители боев пребывали в определенной нерешительности. Во всяком случае, никаких шагов никто не предпринимал, и все продолжало идти своим чередом.

– Что же вы там топчетесь? – продолжал надрываться Танкист. – Идите, попробуйте меня успокоить! Или может, храбрец найдется на трибунах? – коротенький меч дерзко обвел ближайшие ряды зрителей. Амфитеатр был заполнен до краев, и подобное поведение грозило самыми непредсказуемыми последствиями. Верх безумия – бросать вызов толпе, но Танкист именно это сейчас и делал. Еще раз взмахнув мечом, он с жутковатым оскалом разодрал на себе фуфайку, разом обнажив все свои застарелые татуировки.

– Ну! Чего ждете? Или думаете, я буду перед вами весь день клоуна разыгрывать? А вот хренушки!..

Предчувствие близкой опасности заставило сердце Потапа сжаться. Очень уж близко подошел к роковой черте их товарищ. И он не ошибся. Непристойный жест, сопроводивший дерзкие слова татуированного храбреца, все же вывел из терпения местную власть. Подчиняясь неслышимой команде, двое стрелков на ограждающей стене подняли свои огромные луки. Услышать в многоголосом гуле свист спущенной тетивы было, конечно, невозможно, зато все увидели, как стрелы впились в песок справа и слева от Танкиста. Возможно, бузотера просто предупреждали, но Миронов мог бы поклясться, что в самый последний момент стрелы опять вильнули в сторону.

– Ты видел? – он быстро взглянул на Шматова. – Ты видел, как они летели? Или мне это почудилось?

– Не почудилось, – от волнения голос у Потапа сел. – Наверняка, Вадик уже здесь…

– Мазилы! – заблажил Танкист. – Даже стрелять не умеете! Давайте, спускайтесь вниз со своих насестов. А уж здесь папочка вам надерет задницу. По первое дайкирийское число!..

Танцующим шагом, он приблизился к коротенькой шеренге соперников, и, вспылив, к нему тут же метнулся один из бойцов. Момент был критический, однако у Танкиста оказалось кое-что про запас именно на такой случай. Истерика – истерикой, но свои блатные регалии этот тщедушный человечек заработал не зря. Левая рука Танкиста метнулась навстречу врагу, и плечистый воин, ойкнув, схватился за глаза. Не теряя времени, бывший зек по-лягушачьи скакнул к нему и подъемом ноги лягнул в пах. Ничего удивительного, что соперник рухнул на все четыре конечности. Возможно, удар был не столь уж силен, но Танкист знал, куда бить, и в отличие от лучников не промазал. Все было непривычно и все было не по правилам, – потому, верно, и допустил опытный рубака столь досадный ляп. В одну секунду крикливый заморыш умудрился ослепить его и обездвижить.

И снова в воздухе тенькнула стрела. Не очень было понятно, в кого именно метил стрелок, однако угодить в цель оперенной посланнице не удалось и на этот раз.

– Вперед! – мерным шагом Шматов двинулся к соперникам. Ждать дольше становилось просто бессмысленно. Как ни крути, а некоторое тактическое преимущество Танкист им обеспечил, и, кроме того, стало окончательно ясно, что Дымов снова «играет» в их команде.

Заметив их движение, противник тоже не стал ждать и, запоздало спохватившись, ринулся навстречу. Кое-как сладив с болью, поднялся с четверенек и тот, что успел получить неласковое «благословение» Танкиста. Часто утирая глаза, он догонял своих товарищей, отлично понимая, что в глазах публики уже не выглядит героем.

– Салудин! – отрывисто позвал Миронов. – Кто это?

Шерх понял, о чем его спрашивают, и ответил без промедления:

– Это не мои собратья. В противном случае ваш товарищ уже лежал бы на арене со сломанной шеей.

– Понятно… – ускорившись, Сергей метнулся вперед и первым скрестил свою саблю с мечом высокого воина. Руку с силой швырнуло в сторону, и сразу стало ясно, что болезненная ночь не прошла для них даром. Мышцы совершенно не слушались, и Миронову стоило большого труда не выронить оружие из онемевших пальцев. Соперник тут же атаковал, и чужая сталь просвистела всего в сантиметре от лица Миронова.

А в следующую секунду с ним что-то произошло. На миг Сергею даже показалось, что его приподняло над ареной на немыслимую высоту – и не приподняло даже, а подбросило. Так, что весь амфитеатр оказался у него на виду – этакое огромное блюдо, наполненное пестрым горошком человеческих голов. Грудь наполнилась молодым звоном, живое электричество пробежалось по мышцам и венам, превращая тело в подобие взведенного лука.

– Вадик, – сами собой шепнули губы, – я знаю, что это ты…

И снова вернулась привычная картинка, Миронов оказался на арене перед соперником, изготовившимся для очередного удара. Однако на этот раз ситуация коренным образом изменилась. И прежде всего – Сергей уже не представлял собой беззащитной жертвы. Ощущение переполняющей его силы было столь явственным, что чужой меч он даже не стал отбивать. Вместо этого поднырнул под атакующую руку, стремительным движением подбил локоть противника и, уводя удар в сторону, с силой вонзил лоб в курчавую бородку. Отчетливо клацнули чужие зубы, и широкогрудый боец рухнул навзничь. Не теряя ни секунды, Миронов метнулся на выручку к Потапу, но и там уже все было закончено. Точным движением хирурга Шматов пропорол бедро своего соперника и тем решил ограничиться, поскольку упавший на песок богатырь уже не представлял собой никакой угрозы. Очередной поединщик попытался зайти к нему в тыл, но Потап проворно крутанулся на месте, скользящим движением шпаги дотянувшись и до него. Выпад был проделан с потрясающей скоростью. В результате удар пришелся плашмя по голове, надежно уложив бедолагу по соседству со своими товарищами.

Не особенно замешкался со своим недругом и шерх. Все с той же молчаливой грацией, он провел довольно красивую атаку, в результате чего, потерявший опору дайк ухнул на землю. Острие меча, приставленное к горлу, принудило его отбросить свое оружие в сторону, которое немедленно подхватил визжащий Танкист. С двумя мечами в руках, бывший зек понесся по арене, напоминая футболиста, только что забившего гол.

– Что, съели, уроды? Патриции хреновы! Где там ваш Зурбан? Или, может, ты, Фебуин, рискнешь выйти?…

Миронов ничуть не удивлялся тому обилию стрел, что посыпались вокруг Танкиста. Конечно, их товарищ представлял собой не самую выгодную мишень, – он продолжал бежать, но это абсолютно не объясняло тотальных неудач вражеских лучников. НЕЧТО продолжало опекать квартет пленников, безжалостно ломая полет стрел, не позволяя стрелкам даже толком прицелиться. Публика давно уже повскакала с мест, от рева тысяч глоток закладывало уши. Миронов поднял свой меч, с радостным восторгом почувствовал, насколько легко дался ему этот взмах. Казалось, метни он его с полной силой, и тяжелый гостинец легко долетит до золоченой ложи мафата. Как бы то ни было, но от недавней немощи не осталось и следа. Незримые нити связали его с источником неослабевающей энергии, и порция за порцией в кровь его продолжала притекать пьянящая сила. Судя по всему, нечто подобное испытывали и Танкист, и Потап, и даже шерх. Во всяком случае, глаза последнего торжествующе поблескивали, а сутулые плечи заметно расправились.

Вновь запели трубы, на арену выскочил местный обслуживающий персонал. С проворством опытных уборщиков они подхватили тела лежащих, поволокли вон. Еще один раб с корзиной в руках принялся рассыпать свеженький песок, маскируя редкие пятна крови. Работы ему, впрочем, почти не было, и он скоренько убрался вслед за носильщиками.

– А вот и наши главные соперники, – проговорил Салудин. Он сказал это совсем негромко, но трое его товарищей прекрасно услышали сказанное. В дальнем конце арены действительно распахнулись небольшие воротца, и через них величавой поступью вышли обряженные в доспехи воины – четверо храбрецов, на которых, видно, и ставила местная знать. Наверняка, мастера из лучшего списка, успевшие за свою жизнь положить немало людишек. Словом, партитура намечалась простейшая, каковую легко было предсказать с самого начала. Наверняка, против них могли выставить и десяток бойцов, но зачем? Во-первых, все равно силы и опыт неравные, а во-вторых, публика жаждет видеть героев, а герой – на то и герой, чтобы сохранять хотя бы видимость правил.