Текст книги "Время Сварога. Грамота"

Молодой всадник ничего не сказал, лишь глубокая складка скорби легла на чело. Он поблагодарил девушку и пришпорил коня. Раздираемая любопытством, Маня бросила ведра и побежала за ним. Она видела, как тот спешился перед воротами и уверенно, по-хозяйски, ударил в них кулаком. Из-за ворот сразу отозвалась собака, залилась визгливым лаем, затем девичий голос спросил:

– Кто там?

– Кузнец Добрава здесь живет?

Тяжелые ворота открылись без скрипа, и перед глазами предстала девчушка, светленькая и голубоглазая, в грязном заношенном сарафане. Она с опаской смотрела на незнакомца.

– Тату хворает! – сказала она.

– А тебя как звать? – спросил незнакомец ласково и белозубо улыбнулся.

– Калинка, – ответила та, продолжая пытливо разглядывать всадника огромными, в пол лица, глазами.

– Дочка, кто там?

Из глубины двора вышла жена хозяина. Она несла кадку, пристроив ее сбоку на бедре. Она была высокая и статная. Измученное лицо хранило отпечаток былой красоты. Годы и трудная жизнь брали свое. Она подошла ближе, внимательно вглядываясь в лицо путнику.

– Если ты к Добраве, то он ничем тебе помочь не сможет! Нездоровится ему.

– Да, я уже слышал.

Повисло молчание, во время которого незнакомец продолжал улыбаться, глядя на женщину. Та, в противоположность ему, оставалась серьезной и продолжала рассматривать его, не отрывая взгляда, слегка наклонив голову.

– Хотелось бы напиться, – вновь заговорил путник.

Он неуклюже потоптался, зачем-то по переменке трогая то собственный пояс, то сбрую коня.

– Калинка, принеси братину для питья, – обратилась хозяйка к девочке. – Видно наш гость издалека к нам. Верно?

Калинка послушно кинулась в дом и через мгновенье уже несла горшок полный воды. Гость с поклоном принял сосуд и отпил. Затем вернул его обратно, вытер губы рукавом кафтана, придерживая висевшую на запястье плеть.

– Спаси бог, – поблагодарил он хозяйку. – Верно. Издалека. Из Золотой Орды добираюсь.

– Из Орды? – одними губами повторила женщина, бледнея.

Ей вдруг перестало хватать воздуха. Она задышала беспокойно и часто.

– А вы, мама, меня не узнаете? – с хрипотцой в голосе спросил путник.

То, что произошло дальше, потрясло Маню до глубины души. Кадка выскользнула из рук, женщина охнула и упала на колени перед путником, обняла его за ноги и прижалась в рыдании. Он пытался ее поднять, гладил по голове и плечам.

– Ну, что вы, мама, все хорошо. Вот он я, живой!

Но она продолжала стоять на коленях без сил, не в состоянии отпустить от себя самое дорогое в мире существо. Наконец она поднялась, и, еще не веря своим глазам, проговорила:

– Вохма, сынок, неужели это ты?

– Я, мама! Я! – говорил он, забирая в ладони мокрое от слез лицо матери и целуя родные глаза.

Рядом, глядя на всю эту картину, зашмыгала носом сестренка. Она, видимо, до конца не понимала, что происходит, но настроение матери передалось и ей. Когда забрали старшего брата в Орду, она еще не родилась. Она знала, что где-то на белом свете есть брат, если еще живой, но чтобы им оказался этот взрослый мужик, она не могла вот так сразу уложить у себя в голове. Проходившие по улице люди останавливались в недоумении. Много лет прошло, и никто из них не помнил о старшем сыне Добравы, поэтому сцена, свидетелями которой они стали, вызывала многочисленные вопросы.

– Пойдем к отцу, сынок, – говорила мать и тянула Вохму за руку в избу.

Тот кинул поводья сестре и пошел следом. Но на крыльце уже стоял отец. Он услышал суматоху во дворе и поднялся, опираясь на стену. Глаза лучились светом, он старался сдерживаться, но слезы все равно лились по щекам и таяли в бороде. Дрожащими руками он гладил сына по плечам, словно пытался проверить – призрак перед ним или человек из плоти и крови.

– Счастье-то какое, отец! Дожили мы с тобой! Дождались! – прижималась к сыну мать, обращаясь к мужу.

– Хвала богам! – говорил тот. – Калинка, беги за сестрой, всем соседям передай, что Вохма вернулся.

Девочка выбежала за ворота и наткнулась на Маню.

– Калинка! Кто это к вам зашел? – спросила она.

– Вохма – брат старший, – на ходу бросила та и заспешила дальше.

– Старший брат!? – словно во сне повторила девушка и глубоко задумалась.

Нежданная новость облетела весь город. На двор к Добраве потянулись соседи и друзья. Гостеприимные хозяева с радостью принимали всех – на стол выставлялось последнее, несмотря на собственную нужду. Даже боярин Тана почтил их своим уважением. Он пришел не с пустыми руками, а принес бочонок медовухи. Полный, на коротеньких ножках, он был известный весельчак и балагур и никогда не упускал случая поучаствовать в общем празднике. Всем было любопытно посмотреть на Вохму. Не каждый день после долгого отсутствия домой приходил живой и здоровый сын. Обычным делом было уходить в Орду на всю жизнь и уже не возвращаться на родину. Специально строилось так, чтобы ордынцы служили вдали от родных мест. Ничто не должно было связывать их с местным населением, дабы не испытывать мук угрызения совести при участии в карательных походах против какого-либо бунтующего князька, который вдруг отказывался подчиняться центральной власти и платить налоги. Разбросанные по бескрайним землям многочисленные отряды Великой Орды служили гарантом порядка и спокойствия в разноязыкой империи. Лишь с возрастом, не обремененные хозяйством и семьями, старые вои уходили на покой в монастыри. Это было их почетным правом за верную и многолетнюю службу.

Весь следующий день Маня крутилась возле ворот кузни, нарядилась во все новое, подвела углем брови. Она находила любой предлог, чтобы забежать на двор и встретиться с Вохмой. Но ей это не удавалось. Тот был занят гостями. Она подзывала Калинку, спрашивала о брате, но хитрющая девчонка напускала на себя важную мину и словно не понимала вопросов Мани. Наконец, отчаявшись, потеряв всякую надежду, она вдруг услышала за спиной знакомый голос.

– Чем опечалена, красавица?

Девушка вздрогнула и обернулась. Вохма стоял перед ней и щурил зеленый смеющийся глаз. Краска бросилась ей в лицо, дыхание перехватило и, едва справившись с волнением, она проговорила:

– Ничем.

– Так уж и ничем? – настаивал Вохма. – Сестренка сказала, ты меня ищешь?

Он подошел ближе и взял девушку за руку. Она хотела было выдернуть руку из его медвежьих лап, но силы вдруг опять оставили ее. Нежная истома охватила все ее существо. Ей захотелось, чтобы эти мгновения никогда не кончались.

– А ты скоро уезжаешь? – спросила она невпопад.

– Вот те раз. Не успел приехать, уже гонят, – обиделся тот.

– Что ты, я не об этом.

– Тогда о чем?

– Я только хотела спросить, надолго ли ты приехал к родителям?

– А ты как хочешь? Чтобы надолго?

– Я?

Маня от растерянности не знала, что ответить.

– Ну, конечно, ты.

– Да, чтобы надолго, – решительно призналась она и стала смотреть под ноги.

В руках неожиданно оказалась длинная коса, переброшенная из-за спины на грудь, и она нервно, привычными движениями, стала ее заплетать.

– Смотри, кто там летит?

– Где?

Маня от любопытства подняла голову и тут же угодила в капкан мужских губ. Вохма обхватил девичий стан и притянул к себе. Сладкий поцелуй был наградой за решительность, с которой он подошел к делу.

– Что ты? Все смотрят, – говорила девушка не в силах вырваться из могучих рук.

– Разве это плохо?

– Не знаю.

– Приходи сегодня вечером на берег реки. Придешь? – спросил парень и отпустил ее.

– Приду, – едва кивнула головой Маня.

– Буду ждать!

Вохма развернулся и пошел к воротам. Маня проводила его взглядом. Гости еще не расходились.

Весь вечер Маня боролась с желанием бежать на берег реки к любимому, но не пошла. Когда первые волнения утихли и верх взял разум, испуганная внезапным напором парня девушка сдержалась, оправдывая себя тем, что еще достаточно плохо его знает и что не стоит так быстро кидаться на шею первому встречному.

Низкий набат ударил на колокольне Святого Спаса, и тревожно повис над округой. Быстро докатилась весть об убийстве новгородцами тверского посадника. В ответ тверское войско, во главе с князем Михаилом, выступило в поход. Новый Торг стоял у них на пути. Мирная жизнь горожан закончилась. Это была война. Дозорные на охранных башнях просигналили о подходе неприятеля с опозданием, и тверское войско обступило стены города, обрезало любую связь с внешним миром. Жители, укрывшись за стенами, готовились к штурму. Но силы были неравны. Город не устоял. Подожженный с четырех сторон он пылал. Деревянные стены не выдержали. Защитники гибли под ними, сгорая заживо, засыпанные тысячами стрел. Обезумевшие люди метались по улицам в попытке найти убежище. Везде валялись мертвые тела. Пахло горелой человеческой плотью. Тверичи не щадили никого: ни женщин, ни детей. Они врывались в дома, сея смерть направо и налево. Богатый торговый город был лакомой добычей, и Михаил отдал его на разграбление своему воинству.

Маня бежала вдоль улицы, не помня себя от страха. Словно в тумане перед глазами вставала картина смерти родителей и братишки. Сначала она услышала, как в соседнем дворе закричала баба. Маня прыгнула на плетень и заглянула к ним во двор. На пороге избы лежал мертвый Танаско, сноха и ее маленький сын. Трое тверичей распластали на земле Слугаву и насиловали ее, сменяя друг друга. Женщина пробовала отбиваться, извивалась всем телом, но этим только распаляла насильников. Те довольно гоготали и избивали ее кулаками. Маню замутило, она сползла на землю и зарыдала.

Несколько грабителей зашли и к ним. Отец схватил топор и кинулся на неприятеля. Одного он зарубил, другой же ранил его в живот. Приседая, зажав рану, отец отступал в дом. Мать побежала к нему на помощь и наткнулась на вражеский нож. Обнимая мужа, защищая его собой, она, в довершении, приняла смертельный удар копья, которое пронзило их обоих. Ванятка поднял оброненный отцом топор, с криком замахнулся им на убийц и тут же был пронзен в грудь. В единое мгновение, потеряв на глазах всех, кого она любила, Маня бросилась со двора. Кто-то больно схватил ее сзади за косу и швырнул на землю. Грязные от крови пальцы рвали на ней одежду и пытались раздвинуть ноги. Страшное бородатое лицо дышало гнилым нутром. Маня сопротивлялась, как могла, но силы были на исходе. Вдруг тверич дернулся, харкнул на девушку кровью и затих. Чья-то сильная рука помогла ей подняться. Перед ней стоял Вохма. Почерневший от земли и сажи, он держал в руках окровавленную саблю.

– Сможешь идти? – спросил он, оглядываясь по сторонам.

– Там! Там! – показывала рукой Маня в сторону своего дома, горе и слезы душили ее.

– Понял, – кивнул головой ордынец, – быстро за мной! Не отставай!

Он влетел в ворота, как вихрь, и сходу воткнул клинок в грудь первому, кто встретился ему на пути. Увернулся от копья и метнул нож в другого. Третьего и четвертого он достал у дверей. Остальные, привлеченные криками соратников, выскакивали из дома и тут же попадали в объятия смерти. Словно играючи, орудуя саблей и ножом, он расправлялся с вооруженными людьми стремительно и безжалостно. Со стороны это походило на неведомый танец – так складно и красиво исполнялось каждое движение. Ничего лишнего, все подчинялось каким-то ему одному известным правилам ведения боя. Враги падали под ноги, как тряпичные куклы, не в силах поразить его своим оружием. Через минуту все было кончено. Вохма стоял посреди битвы, как скала. Изогнутый клинок очертил свой последний круг и успокоился в ножнах.

Маня кинулась к родителям. Они были мертвы. Но младший братишка продолжал дышать. Темное пятно расползлось по груди, чуть выше сердца.

– Он жив! – крикнула девушка своему спасителю.

– Хорошо! Ты сможешь его нести?

– Да.

– Тогда вперед. Нужно идти быстро.

Они шли сквозь дым и огонь пожарища. Порой было трудно дышать и Маня, неся на руках тело брата, подала на землю, собираясь с силами. Несколько раз им на пути попадались разрозненные отряды захватчиков, и тут Вохма показывал все свое воинское умение – крушил врага без разбору, не давая тому опомниться. Маня следила за ним восхищенным взглядом. Он казался ей былинным богатырем, сильным и непобедимым.

Наконец они оказались под крышей, где заботливые руки приняли у девушки тяжелую ношу. Мать Вохмы перевязала Ванятке рану и остановила кровь. Худое тельце едва подавало признаки жизни. Мать переглянулась с мужем и покачала головой. Ребенок умирал. Сколько ему оставалось жить, не знал никто.

Вохма смотрел на двор сквозь щель в двери. В доме он был один. Остальные домочадцы спрятались в подпол. Отец, было, попытался встать с ним рядом, но сын убедил его не мешать ему в ратном деле. Вооруженный саблей и ножом, он ждал. Трое тверских воинов заскочили на кузню и озирались по сторонам в поисках наживы. Один пошел в дом. Едва он открыл дверь, как рухнул без звука на пол с перерезанным горлом. Двое других, не дождавшись приятеля, пошли следом. Та же участь ждала и их. Вохма оттащил тела в сторону и опять принялся ждать. Используя тактику засады и то, что войско, грабившее город, действовало небольшими отрядами, он в одиночку расправлялся с каждым. Вот опять во двор зашли враги. Теперь их было больше. Человек семь. Трое сразу двинулись в дом, держа оружие на изготовку. Вохма лег на пол, притворился мертвым. Как только все трое оказались внутри, он сбил с ног первого и, пока тот падал, вонзил ему нож в сердце, проткнув грудной панцирь. Одновременно с разворотом отрубил голову второму, и не успела голова с грохотом укатиться в угол, как третий, с выпученными глазами, уже висел бородой на лезвии ножа, острие которого пробило ему затылок. С улицы увидеть то, что творилось внутри, было невозможно. Ни единым звуком дом не выдавал происходящее. Черный провал дверного проема поглощал в себя врагов одного за другим, словно не мог насытиться, а те шли внутрь навстречу своей гибели. Опьянев от крови и легкой победы, они не чаяли встретить сопротивление в какой-то избе, в которой и взять-то было нечего. Но они все шли и шли. Зрелище было страшное – тела врагов уже не помещались в избе. Вохма растаскивал их вдоль стен и складывал друг на друга, оставаясь на маленьком пятачке, залитым кровью. Он с трудом переводил дух. Грязная одежда прилипла к телу. Во мраке избы блестели только его глаза.

Незаметно наполз вечер. Рубленный деревянный город менее чем за сутки превратился в огромное пепелище. Горело все, что могло гореть. По бывшим улицам трудно было передвигаться от обилия мертвых тел. Оставшихся в живых горожан: женщин, стариков и детей – выводили на берег реки, срывали с них одежду, украшения и казнили, бросая трупы в воду. Их было так много, что река отказывалась принимать мертвых и выталкивала их обратно на берег. Матери молили убийц оставить в живых хотя бы детей, закрывали их своими телами, принимая на себя смертельные удары, но те были безжалостны. Крики и стоны неслись над землей. Бог отвернулся от людей. За что он наказывал их? За какие грехи? Берег Тверцы пропитался безвинно пролитой кровью.

Глава шестая

Весь день я готовился к побегу. Несколько раз выходил на улицу, приучая вахту к тому, что я уже не лежачий больной и мне нужен свежий воздух, но к забору не подходил, чтобы не привлекать внимание. Маруся забегала несколько раз.

– Воронин, у тебя все хорошо? Голова не болит? – всякий раз справлялась она, совала таблетки, заставляла выпивать их при ней и ставила укол.

Я отвечал, что все в порядке, не обращая внимания на звон в ушах и тупую боль при наклонах.

Вскоре появился дознаватель. Никак не выдавая свою осведомленность относительно его планов, я «тупил», как мог. Он продолжал настаивать на признательных показаниях, но теперь тактика его изменилась. Если раньше он горячился, то теперь демонстрировал полное равнодушие, мол, вот тебе факты, а решение остается за тобой. Хочешь – принимай, хочешь – нет. Тебе жить. Я опять сослался на слабость и попросил его уйти, не дав окончательного ответа. Он улыбнулся напоследок и простился, но я уже знал цену этой улыбки.

Вечером, как стемнело, я снова вышел на улицу, закутавшись в халат. Свет от фонаря над входом покрывал площадь до ближайших кустов. Легкий морозец тронул лицо. В тапках на босу ногу я проследовал вдоль забора в полной темноте и добрался до дыры. Доски, как и вчера, поддались без скрипа, и я оказался снаружи.

У дороги стоял припаркованный черный джип. Где-то я уже видел его, но в волнительной горячке вспоминать не стал. Фары мигнули и из открытого окна послышалось:

– Сюда!

«Хорошо живет ротный, классная тачка!» – подумал я, залезая в открытую заднюю дверцу.

В машине было темно, я плохо рассмотрел того, кто схватил меня за шею и крепко прижал к лицу влажную марлевую салфетку.

– Ну что, бегунок, добегался? – последнее, что я услышал, теряя сознание от едкого сладковатого запаха.

Опять я увидел себя в паутине. Только теперь передо мной был лес. Я шел энергичной поступью за седовласым старцем. Тот поминутно оглядывался, что-то говорил, но слов я не слышал. Меня не покидало ощущение важности происходящего, словно в жизни наступал какой-то переломный момент. Странное одеяние старика напоминало о чем-то хорошо известном, но давно забытом. Мы вышли к заболоченному озеру. На высоком берегу вырезанными из дерева столбами высились фигуры диковинных существ. Грозные бородатые лики могли отпугнуть кого угодно. Сплошь испещренные угловатыми символами они располагались по кругу, который ограничивался извне неглубоким рвом. В центре круга находился плоский каменный стол – алтарь, рядом колодцем лежали сухие поленья. Два столба с перекладиной наверху служили входом, над ним плоским диском висело плетеное из бересты солнце. Старец поклонился, сложил руки на груди и вошел в ворота, приглашая меня следовать за собой. Но тут паутина заволновалась, нити ее задрожали и напряглись. Картинка размылась и вмиг исчезла.

Я лежал в замусоренной комнате без окон на грязном матраце, связанный по рукам. Кирпичные стены, непонятные металлические конструкции, низкий потолок с тусклой светящейся лампочкой – вот, что я увидел, открыв глаза. Было тепло, даже жарко, словно за стеной дышала огнем печь. Запах сгоревшего угля и пыль, которую ни с чем не перепутать, царапали горло.

Я долго приходил в себя и пытался размышлять. Бесспорным оставалось одно – меня похитили. Богданов времени зря не терял. Но вот зачем ему нужен я? Ладно, выясним позже. Мысли блуждали, я с трудом пытался их собрать в единое целое и сконцентрироваться. С трудом, но все же мне это удалось. Интересно, как они узнали, где и когда меня ждать? У меня даже не возникло подозрения о подмене машин. Оставался главный вопрос: как отсюда выбираться? Сдаваться я не собирался.

Пытаясь подняться, я сразу почувствовал тошноту. В виски застучало барабанными палочками.

– Черт бы вас всех побрал! – в сердцах выругался я и босиком доковылял до закрытой двери.

Обшитая железом дверь с гулом приняла на себя удары ногами. Я бил до тех пор, пока не заболели пятки. Наконец за дверью послышалось движение, лязгнул замок.

– Че долбишься, придурок?

Передо мной возник яркий представитель синюшного класса. Опухший от водки, он, на вид обыкновенный бомж, уставился на меня красными кроличьими глазками.

– Мне нужно в туалет! – сказал я ему.

– Не мои проблемы.

– А чьи?

– Не знаю.

– Ну, смотри сам. Сейчас сделаю тебе тут кучу, будешь убирать.

Тюремщик задумался, почесал затылок. Убирать за мной явно не входило в его планы.

– Выпусти в туалет, – настаивал я.

– Не велено!

– Тогда дай хотя бы ведро.

– Ладно. Сейчас принесу, – сдался он.

Дверь захлопнулась, но вскоре открылась вновь. Почерневшее измятое со всех сторон ведро упало на пол.

– На, пользуйся, придурок!

– Сам ты, придурок! Как я буду пользоваться, если руки связаны?

– Как хочешь, не мои проблемы.

– Опять заладил. А чьи проблемы? Кто здесь старший?

– Скоро будет. Вот у него и спросишь.

– А ты тогда кто?

– Я тебя охраняю.

– Плохо охраняешь – старший будет недоволен!

– Почему это? – забеспокоился тот.

– Потому, что мы с ним родственники, и я ему обязательно расскажу, как ты со мной здесь обращался.

– Какие вы с ним, на хрен, родственники? – синяк ухмыльнулся, но недоверие в его глазах осталось.

– Такие! То, что я здесь – вопрос времени. Ну, поссорились, с кем не бывает, я его младший брат. Это он меня так воспитывает. Но мы всегда договоримся. А вот с тобой, честно говоря, не знаю, что делать?

Сказав это, я замер в ожидании. Попал или не попал? Такое наглое вранье могло возыметь действие, и принять его мог только совсем свихнувшийся человек. Но как говорят: «чем неправдоподобнее ложь, тем легче в нее верят».

– Блин, и че делать? – спросил сам себя синяк.

Он явно растерялся. Мозги у него вскипали.

– Че делать? Развяжи меня, – прикрикнул я на него.

– Задолбали. Все орут, все командуют. Давай клешни.

Я повернулся к нему спиной. И пока он пыхтел, освобождая мне руки, я сделал шаг к ведру. Удар по голове получился удачным. Тюремщик выпучил глаза, обмяк и завалился на спину. Я отбросил ведро. Обшарить его карманы, вытащить ключи, связать ему запястья было минутным делом. Теперь роли поменялись. Я вышел наружу и запер дверь. Ошибиться было трудно. Действительно, за стеной накалялась печь котельной. Их было несколько, но работала только одна. Спустившись босиком по металлической лестнице, я заглянул в бытовку. Нужно было отыскать какую-нибудь обувь. Наконец мои поиски увенчались успехом. В углу стоял железный шкаф, в нем я обнаружил сносную куртку, свитер с брюками и, самое главное – обувь. Ботинки оказались тесноваты, но хорошо разношены, поэтому вполне годны к употреблению. Едва одевшись, натянув на голову спортивную шапочку и скрыв бинты, я, сквозь мутное стекло, увидел промелькнувшую тень на улице. Это подъехал уже знакомый джип. Из него вышли двое и направились к зданию. Первым шел прокурорский дознаватель, вторым – киллер, который искал меня в госпитале.

Они вошли внутрь. Я успел забраться на крышу неработающей печи по железной лестнице, приделанной сбоку, и наблюдал за ними сверху. Некоторое время они стояли у входа в ожидании, что к ним подойдут. Затем, не дождавшись, стали обходить помещение.

– Ну и где твой Петрович? – спросил дознаватель.

– Понятия не имею! Дрыхнет?

– Ты меня спрашиваешь?

– Виноват, Александр Павлович! Сейчас найдем.

Киллер пробежался по кочегарке, заглянул во все углы, полагая, что Петрович спит где-нибудь пьяный, подергал запертую дверь, затем вернулся к «старлею».

– Его нигде нет, – пожал он плечами.

– Ищи! Мать твою! – матюгнулся тот, – не мог же он испариться? Дверь проверил?

– Заперта. Все нормально.

– Что нормально? Дверь открывай.

– Так у меня нет ключей?

– А у кого ключи?

– У Петровича.

– Что за фигня? Петровича нет, ключей нет. Дверь заперта. Скажи мне, с кем я работаю? С дебилами?

Киллер молчал. Прокурорский нервно подошел к двери прислушался. Работающая система отопления гудела, перекрывая все звуки.

Вдруг из-за двери послышались удары. Видимо, Петрович пришел в себя.

– Стучит!

Киллер смотрел на дознавателя, ожидая его решения.

– Слышу! Очнулся! Посмотри в бытовке одежду.

– Понял! – кивнул тот головой, метнулся в бытовку и вскоре вернулся, – нет, одежды нет!

– Черт! Куда он ушел с ключами?

Прокурорский, раздосадованный, опять прислушался у двери.

– Нужно ломать, – вынес он окончательный вердикт.

– Так она железная. Давайте Петровича дождемся. Не мог он уйти надолго. Где-нибудь здесь бродит.

Киллер несколько раз пнул метал ботинком. Тут же в ответ послышались удары с другой стороны.

– Так, стоп. А чем это он стучит? – спросил дознаватель.

– Ну да, стучит чем-то тяжелым.

– Откуда у него тяжелый предмет?

– Точно.

Они переглянулись и уже с силой вдвоем навалились на дверь. Наконец та не выдержала и подломилась в косяке. Встрепанный и испуганный синяк выбрался на свободу.

– Где он? – заорал на него «старлей».

– Ваш брат? Не знаю.

– Какой мой брат? Кто мой брат?

– Ну, этот, который здесь… он сказал, что он ваш брат!

– Ничего не понимаю! Где он?

– Он ударил меня по голове и связал. Вот.

– Боже, кругом одни идиоты! Куда он делся, хочу я знать?

– Александр Павлович, наверное, он ушел. Одежды ведь нет, – сделал предположение киллер.

Он развязал Петровичу руки.

– Давно?

– Не знаю, я был… это, в ауте!

– В ауте? Глянь на этого футболиста. Дебилы! Поехали быстрее, может, перехватим его на дороге.

– А с этим, что делать?

– Что с ним делать? Выпиши ему премию за доблестный труд!

– Может, с собой возьмем?

– Зачем?

– Ну, барахло свое опознает! На дороге много всякого швали бродит. Всех не проверишь. А он издалека увидит.

– Ты много пешеходов на трассе видел?

– Нет, но все-таки! Будем проверять каждого?

– Ладно, бери. Обратно сам доберется. Да, и подстели ему – сидения загадит!

Они все вместе выбежали из кочегарки. Взревел мотор и вскоре смолк вдали.

Я спокойно вышел на улицу. Единственная грунтовая дорога уходила в голый обглоданный перелесок. Редкие изломанные деревья и кусты едва прикрывали пространство вокруг кочегарки. Что отапливало это сооружение в данной местности? Ничего примечательного в доступной видимости не радовало глаз. Но трубы отопления куда-то уходили и терялись за пригорком. Разгадывать ребусы никогда не было моей сильной стороной, поэтому я глубоко вдохнул воздух и решительно зашагал в сторону трассы. По всей вероятности, мои преследователи были увлечены погоней настолько, что ничего мне не помешало спокойно доковылять до дороги и тормознуть первый попутный грузовик. Сурового вида водитель без слов добросил меня до города, где я и вышел. Без денег, без документов я не знал, куда идти. Но знал точно – в госпиталь мне возвращаться нельзя. Там, скорее всего, и будут меня ждать. Оставался последний и, наверное, единственный вариант. Лена. Я знал только адрес. Уже к вечеру добрался до ее дома, но не торопился входить, опасаясь слежки. Кирпичное пятиэтажное здание с небольшим двором. Парковочных мест мало. В первую очередь я обращал внимание на автомобили с водителем. Но все было чисто. Наборный замок на двери в подъезд не давал проникнуть внутрь, и я сразу вспомнил советы бывалых домушников: выбрать наиболее потертые кнопки и пробовать комбинации из них. Так я и сделал. С четвертого раза дверь поддалась. Только в тепле я почувствовал, как замерз. Пальцы ног, в неудобных ботинках, болели. Прошагав не один километр по городу, я, в горячке, не замечал такого маленького неудобства. Здесь же, едва почувствовав отдых, ступни ног загорелись огнем. Я позвонил в квартиру. Никто мне не открыл. Я поднялся выше на пол этажа и устроился на широком и удобном подоконнике, не выпуская из вида нужную дверь. Как я не крепился, в итоге задремал.

– Молодой человек! А, молодой человек!

Я открыл глаза и увидел недовольное лицо пожилой женщины.

– Что вы здесь делаете? Убирайтесь отсюда, иначе я милицию вызову. Хулиганы и наркоманы. Житья от вас нет.

Я спустил ноги с подоконника и, одурманенный внезапным пробуждением, тупо разглядывал даму. Хорошая косметика, светлое пальто и шляпка. В одной руке она сжимала перчатки и беспрестанно крутила ими перед моим носом. Наконец сознание полностью восстановилось, и я с воодушевлением произнес:

– Всецело с вами согласен, сударыня, житья от хулиганов и наркоманов не стало. Но позвольте вам заметить, что я не такой. Я вполне благопристойный и уважаемый гражданин нашей великой страны. Вы, пожалуйста, не смотрите на мой странный и непрезентабельный вид, просто меня ограбили именно хулиганы и наркоманы. Я вынужден находиться здесь и ожидать свою невесту.

Женщина от такой тирады слегка опешила. Не встретив грубого сопротивления, она оттаяла, голос ее смягчился.

– И кто же ваша невеста?

– Девушка из этой квартиры. Зовут ее Лена. Она и есть моя невеста.

– Ой, Леночка. Как же, очень хорошо ее знаю, такая добрая девочка!

Она еще хотела что-то добавить, но, как нельзя кстати, внизу хлопнула входная дверь, и легкие каблучки заспешили по ступенькам.

– А вот, кажется, и она, – проговорила женщина, глядя на приближавшуюся девушку. – Здравствуй, Леночка! А тебя здесь заждались.

Она с любопытством поглядывала то на меня, то на Лену.

– Здравствуйте, Вера Васильевна! Кто меня ждет?

– Молодой человек. Говорит – твой жених.

– Жених? Интересно.

Лена не сразу узнавала меня в полумраке лестничного освещения. Тревога на лице сменилась явным облегчением.

– Игорь, ты куда пропал? Мы обыскали все на свете, – в растерянности проговорила она и попыталась улыбнуться.

– Вот я иду и смотрю: сидит на подоконнике и спит. Я подумала, наркоман какой, а он – нет, говорит, я жених девушки из этой квартиры и показывает на твою. Я ему сначала не поверила, хотела уже вызвать милицию. Ты сама знаешь – нет житья от этих наркоманов. Только по подъездам и прячутся…

Соседка не уходила в предвкушении развития событий.

– Как ты мог? Я места себе не нахожу уже сутки. Никто про тебя ничего не знает.

– Он говорит, на него напали хулиганы и ограбили. Ты, Леночка, должна его пожалеть и не ругать. Он не виноват, – вступилась за меня Вера Васильевна.

– Какие хулиганы? – недоумевала девушка

Я подошел ближе и поцеловал ее в губы.

– Давай войдем в квартиру. Я все тебе расскажу, – сказал я тихо, оберегая слух Веры Васильевны.

Уже за дверью я крепко обнял ее.

– Послушай меня, не перебивая, у меня очень мало времени. Скорее всего, за тобой уже следят. И мне нужно уходить.

– Кто следит? Куда уходить? Я ничего не понимаю. Может, объяснишь?

Я обстоятельно стал рассказывать о событиях последних суток. Лена слушала, округлив глаза.

– Что они от тебя хотели? – спросила она в завершении.

– Сам постоянно думаю об этом!

– И что придумал?

– Не знаю. Просто теряюсь в догадках!

– Не можешь понять, как они нас вычислили?

Вот это – нас, а не тебя – заставило меня еще раз с нежностью обнять ее и отблагодарить долгим поцелуем. Она ответила, вздрагивая всем телом.

«Черт с ними со всеми», – пронеслось в голове.

– Где у тебя душ? Я грязный, как трубочист.

– Иди сюда, – смеясь, толкнула она меня в ванную. – Но тогда я тебя сама вымою. Можно?

– Идет!

Утром, стараясь не разбудить любимую, я поднялся с дивана и осторожно, не раздвигая штор, выглянул в окно. С третьего этажа двор был виден, как на ладони. Я не ошибся: справа поодаль припаркованный к детской площадке уже стоял знакомый внедорожник. Опасения оправдались – дом и подъезд был под наблюдением.

– Что интересного ты там увидел?

Лена проснулась и, потягиваясь в постели, соблазнительно согнула ногу в колене.

– Стоят. Караулят. Чтобы их…

– Кто караулит?

Она, движимая любопытством, подскочила ко мне и прижалась, обнимая.