Текст книги "Время Сварога. Грамота"

Из избы высыпали все домочадцы и также смотрели на Светозара в ожидании. Тот выпрямился, расправил плечи, величественно оглядел присутствующих.

– Идти никуда не нужно, – весомо сказал он. – Оставайтесь здесь и восстанавливайте город. Тверь, отныне, вам не угроза. Москва поможет. Скоро будет заключен мир, Михаил Тверской станет младшим братом и союзником князю Дмитрию. С этой стороны вам боятся нечего. Уйдете в другие земли – сгинете без пользы. Это мое слово. Решать вам.

Повисла тишина. Ходоки молчали, обдумывая сказанное, переглядываясь друг с другом.

– Ну, коли так, то остаемся? – неуверенно спросил старший у остальных, ожидая поддержку.

Те согласно закивали головами. Уходить от родной, хотя и истерзанной земли не хотел никто.

– Тогда на том и порешим! – поставил он точку, и они повернули со двора, негромко переговариваясь.

Вохма проводил их взглядом. Сгорбленные спины. У этих железных людей еще хватало воли и сил думать о завтрашнем дне, начинать жизнь заново.

– У них все будет хорошо, – поймал его мысль Светозар.

– Откуда ты знаешь, что будет? Москва замириться с Тверью? Ты в этом уверен?

– Так будет. И хватит об этом.

– Зачем ты даешь людям ложные надежды? Они тебе поверили.

– Поверь и ты.

Вохма слушал его и с сомнением качал головой. Светозар силен, но предвидеть грядущее…. Коли все будет, как говорит колдун, воистину – правда на его стороне. Старец похлопал его по плечу.

– Теперь, готовься к походу.

Он хотел добавить еще что-то, но ордынец его перебил.

– У меня есть условие.

– Немного ли условий? Здоровье отца для тебя недостаточно?

– Достаточно. Но мое условие для тебя безделица.

– Ну, что еще, говори.

Колдун смотрел на него прямо, не мигая. Вохма опять почувствовал магию такого взгляда. Опять внутри замутило, к горлу подкатил комок.

– Мне нужно знать, что было в грамоте! – сглатывая слюну, проговорил он.

– Грамота предназначалась не тебе. Зачем тебе знать, что в ней?

Голос был ехидный, пронизывающий до дрожи. Вохме показалось, что он слышит скрип плохо смазанного колеса, такой неприятный звук стоял в ушах.

«Лихо прибрало бы этого колдуна с его чарами», – пронеслось в голове, но вместо этого он проговорил:

– Мы теперь делаем одно дело. Плывем в одной лодке. Имею право знать!

– Все узнаешь, когда придет черед. Не торопи события. Одно могу сказать. Грамота твоя дойдет до того кому предназначена. Твое дело – сохранить ее до срока! И покончим на этом!

Весь день и следующее утро семья готовилась к излечению отца, которое посулил Светозар. Мать, в волнении, не знала чем себя занять. За чтобы она не бралась – все буквально валилось из рук. Наконец она бросила работу и села на лавку, сгорбилась, сцепив руки на коленях. Светозар исчез еще засветло, но перед этим поведал Мане, что пошел искать в лесу нужное дерево. Издревле было известно, что при рождении чада, судьбой ему назначено определенное дерево, которое живет в одном с ним ритме жизненных сил. Каждому человеку соответствовала своя порода деревьев, и именно из них знающие люди мастерили ребенку колыбель или другую домашнюю утварь и даже детали воинской амуниции. Словом, определенное дерево сопровождало человека на протяжении всей его жизни, вплоть до смертного одра, когда из него строили домовину. Но не всякое дерево готово было лечить. Только Светозар, имея дар провидца, мог это знать.

Вскоре он появился, возбужденный, как от хорошо проделанной работы. Заставил Добраву собраться. Наказал всем оставаться в избе и ждать. Затем, помогая кузнецу, предложил ему посох. И они ушли по дороге, ведущей в лес. С трудом перебирались через остатки городской стены и земляной вал. На предложение Вохмы сопровождать отца, последовал отказ. Кузнец должен был преодолеть трудности похода сам, через боль, через немощь. Мать с состраданием смотрела на него, едва сдерживаясь, чтобы не пойти следом, но затем отвернулась, смахивая слезы концом платка.

Рядом кто-то тихо зарыдал. Грязная седая нищенка сидела на земле и сыпала себе на голову песок, перемешанный с золой. Она раскачивалась телом и выла в такт движению. Едва прикрытая лохмотьями, она выставляла напоказ кровоподтеки и ссадины. Вдруг в безумном лице нищенки промелькнуло что-то знакомое.

– Боже. Это Слугава! – прошептала Маня.

– Ты ее знаешь? – спросил Вохма.

– Да, наша соседка. Мы дружили. Но как, она же совсем старуха! Ей ведь чуть за двадцать, – недоумевала молодка.

– Горе, дочка! – печально проговорила мать. – Приведи ее к нам.

Слугава никого не узнавала. Затравленная и страшная, она поочередно рассматривала каждого, кривила рот и плевалась. Увидев Маню, взгляд на секунду стал осмысленным, но потом пелена снова упала ей на глаза.

– Нужно ее отмыть, – приказала мать. – Давайте девоньки, натаскайте и согрейте воду. Устроим баню. А ты с Ваняткой приготовь дрова, – добавила она, обращаясь к сыну.

Огромная печь нагревалась быстро. Внутрь поставили кадки с водой, в них кинули лекарственные травы. После того, как дрова прогорели, и печь остыла, из нее выгребли угли, золу, веником обмели сажу. Затем застелили соломой, чтобы не обжечься. Внутри было достаточно просторно, при желании могли уместиться двое взрослых. Сначала снять первый жар в печь отправили Слугаву с Маней.

– Бог ты мой, что с тобой сделали? Нелюди. Живого места нет, – сказала мать, рассматривая тело нищенки, когда тряпье оказалось на полу. – Дочка, постарайся мыть осторожно. Калинка, отнеси лохмотья на улицу.

– Я видела, как над ней издевались! – говорила Маня, трогая кончиками пальцев ушибы и царапины на коже подруги.

– Бедные, вы бедные, мои девоньки! – обняла мать их за головы и притянула к себе. – Всё, полезайте, – и, как маленьких, хлопнула по голым задам.

Притихшая Слугава подчинилась безропотно. Она послушно забралась в зев печи вместе с подружкой. Слышно было, как плещется вода, затем голос Мани и редкие всхлипы Слугавы. После них в печи мылись остальные. Мать пошла следующей. Приняла на руки сначала Ванятку, затем Калинку с сестрой.

Вохма едва успевал подтаскивать кадки с холодной водой из колодца к крыльцу. Разгоряченные домочадцы выходили на улицу, окатывались водой и отдыхали тут же на воздухе, расположившись на завалинке, в тени молоденькой березы, чудом сохранившейся среди пожарища. Маня заботливо расчесывала волосы соседке гребнем, просушивая их и перебирая пальцами. После бани подружка преобразилась, если бы не седина и безумный взгляд, то вполне была бы прежней Слугавой. Она вела себя тихо – молчала, теперь уставившись в одну точку.

– Маня, она блаженная? – спросил Ванятка, наблюдая за женщинами.

После того, как Вохма облил его водой, он устроился рядом и боязливо косился на сумасшедшую.

– Не пытай. Дождемся деда, что он скажет. Ты бы зря не пялился, глаза сломаешь. Видишь, человек нездоров. Лучше принеси что-нибудь из одежды.

– На, возьми! – на крыльце показалась мать, протянула ей чистую рубаху и берестяную коробочку, наполненную черной мазью. – Натри ее вот этим. Это от порезов и ушибов.

Наконец настала очередь ордынца. С трудом протиснувшись в узкий зев, он лег на соломенный пол и расслабился в тепле. Отчий дом, вымытый и выскобленный до белизны, уже не помнил кровавую бойню, произошедшую здесь накануне. Напряжение последних дней навалилось на него, как тяжелая каменная плита. Он задремал. Он не слышал, как позвала его мать, как несколько раз окликнула жена. Лишь где-то на задворках успокоенного сознания, ему показалось, что родные голоса тихо говорили, проникая сквозь разогретый туман:

– Пусть спит. Наш воин. Наш защитник. Не мешайте ему.

Рано поутру вернулись Светозар и Добрава. Отец был бледен, но глаза искрились каким-то новым светом. Он уже не горбился, шел прямо и уверенно. Впалая грудь развернулась и стала шире.

– Ну, как? – первой спросила мать, ощупывая его фигуру взглядом.

– Как видишь, – ответил ей довольный кузнец. – Хвала Роду, я поправлюсь.

В нетерпении он сразу отправился на кузню осматривать и приводить в порядок свое хозяйство. Уже к обеду запылал горн и радостно зазвенела наковальня. Прослышав о чудесном выздоровлении Добравы, к нему потянулся мастеровой люд. Город оживал. Везде слышался стук топора и звук пилы. Запах смолы и свежего теса пропитал воздух. Незаметно стали прорисовываться улицы и городские стены. Обгоревшие бревна тут же втаптывали в грязь, укрепляя проходы между домами. Это было лучше, чем ничего. Зола, сажа, глина, труха, смешанная с водой – давали плотный слой, утрамбованный десятками ног.

– Дедушка, ты помнишь Слугаву? – спросила Светозара Маня, подводя его к безумной. – Она – жена Танаско, нашего соседа. У них еще жила сноха с дитем. Их всех убили, а она от горя сошла с ума. Сможешь ей помочь?

Светозар неторопливо подошел к женщине, посмотрел ей в глаза, взял за руку, постоял так некоторое время, затем повернулся к внучке.

– Сейчас все без толку. Но когда родиться чадо, она поправиться.

– Чадо? Что ты говоришь? Она бесплодна. – Маня в недоумении смотрела на деда.

– Она ждет ребенка! – отрезал колдун. – Девка родиться ровно в срок. Будет здоровой и красивой. Ее рождение поможет матери прийти в себя. Нужно ждать. Позаботьтесь о ней.

Маня, как зачарованная, стояла на одном месте в попытке осмыслить пришедшую новость. В голове билась одна и та же мысль. Билась яростно, не затихая:

«Слугава ждет ребенка, Слугава ждет ребенка».

И вдруг мысль, словно нашла выход, прорвалась, не принеся облегчения:

«Ждет! Но, от кого?»

Перед глазами вновь возникла картинка, жуткого насилия. Трое тверичей и извивающаяся на земле беззащитная женщина. Неужели это случилось? И бабка ведунья, предсказывающая рождение ребенка, была права? Во рту от волнения пересохло. Захотелось пить. Она подошла к кадке с водой, зачерпнула ковшом воду и наткнулась взглядом на брата. Тот скорчил рожу и высунул язык.

– Что с тобой, сестрица? – крикнул он.

– Не твое дело! Если тебе заняться нечем, иди на кузню, помоги чем сможешь? – ответила она, как во сне.

– Ты и впрямь не в себе! – покрутил он пальцем у виска и побежал по двору, сверкая босыми пятками.

Поразмыслив, Маня, наконец, рассудила здраво. Она никому не расскажет, от кого у Слугавы ребенок. Эту тайну она сохранит во имя чести женщины, ради будущего чада. Пусть все знают, что ребенок от Танаско, от законного мужа.

– Кто хозяин дома? – услышала Маня незнакомый голос.

Трое вооруженных людей уверенно зашли во двор. Старший, поигрывая плетью, бесцеремонно осматривал все закутки, прицениваясь наглым взглядом. Он был одет легко, по-простому: несвежая рубаха, закатанные по локоть рукава, сношенные сапоги – словом, если бы не меч, да кинжал, висевшие на поясе – ни дать ни взять обычный городской житель. Двое других остановились в воротах, позевывая и почесываясь.

– Тебе кто нужен, мил человек? – спросила девушка.

– Я что, непонятно изъясняюсь? Где хозяин дома? – повысил голос старший.

– А ты кто такой? Зачем тебе хозяин? – продолжала допытываться Маня, не обращая внимания на его тон.

– Если я спрашиваю – должна отвечать!

– Ишь ты, какой грозный. Гость нелюбезный. Зашел к чужим людям. Кричишь. Что за птица, говорить не хочешь. Иди отсюда. Иди, иди, прочь со двора!

Маня смело пошла на него грудью. Не ожидая такого отпора, гость опешил и начал ретироваться.

– Девка, ты чего? Сдурела? Ты как разговариваешь? Вот я тебя…, – выпучив глаза, угрожал он.

– Я тебе не девка. Дурень. Ты кого пугать вздумал, кочка болотная, хочешь, чтобы я портки с тебя сняла и с голым задом отправила погулять?

Двое у ворот едва сдерживали смех. Гоготать во все горло им не позволял статус их начальника. Тот налился, как рак, краснел с каждой секундой и готов был взорваться.

– Молчать, дура! – заорал он и замахнулся плетью.

– Эй, служивый, а ну, осади, – на крыльце показался Вохма. – С бабами воевать дело нехитрое. Где ты был, когда здесь тверичи хозяйничали?

Он неспешно, как казалось, приблизился к обидчику, но опытному взгляду было видно, что за мнимым спокойствием в движениях угадывались напряжение и сила.

– А ты кто такой? Хозяин? – не опускал руку тот, все еще продолжая прикрикивать.

– Нет. Я его сын и муж этой женщины, – спокойно ответил ордынец.

– Ага, значит, сын? – в запале продолжал взвизгивать незваный гость. Он распалился не на шутку. Видимо, Маня сильно его доняла. – Будешь отвечать за свою бабу, иначе я вас всех здесь в колодки забью!

Вохма забеспокоился за жену. В любой момент она могла схлопотать плетью по лицу, тогда о красоте можно забыть. Нужно было как-то разрядить обстановку.

– Не грози – сам бояться не будешь, – начал он. – Может, хочешь испить воды? Жарко нынче. Я понимаю, княжеская служба – не сахар. Сам испытал, потому и знаю. Вечно исполняешь глупые приказы, а если что не так, то и батогов не миновать или еще того хуже. И каждый норовит командовать, а сами из себя что представляют? Ничего. Только и делают, что пьют на пирах, да воруют, а мы отдувайся за них. Ты со мной согласен?

Вохма говорил и говорил, словно разговаривал сам с собой. Он задавал вопросы и тут же на них отвечал, глубокомысленно замедляя темп речи, понижая голос. Словно подверженный странному влиянию, гость поддался на мягкое увещевание и тут же успокоился, стараясь вникнуть в смысл сказанного.

– Согласен? С чем я должен быть согласен? – обескуражено спрашивал он, но все же опустил руки.

– Воеводы над нами не ценят нашей преданности, помыкают нами, как хотят, словно мы скотина бессловесная?

– И что?

– Вот и я спрашиваю: сколько можно терпеть такую несправедливость? Трудишься, жилы рвешь, а они все недовольны, относятся к нам, как грязи под ногами. Я сам знаю, потому и говорю. А мы что? Мы такие же люди, как и они. Верно? И голова, и руки, и кости, и мясо – все как у них. Мы разве хуже?

– Куда ты клонишь? – спросил служивый, глаз у него загорелся, но уже по-другому, заинтересованно.

Вохма усмехнулся про себя. Подлая натура незваного гостя угадывалась без утайки. Речи, которые завел с ним ордынец, наверняка возбудили у него желание выслужиться. Крамольный их смысл всегда вызывал одинаковую реакцию у всех цепных псов по всему миру. Они, как голодные собаки, кидались на брошенную кость с готовностью разорвать кого угодно, из благодарности лизнуть руки хозяину.

– Вижу я, хороший ты человек, преданный. Проверял я тебя. Так зачем ты пришел?

Служивый, наконец, поймав нить в предложенном вопросе, вспомнил причину своего прихода.

– Мне нужен хозяин, – ответил он, но все еще продолжал обдумывать сказанное Вохмой. – Так, о чем там говорил?

– Про что?

– Ну, про начальников и князя? – хитро сощурился он.

– Про князя? Окстись, служивый, про князя – ничего. Я про тебя говорил.

– Про меня?

– Конечно. Получишь ты повышение скоро и даже награду. Заслуживаешь ты ее, я же вижу!

Вохма с серьезным лицом закивал головой. Глаза вперил в глаза, не мигая, как давеча смотрел на него Светозар, словно хотел добраться до нутра, вывернуть наизнанку. От такого взгляда служивому стало не по себе.

– Откуда ты знаешь? – с сомнением спросил он.

– Мое слово верное. Так и будет. Зачем, говоришь, пришел?

– Кузнеца завет к себе новый посадник.

– Когда?

– Немедля.

– Отлично. Но отец болен. Ты не возражаешь, если за него пойду я?

Служивый не возражал. Ему явно хотелось уже закончить разговор с этими странными людьми и доложить о выполнении поручения. Вохма кивнул жене, призывая ее к спокойствию, и вышел со двора в сопровождении дружинников. Маня тревожно смотрела в след.

– К чему такая честь? – спросил он, обращаясь к охране. – Можно было просто позвать.

– Приказы не обсуждают, – со значением ответил старший.

Палатка посадника. Тот сидел в высоком резном кресле, за богатым столом и тщательно пережевывал мясо рябчика. Серебряные блюда, наполненные яствами, мерцающий в полумраке кубок, доставленные с востока канделябры с обгоревшими свечами, свисавшими книзу оплавленными бородами – все указывало на любовь хозяина к роскоши. Он не смотрел на вошедшего ордынца, увлеченный трапезой. Вохма стоял перед ним, скрестив руки на животе и с улыбкой наблюдал, как очередной кусок мяса пропадает у того где-то в рыжей бороде. Когда измазанные жиром пальцы, унизанные перстнями, вновь потянулись за аппетитной ножкой птицы, а затем обхватили серебряный кубок, Вохма, наконец, услышал голос посадника.

– Не всегда получается, как хочется. Вот сегодня я проснулся в дурном расположении духа. Болела голова, мучила изжога. А все почему? Заботы. Потому что я послан сюда. Для чего? Навести здесь порядок. Отстроить заново этот город. Огромная ответственность. Все лежит на моих плечах. Разве кто-нибудь может это понять? Все вокруг воры. Каждый норовит украсть. Не гнушаются ничем. Тащат все, что плохо лежит. Никому нельзя доверять. Вот вчера, например, пришлось казнить верного слугу. За что? Украл у своего хозяина со стола еду. Хозяйская собственность для раба священна. Ты живот свой положи, а хозяйское добро сбереги.

Он помолчал, отвалился на спинку кресла и, отпивая из кубка, смачно рыгнул, затем осмотрел высокую фигуру ордынца.

– Скажи, где взять надежных людей? Почему я один должен нести это бремя? Как искоренить в людях такую подлость?

Вохма никак не отреагировал на вопрос, он продолжал стоять, слегка наклонив голову вправо. И если бы его собеседник был более внимательным, то сразу бы уловил непочтение к себе.

– Что молчишь? Я тебя спросил? – повысил он голос.

– Я маленький человек, как я могу знать ответы на такие вопросы? – начал с осторожностью Вохма, – только умный человек вроде тебя, боярин, способен уразуметь сие.

Посадник кисло поморщился, но было видно, что ответ ему понравился.

– Ты местный кузнец? – спросил он.

– Я его сын.

– А где кузнец?

– Он занемог.

– Занемог?

Посадник глянул мимо на выход и крикнул:

– Кирюха. Сюда.

В палатку с улицы влетел старший, тот, что сопровождал Вохму и преданно замер в ожидании.

– Кузнец что, болен? – спросил посадник.

– Соседи сказали так. Конь проломил ему грудину уже как полгода тому, – подобострастно ответил тот.

Боярин ненадолго задумался.

– Пошел вон, – бросил он слуге.

Тот мигом исчез.

– Не похож ты на сына кузнеца, – сказал посадник, пристально разглядывая ордынца. – Ты руки свои видел? Не привыкли они к грязному труду смерда. Да и весь твой облик, я бы сказал, ближе подошел бы военному, чем мастеровому. Что скажешь?

– Мудр ты боярин. Ничего не скроется от твоих глаз. Верно. Я не кузнец. Я его сын. Об этом тебе толкую.

Вохма опустил руки и поклонился хозяину. Он казался смиренным.

– Разве ты не наследник кузнечного ремесла? – удивился тот.

– Так сложилось, что нет.

– Почему?

– Скажу тебе, боярин. Как на духу. Ты все равно узнаешь.

– Говори все без утайки, – заерзал тот в кресле.

Чужие тайны были для него не в тягость. Любопытство оживило его – хоть кто-то, чем-то готов был развлечь его вдали от княжеского двора.

– Отдали меня на службу в Орду малолетним отроком. Вот вернулся совсем недавно, а тут такое… – продолжал Вохма.

– Как так, взял и вернулся? Сбежал, что ли? – перебил его посадник.

– Можно сказать и так. Прослышал я, что Дмитрий – князь Московский собирает войско, чтобы отстоять землю нашу от нехристей поганых золотоордынских. Недолго думая, я устремился сюда, на родину.

– Значит, вот так? Прибежал на родину. К мамке под юбку? Поди уже и бабой обзавелся?

– Грешен, обзавелся. Скрывать не буду. Ты все видишь, все знаешь. Нет границы твоей мудрости.

– Что есть, то есть, – не без удовольствия проговорил посадник, – но дурак я буду, если поверю твоим лживым речам. Я все про тебя знаю.

– Верь мне, боярин. Если я тебе соврал, пусть твоя справедливая десница отрежет мне язык вот этим ножом, – в сердцах выкрикнул ордынец, показывая на нож на столе.

Боярин тоже взглянул на нож. Это был дорогой нож, как и все предметы на столе. Хорошая сталь, отделанная драгоценными каменьями рукоять. Ему преподнесли его в дар благодарные купцы, после того, как он сохранил им жизни, предварительно присвоив все их имущество. Они, глупые, надеялись отделаться от него этими жалкими подачками, которые он забрал бы и так. Но он великодушно отпустил их одних, без охраны. Даже пожелал им доброго пути. Правда, через несколько верст, их всех нашли на дороге с перерезанными глотками. Под подозрением оказалась воровская шайка, благо их тут хозяйничало множество.

– Ладно, успеется. Но врать мне не советую. И так. Ты сбежал из одной Орды, дабы вступить в Орду Великого князя?

– Истинно так.

– А ты знаешь, что всех перебежчиков я должен изловить и предать смерти без суда?

– Перебежчик – не всегда враг!

– Это мне решать. Что ты можешь сказать в свое оправдание? Чем ты можешь подтвердить свою искренность.

Вохма понял, чего добивается от него посадник. Даже здесь, находясь в разрушенном городе, он пытался получить выгоду, забирая у людей последнее.

– У меня ничего нет.

– Ничего нет, – повторил посадник, закатывая глаза вверх. – Ты думаешь, я тебе поверю? Как тогда ты объяснишь, почему из всего города твой дом остался целым?

– Не знаю, – изобразил удивление Вохма.

– Зато я знаю. Ты продался врагу. Получил задание от Твери. Сделал все, чтобы город пал. За эту измену твой дом не тронули. И все твои родные остались живы. Так?

– Нет, не так. Все наговор.

– А люди считают иначе. Кому мне верить? Людской правде или сомнительным россказням неизвестного смерда? Пришлого из Орды лазутчика? Людей можно обмануть, а меня нет. Посидишь тут под замком, пока твоя родня не соберет выкуп. Я думаю, ты из Орды непустой прискакал. Кое-что привез? А? Кирюха, – позвал он опять своего верного пса. – В железо его. А родне скажи, пусть соберут все, что смогут. Или я казню его за измену.

– Все сделаю, как велишь, – кинулся исполнять не в меру ретивый подручный.

Он свистнул охране, втроем они подскочили к пленнику и попытались скрутить ему руки. Но вдруг непонятным движением Вохма изловчился и вывернулся. Те уткнулись носами друг в друга. Затем земля ушла у них из-под ног и, через мгновение, они уже ползали в пыли, не понимая, что с ними произошло. Вохма каблуком сапога успокоил обоих в основание черепа. Кирюха же ударился лбом о край стола, как детский болванчик смешно мотнул головой и уже не приходил в сознание. Удар получился такой силы, что посуда на столе жалобно звякнула и подпрыгнула. Дорогой нож тут же оказался в руках ордынца и уже хищно блеснул лезвием, прижавшись к горлу посадника. Тот от ужаса завертел глазами, запыхтел и от страха начал пускать пузыри, слюнявя лоснящуюся от жира бороду.

– Не вставай. Не нужно. Окажи себе честь.

Вохма присел на краешек стола. Поставил ногу промеж рыхлых ляжек боярина и с силой надавил носком тому на заветное. Боярин только взвизгнул и тут же замолк, хватая ртом воздух. Ордынец покрутил нож у него возле горла, ткнул острием в кадык.

– Нравиться? – спросил он и ощерился.

Посадник только скосил глаза, опасаясь сделать лишнее движение.

– Как, не нравиться? – продолжал ордынец. – Ты же такой всесильный и грозный? Хочешь оставаться таким?

– Нет! – с хрипом выдавил из себя тот.

– Как я устал от вас упырей, – вдруг скучающим тоном произнес Вохма. – Что ни мразь – так обязательно упырь. Как вас земля носит? Хочешь еще выкуп за меня?

– Нет! – продолжал хрипеть тот.

– Вот и славно. Хороший у тебя ножичек, дорогой. Полагаю, неправедным путем тебе достался. Верно? Избавься от него, много бед он тебе принесет, попомни мои слова. – Вохма убрал нож от горла.

Легкий ветерок забрался в палатку и весело пробежался по ней, принеся с улицы свежесть летних лугов. Ордынцу моментально захотелось выйти наружу, покинуть это смердящее место, где, казалось, каждый предмет источал страх и вонь.

– Знаешь Семиона Кобылу? – спросил он.

Посадник поперхнулся, быстро соображая. Слухи о том, что князь Московский завел себе тайную службу с огромными полномочиями и связями по всей империи, доходили до каждого в Залеской Орде. Князь не жалел на них денег. Подкупы, убийства, признания под пытками, вековая мудрость древних верований – все служило им арсеналом для достижений любой поставленной цели. Говорили, что они не гнушались поеданием сердец младенцев для укрепления своих дьявольских способностей. Конечно, может быть, половина слухов были преувеличением, но даже десятой доли было достаточно, чтобы держать соседние княжества в страхе. И причиной всему – золото. Богатая Московия могла позволить себе любую прихоть. Очень быстро Дмитрий подчинил себе соседей. Привел их к присяге. Сделал младшими братьями. И каждый из князей понимал, что сила и власть его скоро растворятся под десницей Великого князя. Это лишь вопрос времени. Что касается самого Семиона, по прозвищу Кобыла, то поговаривали, что он обладал неимоверной физической силой, сходной силе лошади и читал мысли на расстоянии. Для него не было тайн, он был колдуном. Появлялся ниоткуда в самый неблагоприятный момент, творил свои черные дела и исчезал в никуда. Он был везде и нигде. Даже одно упоминание его имени вселяло ужас и заставляло говорить о нем шепотом.

– Знаешь или нет?

– Знаю.

– Кто он?

– Глаза и уши князя. Страшный человек, – ответил посадник. – А что?

– Вижу, что знаешь. Так вот. Скажу прямо. Я у него на службе. Понял? Чем я занимаюсь, тебе знать не нужно. Но если с моей семьей что-нибудь случиться или ты просто выдохнешь в их сторону – тебе не жить. И всему твоему роду. Вырежу всех до одного. Вот и все, что я хотел вбить в твою жадную и тупую голову. Ты понял?

Посадник быстро закивал. Липкий пот выступил по всему телу.

– Я не знал. Прости меня, – замямлил он в раболепии.

– А как до Новгорода дойдет, чем ты тут занимаешься, вместо прямых дел? – продолжал глумиться над ним Вохма.

– Ты ведь не сделаешь это?

– А что мне помешает?

Ордынец отпустил его, воткнул нож в стол с размаху, пробил дерево насквозь. Боярин задрожал как осиновый лист. Ордынец вышел из палатки, переступая через недвижимых охранников на свет, на волю.