Текст книги "Звездочет"

11

Я в который раз смотрю на билет, словно боюсь, что, закрыв его, сотру все написанное.

Леша, как и я, сильно волнуется, будто впервые прилюдно с шапкой у ног начнет бренчать на гитаре. Люди на перроне оживленно переговариваются. Такое ощущение, словно не в путешествие, а в последний путь собираемся…

Поезд стремительно мчится навстречу неизвестности. Мерный перестук колес. Расположившись в купе, смотрю в окно на проплывающие пейзажи. Желтеют рапсовые поля. Заросли кустарника. Перелески. Плешивые леса. Где-то мелькнет одинокий, гниющий сруб покосившейся избы. Золотится пшеница…

Я знаю, что надо быть настороже. Вот минуем территорию Польши, и тогда успокоюсь. На остановках, ночью, случается, что в вагоны запрыгивают бандиты. Один с ножом у горла стережет проводницу. Сообщники напускают в купе через вентиляционные отверстия снизу нервно-паралитический газ. Дальше просто открывают дверь ключом. Можно стать зрителем собственного ограбления.

Я уже представляю, как в наше купе внезапно врываются преступники. Спросонья в одном белье человек вдвойне беззащитен. Отточенное лезвие ножа к горлу – и будешь являть собой овечью кротость. Я не знаю, как именно действует нервно-паралитический газ, будет ли он вообще использован, но, тем не менее, ради своего же спокойствия, я нуждаюсь в правдоподобной легенде.

Так вот, представим холодное лезвие ножа у моего горла. В теле трепет. Хочется жить.

– Где деньги?

Мое испуганное бормотание должно быть убедительным. Денег у меня нет, потому что я еду в Германию от бабушки. Живем плохо, бедно. Выслали приглашение на свадьбу. Все деньги я потратил на билеты, с собой ничего не везу. Только небольшой подарок. Почему? Все расходы за счет принимающей стороны. И все бы хорошо, только мне не верят. Потрошат чемодан, разбрасывая вещи. Обычный глянцевый журнал. Где-то в середине аккуратно и почти незаметно склеены страницы. Между ними обернутые бумагой лежат деньги. Абсолютно надежных тайников не бывает, но журнал, вероятно, не вызовет подозрений. Главное не сознаться со страха.

Но я не был уверен, что так промышляют и ныне, по крайней мере, до того момента, пока вечером проводник не стал раздавать деревянные бруски для блокировки замка. Брусок неустойчив, для пущей надежности, вставив его между ручкой и замком, необходимо примотать его скотчем. Леша сидел с таким безразличным видом, что можно было подумать, либо он вовсе едет без денег, либо же рассчитывает их сберечь каким-то иным способом. Тут или пистолет в кармане, или самонадеянность.

Выполнив все необходимые предосторожности, я все же не мог успокоиться. По мере того, как дело близилось к ночи, я все сильнее тревожился. Меня пугала перспектива стать жертвой ограбления, пускай и не удавшегося. Срывая злость, чиркнут ласково по сонной артерии, и прощай белый свет. В обыденности жизнь воспринимается как само собой разумеющееся и не кажется столь ценной, как сейчас. Нет иллюзии безопасности.

Само собой, я плохо спал, просыпаясь по несколько раз за ночь. Перестукивание колес, поскрипывание расшатанной двери, дребезжание дверцы шкафчика. Я вздрагивал от этих звуков.

Уже под утро я услышал чьи-то голоса. Всколыхнула догадка. Глянул в глазок. Двое. Один – справа от двери. Его сообщник слева и почему-то сидит на полу. О чем-то переговариваются. Наверно, ждут, когда кто-нибудь выйдет из купе. Но где же их оружие? Чего они медлят? Очень странно.

Я лежал, боясь шелохнуться. Чем я могу защититься? Вешалкой? Смешно. Лестницей? Слишком громоздка. Пустой бутылкой из-под минеральной воды? Только в какой-нибудь комедии.

Наблюдать за ними мне вскоре надоело. Они почему-то бездействовали, довольствуясь разговором. Какое-то время, я еще беспокойно ворочался, а потом заснул. Сон победил страх…

Наутро я поинтересовался у проводника, не случилось ли за ночь каких-нибудь происшествий, и рассказал об увиденном. Мой рассказ вызвал у него улыбку. Он пояснил, что в коридоре были полицейские, которым просто не нашлось места в купе.

12

Приветливый и просторный берлинский вокзал освещает яркое солнце. На какой-то миг я замер, восхищенно осматриваясь.

Несколько этажей. Множество магазинов и кафе. Завлекающие вывески. Везде оживление.

– Пошли, купим пива. Хорошего немецкого пива, а не того пойла, что у нас продают.

Столько сортов! Трудно сразу выбрать подходящее.

Поезд в Гамбург отходит через два часа, потому у нас еще есть время посидеть на скамейке. Наблюдая за прохожими, неторопливо пьем пиво. Я хмелею, и реальность представляется мне довольно приятной.

В Гамбург мы добираемся на скоростном поезде ICE. Там нас встретят Оля и ее жених Фридрих. Я даже не могу представить, как они выглядят. Обычно перед встречей с незнакомыми людьми, я рисую их образ. Здесь же исключительный случай. Я думаю, что к лучшему. Действительность наносит верные мазки, а воображение марает ее неточными штрихами.

Сорок пятое место, у окна. Глядя на пейзаж, я заключаю, что словно и не выезжал из страны N. Те же поля, деревья. Только скорость поезда другая – сто тридцать километров в час.

Мое место занято. Кудрявый парень слушает плеер. Одет просто. Черная байка с капюшоном, темно-синие джинсы, рюкзак в ногах. Он похож на путешественника. Взглянув на меня, он что-то пытается мне объяснить на немецком. Ничего не понимая, я с улыбкой прошу повторить на английском. Он говорит, что необязательно держать при себе такой большой чемодан, как у меня. Впереди, за стеклянными дверями, есть ниша для багажа. Поблагодарив его, я с удовольствием избавляюсь от чемодана. В стране N. я бы себе такого никогда не позволил. Украли бы мгновенно. Надежнее всего было бы крепко вцепиться за ручку. А здесь, пожалуйста, наслаждайтесь путешествием. И все равно я тревожусь, каждый раз поглядывая на багаж, если мимо него кто-нибудь проходит. Я не могу так быстро привыкнуть к новым порядкам. Ментальность сильнее.

Попутчик между тем интересуется, откуда я приехал. С этого вопроса у нас завязывается дружеский разговор, словно и нет языкового барьера.

Он профессиональный спортсмен, вратарь берлинского гандбольного клуба. Я увлекаюсь гандболом как рядовой обыватель, читая газетные колонки. Навскидку называю несколько фамилий соотечественников, играющих в Германии. Поболтав еще какое-то время, мы замолкаем. Вдруг он предлагает мне послушать его плеер, а в это время он почитает новую книгу о Гарри Поттере. Вот так любезность! Я радостно соглашаюсь, поскольку у него iPod с большой музыкальной коллекцией…

13

Дождит. Косой дождь, не желая стихать, разбивается о мостовую. Его холодные капли сползают по моим щекам.

Оля – невысокая, миловидная девушка, в светлом плаще – приветливо улыбается. Жених – высокий худощавый немец с застенчивым взглядом из-за круглых стекол очков. Его интеллигентность и радушие бросаются в глаза. Он, как и мы, взволнован.

Неожиданно выясняется, что в поезде мы забыли сумку с подарками. Как обидно!

Фридрих успокаивающе говорит, что еще не все потеряно. Япочему-то сразу ему верю. Его хладнокровие поразительно.

Оставив нас, он поднимается на второй этаж вокзала.

Свадьба состоится завтра, потому мы можем спокойно разложить вещи и отдохнуть после утомительной дороги…

Как я понимаю, это окраина Гамбурга. Правда, это совсем не то, что можно представить, едва услышав слово «окраина». Здесь необычайно тихо. Редко ездят машины. Аккуратные жилые дома. Много кустарников и деревьев. Чистый подъезд. Нет шелухи от семечек, плевков и пустых пивных бутылок.

Небольшая квартира Фридриха переполнена вещами. В зале стоит диван, перед ним стол. Еще здесь умещаются шкаф и телевизор. В спальне – двуспальная кровать, у ее изголовья ниша с книгами, слева от двери – встроенный в стену шкаф, а напротив кровати – стол с компьютером, вдобавок сюда втиснули гладильную доску. Кухня в несколько метров. Условия проживания скромные.

Леша рассказывал будто бы Фридрих богатый. Но на поверку вышло иначе. Впрочем, его доход не имеет для меня никакого значения. Он мне любопытен как человек. Интересно, кто же пустил в оборот эти слухи?..

Вскоре приезжает и Фридрих. Сумка с подарками целехонька. Невероятно! Никто не взял!

Оля накрывает на стол. Фридриха угостим водкой. Он ее и не пробовал.

Оля поясняет, что мы с Лешей будем жить у старшей сестры Фридриха – Греты. Любопытно, каковы порядки в немецкой семье. Так ли скучно и педантично живут немцы, как любят подчеркивать многие. Я думаю, что как раз пришло то время, когда пора отбросить все стереотипы и впитывать всем своим существом истинную сущность явлений. Прочь, пустозвоны!

Фридриху, бедняге, пришлось выпить две рюмки водки в честь нашего приезда. Перекусив, мы отправляемся в город. Дождь барабанит по крыше вагона электрички, словно шипит жарящаяся на сковородке картошка.

Непонятно, в какой стране я очутился. Процессы глобализации. Негры, индусы, азиаты, турки, арабы. Немцев словно меньшинство. Иссиня-черные негры в ультраярких рубашках. Мамаша с целым выводком. Эмигранты. Рожать выгодно. Можно жить на пособие. Слияние наций.

По широким дорогам нескончаемые потоки машин. Высятся современные здания. Есть и старинные постройки. Обаятельный город. Встреча современности со стариной. Во всем ощущается незыблемая традиционность.

По моей просьбе, Оля и Фридрих вместе с родителями невесты оставляют нас с Лешей одних.

Какие достопримечательности в такой дождь! У нас нет зонта, и потому мы промокнем до последней нитки. Куда уж лучше прошвырнуться по магазинам. Правда, времени маловато – всего полчаса: вечером мы идем в гости к родителям Фридриха.

Мы так торопимся, словно куда-то опаздываем. Вместо одежды частенько разглядываем продавщиц. Они как на подбор очень приятной наружности, с глубоким вырезом впереди.

Много симпатичных азиаток и смуглых девушек со смазливыми лицами – то ли из Латинской Америки, то ли еще откуда-то. Дух захватывает от их красоты!

Я то и дело оборачиваюсь, восхищенно цокая. Быть может, нет лучшего избавления от тоски, как закрутить с какой-нибудь иностранкой бурный роман?

14

У родителей Фридриха очень уютный дом и замечательный сад с прудом и беседкой. Еще у них есть две собаки: резвый джек-рассел-терьер и старая кремовая болонка. Первая часто лает и любит побегать, когда вторая неторопливо, с достоинством ходит за хозяевами.

Фридрих и его родители весьма учтивы. Они радушно приглашают нас в дом. Отец жениха – Лотар, бывший моряк.

Поднявшись по крутой лестнице на второй этаж, я прохожу по узкому коридорчику в гостиную. В коридорчике висят картины, а на полочках стоят глиняные фигурки. Чистота и порядок.

Пол гостиной устилает пушистый ковер. Два серых дивана с подушками. Деревянный стол со стульями. Над столом на крюках подвешены пивные кружки внушительных размеров. Целая коллекция, предмет особой гордости Лотара. Два шкафчика с посудой. Стены обшиты экологически чистой, не покрытой лаком вагонкой.

Большое окно с видом на тихую улицу, вдоль которой тянутся домики с ухоженными садами.

Эльза, жена Лотара, хлопочет над угощением. Ужин простой: сосиски, сыр с плесенью, хлеб, разные виды горчицы и ройбуш. Благожелательная атмосфера.

К концу ужина приходит Грета. Завидев гостей, она здоровается с приветливой улыбкой. Грета, женщина средних лет, добродушная немка, с короткой стрижкой, в очках. Чувствуется некое напряжение. Поглядывая на меня и Лешу, Грета словно размышляет, не доставим ли мы ей каких-нибудь хлопот.

Я думаю, что нам придется еще куда-то идти или возможно даже ехать, но Оля говорит, что Грета живет в этом же доме, на первом этаже, только входная дверь с другой стороны. Для меня это нонсенс! Жить с родителями? Или здесь так заведено? Да, я понимаю, что две разные двери, но лично мне при занятиях любовью мешала бы мысль, что родители где-то неподалеку и могут нас слышать. Положим, что хорошая звукоизоляция. Но, скажем, если бы я не женился, а водил бы к себе домой разных девушек или являлся бы пьяным с разгульной компанией под утро? Как тогда? Родители быстро бы дознались. Нет, я думаю, что родителей и детей все-таки должно разделять расстояние, чтобы нельзя было нагрянуть без спроса в гости. Не будешь же звонить по телефону, зная, что твои родители или дети живут в пяти шагах. Может, для них, немцев, это в порядке вещей, но для меня непривычно. Я бы испытывал определенного рода неудобства…

Грета неплохо разговаривает по-английски. Она показывает нам нашу комнату, затем ванную, после чего отводит на кухню, объясняя, где мы можем взять попить. У Греты мы будем только завтракать. Но и этого довольно. В конце концов, я не хочу обременять хозяев излишними заботами. Любое гостеприимство должно знать свой предел. Внимательно слушаю и киваю. Болит голова, тяжелые ноги. Принять бы теплый душ и крепко-накрепко заснуть…

Комната как комната. Окно закрывают жалюзи. Письменный стол с компьютером и стойкой для дисков. На полке какие-то книги. На стене африканский пейзаж: на фоне заката в саванне бродят жирафы, носороги, слоны.

Леша будет спать на кровати с водяным матрасом. Мой обыкновенный матрас, застланный черный простыней, лежит на полу.

Любопытно, кто живет в этой комнате? И почему-то я думаю, что этот пейзаж написал кто-то из обитателей дома.

– Как тебе? – спрашиваю я Лешу, имея в виду все, что мы увидели за день.

– Х**во, – разочарованно бормочет он. – А тебе как?

– Пока как-то не очень, – признаюсь я.

Диалог меланхоликов утомит кого угодно и даже их самих. Мы жалуемся друг другу на все. Выносим приговор безвинному лету. Наши ожидания не оправдались. На деле же я просто устал. Дрянное самочувствие. По очереди идем мыться. Засыпая, я еще пытаюсь о чем-то поговорить с Лешей, но усталость действует лучше всякого снотворного.

15

Я просыпаюсь раньше, чем Леша. Я знаю, что если буду его ждать, то опоздаю на завтрак. Он вечно все тянет.

У немцев свой распорядок дня. Рано встают и рано ложатся. Я как гость не ропщу, да и, честно говоря, приветствую дисциплину. Уважаешь хозяев через порядок, заведенный в доме. Леша думает иначе. Он не собирается вставать в восемь часов. Для него это рано. Мне немного стыдно за него перед немцами. Да и вдобавок сегодня свадьба, не время залеживаться. Скоро придет Фридрих, а Леша нежится в постели, словно король. Он как центр мира, вокруг которого должны вертеться люди, события. Вот к чему приводит неумеренный эгоизм.

За столом Грета, ее муж Себастьян, которого я увидел только сегодня, и сын Юрген со своей подругой.

Себастьян, пожилой мужчина, с гладкой лысиной, добродушно-серьезным лицом и аккуратно подстриженной седой бородой, приветствует меня с радушной улыбкой и осведомляется, хорошо ли я спал. Он весел и производит впечатление человека, вполне довольного своей жизнью. Работает диспетчером в аэропорту.

У Юргена с его подругой такой заспанный вид, что хочется отменить завтрак и отправить их отсыпаться.

Юрген худощав и умеренно бледен. Рассудительный, спокойный. Речь невозмутима. Он солдат-контрактник и по долгу службы бывал в США и в других менее приятных местах. То ли в Афганистане, то ли в Ираке.

Обменявшись любезностями, принимаемся за еду. Мои познания в немецком скудны, потому я чувствую себя неловко, когда все общаются, а я молчу, ничего не понимая.

На завтрак разнообразные булочки в плетеной корзинке, сыры нескольких сортов, ветчина, чай и кофе. Достаточно съесть парочку бутербродов, и ты сыт.

Чтобы я совсем не заскучал, Себастьян периодически задает мне вопросы.

К концу завтрака появляется сумрачный Леша. Он вяло откликается на приветственные возгласы немцев, садится за стол и не знает, что делать. Наблюдая за тем, как я ловко намазываю разрезанную посередине булочку сыром, он робко тянется за хлебом. По-видимому, он боится опростоволоситься, потому так и осторожничает. Впрочем, это не избавляет его, как и меня, от возможности из-за какой-нибудь оплошности выглядеть идиотом. Все незнакомо, потому так легко ошибиться.

Завтрак неимоверно сытный. Если они так едят каждое утро, то удивительно, отчего же они не толстеют. И какой же у них тогда обед и ужин?

Поблагодарив Грету за отличный завтрак, я, отяжелевший, встаю из-за стола. Немцы несколько недоуменно между собой переглядываются. Кажется, я сделал что-то не так. Наверно, у них не принято уходить из-за стола раньше хозяев. Тем не менее, меня напрягает атмосфера. Я вне общения…

Леша еще завтракает, а я в это время, лежа на матрасе, читаю книгу.

В дверь уже звонят, вероятнее всего Фридрих, а Леша еще копошится. Столько всего надо сделать, а он и не думает торопиться! Вечно сонный, чем-то недовольный…

Улочки похожи одна на другую. Здесь легко заблудиться. Вихрем проносится велосипедист. Он едва не сшиб меня, так как я рассеянно шел по велосипедной дорожке. Фридрих досконально знает все повороты и обходные пути. С ним мы точно не заплутаем. Разговариваем о погоде, Гамбурге, Мегаполисе и экономике.

Гамбург хорош прежде всего своей чистотой. Зажиточность и умиротворенность. Купив бутылку пива, можно просто побродить по его улочкам…

Невообразимые передвижения. Рваные разговоры в коридоре. К счастью, мне не надо метаться в поисках утюга и суетиться с костюмом, делая все необходимые приготовления, как я и привык, в последний момент. Рубашка отутюжена, галстук завязан, костюм на вешалке. Блеск! Остается только переодеться. Мама невесты позаботилась о нас с Лешей. Она не могла допустить, чтобы мы были в мятых рубашках. Леша выглядит как тщеславный франт, который только вчера прилетел из Рио-де-Жанейро. Для полного сходства не хватает коктейля в руке и льнущей мулатки. Белый костюм, розовая рубашка, туфли Pakerson. Вид у него такой, словно он пресытился кутежным отдыхом.

Я нервно поправляю галстук и наблюдаю за приготовлениями Фридриха. В его облике сквозит официальная строгость. К торжественному событию он подходит со всей серьезностью. Черный костюм, белая рубашка, золотистый галстук. Никакого пижонства. Увидев Лешу, он говорит, что тот выглядит лучше всех. Друг, смущенно улыбаясь, несколько польщенный похвалой, все же с ним не соглашается. Главные действующие лица – жених и невеста.

На Оле платье в цвет галстука Фридриха, туфли на невысоком каблуке. В руках изящная дамская сумочка.

В квартире тесно и суетно, потому мы с Лешей выходим на улицу. После прошедшего дождя воздух теплый и влажный.

Вскоре приезжают два такси Mercedes-Benz. Мы с Лешей садимся в первую машину. Фридрих дает деньги для оплаты. Mercedes-Benz словно не едет, а плывет по дороге, как лебедь по озеру.

Таксист, к моему удивлению, неплохо разговаривает по-русски. Я расспрашиваю его о местной жизни и о ценах на квартиры, словно собираюсь приобрести в Гамбурге недвижимость. Прощаясь, мы желаем друг другу удачи.

Полные стыдливого франтовства, мы нерешительно топчемся у входа в мэрию, ожидая прибытия остальных гостей. Перспектива быть когда-нибудь женихом меня не прельщает.

Вскоре подходят женщина и двое парней с подругами. Они поглядывают на нас с Лешей не без интереса. Я уверен, что и остальные гости будут, как Фридрих, в черных костюмах. Эти ребята так вообще в джинсах.

Первой на знакомство решается женщина. Я улыбаюсь, точно заведенная игрушка. Пожимаем руки и представляемся. Я тут же забываю имена, да и они, скорее всего, не запомнили наши. Важен сам факт знакомства. Повисает молчание. Встречаясь взглядами, дружелюбно улыбаемся.

Прибывшие позже гости повторяют тот же ритуал знакомства. Радушные приветствия, крепкие рукопожатия, вышколенные улыбки. Абсолютное единение. Фальшивое братство. Меня не покидает ощущение наигранности этого спектакля. Как мне это знакомо! Ничего удивительного. На всех праздниках одно и то же.

Большинство приглашенных одеты так, словно они собрались в выходной день прогуляться по магазинам, посидеть в каком-нибудь бистро, где можно выпить пива и заказать сосисок. Пожалуй, они ничуть не расстроятся, если чем-нибудь заляпают свою будничную одежду.

Среди этого мрачного цветового однообразия мы с Лешей в лучшем случае смотримся VIP-персонами, а в худшем – бестактными дураками, решившими не вовремя выделиться и затмившими своими нарядами костюм самого жениха. Я стараюсь вести себя непринужденно, а Леша явно напряжен, что хорошо видно по его лицу.

Мэрия – обыкновенное здание с множеством комнат. Казенный дух. Веселая суетливость. Столпотворение на втором этаже. Столько свадеб…

Неужели это так модно? Или свадьба – необходимость, даже обязанность? Никак не пойму, в чем ее суть, за исключением юридических формальностей? Зачем связывать себя какими-то долгосрочными обязательствами?

С началом церемонии общее волнение утихает. Торжественная сентиментальность на лицах. Ко всему происходящему я проявляю вялое любопытство сытого бегемота. Я с нетерпением жду, когда же закончится эта тоскливая церемония, знаменующая собой новый этап в жизни людей. Я не могу подавить какое-то злорадство, словно наперед вижу все ссоры брачующихся. У Леши лицо словно выковано из железа. Пустые глаза. Быть может, он представляет себя женихом.

Фридрих и Оля соприкасаются губами в первом брачном поцелуе. Оглушительное рукоплескание. Невыносимое представление, обуздание по доброй воле своей же свободы.

Для приличия я благодушно умиляюсь значимости этого ответственного, в известном смысле требующего самопожертвования, шага. Умиление однако сменяется похотливым блеском в глазах, когда Леша указывает мне на свидетельницу – девушку лет двадцати двух с несколько развязными манерами. Она тяжеловата, и, если бы не похоть, бьющая в набат, я бы даже признал, что Р. толстовата и вульгарна. Но иных более подходящих для сношения девушек на свадьбе не наблюдается. Кровь ударяет в голову, пылкость юности требует своего, так что особенно выбирать не приходится.

Леша соглашается со мной, что если чем и будет заняться на свадьбе, так это соблазнением Р., которую, как я подозреваю, развратили еще и до нас. Спутаемся с ней разок – и достаточно для яркости впечатлений.

Мы, словно хищники, выжидаем подходящего момента, чтобы наброситься на нее с комплиментами. В таких случаях я на ходу сочиняю какой-нибудь бред. Главное заставить ее поверить в собственную неотразимость.

Бешеные аплодисменты! Фридрих и Оля являют собою новообразованную семейную пару.

В таких случаях надо кричать и радоваться. Среди всех только мы с Лешей похожи на плохих актеров. Мы словно недоумеваем, что же здесь делаем и когда все это закончится. Леша с поздравлениями вручает молодоженам букет…

На первом этаже гости выстраиваются вдоль стены в три ряда. Снимок на память. Нужно изобразить улыбку надуманного веселья. Фотографируют долго и разными фотоаппаратами. Можно подумать, что эта фотография так же важна для всех, как и для молодоженов.

Пока гости поздравляют новобрачных, мы с Лешей знакомимся с Р. Она улыбается, польщенная нашим вниманием. Р. уже год живет в Гамбурге и превосходно владеет немецким. Послушать ее, так она образцовая во всех отношениях девушка. Надеюсь, что у нее нет венерических заболеваний.

Заключительная часть празднества с классическим застольем, начнется вечером. До того в доме родителей Фридриха состоится вечеринка. Затем, как я понимаю, некоторые гости облачатся в более подобающие такому случаю одежды, и уж тогда мы отправимся в Йорк…

В садовой беседке разливают по бокалам шампанское. Свидетельница, время от времени хихикая, болтает со мной и Лешей. Игра в увлеченного слушателя. Задаю вопросы и делаю вид, что восхищаюсь ее талантом рассказчика, сутью ее вздора. Честно говоря, прикидываться дураком нелегко. Некоторые гости уже бросают в нашу сторону насмешливо-снисходительные взгляды. Похоже, они разгадали цель наших маневров.

Пока Р. общается с Олей, я успеваю обсудить ее фигуру с Лешей. Он тактично меня поправляет, заметив, что у Р. все-таки первый, а не второй размер груди.

– И губы тонковаты, – начинаю сомневаться я, но тут же поправляюсь, словно не хочу в ней разочароваться. – Пойдет.

Природа эстета такова, что он во всем ищет несуществующее совершенство. Его нет, поэтому он, отказываясь принимать действительность, расстраивается.

Леша ухмыляется. Озорной ветер вздымает подол ее платья, и Р. вынуждена придерживать его руками…

Охлажденное пиво, вино, шампанское, минеральная вода, бутерброды, пирожные. Все что угодно!

Родители молодоженов сидят с Фридрихом и Олей за столом. Гости с бокалом шампанского или стаканом пива прохаживаются по гостиной.

Я, Леша и Р. сидим на диванчике. Она смеется чуть ли не каждой нашей шутке, обнадеживая нас тем самым на благополучный исход дела. Самцы из диких джунглей в обличии цивилизованных джентльменов. Рассказывает о том, как отдыхала с друзьями на Гоа, как ее подруга ездила в Майами и загорала на пляже, где шезлонг обходится в тысячу долларов.

В глазах Леши зависть как зеркальное отражение моего бессилия. Половое влечение сменяется безраздельной злостью то ли на себя, то ли на несправедливость жизни, потому что я не был на Гоа, не блаженствовал на пляже в Майами с какими-нибудь разбалованными холеными красотками из Megapole. Я бы пил французское шампанское по две тысячи долларов за бутылку, а вечерами пьяным рассекал бы на местных автобанах. Надо мною летел бы вертолет и через мегафон полицейские приказывали бы мне остановиться, а я бы только смеялся в ответ и сильней давил на педаль акселератора. Какое воображение! Я и сам порою поражаюсь его искусной игре. Оно готово занести меня хоть в Антарктиду! Но реальность отрезвляет… Я не в Майами, а в Гамбурге и, причем, на свадьбе. Зарождается тоска настоящего. Коварная близость отчаяния.

Мне становится скучно с Р., как и ей с нами. Наверное, потому она удаляется от нас к столу с молодоженами, где для нее нашлось свободное место. Едва она уходит, Леша начинает истерично причитать, что жизнь к нему несправедлива. Он никак не может смириться с тем, что кто-то проводит таким образом свое свободное время, а он должен копить деньги по меньшей мере несколько лет, чтобы позволить себе расточительный отдых в компании обаятельных бездельников.

Если жизнь его чем-то и обделила, то уж точно не тем, о чем он думает. Полагая, что у него слишком мало денег, он забывает о самом главном, о том, как научиться их зарабатывать. Привыкнув получать их от родителей, Леша поставил себя в заведомо проигрышное положение. Саморазвитие парализовано. Нет собственных устремлений, кроме тех, которые навязаны обществом потребления. Зачем что-то делать, стараться, если мне просто так дают деньги? Наверно, хуже всего для мужающего юноши – легкомысленное отношение к деньгам. Напротив, дотируемый родителями из лучших побуждений, он должен стремиться, как можно раньше обрести финансовую независимость. Мужчина – прежде всего тот, кто может обеспечить самого себя.

Чем я могу его утешить, если сам не знаю, что будет со мной в будущем?

Всем весело, только мы с Лешей хандрим. Пробуем разные бутерброды и пирожные. Утешает лишь то, что вечером сильно напьемся.

Вдруг до меня доносится вопросительный голос Р. Как я ни взгляну на нее – она все пьет шампанское. Р. спрашивает, кто хочет ехать в Йорк вместе с ней на кабриолете, там как раз осталось одно свободное место.

Слово «кабриолет» сразу же пробуждает иллюзию. Я представляю шикарную гоночную машину с хромированными дисками, мчащуюся на бешеной скорости, и упругий ветер, треплющий рукав рубашки. За время дороги я смогу окончательно определиться, нужна мне Р. или нет. По большей части меня интересует один-единственный вопрос: не является ли она шлюхой, притворяющейся приличной девушкой? Я беспокоюсь не об ее нравственной чистоте, а забочусь о своем здоровье. Разумеется, спрашивать напрямик я не собираюсь, а выведаю все необходимое, задавая вопросы и внимательно слушая ответы.

Леша выжидающе на меня смотрит. Вероятно, он хочет, чтобы я согласился. Я, опасаясь, что меня может кто-нибудь опередить, поднимаю руку, точно школьник, желающий ответить урок. Леша взволнованно шепчет, что за это время, я должен ее хорошо развести.

Я киваю и продолжаю сосредоточенно пережевывать бутерброд – какой, я уже сбился со счета. Предстоящая трапеза в ресторане вызывает у меня только тоску. Там я, пожалуй, сойду с дистанции. За аппетитами немцев не угнаться даже такому чревоугоднику, как я. Они едят и едят, а я уже чувствую отупляющую сытость…

Нас с Лешей фотографируют на улице. Мы щуримся из-за ослепительно яркого солнца. Пока он дает мне последние наставления, я рассеянным взглядом ищу кабриолет, которого почему-то нигде не видно. Ах, да, вот он притаился под сенью деревьев. Н-да… Кабриолет… Старый Peugeot. И эта колымага смеет называться кабриолетом? Я повелся на приманку, как тщеславный идиот! О, что вы, все превосходно! Какая честь! Я продолжаю улыбаться. Юрген будет вести машину, а Р. вместо того, чтобы сидеть со мной рядом, займет место впереди. Сплошное разочарование.

Машины тянутся по улице, словно купеческий караван. По радио играет какая-то задорная рок-н-ролльная песенка, которая меня сильно раздражает, как, впрочем, и все остальное вокруг. Я сижу, чуть пригнувшись, касаясь головой брезентовой крыши и коленями упираясь в сиденье. Встречный ветер, проникающий в салон сквозь приоткрытое окно, лохматит мою шевелюру. Очень неудобно. Все непринужденно болтают на немецком, один я молча злюсь. Кажется, Р. абсолютно безразлично, буду я разговаривать или молчать. Она словно не замечает моего присутствия, что злит меня еще больше, чем незнание немецкого. Сейчас я отчаянно завидую Леше, которого везут на новехоньком и просторном Mercedes-Benz. Наверняка он сидит довольный и, поглядывая в окно, надо мной посмеивается. Я же теснюсь на заднем сиденье старого драндулета, которому давно пора на металлолом, и с нетерпением жду окончания казавшейся столь многообещающей поездки.

Мы едем мимо порта. К счастью, Р. перейдя на русский, начинает мне рассказывать о порте. Справа красные и синие контейнеры. Может быть, в каких-то из них прячутся нелегалы. Громадные танкеры и рыболовецкие суда. Впереди длинной линейкой нависает эстакада, на которую мы собираемся заехать.

Из кабины поравнявшейся с нами фуры выглядывает седовласый дальнобойщик с жизнерадостным лицом. Он кричит что-то Р. и смеется. Она тоже хохочет. Юрген нажимает на педаль газа, оставляя фуру позади. Я прямо-таки чувствую, что этот дальнобойщик отпустил в мой адрес какую-то гадкую шутку. Я настойчиво допытываюсь у Р., что же он ей сказал, но она только хихикает, замечая, что это не так уж и важно. Этим она еще больше укрепляет мою подозрительность. Я не отступаю от своего, точно ретивый следователь, уличивший подозреваемого во лжи, и Р. сдается, признавшись, что этот дальнобойщик предложил ей перебраться к нему в кабину, потому что я не смогу ее удержать.