Текст книги "Звездочет"

– Глянь на свою руку!

Ладонь моей левой руки в крови. Она сочится по пальцам, и я уже испачкал ею и свой костюм. Когда и чем я успел порезаться? Неизвестно!

Я спешу в уборную, где тщательно мою руки. Леша заказывает в баре стопку водки для дезинфекции. Не привлекая внимания, мы снова выходим на улицу. Я ощутил легкое жжение, когда Леша плеснул водки на мою кисть. Он заботливо дает мне влажную салфетку…

Стоим у входа в зал, точно провинившиеся дети, не решаясь войти. Появляется Оля со счастливым лицом. Мне становится совестно, все-таки у нее сегодня свадьба, а я веду себя, как пьяный мерзавец.

– Как вам здесь? – улыбаясь, спрашивает она.

– Все хорошо. Только я немного порезал руку. Но кровь уже не идет, – со стыдом отвечаю я.

Леша молча стоит в стороне, словно с ней незнаком. Оля уходит. Да и если бы она что-то говорила, вряд ли бы я ее понял. Я не улавливаю смысла слов…

Свадьба подходит к концу. Гости уже пьют чай и едят торт. Превосходно! Наверно, мы с Лешей своим поведением повергли в шок воспитанных немцев. Мы словно пришли не на свадьбу, а на какой-то кутеж. Для полного эффекта надо было заявиться сюда с проститутками. Надеюсь, что мы не испортили праздник.

В уборной розовощекий племянник Фридриха и Юрген.

– Вы чувствуете себя в Германии свободными людьми?

Юрген рассуждает со всей присущей ему серьезностью, словно я экзаменующий его профессор.

– Как ты думаешь, в чем заключается смысл жизни?

Бессмыслие, в котором я нахожусь, невыносимо! К сожалению, я не запоминаю его ответа…

– Пошли к гостям, – виновато говорю я, чувствуя угрызения очнувшейся совести. – Побудем хоть на концовке, а то всю свадьбу пропустили…

Как раз начинаются парные танцы. Мужчины выбирают партнерш.

– Пригласи Р. на танец! – лихорадочно говорит Леша.

Она не отказывается. Из меня трезвого танцор никакой, а сейчас, тем более. Я еле шевелю ногами. Кружимся на одном месте. Краем глаза замечаю, что Леша с натянутым лицом танцует с Олиной мамой. Бедняга, сейчас ему нельзя дышать.

Р. учит меня танцевать. Я послушно подчиняюсь ее командам.

– Зачем вы так напились? – этим вопросом она ставит меня в тупик.

– Ну так… – бормочу я, тем самым уклоняясь от ответственности за свое безобразное поведение.

– Что ты все заладил «ну так» да «ну так»! Ты можешь сказать нормально? – сердится она.

Я отвечаю, как пьяный мечтатель:

– Сегодняшний день уже заканчивается, а завтра начинается новый…

Я и сам не понимаю, что этим хочу ей сказать. Больше она ничего у меня не спрашивает. Странно, но я не испытываю никакого разочарования из-за отказа Р. Я безмятежен…

Возле ресторана небольшое футбольное поле с переносными воротами. Я не помню, как мы здесь оказались. Леша, задыхаясь, не жалея ни себя, ни дорогих туфель, точно измученный гладиатор, нещадно пиная смятую пластмассовую бутылку, гоняет ее по всему полю и бьет по воротам. Я не хочу мучить сердце и портить туфли, потому за ним наблюдаю, как болельщик на стадионе. Забив несколько голов, он, запыхавшись, подбегает ко мне и говорит, что очень устал.

Задние фонари приехавшего такси, зловеще горят алой кровью. Леша бледен, словно чем-то сильно испуган. Он шепчет мне, что его мутит.

– Отойди за угол и вставь два пальца в рот. Тебе поможет, – советую я, вспоминая последнюю ночь на курорте. Но он не хочет. Что ж, тогда терпи. Предстоит долгая дорога. Как хорошо, что я вернусь в Гамбург на обыкновенном такси, а не на том кабриолете!

Разговорчивый таксист, лысоватый мужчина лет сорока пяти-пятидесяти. Его лицо скрыто во мраке, изредка по нему скользит свет пробегающих фонарей. Таксист напоминает мне Фантомаса. Его хриплый голос тревожит меня. Я стараюсь не молчать: так легче выдержать долгую дорогу и превозмочь тошноту. Леша откинулся на спинку сиденья. Его пустой взгляд уперся в подголовник водительского кресла.

Этот немец весьма интересная особа. Таксистом он только подрабатывает. Его основная работа – социальная реабилитация алкоголиков и наркоманов.

Давай-ка реабилитируй меня, таксист! Ведь в данный момент я вылитый алкоголик. И все же дурман слабеет. Я ощущаю терпкий вкус действительности. Во рту отвратительное послевкусие спиртного.

С горечью осознаю свое недавнее безумие, падение на нижнюю ступень человеческой эволюции. Что же я сделал с собой! Зачем я втоптал себя в грязь?

Отказ Р. всего лишь повод для того, чтобы напиться. Причина во мне. Выкорчевать бы из себя это бессмыслие. Под его гнетом жить тяжело. Я тяну его за собой, как бурлаки, выбиваясь из сил, – баржу. Я безоружен, сходясь с ним в дуэли. Оно разит меня шпагой, а я позорно бегу…

Я знаю, что Р. уехала со свидетелем, откормленным бюргером. Дома его ждет больная жена, а он будет развлекаться с молодой девушкой. И хотя я не собираюсь жениться на Р., но все же недоумеваю, почему она отдала предпочтение этому пожилому псу?..

Таксист, предлагая отвезти нас на Рипербан, хрипло смеется. Не смех, а карканье ворона. Реабилитация с проститутками? Не знаю, шутит он или нет, но это неплохая идея. Я знаю, что там можно найти девушку на любой вкус, внешностью не хуже порноактрисы. Да, я выбрал бы себе роскошную шлюху или, быть может, даже двоих, уединился бы с ними в гостиничном номере и для начала принял бы душ, а затем предался бы разврату. Утром проснулся бы в дичайшем похмелье. Выпил бы пива и не знал бы, как добраться домой. Ни адреса, ни денег… Я думаю, что Леша с радостью бы меня поддержал. Он не прочь спутаться с красивой проституткой. Но мои фантазии бесславно гибнут на осколках реальности. Во-первых, у меня нет с собой денег, а, во-вторых, с нами возвращается домой Олина тетя. Мы, видите ли, так напились, что она должна ехать с нами. Всю дорогу она отчитывает нас с Лешей за бесстыдное поведение. Я держу удар за обоих. Друг не в состоянии оправдываться. Он необычайно тих.

– Нет, спасибо, мы не хотим.

Я словно переводчик. То что-то отвечаю на английском шоферу, то на русском парирую очередной выпад Олиной тети.

Среди мрака, длинных мостов, опустевших незнакомых улиц, дорога кажется бесконечной. За окном тревожное море.

Леша – как тряпичная кукла. Он настолько апатичен, словно уже успел разочароваться в жизни. Вдруг он просит остановить машину. Я выхожу вместе с ним. Бледный, в окровавленном пиджаке, с измученным лицом, заросшим щетиной, и отрешенным взглядом, – он выглядит, как идеальный продукт эпохи потребления. Внутренняя пустота за эффектным костюмом. Сплевывает. Его не тошнит…

Леша снимает туфли и, совершенно не ориентируясь в двухкомнатной квартире Фридриха, спьяну, вместо спальни идет в зал.

– Е* твою мать! – ругается он, соскользнув с дивана.

Я помогаю ему подняться и веду в спальню. Сняв пиджак, он падает на застланную кровать. Я переодеваюсь в джинсы и майку и валюсь рядом.

– Ты в курсе, что Р. уехала кувыркаться с жирным и лысым свидетелем?

– Антон… веришь, нет, но мне по х**, с кем там она уехала, – серьезно отвечает Леша. – Пусть все отправляется к чертям!

Он поворачивается на бок и через несколько минут сопит, точно заводской рабочий, прилежно отработавший смену.

17

Глотка, точно нечищеная труба, желудок бунтует, а в голову как будто вставили фитиль. Кажется, мы с Лешей сделали рокировку. Он поразительно бодр, точно какой-нибудь физкультурник, в то время как я – словно чучело из музея.

Вскоре приезжают молодожены. Сегодня мы поедем осматривать город. Какие достопримечательности! Меня тошнит уже при мысли, что придется подниматься с кровати. Я не представляю, как смогу ходить по улицам до самого вечера. Какие-то достопримечательности, безусловно, необходимо увидеть, чтобы, вернувшись в Мегаполис, козырнуть своей эрудированностью. Хочется же быть просвещенным туристом! При удобном случае можно ввернуть в разговоре название какой-нибудь всемирно известной улицы, музея, где ты был, а может и не был. Кто сможет проверить? Зато твой собеседник наверняка сочтет тебя осведомленным и прогрессивным человеком. Но сейчас мне это ни к чему. Мне, пожалуйста, холодной минеральной воды, пузырьки которой нежно покалывают горло. Внутри меня пустыня. Я так разбит, словно вчера меня избили бейсбольными битами.

– Леха… Чем я вчера руку поранил?

– Ты стопку разбил.

– Я ни х**а не помню… Ты стебно с матушкой Оли танцевал…

– Да, как бы, – весело ухмыляется Леша. – Она сказала, чтобы я на нее не дышал и все время отворачивала лицо… И еще сказала, что когда танцуют с девушками то руки держат чуть выше…

– А как я с Р. танцевал? Нормально?

Леша хохочет. Значит я опять сделал что-то не так.

– Ты ее за очко при всех лапал… Видел бы ты родителей Фридриха…

– Мы вчера опозорились перед всеми… Потом скажут, что приехали русские свиньи и нажрались…

Леша раз за разом вспоминает, как я танцевал с Р. Видно, мой позор доставляет ему удовольствие. Но я, напрягши память, наношу контрудар.

– Слышишь, Леха… Помнишь тех двух немок, которые тащили нас танцевать? Ну… ту, с которой ты на брудершафт пил…

– Помню…

– Что ты ей залепил? Ты вчера мне сам говорил, подойду и скажу комплимент…

Надо отдать должное Леше. Он признает свой промах:

– Я сказал ей: «Nice tits and good ass».

Тоже мне блюститель нравов!

– Ну даешь! Б**дь! Она же племянница Фридриха! Ты представляешь, что будет, если она ему расскажет?

– Она еще с пацаном была, у которого ты стрельнул сигарету… И поймала букет невесты.

– Вот ты и радуйся, что он не узнал. Тебе тогда точно п**дец был бы!

– Да… как бы… – с наигранной озадаченностью бормочет Леша. – А я и не врубился. Думаю, че такое… Она лицо скривила и сказала: «Фи». Стыдно теперь, как бы…

– Тоже мне комплимент! У тебя красивая грудь и хорошая попа… Ничего, главное, чтобы ты с ней больше не встретился…

– А если расскажет Фридриху?

– Тогда не знаю… Скажешь ему, что ты молодой мужчина. Он поймет.

Пора выходить, а я все еще лежу на кровати.

– Оль… Я останусь здесь до вечера. Мне надо отлежаться. Я себя плохо чувствую…

Но Оля и ее мама начинают меня переубеждать. Вскоре я сдаюсь.

– Тебя тошнит?

– Угу…

– Сейчас я спрошу у Фридриха. У него есть специальные капли от тошноты…

В электричке я сижу на самом солнцепеке. Леша, изредка поглядывая на меня, что-то бурчит себе под нос. Его не устраивает, что шопинг откладывается на последний день поездки. Больше всего он хочет посетить бутик Lacoste, где собирается купить себе новые кроссовки. Все его сейчас раздражает. Если позже у него это желание пропадет, то в этом будут виноваты несчастные достопримечательности. Но мне сейчас не нужны ни кроссовки, ни солнце, ни Гамбург…

Свежий ветер приходит ко мне на выручку. Несмотря на усиливающуюся жару, в его компании я чувствую себя гораздо лучше. Мы стоим у высокой башни, со смотровой площадки которой открывается чудеснейшая перспектива города. У лифтов собралась длинная очередь желающих подняться наверх. Я коротаю время ожидания, сидя с мученическим видом на скамейке. Но какое может быть сочувствие, если я сам довел себя до такого состояния? Зачем я себя так мучаю? Я не нахожу ответа на этот вопрос. Может, все дело в том, что иногда я бываю идиотом?

Створки лифта плавно разъезжаются в стороны. Приглушенный свет ламп. Светящийся синим ободок кнопок. Большие зеркала. Створки мягко сомкнулись. Гудят натянутые тросы.

Лифт словно везет тебя в мир ночных кошмаров, где поджидают порождения твоего бессознательного.

Выйдя из лифта, я оказываюсь на смотровой площадке. Над головой купол бездонного ясного неба. Озорной ветер весело дует в лицо. Гамбург раскинулся внизу во всем своем великолепии. Дома с кровлей из черепицы, шпили редких башен, деревья с пышными кронами и подстриженные газоны. Гамбург кажется мне уютным городом, где можно дышать полной грудью и наслаждаться свободой…

Мы гуляем по набережной Эльбы. Без конца причаливают и отчаливают пассажирские двухпалубные паромы. Волны подкатываются к цементным стенам причала. Кажется, еще немного и они выплеснутся на набережную. Пришвартовавшись, пассажирский паром покачивается на волнах под напором лихорадочно спешащих людей. Его словно баюкают в своей колыбели волны.

Я терпеливо сношу похмельные мучения. Леша в унынии. Он с нетерпением ждет того момента, когда Оля будничным голосом скажет, что пора отправляться домой. Но еще никто не устал.

Когда зной крепчает, мы прячемся от него в тенистых улочках, мощенных булыжником. Быть может, лет сто тому назад здесь прогуливались аристократы и проезжали экипажи.

Оля предлагает сходить в парк аттракционов. Все, кроме нас с Лешей, согласны.

– Зачем нам нужен этот парк? Давайте лучше сходим на Рипербан, – с ворчанием замечает Леша.

Я придерживаюсь того же мнения, но молчу.

– Потерпи немного. С вами пойдет Фридрих, – говорит Оля. – Одних вас там могут обмануть. Закажут шампанское за пятьсот евро, а потом будете расплачиваться…

– Ничего страшного. Сходим потом…

– Ты вечно как бы философствуешь…

Я должен был его поддержать – по крайней мере Леша так считает. А я промолчал. К чему ссориться? Парк так парк…

Никаких излишеств на станциях метрополитена. Стены облицованы кафельной плиткой. Аскетично. Поезда ходят строго по расписанию. Просторные вагоны. Удивительно дружелюбные и спокойные люди. Может, суть немецкого уклада жизни и заключается в скромности, дружелюбии и пунктуальности? Наверное, еще рановато делать какие-либо выводы. Я уверен, что в Гамбурге, как и во всяком мегаполисе, есть трущобы, где бедность и грязь, чад заводских труб, наркодилеры и сутенеры…

Парк находится неподалеку от Рипербана. Эта улица тянется в необозримую даль и с виду кажется безобидной. Я думаю, что ночью, при свете неона, она заметно преображается и имеет мало общего с собою дневной.

Американизированный парк. Попкорн, кока-кола, картофель-фри. Да здравствует неистребимый фаст-фуд!

Везде жарят сосиски и продают сладости. Всю эту дрянь посетители парка поедают с неописуемым удовольствием.

Я не ел с самого утра. Запахи еды обволакивают ноздри. Вредная пища кажется такой аппетитной. Не поддаться бы соблазну наесться жирных немецких сосисок. Мы как раз заходим в плебейское кафе и садимся за пластиковый столик. Недорогие канцерогены. Я рассказываю Леше о последствиях употребления фаст-фуда. Послушав меня, он тоже отказывается от еды. Наблюдая за тем, как остальные едят, я пью холодную минеральную воду, вполне ужившись с вялотекущей тошнотой. Конечно, тяжело вдыхать соблазнительные запахи, оставаясь при этом голодным.

Странное дело, но большинство немцев, которых я вижу в парке, – пенсионного возраста. В основном эмигранты всех оттенков кожи. Негритянки в пестрых платьях с шумными малышами, молодые иранцы с ясным взглядом и черной, как смоль, бородой, смуглые южанки, все как одна с прелестными лицами…

Парк безмятежного детства. Ласкает слух детский смех, радуют молодые родители, все еще влюбленные друг в друга. Во всем ощущается согласие. Хочется верить, что так будет всегда. Ведь на Земле пугающая неразбериха.

Казалось бы, можно расслабиться, но я все равно насторожен. Я опасаюсь карманных воришек. Так уж устроен наш мир, что тебя могут обокрасть в любом месте.

Изобилие красивых девушек. Так сразу и не разберешь, в чем я больше нуждаюсь, то ли в хорошем ужине, то ли в юной обольстительнице. Какое мне дело до каких-то аттракционов, витрин, когда вокруг столько девушек?

С кем я могу обсудить свои предпочтения, мечты, как не с Лешей? Встречающихся нам девушек мы оцениваем по десятибалльной шкале. Конечно, не всех подряд, а лишь тех, которые кому-то из нас приглянулись. Разумеется, я еще и оборачиваюсь. До чего же прекрасные попадаются немки! А ведь твердят, что они уродливы! Что за чушь! Кто посмел такое выдумать? Очаровательно белокурые голубоглазые девочки; бутон их красоты еще только раскрывается. Я в восхищении ругаюсь. А что уж говорить, когда на сцену выходят южанки! Я, словно хорошо обученный пес, вынюхиваю наиболее ценную добычу.

– Да, Леха, – мечтательно говорю я, завидев очередную красавицу. – Затащить бы такую в койку… Вначале – того, а потом, как бы, задать храпача или пиво с Лигой Чемпионов.

– Да, да, Антон. Тут мне, как бы, нечего сказать. Плотно поужинал – и в койку. Конечно, тогда жизнью будешь доволен.

Я люблю пошутить, в особенности, когда точно знаю, что не буду вести себя столь постыдным образом…

Я присматриваюсь к одному парню: он кажется мне странным. Хотя, что же в нем необычного? В белой майке и джинсах с массивной бляхой ремня, усиленно жует жвачку. Мускулистые руки сложены на груди. Черные, гладко причесанные волосы. Смазливое лицо, как у певца поп-музыки, и ищущий взгляд не без доли высокомерия. Он стоит в нарочито небрежной позе, словно является хозяином всего мира. Но отчего же я так беспокоюсь? Пусть стоит себе и разглядывает кого угодно. Разве мне он чем-то мешает? И все равно у меня появляется какое-то нехорошее предчувствие. Спустя мгновение Леша отчаянно матерится.

– Что такое?

– Антон, – доверительно шепчет Леша, – этот парень п**арас! Ты когда прошел мимо него, он тебе на очко посмотрел! Таким же взглядом, как мы оцениваем телок!

Что я могу ответить Леше? Я только ругаюсь. Да, меня это оскорбляет. Пусть ищут партнеров в своем кругу. Я в голубую гильдию вступать не собираюсь…

Мы выходим к аттракциону «Замок ужасов». Зловещая музыка лишь усиливает мой страх. В черных балахонах с капюшонами, в масках скалящихся мертвецов с зияющими впадинами глазниц, на длинных ходулях расхаживают переодетые работники парка. Я понимаю, что это иллюзия, игра, но их вид все равно меня пугает. Они олицетворяют собою смерть. Ходят, ходят, а затем неожиданно бросаются на какого-нибудь прохожего. За некоторыми даже гоняются. Кто-то смеется, а кто-то и шарахается. От подобных шуток мне становится не по себе. Если кто-нибудь из них рискнет на меня кинуться, то я со страха ударю его кулаком. Ведь со смертью не шутят. Никто не знает, как она выглядит, но для ее существования людская неосведомленность не имеет никакого значения. Чужая смерть встряхивает жизнь человека толчками, словно землетрясение. В эпицентре он оказывается в день своей смерти. От нее не ускользнуть. Она всегда рядом. Прозрачна, как воздух, затаившись, не дыша, молча и терпеливо ждет своего часа. Раскладывает замысловатые пасьянсы, играет сама с собой, где что выигрыш, что проигрыш – чья-то жизнь. В ее руках твое бытие, словно зажженная спичка. Стоит смерти раз дунуть – и она потухнет…

Наконец-то! Долгожданное освобождение! Мы едем домой! Я мечтаю о сытном ужине. Наевшись, я на миг почувствую себя счастливым, ни в чем не нуждающимся человеком.

Может, для длительного счастья нужна самая малость, которую мы извечно затаптываем? Неужели так трудно жить в гармонии с самим собой? Наверное, стоит прислушаться к трепету своего сердца. Ведь оно любит свободу и жизнь.

18

Позавтракав, я лежу на кровати и читаю книгу. Осталось не так уж много времени до отъезда. Чуть меньше недели.

Да, кстати, нам выделили другую комнату. На подоконнике стоят горшки с растениями. Есть письменный стол, на котором – книги и коробка мозаики. На стене висит картина с парусником, скользящим по волнам в ясный и солнечный день. В ней есть что-то жизнеутверждающее. В углу комнаты, лежит матрас, обтянутый сверху бордовым покрывалом. Подушки разбросаны на нем в художественном беспорядке. Здесь мы и спим, что дает нам повод для шуток.

– Смотри Леха, чтобы ты утром, спросонья, меня с телкой не перепутал, – шутливо предупреждаю я.

Я сплю, свернувшись калачиком, коленями прислонившись к прохладной стене. Леша обычно засыпает раньше меня. А мне мешают уснуть разные мысли, жара и спертый воздух. Приоткрытое окно, к сожалению, не облегчает моего положения. Августовские ночи чрезвычайно душные…

Сегодня мы прогуляемся по Эльбе на пассажирском пароме и посетим зоопарк.

Леша раздражается из-за этих детских забав. Похоже, его ничего не интересует, кроме Рипербана. Он постоянно ноет. Я, словно в противовес ему, являю собой образец послушания.

Я наблюдаю за самолетом, который собирается взлететь. С глухим рычанием мотора он набирает скорость на волнах, полных отблесков солнца, и вскоре, оторвавшись от воды, взмывает в небо. Сощурившись, из-под козырька ладони я с легкой завистью гляжу ему вслед. Был бы у меня такой самолет, и я бы мог улететь куда угодно. Увы, это все пустые мечтания…

Я больше не пленник похмелья. Оно отпустило меня на волю. Я словно истосковался по всему миру. Где же вы, новые впечатления?!

Паром, издав гудок, причаливает. Смешавшись с толпой пассажиров и не теряя из вида розовой рубашки Леши, я ступаю на палубу.

На верхней палубе, держась за перила, обдуваемый тружеником-ветром, я смотрю по сторонам и слушаю Фридриха, который рассказывает обо всем, что ни попадется на нашем пути. Общежития для портовых рабочих и ремонтные мастерские. На значительном отдалении от набережной роскошные коттеджи, квартал богачей. Через четыре остановки мы выходим. Теперь в зоопарк. Честно говоря, я бы ограничился одним-двумя бокалами пива в кафе и вернулся домой, но мы с Лешей вновь оказываемся в меньшинстве. Не то чтобы я не люблю зоопарки, просто гораздо приятнее наблюдать за свободными животными, пускай даже и по телевизору. Здесь же их эксплуатируют в угоду людям. Какое это жестокое развлечение! Животное, как и человек, любит свободу. В отличие от тигров, слонов, панд, люди плодятся в неимоверных количествах. И многие из них не приносят своей жизнью никакой пользы. А животные радуют глаз человека и делают Землю Землей.

У входа в зоопарк стоят рослые охранники, одеждой похожие на исследователей с телеканала Animal Planet, искателей змей и крокодилов.

Купив входные билеты и зайдя в холл, мы оказываемся словно в пещере – так резко он контрастирует с залитым солнцем входом.

Мое любопытство вызывает лишь большая акула, изображенная на билете. В темном помещении, похожем на кинозал, вместо экрана аквариум, за стеклом которого и плавает акула, правда, значительно меньших размеров. Просто рекламный трюк…

Прехорошенькая немка с золотистыми волосами, длинными ресницами и прелестно юным лицом пришла в зоопарк вместе с мамой.

– Посмотри, какая доченька…

– Е* твою! – восклицает ошеломленный Леша. – Вот это конфета!

Пожалуй, она слишком хороша для того, чтобы оставаться незнакомкой. Но в чем же смысл возможных отношений? Я скоро уеду, а она слишком прелестна, наивна, чтобы я мог ее обмануть. Она обезоруживает мои нечистые помыслы уже одним своим видом. Ну, а как же насчет настоящей любви? Неужели возможно любить ее на расстоянии? Да, я знаю, что она достанется кому-то другому.

– Да, как бы… – ропщет на судьбу Леша. – Я таких, как бы, не встречал… Конечно, если бы такая малолетка жила в Мегаполисе, я бы с ней встречался.

Осознание того, что она так и не станет моей девушкой, которую я взлелею и обдам брызгами неистовой страсти, ожесточает меня. Я готов разорвать весь мир на клочки, как газету.

– Пусть потом не жалуются… не спрашивают, почему мы стали такими циничными с**ами. Мне по х** на все! Я потом буду папиком… Пусть не говорят! Не надо! – я словно кому-то, в чьей власти изменить мою жизнь, ребячливо угрожаю, быть может, даже шантажирую, что если мне не воздастся, то я стану пропащим человеком, бессердечным уродом. Бушует пламя гнева. Я разъярен. Я злюсь на жизнь. Я обвиняю ее в предвзятости.

– Да, да, не надо, как бы, тереть потом, – поддерживает мое негодование Леша. – Понимаешь, хочется встречаться с красивой девочкой, ради которой я был бы готов что-то сделать… Мне такие, как бы, никогда не попадались!

– Я не знаю, что происходит, Леха, не знаю, – с огорчением, чуть поутихнув, восклицаю я. – Я ничего не понимаю… Как жить? Что делать?

Те девушки, которые мне попадались, зачастую оказывались проститутками. Конечно, они себя таковыми не считают. Но тогда кто они, если готовы спать с тобой в зависимости от твоего достатка или марки машины, которой ты владеешь? Такие девушки выбирают не мужчину, а мир богатства; тот же для нее всего лишь привратник, которому надо как-то угодить, чтобы он открыл ворота. Кроме своего тела, им больше нечего предложить. Других способов обольщения не знают, так как изнутри они пусты. Хищнически пользуются тем, чем так щедро наделила их природа. Их единственное оружие против мужчин недолговечно. Внешняя красота, расцветши в какой-то период, увядает с годами. И они остаются ни с чем. Что ж… новые содержанки заступают на вахту. Мир потребления, красивой глянцевой жизни манит и застилает глаза юных девушек. Калечит и извращает их души. Они могли бы стать кем-то, но так и остались никем. Неужели выдающиеся формы можно ставить им в заслугу? Достойны уважения те, кто умело распорядятся дарованным им свыше богатством. Не разменяют его на клубные ночи, алкоголь, наркотики, б**дство и деньги. Естественно, что многое зависит и от родителей. Ведь есть шлюхи, которые воспитываются и в респектабельных семьях.

Я много раз обещал себе не пить. Но после встречи с этой немкой, опять хочу выпить, нести бред, чтобы потом за него стало стыдно. Да, я понимаю, что пить бессмысленно, впрочем, как и все в этом мире, но в выпивке я нахожу спасение от реальности.

Когда я печален, мои мысли движутся по спирали бесконечного одиночества. В такие моменты я остро ощущаю бессмыслие своей жизни. Наверно, я ищу смысл там, где его быть не может. Прогресс человечества кажется мне смешным и нелепым. Зачем так стараться, если одна смерть разрешит все наши страдания? Лишь она способна по-настоящему облегчить жизнь ее отсутствием. Замолчав, вы утонете в проруби вечности, напоследок пустив последние пузыри. Вы так и не поймете, что вас уже нет. Перегорите, как электрическая лампочка. И вместо нее в патрон вкрутят новую.

Леша, словно тяжелораненый, еле переставляет ноги. Он полагается на меня, как на свой верный костыль, который временами разламывается и тогда Леша берется его чинить. Когда его ноги предательски дрожат, он, стараясь удержаться, опирается на своего друга. Кто знает, что случится, если ломкий костыль расколется на мелкие части или тяжелораненый не устоит на ногах?..

К вечеру солнце успокаивается, и небо, померкнув, больше не давит на меня ослепительной голубизной. Солнечный свет становится предвечерне-нежным, уличный шум стихает. Я, как растаявшее мороженое.

Грета и ее муж решили устроить в саду пикник. Барбекю, салаты, хлеб, вино и, конечно же, пиво. Мы с Лешей сидим в уютной беседке. Потягивая холодное пиво, рассуждаем, как водится в таких случаях, о жизни. Пиво – эффективное обезболивающее от душевных страданий. Становлюсь туповато-веселым.

Себастьян, как профессиональный фотограф, подкрадывается незаметно. Его фотографии хороши, и объясняется это просто: он запечатлевает тебя таким, какой ты есть в жизни. Просто не успеваешь войти в какую-нибудь роль. Я чувствую себя непринужденно, словно и не был пьяным на свадьбе. Надо мною не довлеют строгий этикет и долженствование по отношению к хозяевам.

Красные рыбки, плавающие в пруду, меня успокаивают. Сад настолько ухожен, что, будь в моих силах, я бы вручил трудолюбивым хозяевам приз за серьезное отношение к садоводству и написал бы о них в журнальной статье.

За столами, составленными в ряд, веселье и шутки. Леша морщится и ведет себя отчужденно, как волк. В белых брюках и розовой рубашке он ходит со дня свадьбы, словно другой одежды с собой не привез. Леша тихо матерится, заметив, что испачкал брюки салатом.

Я пью светлое пшеничное пиво и не пьянею. Оно кажется мне вкусным. Удивляет, знаете что? Обычно после знатного кутежа я ненавижу любой алкоголь, а тут пью и еще наслаждаюсь вкусом. Может, я уже алкоголик?

День засыпает. По рдеющему небу тянется белый шлейф летящего самолета…

С наступлением сумерек Себастьян разводит небольшой костер, и все мы, как древние люди, сплачиваемся вокруг робкого огонька. Со стороны может показаться, что мы ждем какого-то чуда. Но все гораздо прозаичнее. Себастьян нанизывает на шампур белые, как снег, сахарные комки. Любимое многими американцами лакомство. Комки слегка подрумяниваются над ожившим пламенем, липнут к шампурам и тают во рту, точно быстротечная жизнь в истории человечества…