Текст книги "Я не сдамся. Дамасская сталь. Книга прервая"

Глава 13. Юность

В ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ у меня было две подруги: моя одноклассница Вера и Тамара, с которой я познакомилась в агитбригаде, готовясь к какому-то праздничному городскому мероприятию. Тамара была старше меня на два года, но мы были близки и хорошо понимали друг друга, даже когда после восьмого класса она ушла учиться дальше, и мы не могли с ней ежедневно видеться в школе, наша дружба не прервалась. Закончив престижный торговый техникум, Тамара по знакомству устроилась в центральный обувной магазин, что обеспечило ей связи со всеми «нужными» людьми города и хороший дополнительный доход в виде переплат за дефицитный товар. В те времена в очереди за импортной обувью люди стояли целый день, а иногда и оставались на ночь, составляя списки и дежуря по очереди. Тамара влилась в мир «золотой» молодежи, ходила на все модные тусовки и, когда я, став старшеклассницей, получила от мамы разрешение раз в месяц ходить на танцы, брала меня с собой.

«Золотая» молодежь нашего города предпочитала тусоваться в двух местах – в «Liepava», единственном баре с живой музыкой, а по выходным – в Доме Культуры Машиностроителей. «Машиностроительный», в отличии от Клуба Моряков или ДК Железнодорожников, считался элитным – в танцевальном зале были столики и в баре заказывали не только кофе или сок, но и алкогольные коктейли и даже шампанское. Только в этом клубе была тематическая часть танцевального вечера, в которой рассказывали про западные музыкальные веяния и крутили самые последние записи, привезенные контрабандой из-за границы. Моряки провозили пластинки в специальных металлических контейнерах, пряча их в моторных отсеках рыболовецких судов.

И «Liepava», и ДК Машиностроителей для обычной публики были дорогими и отдыхать там могла себе позволить только работающая молодежь из семей моряков или военных, курсанты мореходного училища и продавцы крупных специализированных магазинов. Как правило, обычная старшеклассница посещать такие дорогие заведения не могла – вход туда был в три раза дороже, чем на обычную городскую дискотеку. А хотелось и коктейль купить, чтобы не сидеть за пустым столиком, и обязательно быть в джинсах.

Джинсы – это мечта моего поколения и самый модный, самый стильный, самый желанный вид одежды. Мне повезло – одета я была очень круто, у меня было аж целых три пары джинсов: синие «Levi’s», темно-вишневые в мелкий рубчик вельветовые «Wrangler» и белые «Lee». С этими белыми джинсами была хохма. У меня фигура «видная», всё на месте, белые джинсы сидели на мне в облипку. Как-то иду по улице и не понимаю, что это на меня так смотрят, переживаю: «Ну что у меня там сзади не так, почему люди оборачиваются?» В конце концов, не выдержав повышенного внимание к себе, решила, что в белых джинсах я выгляжу очень толстой и перестала их носить. Мне и в голову не пришло, что окружающие могут смотреть не только с осуждением или удивлением, но и восхищаясь…

Папа привозил не только майки, водолазки, обувь, но и ткани, которых не было у нас в стране. Соседка, известная в городе портниха, шила для меня платья и верхнюю одежду. Мама такие наряды не носила, говорила, что у нее не та фигура. Считалось, что взрослым людям так одеваться не подобает – это с молодежи взять нечего, нет у неё идеологических принципов, поэтому и хочет она надевать вражескую одежду с иностранными флагами на заднице.

С деньгами у меня, как и с нарядами, тоже всё было в порядке. Материальный достаток нашей семьи в то время был на высоте. Родители считали, что он распространяется на всех, и на детей в том числе, поэтому на карманные расходы мне давали достаточно. К тому же мама считала, что ребенка надо с детства приучать пользоваться деньгами, поэтому у нас, детей, была возможность зарабатывать. К примеру, мне родители платили за дополнительную домашнюю работу – стирку белья и глажку маминых белых халатов.

Раньше в продуктовых магазинах все сотрудники ходили в кипенно-белых халатах и красивых белых колпаках. У мамы было восемь халатов, чтобы каждый рабочий день быть в свежем. Привести их в должный вид было не таким уж простым занятием. Сначала халаты на пару часов надо было замочить в холодной воде, чтобы отошла грязь. Затем постирать, потом час вываривать в кипятке. Следом, уже в горячей воде, отстирать до белизны, хорошо прополоскать и в конце выполоскать в воде с заваренным крахмалом. Гладить халаты тоже было сложно, нужна была определенная сноровка. Если накрахмаленные халаты пересыхали, то их практически невозможно было прогладить до идеальной ровности, без складок и заломов. У меня получалось – я честно отрабатывала свои деньги.

Один раз в месяц мне давали три рубля на танцы. Мне хватало и на самый дорогой коктейль за рубль двадцать (шампанское с бальзамом или шоколадным ликером), и на входной билет за рубль пятьдесят, и на пачку хороших югославских сигарет за шестьдесят копеек (я втихаря покуривала, это было модно и как-то по-взрослому). Если хотелось сок или кофе, то я могла добавить из личных карманных денег. Когда дома был папа, то я имела возможность пригласить в бар подруг. Папа давал мне десять рублей отдельно от маминых трех. Походы в бар были те еще… Помню, один раз утром отец за завтраком возмущался, что накануне поздним вечером, на автобусной остановке, прямо под окнами нашего дома, молодые девицы разошлись вовсю и горланили песню. Песня ему нравилась, но по пятому разу слушать её было уже невмоготу. А это мы, дойдя из бара пешком до моего дома, ждали Тамарин автобус и самозабвенно распевали:

 
«Я пью до дна
За тех, кто в море,
За тех, кого любит волна,
За тех, кому повезет!»
 

Я не стала просвещать папу, кто именно были эти девицы… На одной из вечеринок в клубе «Машиностроителей» я познакомилась с Ефимом. У него было другое имя, но почему-то все звали его именно так. Он был старше меня на шесть лет, уже отслужил в армии и считался хулиганом. Во времена тотального контроля и жесткой морали молодежь, которая нарушала запреты и противопоставляла себя обществу, была окружена ореолом романтизма и геройства. «Я девушка Ефима», – мне казалось, что из моих уст это звучит гордо и весомо. Встречались мы очень редко, и на дискотеках я практически все время сидела за столиком или подпирала стенку. Дело в том, что в Латвии не только медленные танцы, но и быстрые танцевали только парами – парень с девушкой. В общем круге танцевали только на школьных дискотеках, да и то только школьники средних классов. Старшеклассники уже не могли себе позволить такой детскости. Поэтому если ты без парня, то можешь за весь вечер так ни разу и не потанцевать. Часто с танцулек я возвращалась домой, глотая слезы. Мне было обидно, что меня никто не приглашает, а ведь во мне было столько огня, я так любила танцевать! Мне бы, дуре, догадаться, что с «с девушкой Ефима» связываться никто не будет. Кому нужны проблемы? Город маленький, через тридцать минут будет известно, кто, где и с кем тусит.

Я была сильно влюблена в Ефима и планировала после школы выйти за него замуж. По-видимому, он тоже хотел на мне жениться, но в открытую об этом не говорил. А вот проводить выходные со мной Ефиму было не очень интересно – я была несовершеннолетняя и придерживалась очень строгих правил. По отношению ко мне сработало мужское правило: «с одними гуляем, а на других женимся». Вечерами, сидя в одиночестве, я смотрела в окно на веселые парочки, которые прогуливались, никого не стесняясь, и плакала.

Сейчас я думаю, что с правилами приличия я всё же перегибала. С одной стороны, я никогда не была ханжой и поведение других девушек редко осуждала. Но вот к себе часто относилась, как строгая матушка-настоятельница к подопечным монахиням. Дома об отношениях между женщиной и мужчиной разговоров не велось. Мама не спрашивала меня про мальчиков, наоборот, все разговоры пресекала на корню. Мне было сказано еще лет в четырнадцать, что домой я могу привести только того мужчину, который сделает мне предложение, чтобы потом выйти за него замуж. А вот «сегодня один, а завтра другой» – этого было нельзя. Про дружбу и любовь в доме не разговаривали.

Про разные варианты любовных отношений я узнавала из книг и, собственно говоря, обо всем знала намного раньше своих сверстников. Начитавшись романов, в которых описывались душераздирающие истории девушек, сбившихся с правильного пути и соблазненных взрослыми опытными мужчинами, я выработала для себя жесткие правила поведения: трогать руками меня нельзя, секс только после замужества, целоваться только со своим парнем и только после третьего свидания (и не до засосов!) Все в рамках приличия.

Будущее после школы рисовалось в моем воображении радужными красками: я заканчиваю школу, иду работать продавцом и учусь на вечернем отделении торгового техникума, становлюсь взрослой самостоятельной девушкой и готовлюсь к свадьбе с Ефимом. Моим планам воспротивилась мама, – огромное ей за это спасибо – сказав, что если я не поеду учиться в институт, то она до моего восемнадцатилетия запрет меня в доме и я буду у нее в качестве домработницы. Я даже ни секунды не сомневалась, что она так и сделает. Пришлось уехать в другой город и готовиться к вступительным экзаменам. Учиться я очень любила и в институт собиралась, но замуж за Ефима я хотела намного сильнее и думаю, что вышла бы за него, если бы не моя гордость.

Закончив школу, в конце июня я поехала на месячные подготовительные курсы в Калининград, а в середине июля приехала на выходные домой. В первый же вечер Тамара сказала мне по секрету, что Ефим тайно встречался с девушкой из заводского общежития и она беременна (так поступали многие взрослые ребята, которые встречались с юными старшеклассницами). На следующий день в городе отмечали день Военно-Морского Флота, вечером на центральной площади был концерт, а потом дискотека для молодежи. Там мы и встретились с Ефимом. Он пригласил меня на медленный танец и, нежно обняв за талию, под звуки красивой мелодии сказал: «Выходи за меня замуж.

Я буду таким, как ты хочешь. Хочешь, пойду учиться в высшую мореходку в Питере?» А я, гордая девушка с обостренным чувством справедливости, отказала ему! Я так и сказала, что если бы не беременность его девушки, то я бы дала согласие, но теперь он обязан нести ответственность за будущего ребенка. Можно сказать, что на тот момент Ефим лишился репутации героя (хоть и не афишировал свои тайные связи), но у меня появились и свои причины для отказа – соблазн большого города, я уже успела вкусить воздух свободы…

И тогда, когда я мало что понимала, и сейчас, уже прожив много лет, можно было бы сказать: «Ну что там может быть серьезного в таком невинном девичьем романе?» Но для меня это были настоящие чувства. Мое взрослое сердце знает – это была Любовь. По-настоящему я любила трех мужчин в своей жизни, и Ефим был моей первой любовью, любовью юной девушки с трепетным сердцем, наполненной новыми ощущениями мира, ожиданием свиданий, скромных поцелуев на ступенечках дома, первых прикосновений мужских рук. И я гневно считала, что Ефим меня предал, выбрал другую, не подождал, пока я повзрослею. Я спрятала свою боль за личиной Гордыни. В тот вечер я ушла с танцпола с высоко поднятой головой и не обернулась, когда он попытался меня остановить. Права была я в тот момент? Да! Хотела я остаться с ним? Да!

…Я вернулась в Калининград готовиться к вступительным экзаменам и буквально через пару дней познакомилась со своим будущим мужем.

По сравнению с моим родным городом Калининград был большим и веселым. У нас в девять часов город засыпал, на улицах было мало прохожих. А в Калининграде в вечернее время все только начиналось – кафе, рестораны, машины туда-сюда, много молодежи, гуляющей по центральным улицам: моряки после заграничных с рейсов с полными карманами денег, военные моряки, вернувшиеся из дальних походов, студенты вузов и курсанты военных училищ. Жизнь в городе кипела.

Папа был на хорошем счету на работе, мама руководила базой, которая обеспечивала продуктами рыболовецкие суда, в общем, родители позаботились, чтобы у меня была фора при поступлении в институт. Имея на руках направление, самое главное было сдать экзамены, оценки роли не играли, зачисляли всех. Я поступала на экономический факультет рыболовецкого вуза и мне было положено место в студенческом общежитии. Нас, девушек-абитуриенток, разместили в «красной комнате» (это такое большее помещение, где проводились собрания с политическим уклоном), поставили там рядами железные двухъярусные кровати и с десяток стульев. Мою дальнейшую судьбу решило то обстоятельство, что «красная комната» располагалась на первом этаже общежития, а моя кровать стояла у торцевого окна, под которым было высокое крыльцо. Общежитие в десять вечера закрывалось, двери отпирали только утром – вахтерши строго соблюдали порядок. Но нам хотелось погулять и… мы лазили через окно. Моя кровать была у того самого заветного окошка, мне сам бог велел пользоваться такой возможностью. Мы с девочками поздними вечерами прогуливались по городу, а утром, вместо подготовительных курсов, зачастую просто отсыпались. Меня легко понять. Я жила под жесткой родительской опекой, в строгости, большую часть времени была занята учебой и домашними делами, а тут неожиданная вольница.

В один из вечеров, когда мы в очередной раз пошли с девочками гулять по городу, я познакомилась с Женей. Мы отдыхали на скамеечке возле одного из городских фонтанов. Скамейки стояли по кругу, везде сидела молодежь. Девушки и парни о чем-то говорили, смеялись, слушали музыку. Мы посидели, покурили и пошли дальше. Буквально через пару минут за спиной я услышала мужской голос:

– Девушки, не хотите послушать с нами музыку?

Молодой человек, он был с другом, держал в руках магнитофон. Это было серьезное предложение. Кассетные магнитофоны были большой редкостью. Мы гуляли практически всю ночь, слушая «Машину времени». Ребята проводили нас до общежития, помогли влезть через окно. Через час в окно постучал парень, который предлагал послушать музыку, и передал мне записку, в которой приглашал на свидание следующим вечером. Он назначил встречу у фонтана, возле которого мы сидели с девчонками, в семь часов вечера. С одной стороны, я очень волновалась. Свидание было редкостью в моей девичьей жизни, я была неопытна. Как себя вести с незнакомым парнем один на один? О чем говорить? С другой стороны, у меня в этот день было день рождение. И пойти на свидание в такой день – замечательно! Тем более что парень был хоть куда: высокий, стройный, русоволосый. Слегка удлиненное лицо, высокий лоб, большие карие глаза, благородный нос, красивой формы губы. Его звали Женя и он был на четыре года старше меня, уже успел отслужить в армии, закончил рабфак, сдал экзамены и был зачислен на первый курс исторического факультета университета. В армии он вступил в партию и историческое образование в будущем открывало для него широкие перспективы.

На свидание я пришла в своем самом красивом платье, в босоножках на высоких каблуках, волосы были заплетены в косу. Выглядела я сногсшибательно: платье в талию из красивой ткани насыщенного темно-голубого цвета с крупными яркими желтыми, розовыми и белыми цветами с необычным поясом-перевязью, рукава три четверти на резиночке, круглый вырез, пышная юбка чуть ниже колен. Тонкий пояс (он заслуживает отдельного описания) перекручивался, начиная от груди, в три ряда, заканчиваясь красивым узлом на спине. Пояс словно повторял сложную застежку на обуви – в этом был весь смысл. Вернее так: папа привез мне босоножки, а потом под них мне сшили платье. Босоножки были на тонкой из твердого пластика платформе с высокими тонкими каблуками, с синей тканевой перемычкой и двумя тонкими длинными завязками, которые переплетались по ноге практически до колена. Я никогда в жизни больше не встречала таких необычных босоножек. Папа привез их из Бразилии. Даже сегодня на девушку в таком наряде обратили бы внимание. А тогда… и говорить нечего. Общую картину довершала коса. Толстая, с кулак, длинная, ниже талии. Мне исполнилось семнадцать, я была очаровательна, но вряд ли понимала это.

Женя ждал меня, сжимая в руках букет роз (это мои самые любимые цветы с детства). Было видно, как он ошарашен. Наше знакомство состоялось в полутьме парка, мы были компанией, он не очень-то мог меня разглядеть. А сейчас он во все глаза смотрел, как я подходила к нему, стоял и молчал. Я подумала: «Ну вот. Он разглядел меня, увидел мои кривые ноги и большой нос. Теперь думает, как от меня отделаться. Блин, как стыдно, а я еще и разоделась, дура эдакая».

Прошло несколько долгих минут, полных смятения, сомнения и неловкости. Женя молчал, его ошеломили чувства. Мы видим человека, он нам может нравиться, сильно или не очень, но неожиданно наступает момент (мы не знаем ему ни место, ни время), когда к нам приходит, как озарение, как вспышка: «Я его (её) люблю». Не прошло и суток с нашего знакомства, как Евгений понял, что он в меня влюбился. Трагикомедия жизни: пока у мужчины, который на меня смотрел, сердце наполнялось любовью, у меня в голове роились мысли о собственном физическом несовершенстве. Еще минута и я бы, развернувшись, ушла прочь. Но он собрал в кулак всю свою волю, вручил мне букет, сказал комплимент. Я в ответ, уже раздосадованная своим ярким видом, начала оправдываться, что у меня есть повод:

– У меня сегодня день рождения. Мне семнадцать!

– Пойдем в ресторан? Такой праздник нужно отметить, – предложение Жени удивило и обрадовало.

– Ну, я не знаю. Как-то неудобно. Мы ведь совсем не знакомы.

– В день рождения все удобно, – воодушевленно сказал мой спутник, предложив мне руку.

Я еще не знала толком ни города, ни тем более развлекательных заведений. Ресторан был хорошим, практически все столы были заняты и, мне кажется, Жене пришлось дать метрдотелю «на лапу», чтобы нас посадили за столик. В советское время в любой сфере, если это было возможно, работники искусственно создавали дефицит товара или услуг, чтобы потом свой дефицит обменивать на другой. Ресторанов было мало и без знакомства (или дачи взятки администратору или метрдотелю) шансы посидеть вечером в хорошем заведении были равны нулю. Работники ресторанов считали, что лучше пусть пару столиков останутся пустовать, чем пропустить человека просто так.

Вечер прошел чудесно, мы много говорили, танцевали, потом гуляли по ночному городу. Женя пригласил меня к себе в общагу, она была ближе, чем моя, да и зачем возвращаться в комнату к девочкам, когда еще так не хочется расставаться! Я согласилась, а утром он меня проводил уже как свою девушку. У многих женщин очень странные воспоминания о своей первой ночи. Часто нет понимания, нет прямых ответов на вопросы: «Почему именно в тот раз? Почему именно этот парень, а не другой?» Я тоже спрашивала себя… Почему именно в ту ночь я рассталась с невинностью? Куда подевались мои строгие принципы? Почему с Ефимом, которого я любила, «это» было нельзя, а с Евгением, которого я видела второй раз в жизни, стало можно? Очарование момента? Начало взрослой свободной жизни? Понимание, что тот, кого я любила, никогда не будет моим? Я хотела сжечь за собой мосты? Познать непознанное? Нет ответов. Сослаться на опьянение глупо. Мы выпили по сто граммов коньяка, а это для меня было «ни о чем».

В нашей семье дети знакомились со спиртными напитками медленно, начиная с десятилетнего возраста. Сначала, по праздникам – детское шампанское, затем домашние наливки. К пятнадцати годам я начала пробовать коньяк. Папа пил только армянский коньяк, в доме всегда были запасы. Хотя и очень редко, но ко мне в гости приходили подруги, и я отливала из папиной бутылки нам в рюмочки коньяк, а в бутылку, если ущерб мог быть заметен, доливала воды. Во многих семьях дома гнали самогон, в нашем доме соседи слева и справа тоже этим занимались, и мама, очень переживая, что я могу по глупости отравиться брагой или самогонкой, частенько говорила:

– Анна, если соберешься пить, лучше зайди домой и выпей рюмку коньяку. А у соседей в рот ничего не бери! Неизвестно, из какой гадости Вася нагонит самогона.

Дядя Вася был папой моей одноклассницы Тани. Две комнаты, родители постоянно на работе – к Тане часто в гости после школы приходили одноклассники. Дядя Вася пил крепко, самогон в десятилитровой бутыли стоял на кухне у всех на виду. Что говорить, все потихоньку, по чуть-чуть, в старших классах «баловались» самогонкой. Я же «баловалась» коньяком. Напиток дорогой, дефицитный, много не выпьешь, поэтому к своему семнадцатилетию я знала и вкус спиртного, и меру.

Вот такой подарок мне преподнесла судьба в семнадцатый день рождения – моего первого мужчину – с настоящим свиданием, цветами, поцелуями и сексом. Утром мы расстались, чтобы вечером встретиться снова. Женя выдвинул идею: «А давай будем вместе учиться в университете». Для меня это был риск. Сдача экзаменов в универ не гарантировала мне зачисление, как с направлением в техническом вузе, куда я собиралась. Даже не знаю, что перевесило чашу весов – Женя или магическое слова «университетское образование», но я решила рискнуть и, забрав документы из института, отнесла их в приемную комиссию университета. Выбор факультетов для меня был невелик, так как у меня были проблемы с русским и немецким языками. Ещё я подходила с практической точки зрения: университет – работа в школе – престиж – возможность карьеры. Директорами или завучами в школе обычно были математики, филологи и историки, больше всех уроков у математиков и филологов, значит они больше других зарабатывают. Так выбор сузился до одного факультета – математического.

Женя помог мне получить комнату в студенческом общежитии, я переехала и начала сдавать вступительные экзамены. Математику письменно и устно сдала на пять, физику – на четыре, оставался последний экзамен – сочинение. И тут, неожиданно для меня, приехала мама. Она решила меня проведать… Уже потом, делясь своими эмоциями, она рассказывала, какой испытала ужас, узнав, что я уже не живу в общежитии института и где я – никто не знает. Кто-то нашёл девочку, которая вспомнила, что я вроде бы решила уйти в университет, в приемной комиссии нашли, в каком общежитии мне выделили комнату, и ближе к вечеру мама увидела свою старшую дочь живой и невредимой. Она, видимо, была так испугана, что не ругала меня, а наоборот, уговаривала ехать домой. Мама не верила, что смогу сдать последний экзамен успешно и пройти по конкурсу. Я же твердо стояла на своем и убеждала ее, что буду пытаться до последнего.

Сама я тоже сильно сомневалась, боялась, что схлопочу за грамотность двойку. Но, правду говоря, я билась не за последний экзамен, а за еще одну неделю вольной жизни. Мне так понравилось жить без родителей, плюс отношения с Женей… Каждый день был наполнен счастьем. Мне удалось убедить маму, что я справлюсь, и она разрешила мне остаться в Калининграде до конца экзаменов. Усердно готовиться смысла не было, я приняла решение писать все предложения из трех слов: существительное, прилагательное и глагол. Никаких запятых и длинных фраз. Я не думала об экзамене, наслаждаясь последними денечками. Каково же было мое удивление, когда я увидела оценку – «4»! Моя тактика сработала! Таким образом у меня появился серьезный шанс поступить. Через пару дней в списках студентов, зачисленных на первый курс университета, вывешенном возле деканата, я увидела свою фамилию. До первого сентября была неделя, и мы с Женей разъехались по домам, уже зная, что расстаемся ненадолго.

Вернувшись в Калининград, я поселилась в гостинице, мне надо было получить студенческий и заселиться в общежитие. Но в первый же день меня огорошили, что общежитие мне не положено, так как количество мест ограничено, и в первую очередь комнаты получают студенты из сельской местности и из малообеспеченных семей. А я из другой республики и мой папа – моряк загранплавания. Шансов не было никаких. Хорошо, что через день мы уезжали на месяц в колхоз собирать картошку. Я подумала, что Женя мне поможет или, может, всё как-то само утрясется. В молодости проблемы не имеют большого значения, нет представления о последствиях. Сейчас я думаю, что если бы не поменяла институт на университет, у меня был бы совершенно иной жизненный путь. Мне бы дали общежитие, так как я шла по направлению, и я бы не оказалась лицом к лицу с проблемами, решение которых имело далеко идущие последствия. Есть такая поговорка «Дьявол кроется в мелочах», то есть незначительные изменения планов, действий в дальнейшем могут привести к катастрофическим последствиям. Тем летом я вершила свою судьбу. Можно сказать, что за две недели июля, когда мне исполнилось всего лишь семнадцать лет, я выбрала свой жизненный путь. И в течении года расставила реперные точки. Вся остальная жизнь – последствие принятых тем летом решений…

Пока мы были в колхозе, я познакомилась со своими будущими, ставшими мне очень близкими, подругами Наташей и Мариной. С Наташей мы сидели рядом в автобусе, который вез нас на сбор картошки. Дорога заняла три часа и за это время можно было успеть рассказать всю свою жизнь, мечты и беды. Наташа была на три года старше меня. Два года подряд она не могла преодолеть вступительный конкурс в универ и ей пришлось заниматься на курсах, чтобы в этот раз с поступлением все сложилось удачно. Наташа была из Калининграда, жила с мамой в трехкомнатной квартире. Она резко выделялась из общей массы первокурсниц, никому ничего не пыталась доказать или показать себя лучше, чем есть. Наоборот, она как бы выставляла наружу все свои недостатки, часто материлась и ей было пофиг, что о ней будут думать. Думаю, что во мне Наташа разглядела ту оторву, которую я тщательно скрывала. Даже от себя самой. И моей новой подруге эта дерзкая, но искренняя девчонка показалась очень привлекательной.

Мои однокурсницы показались мне пресными девочками-паиньками. Девушки в университет поступали, в основном, чтобы удачно выйти замуж. Если честно, за все пять лет обучения я редко встречала рьяных будущих ученых или студентов, мечтающих с детства стать учителями. В Калининграде была интересна градация невест. За курсантов Высшего военного училища в основном выходили студентки математического и физического факультетов университета. За курсантов Высшего артиллерийского училища – студентки инъяза, филологического факультета, за курсантов из высшей мореходки – географички и биологини. Студенток технического вуза «разбирали» свои же однокашники, благо мальчишек там было много. Медтехникум «дружил» со средним мореходным училищем. Все это я узнала из рассказов ровесниц, кто куда предпочитает ходить на танцы. А к пятому курсу убедилась уже воочию, когда стало понятно, кто за кого вышел замуж.

Моя Наташа буквально на следующий день, за ужином, познакомила меня с другой взрослой девочкой, подойдя ко мне со словами:

– Ань, познакомься, это Марина. Она учится на нашем курсе и ей тоже не дали общежитие. Вам вместе будет легче снять комнату.

Марине был двадцать один год. Получается, она была на четыре года старше меня и на год старше Наташи. Потом она рассказывала, что в десятом классе сильно заболела, поэтому позже закончила школу и несколько лет восстанавливала здоровье. Так случайное соседство в автобусе, необходимость снимать жилье раньше времени ввели меня в круг взрослых людей. Их мир, безусловно, был намного интереснее и ярче мира моих ровесниц. Хотя сейчас я думаю, что это было не для меня – слишком быстро, слишком рано я стала взрослеть. Мне приходилось соответствовать окружению и часть удовольствий, соответствующая моему возрасту, 17-18-ти годам, безвозвратно прошла мимо. Я вроде бы и не прожила эти годы. Взяла себя из семнадцати и насильно запихнула в двадцать. Три года одного из самых интересных периодов жизни были потеряны. Спустя годы, лет в тридцать пять, я это поняла и прочувствовала.

Вернувшись через месяц с картошки, мы с Мариной сняли комнату у одной милой пожилой женщины. Начался первый год студенческой жизни. Меня распределили в одну группу с моими подругами, так что и дома, и в универе мы были вместе. К моменту нашего знакомства Марина уже была в среде «золотой молодежи» Калининграда. Такими же были её подруги. Все они учились на старших курсах университета, жили в Калининграде, были из семей с высоким статусом. Они считались первыми красавицами в тусовке города и их всегда окружали как взрослые, интересные, статусные мужчины лет тридцати-тридцати пяти, так и красивые молодые альфа-самцы. Для них были открыты двери самых крутых, «закрытых» для обычного народа, клубов, ресторанов, финских бань и туристических баз. В то время важны были не деньги, а знакомства и связи. Так вот эти мужчины сами были и связями, и нужными знакомствами. Марина считала своим долгом меня опекать, брать с собой на взрослые тусовки и – о, ужас! – присматривать за мной. Мне ничего не разрешалось – ни выпить сверх меры, ни пофлиртовать со взрослыми мужчинами.

Очень интересно в те времена было с вопросами секса. В стране официально его как будто бы не было. О нем нигде не говорилось, не издавали книги про сексуальные отношения, в кинофильмах не было сексуальных сцен. Доходило до смешного. Купание главной героини фильма в море или мытье в душе считалось эротикой. Я помню, что на фильм «Табор уходит в небо» люди ходили по многу раз только из-за сцены с обнаженной грудью. В обществе считалось, что хорошие, порядочные девушки сексом до свадьбы не занимаются. Идти в загс с округлившимся животиком считалось верхом распущенности. Говорить с подружками на эти темы тоже было не принято. О том, что у меня с Женей были интимные отношения, подруги узнали только тогда, когда мы объявили о дате свадьбы. А о том, что у Марины в студенческие годы был любовник, я узнала лишь после окончания учебы. Девочки хотели замуж за перспективных молодых мужчин, но репутацию можно было испортить в любой момент, поэтому они были очень осторожны с флиртом. Все веселились, общались, танцевали и развлекались, но строго в рамках приличия.

Я считала, что мне не место в тусовке «золотой молодежи». Я не видела себя красивой и элегантной, комплексы по поводу внешности – это еще одна моя детская травма… К четырнадцати годам я окончательно решила про себя, что я не красива. В моде были девочки среднего роста, с миловидными личиками, с маленькими курносыми носиками и губками бантиком. В общем, изящные куколки. А я была высокой, с тяжёлыми бедрами и неидеальными ногами. По моему мнению, несовершенства внешности добавляли крупные черты лица и большой нос. Глаза красивые, миндалевидные – это да, плюс. Но с таким шнобелем, как у меня, – не считается. Волосы густые длинные – да. Но в косах и бантах – не прокатит. В школе мальчишки над моим носом подтрунивали и рисовали карикатуры, за что огребали по полной. Не раз и не два такие «художники» крепко от меня получали. Мои личные выводы по поводу природного несовершенства окончательно погрузили меня в книги и учебу. Я решила: «Раз не могу быть красивой, значит буду умной».