Текст книги "Я не сдамся. Дамасская сталь. Книга прервая"

– А что вы здесь делаете?

– Вот решили к вам в гости приехать. Пора уже забыть все старые обиды, – сказала свекровь и радостно продолжила: – А как вы узнали, что мы приезжаем? Где Женя?

– Женя уехал к друзьям. Мы развелись, – я сверху вниз посмотрела на неё, совершенно оторопевшую и как-то сникшую. – А я сейчас уезжаю в Москву. Выхожу… замуж… Так что вам надо успеть на последний поезд в Калининград. А то придется ночевать на улице. – И гордо расправив плечи, пошла садиться в прибывший на перрон поезд.

Почему именно в этот вечер они решили приехать к нам? Я ведь после того скандала много лет назад так ни разу её не видела, ни разу словом ни обмолвилась. Мы ведь могли разминуться на пять минут… Нет, судьба свела нас, и я ей лично смогла заткнуть рот. (Некрасиво, но приятно).

Максим все распланировал. Мы с вокзала пулей мчимся в загс (раньше можно было расписаться только по месту жительства) и нам надо было успеть до конца рабочего дня, а вечером придут гости и на следующий день я со всеми необходимыми документами для открепления уезжаю обратно. Довольные и счастливые, оттого что мы успели, заходим в кабинет заведующей загсом. Она предлагает нам присесть и спрашивает:

– По какому вопросу?

– Мы хотим сегодня расписаться, – ответил Максим. – Мы от Валерия Петровича.

Он заранее навел мосты, чтобы к нам отнеслись с вниманием, как к своим.

– Давайте паспорта и скажите номер заявления, когда подавали.

– Мы не подавали заявления, нам надо срочно, мы без свадьбы, – Максим начал своим обаянием окутывать заведующую.

– Да вы что! Какое вам сегодня жениться?! – удивленно приподняла брови женщина, раскрыв наши паспорта. – Да у вас обоих свежие штампы о разводе. У тебя позавчера, у нее вчера. Даже заявление задним числом не оформить. При всем желании не смогу.

– Ну может быть есть какие-то исключения из правил? Я вам буду очень благодарен, – на последнем слове Максим сделал ударение. Он был одет в форму и его слова звучали весомо. – Если нужны будут билеты на самолет, всегда смогу помочь. (Билеты на самолет тоже были в дефиците).

– Если привезете завтра справку о беременности или с работы, что уезжаете в заграничную командировку – то распишу. Если не привезете, то напишете заявление и через месяц распишитесь.

– Мне очень сложно будет вырваться еще раз. Я живу далеко и с работы не отпускают, – растерянно произнесла я, чуть ли не шепотом, так как у меня аж в горле все пересохло.

– Ребята, я бы с радостью. Чего тут, свои люди, сочтемся. Но если бы не ваши свеженькие штампы, – она протянула нам наши паспорта.

Максим обнял меня за плечи и, не теряя энтузиазма, заверил, что завтра с утра он постарается разобраться со справками, а сейчас мы идем домой. Нас уже там ждут его друзья и мы будем отмечать нашу свадьбу.

– Какая разница, ну завтра поставят штамп. Днем раньше, днем позже. Отмечать будем сегодня. С сегодняшнего дня ты – моя жена. И точка!

Повеселились мы на славу. А утром поехали к его знакомым добывать справки. Но увы, не получилось. Если бы я была местной, то справку о беременности мне бы сделали без проблем. Но у меня была иногородняя прописка. Справку о срочной загранкомандировке мог помочь сделать отец Максима, но ни его родители, ни мои вообще ничего не знали о наших отношениях, тем более о женитьбе. Мы поехали в загс подавать заявление. Пока мы заполняли бланки, я еще раз пожаловалась заведующей на то, как мне сложно вырваться в Москву – и с работы не отпускают, и ребенка не с кем оставить, и дорого.

– Ты сейчас все заполни. Я тебе еще дам две карточки, ты их тоже заполни. А там посмотрим. Может, что и придумаем, – и протянула мне еще несколько бланков. – Максим, а ты через две недельки заскочи ко мне, я тебе кое-что подскажу.

Мы заполнили все бланки, поблагодарили и поехали провожать меня на вокзал. У меня в голове была полнейшая пустота. Максим, напротив, был очень деятелен. Уверил меня, что все будет хорошо и мы прорвемся.

Тот месяц был «веселеньким». Мне было очень сложно на работе. Учителя, которые симпатизировали Жене, изводили меня своими замечаниями. Что это я своим гнусным характером, невниманием довела мужика до развода. Что бросила его ради выгоды. Поддевали, спрашивая: «Ну и где твой московский принц?» Администрация, за моей спиной, говорила, что наш развод – это все ерунда. Это такой тактический ход, чтобы побыстрей слинять из колхоза. А учительницы, которые были замужем и их мужья работали в школе или как-то взаимодействовали с коллективом педагогов, прямо в глаза угрожали мне, чтобы я не смела строить глазки их мужьям. Моим заверениям, что мне их «драгоценные» даром не сдались, верить не хотели. Я перестала красиво одеваться в школу, краситься. Стала такой же «мымрой», как и они. Их мужики, по правде говоря, действительно начали делать мне недвусмысленные предложения. Я ведь теперь «разведенка». Ещё было очень сложно с бытовыми делами. Теперь топить углем, чистить котел, носить дрова и протапливать титан, чтобы помыть сына – все лежало на моих плечах. В общем, когда через две недели ко мне нагрянула мама, то она застала поистине удручающую картину: у нас не было света (перегорели пробки и я не знала, как их заменить), у нас было холодно и мы с ребенком сидели в куртках (я замоталась, забыла вовремя подбросить угля и он весь прогорел, а по новой растапливать у меня уже не было сил) и мы ели одной вилкой макароны со сковородки, вся посуда лежала в мойке грязная (потому что два дня назад что-то сломалось в водонапорной башне и в доме не было воды). С мамой стало полегче, но мне пришлось рассказать про развод и предполагаемую свадьбу. Мама была озадачена и встревожена. И хотя я еще год назад получила её одобрение на развод, но она все же не думала, что я решусь на такой шаг. Через пару дней так же неожиданно нагрянул прямо ко мне домой Максим с другом. Я была на работе, как раз была переменка и практически все учителя были в учительской. И тут распахивается дверь, заходит Максим и громким голосом спрашивает:

– Кто тут директор?

– Директора нет, я завуч, чем могу помочь? – наша завуч аж вытянулась вся, грудь вперед, волосы поправляет.

– А я у вас Анну хочу украсть на пару часов, разрешите? – и попросив у нее руку для импровизированного поцелуя, представился: – Я её жених.

Это было похоже на немую сцену. Кто как стоял, так и замер. Кто вполоборота, кто протянул руку за чашкой, стоящей на столе. Я была в их числе. В нашем зачуханном сером царстве, где преобладают неухоженные женщины в скучных блузках и прямых мешковато сидящих юбках ниже колен, парочка мужчин унылого вида, с уже проступившими на лице признаками запойности, вдруг появляется во всей своей стати молодой мужчина в красивой летной форме с фуражкой на голове (у авиадиспетчеров форма была такая же, как у летчиков, отличие было только в форме погонов). Мне кажется, что у меня даже челюсть отвисла. Завуч только кивала в знак согласия. Он взял меня за руку и стремительно вышел из учительской. Пока мы спускались по лестнице, нас провожали зачарованные взгляды учеников. Для них это было невиданное зрелище. Один из моих учеников, пятиклассник, побежал за нами по лестнице и закричал: «Не уезжайте!», а потом заплакал. Я остановилась, подождала, пока он добежит до меня, взяла его за ручку и успокоила, пообещав, что завтра обязательно буду вести у них урок. Мы зашли в дом, там уже слышны были громкие веселые разговоры. Друг Максима, Миша, сидел за столом с моей мамой и сыном, стол уже был накрыт, и они ждали нас. Я была вне себя. У меня были неухоженные волосы, одета невзрачно, без макияжа. Лахудра, одним словом. Максим меня такой не видел. Но он не подал виду, что что-то не так. Весь стол был заставлен деликатесами. Максим привез сгущенное молоко, банку растворимого кофе, тушенку, копченую колбасу, шоколадные конфеты, коньяк. Такая забота дорогого стоила по тем временам. Мама была им очарована. Они, действительно, приехали из Калининграда всего на пару часов, и таксист ждал во дворе, чтобы умчать их к вечернему вылету. Максим приехал взять мой паспорт. Он договорился, что нас попробуют расписать без моего присутствия. Это должно было быть в следующую субботу. А я через два дня должна позвонить домой его родителям, сказать, что меня зовут Аня и не просил ли Максим мне что-нибудь передать. Я не могла позвонить ему на работу, так как он собирался взять отпуск, чтобы подготовить для меня все справки и обустроить немного квартиру. Я отдала Максиму свой паспорт, записала номер телефона, и он с другом уехал. Вот как всегда – ворвался в мой мир, в очередной раз устроил громкий переполох и исчез.

Каких только сплетен не напридумывали за моей спиной. Колхоз, все друг друга знают, новостей мало, а тут такое… Молодые, учителя, интеллигентные – такая пара, такая пара. И развод… Никто ничего не понимал – драк не было – пьянок не было – странно как-то. Не прошло и месяца – красавец летчик, на такси… Директор, решив унять разговоры, сделал вывод:

– Чушь все это собачья. Это она с Женей все подстроила. Сейчас он ищет возможность взять открепление, а потом приедет и её заберет. Откуда ей взять жениха из Москвы? Они на разведенках из провинции не женятся. Это она вам пургу гонит, а вы, дуры, уши развесили.

Он у нас мужик был крутой, часто на работе был в нетрезвом виде и даже ругался матом на педсоветах. Но так как с кадрами было тяжело, то к нему районная администрация претензий не имела. Какой-никакой, а есть.

В субботу, «день моей свадьбы», я была на работе. Состояние у меня было радостно-настороженное. Если честно, я ни в чем не была уверена до конца. Я видела, как ребята развлекаются. Я видела, как на Максима вешаются девчонки. Роман в письмах – это красиво, но в любой момент может появиться сногсшибательная красотка или бывшая жена решит побороться. Мне не с кем было поделиться своими тревогами, рядом, кроме мамы, не было близких мне людей. А её раньше времени я не хотела тревожить. За эти несколько дней я совсем извелась и была во взвинченном состоянии, когда позвонила в родительский дом Максима. Трубку взяла женщина:

– Здраствуйте.

– Здравствуйте. Меня зовут Аня, Максим мне что-нибудь передавал? – телефонная трубка в моих руках ходила ходуном.

– Да, он просил передать, что у него все получилось и в понедельник он выслал документы авиапочтой.

– Большое спасибо, до свидания, – я практически сползла по стене на пол от облегчения.

– До свидания.

Я повесила трубку и начала топать от радости ногами. Блин! Я только что разговаривала со своей новой свекровью, а она даже об этом не догадывается. Я еле владела собой от бурлящей внутри меня энергии. Уточнив на почте, что документы по «авиа» идут примерно три дня, я в распахнутом настежь пальто, хотя на дворе был уже минус, пошла ловить такси. Мне так натерпелось поскорей вернуться домой и рассказать маме, что я вышла замуж! На следующий день я пришла на работу при полном параде: в самом лучшем платье, на каблуках, с красиво уложенной прической и с макияжем. Естественно, меня сразу начали спрашивать: «Что случилось? По какому поводу?» Ох, видели бы вы мое самодовольное лицо и позу, мои лукаво изогнутые губы, насмешку в глазах, когда я отвечала: «Я в субботу замуж вышла. Скоро уезжаю в Москву». Учителя смеялись мне в лицо и даже крутили у виска, а я смеялась над ними про себя. В субботу меня видели на работе, значит из колхоза я не уезжала, а если бы я расписалась в колхозе, об этом было бы известно через секунду. Я смотрела на них сверху вниз, не опровергая их резонные доводы. Я была на них обижена за оскорбительные слова в мой адрес, за подозрения, что я их мужиков начну уводить. Про себя я думала: «Ну-ну. Вот будет хохма посмотреть на них через недельку. Как им будет смешно, когда я буду свои классы другим учителям передавать». Через два дня опять поехала на почту, письмо уже пришло и я с трудом дождалась, когда доеду до дома, чтобы посмотреть все бумаги. Не хотела на почте впопыхах вскрывать конверт, вдруг какая-нибудь очень важная бумажка потеряется. Дома я освободила письменный стол, за которым готовилась к урокам и он вечно был завален тетрадями, учебниками и пособиями. Аккуратно вскрыв конверт, выложила на стол содержимое. Первое что я взяла – паспорт. Там стоял штамп о регистрации брака и штамп, что в связи с изменением фамилии паспорт подлежит замене. Затем свидетельство о регистрации. Справка из ЖЭК, что муж имеет прописку. Справка с работы, подтверждающая что он действительно работает по специальности авиадиспетчер. Нотариально заверенная копия диплома о высшем образовании. Дело в том, что если бы у Максима была специальность, по которой можно работать в колхозе, меня бы не отпустили. Даже если бы он был авиадиспетчером, но без высшего образования – тоже бы не отпустили. Нам повезло, что он заочно закончил Летную Академию. Это было большой редкостью – летного училища для его специальности было более чем достаточно. Люди с высшим образованием не хотели работать и жить в колхозах, поэтому нас держали там очень жесткими законами. Три года отработать по распределению – это был кошмар любого выпускника вуза.

У Максима получилось договориться. Связи решали очень много вопросов, а Максим умел их создавать и ими пользоваться. Вот так я и вышла замуж, находясь за тысячу километров от загса и своего жениха. Вы знаете, что еще было удивительным в этом ситуации? Как потом выяснилось в одном из разговоров, мы с Кирой выходили замуж в один год, в один день и в одном и том же загсе. Только она была там в белом платье и в фате. У судьбы большое чувство юмора и я не устаю этому удивляться. Мы потом сходили в загс и по блату попросили посмотреть книгу записей того года. Моя роспись стояла после Кириной.

…Утром я со всеми своими документами сразу пошла в кабинет к директору писать заявление на разрешение получить открепление.

– Хватит дурку тут валять. Ты эти сказки в учительской рассказывай. А мне тут нечего. Никто тебя не отпустит.

– Игорь Андреевич, вы не имеете права. У меня все документы есть. Вы меня обязаны отпустить по закону.

– И что у тебя за документы есть? Какую «липу» ты мне тут подсовываешь? – он надел очки и взял в руки мои документы.

Он внимательно читал каждый документ, поднимал и на свету рассматривал печати. А потом молча встал, подошел к сейфу, долго ища в кармане ключ. Открыв сейф, он достал из него начатую бутылку водки, подошел к столу, налил в граненный стакан доверху и залпом выпил. Затем развернулся ко мне лицом и тихо спросил:

– Как ты это провернула? Так не бывает.

Я только молча пожала плечами. Я и сама думала, что так не бывает. Но на столе директора лежало свидетельство о браке…

Глава 16. Его королева

МЫ С МАКСИМОМ хорошо жили первые три года. Хотя сначала мне было очень сложно адаптироваться – в Москве совсем другой менталитет. Только из-за того, что люди жили в центральном районе столицы или в престижном подмосковном поселке, они считали себя лучше остальных, всем своим видом показывая превосходство. К приезжим здесь относились настороженно или свысока. «Лимита» – единый пренебрежительный ярлык, который навешивали всем без разбору (вне зависимости от того, работаешь по «лимиту» или нет). Я совершенно не чувствовала себя «лимитчицей», хотя поначалу, пока люди плохо меня знали, некоторые пытались меня этим поддеть. Я научилась быть осторожной и сразу говорила, что я из Прибалтики. Прибалтика считалась советской «заграницей», там все было по-другому, и москвичи с уважением относились к жителям прибалтийских республик. Оспаривать их высокий уровень социальной культуры никто не осмеливался.

В первом браке мне хотелось, чтобы мой муж был сильной личностью, мог взять на себя управление семьей, нести бремя ответственности за будущее. Именно за эти качества я очень ценила Максима. Он сразу взял на себя бразды правления. Несмотря на то, что мы жили в эпоху тотального дефицита, у нас в доме всегда были хорошие продукты. Максим заботился о материальном и бытовом благополучии семьи. В нем я сразу же почувствовала опору. Через пару месяцев семейной жизни я поняла, насколько опасна работа авиадиспетчера и почему ритм жизни надо подстраивать под рабочий график мужа. Перед вечерней и ночной сменой Максим обязательно несколько часов отдыхал, и ни я, ни сын его не беспокоили, занимаясь своими делами. Ему нельзя было уходить на работу во взвинченном состоянии.

График взлета и посадки самолетов был настолько плотный, что в небе, особенно летом, каждую минуту находилось сразу несколько бортов. У какого-то авиалайнера могло что-то случиться с шасси, а у другого, который должен садиться следующим (а теперь ему надо уходить на второй круг ожидания), могло быть на исходе топливо. Перед началом смены обязательно проводился медосмотр, затем сорокаминутный инструктаж, где разбирались аварийные ситуации всех аэропортов страны, потом метеорологи докладывали сводку погоды на ближайшие часы. Работа была сопряжена с большими психическими нагрузками, и в аэропорту всегда находился запасной состав смены вместе со своим руководителем полетов. На смену выходило два состава: один основной, который работал, а второй на замену, если с кем-то что-то случится. Экстремальных ситуаций в течение смены бывало немало. С тех пор меня не удивляет, что летчики и авиадиспетчеры больше всех бояться летать пассажирами.

В выходные Максиму нужна была «движуха», таким образом он отдыхал от работы. Еще ему было важно, чтобы я не скучала. Мы не только весело проводили время с друзьями, но и сами вечерами играли в нарды, шахматы, обсуждали прочитанные книги. Максим любил готовить и часто радовал нас вкусными завтраками или ужинами. В основном он готовил грузинские блюда, а я русские или прибалтийские, ну и десерты.

Максим сразу поставил меня на очень высокий пьедестал. Куда бы мы ни приходили, с кем бы он меня ни знакомил, он сразу давал понять, что я его любимая женщина и он мной восхищается. Если он рассказывал обо мне своим новым знакомым, то говорил: «Я вас познакомлю со своей королевой». Он хотел, чтобы мне было комфортно в новом окружении и на новом для меня месте. С Максимом я внутренне расцвела, потихонечку сбрасывая образ сдержанной, строго воспитанной барышни. Он постоянно провоцировал меня на бесшабашное поведение и рядом с ним мое сердце начинало биться сильнее.

Он обожал «громкие» поступки и часто делал это не на публику, он просто был таким – ярким, эмоциональным, чувственным, харизматичным. Максим закрутил меня в свой вихрь жизни. Он мог прийти домой и неожиданно, без повода, подарить дефицитнейшие французские духи (и я понимала, сколько усилий он приложил, за сколько ниточек дернул). Он мог, когда мы в ресторане отмечали чье-нибудь день рождение, договориться, чтобы в зале выключили свет, потом со сцены луч прожектора высвечивал его, стоящего на коленях в центре зала с микрофоном в руках и на весь ресторан звучало:

– Анна, я люблю тебя!

Ансамбль начинал петь одну из моих любимых песен, а когда в зале включали свет, вся публика смотрела, к какой женщине идет этот смельчак. Почему-то его друзья не злились после таких выходок, когда их жены или подруги начинали шипеть на своих благоверных и требовать к себе такого же внимания. Но ребята даже не пытались, отмахиваясь:

– Ну что ты хочешь! Это же Макс! Другого такого нет.

Мы любили ходить в гости и приглашать к себе. У нас всегда было весело. У Максима был огромный запас шарад, конкурсов, смешных анекдотов. Я была отменной хозяйкой, вкусно готовила и умела создавать атмосферу. Мы дополняли друг друга и были желанными и гостями, и хозяевами. Иногда девушки, которые в первый раз попадали в нашу компанию, тихонечко, пока мы на кухне устраивали девчачий перекур, спрашивали:

– Как ты все это выдерживаешь? На него же смотрят восхищенными глазами и видно ведь, что не прочь с ним переспать.

– Пока мы здесь – он ваш. Но со мной пришел, со мной и уйдет.

– Да, он тебя любит… Это видно…

И я его любила. Все остальные мужчины для меня просто не существовали. Они были «человеками», а мужчина был только один. Моя любовь (как и у других, впрочем), была слепа, и я не хотела замечать в муже того, что могло затуманить образ великолепного мужчины. Со временем подруги пытались меня вразумить, снять с меня розовые очки, но было бесполезно. Я противилась этому, потому что не знала, что делать с правдой… Я не замечала излишней властности Максима и его эгоизма. Объясняла себе, что он хочет, чтобы у нас все получилось и иногда перегибает палку. Меня не насторожили его «наказания». К примеру, он мог не разговаривать со мной по несколько дней, наказывая меня молчанием, если я вовремя не убрала квартиру. Я не хотела видеть его мелочности и показушности, считая это издержками маминого воспитания. Были звоночки, были… Но мне нравился вечный праздник жизни, который создавал для меня муж, наполняя её радостью, любовью и эпатажем. Я устала быть правильной и серьезной. Максим открыл для меня другой мир – мир шальной молодости. Все недостатки мужа в сравнении с тем, что он мне давал, казались мелочью.

Максим сразу расставил точки над «и» в отношениях между мной и его матерью. Она, заочно, уже была против меня. Хотела видеть своей снохой дочь генерала. Считала, что ей не повезло с предыдущей невесткой (первая супруга Максима была из простой семьи и работала в метеорологической службе), но это было воспринято как протест молодости, мол, перебесится и образумится. А тут, получается, что он поменял «шило на мыло», да пожалуй, и ещё хуже – выбрал «лимитчицу», училку с ребенком на руках. Одни минусы! Дикость ситуации заключается в том, что моя вторая свекровь сама никакими выдающимися данными не отличалась, работала учителем музыки и была обычной женщиной. Правда, с непомерными запросами…

Максим сообщил родителям о своей женитьбе, как о свершившемся факте, всего за несколько дней до моего переезда к нему, когда они уже не смогли на него надавить. Через неделю после моего приезда к нам в гости по приглашению Максима приехала его мама Карина Сергеевна. Конечно, я очень волновалась. Уже знала, что и сейчас, в очередной раз, есть те, кто против моего брака. Причем, в моей семье в этот раз против моего замужества был папа, он даже отказался увидеться со мной перед свадьбой, так и сказал маме:

– Ну ладно, развелась. Но зачем второй раз удавку на шею?… Пожила бы одна, отдохнула. Пусть пока на глаза не показывается!

А вот отец мужа не был против нашего с Максимом брака, считал, что я замечательная и всегда очень тепло ко мне относился.

…Буквально через десять минут после знакомства (я еще не успела поставить на стол принесенный Кариной Сергеевной торт), она уже ходила по квартире, смотрела, как мы обстраиваемся и давала советы, что и как сделать. Каждым своим замечанием она давала понять, что я деревенщина, ничего не понимающая в московском мироустройстве: «Ну откуда тебе знать, как это принято в приличным домах…» Максим некоторое время молча наблюдал и затем, попросив её вернуться за стол, сказал:

– Мама, здесь хозяйка Анна. Это её дом. Ты её гостья. Если тебе не нравится, как тебя принимают – можешь уйти. Если ты не захочешь видеть нас в своем доме, то это твоё право. Мы без приглашения не придем. Но если надумаешь пригласить меня одного – не надейся, один я к вам приезжать не буду. Так что решай: хочешь, оставайся, и мы будем нормально знакомиться, или уходи.

У меня создалось впечатление, что Карина Сергеевна такого не ожидала. Она тактично смягчила ситуацию, осталась, но свои попытки ткнуть меня носом не оставила, только стала делать это завуалированно. Максим в нашей беседе не участвовал, и потом я поняла – почему. Он хорошо знал свою мать, её сильные и слабые стороны. Ну а во мне был уверен на 100 %, знал, что не подкачаю…

Сначала Карина Сергеевна проясняла вопрос о моих хозяйственных способностях и довольно быстро свернула эту тему, так как я умела вязать, вышивать и шить, а она нет. Сославшись на то, что это не входит в сферу интересов интеллигентной женщины, она перевела разговор на литературу. Её вопросы не поставили меня в тупик – я всегда много читала. Но стоило мне поинтересоваться её мнением о Кафке, как она тут же переключилась на искусство. Видит бог, я хотела мира, но мой предыдущий опыт научил меня, что надо сразу обозначить свои позиции. Через час нашего «интересного» общения я поняла, что умнее, образованнее и воспитаннее, чем Карина Сергеевна. Она сдалась. К концу вечера мы уже тепло, по-семейному, беседовали, обсуждая моё трудоустройство и оформление сына в садик. И все же моя свекровь нашла то, в чем я никогда не буду ровней её сыну. Я не красавица. Себя она считала неотразимой, своего сына – самым красивым мужчиной, а свою дочь – самой красивой женщиной. На любых праздниках, в любых компаниях она говорила об их семейной красоте. И всегда подчеркивала (правда так, чтобы я не слышала), что к её глубокому сожалению, дети не смогли выбрать себе партнеров, достойных такой красоты. Что и говорить, ложные ценности Карины Сергеевны вышли её детям боком, особенно сыну.

Если мальчику говорить лишь о том, что он самый красивый, осыпая его похвалами за самые красивые глаза, самые красивые руки, то он, став мужчиной, будет уверен, что этого достаточно – быть милым и очаровательным. Но в мужчине важны другие качества: внутренний стержень, умение держать удар, благородство души, ответственность за семью.

Первые полгода у нас были большие сложности с моим сыном. Ему было всего пять лет, но он активно выражал свое несогласие с заменой папы. Он рвал со стен обои, протыкал вилкой кастрюли, рисовал отверткой самолетики на мебели. Его родной отец был мягким человеком, и сын превосходил его и по характеру, и по силе духа. С новым папой верховодить не получалось. Столкнулись два мужских начала, и битва была не на шутку. Иногда казалось, что между ними нет разницы в двадцать два года. Муж не хотел делать скидку на возраст ребенка, сын не хотел учитывать статус взрослого мужчины. Однажды я поздно вернулась с работы – в школе было какое-то мероприятие – зайдя в дом, хотела обнять сына и увидела, что его наказывали: ручки опухли от сильных ударов. Я спросила, кто это сделал, и он сказал: «Папа…» Я не могла разговаривать с Максимом, одела ребенка, оделась сама и поехала к его родителям, больше мне некуда было податься, я еще не имела своих подруг. Родители мужа оставили меня на ночь у себя, посочувствовали, сделали примочки сынишке. Но настоящей поддержки я не дождалась. Утром за нами приехал Максим, и мать с отцом только укоризненно посмотрели на него, Карина Сергеевна потом сказала, что это наше семейное дело, и вмешиваться они не будут.

Это страшная тема – физическое наказание детей. Став родителем, человек зачастую не знает, как ему воспитывать своего ребенка. Многих из нас наказывали в детстве, причем жестоко. Многие из нас знают, как это страшно и как это невыносимо больно. Но когда перед нами стоит ребенок, который, по нашему взрослому мнению, совершил непростительный проступок, мы почему-то берем ремень, а иногда руками или даже ногами бьем того, кто не может дать нам отпор. Бьём малыша, которого мы обязаны защищать! Может быть, в некоторых из нас заложено разрешение на насилие? Ведь в свое время, чтобы не сойти с ума, мы оправдали своих родителей, которые так поступали с нами. Мы наказываем своих детей и быстро прячем эти поступки в самые дальние углы своей памяти. Но дети – нет. Они не забывают. Как мы не забыли свою детскую боль, так и они не забывают. Потом наши дети вырастают и начинают задаваться вопросами: «А почему я боюсь начальства?» – «А почему у меня низкая самооценка?» – «А почему я не могу за себя постоять?» Они обращаются к психологу и начинают воспоминать свое детство, а в нем… столько невыплаканных слез, пинки, оскорбления, хлесткие удары по лицу. И гнев, красный, с черными прожилками, клокочущий внутри. Ничего никуда не пропадает. Наш мозг хранит все воспоминания. Наше тело имеет клеточную память. И в нем так же, как на жестком диске компьютера, записано всё до мелочей. И боль детства будет отзываться в человеке долгие годы, в виде ни с того ни с сего плохого настроения, молчания в самый ненужный момент или неконтролируемого гнева и агрессии. Потому что каждая боль хочет быть признана и оплакана.

Родитель решает сам, готов он выслушать детскую боль своего теперь уже взрослого ребенка или пойти «в несознанку». Кто-то отворачивается, не признаёт своей вины. Некоторые даже перестают общаться со своим ребенком, вместо того, чтобы согласиться, что они причинили ему боль. Но взрослому ребенку не надо ни родительское унижение, ни извинения, только признание, что были моменты, в которых он не справился с ситуацией и был слаб. Это возвращает человеку его самооценку, его уверенность в жизни. По своей практике я знаю, что шансы на такой откровенный разговор практически равны нулю. Взрослое поколение боится даже заикнуться о своих ошибках. И я это понимаю. Я сама очень долго не решалась заговорить об этом со своим тридцатидвухлетним сыном. Я надеялась, что эти моменты со временем стерлись из его памяти, но… он помнил все. И для меня это был один из самых сложных разговоров в жизни. Я сжимала зубы, только чтобы не начать оправдываться. У меня скручивались кишки от стыда и гнева одновременно. «Как же так, я так старалась, а он этого не помнит! Сколько прекрасных моментов зачеркнуто парой взбучек! Да что он вообще себе думает! Вон какой красавец вырос: здоров, умен, руки ноги целы!» Но в том разговоре мои мысли не были важны. Важна была боль маленького мальчика, беззащитного перед взрослым миром, которому было страшно так же, как и мне, когда-то стоящей на стуле с петлей на шее. Я слушала своего сына, мое сердце обливалось слезами, но я держалась. Было бы подленько в этот момент начать плакать и перевести внимание на себя, мол, меня пожалейте. Я нашла в себе силы так не сделать, а потом я признала свою вину.

– Я виновата. Я была старше тебя. Я родила тебя, а значит взяла ответственность. В те моменты я не нашла других решений. Я не справилась со своими страхами и эмоциями. Я сожалею. Если бы я была тогда с тем пониманием жизни и с той силой духа, которые есть у меня сейчас, я бы не подняла на тебя руку и защитила бы тебя от других. Сейчас я могу только сострадать нам обоим, что мы были в этом.

– Мама, я люблю тебя и спасибо, что поговорила со мной. Конечно, сейчас я все понимаю и даже не представляю, смог бы я в тех ситуациях повести себя по-другому. Но тогда мне, действительно, было очень плохо.