Текст книги "Я не сдамся. Дамасская сталь. Книга прервая"

Ах, какой это было огромной ошибкой! Я осознала это лет в сорок шесть. То, что мы видим в зеркале – это наше второе Я. Правильное восприятие, правильная оценка своей внешности – залог успеха, особенно для женщины. По одежке встречают – не правда ли? Правильная самооценка дает человеку крылья, а что есть у нас с самого начала, когда нет образования, жизненного опыта? Только внешность! Поэтому осознавать себя красивым очень важно. Взращивание только умственных способностей, неприятие в себе красивого женского начала привнесло в мою жизнь много проблем, особенно в общении. Свою «некрасивость» я прятала за холодностью и умственным превосходством, граничащим с презрением. Делая из себя совершенство, я требовала этого и от других. И самое ужасное, что я этого не понимала. Сначала я сама отказалась от себя, как от женщины, а потом и мужчины отказались от меня. Я родилась в красивом женском теле, но зачастую жила, думала и поступала как мужчина. Сейчас я знаю: детям надо прививать понимание индивидуальной красоты каждого человека. Но в моей семье мамой ценились только отличные школьные оценки, а зеркало висело на недоступной ребенку высоте…

По сравнению с Мариной и ее подругами я считала себя провинциальным «гадким утенком» из торгашеской семьи. Слишком дорого одета, к тому же без изюминки и шарма. Была простовата – не разбиралась в живописи, музыке, самиздатовской литературе, классическом кино и изысканной кухне. Но я снимала комнату вместе с Мариной и по правилам «советского общежития» она не могла вечером бросить меня одну и пойти тусить. С Женей мы виделись только по выходным – он учился во вторую смену и подрабатывал в кочегарке. Получилось, что у него своя студенческая жизнь, у меня – своя, встречалась я со своим парнем очень редко.

Марина занялась моей шлифовкой. Что мне надевать, какие книги читать, какие фильмы смотреть, как и что есть – всё решала она. От строгой мамы я попала к церберу-подруге. Тотальный контроль во всем. Марина была расчетливой и прагматичной, в отличие от ее подружки Светы, безалаберной хохотушки. Светику вообще все было «по барабану», она училась на геофаке, работала секретарем, ее папа был капитаном корабля, забот о будущем у нее не было. А у Марины были. И она, как я поняла намного позже, свое место в элитной тусовке добывала потом и кровью. Она была провинциальной девушкой без городской прописки. Дело в том, что её родители были научными сотрудниками института, который занимался секретными космическими исследованиями и размещался в маленьком городке с населением в пять тысяч человек подальше от посторонних глаз. Старшая сестра Марины училась на пятом курсе нашего математического факультета и была замужем за калининградцем. Поэтому Марина, периодически приезжая к сестре в город, смогла приобрести подружек задолго до поступления в университет. Она строго спрашивала с себя, доводила всё до совершенства, того же требовала и от меня. Мне приходилось стараться, но все же ей частенько бывало стыдно из-за того, что я рядом. То я не знаю, кто такой Феллини, то не читала «Мастера и Маргариту». Кофе я пила растворимый, а не молотой и сваренный в турке; не любила икру и не умела с легкой небрежностью обронить, что в этот раз бутеры с икрой были восхитительны. Главное ведь было дать понять, что икру ты ешь каждый день!

А я этого не понимала и не могла правильно поддержать разговор. Один раз даже ляпнула, что икра мне не нравится, так на меня так все смотрели! Казусы происходили сплошь и рядом, мне приходилось быть внимательной и работать над собой. В будущем, конечно, мне это пригодилось, но в те годы мне все это было не в радость. Пока мои ровесницы бегали на танцы, я сидела в кинозале и слушала лекции кинокритиков о тенденциях современного зарубежного кино, чтобы на следующей вечеринке можно было блеснуть своими глубокими познаниями… Со второго семестра жить стало веселее. Хозяйка съемной квартире нам отказала, так как ее сын возвращался из дальней командировки, надо было срочно освободить комнату, а у нас начинались каникулы, и мы должны были разъезжаться по домам. Наташа возьми и ляпни:

– Вы вещи оставьте у меня. Можете после каникул перекантоваться у меня пару неделек, пока не найдете подходящее жилье.

– А как же твоя мама? Разрешит? – спросила я.

– Я с ней сегодня поговорю. Мы ей мешать не будем, у меня комната отдельная.

На следующий день Наташа нас обрадовала, что мама не против. Для нас это было спасением, снять комнату в те времена было очень сложно, законом это не разрешалось, да и свободного места в квартирах у людей особо не было, все жили в тесноте. Я попросила Женю и его друзей помочь с переездом. В тот же вечер мы перетащили свои нехитрые пожитки к Наташе и после возвращения с каникул стали жить у нее. Наши пару недель «перекантоваться» вылились в полгода веселой и бесшабашной жизни на Наташиной территории.

Да, у Наташи жить было весело. Её мама очень много работала и дома мы ее практически не видели. К тому же она была лояльна к друзьям дочери, похоже, она хорошо знала Наташу и переживала за ее будущее. Наверное, она рассчитывала, что мы заполним вакуум «правильного» общения, который неминуемо возникал из-за того, что её никогда не было дома. Может быть по этой причине Наташа пристрастилась к выпивке?… Я это поняла не сразу, а по «ходу пьесы».

У Наташи была близкая подруга Ирина, продавец комиссионного магазина. По тем временам – очень блатное место, через комиссионки моряки продавали привезенный из-за границы товар. В Калининграде располагалась база рыболовецкого флота и база торгового флота, так что сдать вещи в комиссионный магазин было непросто, да еще надо было договориться, чтобы все вывесили и разложили на видном месте. Продавцы были на окладе, никаких процентов от выручки ещё не было и в помине, и им что есть торговля, что нет – безразлично. Ирина была всегда хорошо одета, при деньгах и с одной мыслью в голове – «свадебные колокола». Она очень хотела выйти замуж, говорила только о мужчинах и с каждым новым знакомым на следующий день после первого свидания собиралась в ЗАГС. Хотя она была бойкой и внешне интересной, но почему-то молодые люди женой ее не видели и быстро исчезали. Так что у неё часто была причина вечером зайти к Наташе с бутылочкой вина, чтобы осушить очередные слезы.

Поводы для вечеринок случались все чаще и чаще. То Ирина зайдет в слезах-соплях, то у самой Наташи «лирическое» настроение, то Женя заскочит, то мы сами сообща захотим повеселиться. В общем, в большинстве случаев вечера мы проводили за вином, смехом, гаданием на картах, болтовне или ходили тусить. Пока мы жили только с Мариной, такого не было. Она, строгая и правильная, этого не допускала. А теперь «хозяйкой бала» была Наташа, и мне её вольный взгляд на жизнь после ограниченного общения со сверстниками в школьные годы был по нраву. Марина Наташу в свои тусовки не брала, а меня – частенько. Я в «верхних» уровнях городской тусы вращалась с Мариной и её подругами, в «нижних» – с Наташей, Ириной и их приятельницами. Кроме того, у меня были красивые романтические отношения с Женей. Времени на учебу практически не оставалось и к концу мая я поняла, что в следующем семестре стипендия мне не светит. Самой главной задачей стало не завалить экзамены и перейти на второй курс.

Как-то странно, даже неловко получается. Евгений мне нравился, но всерьез о замужестве я стала задумываться только после того как поняла, что осенью мне негде и не на что будет жить. Марина собрала нужные справки, подключила всех знакомых и договорилась по поводу общежития на следующий учебный год. Наташа как-то уж совсем пошла в разгул, и мы стали её тяготить. Она хотела в мамино отсутствие иметь квартиру в свое полное распоряжение. У нее завелся странный «хахаль» с длинными волосами ниже плеч, как бы мы сейчас сказали, из «альтернативной» среды. Он был на десять лет её старше, ходил в кожаных штанах и увлекался музыкой.

Итак, с осени мне надо было самой искать жилье. Я думала приблизительно так: «Мне будет восемнадцать. Сейчас у меня есть парень. Не выйду замуж сейчас, потом никто меня не возьмет. Вон девчонки, и красавицы, и местные, а парней толковых у них нет. Упустили свое время, а теперь кому они в двадцать два нужны? Тем более, что я не красотка. Лучшего варианта, чем Женя, у меня не будет». Это официальная версия моих рассуждений. Неофициальная звучала примерно так: «Если я выйду замуж, то жить мы будем вдвоем. Женя на хорошем счету в деканате, ему дадут комнату в семейном общежитии. Он подрабатывает в кочегарке, как-нибудь полгода справимся, а дальше я подтянусь и у меня будет стипендия».

Женя действительно был классным парнем. Он нравился всем моим подружкам и если бы у них был шанс, они бы его у меня увели. Но этого шанса не было – Женя меня любил. Я думала (именно думала), что тоже его люблю, но увы, он мне нравился, не более того. Жаль. Это был самый лучший мужчина в моей жизни. Через много-много лет, когда закончились все мои замужества, я сильно сожалела, что нельзя моих мужей поменять местами. Если бы я сначала вышла замуж за второго, а потом, после развода, за первого, то моя семейная жизнь сложилась бы спокойно и счастливо. В первом браке мне не хватило женского понимания и опыта семейной жизни.

Женя был не только привлекателен внешне, он был интересным как человек. Он писал маслом, и у моей мамы до сих пор висит картина, которую он для неё нарисовал – её любимые маки. Он играл на гитаре. Одно это сводило с ума половину женского населения общаги. Он пел, писал мне стихи, умел все делать руками: заменить розетки, забить гвозди, сделать стеллаж с полочками. Он был заботлив, внимателен и воспитан. Он был хорошим. И такими парнями даже дуры не разбрасываются, а я не была дурой. Я решила, что мне пора замуж.

Глава 14. По-детски взрослая жизнь

В МОЛОДОСТИ друзья звали меня «маленький Наполеон» за мою любовь к стратегическому планированию. План «Замужество» не стал исключением и был тщательно мной разработан. Первым пунктом шло разрешение родителей, а вот «Женя делает мне предложение» – только вторым (жених был не в курсе своего нового статуса). Мамина телеграмма о том, что папа в середине мая возвращается из рейса, была как раз кстати, и между зачетами и экзаменами я на пару дней решила съездить к родителям. Помню, как я «вентилировала» свой вопрос о замужестве. Мы всей семьей поехали на пикник. Жарили шашлыки, купались в речке. Уже размореные, мы лежали на одеялах, греясь в лучах солнца и я задаю вопрос, в воздух:

– Как вы смотрите на то, что я выйду замуж?

– А есть за кого? – спросил папа.

– Да. За мной ухаживает хороший молодой человек, – ответ выглядел как беззаботная болтовня.

– Ну так выходи. Нечего в девках засиживаться, вот исполнится восемнадцать и действуй.

Мама в разговоре не стала участвовать, наверное подумала, что я ляпаю все, что приходит в мою девичью голову. Что на всякую чушь обращать серьезное внимание? А я для себя решила так: благословение на брак от родителей получено.

Окрыленная, я вернулась в Калининград, а через неделю Женя по всем правилам сделал мне предложение руки и сердца. У меня не сохранилось в памяти, как мы пришли к предложению. Вероятно, мы начали мечтать о будущем и в этот момент «удачно» сложилась ситуация заговорить о том, что я хочу замуж. Мы молодые, активные, здоровые, конечно, мы хотели жить вместе. Мы решили пожениться в мое день рождение – это был третий пункт моего плана, но пришлось внести некоторые корректировки. Когда мы пошли подавать заявление в ЗАГС, нас развернули – я не была совершеннолетней. Тогда мы решили, что после экзаменов поедем к моим родителям, я представлю Женю как своего официального жениха, и он попросит моей руки у родителей. Затем поедет на каникулы, подработает за лето на свадьбу, получит благословение у своих родителей и, вернувшись, заберет меня. Тогда мы уже уедем в Калининград как пара, сразу же подадим заявление и через месяц распишемся. Я была счастлива весь месяц, с воодушевлением сдавала экзамены и строила грандиозные планы на нашу будущую семейную жизнь.

Но меня ждало разочарование – приезд Жени родителей не обрадовал. О том, что они против нашей свадьбы, было сказано в первый же вечер. Их не устраивал социальный статус моего жениха. В тот вечер я узнала, что мама хочет видеть в зятьях только военного, а папа – исключительно моряка. Студент исторического факультета, пусть и очень хороший человек, для меня был неподходящей парой. Мама нарочито громко разговаривала со мной на кухне, чтобы Женя все слышал в соседней комнате (к тому времени наша семья уже переехала в прекрасную большую трехкомнатную квартиру). Мама громко вопрошала:

– Тебе что, не найдется среди всех военных училищ кавалера?

– Мама, ну какая разница? Евгений прекрасный человек и у него такие же хорошие перспективы, как и военного.

– Анна, у военных льготы, служебные квартиры, паек. Они всегда в форме. Это ведь какая экономия на одежде! И жена военного – это гордо звучит. А жена учителя?…

– Вот счастье: служебная квартира в гарнизоне посреди леса, – защищалась я.

– А кто говорит тут с тобой про лес? Выходи за морского офицера. У них форма красивая. Всегда будешь жить возле моря. Зарплата хорошая, да и дома редко бывает – не надоест!

Я не хотела выходить замуж за мужчину, который редко бывает дома. Этих «прелестей» жизни женщины, у которой муж всегда в рейсе, я насмотрелась в родительской семье. Но при папе я не посмела сказать, что это не дело – когда мужчины постоянно нет дома и его обязанности ложатся на детские плечи. Я сама прошла через такое и подобной судьбы для своих детей не хотела… Вот как двенадцатилетней девочке справиться с ужасом, когда мама лежит и не может ничего делать из-за сильной боли в руке и высокой температуры, а папа вечером уходит в рейс?… Тот зимний вечер до сих пор стоит у меня перед глазами. Отец пришел из магазина с красной пластмассовой машинкой моему полуторагодовалому брату, куклой сестре, продуктами, попрощался с нами, обнял, взял чемодан и ушел. Он закрыл за собой дверь, а мы остались. С печкой, дровами, холодной водой. Мама не могла ничего делать, лежала, и я не понимала, когда она сможет встать. А как мне со всем управиться? Натопить печь, принести воды, уследить за детьми: накормить, одеть, умыть… Как? Больше всего я переживала, что мы останемся голодными – готовить еду я еще не умела. Похоже, тогда меня в первый раз предал мужчина. В тот самый день и час, когда мой отец, оставив больную жену и трех малолетних детей, ушел в рейс.

…А в тот вечер я, призывая здравый смысл, продолжала увещевать родителей:

– Мама, папа, подождите. Вы только-только познакомились с Женей и не знаете его толком. Он у нас в гостях будет целую неделю. Присмотритесь к нему. Он вам понравится.

– Ну ладно, еще ничего неизвестно. Сегодня один жених, завтра другой, – сказал папа и пошел к плите. – Давайте пить чай.

Через неделю Женя улетел к своим родителям на Север. За неделю мои родители к нему присмотрелись, и он им очень понравился. Открытый, доброжелательный, рукастый (что особенно импонировало). Женя смастерил маме красивые деревянные решетки для цветов, которые росли на балконе, сделал затирку кафеля в ванной, до которой уже год не доходили руки, нарисовал моему брату игру, в которую мы потом играли всей семьей. Его поведение не было показным, он был настоящим хорошим молодым человеком. О свадьбе мы разговоры с родителями не вели, они, наверное, думали вернуться к этой теме попозже, а для меня этот вопрос был решенным.

Каникулы заканчивались и, возвращаясь в конце августа из родительского дома, Женя сначала заехал за мной. Оказалось, что его родители, так же, как и мои, дали свое благословение «скрепя сердцем». Они были против и его желания жениться, и его избранницы. Отец Евгения, военный, много лет служил в Германии, имел высокое звание. Мама работала главным бухгалтером в крупной нефтегазовой компании. Я, cо своим «рабоче-крестьянским» происхождением, из обычной семьи, была для них девицей «невысокого» полета без хорошей родословной. «Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно…» Два хороших молодых человека не подходили родителям как будущие родственники по какому-то мнимому «статусу». Каждый из родителей был уверен, что лучше всех знает, какой спутник для счастливой семейной жизни нужен его ребенку. Человеческие качества, способности, потенциал в расчет не шли, главное – свои (весьма, кстати, устаревшие) представления об устройстве мира, современного брака и… страхи. Нам обоим – и мне, и Жене – это аукнулось.

В сентябре мы вернулись в Калининград, подали заявление в ЗАГС, и я уехала собирать картошку. Была такая, скорее обязаловка, чем традиция, – студентов с первого по третий курс на месяц отправлять на сельхозработы. Женю от кол хоза освободили, потому что он работал в кочегарке, которая отапливала университетские корпуса и общежитие. Пока я была в колхозе, он нашел нам съемное жилье. Очень скромное, но в те времена мы были рады даже маленькой мансарде в частном доме. Мансарда состояла из тамбура и комнаты. В тамбур была втиснута мойка с краном, из которого шла холодная вода, и узкая тумбочка для посуды. В комнате было только самое необходимое – полутораспальный диван, одностворчатый шкаф, письменный стол. В центре комнаты стояла круглая печка-буржуйка. На ночь диван раскладывался, и между ним и печкой оставался такой узкий проход, что нам приходилось протискиваться бочком, чтобы не обжечься о её горячие стенки. Удобств не имелось – туалет был на улице. Переехать в наш семейный уголок мы смогли только после свадьбы, так как с внебрачными связями в обществе было строго и хозяева хотели увидеть наши паспорта со штампом ЗАГСа.

Мы расписались в начале октября. У нас была настоящая студенческая свадьба – одна молодёжь, без взрослых. Ни мои родители, ни его на свадьбу не приехали. Мои родители не были ни на одной свадьбе своих детей. Мама считала, что чем дальше от родственников, тем меньше проблем и дрязг, а папа тогда был в рейсе. Родители Жени не приехали демонстративно, выразив неодобрение поступком своего сына. Как потом выяснилось, и с одной стороны, и с другой, выразительницами «общего» мнения выступали матери. А мы были даже рады. Нам было очень весело. Конечно, без казуса не обошлось…

Неделю до свадьбы я жила у Наташи. Когда Женя с друзьями за мной приехал, подружки закрыли комнату и потребовали у жениха выкуп. Пока он выполнял все задания и выкупал свою невесту, я поняла, что мне страшно и замуж я не хочу. Наташина квартира была на первом этаже, не очень высоко над землей, я решила вылезти из окна и сбежать. Моя подруга проявила твердость – встала возле окна, преградив мне путь, и сказала, что никуда меня не пустит. Я заметалась по комнате. Услышав, как снаружи кто-то пытается открыть дверь, я заперла её изнутри на щеколду. Началась суматоха, в дверь забарабанили кулаками. Наташа внутри, а Женя снаружи уговаривали меня открыть. Я, плохо соображая, что делаю, начала вытаскивать из косы цветочки, которыми была украшена моя свадебная прическа, потом пыталась расстегнуть молнию на платье, но она была на спине и не поддавалась. Мы уже опаздывали в ЗАГС, все нервничали, но я не могла справиться со своими сомнениями. Наташа уговорила меня остановиться, спокойно поговорить с Женей, а уже потом принять решение. Я согласилась и открыла дверь… Он стоял такой растерянный, с дрожащими руками, на лбу проступила испарина, и я поняла, что не могу сейчас вот так просто сказать ему «нет». Мы опоздали в ЗАГС и нам пришлось подождать пару часов, но для нас это было уже не важно. Мы пили шампанское, шутили и чувствовали себя невероятно счастливыми. Мы думали, что теперь мы взрослые и начинаем самостоятельную жизнь.

Поначалу так и было. Мы учились, подрабатывали – Женя в кочегарке, я на кафедре математики, набивала на перфокарты программы для ЭВМ, – и готовились стать родителями (через месяц после свадьбы я поняла, что беременна). Муж был на хорошем счету в университете и нам обещали к рождению ребенка выделить комнату на семейном этаже общежития. Мы с подружками по всяким знакомствам доставали марлю и шили подгузники, «добывали» распашонки и ткань для пеленок. Все шло своим чередом, и мы были уверены, что справимся, как и другие студенческие семьи. Но вмешались родители…

Пока я была в роддоме, Женя выбил для нас комнату, правда, пока что не на семейном этаже, куда мы стремились. Чем был хорош семейный этаж? Больше по размеру были туалетные комнаты, просторная общая кухня, а главное – у всех маленькие дети. Студенты договаривались и присматривали за ребятишками друг друга. Занятия в университете были в две смены и всегда находилось, с кем договориться. Старшие детки играли тут же, в общем коридоре, всегда были под присмотром снующих туда-сюда родителей. Но ничего этого не увидела моя мама, которая приехала на следующий день после моего возвращения из роддома.

Как говорят, хорошими намерениями устлана дорога в ад. Мои родители считали, что проявляют заботу о своей несмышленой дочери, но на деле всё получилось ужасно.

Мама приехала в полдень, и к этому моменту я была в растрепанных чувствах с плачущим ребенком на руках. Ну да, первая ночь после роддома была сложной. Сын плохо ел, у него поднялась температура, Женя побежал искать бутылочку с соской для водички. Передавая маме на руки сына, я сказала, что мы решили назвать его Сашей. Мама посмотрела на него и отрезала: «Ну какой он Саша, он Владимир». Позже она выдвинула ещё один, более убедительный, аргумент, что имя Владимир продолжает традиции семьи мужа (так звали отца Жени). И что поделать – я согласилась! К вечеру у мамы появились столь же весомые аргументы… забрать нашего ребенка. На этот раз её активно поддерживал мой муж – одной ночи ему хватило представить в картинках предстоящие заботы о малыше на долгие месяцы вперёд. А я… Я ничего не соображала. «Я мать, должна ставить интересы ребенка выше своих. Взрослые говорят, так будет лучше. Может быть, так правильно? Они ведь старше меня?» В моей голове была полнейшая сумятица. Мама продолжала убеждать меня в своей правоте. Тем более, как оказалось, у нее уже было готовое решение, согласованное с папой.

– Отец думает, и я с ним согласна, что ребенку будет лучше у нас. У вас нет ни горячей воды, ни отдельной ванной комнаты, – мама взяла моего сына на руки. – Да они тебя тут угробят, мой хороший.

Мама ходила по комнате с ребенком на руках, мы сидели с Женей на кровати, как провинившиеся дети, а она все говорила и говорила:

– У вас нет ни бытовых удобств, ни времени. Экзамены на носу. Как вы с такой малюткой учиться-то будете? А у нас все условия.

Папа в то время очень хорошо зарабатывал, и мама была дома с детьми.

Этим же вечером мама с моим сыном на руках уехала в Латвию. А я осталась мамой новорожденного ребенка, которому еще только шесть дней от роду, но без него. С молоком в груди и опустошением в сердце, которое даже не могла осмыслить. Через пару дней вместо сдачи сессии я загремела на три недели в больницу с острейшим пиелонефритом. Врачи принимали решение: делать операцию или немного подождать, организм молодой, может выкарабкается сам. Сейчас умные люди скажут: «Ну конечно, в чистом виде, психосоматика. Почки – это обида на родителей». Но тогда я даже представить не могла, что на родителей можно обижаться, а вот на Женю обиделась. Его ореол героя и настоящего мужчины потускнел в моих глазах. Он должен был отстоять наше право на семью, а не сложить лапки при первой же трудности и поддакивать моим родителям. Они имели власть надо мной, но ведь не над ним! Я боялась даже слово сказать маме поперек, но ведь он не имел перед ней страха. В голове стали появляться мысли: «Он ненадежный. Он может тебя подвести». Слово «предательство» еще не было четко сформулировано, но мысли в ту сторону у меня уже начали двигаться.

О том, что творится в моем сердце, поговорить было не с кем. Мои подруги еще не были замужем, у них не было детей и что я чувствую, они не понимали. Они были за меня рады, что у меня и ребенок есть, и в тоже время я свободно, как и раньше, могу учиться, гулять, общаться. С рождением ребенка ничего не изменилось в нашем общем студенческом укладе. А у меня разрывалось сердце от любви к малышу, которого я не могла взять на руки, прикоснуться к нему, быть с ним. Как только я выписалась из больницы, мы с Женей поехали к моим родителям. Сын так подрос! Он лежал в кроватке в красивом комбинезончике, а я боялась взять его на руки – только смотрела. Потом нам дали с ним погулять, покатать колясочку, но кормить, мыть, пеленать – нет. Мне говорили, что я ничего толком не умею, сноровки нет, а у мамы уже все отлажено, и я ей только мешаю. Я была в гостях и смотрела на своего ребенка, как на живую куклу. Меня никто не звал остаться, пропустить сессию, взять академку. Женя не выказывал желания забрать ребенка с собой. Я не могла понять, как же мне быть? Вот мой ребенок – здесь, а моя семейная жизнь – там. Я хочу быть с ним, но где, в действительности, сейчас моё место?…

Мы возвращались в Калининград и все девять часов, пока ехали в ночном автобусе, я закрывала свое сердце. Моя любовь к сыну осталась только в голове. На уровне чувств стало пусто. Ни счастья, ни горя – тишина. Спроси меня сейчас: «А что надо было делать?» – я бы ответила: «Драться за свое дитя. Зубами, когтями, ногами!» Муж сегодня есть, завтра его нет. Что он понимает в материнстве? Родители? Не давать им увозить своего ребенка! Не соглашаться на такую помощь! Это не поддержка, это убийство сердца матери. Это всё равно, что сделать ребенка сиротой при живых родителях! Сколько изломанных судеб в одном таком жесте помощи…

Я перестала понимать своего ребенка сердцем. Со временем я стала для него «папой, который всегда в рейсе». Тем, кто всегда уходит зарабатывать деньги. А мама была у него только несколько дней в роддоме, когда его приносили на кормление, да еще одни сутки в комнате с запахом свежевыкрашенных стен. Больше теплой, любящей, все понимающей и принимающей мамы у него не было никогда. Потому что его мама любила его головой. А когда она смогла раскрыть свой сердце, полное любви и нежности, было поздно. Он уже наглухо закрыл свое. Мой сын знает, что слово «любовь» есть, но вряд ли понимает, что оно значит на самом деле.

Лето выдалось очень сложным. Так как вместо сдачи экзаменов я лежала в больнице, то мне продлили сессию, но сдавать хвосты индивидуально было намного труднее, чем идти в основном потоке группы. Я завалила два экзамена, но мне, в виде исключения, разрешили их сдать до начала следующей сессии. В конце июля освободилась комната на семейном этаже, и в августе мы делали в ней ремонт. Я решила, что заберу Володю от мамы и все как-то обустроится. Я планировала много заниматься по ночам, меняться с Женей, ухаживая за сыном, кроме того, мама мужа собиралась взять отпуск и приехать в Калининград на время, пока будет идти зимняя сессия.

Сына мы привезли в начале сентября и начали заново строить нашу семью. С малышом и учебой управиться у нас получилось, но с деньгами была катастрофа. Мои родители после того, как я вышла замуж, материально помогать перестали. Так как я не сдала два экзамена, меня лишили стипендии. У нас была только Женина стипендия, его подработка в кочегарке и то, что присылали его родители. Мы стали искать варианты. Предполагали, что Женя переведется на вечернее обучение в высшую мореходку и пойдет в море матросом. Я хотела взять на год академку и, когда Володю уже можно будет водить в садик (а в детсад брали с полутора лет), восстановлюсь. Но получилось, что я не смогла сделать перерыв в учебе – нас бы выселили из семейного общежития, а денег снимать квартиру не было. Я не могла уехать на год к родителям, потому что меня, во-первых, там никто не ждал, а во-вторых, жить под пятой у мамы мне не хотелось. Мы решили, что будем стараться до последнего и потихоньку искали альтернативные решения, так сказать, на всякий случай. Не скрою, иногда мы очень скудно питались. До сих вспоминаю, как вкусен кусочек черного хлебушка, если на него немножко полить подсолнечного масла и чуть-чуть посолить. В те месяцы, бывало, и на растительное масло денег не хватало. Студсовет выделил нам талоны на обед в студенческой столовке, так что с понедельника по пятницу у нас было гарантированное питание один раз в день, ну а в выходные мы часто ходили к друзьям в гости. Если было совсем худо, Женя поднимался на третий этаж к своим сокурсникам. Кто луковицу даст, кто пару картошин, кто морковки – глядишь, и вегетарианское жаркое на ужин будет. Конечно, в общежитии с голоду не умрешь, но с деньгами было туго у всех. К слову, мы и расходовать деньги толком не умели. Они так быстро заканчивались, что мы все время недоумевали, как стипендия разлетелась всего за несколько дней?

Женина мама приехала в конце ноября. Я сразу поняла, что не нравлюсь ей, но первые пару дней Надежда Дмитриевна держалась. Она остановилась у своей родной сестры в пригороде Калининграда, а к нам приезжала на пару часов посидеть с внуком, чтобы я спокойно ходила на лабораторные занятия. Но ее помощь пошла нашей семье во вред. Она, к примеру, покупала в наш дом всевозможную дорогостоящую бытовую технику: электросковородку, скороварку, паровой утюг. А подавалось это так, что я, неумеха, должна, наконец-то, начать ухаживать за ее сыном должным образом. У Жени был брат, старше его на десять лет, Надежда Дмитриевна в своих сыновьях души не чаяла. Ни жена старшего брата, ни я, на ее взгляд, не уделяли должного внимания ее сыновьям. Себя она считала образцовым примером такой заботы. Например, когда мальчики еще учились в школе и жили с родителями, она на ночь гладила им простыни, чтоб они ложились в теплые постели. Рано утром пекла булочки, чтобы на завтрак у них с пылу жару была любимая сдоба. Все, что было меньше такой заботы, по её мнению, было не достойно ее сыновей. Сейчас я понимаю, что она переносила на сыновей всю свою нереализованную женскую любовь. Муж её не любил, мало того – частенько поднимал на нее руку.

Недовольство свекрови накапливалось и случился день, когда она уже не смогла сдержать своих эмоций. Через неделю после её приезда заболел ребенок. У него сильно поднялась температура, начался понос. Я хотела вызвать врача, но Надежда Дмитриева была против, настаивая на лечении народными средствами. На следующий день Володе стало ещё хуже, но Женя поддержал свою маму и отказался вызвать врача. К вечеру я не выдержала и вызвала скорую помощь. Врач сделал сыну укол и сказал, что ребенка надо везти в инфекционную больницу. Свекровь в штыки: