Текст книги "Я не сдамся. Дамасская сталь. Книга прервая"

– Да это все твои придумки! Ты хочешь упечь ребенка в больницу, мужа – в море, а сама будешь прохлаждаться.

Я не знала, что делать. Я и сама боялась такого маленького ребенка отправлять в больницу, но состояние сына было пугающим: ничего не держалось в желудке, высокая температура. Врач сказал, что может начаться обезвоживание. Я оставила Володю на мужа и свекровь, а сама побежала на главпочтамт заказывать срочный междугородний разговор с мамой. В доме родителей телефона не было, связь была только через телеграммы и письма. На почте мне сказали, что самое быстрое – это отправить срочную телеграмму, её в течение тридцати минут доставят адресату. Если кто-то будет дома, то можно приехать на главпочтамт и там сразу дадут связь. Я оплатила разговор и осталась ждать на почте, в надежде, что мама дома и сможет быстро приехать на главпочтамт. Линию дали через час, и я рассказала маме о Володе и своих сомнениях:

– Мама, как мне лучше сделать? Я считаю, что надо вести ребенка в больницу, но свекровь стоит стеной и говорит, что я просто не хочу им заниматься.

– Успокойся, – сказала мама. – Слушай внимательно. Иди домой и потихоньку выпроводи свекровь. Скажи, что утро вечера мудренее и утром, когда она вернется, вы и примите решение.

Я кивала головой в трубку, чувствуя себя совершенно потерянной.

– Я через час выезжаю к тебе. Только ты никому ни говори: ни свекрови, ни Жене. Надо разбираться на месте.

– Мама, ты точно успеешь до утра? – со слезами на глазах, дрожащими губами осипшим от волнения голосом спросила я.

– Анна, я, кровь из носа, через шесть часов буду у тебя.

Я вернулась в общежитие, сказала Надежде Дмитриевне, что сегодня пусть она уже едет к себе, а завтра по самочувствию сына будем принимать решение. Жене я тоже не сказала, что приедет мама. Она приехала под утро, была спокойна и очень сосредоточена. Она взяла на руки слабенького Володю, губами прижалась к его лбу и самым своим строгим голосом сказала:

– Так, давайте сюда свое одеяло, чистую простынь. Анна, иди, накипяти воды и налей две бутылочки. Женя, срочно собери все детское. Я немедленно увожу ребенка. Он у вас на глазах умирает, а вы что, только руки тут заламываете?

Дома родители вызвали «по блату» хорошего детского врача и ребенку был поставлен диагноз: отравление и двустороннее воспаление бронхов. Папа оплатил ежедневное посещение медсестры, ночной сиделки и регулярный осмотр врача. Сына выхаживали полгода. А меня мама даже не хотела пускать на порог, решив, что это я виновата в его состоянии.

Но всё это было потом, а на следующий день свекровь приехала помогать с сыном и увидев, что его нет, закатила скандал. Она решила, что я, ночью, игнорируя её мнение, положила его в больницу. Она орала, что я избавилась от малыша, а мужа хочу отправить в море, чтобы вести разгульную жизнь и еще непонятно, от кого ребенок. Она оскорбляла меня на чем свет стоит: что Женя меня из канавы подобрал, что родители у меня (хотя она их ни разу в глаза не видела) непонятно кто и дочь у них распоследняя… что они меня ничему не научили, и как жена я бездарная. Сначала я молча слушала – ждала поддержки от мужа. Но он только говорил: «Мам, ну что ты. Мам, ну что ты…» И тогда я не выдержала:

– Вон из моего дома!

– Да кто ты такая?! – заорала она и угрожающе двинулась в мою сторону.

Женя встал между нами. Она не унималась:

– Да ты проститутка, захомутала моего сына! Да ты ему в подметки не годишься!

– Ваш сын сам со мной познакомился и ухаживал.

– Сучка не захочет, кобель не вскочит! Конечно, жопой перед ним крутила, вот он и повелся.

– Я больше не собираюсь это терпеть. Женя, сделай что-нибудь.

– Да если бы не я, ты бы землю уже жрала! Если бы не мои деньги, ты бы уже здесь не училась, коза драная!

Я направилась к двери и уходя прочь, предупредила мужа:

– Когда я вернусь, чтобы этой женщины здесь не было.

Я поднялась на четвертый этаж к своей подруге Марине, мы жили в одном общежитии, только на разных этажах. Я увидела её, еще только поднимаясь по лестничному пролету. Марина сидела на подоконнике у кухонного окна. Я подошла к ней, с трудом сохраняя внешнее спокойствие, хотя внутри меня потрясывало:

– Марин, мне нужен любовник. Взрослый, не женатый, солидный, с квартирой и положением.

– Ань, что с тобой?

– В течение месяца…

– Я тебе, что, сводня?

– Если ты мне подруга, то помоги. Придумай что-то…

И я рассказала ей весь предыдущий разговор со свекровью. Завершая рассказ, я сказала:

– Это как у Омара Хайяма: «Уж лучше быть, чем слыть».

Моя вера в мужа, как защитника семьи, иссякла. Для него мнение и решения моих родителей, его отца и матери были важнее, чем я и наш сын. Раз он позволил так легко растоптать мою репутацию, значит я с его репутацией сделаю то же самое. Я научилась не показывать свою боль, но моя гордость требовала мести.

Марина ввела-вернула меня в «светскую» тусовку города, из которой я выпала после замужества и очень быстро у меня завязались отношения со взрослым мужчиной. Ему было тридцать шесть и он был профсоюзным боссом престижного высшего учебного заведения. Мы ездили на его машине на море, ходили в крутые рестораны и на закрытые мероприятия «для своих». Если мне надо было «свинтить» на ночь, а муж был дома, то меня прикрывала или Марина, или Наташа. То у одной мама срочно заболела, то у другой, то нам надо к семинару готовиться, и мы всю ночь будем корпеть над формулами… Ни телефонов, ни интернета – возможности проверить нет. У меня не было чувств к этому мужчине, но было желание отомстить мужу и горькая обида. Я понимала, что Женя не мог заткнуть рот своей матери, но он мог сказать, что она не права. Он мог защитить мою честь, как женщины и жены. А он ничего не сказал, только стоял и мычал, как теленок.

Отношения с мужчиной продолжались около года, потом, через какое-то время, был другой такой же взрослый и «статусный» мужчина, но меня не покидало чувство гадливости. Со временем я поняла, что я обязательно разведусь с Женей и никогда не буду изменять своему второму мужу (не было сомнений, что я выйду замуж второй раз). Я сделала вывод: «Если женщина изменяет, значит, не любит. А если не любит, то надо разводиться. Не надо пачкаться. Не надо обманывать. Всё это мерзко». Я не считала Женю плохим человеком. Просто поняла, что он слабохарактерный, без стержня, и именно из-за этого решила, что сначала надо окончить университет, а потом думать о разводе. Я всё-таки переживала за мужа и боялась, что из-за развода он сорвется и бросит учебу.

Свекрови я тоже мстила, хотя она об этом не знала. Она не переставала ежемесячно присылать Жене деньги. Надежда Дмитриевна думала, что несмотря ни на что, помогает семье своего сына. А на самом деле она оплачивала вкусные сытные ужины, хорошее вино и коньяк студентам исторического и математического факультетов. Ни копейки я не тратила из этих переводов на семейные расходы, мы их проедали и пропивали. Как только приходил перевод, я сразу придумывала повод собраться у нас, сходить компанией в клуб, оплатить всем мороженое в кафе… Я зорко следила за расходом этих денег. «Землю я, значит, жрала, если бы не ты? Ну-ну…» Ох, как я радовалась этим переводам. Это была такая изощренная месть. Можно было бы, конечно, и не брать эти деньги, но я, нарочно, брала, злорадно ожидая следующей суммы…

Если первой свекрови я не подходила по статусу родителей, нежеланию полностью раствориться в заботе о её драгоценном сыночке и гипотетически (а потом и практически, хотя она об этом не знала) нравственным обликом, то второй свекрови (той, чей сыночка оттяпал заработанный мной дом) я не угодила лицом. Она часто жаловалась своим ближайшим родственникам и друзьям, что её красавцу-сыну досталась «носатая» невестка. Мне, конечно, «по доброте душевной», тут же всё передавали. Вот так вот! Нос ей мой не нравился! Теперь, по прошествии лет, ситуация изменилась. После всех последующих жен и пассий моего второго, свекровь говорит, что я, оказывается, была самая распрекрасная. Но сейчас ее слова вызывают у меня лишь грустную улыбку.

Мамы моих мужей… Когда мне так нужна была ваша поддержка, я слышала только недовольство и хулу! А теперь я сильная, а вы слабые, но мне совершенно чужие. И почему-то ваши сыновья не около вас… «Так за что вы тогда так боролись?» – вопрошаю я в воздух. Почему так часто взрослые женщины не поддерживают юных жен своих сыновей? Хорошие, добросердечные отношения между свекровью и снохой – скорее редкость, чем норма. Но ведь любящая, понимающая мать должна знать, что сын, разрываясь между любовью к матери и любовью к жене, будет несчастен. Зачем ненавистью к жене сына ставить его под огонь? Где женская мудрость? Почему в нашем обществе так мало женского наставничества умных женщин? Почему нет поддержки? В архаичном обществе старшие помогали молодым, утешали их, поддерживали. А у нас очень часто вместо участия – бои без правил.

Володя жил у моих родителей, у меня опять появилось много времени. Я выправилась в учебе, со следующего семестра получала стипендию и вернулась в деканат на подработку. Денег хватало, и мы с Женей уже не думали ни об академическом отпуске, ни о переводе в другой вуз на заочное отделение.

Шел последний семестр нашего обучения. Наш сын все эти годы был то с нами, то у моих родителей. Казалось, мама с удовольствием жонглирует этой ситуацией. Сначала: «Забирай сына, я уже устала», через несколько месяцев: «Тебе нужно учиться и ребенок совсем заброшен». Правда, пока Володя был у нас, я с ним плохо ладила. Он был неуправляемым и иногда мне казалось, что своим поведением он мне мстит. Я не могла с ним гулять, он не слушался, не могла толком уложить спать. Думаю, у меня не было материнских чувств, я всё решала головой, а не сердцем: покормить, одеть, уложить спать, поиграть с сыном, почитать ему книги…

Неопределенность, как все сложится после окончания университета, тоже причиняла мне беспокойство. Сначала родители мужа пообещали, что помогут получить распределение в город, где у них стояла пустой трехкомнатная квартира. Но пару месяцев назад родители развелись, и отец Жени уехал жить в эту квартиру, сказав, что будет устраивать свою личную жизнь. Мне предлагали поступление в аспирантуру и даже обещали сразу дать чтение лекций на первом курсе, но нужно было предоставить временную прописку. Надо было очень постараться и, наверное, получилось бы, но Женя был партийным и считал, что раз нас Родина учила, значит, мы должны отдать ей долг и отработать три года по распределению в деревне. Правда, как мы оттуда будем выбираться, он не задумывался. Он не был карьеристом, как его сокурсники и друзья. В конечном итоге, из всех его студенческих друзей только он один отправился «отдавать долг».

Все случилось одним майским днем. Женя пошел гулять с сыном, а я решила в спокойной обстановке прочитать письмо от мамы, которое пришло утром. В письме с первой же строчки читалось агрессивное недовольство. Некоторое время до этого родители дали мне старые золотые кольца и денег, чтобы я заказала в ювелирной мастерской две печатки с красивыми орнаментами. Одно кольцо предназначалось мне в качестве подарка на выпускной, а другое – сестре на шестнадцатилетие. Когда я отдала заказ, ювелир сказал, что кольца одинаковыми по весу сделать не получится, потому что один из размеров очень маленький (размер пальчика сестры), и кольцо получится громоздким, а значит, не будет хорошо смотреться. Я просила сделать всё как можно лучше. Написала об этом маме и приложила квитанции об оплате. И вот теперь читала её ответ. Она костерила меня на чем свет стоит. Что я невнимательна к другим, что кольцо себе заказала больше, чем сестре, что в семье так не делается…

У меня опустились руки, ведь я всегда была внимательной, уважительной дочерью. Хорошо училась, старалась исполнять каждое пожелание и все равно этого было недостаточно. Никогда недостаточно. У всех всегда есть ко мне претензии. Я чувствовала себя такой одинокой в огромном мире, который не понимаю. В мире, в котором, как бы я ни старалась, у меня не получается быть хорошей, любимой, нужной. Везде я какая-то не такая. Я решила, что всё, с меня хватит. Мне всё это так надоело… устала я от вас всех… не хочу больше с вами… у меня нет больше душевных сил… я ухожу… Где я нашла димедрол – не помню, но я взяла таблетки и выпила всю упаковку. Помню, как кто-то орал: «Что ты пила?»

Я очнулась в больничной палате только на третьи сутки. Перед тем, как открыть глаза, видела, как иду со взрослым мужчиной в черном одеянии, он крепко держит меня за руку. Будто бы я маленькая, и он меня спрашивает: «Ты хорошо запомнила, что обещала ничего с собой не делать, пока сыну не исполнится восемнадцать лет? Запомнила?» Я кивала ему, но он просил, чтобы я повторяла снова и снова. И вот с этим обещанием на устах – «я ничего с собой не сделаю, пока сыну не исполнится восемнадцать» – я и очнулась. Передо мной стоял врач и несколько студентов-медиков. Он им что-то говорил, а они записывали и задавали ему вопросы.

– Жить буду? – спросила я доктора, с трудом выдавливая из себя звуки пересохшим горлом.

– Да!

Помню, как ответила:

– Жаль, – и провалилась в забытьи еще на одни сутки.

Потом был визит следователя, потом психиатра. Всё списали на преддипломное волнение, тем более что за неделю до этого на четвертом этаже нашего общежития повесилась пятикурсница с физфака. Тогда врачи поставили диагноз – нервное перенапряжение. Самоубийца оставила записку, мол, боится, что завалит госы. Через неделю меня выписали из больницы, я вернулась домой. Женя делал вид, как будто ничего не было, мы даже не поговорили о том, что случилось. Я почему-то ожидала, что он от горя поседеет, а он ничего, был такой же милый и здоровый, без намека на грусть-печаль. Родителям муж не телеграфировал, так что никто ничего не узнал. А я о своем обещании чёрному человеку помнила все годы. И даже в самые трудные для меня моменты повторяла: «Я обещала».

Мы успешно сдали госэкзамены, защитили дипломы и получили распределение: три года работать учителями в колхозе «Путь Ленина». Мне кажется, муж был доволен таким исходом дел – решение было принято за него, он, похоже, не представлял, что значит чего-то добиваться. В основном всю свою жизнь Женя так и плыл по течению.

Нам выделили трехкомнатную квартиру на первом этаже двухэтажного учительского дома. Условия были хорошими и плохими одновременно. Комнаты отапливалась котлом, который был вынесен в отдельное помещение между квартирами. То есть в квартире батареи есть, но топить надо самостоятельно, углем. А этот уголь следует принести, постоянно его подбрасывать, выгребать золу. Сажа, угольная пыль – в общем, радости мало. Была ванная, но тоже с котлом, который топился дровами. По деревенским меркам – это прекрасные условия, лучше по тем временам и не бывало. Но для меня это была катастрофа. Грязь, никаких развлечений, в основном от людей пахло или навозом, или самогоном, а часто и тем, и другим одновременно. Для меня полтора года, которые я провела на «Пути Ленина», казались вычеркнутыми из жизни.

А Жене, напротив, нравилась жизнь в колхозе. Он как сыр в масле катался. На работе он не переутомлялся, он ведь историк – ни тебе контрольных, олимпиад или экзаменов. Никаких серьезных показателей и проверок. После уроков он организовал для старшеклассников секцию по волейболу, чтобы было, с кем погонять мяч. Так как он играл на гитаре, то его постоянно просили помочь то с одним мероприятием, то с другим. Муж купался в восхищении учеников и педагогов. Молодой, красивый, талантливый, вежливый, всегда в костюме, рубашке с галстуком. Он на весь колхоз был один такой. Дома Жене тоже было комфортно, он рисовал картины, сын рядом, дел особых нет. Денег теперь на все хватало, у нас были хорошие зарплаты, а тратить было некуда и не на что.

Я подумала, что раз нам отсюда никуда не деться целых три года, то не попробовать ли всё с начала. Может, это шанс? Женя хороший человек. Ну да, слабохарактерный, но и я не подарок. Если я буду его правильно направлять (а потенциал у него огромнейший), то потихоньку все наладится. Я очень хотела второго ребенка. Хотелось самой держать его на руках, видеть, как он первый раз улыбнется, встанет на ножки. Ради этого я готова была выложиться, как жена, на все сто. Но Женя был против. Его все устраивало: Володе уже четыре года, с ним легче, чем с новорождённым. У мужа такая спокойная, интересная жизнь, а тут опять будут заботы, хлопоты, надо напрягаться. Зачем?

Вот тогда передо мной и встал вопрос: «А действительно, зачем? Если у меня нет возможности родить желанного ребенка, нет возможности даже планировать отъезд из этой дыры, то зачем мне рядом этот мужчина?» Про сына я не вспоминала, в тот момент я думала только о себе. И решила, что обязательно буду разводиться. Но у меня было какое-то странное убеждение, вплоть до тридцати лет, что одна, без мужчины, я не справлюсь. Что я слабая, не могу решать в одиночку серьезные вопросы. Я считала, что каждый несет свою ответственность в семье. Женщина управляется с бытовыми проблемами: готовит, стирает, убирает, создает уют, вяжет носки и свитера, вышивает полотенца, штопает одежду и заботится о членах семьи. А мужчина отвечает за серьезные хозяйственные вопросы: покупка мебели, починка сантехники, прибивание гвоздей; он строит планы о семейном благополучии и реализует их. В своих женских компетенциях я была на высоте. Если человек перфекционист, то он во всем такой. Я умела всё и делала это на отлично, но представить, что я буду жить одна с сыном, не могла. Решила, что развестись смогу только в том случае, если у меня будет жених. Вот так и постановила: только встречу подходящего мужчину, за которого захочу замуж, так сразу и разведусь с Женей. Как ни странно, ситуация не заставила себя долго ждать…

Глава 15. Бушующий огонь желания

В СОВЕТСКИЕ ВРЕМЕНА за досуг людей отвечали профсоюзы. У них были турбазы, гостиницы, санатории, льготные путевки. И вот в феврале работникам нашего колхоза для повышения их культурного уровня и как поощрение за хорошую работу, профсоюз организовал недельную поездку в Москву. На школу, в качестве шефской помощи, выделили пять путевок. Учителя со стажем этой возможностью не заинтересовались. К сожалению, они вообще мало чем интересовались, поэтому путевки предложили нам, молодым специалистам. Ехать никто не хотел, кроме меня. А я решила не упускать такую удачу – целая неделя отдыха, в середине самой долгой и трудной третьей четверти, к тому же бесплатно. Пришлось провести «работу» среди двух учителей младшей классов. Они, так же как и я, работали в школе первый год. Самым весомым оказался мой аргумент, что это целая неделя без детей! Мужа я не уговаривала. Во-первых, не с кем было оставить сына. Во-вторых, его такие поездки не неинтересовали. В– третьих, мне уже самой не хотелось хоть что-то делать вместе. Я как с распределением, так и с этим замужеством – ждала, когда придет время и все это закончится.

Сев в поезд и начав обустраиваться в купе, я даже не могла представить, к каким невероятным, захватывающим событиям и к какой сумасшедшей любви будет мчаться моя жизнь под стук колес набирающего все большую скорость поезда Калининград-Москва.

Если бы, перебирая в памяти истории своей жизни, я спросила себя: «Села бы я в тот поезд, если бы знала, как изменится из-за этого путешествия моя жизнь?» – то ответила – «Нет! Ни за что!!!» Но уже всё прожито и пережито, и я честно могу сказать: «Было круто!»

Это был мой третий визит в Москву. В первый раз я приезжала в столицу на шесть часов. Наташа, моя университетская подруга, летом после третьего курса подрабатывала в студенческом стройотряде проводником и взяла меня «зайцем». Поезд приходил в Москву в два часа дня, а обратно отправлялся в шесть вечера. У меня хватило времени только пройтись от Белорусского вокзала по улице Горького (сейчас Тверская-Ямская) до Красной площади и обратно и на обратном пути зайти в кафе, которое со временем стало моим самым любимым. Жаль, оно закрылось в начале двухтысячных. В кафе подавали волшебные взбитые сливки с вишневым сиропом. Сейчас редко где можно встретить настоящие, не из баллончика. Помню, пока я шла по Горького, меня восхищало небо, оно было таким высоким, и простор – широкая улица, уходящая в даль. Второй раз я была в Москве на зимних каникулах пятого курса. У родителей Марины, с которой мы снимали комнату в первом семестре, в Москве жили дальние родственники и они согласились на неделю приютить Марину с подругой. Мы в провинции так жаждали возможности прикоснуться к искусству, что я очень удивилась, когда поняла, что не все москвичи любят и ходят в театр. Сложно было представить, что некоторые даже в музее ни разу не были. Мы же – днем на выставку, вечером на спектакль. Мне запомнилась постановка «Звезда и смерть Хоакина Мурьетты» в театре пластического танца. С искусством танца я еще не была знакома и меня поразило, как можно через пластику тела передать столько эмоций. Могу сказать, что когда я сама стала жительницей Подмосковья, то тоже перестала ходить в театр. Все кажется, ну вот не сейчас, как-нибудь потом выберусь, найду время… Глядишь, пару лет прошло, а так ни разу никуда и не сходила. Мне пришлось кардинально изменить такой подход к жизни, но это уже другая история.

Нас разместили в одном из корпусов пионерского лагеря, расположенного в ближайшем Подмосковье. Лагерь был круглогодичный, с большой территорией и состоял из пяти двухэтажных кирпичных корпусов. Четыре корпуса были с жилыми комнатами на два-три человека и корпус со столовой на первом этаже и двумя большими залами на втором. Мне не очень понравилось, что нас поселили чуть ли не в лесу. Говорили ведь, что едем в Москву. Я рассчитывала, что мы с девочками будем гулять по вечернему городу, может быть посидим в кафе или даже попадем в ресторан. А тут сосновый бор, тишина. В других корпусах было темно и на ужин приходила только наша группа. Утром приезжал большой туристический автобус и нас везли на экскурсии. К ужину, полные впечатлений и довольно уставшие, мы возвращались обратно. Так было четыре дня. Но на пятый вечер, а это было в пятницу, 20 февраля, все было по-другому…

Выйдя из автобуса возле нашего корпуса и увидев, что в соседних горит свет, я подумала: «Вот, наверно еще экскурсантов из дальних провинций завезли. Куда поселить людей из колхоза, как не в „глухомань“? Чай, не городские, будут рады и этому». В нашей группе только я была городской барышней. Мои коллеги-девушки были родом из маленьких городков поселкового типа и заканчивали педучилища на вечерне-заочном отделении без отрыва от производства. Им всем эта поездка была в радость и восторгов у них было намного больше, чем у меня. Но в тот вечер пятницы, когда я пошла ужинать, все изменилось…

Обеденный зал в столовой был большим. В нем стояли рядами столы, сдвинутые по количеству человек в группе. До этого мы были одни и свет во всем зале не включали, было немного сумрачно. Поэтому разница в этот вечер была ощутимой. Как будто, открыв дверь, я попала в мир красочного шоу. Зал был ярко освещен, везде сновала молодежь, было много смеха и громких разговоров. Я села вместе с девочками за стол нашей группы так, чтобы мне было хорошо видно все происходящее. Я наблюдала за этими интересными людьми. Сначала моё внимание привлек молодой мужчина в ярком красно-синем, немного растянутом, свитере ручной вязки. Он стоял возле стола и руками показывал девушкам, которые возле него суетились, что принести из еды и куда поставить. Столы были поставлены рядами, за ними вперемешку сидели парни и девушки. Но вот вокруг стола этого парня крутились только девчата, причем каждая из них старалась быть к нему ближе остальных. Я, смотря на все это и слыша их «повизгивания», подумала: «Вот это командир!» Было непривычно увидеть такой всеобщий интерес к парню, гоняющего девиц туда-сюда. Внешне он ничем не отличался от ребят, сидящих за другими столами или ждущих своей очереди к повару на раздаче. Каждый заботился о себе сам, кроме него. Когда все угомонились и взялись за столовые приборы, я заметила, что возле этого парня, справа и слева от него, пустуют несколько стульев. В течении всего ужина на них периодически присаживались ребята с других столов. Именно за этим столом были самые громкие реплики, сопровождающиеся раскатистым смехом на весь зал. Подойдя к раздаче за десертом, мне пришлось встать в общую очередь. За мной встал молодой человек. Пока мы ждали своих десертов, он успел меня спросить откуда я, что здесь делаю и не хочу ли я со своими подругами прийти к ним на дискотеку, которая начнется в их корпусе через час, в холле второго этажа. Я кокетливо поведя плечами, ответила, что может быть и придем. Честно говоря, мне уже было не до десерта. Получив свою порцию желе я чуть ли не бегом рванула к своему столу. Уговорить девчонок пойти на дискотеку мне удалось с большим трудом. Они были напуганы таким количеством молодых, независимых и активных людей. Но я нашла убедительные аргументы и мы начала собираться на дискотеку. О! Будут танцы! Как давно это было. Я собралась за десять минут и провела томительный час, кажущийся целой вечностью, в ожидании назначенного времени. У меня был «на всякий случай» приготовлен отпадный прикид. В моду только-только вошло мини. Рисковали самые смелые. Я решила, что в поездку мне обязательно нужна мини-юбка, мало ли что… может куда пойдем. Мой кожаный плащ, который мне привез папа, когда я еще училась в старших классах, от долгой носки потрепался и местами сильно протерся. Но кожа была хорошей выделки и её еще можно было использовать. Так что я его распорола и, подобрав хорошо сохранившиеся куски, сшила себе коротенькую юбку. Кожа была темно-бордового цвета. К юбке у меня были красные итальянские полусапожки, на среднем каблучке и необычными украшениями в виде кожаных бантов. Сапоги были последний писк. Один только красный цвет чего стоил. Я чувствовала себя «звездой», открывая двери соседнего корпуса. Дискотека еще не началась, но молодежь уже собралась в холле первого этажа. Звучала музыка. Оказалось, что на первом этаже проходил вечер бардовской песни. Протискиваясь к центру сквозь стоящих ребят, я увидела у противоположной стены несколько свободных стульев, на которых висели импровизированные таблички «только для артистов». На них садились ребята с гитарами и, спев свои песни, уступали другим. Тех песен, которые пели в тот вечер, я еще не слышала. Они мне очень понравились, да и вся атмосфера. В зале курили, и пока я искала взглядом, у кого попросить зажигалку, обратила внимание на парня, который единственный сидел на полу. Это был тот самый «командир». Он опять отличался от других. Мало того, что он был в центре и руководил теперь уже выступающими, представлял их, следил за очередностью, но и одет он был довольно вызывающе по тем временам. От джинсовой куртки небрежно, с неровными краями, были оторваны рукава. Так поступить с новой дорогой вещью считалось «шиком». Но этого ему было недостаточно. Безрукавка была надета на голый торс. С голыми руками на вечеринке зимой? Это был вызов. У меня в голове промелькнула мысль: «Да, с этим парнем никогда не будет скучно». Через какое-то время я устала слушать песни и поднялась на второй этаж. Там я нашла своих, уже во всю танцующих, подружек. Народу было много, практически все танцевали, в зале было не протолкнуться. В какой-то момент возле меня начал танцевать тот самый командир. Он не просто танцевал со всеми в общем кругу, он танцевал со мной, подстраиваясь под мои движения. Танцевал он классно. А когда поставили медленную музыку, он пригласил меня на танец. Я положила руки ему на плечи, он взял меня за талию и мы начали танцевать. Со мной что-то произошло. У меня задрожали колени, а потом все тело так, что я не то что танцевать, я практически стоять не могла. Он шепнул мне: «Держись за меня», и я, обхватив его за шею, практически повисла на нем. Не знаю, что подумал он, но мне показалось, что он решил, что я пьяна в стельку. Так как трезвых или более-менее трезвых к этому часу практически никого не было. Но я была абсолютна трезва, это ведь была не моя вечеринка. К концу танца мое тело успокоилось, и мы смогли познакомиться. Он не отпустил меня, когда закончился первый медленный танец и мы остались ждать следующей мелодии. Обычно медленную музыку ставили три раз подряд, два, так сказать, «мужских» и один «белый танец», когда дамы сами могут выбрать себе кавалеров.

– Максим, но все зовут меня Банзай, – сказал он.

– Анна, – представилась я.

– Ты в какой службе? Что-то я тебя не помню.

– Ты меня не можешь помнить.

– Ты что, новенькая? Что закончила?

– Университет, – ответила я, держа интригу.

– А, ну понятно. Значит в метео. Скоро к нам выйдешь в своей юбочке?

Я поняла, что в эту игру можно играть бесконечно, но танец скоро закончится.

– Нет, не скоро. А вы, вообще, откуда все приехали? Я из Калининграда.

– Мы из…, у нас здесь учеба комсомольского актива аэропорта. Мы под эту марку решили устроить джем-сейшен, поиграть попеть, выпить. Заодно подготовиться к КВН. Приезжай к нам на 8 Марта.

– Не могу, я живу в Калининграде.

– Ну а что тут ехать? Села на электричку, да приехала. Хочешь, я за тобой заеду? У моего друга «Жигули».

Так мы выяснили, что было два города Калининград. Один, бывший Кёнигсберг, другой подмосковный, потом переименованный в Королев. Видно, чтобы не упускать ситуацию, Банзай предложил утром покататься вместе на лыжах.

– Я не могу. Мы после завтрака уезжаем на экскурсию в Горки.

– Тогда давай встретимся, когда вернешься. Это во сколько?

– После ужина.

– Я буду тебя ждать. Договорились?

– Может быть, если не очень устану…

Мы еще пару быстрых танцев потанцевали в общем кругу, и я с девочками вернулась в свой корпус. Было уже поздно и очень хотелось спать.

Эта вся молодежь была из одного аэропорта. Ребята работали летчиками, диспетчерами, авиатехниками, многие были знакомы и дружили еще с летного училища. Всего в СССР было несколько летных училищ, где готовили специалистов для авиации. Поэтому многие сотрудники аэропортов страны были знакомы лично и часто «зайцами», в основном в грузовых самолетах, летали друг к другу в гости на пару деньков попить водочки. Девушки, в основном, были стюардессы.

Обьяснить себе, что со мной было на следующий день, я смогла только через лет пятнадцать, когда уже знала смысл слова карма. Утром, после завтрака, мы как обычно, всей группой сели в автобус и поехали на экскурсию. На завтраке были только мы, «активисты» вероятнее всего отсыпались, так что я своего нового знакомого не видела. Спала я хорошо и никакие романтические сны меня не посещали. Причины для того, что со мной стало происходить в автобусе, не было. Неожиданно, ни с того ни с сего, по моему телу начала подниматься жаркая волна вожделения. Волна захватывала не все тело сразу, а постепенно. Медленно, обжигая кожу и мышцы, она поднималась от пальчиков ног, давая телу ощущать состояние жара последовательно, от одной части тела к другой. От коленей к бедрам, потом от бедер к животу, от живота к груди. Волна докатывалась до горла, у меня захватывало дух и сжималась челюсть. Так же волна медленно уходила, оставляя за собой холод. Часть тела уже была покрыта мурашками, а другая еще горела в бушующем огне желания. Потом наступала передышка, тело восстанавливало свое естественное тепло, сердце начинало нормально биться, но затем волна опять возникала из ниоткуда и растекалась горячей лавой по моему телу. И эти ощущения не были связаны с чем-то конкретным, с каким-то мыслями, чувствами. Мое тело реагировало на что-то мне неизвестное, на что-то дикое, неуправляемое и в эти мгновения оно жило отдельно от меня. Я ничего не могла сделать, только в этом быть.