Текст книги "Берег Живых. Буря на горизонте"

– В искусстве твоём я не сомневаюсь. Но ты ведь даже в городах никогда не была, не бывала нигде, кроме храма, и не знаешь всех опасностей привычного мне мира. И если вдруг дойдёт до того – как я поведу тебя за собой в гущу сражения? – он говорил мягко, но в его взгляде она видела непререкаемую волю, упрямство, которое он проявлял очень редко, лишь в ситуациях, где действительно видел необходимость стоять на своём.

– Я видела опасности потустороннего, – возразила Тэра и усмехнулась. – Не думаю, что живые страшнее некоторых мёртвых.

– Иногда страшнее – ты сама в этом убедилась, – покачал головой царевич. – Посмотри на меня, Тэра. Я был наследником трона. Лучше, чем меня, охраняли только самого Владыку. И всё же мою смертную форму раскололи те, кому я доверял как более всего на свете.

Она поняла его слова по-своему и прошептала:

– Я никогда не предам тебя. Как я могу…

– Я знаю, – прервал он и привлёк её к себе, обнял крепче. – Ты не предашь. Но ты держишь в своих ладонях моё сердце. Если меня попытаются уничтожить – я знаю, куда придётся удар. И этого удара я не выдержу. Ты – моё уязвимое место.

Тэра не сразу нашлась, что ответить на признание столь откровенное.

– Но ведь и ты – моё… это так естественно… Разве не лучше в таком случае мне будет всегда находиться у тебя на глазах?

Царевич коснулся губами её волос и прижался к ним щекой.

– На войне я буду другим, – сказал он сухо, и это так резко контрастировало с нежностью его прикосновений. – Я даже не могу предсказать, каким.

«Не могу предсказать, как именно стану защищать тебя», – это осталось невысказанным.

– Значит, мы найдём, как с этим справиться. Вместе.

– Для жрицы смерти ты чрезвычайно светло смотришь на вещи, – усмехнулся Хэфер, и в его голосе ей послышались нотки тщательно скрываемого облегчения. Она чувствовала, как сильно он был благодарен ей за поддержку, за принятие.

– Ты до сих пор не понял, какие мы, даже пожив среди нас? – улыбнулась Тэра. – Когда б нам была свойственна вся приписываемая нам мрачность – в пору сразу было бы ложиться в саркофаг.

– Не стоит.

– Вот именно… Но ты не ответил мне, Хэфер, – она испытующе посмотрела ему в глаза.

Он выдержал её взгляд, но так и не дал обещания.

– Охота на нас началась, – сказал царевич. – Ве́сти врага уже достигли этих мест, и нам стоит быть ещё осторожнее, чем раньше. Ты сказала, что я не приходил в себя три дня – мы потеряли много времени. Отправимся в путь этой же ночью.

Осторожно он высвободился из её объятий и поднялся. Тэра не могла не отметить, что, несмотря на полученные травмы, двигался он увереннее, чем когда проходил исцеление в храме.

Они совершили омовение и оделись. Хэфер тщательно, как и всегда, выбрил лицо – эту привычку девушка знала за ним, и ею он не пренебрегал никогда: ни в храме, ни во время их путешествия, а уж тем более, наверное, во дворце. Молча девушка разделила с ним корень мисвы, жевание которого защищало зубы и дёсны от недугов, расчесала и собрала волосы на затылке. Также молча они разделили трапезу, в этот раз не тратя времени на рыбалку, а доев кое-что из припасов, собранных для них жрецами.

– Ты уверен, что сможешь идти долго? – осторожно спросила Тэра.

– А у нас есть выбор?

– Твоё тело немало перенесло…

– Лучше не будет, – он усмехнулся и покачал головой. – Сократим ночной переход, когда я не смогу больше идти. Но мы должны спешить к Ануират.

Тэра не стала спорить. Не решилась она осведомиться и о том, как он чувствовал себя, примиряясь с Силой Сатеха внутри него и с тем, как именно эта Сила питала его и восстанавливала. Она просто обещала себе быть внимательнее к своему спутнику и его состоянию.

С наступлением темноты они выдвинулись в путь, оставив лодку на месте стоянки и забрав с собой только самое необходимое.

⁂

Дагаш нервно посматривал на пару больших псов, жадно хрустевших большими мослами, которые вынес им щедрый хозяин таверны. Пиво здесь было хорошим – не в пример тому пойлу, которым приходилось давиться, пока он путешествовал со своими случайными товарищами. Но его наниматель щедро платил за все неудобства, поэтому прокисшее пиво и чёрствый хлеб с луком можно было пережить. Зато сейчас он не мог заставить себя проглотить ни кусочка, даром что еда в этой таверне была отменной. Слишком уж отчётливо он помнил, что произошло у реки.

Сглотнув, маг посмотрел на кружку, осушил её до дна и заказал ещё. Он оглядывал таверну, в которую сейчас, к обеденному времени, стягивались посетители, и гадал, кем из них окажется его наниматель. Облик мог быть любым, разве что цвет глаз не менялся – по странной прихоти этого могущественного рэмеи. Задумавшись, Дагаш не сразу заметил, что к нему подсел какой-то пузатый рогатый ремесленник и шумно велел подать рыбу пожирнее и кружку пива побольше, причём всё – побыстрее. Средних лет рэмейская подавальщица огрызнулась, что народу у них много, а приказывать «побыстрее» пусть попробует во дворце Владыки. Здесь, мол, не вельможный пир. Ремесленник задобрил её парой монет, и на том спор закончился.

– Найди себе другой стол, – хмуро посоветовал ему маг.

– Дык ведь занято всё, – развёл руками ремесленник, разворачиваясь к нему, и подмигнул.

Этот насмешливый и холодный взгляд серо-стальных глаз маг узнал бы где угодно.

– Не признал тебя, господин мой, прости, – тихо проговорил Дагаш.

Тот, кого называли Колдуном, – хотя был он, с точки зрения человеческого мага, скорее очень искусным жрецом Господина Удачи, ведь какому ещё рэмеи под силу менять свой облик до неузнаваемости? – беззаботно отмахнулся. Подождав, пока им принесут ещё пива, запечённую в травах жирную рыбу, свежий хлеб и лук, «ремесленник» чокнулся с человеком кружками, отхлебнул и кивнул – мол, докладывай.

– Я видел их, – коротко сказал маг.

Взгляд рэмеи посерьёзнел. Он отрезал голову рыбины и начал смачно её обсасывать – ни дать ни взять какой-нибудь трудяга, забежавший сюда сытно пообедать. Но при этом он пристально смотрел на своего собеседника, внимательный, собранный, запоминающий каждую деталь.

Маг огляделся, убеждаясь, что никто не проявлял к ним никакого интереса. Колдун часто выбирал для встреч людные места, говоря, что спрятаться на виду у всех гораздо проще. Эта таверна неподалёку от Кассара не была исключением. И всё же Дагаш понизил голос как мог, когда рассказывал о том, что произошло у реки. Он ещё раз как следует отругал своих спутников, что полезли приставать к жрице, вместо того чтобы воспользоваться неожиданностью и скрутить обоих. Особое внимание его господин уделил именно тому эпизоду, когда мёртвый царевич испугал разбойников жезлом с пёсьей, как показалось человеку, головой – даже задал несколько уточняющих вопросов. Дагаш к тому моменту уже предпочёл скрыться в зарослях и не участвовать в бою, что и спасло ему жизнь. Увидел он немного, потому что зажмурился, когда царевич вызвал слепящую вспышку. Зато видел, что после стало с его спутниками.

– Не рассчитываю, что ты поверишь мне, господин… Но клянусь Богами, он тогда был похож на хайту или на дикого зверя. Его глаза полыхали как угли. Его голос был жутким, как вой песчаных чудовищ.

– Я верю тебе, – спокойно сказал «ремесленник», сосредоточенно сдирая кусочки мяса с рыбьего хребта и отправляя их себе в рот.

При виде такого аппетита Дагаш сам забыл о своих страхах и отчётливо ощутил голод. Он подумал, что когда эта встреча закончится, надо будет позвать подавальщицу и тоже заказать рыбы.

– Куда они направились – ты видел? – спросил Колдун, облизывая пальцы.

– Они вернулись к лодке и поплыли дальше, вверх по течению, но там я уже не мог за ними проследить.

– К лодке… Ну хорошо, – задумчиво кивнул рэмеи, а потом похлопал себя по животу и раскатисто рыгнул. – Что ж, благодарю за труды. Оплату найдёшь там, где договаривались. И даже больше, чем мы оговорили. История-то у тебя и правда примечательная.

– Благодарю, господин мой, – маг склонил голову, вспоминая тайник.

Колдун никогда не обманывал его с «наградой за труды» и иногда действительно поощрял оплатой большей, чем маг смел ожидать. В общем, служить этому рэмеи было бы одно удовольствие, если бы задания не оказывались подчас столь рискованными. Но отказываться человек тоже не спешил – равно и из соображений выгоды, и из страха оскорбить своего щедрого, но опасного нанимателя.

– Я сам не верю, что жив остался… – пробормотал Дагаш – не для того, чтобы набить себе цену, он и правда так думал.

– Это потому, что ты под моей защитой, – усмехнулся рэмеи, но маг понял, что говорил тот совершенно серьёзно.

Колдун меж тем, как ни в чём ни бывало, заказал им обоим ещё пива. Когда они вдвоём потягивали холодный напиток с изумительным пшеничным привкусом, Дагаш невольно вспоминал оплавленные лица товарищей, которым уже не доведётся попировать на земле, и в очередной раз думал, что всё-таки очень правильно выбрал сторону.

Глава 14

– Великий Зодчий в своей ипостаси Матери Живых создал тела смертных из священной глины, одухотворил их и населил ими землю. Пришло благодатное время отдыха. Посмотрев на Гончарный Круг, Мать Живых задумалась о том, что век всего живого на земле недолог, и снова Ей придётся браться за нелёгкий труд. Тогда вложила Она образ Гончарного Круга в лоно женщин каждой из сотворённых Ею рас, а в семя мужчин влила капли животворных паводковых вод, чтобы впредь вместе они сами творили смертные формы для новых душ на радость Амну. А после и каждому живому существу, будь то зверь или птица, Мать даровала чудесное умение творить подобно Ей.

Эти легенды каждый рэмеи знал с детства, но сейчас, в храме на острове Хенму, они звучали совсем иначе, и каждое слово казалось напоённым особой Силой. Зачарованно Анирет наблюдала, как Хатепер разминал ладонями комок священной глины, и в его искусных пальцах он приобретал форму то собаки, то птицы, то рыбы, то льва.

– Здесь, на этом самом острове, творила Мать и предавалась отдыху после, – улыбнулся старший рэмеи и пожал плечами. – По крайней мере, согласно легендам наших предков. Теперь ты попробуй.

Царевна бережно, с трепетом приняла глину, снова скатанную в бесформенный комок. Она чувствовала тепло жизни, заключённой в материале. Наполненная Силой жрецов Великого Зодчего, эта глина использовалась для изготовления амулетов, для восстановления повреждённых частей мёртвых тел, чтобы вернуть им целостность формы, для особых священных изображений. Так была создана форма Хэфера, вместилище энергии его души в гробнице… Анирет до сих пор не могла без дрожи вспоминать кажущееся живым лицо и такой живой взгляд золотых глаз из полудрагоценных камней и хрусталя.

Из этой же глины жрецы Великого Зодчего изготовляли големов[29]29
  Голем – в еврейской мифологии человекоподобное существо, созданное каббалистами из неживой материи (как правило – из глины, по аналогии с тем, как Бог создал из глины Адама) и оживлённое с помощью тайных искусств. В литературу големы вошли также как человекоподобные существа, созданные мистиками (уже необязательно из глины – иногда даже из частей человеческих тел, как знаменитый монстр Франкенштейна), подчиняющиеся их воле.


[Закрыть], но это таинство держалось в строжайшем секрете, и даже Анирет не видела ни одного такого творения. В то, что наполненные Силой изображения получают жизнь, она не просто верила – она знала, что это так. Но даже ей сложно было представить, как созданная из глины форма могла двигаться.

Изучая жреческое искусство и науки, она понимала, что легенды о творении смертных форм были аллегорией, но очень точной и грамотной. Смертная плоть хранила в себе ту же силу, что и земля, и, согласно трактатам, имела очень близкий алхимический состав.

– А ведь и у эльфов есть схожая легенда, – задумчиво проговорила царевна, перекатывая шарик и чувствуя щекочущее тепло в ладонях. – Мать Данвейн породила землю и из тела земли создала живущих, и вложила искру Себя в каждую женщину… Искра Богини для женщин. Искра Бога для мужчин, – добавила она по-эльфийски, вспоминая. – И не только в этом, во многом в наших культурах сходств не меньше, чем различий. Возможно, даже больше.

– Да, это так, – вздохнул Хатепер. От Анирет не укрылось, как рука его потянулась к цепочке на шее, как он задумчиво покрутил между пальцами перстень, скрытый под тонкой тканью туники. – Наши предки, демоны и фэйри, не враждовали между собой. Им хватало собственных войн. На том плане бытия они даже не встречались, ведь Царства их лежат друг от друга дальше, чем Воды Перерождения от Первородного Пламени. Но на плане земном, полном чудес и противоречий, встреча их потомков была неизбежна. Неизбежны были и восхищение… и страх.

– Наша история полна войн. Никто уже даже не помнит, как всё началось, – заметила Анирет. – Почему они так ненавидят нас? Почему принижают наши достижения, нашу культуру и верования? Чем, в конце концов, наш Ритуал Разлива отличается от их Праздника Плодородия?

– Далеко не все ненавидят и принижают, – возразил старший рэмеи, с улыбкой качая головой. Судя по его взгляду, в мыслях Хатепер пребывал где-то очень далеко. – Потому же, почему некоторые из нас ненавидят их. Слишком много потерь понесли все мы, слишком много вражды уже перечеркнуло и переписало нашу историю. И никому не под силу начать летопись взаимодействия наших государств с чистой мраморной плиты… как бы некоторым из нас ни хотелось, – добавил он чуть слышно.

Помолчав, Хатепер протянул руку и взял со стола мастера ещё один небольшой комок глины, оставленной для них жрецами Великого Зодчего. Кроме царевны и Великого Управителя, сейчас в этой небольшой мастерской при храме больше никого не было, и потому они могли говорить свободно.

– Когда и как всё началось, – задумчиво повторил старший рэмеи. – Хороший вопрос… Две силы, равные и разные, не могут существовать без соперничества. Наши народы развивались по разные стороны континента, понемногу сдвигая границы своих изначальных владений. По эту сторону гор не было никого сильнее рэмеи, а по ту – никого сильнее эльфов. Думаю, до определённого момента и мы, и они полагали себя величайшими на этой земле по своей силе и мудрости, – Хатепер тихо рассмеялся. – Едва ли открытие народа, равного в том и другом, могло быть приятным для обеих сторон.

На миг отвлекшись от своего комка глины, Анирет украдкой посмотрела, как в руках Хатепера понемногу начала рождаться птица, но пока очертания фигурки были слишком смутными. Сама же она пробовала слепить змеедемона – кобру наподобие той, что венчала головные уборы Эмхет. С коброй пока не ладилось, но сам процесс был очень приятным. Глина скользила между её пальцами, точно живая, готовая послушно принять любую форму и ожить в ней.

Официальную историю царевна, конечно же, помнила – и о борьбе за влияние, и о возвышении людей, в те давние времена ещё дикой молодой расы без собственной культуры. Но она любила слушать размышления дядюшки, да и об эльфах он рассказывал совсем иначе, чем можно было прочитать в свитках. Он прожил в Данваэнноне много лет во время своих дипломатических миссий к наследникам фэйри. Он не понаслышке знал нравы и обычаи этого народа. Именно от него царевна впервые услышала о блуждающих огоньках, о танцах фей в зачарованных чащобах, о Дикой Охоте, проносившейся над землёй в Последний День Года, о холмах, таящих внутри себя целые города, и о диковинных зверях, блуждающих между разными планами бытия. Именно от дяди Анирет узнала имена первых предков Высоких Родов Данваэннона, об их мастерстве и вражде, об Игре Дворов, что началась в Царстве Фэйри и продолжалась на земле. От дяди же она впервые услышала эльфийские колыбельные и баллады, легенды о могучих витязях и прекрасных дамах. Некоторые из них походили на рэмейские, другие – совсем нет. Культура наследников фэйри была уникальна и самобытна, и ею могло очароваться даже обожавшее Таур-Дуат сердце. И тем сильнее было очарование, что поведал об этой культуре ей тот, кто сам был полон любви. Нельзя было не полюбить тоже.

Меж тем Хатепер продолжал:

– Ты помнишь, что Обе Земли не всегда были единым государством, что когда-то четырнадцать сепатов не могли объединиться в единую территорию. Далеко не сразу мы стали просвещённой и сильной нацией, к которой имеем честь принадлежать сейчас, – усмехнулся старший рэмеи. – Так было и у эльфов. Кланам под управлением высокорождённых принадлежали разные территории по ту сторону гор. Они враждовали между собой и ненавидели друг друга. Некоторые, – Хатепер помрачнел, – ненавидят друг друга до сих пор даже более люто, чем нас. Объединять земли – дело не из лёгких. Какие верования и традиции сделать превалирующими? Какие занятия и события возвеличить, а какие – предать забвению? Как примирить меж собой тех, чьё оружие веками обагрялось кровью друг друга? В конце концов, какой род возвысить над остальными? Но я скажу тебе, что́ во все времена действовало безотказно, помогало преодолеть все противоречия. Первое – сильный правитель, способный учесть интересы всех, но и в разумных рамках ограничить притязания других. Второе… – он помедлил и посмотрел в глаза Анирет.

– Общий враг, – со вздохом кивнула царевна. – Я понимаю, да… До тех пор, пока есть общий враг, кланы Данваэннона могут объединяться, а наши управители сепатов меньше вспоминают о своих давних распрях и обидах на династию Эмхет.

– Я всегда считал, что сильный правитель значит намного больше. То, что всем нам до сих пор нужен общий враг, чтобы жить в мире между собой… говорит лишь о том, что мы ещё чрезвычайно далеки до гармонии Божественного Закона на земле… Энергия жизни непокорная, бурная. Это – пламя, это – кровь, бурлящая в теле земли. Одновременно кровь – и символ жизни, и символ разрушения… как алый, цвет Отца Войны. Что есть война? По сути своей это – принудительная трансформация для целого общества или сразу многих народов. Любая энергия может проявиться как высшем, так и в низшем смысле. Если высшая форма энергии не воспринимается, энергия вынуждена воплотиться в своём низшем проявлении. Войны – пример такого проявления, вынужденных жестоких изменений, когда все иные возможности исчерпали себя или не могут быть применены. Но всегда это – изменение, трансформация… а значит, путь к совершенствованию, которое редко бывает безболезненным[30]30
  За эти изречения Хатепера отдельное спасибо Ифее Меритнетеру и Priapus, авторам статьи Significance of Seth in the Modern World and Magic о Сете и его проявлениях как бога войны и трансформации.


[Закрыть].

– Выйдя из горнила войны, мы должны были стать совершеннее…

– В самом яром огне куётся лучшая сталь. Так говорили жрецы культа, который сейчас в Таур-Дуат запрещён, – проговорил Хатепер.

Но, как и всегда, когда Хатепер упоминал культ Сатеха, он не развивал эту тему. Анирет было любопытно… очень любопытно, как и всё запретное, но она принимала тот факт, что, возможно, просто ещё не готова. Однажды ей расскажут. Император, в конце концов, должен уметь принимать энергию Отца Войны.

– Наши науки и искусства развивались, как и мастерство наших воинов. Во всём мы старались и стараемся превзойти друг друга. Это я могу понять.

– Да, само наличие народа эльфов на этой земле заставляло рэмеи совершенствоваться. Как и эльфов – само наличие нас, – подтвердил Хатепер. – Тому в истории немало примеров. Даже таким, как я, приходится признать это. Но мне слишком трудно назвать войну благом, не скрою, хоть подчас она и необходима… Мы – народ воинов, этого я никогда не забывал. Но не только воинов, – он чуть улыбнулся и открыл ладони. Анирет увидела в них сокола Ваэссира, пока незаконченного, но выполненного с удивительным изяществом в технике. Птица была вроде бы похожа на традиционные изображения, но вместе с тем имела красивые необычные черты, знакомые царевне по изображениям на свитках из Данваэннона. – Мы первыми научились строить города из камня. Наши науки и искусства почти не знают себе равных. Мы многому научили других… но и сами научились многому. Вот почему так нужно время мира. Вот почему так опасно лишь отрицать и ненавидеть.

Протянув руку, Анирет осторожно коснулась раскрытых крыльев сокола с тонкой насечкой намечающегося оперения. Ей никогда бы не под силу было нанести такую причудливую вязь просто с помощью собственного когтя. Она думала об эльфийских мастерах, вспоминая изящное серебряное ожерелье, которое Хатепер когда-то привёз ей из Данваэннона и которое она даже боялась лишний раз надеть, таким оно казалось хрупким. На тончайшее витьё серебряных нитей – кажется, эльфы звали это кружевом, – можно было разве что любоваться безбоязненно, но дядя со смехом заверял её, что боялась она совершенно зря, и украшение было куда крепче, чем казалось.

Эльфы называли себя народом мастеров и поэтов, далёких от «варварства демонокровных»… но они тоже были воинами, безжалостными, утончёнными в своей жестокости настолько же, насколько они были утончёнными в искусствах.

Анирет подняла глаза и встретилась взглядом с Хатепером.

– Последнюю войну… одну из самых долгих в истории наших народов… ведь начали мы. Что подвигло деда выступить на эльфов и погрузить нас в такой страшный конфликт? Вряд ли стремление к совершенствованию? Или, может быть, заговор? – царевна нахмурилась. – Я читала о ряде веских причин для очередного конфликта интересов с эльфами. Но в тот раз они уступили…

В голосе Хатепера Анирет услышала металлические нотки – как всегда, когда он говорил о своём отце.

– Император Меренрес, да будет спокойным его отдых у Вод Перерождения, думал не о совершенствовании. Он был из тех, кто верил, что мы должны сокрушить Данваэннон раз и навсегда, и в этом он был непримирим. В уступках эльфов он увидел слабость. Впрочем, это и было слабостью – начало войны пришлось на смутное время в эльфийском королевстве. Прежняя династия ослабела, и высокорождённые снова вернулись к своим извечным противоречиям. Они не были готовы к войне с нами, поскольку фактически находились в состоянии войны между собой. Первые удары Таур-Дуат были сокрушительны для королевства… и многие там не простили их до сих пор. Вся наша история наполнена таким количеством потерь с обеих сторон, что уже неважно, кто когда-то начал конфликт первым.

– Я понимаю, – тихо ответила Анирет, думая о вельможных родах Таур-Дуат.

Часть рэмеи, те, кто потеряли в войнах и земли, и близких, по-настоящему ненавидели эльфов, другие мирилась с их присутствием, найдя в себе силы преодолеть ненависть и увидеть выгоду торговых соглашений и обмена знаниями, третьи – восхищалась бывшим противником. Но, думая о родах Эрхенны и Мерха – родах, к которым принадлежали Метджен и Павах, – царевна в очередной раз осознавала, как мало на самом деле знала о мотивациях окружающих. Дядюшка был прав: неважно уже, кто когда-то начал конфликт первым. Полный хитросплетений узор истории взаимоотношений двух рас был соткан из разрушенных ожиданий и разбитых судеб, и нити были насквозь пропитаны кровью.

– Наш Ренэф очень похож на деда… его мысли, его эмоции… – чуть слышно добавил Хатепер.

Анирет стало не по себе. Девушка невольно повела плечами, почувствовав внезапный озноб. Всю ситуацию с Ренэфом никак нельзя было назвать простой.

– Вот почему ваш отец не может доверить ему трон, – продолжал старший рэмеи. – Мы оба хотели верить, что пришло время для другой эпохи, что история не повторится. Я никогда не тешил себя иллюзиями, будто построенный нами мир будет вечным. Но я хотел верить, что он продлится дольше… намного дольше.

Отложив глину и отерев руки, она положила ладонь на плечо дяди в знак своей молчаливой поддержки.

– Я сделаю всё, чтобы так и было, – просто сказала Анирет и перевела беседу в более безопасное русло. – Какой была бабушка? Ты мало рассказывал о ней.

– Мать была спокойнее, но поддерживала отца во всём, – ответил Хатепер, и его взгляд чуть смягчился. – Она тоже верила в то, что на этой земле должна существовать только одна по-настоящему сильная нация… что мир с теми, кто так ненавидит нас, невозможен. Надо ли говорить, что точно так же считают многие высокорождённые в Данваэнноне? Мы не так уж отличаемся друг от друга, как хочется думать некоторым «избранным», – Хатепер рассмеялся и не без гордости напомнил Анирет: – Царица Захира была одной из лучших проектантов[31]31
  В данном случае имеются в виду инженеры, в том числе военных машин.


[Закрыть] Таур-Дуат. Это завораживало её, и она действительно любила своё дело. Её труды являются частью обучения проектантов по сей день. Жаль, что проектировать она любила исключительно для искусства войны.

– Когда я слушаю истории о ваших с отцом родителях, когда размышляю о них, я понимаю, что дело ваше было… немыслимым. Вы просто не должны были думать так, как думаете, иметь такие идеалы. Вас ведь учили совсем иному! И всё же вот они вы, основатели нового мира, – Анирет улыбнулась и обняла дядю. – Я всегда восхищалась тобой не меньше, чем отцом. Ты совершил невозможное!

– Я был не один, – Хатепер улыбнулся ей в ответ. – Во все времена по обе стороны гор хватало и тех, кто ненавидел, и тех, кто пытался понять. Есть эльфы, которых восхищают наши культура и образ жизни, и не все они переселились к нам. Мыслители, учёные, мистики, творцы… их культура тоже не может не восхищать, если не смотреть на неё сквозь призму ненависти. Но что ж, даже те из них, кто никогда не назвал бы меня другом, а лишь терпел моё присутствие при дворе, уважали меня как достойного врага.

– Меня тоже очаровывают их легенды и высоты их искусств, – призналась Анирет. – Я бы с радостью однажды побывала в Данваэнноне, хотя совсем не представляю, как там можно жить. Красиво, если судить по изображениям и историям… но ведь сырость, холод.

– Ко всему привыкаешь, – усмехнулся Хатепер, пожимая плечами. – Красота зачарованных чащоб и изумрудных холмов способна по-настоящему пленить сердце.

– Возьми меня с собой как-нибудь, а? – сказала Анирет. – Я уже не раз просила тебя, но так и не получилось.

– Когда всё успокоится – обещаю, – заверил её дядя и шутливо толкнул в бок: – А пока тебе всё равно не до походов в гости в дальние края. К примеру, завтра тебе надлежит побывать в каменоломнях, откуда привозят лучший гранит для обелисков.

– Мне тоже придётся ворочать камни, как всем царевичам нашей династии? – усмехнулась Анирет. – Я готова, если что!

– Божественный Ваэссир, давший нашему народу ремёсла, заповедовал, что Его наследники должны уметь всё понемногу, – кивнул Хатепер. – Но не беспокойся: больше, чем ты способна сделать, с тебя никто не потребует. Другой вопрос… – он лукаво улыбнулся, – что ты ведь сама ещё не знаешь, на что способна.

Их беседа потекла свободнее и размереннее – о добыче камня для храмов, об архитектуре Данваэннона. Пользуясь тем, что сейчас можно было говорить не только о том, чему она обучалась, Анирет просила дядю поведать больше о Данваэнноне. Его взгляд всегда делался особенным, когда он рассказывал о землях эльфов, о таких разных кланах, о магии друидов и хитросплетениях Игры Дворов – утончённо-жестокой внутренней политике. Жаль, что о высоком роде Тиири Хатепер рассказывал не слишком охотно, хотя царевна очень хотела послушать, ведь, как говорили, предком рода Тиири был сам Телингвион, легендарный бард Царства Фэйри, даровавший эльфам не только Мёд Поэзии, но и само искусство дипломатии. Притом, если верить некоторым сказаниям, Телингвион изначально и вовсе был не Ши[32]32
  Ши (Сиды, Сидхи, от ирландского Aes Sidhe) – высшие фэйри в кельтской мифологии.


[Закрыть], а лишь прислужником прекрасной фейской волшебницы, что состояла в свите самой Богини Данвейн. Но тут уж мнения расходились и среди самих эльфов, хотя сказания о трансформациях Телингвиона Анирет любила больше всего – в чём-то они перекликались с рэмейскими легендами о становлении Ануи. Недоброжелатели нынешнего королевского рода, конечно, говорили, что род их самый молодой и вообще изначально не фейский, но истина терялась где-то в дымке веков.

Анирет знала, что высокий род Тиири сейчас правил остальными кланами во многом благодаря стараниям Хатепера и Секенэфа. Тиири уже приходили к власти и раньше, но утратили своё влияние. Впрочем, поистине чудесная возможность примириться с рэмеи вознесла этот род на новый виток в глазах их народа. Пресветлая Ллаэрвинн Серебряная Песнь была мудрым политиком и придерживалась широких взглядов.

– Дайте то Боги, чтобы династия Тиири как можно дольше задержалась на троне Данваэннона… – эту фразу Анирет уже не первый раз слышала из уст дяди. – Это будет хорошо и для них, и для нас. Пока Тиири правят, надежда на понимание будет всегда.

Взгляд Хатепера вдруг изменился, точно перед его внутренним взором пронеслось не предназначенное для других видение. Резко подавшись вперёд, он сжал плечо девушки, вглядываясь в её лицо тревожно и пристально:

– Обещай, что ненависть не сможет застить твой разум, Анирет Эмхет, – тихо проговорил он.

– О чём… ты говоришь? – растерялась она.

– Обещай мне! – настойчиво повторил дядя, и его золотые глаза сверкнули. – Ты всегда должна прозревать истину за покровом того, что перед тобой пытаются представить. Лишь тогда ты сумеешь стать мудрой и прозорливой правительницей.

– Обещаю, – серьёзно кивнула царевна, и только тогда лицо Хатепера смягчилось, принимая привычное выражение.

Некоторое время они молчали. Старший рэмеи вернулся к лепке маленького сокола, словно не было для него ничего более интересного. В голове Анирет, как всегда, роилось много мыслей и вопросов – слишком много, чтобы выхватить наиболее важные.

– В своё время ты помог роду Тиири возвыситься, – сказала она наконец и сама удивилась, что этот вопрос не возникал у неё раньше. – Скажи, а кто был наиболее вероятным претендентом на трон, кроме Пресветлой Ллаэрвин?

Хатепер ответил не сразу, взвешивая, стоило ли говорить ей, и сосредоточенно продолжал вырисовывать оперение сокола. Анирет терпеливо ждала его ответа.

Наконец он произнёс – сухо, ничем не выдав ни тени своих эмоций:

– Высокий Лорд Иссилан Саэлвэ.

Созвездия в верхних сепатах располагались чуть иначе, чем в центральных областях Империи, и звёзды казались ближе. Они пробыли на острове Хенму неполную декаду, но Анирет уже влюбилась в здешнее ночное небо. Каждый вечер она выходила к берегу полюбоваться на ночной небосклон, хотя после дневных забот валилась с ног. Нэбмераи как страж неизменно сопровождал её, но с той ночи в Тамере они так и не поговорили. Да и о чём? О развитии его отношений с Мейей царевна и так знала от подруги, причём во всех подробностях, которыми девушка не стеснялась делиться с ней на протяжении всего их путешествия из Тантиры. Для всех между ними ничего не изменилось – Таэху был неизменно сдержан и учтив. Но Мейа говорила, что наедине он способен был проявлять удивительную нежность и заботу. Его особым предпочтениям в близости подруга уделяла в своих рассказах пристальное внимание, интригующе заявляя, что жрецы Аусетаар, пожалуй, не уступали жрецам Золотой в искусности, только искусство их было иным, необычным. Но Мейе нравилось. Эта влюблённость её совершенно окрылила, и Анирет была искренне рада за подругу. Справившись с чувством стыда, от которого она готова была поначалу провалиться к хайту, царевна постаралась отнестись к происходящему философски. В конце концов, что было удивительного в том, что Таэху поддался чарам обворожительной вельможной дамы? Он был не первым таким при дворе. По Мейе вздыхало если не пол дворца, то четверть уж точно. К тому же с ней Нэбмераи мог быть по велению сердца, а не из чувства долга…