Текст книги "Берег Живых. Буря на горизонте"

В точности он воспроизвёл отрывок из старинного текста, и в глазах Великого Управителя промелькнуло уважение.

– Давно я не слышал этих слов, – дипломат покачал головой. – И всё же. Некогда Ваэссир изгнал Отца Войны ради сохранения мира и порядка, ради того, чтобы всё земное сумело удержать форму Замысла Великого Зодчего. Здесь, на земле, Ваэссир Эмхет и его потомки охраняют Божественный Закон.

– Однако же разве потомки божественного Ваэссира не призывают Силу Отца Войны, когда карают своих врагов? Разве не способен Владыка призвать и направить мощь обоих Богов? И предка своего, и Владыки Каэмит. И тот, и другой отзовутся Императору.

Великий Управитель задумчиво склонил голову, проницательно изучая собеседника.

– Интересно, что ты упомянул об этом…

– Я лишь хотел пояснить свою мысль, мой господин, отчего я полагаю, что противоречий нет, если смотреть в саму суть… Ведь даже в столь любимой нашим народом легенде об обожествлении Стража Порога содержится указание на эту Силу как на ключ к трансформации.

Жрец привёл ещё пару цитат, а сам тем временем вспоминал, что сказал когда-то Хэферу.

«…Каждый в народе, конечно же, помнит легенду о том, как сын Ануи и Аусетаар, сочетавший в себе и божественное, и то, что в нём было от нэферу, укрывался от гнева Сатеха и копил силу для боя. Он терпел и поражения, но итогом долгой войны стала величайшая победа. Герой Ваэссир сверг Сатеха, отомстив за отца, и изгнал Его за грань зримого мира. Так говорят. У этой легенды есть и продолжение, которое отчего-то в народе часто забывают связать с первой историей. Сатех Разрушитель был побеждён и изгнан, если смотреть на легенду как на простую сказку. Но ведь именно из рук своего врага Он получил удивительный Дар – своё Призвание. Его разрушающая мощь теперь обрела русло. Никто лучше Него не умел сразить безликий ужас, с которым отец-и-мать Его Амн встречается каждый цикл прохождения Ладьи сквозь первозданный мрак. На грани мира Сатех стоит на страже. Каждую ночь Он восходит на Ладью своего отца-и-матери, чтобы защищать там, где лишь Его горящий взгляд может пронзить первозданную тьму небытия. Каждую ночь Он поднимает своё разящее копьё, и первородный огонь Его оберегает саму нашу реальность от сил, которым нет имён ни в одном языке живущих – от тех, кто действительно враждебен всему сущему. Мощь Его так велика, что огонь этот всё же прорывается иногда на землю жаркой кровью гор или горячим дыханием пустыни, в которой Он властвует безраздельно. Но разве не делился Он щедро своей силой, когда твои предки призывали Его и карали своих врагов? Разве не сметал препятствия и не выжигал ложь? Разве не даровал мудрость тем, кто искал посвящение в Его охотничьих угодьях, пусть и не все из них выживали и сохраняли разум, встречаясь с Ним… Так ответь мне, Хэфер, ответь как тот, кто должен прозревать глубже большинства: так ли уж враждебны друг другу силы, которым мы дали имена и о которых сложили легенды?..»

Дипломат тихо рассмеялся.

– Для простого провинциального жреца, которым ты пытаешься казаться, ты чрезвычайно образован и слишком хорошо разбираешься в тайном устройстве мира. И я узнаю́ эту философию, да… узнаю́ даже слишком хорошо. Но ты ведь знаешь, почему был официально запрещён культ, эту философию проповедовавший? – во взгляде старшего царевича не осталось и толики весёлости, хотя ещё пару мгновений назад казалось, что он искренне наслаждается разговором о высоких материях. – Они потеряли контроль. Стали опасны и для себя, и для других. Первородный Огонь не знает других Владык, кроме Того, Кто воплощает его. Никому более не под силу укротить это пламя, носить его в себе. Жрецы оказались неспособны подчинить Силу даже внутри себя, в своём сердце и своём разуме. Они впадали в безумие, сеяли смуту. А в ходе последнего тёмного периода нашей истории… они и вовсе поддержали врагов Империи.

На это Перкау нечего было сказать. Несколько веков назад Таур-Дуат действительно переживала нелёгкие времена. Власть Императоров ослабела, и народ больше полагался на управителей сепатов, чем на династию Эмхет. Тогда же случилось несколько войн. Народ рэмеи не любил вспоминать периоды, когда проигрывал – неважно, врагу или обстоятельствам, – и в памяти большинства сведения о произошедшем были довольно скудными. Перкау не был исключением. Для жреца из провинции он имел весьма неплохое образование, но куда ему было до вельмож, тем более – до членов семьи Императора?

– Разумеется, знания культа не были похоронены навсегда. И кому-то совсем недавно было угодно открыть их… Как причудливо сплетается узор истории, – дипломат покачал головой.

Перкау опустил взгляд. Они подобрались слишком близко к опасной границе. Дальше ступать следовало чрезвычайно осторожно.

– Что ж, как ни приятно мне поговорить со жрецом удивительных и редких талантов, моё время не принадлежит мне, – проговорил дипломат и повернулся к Минкерру. – Я навещу вас завтра. Всё это чрезвычайно… любопытно.

Агатовые глаза Первого из бальзамировщиков распахнулись, и взгляд устремился на Перкау… сквозь него.

– Мы будем ждать, господин, – прошелестел Верховный Жрец.

Перкау надеялся, что Минкерру оставит его для разговора, объяснит хоть что-то, но вернувшиеся стражи увели его. Ему оставалось только ждать, терзаясь мыслями, не сообщил ли он ничего лишнего, и обдумывая, как повести разговор в следующий раз. Хотя… бальзамировщик, разумеется, понимал, что ведёт разговор совсем не он, а высокопоставленный собеседник, искушённый в политике и искусстве речей.

На следующий день стражи провели Перкау в тот же зал и удалились сразу же, да и Минкерру на этот раз был один. Очевидно, Великий Управитель заранее изъявил желание, чтобы разговор проходил при как можно меньшем числе участников, и дополнительные разъяснения не требовались.

Их разговор начался издалека – о жреческих культах, о традициях культа Ануи, и лишь потом вернулся к Сатеху. Перкау, как ни напрягал своё внутреннее чутьё, не чувствовал себя в ловушке, так искусно вились нити беседы, но притом не мог избавиться от ощущения, что его направляют, мягко подводят к тем поворотам дискуссии, которые гость оценивал как необходимые.

– А всё же, отчего ты не прошёл дальше по пути Силы, которая даруется немногим? Не погрузился глубже в знания столь… закрытые, – Великий Управитель не сказал «запретные», но слово это угадывалось отчётливо. – Не думаю, что причиной был страх. Ты прошёл посвящение, выжил и сохранил разум. Безумие едва ли коснётся тебя, раз уж не охватило ещё тогда – здесь железная дисциплина бальзамировщика служит тебе прекрасным подспорьем.

– Мне… сложно объяснить, господин, – Перкау старался говорить прямо, но под испытующим взглядом старшего царевича чувствовал себя нагим, лишённым какой бы то ни было защиты. – Да простишь ты мне это сравнение, господин, ибо я, разумеется, недостоин встать рядом с тобой даже на словах, в одном изречении… Но, возможно, как посвящённый жрец Ваэссира ты поймёшь меня. Таково было то, что мы называем жреческим призванием – я возжелал вернуться. Посвящение расширило мои горизонты, раскрыло пределы моей Силы, о которых я и не ведал. Вверенный мне храм стоит на границе с пустыней, и я не опасаюсь её тайн. Но во мне несравнимо больше от бальзамировщика, чем от колдуна. И от воина во мне не больше, чем заложено в моей рэмейской природе.

– Ты говоришь, что посвящение многое дало тебе.

– Безусловно, господин мой. Владыка Каэмит расширяет пределы восприятия, возносит над прежними горизонтами, хоть опыт познания и… болезнен. Но жрецам ли бояться Знания? Мне сложно представить мир, в котором и вовсе не будет места проявлению этих энергий. Я бы сказал, что соприкосновение с этими тайнами необходимо каждому в той или иной степени.

Дипломат окинул его долгим взглядом и неспешно кивнул.

– Я услышал тебя. Что ж, к добру или к худу вернулось в народ это знание, покажет история. Но дело в том, что история имеет свойство повторяться. И потому я не склонен ожидать блага от тех, от кого отказался один из моих предков, – по причинам более чем весомым и разумным.

Обвинение не было высказано открыто, но Перкау и без того понимал, что Боги неспроста предупреждали его, неспроста велели всё это время скрывать Хэфера. Оправдываться бальзамировщику было не в чем – ни за преступления, совершённые последователями культа Сатеха, ни за смутные тени истории. То, к чему апеллировал Великий Управитель, превосходило его знания, восходило к борьбе Сил и идеологий, в которой он понимал меньше, чем хотел бы… В молчании жрец ждал.

– Я желаю услышать о твоём знакомстве с наследником трона, – проговорил наконец старший царевич, и взгляд его смягчился. – Неважно, что ты рассказывал кому прежде. Мне поведай с самого начала, не упуская ни единой детали.

Перкау казалось, что сложнее, чем держать ответ перед самим Владыкой, быть ничего не может. Но теперь, когда он стоял перед тайным врагом царевича, знавшим слишком много, он понимал, что это было ничуть не легче. Они обсуждали детали, возвращались к каким-то кажущимся несущественными мелочам. Жрец словно шёл в полной темноте по переходам незнакомого храма, не зная, чего именно от него ожидают. Он старался говорить правду – ту, что, по его мнению, не навредила бы Хэферу, – поскольку знал, что если Великий Управитель учует его ложь, то сам он ненароком выдаст себя. Притом он знал, что должен был скрывать, и тревога сковывала его каждый раз, когда в ходе разговора они подходили слишком близко к запретному. Это наверняка не укрылось от старшего царевича, а истолковать волнение пленника он мог по-своему.

На следующий день высокопоставленный гость снова вернулся, и снова задавал вопросы – о Хэфере, больше не касаясь культа Сатеха. Не раз и не два проскальзывал в беседе вопрос, что знал Перкау о возможном местоположении наследника, но жрец действительно знал об этом не больше, чем сказал: Хэфер Эмхет стремился добраться до Императора во что бы то ни стало.

Зашла речь и о Павахе, посещавшем храм. Старший царевич даже поблагодарил Перкау за предусмотрительность. Неизвестно, чем всё обернулось бы, узнай Павах, что Хэфер жив, и что держат его именно в этом храме, под защитой всего нескольких бальзамировщиков.

– Как ты догадался, что он предатель? – спросил Великий Управитель. – Он ведь прибыл с печатью Владыки, в сопровождении имперских солдат.

Из каких соображений Владыка послал в храм именно Паваха, Перкау не знал, а спрашивать было неуместно. Он удовлетворился лишь краткой оговоркой дипломата о том, что вина Паваха в итоге была раскрыта и доказана.

– Мне не пришлось гадать, мой господин, – ответил бальзамировщик. – Царевич сам сказал мне, что единственный, кто был ему верен, погиб рядом с ним. Тело этого верного мы на тот момент уже готовили к погребению. Стало быть, второй телохранитель – тот, что вернулся, – и был предателем. После господин мой Хэфер Эмхет подтвердил это, и вместе мы составили послание… предупреждение для Владыки.

Перкау говорил осторожно, ведь в послании содержалось предупреждение о близости врага. Он не сомневался, что Великий Управитель был прекрасно осведомлён о содержании, да только никак не отреагировал на эти слова.

– Стало быть, по возвращении в столицу царевич желал выдвинуть обвинения? – спросил старший царевич.

– Наследник хотел предупредить отца, Владыку нашего, да будет он вечно жив, здоров и благополучен.

– Тебе известно, о чём именно? Или о ком? – уточнил дипломат мягко, но под его взглядом Перкау почувствовал себя так, точно на него было наставлено копьё.

Правду. Он должен был сказать правду… и притом – не выдать…

– Мой господин Хэфер Эмхет не знал, кто именно был его врагом, – ответил бальзамировщик.

«Но Боги не зря предупреждали нас, что ему нельзя было возвращаться без могучего союзника за спиной…»

– А знаешь ли ты, что произошло с Павахом из рода Мерха после нападения на царевича?

– Мне говорили, что его пытали.

Он вспомнил, что Минкерру тоже говорил о Павахе, когда упомянул о Проклятии Ваэссира, постигшем бывшего телохранителя, о связующей нити, протянувшейся между ним и царевичем – о нити, которая удерживала Хэфера на Берегу Живых, как и Сила Тэры.

– Кажется, эльфы, – добавил Перкау. – Но причин я не знаю. Солдаты называли его героем – единственным, кто выжил при нападении.

– По неизвестным нам причинам… по причинам, неизвестным, кажется, даже ему самому… пытал его жрец Владыки Каэмит, – произнёс Великий Управитель. – Но вот уже много лет я не встречал ни одного. До этой нашей встречи, Перкау-бальзамировщик.

Перкау сумел устоять на ногах, хотя перед глазами потемнело.

Был, да, был ещё один жрец Сатеха в Империи – тот самый, что напал на Хэфера в пустыне! Тот самый, что пригрозил пустить слух о том, что Хэфер был поднят из мёртвых, и успешно пустил! Но об этом Перкау не смел, не имел права сказать, даже чтобы защитить себя – ведь это означало сказать и о посвящении.

– Господин мой, не думаешь ли ты… – потрясённо прошептал бальзамировщик.

Великий Управитель жестом прервал его.

– Я предлагаю тебе сделать выводы самостоятельно, – изрёк он. – Если бы наследник трона был здесь, с нами, он бы, возможно, сумел поведать о многом. Но куда бы ты ни направил его из своего храма – вместе со своей ученицей – до Апет-Сут он так и не добрался. До сих пор.

– Клянусь Богами, господин мой, я не знаю, что стало с царевичем в пути! – воскликнул Перкау, падая на колени. – Более всего я желал, чтобы они добрались в сохранности!

– Несомненно.

Крылась ли в этом слове ирония, Перкау уже не понимал.

– Я хочу, чтобы ты как следует подумал о том, что ещё следует рассказать мне. Что ты упустил в разговоре со мной и с Владыкой нашим, да будет он вечно жив, здоров и благополучен. Несколько дней я даю тебе на размышления, – мягко продолжал дипломат. Говорил он без какой-либо угрозы – просто сообщал факт – и это было даже страшнее, чем если бы он угрожал. – А после уже ничья милость не защитит тебя – ни моя, ни Императора… ни даже самих Богов.

⁂

Когда часы официальных прошений и вельможных совещаний наконец завершились, дело уже близилось к ночи. Бывали дни, когда всё срочно требовалось сразу всем. К тому же за время отсутствия Великого Управителя в столице у него поднакопилось и личных дел – тех, которые он не мог решить в поездке. Его ждали на без малого десятке званых ужинов, на обсуждении пяти крупных торговых соглашений, на трёх дипломатических встречах, часть из которых касалась дел сепатов, а часть – сопредельных людских территорий, и ещё на ряде мероприятий поменьше. Дворцовая жизнь поглотила его, но Хатепер был к этому привычен и умел грамотно расставлять приоритеты и делегировать задания. Этому хочешь не хочешь, а научишься быстро, в противном же случае, как говаривала ещё их с Секенэфом бабка, не только спать будет некогда, но даже нужду справить.

Сегодня был один из самых тяжёлых дней. Хатепер опасался даже, что брат уже не примет его, но, покидая тронный зал, Секенэф чуть кивнул дипломату, давая понять, что ожидает его позже. Великий Управитель провёл с вельможами ещё ровно столько времени, сколько требовалось по этикету, чтобы справиться о благополучии их семей и обсудить дела родов в более неформальной обстановке, и удалился. Ему было что рассказать Императору. Несмотря на уйму дел, грозивших первое время похоронить его под собой как под крышкой саркофага, первоочередное он откладывать не стал. Дипломат несколько раз встретился с мятежным жрецом и навёл необходимые справки, переговорил с Минкерру и пришёл к неутешительным выводам, которые пока не знал, как подать брату, чтобы не пошатнуть хрупкое равновесие. Также Хатепер подготовил списки посольства к эльфам и первично обсудил с его возможными участниками то, что от них потребуется. Относительно тех, кто из столицы на данный момент отлучился, он отдал распоряжения, чтобы вернулись при первой же возможности. Такой его зов никто из них не проигнорировал бы – нечасто он просил явиться ко двору срочно. Вот об этом говорить было существенно легче, чем о Хэфере… но обе темы не терпели отлагательств.

В покоях Владыки царил уютный полумрак. Восемь Ануират несли караул в ближайшей к коридору комнате – малом тронном зале, переходящем в кабинет. Как правило, стражи ни на кого не обращали внимания, неподвижные, точно статуи, но Хатепера почему-то выделяли среди прочих и приветствовали его учтивыми кивками. Того же удостаивалась в своё время только царица Каис, но об этом никто не говорил вслух – сначала чтобы не задевать Амахисат, а со временем такое особое отношение просто забылось.

В кабинете двое слуг споро накрыли на стол лёгкий поздний ужин и, закончив, бесшумно удалились. Секенэф ценил редкие минуты своего уединения и не жертвовал ими даже ради удобства, чтобы кто-то прислуживал ему за трапезой.

Хатепер бросил взгляд на стол, и у него в животе заурчало. После раннего завтрака он больше так и не успел поесть. Это, впрочем, было обычным явлением, когда советы затягивались.

Секенэф, уже освободившийся от приличествовавших собраниям ритуальных украшений, вышел из спальни, облачённый только в просторную прихваченную сине-золотым поясом схенти.

– Рад тебя видеть, – сказал он, устало потирая лоб – одним из тех простых живых жестов, которых осталось у него не так уж много.

Дипломат боялся дожить до того времени, когда в моменты, в которые через его брата не протекала Силу предка, Секенэф будет просто существовать, делать привычные дела в полужизни-полусне, необходимом лишь для сохранения физической оболочки. Он, Хатепер, был одним из немногих, кто напоминал Секенэфу о том, кем тот был изначально, и важность своей роли осознавал. Он, Амахисат, теперь ещё, возможно, и Анирет… может быть, со временем и Ренэф? Близкие нужны были Владыке, чтобы не потерять свою личность, себя земного, не раствориться окончательно в энергии божественного Ваэссира. Несколько месяцев назад Секенэф ступил на эту грань. Он сам мог и не помнить, но его брат, всю жизнь боровшийся за каждую крупицу его личности, не забыл.

– Я тоже рад видеть тебя, – улыбнулся дипломат, подчеркнув последнее слово. – Я принёс списки. Амахисат присоединится к нам?

– Нет. Сегодняшние собрания утомили всех нас. Она не в настроении воевать, – Секенэф чуть улыбнулся. – Давай поедим. Золотая кровь золотой кровью, а тела-то наши пока ещё не на столе бальзамировщиков.

Они приступили к ароматной запечённой в глине и травах рыбе, с которой заботливые слуги уже соскребли корочку. В ходе трапезы Император ознакомился со списком и одобрил практически всех, заменив лишь пару имён. Хатепер не возражал – он и сам рассматривал те кандидатуры.

– Ты, кажется, сказал «воевать»? – осторожно уточнил Хатепер после, подливая им обоим лёгкого вина из белого винограда, которым славился столичный храм Золотой.

– Да, – Секенэф устало кивнул. – Во-первых, ей чрезвычайно не нравится идея рисковать твоей жизнью в землях эльфов, и я её прекрасно понимаю. Во-вторых, она разъярена покушением на Ренэфа и не устаёт повторять мне, что наше послание Данваэннону должно быть составлено в форме, близкой к ультиматуму, а не к миролюбивому обмену дарами и любезностями. Но мы не в том положении, чтобы выдвигать ультиматумы сейчас. У нас не собрано достаточно доказательств.

– Догадываюсь, что Амахисат ответила тебе на это…

– «А что ты хотел в виде доказательства – мёртвое тело нашего сына? Достаточно того, что мы до сих пор не можем найти останки наследника трона. Или этому у нас тоже нет доказательств?»

Точно воспроизведённая и словами, и интонацией фраза зависла между ними, и воздух будто бы стал тяжелее. Хатепер покачал головой и тактично промолчал, предпочтя вместо ответа отпить ещё вина. К теме осквернённых останков Хэфера следовало подходить чрезвычайно осторожно.

Был один инструмент, который они пока не использовали – связь, возникшая между Павахом и Хэфером благодаря Проклятию Ваэссира. Хатепер много думал о том, как предложить это брату, и возможно ли вообще то, что он хотел осуществить, но никто не мог предсказать, чем всё обернётся. В любом случае, сейчас разговор был о другом царевиче, и проблемы были ничуть не менее актуальными.

– Мы все понимаем, что к теме нужно подойти деликатно. Я согласен с тобой. Но мы должны защитить Ренэфа так же, как защитили Анирет, – произнёс Хатепер. – Ссылка в один из дальних гарнизонов кажется мне разумным решением.

– Да, и я уже решил, кого приставлю наблюдать за ним. Разумеется, и Амахисат позаботится о должной охране. Но этого недостаточно… – Секенэф посмотрел на Хатепера долгим взглядом. – Боюсь, мне придётся просить тебя сделать ещё больше для защиты нашей семьи. У меня нет выбора, пусть это и тяжело. Как и я сам, ты уже принёс немало жертв Таур-Дуат.

– Я сделаю всё, что потребуется, – заверил дипломат, хотя сердце у него было не на месте. – Скажи прямо, брат.

– Подожди здесь.

Император поднялся и удалился в свою спальню. Хатепер посмотрел ему вслед, потом перевёл взгляд на еду и отодвинул остатки рыбы. Кусок в горло после таких разговоров всё равно уже не лез. Подумав, он немного расчистил стол, оставив только вино и кубки, и сел обратно в своё кресло.

Секенэф вернулся, сел напротив Хатепера и выложил на стол между ними маленький свёрток из сине-золотой ткани. Немного было вещей на свете, что могли вывести дипломата из равновесия, но это… Император выжидающе смотрел на него, но старший царевич не мог заставить себя прикоснуться, потому что уже знал, что было в свёртке.

– Это было создано по моей мерке, а значит, и по твоей, – тихо проговорил Секенэф и, не дождавшись, развернул сам.

Хатепер замер, точно перед ним лежала ядовитая змея, готовая вот-вот броситься на него.

На полотне между ними лежало золотое украшение – кончик рога, идеально отлитый по определённой форме.

– Хатепер Эмхет, я прошу тебя вернуться в прямую ветвь рода.

Конец второй книги