Текст книги "Берег Живых. Буря на горизонте"

«…Каждый твой шаг имеет значение, каждое твоё слово – вес. Нравится тебе или нет, но чем выше ты поднимаешься, тем меньше имеешь права на ошибку…»

Голос Нэбвена прозвучал в его сознании так отчётливо, что он вздрогнул.

«…Ты знаешь, что, будучи наследником, должен печься не только и не столько о своих победах, но о будущем своей земли…»

Он подвёл своих воинов, подвёл свой народ, подвёл отца. Он перечеркнул свою победу и навлёк на себя позор. Ничего уже нельзя было изменить – ни отступить от принятого в тот день сгоряча решения, ни вернуть с Западного Берега солдат, сложивших головы за его гордыню и глупость. Раз за разом он повторял про себя имена тех, кто служил под его началом, поминал в молитвах. После боя тела солдат удалось собрать и передать жрецам для погребения – хотя бы эту часть своего долга Ренэф исполнил. Он будет помнить и замолвит за них слово перед Богами.

Царевич уже знал, что сделает дальше… но сейчас он должен был принять верное решение.

– Прости меня, друг, – в который уже раз прошептал Ренэф, опускаясь на колени перед ложем, и осторожно коснулся обжигающе горячей руки Нэбвена. – Боги, мне так жаль… Ты был прав, тысячу раз прав! Я за всё отвечу, клянусь… только вернись к нам… Как же я без тебя, военачальник…

Дыхание Нэбвена было хриплым и едва слышным. Иногда в эти дни царевич слышал, как старший рэмеи шептал что-то в горячечном бреду – то предостерегал Ренэфа, то звал кого-то из своей семьи. В последнее время он уже ничего не говорил, отдаляясь всё больше от Берега Живых. Тэшен объяснил, что, если бы не Сила Ренэфа, Нэбвен вообще не пережил бы ту ночь, не говоря уже о последующих. Но этого было недостаточно, чтобы всё исправить…

– Я даже не знаю, чего бы ты хотел сам – уйти с достоинством? Вернуться к семье?.. Ох, Нэбвен…

Утерев кулаком злые слёзы, Ренэф приподнял покрывало, чтобы посмотреть на обработанные раны военачальника, и сглотнул. Несмотря на усилия целителей, воспалённая плоть на ноге гнила, распространяя тошнотворный сладковатый запах, пробивавшийся даже сквозь ароматы лекарских бальзамов. Кости, раздробленные и вдобавок сместившиеся во время долгого перехода, оказалось невозможно собрать. А были ведь и другие раны… Враги не пощадили военачальника, красноречиво указав царевичу, что он зашёл слишком далеко, опьянённый своей победой.

Ренэфу казалось, что всё ему подвластно… Как же сильно он ошибался!.. Но платить за это пришлось не ему, а другим, и в том была величайшая несправедливость. Принять заслуженное наказание было не страшно. Страшно было понимать, что уже ничего не можешь исправить, оказаться лицом к лицу с осознанием собственной никчёмности, от которого тщетно пытался бежать всю сознательную жизнь. Как он посмотрит в глаза Императору, Ренэф просто не знал. Он мечтал вернуться с победой, мечтал, что отец будет гордиться им, а в итоге лишь доказал всем – и себе самому! – что действительно никогда не сумеет сравниться с Хэфером. Мать, конечно, не покажет своего разочарования, но это не значит, что не будет испытывать его. Дядя… о, лучше не думать о том, что скажет дипломат, когда узнает, как царевич Эмхет поступил с послом, и что из этого вышло… Но пока Ренэф не мог найти в себе сил даже на то, чтобы посмотреть в глаза оставшимся имперским солдатам – и своим, и тем, что служили под началом Нэбвена.

Царевич тряхнул головой, пытаясь отбросить терзавшие его мысли. С той ночи жизнь стала похожа на кошмар, от которого он всё никак не мог очнуться, противостоять которому он был бессилен. Но сейчас важно было помочь Нэбвену, и всё остальное отступало на второй план.

Рядом с ложем Нэбвена стояла чаша с водой. Привычным движением Ренэф ополоснул чистую тряпицу и отёр осунувшееся, покрытое испариной лицо военачальника.

– Ты хотел вернуться к семье, – мягко проговорил царевич. – Пусть будет так…

Не зная, придётся ли ему пожалеть ещё и об этом решении, Ренэф кликнул Тэшена.

Глава 16

Никес намеревался действовать в согласии с приказами старших рэмейских командиров, но сейчас это привело его к несколько щекотливой ситуации. Воистину, Боги любили иронию! Военачальник Нэбвен был при смерти и не мог отменить приказ, согласно которому имперские наёмники, присланные Владыкой для защиты города, должны подчиняться командиру стражи. Когда Никес попробовал обсудить это с командиром самих наёмников, тот лаконично пояснил, что Император – да будет он вечно жив, здоров и благополучен – направил их для защиты города и поддержания здесь новой власти, а кому рапортовать, градоправителю или командиру стражи, им безразлично. За неимением градоправителя рапортовали командиру стражи, тем более что военачальник Нэбвен счёл его достойным. Когда же Никес обсудил ситуацию со Стотидом, осведомитель намекнул, что эти конкретные наёмники – не его, Стотида, забота. Пришлось смириться.

Сын Солнца велел Никесу поддерживать того, о чьём назначении ещё не было официально объявлено: старосту Сафара. Притом выделить Сафару и его семье, опять-таки по приказу царевича, было велено имение в акрополе… которое прежде принадлежало семье Клийи, раз уж Никес и сама Клийя владеть этим домом отказались. Никес помнил, как от души посмеялась супруга такому совпадению. После она рассказывала, как те, кого она больше не считала своими родителями, приходили к ней с просьбой замолвить за них словечко, а она посоветовала им покинуть город. Никес оставил решение за женой, целиком понимая и горечь её, и ненависть, и молчаливо принятое решение поддержал. Мстить этим людям за то, что продали Клийю Ликиру, он не стал – исключительно из уважения к Клийе, всё же род есть род – но проследил, чтобы Леддну они действительно покинули. Здесь и без их недовольства хватало смутных настроений. Так вельможная пара и не узнала, кому в итоге отошли их «несправедливо отобранные» владения.

Военачальнику и царевичу в данный момент было не до назначения градоправителя, и в итоге Никес оказался в Леддне главным, к неудовольствию одних и к восторгу прочих. Хорошо хоть рэмейские солдаты подчинялись своим командирам отрядов! Остальные же, не в силах добиться аудиенции Сына Солнца, тянулись к нему и Клийе. Его прекрасная супруга, да хранят её Боги, гораздо лучше, чем он сам, разбиралась в делах городского совета и взяла эти проблемы на себя. Никес, сын Тодиса, был стражником, воином. Политические премудрости давались ему нелегко, но Клийя следила, чтобы он не терял лицо перед горожанами, и подробно разъясняла ему все те вопросы, в которых он разбирался недостаточно. К подсчётам городской казны она привлекла рэмейских писцов, сопровождавших имперское войско, – с ними-то спорить никто не решался. По вопросам снабжения она общалась с леддненскими купцами, недвусмысленно намекнув, что те, кто поддерживает новую власть, будут иметь и больше выгоды при заключении торговых соглашений, когда город станет гарнизоном и откроются новые торговые пути в Империю. В общем, его Клийя проявила такие управленческие таланты, что оставалось только диву даваться, хотя Никес и прежде в ней не сомневался.

Но вот в Леддну наконец прибыл будущий градоправитель. Сафар Никесу понравился – деловитый мужчина в летах, толковый, немного робкий, но оно и понятно: сельский житель, он не знал, как себя вести в городе, а кроме того, не был пока в курсе, какими он нынче располагал полномочиями. Ещё больше ему понравилась жена Сафара, госпожа Алия, – женщина, которую слушались и уважали даже рэмейские солдаты. Супруги явно жили в уважении друг к другу и в согласии и решать большинство вопросов привыкли сообща.

Клийя как-то сразу нашла с женой бывшего старосты общий язык – как и предсказывали царевич и почтенный Нэбвен – и сейчас показывала ей дом. О, надо было видеть, как супруги восхитились и изумились этому дому! Всё никак не могли поверить, что Сын Солнца не ошибся и направил их именно сюда. Алия то восклицала, что столько комнат ей и за месяц не прибрать, то щебетала, до чего же восхитительный здесь разбит сад. О том, что им положены слуги, Никес пока говорить не стал – впечатлений супругам пока и без того хватило с избытком.

Пока женщины обходили дом и указывали Прациту и выделенным Никесом стражникам, куда перенести вещи, а где следует оставить подарки для царевича и военачальника, Никес и Сафар вышли в сад. Счастливо и немного недоверчиво вздыхая, бывший староста осматривал маленькую оливковую рощу и плодовые деревья. Командир стражи с разговором не спешил – дал новому хозяину дома время осмотреться и ждал вопросов.

– Никогда не думал, что доведётся жить в акрополе… – тихо проговорил Сафар, наконец. – Не представляю, как оно будет. Может, попроще как-то что… Но дом-то хороший, и Алия так рада.

– Нельзя попроще, – Никес чуть улыбнулся и, когда староста бросил на него подозрительный взгляд, кивнул. – Да, я знаю о приказе.

– Ох… – Сафар растерянно развёл руками.

– Сын Солнца хотел, чтобы я помогал вам и поддерживал. Стража Леддны на твоей стороне, – тихо сказан воин, легонько стукнув кулаком по нагруднику.

– Спасибо, Никес, сын Тодиса, – искренне сказал староста, сжав его плечо совсем по-свойски. – Боязно мне ко всему этому приступать, чего уж там. Но вместе уж как-нибудь справимся, да? – он с надеждой посмотрел на командира.

– Несомненно. А пока о том не объявлено… мы этого тоже не обсуждаем.

– Славно! А когда сиятельный царевич меня видеть изволит, он не говорил, нет? И с почтенным Нэбвеном бы словечком перемолвиться. Алия ему там лично гостинцев собрала, всё как он любит.

Никес вздохнул, не зная, как подступиться к этой теме, чтобы не вызвать у явно взнервлённого Сафара приступа паники.

– Не принимает пока никого сиятельный царевич, – негромко проговорил он, глядя куда-то в сад, где беззаботно щебетали птицы, а яркий свет, пробивающийся сквозь листву плодовых деревьев и серебристых олив, совсем не вязался с мрачными вестями последних дней. – И военачальник тоже не принимает. Нездоровится ему…

– Ох, Боги, как же так? – расстроился Сафар. – А помочь чем-то мы можем? Что случилось – болезнь какую подхватил? А целители рогатые что говорят?

– На нас напали, – коротко пояснил Никес. – Жизнь военачальника всё ещё под угрозой. О большем, прости, не могу рассказать.

Староста понятливо закивал, встревоженный и опечаленный.

– Когда можно будет… расскажешь ведь? – осторожно уточнил он.

– Не изволь сомневаться, – воин ободряюще улыбнулся ему, искренне надеясь, что и сам скоро всё узнает. – А когда отдохнёте с дороги, могу рассказать, что тут у нас да как.

– Вот спасибо тебе! Мы-то далековато от Леддны жили, разве что на ярмарках тут бывать доводилось. В акрополь-то я и вовсе не хаживал! Красиво тут… Только дворец… ну, остатки дворца и… рожа эта… пугают немного.

– А «рожа» нынче почти что символ нашего города.

– Боги мои! Шутишь?!

– Не совсем, – усмехнулся Никес. – Бой тут у нас был почти как в древних сказаниях.

– А и бесы с ним, с отдыхом – расскажи, командир! Погоди, только жену кликну – и расскажи уж, будь добр!

Сафар поспешил в дом, что-то крича Алии. Потом уже из дома раздался приглушённый голос Працита, который тоже хотел послушать про бой.

Никес вскинул голову, оглядывая большой крепкий дом со светлыми стенами и открытой летней крышей, пригодной для того, чтобы спать там тёплыми ночами. С балкона, откинув светлые полотняные занавеси, выглянула Клийя и с улыбкой помахала ему рукой, и он улыбнулся в ответ.

Алия позвала всех трапезничать. Проходя в дом, ещё недавно принадлежавший его врагам, Никес подумал о том, как простые хорошие люди делали жизнь других приятнее и легче даже в тяжёлые времена.

⁂

Когда он переступил границу портала, ему не дали долго оглядываться, мгновенно подхватили под руки и повели куда-то. Перкау едва успел окинуть взглядом помещение и удивился, что столичное портальное святилище почти ничем не отличалось от такого же в Кассаре. Ему, как, наверное, каждому провинциальному жрецу, почему-то казалось, что в Апет-Сут, сердце Таур-Дуат, всё должно быть ярче, масштабнее: он был немало наслышан о богатстве местных храмов, о щедрых жертвах, приносимых Богам императорской семьёй. В следующий миг Перкау внутренне усмехнулся – ну не золотом же должны быть устланы здешние полы. С путешественников, конечно, станется рассказывать всякое, но рассказчикам свойственно приукрашивать.

Мягкое золотистое свечение потайных лампад озаряло стремящиеся ввысь испещрённые иероглифами колонны, углубляло мистические тени коридоров. Краски на рельефах были яркими, насыщенными – не в пример тем, которыми приходилось довольствоваться общине Перкау. Наполненные дыханием Божества и Силой творимых в храме ритуалов, изображения казались живыми. Но эта жизнь не пугала Перкау, как когда-то – бальзамировщик отчетливо помнил это – она испугала пришедшего в его храм Паваха из рода Мерха. Он был дома в каждом из Мест Силы Стража Порога. Встреча с Сааром помогла ему воспрянуть духом, подарила надежду на то, что истина раскроется и гармония будет восстановлена, что Закон восторжествует над страшными наветами. Случится это при жизни Перкау или после, наверное, уже не столь важно.

Молчаливые стражи вели его по полупустым коридорам. Впереди шёл тот же столичный жрец, который сопровождал Перкау в Кассаре. Изредка им встречался кто-то из бальзамировщиков и послушников, но никто не выражал удивления или враждебности, словно и не происходило ничего особенного, словно не вели сейчас по храму опасного преступника, отступника, что был призван на суд самим Владыкой. Надежда вспыхнула было в сердце Перкау – а что если Император уже знал правду? Что если нет уже смысла охранять тайну? Вспыхнула и угасла… Хэфер и Тэра не могли добраться до столицы так быстро. Точнее, могли бы, если б воспользовались порталом в Кассаре, но не стали рисковать. Саар сказал бы ему. Добраться же до другого портала у царевича и жрицы просто не было времени. Волнение снова сжало сердце бальзамировщика – не за себя, за них.

У одной из дверей сопровождавший его жрец остановился и обменялся несколькими фразами с двумя посвящёнными воинами, охранявшими вход.

– Он уже ждёт, – кивнул один из стражей, коротко посмотрев на Перкау. При этом взгляд его был совершенно безучастным.

Учитывая все обстоятельства, это даже немного успокаивало.

Дверь перед ними открылась, и бальзамировщика ввели в небольшую тускло освещённую приёмную. За добротным, лишённым богатых инкрустаций и искусной резьбы столом сидел старец, иссушенный временем настолько, словно уже сам превратился в мумию. Рога на гладко выбритой голове потрескались, а кожу цвета тёмной бронзы испещряли глубокие морщины. Его глаза были полуприкрыты – он как будто дремал, подперев щёку тонкой рукой с длинными, почти чёрными, как у священного пса, когтями. Широкий золотой браслет болтался на хрупком запястье, точно не по размеру выкованный наруч. Поверх тёмных одежд на груди его висела тяжёлая пектораль с изображением Ануи, украшенная самоцветами и драгоценной эмалью, как и прорезное ожерелье со сценами из легенд, к которому она крепилась. Такой чудесной пекторали не было больше ни у кого из Верховных Жрецов других храмов Стража Порога.

Но даже не пектораль, символизировавшая высшую ступень служения Ануи и власть над всеми бальзамировщиками Таур-Дуат, обозначала эту самую власть. От старца исходило столько Силы, до боли знакомой Перкау! Само его присутствие повергало в священный трепет, как присутствие Божества в одухотворённой храмовой статуе. Этот жрец давно уже не существовал на Берегу Живых так, как большинству было привычно. Его тело одряхлело, но дух его знал тайны неведомого, прозревал сквозь покровы привычного. Смерть и вечность были его друзьями и соратниками. Дыхание древних гробниц было его дыханием. Руки его пропустили сквозь себя память сотен жизней, и каждая оставила свой след. Таков был Минкерру, Первый из бальзамировщиков, занимавший этот пост ещё при Императоре Меренресе и царице Захире.

Перкау почтительно опустился на одно колено, не дожидаясь, пока его заставят стражи. Этой власти и этой мудрости он спокойно вверял себя. Он помнил о воле Ануи – защищать тайну от всех, – помнил, что враг Хэфера таится где-то близко. Но так сложно было поверить, что Верховный Жрец его культа тоже мог оказаться врагом.

– Мудрейший Минкерру, Верховный Жрец Стража Порога, прозревающий мудрость Его во всех уголках Империи, я передаю пленника в твою власть, – с величайшим почтением проговорил жрец, сопровождавший Перкау, и глубоко поклонился.

– Отчего наш брат до сих пор в цепях? – прошелестел голос Верховного Жреца, едва слышный, как шорох свитков.

Простой вопрос возымел силу приказа – стражи мгновенно освободили бальзамировщика и почтительно поклонились Минкерру.

– Мудрейший, смею напомнить… – прозвучал другой голос – мягкий, хрипловатый.

Перкау увидел, как из теней за правым плечом Верховного Жреца выступил другой жрец высокой ступени посвящения. Он что-то начал шептать старцу.

Из темноты слева от Первого из бальзамировщиков Таур-Дуат вышла строгая красивая женщина и остановилась за другим его плечом. Она взирала на пленника без страха и осуждения, но и без доброжелательности. Сила этих двоих – тех, кто стоял позади Первого, – была велика, очень велика, но меркла рядом с дыханием древности, исходившим от Минкерру.

При взгляде на женщину – на амулеты, обозначавшие её высокое положение, на ритуальную причёску, в которую были собраны её блестящие волосы, – сердце Перкау защемило. На её месте могла быть Тэра, если бы Богам было угодно. Будь его удивительная девочка рэмеи, он бы давно направил прошение Саару, а может даже столичным жрецам, чтобы те приняли её в обучение. Как много получил бы культ Ануи, если бы Тэра могла служить Ему открыто! Только бы удалось всё теперь… только бы успел Хэфер провести посвящение… и только бы Тэра пережила ритуал…

Меж тем Минкерру, внимательно выслушав своего помощника, кивнул, а потом тихо проговорил:

– Оставьте нас. Я хочу потолковать с нашим братом наедине.

– Мудрейший, этот рэмеи непредсказуем и опасен.

Если всё это время глаза Верховного Жреца были полуприкрыты, то теперь он открыл их – бездонные агатово-чёрные колодцы, взгляд которых был по-молодому острым, цепким. На его тонких бескровных губах заиграла ироничная улыбка.

– Таа, ты полагаешь, мне недостанет сил справиться с одним талантливым жрецом нашего Бога? Ты сомневаешься во мне?

– Нет, Верховный Жрец, как я могу, – сдержанно проговорил тот, кого звали Таа, и почтительно поклонился.

При этом он метнул такой взгляд на Перкау, что тот едва не пошатнулся. Жрица была сдержаннее. Она лишь погладила Верховного Жреца по плечу и что-то тихо сказала ему, а потом направилась к двери. Таа, помедлив, последовал за ней. Стражи и жрец-сопровождающий и вовсе не колебались – они направились к выходу по первому же слову Минкерру. Для всех в храме его воля была законом едва ли не более строгим, чем воля самого Владыки.

Когда дверь закрылась, приёмная погрузилась в тишину. Перкау терпеливо ожидал, склонив голову и не двигаясь.

– Возьми одно из кресел у стены и садись ближе, – велел шелестящий голос. – Глаза мои уже давно видят Западный Берег лучше, чем Восточный, а ты пока ещё здесь.

Бальзамировщик поднялся и, коротко оглядевшись, заприметил невысокие кресла для посетителей. Придвинув одно из них к столу, он неуверенно сел напротив Верховного Жреца.

Минкерру прищурился, вглядываясь в его лицо… и прозревая намного глубже.

– Много о тебе говорят нынче, – произнёс он, – но я хочу услышать твою правду от тебя.

– Не всё я смогу объяснить, Верховный Жрец, – признался Перкау, глядя в проницательные агатовые глаза.

– Неисповедимы пути Стража Порога, – усмехнулся Минкерру и протянул собеседнику узкую ладонь.

Помедлив, Перкау взял его за руку. Наощупь она оказалась сухой и прохладной, как у пробывшего положенный срок в натроне мёртвого. Но та же Сила, которой дышало пространство вокруг Верховного Жреца, текла в его жилах вместе с кровью. Сейчас бальзамировщик ощущал это особенно остро и полно, и чувство это зачаровывало разум. Он словно смотрел в глаза кобры-змеедемона, защитницы Владык, и уже не знал, что сумеет скрыть и есть ли теперь смысл в сохранении тайн…

– Когда-то я знал всех Верховных Жрецов и Жриц моих храмов по имени и в лицо, – Минкерру чуть улыбнулся. – Много, много времени прошло… Прекрасную упрямую Лират я помню. Ты, стало быть, выбрал остаться с нею.

– Мудрая Лират обучала меня, – Перкау почтительно кивнул, с теплом вспомнив их последний разговор, её поддержку.

– А после передала тебе титул. Формальность. Северный храм пал в войну. Фактически его не существует.

– Это так, – с усилием согласился бальзамировщик. – Наша община невелика и существовала только благодаря Лират. Формально мы относимся к вотчине Кассара. Формально я даже не являюсь Верховным Жрецом – этот титул принадлежал Лират и оставался за ней из уважения к её заслугам, а не потому, что знаменовал какую-либо власть.

– Являешься, будучи главой общины, – качнул головой Минкерру. – Ты сильный. Саар из Кассара, должно быть, хотел видеть тебя среди своих. Почему ты не ушёл со всеми?

– Почти со всеми, – поправил Перкау. – Мы не могли оставить Верховную Жрицу… и наш некрополь.

Лицо Минкерру озарила тёплая улыбка – озарила и тотчас угасла.

– Однако впоследствии это перестало быть единственной причиной. Ты сознательно выбрал жизнь в стороне от других служителей нашего культа. Почему?

Скрывать смысла не было – это о нём уже знали и так. Минкерру наверняка успели доложить.

– Я прошёл посвящение в песках Каэмит.

– И, что примечательно, сохранил и жизнь свою, и разум. И даже противоречия в себе примирить сумел. Кто готовил тебя?

– Я не могу сказать. Это – не моя тайна.

Минкерру тихо рассмеялся.

– Если догадка моя верна, наставница твоя не обиделась бы за разглашение тайны, поскольку была весьма тщеславна. А о других её учениках тебе известно?

– Нет, мудрейший, – Перкау покачал головой, даже не удивившись, что о Серкат Верховный Жрец тоже знал.

– Тех, кто охраняет знание Отца Войны, немного, но они есть. Начиная с тех же Таэху… – неопределённо заметил Минкерру. – Но культ официально запрещён. Это тайное знание, почти утерянное, не предаётся огласке. Во многих храмах тебя бы не допустили к служению.

Перкау это знал, но, глядя в лицо своего собеседника, не мог понять, как тот на самом деле относился к этой части его истории. С осуждением? С принятием? Верховный Жрец замолчал, прикрыв глаза, и надолго ушёл в себя. Перкау оставалось только ждать. Рука в сухих пальцах Первого из бальзамировщиков начинала потихоньку неметь, но он не смел шелохнуться.

– Я вижу, что Он передаёт Свою волю через тебя, – мягко сказал вдруг Минкерру, не открывая глаз. – Его привкус в тебе силён, очень силён. Почти полностью затмевает привкус Его врага. Многим будет и вовсе не под силу разглядеть… разве что… – он распахнул глаза. – Разве что увидят знаки Владыки Каэмит на твоём теле.

Свободной рукой он начертал что-то в воздухе между ними – ровно на том же уровне и в том же порядке, в каком на спине Перкау шли фигурные шрамы.

– Стало быть, причина произошедшего не в том, что ты отринул наше знание в угоду запретным таинствам, Верховный Жрец северного храма, – задумчиво молвил Минкерру, опуская руку, а из второй не выпуская ладонь бальзамировщика.

Его когти начали вырисовывать что-то на столе, но Перкау не разглядел, что именно, поскольку старался не отводить взгляда от его лица.

– Теперь расскажи мне о девушке. Твоей ученице.

Перкау ожидал этого вопроса, но всё же невольно вздрогнул и облизнул пересохшие губы.

– Что… что бы ты хотел знать, мудрейший?

– Всё, – чуть слышно ответил Минкерру.

В следующий миг его пальцы хищно сжались вокруг руки Перкау – с необычайной силой, причиняя боль. Голос, который услышал бальзамировщик, стучал в висках вместе с кровью, гудел в его голове, перекатываясь многоголосым эхом, ввинчиваясь в глубины сознания. Ему показалось, что сам череп его был вскрыт, и весь он оказался перед Верховным Жрецом как на ладони – все его чаяния, все его страхи… все тайны.

– Ты нарушил Закон, обрёк её на мучительное умирание. Передал ей Знания, которых у неё не должно было быть. Ты научил её, как поднять наследника трона из мёртвых! Теперь отвечай передо мной, Перкау, жрец Стража Порога. Ты считаешь себя выше Богов?

Мир вокруг него пошатнулся, а потом так же неожиданно всё затихло. Минкерру выпустил его руку, прерывая связь, опустил подбородок на сцепленные пальцы и приготовился слушать.

Перкау ощутимо трясло. Мысли путались. Не сразу, но он сумел совладать с собой.

– Такова была воля Ануи… – выдохнул бальзамировщик. – Он выбрал Тэру для Себя…

Минкерру не ответил, только чуть прищурился. Он всё знал. Перкау был не в силах и дальше скрывать правду о Тэре – мог лишь показать эту правду так, чтобы её уже нельзя было исказить.

Бальзамировщик повёл рассказ, сбивчиво, путанно – о том, как нашёл Тэру, как воспитывал, как увидел первые знаки её невероятных жреческих талантов. Картины их общего прошлого оживали перед его внутренним взором по воле Верховного Жреца. Он думал, что уже сумел принять и смириться, что уже перестал оплакивать и страшиться, но Минкерру желал узнать всё, вскрывая самое сокровенное и мучительное. Слёзы выступили сами собой, не принося облегчения. Сердце сжималось от болезненной нежности и страха за неё. Даже если Хэфер успеет, даже если ритуал пройдёт благополучно… что ждало Тэру в культе Ануи после всего произошедшего? Что решит Верховный Жрец?

Перкау прервал свой рассказ, ещё не дойдя до момента, как они нашли наследника. Резко встав с кресла, он опустился на колени перед Верховным Жрецом.

– Пощади её, мудрейший, умоляю тебя. Я не знаю служителя Стража Порога истовее, искреннее, чем она. Лишь на мне, как на её учителе, лежит вся вина и ответственность.

– Сядь обратно, – мягко велел Минкерру.

Бальзамировщику осталось только подчиниться.

– Я вижу, как сильно ты любишь её, вижу, что ты искренне веришь в свои слова… – добавил Верховный Жрец и печально покачал головой. – Тем больше шанс ошибиться. Принять желаемое за действительное.

Перкау задохнулся от возмущения.

– Она не…

– Тихо, – Минкерру поднял палец, прерывая его. – Послушай. Первыми осквернителями гробниц были служители Ануи, как ни прискорбно это признавать. Эта ветвь колдовского, с позволения сказать, искусства имеет корни именно в нашем Знании. Просто однажды кто-то из нас решил пойти дальше, посмотреть, что будет. Скорее всего, даже не со зла, а просто от пытливости смертного ума, той, что роднит нас с людьми в полной мере. Ответь мне, Перкау, Верховный Жрец северного храма: хотя бы однажды доводилось ли тебе видеть мертвеца, задержавшегося на Берегу Живых?

Бальзамировщик начинал понимать, куда клонит Верховный Жрец, и всё внутри него похолодело. Горло сжалось, с усилием выталкивая слова.

– Нет, не доводилось.

Минкерру спокойно кивнул.

– Я так и думал. Стало быть, и своей ученице ты не сумел бы в точности объяснить, что это такое.

Перкау покачал головой, чувствуя себя как в одурманивающем видении, в котором разные слои восприятия накладываются друг на друга в самых причудливых формах.

– Нет, так ошибиться мы не могли, – выдохнул он. – Не могли!

Верховный Жрец не стал спорить с ним. Говорил он по-прежнему спокойно:

– Почему ты скрыл и не доложил нам? Почему не доложил Владыке? Когда старший военачальник Нэбвен из вельможного рода Меннту прибыл в ваш храм, вы показали ему всё… кроме останков наследника.

Инстинктивно рука Перкау потянулась к груди, чтобы дотронуться до пекторали с изображением Ануи, такой привычной. Ему нужно было чувство уверенности, поддержки Божества… Но пекторали на месте не оказалось. Запоздало он вспомнил, что ритуальных украшений его лишили ещё во время допроса в храме. Что хотел от него Страж Порога теперь? Смел ли он открыть правду сейчас, когда покров тайны более не защищал Хэфера? Где скрывался враг, от которого предостерегал всех их псоглавый Бог?

– Клянусь Богами: в содеянном мною не было злого умысла, не было желания навредить роду Эмхет, – тихо ответил он. – Всё, что я сделал в храме тогда, я сделал согласно воле Ануи.

– Или согласно твоему пониманию Его воли, – мягко добавил Минкерру. – Так бывает.

– Нет, – твёрдо сказал Перкау. – Я знаю, что́ видел. Угроза была слишком велика. Страж Порога повелел сохранить найденное в тайне от всех. Мы должны были защитить наследника теми немногими силами, что у нас имелись. Боги, да никто из нас тогда даже не был уверен, что мы сумеем помочь ему!.. Что сможем восстановить его смертную форму… то, что от неё осталось. Мудрейший, ты не видел, что с ним было после нападения!

– Так расскажи мне.

Перкау колебался. Оправданий во лжи Императору не было и быть не могло – по воле Богов или нет, но они скрыли правду. Смел ли он рассказать теперь? Чего желал Ануи?

– Найдя останки царевича, мы должны были передать их посланникам Владыки, – начал бальзамировщик. – Но что если посланник оказался бы ложным? Что если первым за наследником прибыл бы… предатель? Мы не могли знать… Страж Порога предупредил нас о близкой опасности, но имя и лик этой опасности нам были неведомы. К тому же… Когда мы нашли его, он всё ещё был жив… Священные псы привели нас к месту нападения. Наш Бог явил свою волю.

Тщательно подбирая слова, в мельчайших деталях и подробностях Перкау рассказал Верховному Жрецу – как бальзамировщик бальзамировщику – о восстановлении смертной формы Хэфера. Не раз ему казалось, что во взгляде Минкерру сквозило изумление. В ходе дальнейшего рассказа о постепенном выздоровлении царевича Верховный Жрец даже изволил задавать вопросы.

– На какой, говоришь, день он сумел подняться? И что же, тело полностью вернуло подвижность? А речь? И что с восприятием окружающей действительности?

Перкау отвечал не менее подробно. Разумеется, он не стал ничего говорить о чувствах, возникших между Хэфером и Тэрой, и о своих Хэферу предсказаниях, сосредоточившись только на процессе восстановления.

– То, о чём ты говоришь, просто невероятно… – восхищённо покачал головой Минкерру и вздохнул. – И совершенно невозможно.

– Но это правда! – воскликнул Перкау. – Клянусь моим посвящением, это правда!

– Для тебя – правда. Ты искренне веришь в это. Но твой рассказ сам по себе лишь подтверждает мои опасения… – Минкерру грустно улыбнулся. – Если всё обстоит так, как ты рассказал мне… нить жизни царевича прервалась даже прежде, чем вы доставили его в храм. Ты говоришь, что вы вернули его, и это тоже, скорее всего, правда… Вот только каким?