Текст книги "Берег Живых. Буря на горизонте"

– Это происходит не сразу. Баланс энергий связан не только с самим Владыкой. Все мы помогаем ему по мере сил. И ни одна беда не постигает народ без глубинных на то причин, ведь то, что творится на земле, лишь отражает то, что происходит на более тонких планах бытия. Так тело лишь позже, иной раз не в этой даже жизни, отражает недуги, которыми поражён дух. Бывали времена, когда наша Таур-Дуат была… тяжело больна, – Хатепер вздохнул. – Мы можем теперь лишь гадать о совокупности причин, но всегда так или иначе это было связано с нарушением Закона… Но ты, кажется, думаешь не о том, Анирет, – он усмехнулся и подтолкнул её локтем. – Ты вообще слушаешь меня?

– Разумеется, дядя, – кивнула девушка, задумчиво теребя золотой с инкрустациями из бирюзы и лазурита браслет. – Я даже могу перечислить тебе годы правления Владык, в которые нас постигали беды, и, если постараюсь, то вспомню скудные разливы за последние пару веков… Но всё же эта тема для меня… не самая простая.

– Ты боишься, что не сможешь вызвать разлив, – понимающе кивнул старший рэмеи, понизив голос, чтобы их никто ненароком не услышал.

Анирет вздохнула, медля с ответом, не зная, как облечь в слова сразу все свои страхи.

– Да, очень боюсь, – призналась она наконец, тоже понизив голос. – Владыка на троне по сути заключает своего рода брачный союз с самой землёй. Он – её возлюбленный защитник и хранитель. Это я могу понять, как и всякий Эмхет. Боги! Даже эльфы могут это понять, с каким бы пренебрежением некоторые из них ни относились к нашим традициям! В конце концов, их ритуалы плодородия по Колесу Года имеют много общего с нашим ритуалом разлива. Но как… как Хатши, да хранит её Страж Порога, удалось стать Таур-Дуат заботливым супругом? – спросила она, с отчаянием посмотрев на Хатепера.

«Как это удастся мне?!» – безмолвно вопрошал её разум.

Во взгляде старшего рэмеи отразились сочувствие и глубокое понимание. В тот миг Анирет особенно отчётливо осознала, что он никогда не хотел этой роли для себя, не хотел этого долга, не хотел этой растворяющей личность Силы и всепоглощающего служения, которые накладывало на Императора бремя Двойного Венца. Молчание затягивалось, но уже очень многое было сказано без слов. Потом Хатепер протянул ей раскрытую ладонь, и царевна без колебаний вложила в неё свою руку.

– Вы ещё не раз поговорите об этом с твоим отцом. Он покажет тебе лучше, чем могу я… и всё же…

Она почувствовала ток энергии, усилившийся, как только пальцы старшего рэмеи сомкнулись вокруг её кисти, – тёплой энергии, родной и защищающей. Через мгновение поток стал интенсивнее, как будто их кровь слилась вдруг в единую систему. Подобно тому, как Анирет чувствовала себя в ходе некоторых ритуалов, она ощутила себя собой и не собой одновременно, просто теперь это другое присутствие было не божественным, а вполне личностным. Могучий поток чужой Силы завораживал и захлёстывал, и вместе с ним пришёл целый сонм иных чувств, вспышек мыслей, иное преломление взгляда, которое она не смогла бы описать. Самое близкое, с чем она могла сопоставить это, – совместный любовный ритуал, когда границы между сознаниями обоих участников стираются…

– Ты будешь чувствовать всю нашу землю, – тихо сказал Хатепер, хотя она не столько слышала его, сколько чувствовала то, что он собирался сказать, в мерной поступи его мыслей. Она вбирала дыхание его грудью, ощущала переплетение их рук его ладонью… ощущала стук его сердца и ток его крови, и ветер на его лице, и все те мельчайшие аспекты, что составляли его жизнь в эти минуты. – Ты будешь становиться ею, каждым из нас. Вот, что означает быть наследницей Ваэссира… Любой сможет стать инструментом твоей воли, если ты того пожелаешь, – его тело станет твоим так, как будет нужно для целей ритуала, и все токи его энергий будут тебе подвластны. Но не забывай о том, что жизнь на земле можно сотворить только с Любовью. И не забывай, что сильнее всего оказываются те ритуалы, в которые участники осознанно вкладывают свою собственную волю. Лишь тогда наступает единство помыслов и деяний.

С этими словами он отнял руку. Анирет стояла ошеломлённая, не в силах осознать, что только что буквально на несколько мгновений он дал ей почувствовать связь, которая объединяла Хатши и Сенастара, связь, которая объединяла десятки союзов Императоров и цариц, но в несколько ином преломлении. Она могла стать тем, с кем была… и осознание этой власти пугало её. Мысленно она возблагодарила Богов, что тайны Эмхет были известны лишь избранным. Иначе так легко было бы кому-то распорядиться знанием неразумно, потакая случайному порыву или эгоистичной прихоти!

Осознала она и то, какое немыслимое доверие потребуется от Нэбмераи.

«Чтобы стать всем этим для Владычицы, я должен любить её».

Нет, он не считал её достаточно мудрой, чтобы обладать такой великой властью. Пока ещё нет. И доверия между ними не было – его лишь предстояло выстроить. Но была Любовь, дарованная Ваэссиром и Хэру-Хаэйат, озарявшая ритуалы разливов. Этой Силой благословлены все потомки божественного Владыки. Именно она размыкала пределы и наполняла жизнью землю. Нужно было лишь настроить себя, подобно музыкальному инструменту, в резонанс со звучанием этой Силы.

Что до той любви, которая соединяла некоторых Императоров и цариц вне ритуалов… Все Эмхет, похоже, слишком дорого платили за неё.

О матери любимого брата Анирет знала достаточно хотя бы потому, что и сама вместе с Хэфером не прочь была послушать рассказы дядюшки об этой удивительной женщине. И Владыка, и царица – по разным причинам – отказывались говорить о ней. Негласно эта тема во дворце была запретной с появлением новой Владычицы, хотя старые слуги вспоминали прежнюю царицу с теплом – просто не при Амахисат. Каис, дочь ремесленников, могущественная и прекрасная жрица, излучавшая свет Золотой… Говорили, что во многом именно благодаря ей Секенэф решился на то, что казалось поначалу невозможным – на мирный договор с Данваэнноном. Служители Золотой не воевали. Даже посвящённые воины Богини были совсем не похожи на посвящённых воинов других рэмейских Божеств. Они не носили при себе кинжалов и мечей – только посохи. И при этом их тайное боевое искусство не уступало искусству имперских солдат, потому что они умели обращать силу и агрессию противника против него самого. Как в бою, так и в словах и в поступках они производили обманчивое впечатление мягкости и уступчивости. Поэты говорили, что Любовь бывает слепа. Жрецы Золотой говорили, что Она никогда не бывает глупа.

Анирет помнила и трагическое завершение удивительной истории о том, как Владыка всё же обрёл счастье любви. Царица была предательски убита. И после гибели Хэфера Анирет увидела это событие в совершенно новом свете.

«Легко вложить оружие в руки старого врага и представить дело соответствующим образом. Куда как сложнее – разобраться в том, что в действительности произошло».

Каис, первая любовь её отца… нет, даже не так – любовь всей его жизни. Невозможно было не влюбиться в жреца или жрицу, проводившего энергии Богини для того, чтобы раскрыть потенциал юного сердца, разума и тела. Пропуская Силу своей прекрасной покровительницы в ходе совместных медитаций и ритуальных практик, они отчасти становились Ею. Анирет и сама одно время была влюблена без памяти в жреца, который несколько лет назад здесь же, в Тамере, помог раскрыть её женскую силу. Но когда обучение закончилось, он, как это традиционно и делалось, умело и бережно рассёк связь, очертил границы между тем, что она познала о себе самой, тем, что она познала о Золотой, и его собственной личностью. Это отрезвляло. Это защищало сердце не только обучающегося, но и учителя.

Но Секенэф полюбил не только Каис-жрицу, воплотившую для него часть Силы Хэру-Хаэйат. Он полюбил женщину, полюбил настолько, что не просто сделал её своей фавориткой, но связал с ней свою жизнь как с царицей. Такое в истории Империи случалось чрезвычайно редко. При всей величайшей власти Владыки, носителя Силы Ваэссира, в своей собственной жизни Император мог решать не так много. Живой бог для народа, он был инструментом и оружием Богов на земле – даже более, чем жрец, он был инструментом и оружием своего избранного Божества. Недаром Владыки носили титул Верховных Жрецов Ваэссира.

Дядюшка рассказывал, что Каис имела особую власть над Секенэфом в самом благостном смысле этого слова. Она умела напоминать ему, кем он был помимо множества всех своих титулов и задач. Вот что имел в виду и Джети Таэху, когда сказал, что ей нужен кто-то, кто напомнит ей, какой она хотела и должна была быть.

Со временем Анирет начала понимать, почему её мать так ревновала. Амахисат, привыкшая властвовать над любыми обстоятельствами, власти над своим супругом не имела. Даже Хэфер, живое воплощение любви Секенэфа и Каис, не обладал этим умением в полной мере. А со смертью их обоих… так ли много осталось от личности отца?

От этой мысли царевна содрогнулась. Думая о Каис, она думала и о запретном союзе Хатши и Сенастара, и о таинственной истории Хатепера, которой он так и не поделился. Если дыхание Любви было в каждом творении Амна, то почему же Эмхет было отказано в этом Её аспекте? Почему те из них, кто получал этот Дар Золотой, проходили через испытания подчас непосильные? Не лучше ли было и вовсе не знать этого Дара, чем обрести его и потерять?

– Мой отец… – тихо проговорила царевна. – Он хоть раз пожалел о своём выборе? Уже после…

Хатепер вздохнул, понимая, о ком и о чём говорила Анирет.

– Ты видела и разделяла его горе тогда, когда мы потеряли Хэфера. День смерти его царицы я не сумею тебе описать – мне просто не хватит слов. Но нет… Он никогда не жалел, что возвёл её на трон.

«Он во много раз сильнее, чем я, – подумала царевна, отводя взгляд. – И Хэфер тоже ни за что не отказался бы от дара. Но я… Нет, я не смогу так! О, Благословенная Владычица сверкающего дыхания жизни, будь милосердна ко мне. Если часть милостей Твоих и даров не для меня и не по силам мне, пусть я никогда не познаю их».

Беззвучно произнеся свою горячую молитву, Анирет убоялась вдруг, что Богиня прогневается. Прибыть в Обитель Хэру-Хаэйат надлежало с открытым сердцем. А впрочем, даже к тем сердцам, что были закрыты, Она одна умела подбирать ключи.

В следующий миг рощи справа и слева расступились, открывая вид на огромный город, раскинувшийся по обоим берегам Апет. В окружении аккуратных двухэтажных домиков и богатых имений с садами возвышался один из древнейших храмов Таур-Дуат, переливавшийся многообразием красок. Широкая дорога от него традиционно спускалась к самой воде. И, в отличие от многих городов, здесь же находилась основная пристань, к которой приходили ладьи. Тамер был городом-храмом, и именно на пороге храма Богине было угодно приветствовать гостей в Своём жилище.

Среди всех Божеств Таур-Дуат, великих в своей Силе, не было у народа Божества более трепетно и нежно любимого, чем Золотая Хэру-Хаэйат, Госпожа Бирюзы, чьё сладостное дыхание освящало собой жизнь всего сущего. Была Она вечной, как сам Амн, Отец-и-Мать Мира, и присутствием Её было озарено каждое из творений. Но, согласно легендам, лишь когда Аусетаар и Ануи осознали и познали друг друга, Амн раскрыл Любовь для других, позволил познать Её и поклоняться Ей. Именно тогда ступила в мир Хэру-Хаэйат такой, какой теперь знали и чтили Её живущие. Песни Её озарили все планы бытия, и равно преклонились перед сиятельной Её красотой все создания Амна.

Песнью, запечатлённой в камне, был и Её храм. Своды пронизанных солнечным светом открытых залов поддерживались огромными колоннами, испещрёнными священными символами. Каждую колонну по четырём сторонам света венчал лик Богини в драгоценном уборе. Её мудрый ласковый взгляд созерцал вечность и вместе с тем был обращён к тайне каждого сердца, к каждому гостю, что пришёл соприкоснуться с теплом Её Силы. Потолки храма была расписаны созвездиями и Божествами, изображениями движения небесных светил и течения времени. Потолок центрального святилища Золотой – Анирет помнила его почти во всех деталях – был украшен огромным кругом созвездий, единственным в своём роде – уникальным творением мастеров и звездочётов. Мудрецы со всех уголков известных земель старались хотя бы однажды побывать в Тамере, в этой Песни Творению, чтобы соприкоснуться с чудом. В отличие от служителей других культов, жрецы Хэру-Хаэйат на несколько дней в году открывали святилище для всех желающих. Они считали, что таинства Золотой принадлежат всем. «Что ты увидишь в таинстве, зависит лишь от глубины твоей личности. Никто не увидит, не познает, не унесёт с собой больше, чем способен, а значит, и утаивать не имеет смысла», – объяснил когда-то царевне жрец, обучавший её.

Его звали Икер. Он был одним из самых красивых мужчин, которые встречались Анирет, но свет Золотой, наполнявший его в ходе ритуалов, делал молодого жреца поистине прекрасным. Своим мягким глубоким голосом он чем-то напоминал Хэфера, а также и тем, как он терпеливо и доходчиво всё объяснял, с какой нежностью и пониманием помогал раскрыться своей царственной ученице. А ещё у Икера были удивительные руки, танец которых по струнам арфы зачаровывал не меньше, чем их танец по сокровенным струнам тела.

Анирет не знала, где сейчас был её друг, в каком именно храме служил Золотой. Писем от него она давно не получала. В последнем он выражал своё сочувствие к её потере, буквально парой строк, но так бесконечно искренне. Для общины жрецов Тамера Хэфер был не просто наследником трона. Из этой общины была родом его мать Каис…

Возможно, Икер покинул Тамер. Возможно даже, служение теперь проходило в иной сфере Её искусств. Но, по крайней мере, когда-то они расстались друзьями – уже после того как Икер объяснил и показал ей, где лежала грань между любовью к Божеству и любовью к другому смертному, энергии этого Божества пропускавшему. Её сознание и сердце сохранили тепло и нежность тех дней. Пред ликом Богини не могло быть смущения. Хэру-Хаэйат заставляла петь потоки энергий в теле и сознании, пробуждая искру творения и тот потенциал, что помогал воплощать намерение в жизнь на земном плане. Теперь-то Анирет и сама смогла бы пробудить потенциал другого, но своего первого проводника она не забыла.

Хэру-Хаэйат даровала миру целый сонм прекрасных искусств, с помощью которых все живущие теперь могли выражать и воплощать свои чувства. Музыка, танец, живопись, стихосложение – всему этому покровительствовала Золотая, даровавшая вдохновение, позволявшая прозревать красоту Мира во всей множественности его граней и аспектов. И одним из самых удивительных, упоительных искусств, дарованных Той, что есть сама Любовь, было искусство брачных покоев. Немало было сложено стихов и трактатов об этом, и всё же познание этого пути Богини было бесконечным в своей глубине – настолько же бесконечным, как путь к одухотворению материи и само стремление к Золотой. Примитивные умы, не видевшие в физическом выражении желания и единения ничего, кроме животной страсти или, в лучшем случае, необходимого действа для продолжения рода, подчас низводили роль некоторых служителей Золотой до храмовой проституции. Истины же в их словах было не больше, чем в нарекании праздников Богини оргиями, а святилищ Её – рассадниками разврата и греховности. Знание, касавшееся единения, было не менее сакральным, чем иные таинства, к которым не допускались непосвящённые. Часть этого Знания жрецы и жрицы Золотой передавали наследникам древнейших родов Таур-Дуат в ходе их обязательного обучения при храмах.

Согласно преданиям, именно Хэру-Хаэйат даровала смертным и само понятие празднеств. Её присутствие наполняло радостью всякий аспект жизни. В рэмейском календаре Ей было посвящено больше всего праздников, и зарождались они и начинались именно здесь, в Тамере. Сама земля этого города и всей Тантиры пела Её Силой.

Ладьи причалили к берегу. Управительница сепата Тантира со свитой и жрецы Золотой встречали дорогих гостей с музыкой, как было принято здесь. Атмосфера всеобщего ликования, казалось, царила тут даже вне праздников, впитавшись в землю и воздух.

Стоило Анирет только ступить на каменные плиты тропы, ведущей к храму, её буквально пронизало теплом. Любящие руки Богини обняли её, заставляя отступить скорбь и тревоги, и слова древнего гимна, который она не раз пела здесь же, в этом храме, ярко вспыхнули в её разуме.

 
«О ты, Малахитовоокая Богиня,
Излучающая изумрудное сияние!
О ты, Золотая Богиня всех Наслаждений,
Утешительница, дарующая Любовь каждому существу во Вселенной,
Ты, кто есть радость Амна,
Увенчанная Солнцем Повелительница жизни.
Ты, чьё Лоно порождает всевозможные формы,
Ты – вдохновение всех Богов и живущих,
Олицетворение всех форм Любви,
Сокрывающая в себе Ваэссира,
Суть страсти и силы Могущественного Владыки.
Тело Твоё усеяно златом, которым Ты щедро осыпаешь своих возлюбленных.
Красота красоты,
Жизнь жизни,
Природа,
Бесконечная Любовь!
Благословенны благословляющие Имя Твоё, Хэру-Хаэйат!
Да будешь Ты прославлена в Вечности во всех формах Своих!»[23]23
  Гимн богине Хатхор авторства Ифеи Меритнетеру. Текст немного переделан автором под реалии романа.


[Закрыть]
 

Даже тревога Анирет за Хэфера отступила в эти мгновения перед величием Золотой, ведь разве могла несправедливо заблудиться, потеряться душа, которую так сильно любили? Нет, Богиня просто не могла оставить его!

Анирет почувствовала, как тяжесть, сжимавшая её сердце, отпустила, и не удержалась от улыбки. Обернувшись через плечо, она посмотрела на своих спутников. Лицо дядюшки Хатепера светилось спокойствием, и даже тревожные складки, которые не сходили с его лба с самой гибели Хэфера, казалось, разгладились. Нэбмераи, при всей своей сдержанности, выглядел если не счастливым, то удовлетворённым – как если бы он снова оказался в Обители Таэху, где ему не нужно было нести бремя своего долга. Он и правда казался красивее, когда обнажалась часть его жреческой сути. Что до Мейи – она просто сияла, ослепительная в своей радости и очаровании. От Анирет не укрылось, как она украдкой взяла Нэбмераи за руку. Тот не возражал и переплёл пальцы с пальцами девушки.

Хатепер выступил вперёд, приветствуя темнокожую женщину, высокую и статную, облачённую в светлый драпированный калазирис. Шею её украшали ожерелья и амулеты из бирюзы, а руки – браслеты из золота, дерева и кости, причудливо сочетавшие в себе моду традиционную и южную. Её немолодое уже лицо, обрамлённое мелкими кудрями длинных чёрных волос, было всё таким же прекрасным, а зелёные глаза – всё такими же яркими, какими их помнила Анирет. Фераха, уроженка сепата Нэбу, занимала пост Верховной Жрицы Хэру-Хаэйат в Тамере и всей Таур-Дуат большее число лет, чем Анирет было от роду. Свет её улыбки, её удивительное обаяние не померкли с годами и всё ещё притягивали взгляды.

Минуя рамки придворных приличий, Фераха крепко обняла Хатепера, и он ответил ей тем же. Жрецы Золотой вообще открыто выражали душевное тепло, пренебрегая этикетом, но притом тонко чувствовали, какая дистанция была комфортна собеседнику.

– Добро пожаловать! – прозвучал низкий звучный голос Ферахи, в котором, казалось, таились искорки смеха. Её речь была тягучей, как жидкое золото мёда, и произносила слова она как-то особенно… вкусно. – Анирет, как я рада снова видеть тебя!

С этими словами Верховная Жрица сгребла царевну в объятия, и девушка невольно улыбнулась, обнимая Фераху в ответ. Родная мать не приветствовала её настолько искренне никогда.

– Я тоже так рада…

– Вести о вашем скором прибытии, к счастью, дошли до нас вовремя. Свет Золотой пусть сияет для вас ярко!

Под песни и музыку храмовых инструментов Фераха повела гостей в храм, и целая процессия жрецов и жриц сопровождала их. Анирет радостно приветствовала своих старых знакомых, которых помнила ещё по обучению.

У входа в колонные залы именитых гостей приветствовали двое жрецов высокой ступени посвящения. Собственноручно они поднесли Хатеперу и Анирет вино из храмовых погребов, настоянное на меду. Царевна с радостным изумлением узнала в одном из жрецов Икера. Именно он подал ей чашу.

Он был так же хорош собой, как и в день, когда она увидела его впервые. Мейа не просто так отмечала некоторую экзотичность его внешности. Его кожа была темнее, чем у жителей более северных сепатов, но всё же не такой тёмной, как у Ферахи. Вроде бы, отец его был охотником из Нэбу, но Анирет не помнила точно – они мало говорили о прошлом жреца. Его лицо было у́же, чем у большинства южан, но притом гармонично сочетало в себе характерные для них крупные черты. Чувственная полнота его губ не раз становилась предметом игривых шуток Мейи. И оказывается, Анирет уже позабыла, какими невероятными вблизи были его глаза – зеленоватые с желтыми искрами.

Улыбнувшись, Икер украдкой коснулся её пальцев, обозначая и свою радость от встречи. Царевна спрятала ответную улыбку, пригубив изумительного вина.

Да, он изменился, обрёл особую стать, пройдя ещё дальше, ещё глубже по Пути служения Богине, – это девушка видела и чувствовала. Но его тёплая Сила осталась прежней и ощущалась даже в случайном прикосновении.

Все вместе они вошли под сень храма, и здесь процессия рассредоточилась. Каждый получал от встречи с Богиней что-то своё.

Мягкий свет лился меж огромных округлых колонн, переливаясь голубоватой бирюзой на стенах, отражаясь мистическим сумраком в индиговых сводах, подчёркивая золотую вязь иероглифов и оживляя фигуры на изображениях. Анирет подняла голову, любуясь ликами Богини на вершинах колонн, чувствуя на себе Её ласковый любящий взгляд. В древней мистической улыбке Хэру-Хаэйат было столько нежности и принятия, что щемило сердце. Поистине, Она умела достигнуть сердца любого смертного. Недаром в разных ипостасях Её глубоко почитали даже хайту – правда, как говорилось в обрывках их легенд, в качестве супруги Сатеха, а не супруги Ваэссира.

В воздухе переливалась храмовая музыка, но при этом в сознании воцарялась удивительная напоённая светом тишина. Сладкий аромат благовоний, искристые переливы арфовых струн, шелестящий перезвон систров – всё это создавало особую, но такую естественную для этого места среду, помогавшую соприкоснуться с самим собой лучше.

«Благодарю тебя, Владычица…» – беззвучно прошептала Анирет и прижала ладонь к колонне, в тени которой остановилась.

Камень под её кожей был тёплым и пульсировал жизнью. Богиня улыбнулась ей с высоты колонны и обняла её за плечи рукой одного из своих жрецов – такой знакомой рукой.

– Добро пожаловать, Анирет.

Внизу, в одном из внутренних дворов храма шумно готовились к пиру и празднику, но на верхнем уровне можно было найти покой и уединение. Возможно, именно поэтому здесь так любили отдыхать храмовые кошки, в обилии и разнообразии населявшие Тамер, город своей божественной покровительницы. Здесь же располагались небольшие молельни и обсерватории, из которых жрецы наблюдали за движением небесных светил. Отсюда открывался прекрасный вид на храмовый комплекс во всём его великолепии и на утопающий в зелени сикоморовых рощ город Тамер. Сикомор здесь росло великое множество, поскольку это дерево считалось священным даром Хэру-Хаэйат и одним из Её символов. На верхний уровень вело несколько лестниц, искусно вырубленных в камне, стены вокруг которых были украшены рельефами со священными текстами и изображениями Богов и нэферу. Больше всех остальных Анирет любила путь, который сейчас – совсем как когда-то, несколько лет назад – проходила с Икером. На одной из стен у этой лестницы было изображено путешествие Хэру-Хаэйат в любящие объятия Ваэссира, в древний город Некхен, бывший городом-культом божественного Эмхет ещё до того, как была заложена Апет-Сут. На второй стене они уже рука об руку путешествовали по всем сепатам Таур-Дуат, даруя живущим Своё благословение. Разумеется, здесь, в храме Золотой, центральной фигурой повествования была именно Богиня, а не сам Владыка Ваэссир, и о Любви, которую Она изливала в мир, вёлся рассказ. В этих изображениях было столько красоты и нежности, что Анирет каждый раз замирала, чтобы полюбоваться, хотя проходила этой тропой не единожды. Сверху, через узкий проход на крышу, на лестницу лился солнечный свет, и казалось, что изображения оживали, дышали. Вечерами жрецы зажигали наверху светильники, и тогда проход наполнялся танцующими тенями.

Взгляд царевны привычно остановился на сцене, в которой Ваэссир обнимал Золотую соколиными крыльями, а после преображался, чтобы встретить её уже в привычном обличьи. Вместе Они трансформировали энергию пронизанного светом эфира в события, зримые и ощутимые на земле. Планы бытия были связаны неразрывно: «Что на небе, то и на земле, что на земле, то и на небе», – гласил древний Закон. И хотя в каждом из смертных был заложен потенциал одухотворять материю, как правило, живущие были либо слишком привязаны к земному плану, либо уходили слишком далеко в своих духовных практиках, чтобы быть теми, кем должны были, – связующим звеном, своего рода живой осью мира. Одним никогда не стоило пренебрегать ради другого, и об этом напоминала Золотая. Всякое искусство, дарованное Ею, безусловно, было одухотворено, но имело и своё земное зримое воплощение. «Вы воплощаетесь здесь не за духовным опытом. Ваша душа здесь для того, чтобы познать опыт жизни земной. Так грани бытия соединяются в своём великом многообразии», – говорили Её жрецы.

Икер стоял рядом с ней, так близко, что она чувствовала его плечо своим. Но сейчас почему-то Анирет вспоминала не месяцы обучения в этом храме под его руководством, а то, как они с Нэбмераи несколько дней назад стояли у дверей в гробницу Хатши и Сенастара, и как её странным образом взволновало его присутствие. Энергии Золотой смешивали её мысли, пробуждали в ней смелость и несвойственную ей дерзость. Да, она не успела показать Таэху столичные храмы, и в итоге повсюду его сопровождала Мейа. Но теперь они были в Тамере, в самом первом доме Хэру-Хаэйат на земле… и здесь всё было возможно.

Не сговариваясь, они с Икером обменялись понимающими взглядами и продолжили путь по лестнице наверх. Свежий ветер, напоённый ароматами благовоний и готовившихся внизу угощений, ударил ей в лицо.

Царевна и жрец прошли к краю верхней террасы и сели на одну из каменных скамей, развёрнутых к городу, любуясь нежившимся в золотисто-оранжевых отблесках заката Тамером. Дома казались высеченными из янтаря и сердолика, а массивы сикоморовых рощ приобрели оттенок тёмной бирюзы, совсем как та, что украшала драгоценные уборы Богини на Её изображениях. С улиц то тут, то там раздавались звуки музыки. Весть о прибытии высоких гостей уже разлетелась по Тамеру, а гостеприимным жителям достаточно было и менее значительного повода для того, чтобы устроить торжество.

Вечерело, и на город спускалась долгожданная прохлада, смягчавшая дневной зной. Анирет с наслаждением вздохнула. Песнопения, доносившиеся снизу, плавно сменились хорошо знакомыми ей ещё по жизни здесь вечерними молитвами. Разнообразие мелодий переплелось в удивительный в своей гармонии причудливый рисунок. В такие моменты казалось, что пространство растворяется, обнажая иные грани бытия, волнующие смертное сознание, что и прошлое, и будущее сходятся воедино в цельном пронзительном моменте. Полушёпотом девушка пропела несколько фраз, вторя хору жриц неподалёку. Так же тихо Икер отозвался ей. Они соединили руки, не глядя друг на друга, по-прежнему любуясь городом. Словно и не было долгой разлуки. Было ли это волшебством жрецов Золотой или волшебством их дружбы, Анирет не знала, да и не хотела гадать.

Пока вечер опускался на Тамер, плавно переходя в ночь, они говорили обо всём; о том, как сложилась жизнь Икера после отъезда Анирет, – теперь он всё больше посвящал себя музыке и всё глубже познавал этот аспект служения Богине; о придворной жизни Анирет – за исключением её тайн – и удивительном путешествии в Обитель Таэху. Оказалось, что и самому Икеру случалось бывать в главном храме Аусетаар, потому их разговор имел особую наполненность и обоюдное понимание, насколько вообще можно было понять чудеса, творившиеся там. Наконец Анирет рассказала ему о недавнем посещении гробницы Хэфера, чью гибель община Тамера оплакивала больше, чем прочие. На много дней смолкли песни над городом, когда жрецы получили тяжёлую весть.

– Всё, что было любимо, не может кануть в забвение, – тихо напомнил Икер одну из истин служителей Золотой. – Найдут тело нашего брата или нет, Богиня сохранит его самого в вечности сквозь наши сердца.

– Иначе и быть не может, – кивнула Анирет.

Она и сама верила в это всей душой.

Пусть по-прежнему царевна не могла обсудить ни с кем всего, что тревожило её, после разговора это уже не угнетало её так, как раньше. Говоря с Икером, она отчётливо вспоминала разговоры по душам со старшим братом: сейчас память о Хэфере была особенно яркой, и образы давнего друга и брата накладывались один на другой и словно дышали в унисон. Тепло и чуткость Икера… тепло и чуткость Хэфера, потерянного для неё. Да, так хорошо, как сегодня, она и правда не чувствовала себя с тех давних пор, как в последний раз обсуждала что-то с Хэфером ещё до его отбытия на ту злополучную охоту на дальних пределах Империи. Икер, похоже, тоже искренне наслаждался беседой и возможностью поделиться своими мыслями.

И всё же было то, что смущало её сильнее, чем она готова была признать. Ей нужен был совет Икера, жреца Богини. Анирет пыталась представить, что посоветовал бы ей Хэфер, но это никак не удавалось. Энергии Золотой, такие могучие здесь, в Тамере, захватывали её сознание, нашёптывали о сокровенном… и странном. Ещё недавно она готова была отказаться от самой перспективы… но здесь, в «золотом городе, сладостном любовью», как называли его поэты, робко пробуждались мечты, когда-то посещавшие её.

Она хотела понять, как ей вести себя с Нэбмераи. Осложнялось всё тем, что она не могла раскрыть Икеру суть их отношений, чтобы спросить его, как поступить. Но пока Анирет размышляла, как лучше сформулировать вопрос, жрец вдруг нежно взял её за руку и вложил что-то ей в ладонь. Царевна удивлённо посмотрела на него и перевела взгляд на отполированный кусочек бирюзы, так похожий на тот, что она когда-то в порыве чувств подарила Икеру, сбивчиво признавшись в сокровенном. Какой же она тогда была юной и смелой! И влюблялась ли она ещё хоть раз после того?.. То был кусочек драгоценной бирюзы из подношений, благословлённых Богиней, и как нельзя лучше он подходил для дара влюблённого сердца.

– Это не тот камень, – с улыбкой покачал головой жрец. – Тот я храню бережно, как и память о нашем внутреннем путешествии.