Текст книги "Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса"

В Хоршеме отец поселился в начале восемьдесят четвертого года, и до января восемьдесят пятого все шло как нельзя лучше. На четвертый день после Нового года мы сидели за завтраком и вдруг отец удивленно вскрикнул. В одной руке он держал открытый конверт, на ладони второй лежали пять сухих апельсиновых зернышек. Когда я рассказывал ему о происшествии с полковником, он всегда смеялся над этими, как он говорил, «небылицами», но теперь был явно испуган и не знал, что делать.

«О боже, Джон, что бы это значило?» – выдавил он из себя.

Сердце замерло у меня в груди.

«Тройное „К“», – ответил я.

Отец заглянул в конверт.

«И верно! – воскликнул он. – Вот они, эти буквы. Но что написано выше?»

«Положите бумаги на солнечные часы», – прочитал я, глядя ему через плечо.

«Какие бумаги? Какие солнечные часы?»

«Солнечные часы в саду. Других здесь нет. Но вот бумаги – это, должно быть, те, которые уничтожены».

«Ха! – Отец постарался взять себя в руки. – Мы как-никак живем в цивилизованной стране, такие шуточки здесь не приняты. Откуда это пришло?»

«Из Данди», – ответил я, рассмотрев штемпель.

«Чей-то дурацкий розыгрыш. Что мне до каких-то бумаг и солнечных часов? Выброшу-ка я из головы всю эту чушь».

«Я уверен, что нужно заявить в полицию».

«А они в ответ надо мной посмеются. Нет уж, уволь».

«Разреши тогда, я сам это сделаю?»

«Нет, я тебе запрещаю. Не хочу поднимать суматоху из-за такой ерунды».

Спорить было бесполезно, отец был большой упрямец. Меня, однако, тяготили мрачные предчувствия.

Через три дня после получения письма отец вышел из дома, чтобы навестить своего старого друга, майора Фрибоди, который командует одним из фортов на холме Портсдаун. Я радовался, что он уезжает; мне казалось, чем дальше от дома, тем безопасней. Но я ошибался. На второй день я получил телеграмму от майора: он умолял меня приехать как можно скорее. Отец свалился в один из глубоких меловых карьеров, какими изобиловали окрестности, и теперь лежал без сознания, с разбитой головой. Я помчался туда, но отец, не приходя в сознание, умер. Он, похоже, возвращался в сумерках из Фэрема, по незнакомой местности, карьер не был огорожен, и потому жюри без колебаний вынесло вердикт «смерть от несчастного случая». Я дотошно проверил все факты, касающиеся его гибели, но не нашел ничего, что подтверждало бы версию убийства. Следы насилия или ограбления отсутствовали, отпечатков ног поблизости не нашлось, никто не сообщал, что видел на дорогах чужаков. И все же, сами понимаете, я не успокоился, а напротив, был почти уверен, что отец стал жертвой какого-то подлого заговора.

Вот при таких зловещих обстоятельствах я вступил в права наследства. Вы спросите, почему я от него не избавился? Отвечаю: я был убежден, что наши несчастья связаны с каким-то случаем из дядиной жизни и, переехав в другой дом, я не избавлю себя от опасности.

Мой несчастный отец погиб в январе восемьдесят пятого, с тех пор минуло два года и восемь месяцев. Все это время я благополучно жил в Хоршеме и начал уже надеяться, что проклятие моей семьи снято и следующего поколения не коснется. Однако я слишком рано успокоился: удар обрушился на меня вчера вечером, причем точно так же, как на отца.

Молодой человек вынул из жилета смятый конверт и вытряхнул на стол пять сухих апельсиновых зернышек.

– Вот он, этот конверт, – продолжал посетитель. – Проштемпелеван на востоке Лондона. Внутри та же надпись, что в последнем письме к моему отцу: «К. К. К.» и «Положите бумаги на солнечные часы».

– И что вы предприняли? – спросил Холмс.

– Ничего.

– Ничего?

– Говоря по правде, – тут посетитель уткнул лицо в свои изящные белые ладони, – я чувствую себя совершенно беспомощным. Будто несчастный кролик перед змеей. Мне кажется, я во власти неодолимой, безжалостной силы и никакая предосторожность от нее не спасет.

– Ну что же вы! – вскричал Шерлок Холмс. – Действуйте, если вам дорога жизнь. Вас не спасет ничто, кроме энергичных усилий. На отчаяние нет времени.

– Я побывал в полиции.

– Ну и?

– Там ухмылялись, слушая мой рассказ. Инспектор явно отнес письма к разряду розыгрышей, а смерть моих родных объяснил, как и жюри, случайностью, никак не связанной с угрозами.

Холмс потряс сцепленными ладонями:

– Невероятная тупость!

– Правда, они отрядили полисмена, чтобы охранять меня дома.

– Он приехал с вами?

– Нет. Ему велено оставаться в доме.

Холмс повторил свой жест отчаяния:

– Почему вы явились ко мне, а главное – почему не явились сразу?

– Я не знал. Я только сегодня поделился своими бедами с майором Прендергастом и получил совет обратиться к вам.

– Письмо пришло два дня назад. Нам нужно было раньше взяться за дело. И у вас нет больше никаких сведений, кроме тех, которыми вы с нами поделились? Каких-нибудь подробностей, которые могут оказаться полезными?

– Есть одна. – Порывшись в кармане пальто, Джон Оупеншо извлек оттуда и положил на стол листок выцветшей голубоватой бумаги. – Помнится, в тот день, когда дядя сжег документы, я заметил крохотные несгоревшие обрывки – они были того же цвета. Этот листок, один-единственный, я нашел на полу в его комнате. Думаю, он выпал из пачки и потому уцелел. Не вижу, чем он может быть полезен, разве что упоминанием зернышек. По-моему, это страничка личного дневника. Почерк определенно дядин.

Холмс пододвинул лампу, и мы оба склонились над листком, который, судя по неровному краю, был действительно вырван из записной книжки. Наверху стояло «Март 1869», далее следовали загадочные записи:

«4-го. Явился Хадсон. Позиция прежняя.

7-го. Посланы зернышки Маккоули, Парамору и Джону Суэйну из Сент-Огастина.

9-го. С Маккоули улажено.

10-го. С Джоном Суэйном улажено.

12-го. Парамора навестили. Все в порядке».

– Спасибо! – Холмс сложил листок и вернул посетителю. – А теперь вам нельзя терять ни мгновения. У нас нет времени даже на то, чтобы обсудить ваш рассказ. Вы должны немедленно ехать домой и действовать.

– Что же мне делать?

– Остается только один способ. Медлить нельзя. Поместите этот листок в ларчик, который вы описали. И приложите к нему записку: все прочие бумаги ваш дядя сжег, уцелела только эта. Подберите самые убедительные выражения. Как только все подготовите, поставьте ларчик, как было указано, на солнечные часы. Понятно?

– Вполне.

– О мести или о чем-нибудь в этом роде пока забудьте. Думаю, это достижимо при помощи закона, но нам еще нужно сплести сеть, а их сеть уже готова. Первым делом устраним нависшую над вами опасность. А уж во-вторых раскроем тайну и накажем виновных.

– Спасибо. – Юноша поднялся на ноги и стал надевать плащ. – Вы вдохнули в меня новую жизнь и надежду. Я непременно последую вашему совету.

– Не теряйте ни минуты. А главное, будьте осторожны, вам грозит самая реальная и близкая опасность, в этом нет сомнения. Как вы намерены ехать?

– Поездом от вокзала Ватерлоо.

– Еще нет и девяти. На улицах людно, так что, думаю, вы будете в безопасности. И все же ни в коем случае не забывайте о бдительности.

– У меня есть оружие.

– Это хорошо. Завтра я вплотную займусь вашим делом.

– Значит, ждать вас в Хоршеме?

– Нет, ключ к тайне находится в Лондоне. Здесь я и поведу поиски.

– Тогда через день-два я загляну к вам, чтобы рассказать, что случится с ларчиком и листком. Ваши советы я исполню в точности.

Обменявшись с нами рукопожатиями, посетитель ушел. За окном все так же завывал ветер, струи дождя хлестали в стекло. Казалось, дикая и невероятная история, которую мы услышали, прилетела к нам, точно пучок морских водорослей, на крыльях шторма и была им же унесена.

Шерлок Холмс сидел молча, опустив голову и не сводя взгляда с красного пламени камина. Потом он зажег трубку, откинулся на спинку кресла и стал следить, как поднимаются к потолку сизые кольца дыма.

– Думаю, Ватсон, – заметил он наконец, – таких странных дел у нас еще не было.

– За исключением, наверное, «Знака четырех».

– Да, пожалуй. Наверное, за этим исключением. И все же братья Шолто, мне кажется, подвергались меньшей опасности, чем Джон Оупеншо.

– Но вы составили себе понятие о том, откуда исходит опасность?

– Об этом гадать не приходится, – кивнул Холмс.

– Кто же эти люди? Кто такой «К. К. К.» и за что он ополчился на несчастное семейство Оупеншо?

Шерлок Холмс закрыл глаза, положил локти на подлокотники кресла и соединил домиком кончики пальцев.

– Идеальному мыслителю, – заметил он, – достанет одного-единственного факта во всей его полноте, чтобы не только установить цепь событий, которые к этому факту привели, но и предсказать все, что за ним последует. Кювье, имея в руках единственную кость, умел точно описать животное целиком, – так и наблюдатель, постигший суть одного звена в последовательности, способен определить все прочие звенья, ранние и позднейшие. Мы еще не до конца поняли, на что способен чистый разум. В кабинете решаются загадки, с которыми не справились те, кто опирался на помощь органов чувств. Но чтобы достичь в этом искусстве высот, мыслитель должен использовать все, какие возможно, факты, а значит, обладать безграничными знаниями, что даже в наши дни бесплатного образования и множества энциклопедий мало кому удается. Однако нет ничего невозможного в том, чтобы овладеть полным запасом сведений, какие с высокой вероятностью могут оказаться полезными в твоей работе, и я постарался это сделать. Если не ошибаюсь, вы как-то, в ранние дни нашего приятельства, очень точно определили границы моих познаний.

– Да, – со смехом подтвердил я. – Уникальный документ. Философия, астрономия, политика, помнится, оценены нулем. В ботанике познания переменные, в геологии – глубокие, что касается грязи, приносимой на подошвах из разных мест в радиусе пятидесяти миль от Лондона. Самый чудной набор сведений по химии, разрозненные знания по анатомии, досконально изучены криминальные романы и досье. Играет на скрипке, боксирует, фехтует, владеет юридической премудростью, отравляет себя кокаином и табаком. Таковы, пожалуй, были мои главные выводы.

Последний пункт вызвал у Холмса ухмылку.

– Ну ладно, – проговорил он, – повторяю то, что сказал тогда: в чердачке своего мозга следует хранить всю мебель, которая может тебе пригодиться, а остальную выставить в чулан своей библиотеки, откуда ее можно достать в случае надобности. Так вот, для расследования, порученного нам сегодня, придется, конечно, обратиться ко всем запасам. Будьте добры, дайте мне с полки у вас за спиной Американскую энциклопедию, том на букву «К». Спасибо. Давайте задумаемся над ситуацией и сообразим, что тут можно заключить. Прежде всего, надо исходить из весьма правдоподобного предположения, что у полковника Оупеншо были очень серьезные причины для отъезда из Америки. Люди в его возрасте не склонны изменять своим привычкам и едва ли предпочтут приятному климату Флориды одинокое существование в провинциальном английском городке. Его необычайная любовь к уединению наводит на мысль, что он кого-то или чего-то боялся, а потому мы можем принять в качестве рабочей гипотезы, что причиной отъезда из Америки послужил страх. Но чего именно он боялся? Ответ нам могут подсказать только грозные письма, которые приходили ему и его наследникам. Вы обратили внимание на почтовые штемпели?

– Первое письмо пришло из Пондишерри, второе из Данди и третье из Лондона.

– Восточного Лондона. Какое из этого следует заключение?

– Все это морские порты. Автор находился на борту судна.

– Превосходно. Это уже ключ. С большой долей уверенности можно утверждать, что автор письма находился на борту судна. А теперь обратимся к следующему обстоятельству. В случае с Пондишерри удар последовал через семь недель после того, как поступила угроза, с Данди – через три-четыре дня. Это вам о чем-нибудь говорит?

– Более далекий путь.

– Но ведь и письмо шло издалека.

– Тогда я ничего не понимаю.

– Мы можем, по крайней мере, предположить, что этот человек – или эти люди – путешествовали на парусном судне. Когда знак был послан из Данди, угрозу, как видите, исполнили очень быстро. Если бы они ехали из Пондишерри на пароходе, то прибыли бы почти вровень с письмом. Но на самом деле миновало целых семь недель. Думаю, это срок, на который почтовый пароход с письмом опередил парусное судно с автором.

– Это возможно.

– Более того – это вероятно. И теперь вы видите, какой адской спешки требует это дело и почему я так настойчиво призывал юного Оупеншо к осторожности. Каждый раз автор отправлял письмо, и затем, когда он успевал добраться до места, следовал удар. Это письмо пришло из Лондона, значит на отсрочку рассчитывать не приходится.

– Боже милосердный! – вскричал я. – Но чего они хотят, эти безжалостные преследователи?

– Очевидно, бумаги, которые привез с собой Оупеншо, представляли для этого путешественника – или путешественников – жизненную важность. Я убежден, что этот человек не один. Одиночке не под силу совершить два убийства так хитро, чтобы обмануть коронерское жюри. Участников несколько, и у них нет недостатка ни в средствах, ни в решимости. Бумаги они намерены получить любой ценой, у кого бы те ни находились. Таким образом, как видите, «К. К. К.» – больше не инициалы одиночки, это опознавательный знак какого-то сообщества.

– Но какого?

– Не случалось ли вам прежде слышать что-нибудь о Ку-клукс-клане? – Холмс наклонился ко мне и понизил голос.

– Нет, никогда.

Холмс стал листать книгу, лежавшую у него на коленях.

– Ага, – произнес он наконец. – «Ку-клукс-клан. Название дано по созвучию со щелчком взводимого курка. Это грозное общество, основанное бывшими воинами Конфедерации, возникло в Южных штатах после Гражданской войны. Очень скоро в разных штатах, прежде всего в Теннесси, Луизиане, обеих Каролинах, Джорджии и Флориде, были сформированы местные отделения. Мощь организации использовалась в политических целях, особенно для устрашения избирателей-негров, убийства и изгнания из страны своих противников. Акты насилия обычно следовали за предупреждением; намеченной жертве посылали странный, но всем понятный знак: в одних частях страны дубовые листья, в других – дынные семечки или зернышки апельсина. Получив предупреждение, человек мог либо во всеуслышание отказаться от своих взглядов, либо бежать из страны. Если жертва не смирялась, ее неминуемо настигала смерть – обычно странная и совершенно непредвиденная. Общество было превосходно организовано, методы его отлажены, и потому не известно ни одного случая, когда бы человек, бросивший Ку-клукс-клану вызов, остался безнаказанным или органы правосудия выследили преступников. Несмотря на все усилия правительства Соединенных Штатов и лучших представителей Юга страны, организация несколько лет процветала. Наконец в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году ее деятельность внезапно прекратилась, хотя отдельные эксцессы случались и позднее».

Обратите внимание, – проговорил Холмс, откладывая том в сторону, – что внезапный крах организации совпал с бегством из Америки полковника Оупеншо, забравшего ее бумаги. Таковы, вероятно, были причина и следствие. Неудивительно, что за ним и его семейством стали охотиться не знающие жалости враги. Не исключено, что в списке и дневнике значились самые видные персоны Юга, и очень многие не смогут спать спокойно, пока бумаги не будут возвращены.

– Выходит, страница, которую мы видели…

– Является именно тем, чего следовало ожидать. Там сказано, если не ошибаюсь: «Посланы зернышки А, Б и В» – то есть общество послало им предупреждение. Из дальнейшего следует, что с А и Б дело улажено, их уже нет в стране, а В «навестили» – боюсь, с самым печальным для него исходом. Думаю, доктор, нам нужно пролить свет на эту темную историю, а юному Оупеншо тем временем ничего не остается, как следовать моим советам. Итак, на сегодня все сказано и сделано, так что дайте мне скрипку и постараемся на полчаса забыть о гадкой погоде и еще более гадких нравах наших ближних.

Утром тучи разошлись и сквозь нависший над великим городом тусклый покров пробились неяркие солнечные лучи. Когда я сошел вниз, Шерлок Холмс уже завтракал.

– Простите, что вас не дождался, – проговорил он. – Мне предстоят сегодня большие хлопоты по делу юного Оупеншо.

– Что вы намерены предпринять?

– Зависит от того, какие я получу сведения. Возможно, придется все же поехать в Хоршем.

– Разве вы не начнете с Хоршема?

– Нет, я начну с Сити. Позвоните в колокольчик, пусть горничная принесет вам кофе.

Ожидая завтрака, я взял со стола нераскрытую газету и пробежал по ней глазами. Когда я увидел один из заголовков, сердце у меня упало.

– Холмс, – крикнул я, – вы опоздали!

– А! – Холмс поставил чашку на стол. – Вот чего я боялся. Как это произошло? – Голос его звучал ровно, но было заметно, что он глубоко потрясен.

– Мне в глаза бросились фамилия Оупеншо и заголовок «Трагедия у моста Ватерлоо». Написано вот что: «Вчера вечером, в десятом часу, констебль Кук из отделения „H“, дежуривший у моста Ватерлоо, услышал крик о помощи и всплеск. На помощь бросились прохожие, но из-за сплошной темени и непогоды спасти утопающего не удалось. Однако был дан сигнал тревоги, и при содействии речной полиции тело извлекли из воды. Как выяснилось, это был молодой джентльмен; звали его Джон Оупеншо, и проживал он близ Хоршема (согласно надписи на конверте, который нашли в кармане утопленника). По-видимому, он торопился на станцию Ватерлоо к последнему поезду; в спешке, среди кромешной тьмы, сбился с пути и шагнул через край одного из небольших причалов для речных пароходов. Следов насилия на теле не обнаружено, и нет причин сомневаться в том, что произошел несчастный случай. Следует призвать власти, чтобы они обратили внимание на то, как оборудованы речные причалы».

Несколько минут мы сидели молча. Я впервые видел Холмса столь потрясенным.

– Моя гордость задета, Ватсон, – произнес он наконец. – Гордыня, конечно, мелочное чувство, но я оскорблен. Теперь это дело личное, и, если с Божьей помощью я буду здоров, шайка не уйдет безнаказанной. Подумать только, он явился ко мне за содействием, а я послал его на смерть!..

Вскочив на ноги, Холмс начал взволнованно мерить шагами комнату, его землистые щеки вспыхнули румянцем, длинные тонкие пальцы нервно сплетались и расплетались.

– Вот ведь коварные негодяи! – продолжал он. – Как только им удалось заманить его туда? Набережная лежит в стороне от прямого пути на станцию. На мосту, несомненно, им было не развернуться, слишком много народу. Ладно, Ватсон, мы еще посмотрим, кто одержит верх в конечном итоге. А теперь мне пора идти!

– В полицию?

– Нет, я сам себе полиция. Когда я сплету паутину, пусть забирают мух, но не ранее.

Весь день я посвятил своим профессиональным обязанностям и только поздно вечером возвратился на Бейкер-стрит. Шерлока Холмса еще не было. Он появился незадолго до десяти, бледный и усталый, – шагнул к буфету, оторвал кусок булки и принялся жадно жевать, запивая большими глотками воды.

– Вы проголодались, – заметил я.

– Зверски. Забыл поесть. С самого завтрака во рту ни маковой росинки.

– Неужели?

– Совсем ничего. Не было времени даже подумать о еде.

– И как – что-нибудь получилось?

– Да.

– Вы добыли ключ к разгадке?

– Теперь они в моей власти. Юный Оупеншо скоро будет отомщен. А не отправить ли им, Ватсон, их собственный фирменный знак? Отличная мысль!

– О чем вы?

Холмс вынул из буфета апельсин, разодрал его на дольки и выдавил на стол зернышки. Пять из них он засунул в конверт и на отвороте написал: «Ш. Х. за Дж. О.». Запечатал конверт и адресовал его «Капитану Джеймсу Кэлхуну, барк „Одинокая звезда“, Саванна, Джорджия».

– Письмо будет ждать его в порту, – пояснил он со смешком. – Пусть поворочается ночью с боку на бок. Как и Оупеншо, он увидит в этом знаке точное предвестие своей судьбы.

– А кто такой этот капитан Кэлхун?

– Главарь шайки. Я доберусь до всех, но он будет первым.

– Как вы их выследили?

Холмс вынул из кармана большой лист бумаги, весь исписанный датами и названиями.

– Я просидел весь день за регистрами Ллойда и подшивками старых газет и проследил путь всех судов, в январе и феврале восемьдесят третьего года заходивших в порт Пондишерри. Согласно записям, там побывало тридцать шесть крупнотоннажных судов. Я сразу обратил внимание на одно из них – «Одинокую звезду»; судовые бумаги, как сообщалось, были оформлены в Лондоне, но название указывало на один из американских штатов.

– Техас, кажется.

– Я этого не помнил и сейчас не уверен; ясно только, что судно из Америки.

– Что дальше?

– Я изучил документы, относящиеся к Данди, и, когда оказалось, что барк «Одинокая звезда» побывал там в январе восемьдесят пятого, мои догадки превратились в уверенность. Тогда я поинтересовался, какие суда стоят нынче в лондонском порту.

– И?

– «Одинокая звезда» прибыла сюда на прошлой неделе. В доке Альберта я узнал, что этим утром барк с ранним приливом спустился вниз по реке, чтобы отплыть домой в Саванну. Я телеграфировал в Грейвзэнд, и мне сообщили, что барк там уже проходил. Поскольку ветер восточный, можно не сомневаться, что судно миновало Гудвинз и приближается к острову Уайт.

– Каковы тогда ваши планы?

– О, Кэлхун у меня в руках. Он и двое помощников капитана, как я узнал, единственные американцы на судне. Все остальные – финны и немцы. Мне известно также, что прошлой ночью все трое сходили на берег. Мне рассказал об этом стивидор, который грузил судно. К тому времени, как парусник достигнет Саванны, почтовый пароход доставит мое письмо, а полиции города придет телеграфное сообщение, что троих джентльменов разыскивают в Англии по обвинению в убийстве.

Однако ничей расчет не верен. Убийцы Джона Оупеншо так и не получили письмо с апельсиновыми зернышками и не узнали, что по их следу идет человек, равный им по изобретательности и решимости. Ветры равноденствия в тот год дули особенно упорно и ожесточенно. Мы долго ждали новостей из Саванны об «Одинокой звезде», но так и не дождались. Наконец до нас дошли слухи, что где-то в Атлантике видели носившийся по волнам обломок ахтерштевня с вырезанными на нем буквами «О. З.». Это все, что нам суждено узнать о судьбе «Одинокой звезды».