Текст книги "Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса"

Приключение XI
Диадема с бериллами

– Холмс! – позвал я, глядя поутру из эркера нашей гостиной вниз, на Бейкер-стрит. – Там по тротуару несется какой-то полоумный. Жаль, но его родичи, видно, не понимают, что за ним нужен глаз да глаз.

Мой друг нехотя поднялся с кресла, встал у меня за спиной и, сунув руки в карманы халата, всмотрелся в окно. Было яркое морозное февральское утро; выпавший накануне обильный снег еще не слежался и вовсю блестел под зимним солнцем. На середине улицы колеса перемололи снег в рыхлую грязную кашу, но по обочинам и по краям тротуара его груды сохраняли прежнюю белизну. Хотя серую мостовую уже очистили и отскребли, она оставалась предательски скользкой, и пешеходов было меньше обычного. Собственно, от станции подземки в нашу сторону двигался один-единственный человек, чье странное поведение меня и заинтересовало.

Это был мужчина лет пятидесяти – высокий, осанистый, импозантный, с выразительным лицом и внушительной фигурой. Одет он был строго, но недешево: темный сюртук, глянцевитая шляпа, отлично сшитые светло-серые брюки и ладные коричневые гетры. Однако его движения нелепо противоречили солидной внешности и элегантной экипировке. Он рвался вперед, то и дело припрыгивая, как человек, не привычный к пешему ходу и оттого быстро уставший; размахивал на бегу руками, вертел головой и корчил самые невероятные гримасы.

– Что это с ним? Разглядывает номера домов, – заметил я.

– Думаю, он спешит к нам, – отозвался Холмс, потирая руки.

– К нам?

– Да. Полагаю, ему нужен мой профессиональный совет. Я узнаю симптомы. Ага, что я вам говорил?

Незнакомец, пыхтя и задыхаясь, кинулся к нашей двери и принялся судорожно дергать колокольчик, звон которого разнесся по всему дому.

Миг – и он вбежал в комнату, едва переводя дыхание и продолжая отчаянно жестикулировать. Но в глазах у него застыло выражение такого безмерного горя, что мы тотчас перестали улыбаться, проникшись тревогой за гостя и подлинным к нему сочувствием. На первых порах он не мог вымолвить ни слова, а только раскачивался из стороны в сторону и хватал себя за волосы, словно вот-вот лишится рассудка. Потом, вдруг рванувшись вперед, наш посетитель со всего размаху боднул головой стену. Тут уж мы подскочили к нему и оттащили на середину комнаты. Шерлок Холмс насильно усадил гостя в просторное кресло, сел рядом и, погладив по руке, заговорил мягким и успокоительным тоном, которым владел в совершенстве.

– Вы пришли рассказать, что с вами стряслось? – начал он. – Очень спешили и потому подустали. Прошу не горячиться: успокойтесь, а я охотно вникну в любую задачку, которую вы мне предложите.

Минуту-другую незнакомец, тяжело дыша, старался справиться с волнением. Наконец отер лоб носовым платком, унял дрожь в губах и обернулся к нам:

– Вы, конечно, приняли меня за помешанного?

– Очевидно, что с вами приключилась неприятность, и немалая, – уклончиво ответил Холмс.

– Видит Бог! Я попал в ужасную беду, от которой сойти с ума ничего не стоит, – так внезапно она обрушилась. Бесчестье я бы вытерпел, хотя до сих пор ничем не запятнан. Смирился бы и с несчастьем – это удел каждого. Но когда на тебя разом сваливается то и другое, да еще столь чудовищно, это вынести трудно. Кроме того, не я один здесь замешан. Если выход из этого страшного тупика не будет найден, может пострадать одна из самых знатных персон нашей страны.

– Возьмите себя в руки, сэр, – сказал Холмс, – и поясните, кто вы и что с вами приключилось.

– Мое имя, – ответил наш посетитель, – вероятно, вам небезызвестно. Я Александер Холдер из банкирского дома «Холдер и Стивенсон» на Треднидл-стрит.

В самом деле, это имя было у нас на слуху: оно принадлежало старшему компаньону второй по значению частной банкирской фирмы в лондонском Сити. Что же такое могло произойти, если один из виднейших жителей столицы оказался в столь плачевном положении? Охваченные любопытством, мы едва дождались, пока Холдер, собравшись с духом, продолжит свой рассказ:

– Я чувствую, что дорога каждая минута. Вот почему, как только инспектор полиции посоветовал мне обратиться к вам за содействием, я тотчас же сорвался с места. До Бейкер-стрит добрался подземкой, а от станции бежал рысцой: в этих сугробах кэбы просто вязнут. Оттого и запыхался: двигаться приходится очень мало. Сейчас мне получше, и я попытаюсь изложить все коротко и ясно.

Вам, разумеется, хорошо известно, что успех банковского дела определяется умением не только множить число вкладчиков, но и выгодно размещать средства банка. Один из наиболее прибыльных способов инвестировать капитал – выдача ссуд под надежное обеспечение. За последние годы в этом мы неплохо преуспели, предоставляя займы на крупные суммы многим знатным семействам под обеспечение фамильным имуществом: это коллекции живописи, библиотеки или столовое серебро.

Вчера утром, когда я сидел в своем рабочем кабинете, один из банковских клерков принес мне визитную карточку. Увидев, чья она, я вздрогнул: это был не кто иной, как… Впрочем, лучше будет, пожалуй, его не называть – даже вам. Это имя известно всему миру: оно принадлежит одной из самых родовитых, высокопоставленных и влиятельных особ в Англии. Я был ошеломлен оказанной мне честью и хотел излить свои чувства клиенту, как только он вошел, но посетитель сразу же приступил к делу, желая, видимо, поскорее покончить с неприятной для него историей.

«Мистер Холдер, – произнес он, – мне сказали, что вы практикуете денежные займы».

«Да. Наша фирма предоставляет ссуды под солидные гарантии».

«Мне совершенно необходимо получить наличными пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, причем незамедлительно. Я мог бы, разумеется, взять в долг эту пустячную сумму хоть у десятка друзей, однако предпочитаю сделать заем конфиденциально и действовать единолично. Вы, безусловно, понимаете, что мне с моим положением было бы неблагоразумно связывать себя обязательствами на стороне».

«Позвольте узнать, на какой срок вам требуется названная сумма?»

«В ближайший понедельник мне вернут большой долг, и тогда я непременно погашу предоставленную мне ссуду с уплатой процентов, какие вы сочтете нужным назначить. Но мне крайне необходимо получить деньги немедля».

«Я был бы счастлив одолжить вам деньги из собственных средств, однако подобная сумма непомерна для моего кошелька. Если же делать заем от имени фирмы, то ради справедливости по отношению к моему компаньону я вынужден, даже в вашем случае, принять меры деловой предосторожности».

«Только так и следует вести дело. – Мой посетитель взял в руки лежавший на кресле квадратный футляр из черного сафьяна. – Вы, несомненно, слышали о диадеме с бериллами?»

«Конечно. Это одно из главных сокровищ Британской империи».

«Совершенно верно. – Он открыл футляр: там на мягком розовом бархате покоилось то самое великолепное произведение ювелирного искусства. – В диадеме тридцать девять крупных бериллов. Ценность золотой оправы неизмерима. По самой низкой оценке, стоимость диадемы вдвое выше запрошенной мною суммы. Я готов оставить ее у вас в качестве залога».

Я взял бесценный футляр и в некотором замешательстве поднял глаза на своего именитого клиента.

«Вы не уверены в ценности диадемы?» – спросил он.

«Нет-нет, что вы. Я сомневаюсь только…»

«Уместно ли с моей стороны оставлять ее в залог? На этот счет можете не волноваться. Мне такое и в голову бы не пришло, не будь я вполне убежден, что через четыре дня получу диадему обратно. Чистейшая формальность. А само обеспечение вы считаете достаточным?»

«Более чем».

«Вы, мистер Холдер, бесспорно, отдаете себе отчет в том, что наша сделка – доказательство моего глубокого доверия, а основано оно на сведениях о вас, которые до меня дошли. Я полагаюсь на вашу деликатность и надеюсь, что вы воздержитесь от любых пересудов на эту тему. Но самое главное, для сбережения диадемы необходимо принять все возможные меры. Незачем упоминать, какой грандиозный скандал вызовет в обществе даже малейший ущерб, причиненный ей. Он будет едва ли не равнозначен утрате диадемы: ведь в мире нет бериллов, равных этим, и замены им не найти. Впрочем, доверяю вам вполне – и явлюсь за диадемой лично в понедельник утром».

Видя, что мой клиент спешит, я без лишних слов вызвал кассира и распорядился выдать пятьдесят банковских билетов по тысяче фунтов каждый. Оставшись наедине с сокровищем, я никак не мог избавиться от опасений, связанных с огромной ответственностью, которая легла на мои плечи. Случись с диадемой какая-то беда, неизбежно разразится чудовищный скандал: ведь это – национальное достояние! Я уже начал сожалеть, что согласился взять на себя такую обузу. Так или иначе, переменить что-либо было поздно. Я запер диадему в свой личный сейф и вновь взялся за работу.

Когда наступил вечер, я подумал, что оставлять такую драгоценность в офисе неосмотрительно. Банковские сейфы взламывают, а что, если такое случится и с моим? В каком положении я тогда окажусь! Поэтому я решил носить футляр с собой, чтобы ни на минуту не расставаться с диадемой. Приняв такое решение, я вызвал кэб и направился домой в Стретем вместе с сокровищем. И вздохнул спокойно только тогда, когда поднялся наверх и запер диадему в бюро у себя в гардеробной.

А теперь два слова о моей прислуге и о моих домочадцах, мистер Холмс. Мне хочется досконально ознакомить вас с ситуацией. Конюх и мальчик-слуга появляются в доме только днем, поэтому говорить о них незачем. Три служанки работают у меня уже не первый год, и в их безупречной честности сомневаться не приходится. Четвертая – Люси Парр, вторая горничная, – состоит в должности только несколько месяцев. Рекомендация у нее была превосходная, ни малейших нареканий она не вызывает. Личико у нее симпатичное, и возле дома то и дело торчат ее кавалеры. Это – единственное, что нам не очень нравится, но мы о ней самого доброго мнения.

Вот и все, что касается прислуги. Мое семейство немногочисленно, и описание его много времени не займет. Я вдовец, у меня единственный сын – Артур. Увы, мистер Холмс, он меня разочаровал – горько разочаровал. Ничуть не сомневаюсь, что виноват в этом я сам. Говорят, что я слишком его избаловал. Очень и очень возможно. Когда скончалась моя дорогая супруга, я осознал, что, кроме него, любить мне некого. Я не мог вынести, если улыбка хоть на миг исчезала с его лица, и готов был исполнить любое его желание. Наверное, будь я с ним хоть капельку построже, это пошло бы на пользу нам обоим, однако намерения у меня были самые благие.

Естественно, я предполагал, что Артур продолжит мой бизнес, но деловой жилки он лишен начисто. Нрав у него оказался необузданный и своевольный, и, признаюсь откровенно, я не мог доверить ему крупные суммы. Юношей Артур вступил в аристократический клуб и вскоре, благодаря обходительным манерам, сблизился с богачами, не привыкшими считать деньги. Он пристрастился к игре в карты на большие ставки и невесть сколько просаживал на скачках, а потому снова и снова обращался ко мне с мольбами выдать ему аванс из капитала, назначенного на его содержание, для покрытия долгов чести. Не единожды Артур пытался порвать связь с опасным окружением, но всякий раз влияние его друга, сэра Джорджа Бернуэлла, оказывалось сильнее.

Удивляться тому, что сэр Джордж Бернуэлл возымел такую власть над моим сыном, не приходится. Артур часто приглашал его в наш дом, и я сам был не в силах противиться его обаянию. Сэр Джордж старше Артура; он светский человек с головы до пят; где только не побывал и чего только не повидал; великолепный рассказчик, да и внешность его на редкость привлекательна. Однако, размышляя о нем хладнокровно, когда его присутствие не действовало на меня столь неотразимо, я проникался уверенностью, что цинические речи сэра Джорджа и выражение, мелькавшее порой в его глазах, свидетельствуют об одном: доверяться ему ни в коем случае нельзя. Таково мое мнение, которое разделяет со мной и малышка Мэри, а уж она-то сполна наделена женской интуицией, способной вмиг раскусить любой характер.

Осталось рассказать только о ней. Мэри – моя племянница. Пять лет тому назад, после смерти брата, она оказалась на свете одна-одинешенька, я принял ее к себе, и с тех пор она мне словно родная дочь. В нашем доме она – настоящий луч солнца: добрая, преданная, красивая, ровная в обращении и отзывчивая, какой только может быть женщина; притом умелая и трудолюбивая хозяйка. Мэри – моя правая рука. Не знаю, как бы я без нее обходился. И только в одном она упорно противится моим желаниям. Мой сын Артур любит ее без памяти и дважды просил ее руки, но оба раза она ему отказала. Уверен, что если хоть кто-то способен вернуть моего сына на путь истинный, так только она одна. Женитьба на Мэри переменила бы всю его жизнь, но сейчас – увы! Поздно, слишком поздно! Ничего не исправить…

Ну вот, мистер Холмс, теперь вы знакомы с теми, кто живет под моей крышей, и я продолжу свою скорбную повесть.

Когда в тот вечер после обеда мы пили кофе в гостиной, я рассказал Артуру и Мэри о событиях дня и описал сокровище, которое находится у нас в доме. Имя клиента я, разумеется, опустил. Люси Парр, подававшая нам кофе, из комнаты уже вышла. Помню это отчетливо, хотя не скажу с уверенностью, что дверь за ней затворилась. Мэри и Артур, взволнованные моим рассказом, захотели взглянуть на прославленную диадему, но я посчитал за лучшее ее не трогать.

«Куда ты ее положил?» – спросил Артур.

«В бюро».

«Будем надеяться, что ночью к нам никто не вломится».

«Бюро заперто», – заметил я.

«К нему подходит любой старый ключ, – возразил Артур. – Ребенком я сам открывал его ключом от буфета из кладовой».

Артур имел привычку нести вздор, и потому я пропустил его слова мимо ушей. Но после кофе Артур с хмурым лицом пошел за мной в мою комнату.

«Послушай, папа, – проговорил он, не поднимая глаз. – Не мог бы ты дать мне двести фунтов?»

«Никоим образом! – отрезал я. – Я и так слишком потворствовал в твоих тратах».

«Да, ты всегда был добр ко мне. Но мне позарез нужна эта сумма, иначе мне нельзя будет явиться в клуб».

«Вот и прекрасно!» – воскликнул я.

«Неужели ты допустишь, чтобы я прослыл бесчестным человеком? Такого позора я не вынесу. Я во что бы то ни стало должен раздобыть двести фунтов, и если ты мне откажешь, я вынужден буду искать другие пути».

Я вознегодовал: за последний месяц Артур выпрашивал у меня деньги уже в третий раз. «Ты не получишь от меня ни фартинга!» – крикнул я. Артур поклонился и вышел из комнаты, не проронив ни слова.

Оставшись один, я открыл бюро, увидел, что драгоценность на месте, и снова запер бюро на ключ. Затем решил обойти дом и удостовериться, что все в порядке. Обычно эта обязанность лежит на Мэри, но в тот вечер мне показалось уместней совершить обход самому. Спускаясь по лестнице, в холле я заметил Мэри: она запирала боковое окно.

Когда я подошел ближе, она спросила (как мне показалось, слегка встревоженно): «Скажите, папа, вы сегодня позволили Люси отлучиться из дома?»

«Разумеется, нет».

«Она только что вошла через черный ход. Наверняка выбегала на свидание у калитки. Думаю, это не совсем безопасно и пора положить этому конец».

«Поговори с ней утром – или, если хочешь, я могу взять это на себя. Ты проверила, все ли заперто как надо?»

«Да, папа, не волнуйтесь».

«Тогда спокойной ночи».

Я поцеловал Мэри, снова поднялся к себе в спальню и вскоре заснул.

Я стараюсь изложить вам дело до мельчайших подробностей, мистер Холмс, но, если я описал что-то недостаточно внятно, задавайте мне любые вопросы.

– Напротив, ваш рассказ исключительно четок и понятен.

– Перехожу теперь к той части истории, которую хотел бы изложить со всеми деталями. Сплю я довольно чутко, а тогдашние волнения к крепкому сну никак не располагали. Около двух часов ночи меня разбудил какой-то слабый стук. Когда я окончательно проснулся, было уже тихо, но мне показалось, что где-то в доме осторожно прикрыли окно. Лежа под одеялом, я напряженно вслушивался. Вдруг, к моему ужасу, из гардеробной (комнаты, смежной со спальней) до меня явственно донеслись чьи-то опасливые шаги. Дрожа с головы до ног, я выскользнул из постели и выглянул за дверь.

«Артур! – закричал я. – Негодяй! Вор! Как ты посмел притронуться к диадеме?»

В газовом светильнике теплился огонек, и возле него я увидел моего несчастного полуодетого мальчика. В руках он держал диадему и, казалось, изо всех сил старался согнуть ее или разломать. Услышав мой крик, Артур выронил диадему и повернулся ко мне – бледный как смерть. Я подобрал драгоценность и впился в нее глазами: один из золотых зубцов с тремя бериллами исчез.

«Мерзавец! – завопил я, вне себя от ярости. – Ты уничтожил сокровище! Обесчестил меня навеки! Где драгоценные камни, которые ты украл?»

«Украл?»

«Да, украл! Ты вор!» – кричал я, тряся его за плечо.

«Все на месте. Они не могли пропасть!» – восклицал Артур.

«Тут недостает трех камней. Куда ты их дел? Выходит, ты не только вор, но и лжец! Разве я не видел, как ты силился отломать второй зубец?»

«Довольно! Наслушался я от тебя всяких кличек, – заявил Артур. – Ты осыпал меня оскорблениями, а я в ответ не скажу больше ни слова. Утром уйду из дома и начну пробивать себе путь в жизни сам».

«Ты уйдешь из дома вместе с полицией! – кричал я, едва не обезумев от горя и негодования. – Я потребую, чтобы они во всем разобрались!»

«От меня ты ничего не узнаешь! – вдруг бросил мне в лицо Артур с такой злобой, что я его просто не узнал. – Если ты намерен вызвать полицию – вызывай, пусть ищут».

Мои крики переполошили весь дом. Первой в комнату вбежала Мэри. Увидев диадему и глянув Артуру в лицо, она мигом поняла, что произошло, вскрикнула и упала без чувств. Я послал горничную за полицией, чтобы немедля препоручить ей расследование. Когда явились инспектор и констебль, Артур, угрюмо сложив на груди руки, спросил, неужели я действительно собираюсь предъявить ему обвинение в краже. Я ответил, что дело вышло за рамки частных интересов и приобрело публичный характер, поскольку сломанная диадема принадлежит всей нации. Я твердо решил действовать законным порядком.

«Но ты хотя бы не дашь им арестовать меня немедленно? – проговорил Артур. – И тебе, и мне пойдет на пользу, если ты позволишь мне покинуть дом минут на пять».

«Чтобы ты мог скрыться или надежней припрятать краденое?» – воскликнул я. Только тут до меня дошел весь ужас положения; я умолял Артура осознать, что под угрозой не только моя честь, но и честь лица, стоящего неизмеримо выше; порча диадемы вызовет скандал, который потрясет всю страну. «Беды можно избежать: только скажи, что ты сделал с пропавшими камнями», – твердил я Артуру.

«Пойми, – внушал я, – ты пойман на месте преступления и никакими новыми признаниями свою вину не отягчишь. Сделай немногое: признайся, куда ты спрятал бериллы, и все будет прощено и забыто».

«Приберегите ваше прощение для тех, кто его выпрашивает», – с презрительной усмешкой бросил Артур и отвернулся. Я видел, как он ожесточен, и понял, что переубеждать его бесполезно. Выбора не оставалось. Я позвал инспектора, и Артура взяли под стражу. Его тотчас обыскали, равно и его комнату, обшарили весь дом сверху донизу, однако драгоценных камней нигде не нашлось. Мой несчастный сын упорно молчал, несмотря на все наши увещевания и угрозы. Сегодня утром его поместили в тюремную камеру, а я, покончив в полиции со всеми формальностями, бросился сюда. Заклинаю вас пустить в ход все ваше искусство, лишь бы распутать этот узел. В полиции сознались, что ничего пока не понимают. Готов оплатить любые расходы, какие вы сочтете необходимыми. Я уже назначил вознаграждение в тысячу фунтов. Господи, что же делать? За ночь я потерял честь, драгоценность и сына… Что мне делать, что делать?

Банкир обхватил голову руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону, что-то невнятно бормоча, как ребенок, не умеющий выразить горе словами.

Шерлок Холмс некоторое время сидел молча, сдвинув брови и не сводя глаз с огня в камине.

– К вам ходит много гостей? – спросил он.

– Только мой компаньон с семейством, а изредка кто-то из друзей Артура. Не так давно несколько раз заглядывал сэр Джордж Бернуэлл. Вот вроде бы и все.

– А вы сами часто бываете в обществе?

– Артур часто. Мы с Мэри никуда не показываемся. И оба этому рады.

– Немного странно для юной девушки.

– Она домоседка. Вдобавок не такая уж юная. Ей двадцать четыре года.

– По вашим словам, ее тоже потрясло это происшествие?

– Еще как! Едва ли не больше, чем меня самого.

– И ни у нее, ни у вас не возникло никаких сомнений в виновности Артура?

– Какие же могли возникнуть сомнения, если я собственными глазами видел диадему у него в руках?

– Я не считаю это решающим доказательством. Кроме отломанного зубца, диадема была еще как-то повреждена?

– Да, она была согнута.

– А вам не пришло в голову, что ваш сын, возможно, пытался ее выпрямить?

– Благослови вас Господь! Вы, кажется, ищете для него оправдания и хотите меня утешить. Но это никому не под силу. Что Артур делал в моей гардеробной? Если он не замышлял дурного, отчего же не сказал об этом?

– Ну да. А если виновен, почему не придумал какую-нибудь ложь? Как в первом, так и во втором случае его молчание ни о чем не свидетельствует. В этом деле есть ряд необычных подробностей. Каково мнение полиции о разбудившем вас стуке?

– Они полагают, что Артур хлопнул дверью, когда выходил из своей спальни.

– Правдоподобней некуда! Коли затеял грабеж, непременно надо хлопнуть дверью, да погромче, чтобы перебудить весь дом! А что они думают насчет бериллов – куда они сгинули?

– До сих пор надеются их найти: простукивают обшивку стен и обследуют мебель.

– А вне дома не искали?

– Усердия им не занимать. Весь сад изучили чуть ли не с лупой.

– Так-так, дорогой мистер Холдер, неужели вам не ясно, что собака тут зарыта гораздо глубже, чем поначалу вообразили и вы, и полиция? Вам это дело кажется несложным, а на мой взгляд, оно чрезвычайно запутано. Рассмотрим вашу версию событий. Ваш сын поднялся с постели, проник, отчаянно рискуя, в вашу гардеробную, открыл бюро, достал диадему, с немалыми усилиями отломил один зубец, сбегал куда-то и спрятал три берилла из тридцати девяти, причем так ловко, что найти их невозможно, а затем вернулся с оставшимися тридцатью шестью камнями обратно в вашу гардеробную, где ему грозило быть обнаруженным. Скажите сами, неужели эта версия правдоподобна?

– Но есть ли какая-то другая? – в отчаянии возопил банкир. – Если Артур невиновен, то почему он молчит, точно язык проглотил?

– Выяснить это нам и предстоит, – заключил Холмс. – Если вы не против, мистер Холдер, предлагаю вместе отправиться в Стретем. Там мы проведем часок-другой и попристальней вглядимся в детали.

Холмс настоял на моем участии в этой экспедиции, и я охотно к ней присоединился: рассказ мистера Холдера пробудил во мне и любопытство, и горячее сочувствие. Признаться, виновность Артура представлялась мне, как и несчастному отцу, более чем очевидной. Но я настолько доверял прозорливости Холмса, что невольно чувствовал: если это объяснение его не убедило, то, значит, можно еще на что-то надеяться. На пути к южной окраине Лондона Холмс едва ли проронил хоть слово; он сидел в глубоком раздумье, уткнувшись в грудь подбородком и надвинув шляпу на самые глаза. Зато нашего клиента слабый проблеск надежды явно взбодрил – он даже затеял со мной бессвязный разговор о своих банковских делах. Поездка в вагоне оказалась недолгой, путь пешком – и того короче; вскоре мы подошли к Фэрбенку, скромной резиденции выдающегося финансиста.

Просторный квадратный дом из белого камня стоял невдалеке от дороги. Тянулся широкий двойной проезд для экипажей с занесенной снегом лужайкой посередине, за ним стояли тяжелые железные ворота. Направо виднелись заросли кустарника; узкая тропинка, предназначенная для поставщиков провизии, вела от дороги к кухонной двери, между аккуратно подстриженными живыми изгородями. Слева пролегала дорожка к конюшне – она не относилась к участку и составляла общее владение, хотя посторонние ею пользовались редко. Холмс оставил нас у входной двери, а сам медленно прошелся вокруг дома: вдоль фасада, по тропинке для торговцев, по саду и наконец по дорожке к конюшне. Не дождавшись Холмса, мы с мистером Холдером вошли в дом и расположились в столовой возле камина. Беседа не клеилась, но тут отворилась дверь и в проеме появилась молодая девушка. Она была немного выше среднего роста, стройная, с темными волосами и глазами, черноту которых усиливала мертвенная бледность лица. Столь бледных женских лиц мне еще не доводилось видеть. Ее губы казались совсем бескровными, глаза покраснели от слез. Девушка молчала, и меня поразило, сколь глубоко она переживает; она горевала даже больше, чем мистер Холдер, когда он явился к нам утром, хотя черты ее говорили о сильном характере и огромном самообладании. Словно не заметив меня, она подошла к дяде и ласково провела рукой по его волосам:

– Папа, вы распорядились, чтобы Артура выпустили на свободу?

– Нет-нет, девочка моя, дело необходимо расследовать до конца.

– Я уверена, он ни в чем не виноват. Женская интуиция не обманет. Ничего дурного он не сделал, а вы еще будете сожалеть, что обошлись с ним так сурово.

– Но если он невиновен, то почему молчит?

– Кто знает? Наверное, оскорблен вашими подозрениями.

– Да ведь я застал его с диадемой в руках!

– Артур попросту ее подобрал, чтобы рассмотреть. Прошу вас, папа, прошу, поверьте мне, он тут ни при чем. Пожалуйста, прекратите дело – и пусть о нем забудут. Ужасно думать, что наш дорогой Артур за решеткой!

– Мэри, я ни за что не отступлюсь, пока бериллы не будут найдены, – ни за что! Твоя привязанность к Артуру тебя ослепляет: ты не видишь, какие страшные последствия мне грозят. Замять дело у меня и в мыслях нет; напротив, я пригласил из Лондона джентльмена для более тщательного расследования всех обстоятельств.

– Это вы? – Мэри повернулась ко мне.

– Нет, это его друг. Тот джентльмен попросил нас оставить его одного. Сейчас он бродит возле конюшни.

– Возле конюшни? – Темные брови Мэри удивленно поднялись. – Что он надеется там найти? А вот, полагаю, и он сам. Убеждена, сэр, что вам удастся доказать истину, для меня совершенно бесспорную: мой кузен Артур к преступлению непричастен.

– Всецело с вами согласен и тоже надеюсь, что мы это докажем, – отозвался Холмс. Он вернулся к дверному коврику, чтобы отряхнуть снег с ботинок. – Полагаю, что имею честь говорить с мисс Мэри Холдер? Вы позволите задать вам несколько вопросов?

– Ради бога, сэр, если только это поможет распутать страшный узел.

– Вы ничего не слышали прошлой ночью?

– Ничего, пока не раздался громкий голос дядюшки, и тогда я спустилась вниз.

– Накануне вечером вы закрывали окна и двери. Вы заперли все окна?

– Да.

– Все ли они были крепко заперты сегодня утром?

– Все.

– У вашей служанки есть поклонник? Вчера вечером вы, кажется, сообщили вашему дяде, что она выходила к нему на свидание?

– Да, она подавала нам в гостиной кофе и могла услышать, как дядя рассказывал о диадеме.

– Понимаю. Отсюда вы делаете вывод, что она побежала передать новость своему поклоннику и они сообща замыслили ограбление.

– Какой смысл строить все эти шаткие теории? – нетерпеливо перебил банкир. – Говорю же, я видел диадему в руках у Артура.

– Погодите минуту, мистер Холдер. Мы еще к этому вернемся. Итак, о служанке, мисс Холдер. Вы видели, как она вернулась через кухню, не так ли?

– Да. Я пошла проверить, заперта ли дверь на ночь, а Люси как раз проскользнула в дом. Я заметила в темноте и ее ухажера.

– Вы его знаете?

– Да, он зеленщик, приносит нам овощи. Его имя Фрэнсис Проспер.

– И он стоял, – продолжал Холмс, – по левую сторону, не у самой двери?

– Верно.

– И нога у него деревянная?

В живых темных глазах девушки промелькнуло что-то похожее на испуг.

– Уж не волшебник ли вы? Как вы об этом узнали?

Она улыбнулась, но худое сосредоточенное лицо Холмса сохраняло полнейшую серьезность.

– Мне бы очень хотелось подняться наверх, – сказал он. – Вероятно, понадобится и выйти наружу. Но прежде всего, думаю, стоит осмотреть окна нижнего этажа.

Холмс быстро обошел холл и задержался у большого окна, из которого виднелась дорожка к конюшне. Он открыл его и тщательно, с помощью сильной лупы, исследовал подоконник.

– Что ж, пойдемте наверх, – наконец проговорил он.

Гардеробная банкира была обставлена довольно скромно: серый ковер, солидное бюро и продолговатое зеркало. Холмс первым делом подошел к бюро и, внимательно осмотрев замок, спросил:

– Каким ключом его открыли?

– Тем самым, о котором говорил мой сын: от буфета в кладовой.

– Он где-то здесь?

– Вон там, на туалетном столике.

Шерлок Холмс взял ключ и отпер бюро.

– Замок бесшумный. Неудивительно, что вы не проснулись. А вот в этом футляре, надо полагать, и хранится диадема? Давайте-ка на нее взглянем.

Он открыл футляр, вынул диадему и положил ее на стол. Это был великолепный образец ювелирного искусства, и камней, подобных тридцати шести бериллам, я еще не видел. Один из боковых зубцов был отломан.

– Мистер Холдер, – обратился Холмс к хозяину дома, – вот этот зубец в точности соответствует тому, который, к несчастью, утрачен. Будьте добры, отломайте его.

– Боже избави! – Банкир в ужасе отшатнулся.

– Тогда попробую я. – Холмс что было силы налег на диадему, но тщетно. – Чуть-чуть поддается, но с этим зубцом я сладил бы не скоро, хотя руки у меня очень сильные. Нетренированному человеку вообще не справиться. А что, по-вашему, мистер Холдер, вы бы услышали, отломи я этот зубец? Резкий щелчок, точно выстрел из пистолета. И вы хотите меня уверить, что такой треск раздался чуть ли не над вашим ухом, а вы в постели даже не шелохнулись?

– Не знаю, что и подумать. Дело темное.

– Но возможно, со временем кое-что и прояснится. А вы что скажете, мисс Холдер?

– Должна признаться, я, как и дядюшка, ничего не понимаю.

– Мистер Холдер, а что было на ногах у вашего сына, когда вы его увидели – ботинки или домашние туфли?

– Нет, он не был обут, только брюки и рубашка.

– Благодарю вас. В этом расследовании нам необычайно везет, и если преступление останется нераскрытым, виной тому будем только мы сами. С вашего разрешения, мистер Холдер, я продолжу поиски вне дома.

Холмс попросил нас его не сопровождать, пояснив, что лишние следы ему помешают. Отсутствовал он час с лишним и вернулся в облепленной снегом обуви.

– Кажется, я осмотрел все, что следовало, – произнес он, сохраняя на лице обычное непроницаемое выражение. – Полагаю, мистер Холдер, я смогу быть для вас полезнее, если вернусь к себе.