Текст книги "Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса"

С видом серьезным и торжественным Холмс зажег лампу и первым вышел в коридор. Дважды постучал в дверь спальни, но ответа не последовало. Он повернул ручку двери и вошел; я следовал за ним, держа в руке револьвер со взведенным курком.

Нам представилось необычайное зрелище. На столе стоял потайной фонарь с наполовину отодвинутой шторкой, яркий луч света падал на железный сейф, дверца которого была приоткрыта. У стола на деревянном стуле сидел доктор Гримсби Ройлотт, одетый в длинный серый халат, из-под которого выглядывали голые лодыжки и красные турецкие шлепанцы. На коленях лежал арапник с короткой рукояткой, который сегодня уже попадался нам на глаза. Подбородок доктора Ройлотта был задран, жуткие остекленевшие глаза неотрывно смотрели в угол потолка. Лоб опоясывала необычная лента – желтая, в коричневатых пятнах, словно бы туго завязанная вокруг головы. Когда мы вошли, он не издал ни звука и не пошевелился.

– Лента! Пестрая лента! – шепнул Холмс.

Я шагнул вперед. В то же мгновение странная головная повязка задвигалась и из шевелюры доктора выглянули приплюснутая ромбовидная голова и раздувшаяся шея омерзительной змеи.

– Болотная гадюка! – воскликнул Холмс. – Самая опасная змея в Индии. После укуса он прожил не дольше десяти секунд. Поистине, насилие обращается на самое себя; не рой другому яму – сам в нее попадешь. Вернем-ка эту тварь в ее логово, отвезем мисс Стоунер в какое-нибудь временное убежище и сообщим обо всем полиции графства.

Он проворно подобрал арапник с коленей мертвеца, набросил петлю на шею рептилии, стянул змею с ее страшного насеста, донес на вытянутой руке до железного сейфа, швырнул туда и закрыл дверцу.

Такова истинная история смерти доктора Гримсби Ройлотта из Сток-Морана. Не стоит дополнять мой и без того затянувшийся отчет подробностями о том, как мы сообщили печальную новость испуганной девушке; как проводили ее утренним поездом в Харроу, где поручили заботам добросердечной тетки; как неторопливое официальное расследование пришло к выводу, что доктор пал жертвой неосторожного обращения с опасным обитателем домашнего зверинца. То немногое, чего я об этом деле еще не знал, Шерлок Холмс сообщил мне на следующий день, когда мы возвращались домой.

– Я пришел к совершенно неправильному заключению, дорогой Ватсон, – сказал он, – и это показывает, как опасно основываться на недостаточных данных. Присутствие цыганского табора, слово «лента», произнесенное несчастной девушкой, которая пыталась объяснить, что уловил при свете спички ее беглый взгляд, – всего этого хватило, чтобы я устремился по ложному следу. Но – и в том состоит моя единственная заслуга – я мгновенно изменил мнение, когда убедился, что злоумышленник, кто бы он ни был, не мог проникнуть ни через дверь, ни через окно. Как я уже вам говорил, мое внимание тут же привлекли вентиляционное отверстие и веревка над постелью. Оказалось, звонок фальшивый, а кровать намертво приделана к полу, и я сразу заподозрил: веревка служит мостиком, по ней можно, проникнув в отверстие, спуститься на постель. Я тотчас же подумал о змее, вспомнил про индийский зверинец доктора и понял, что на этот раз, скорее всего, не ошибаюсь. Идея использовать яд, который невозможно обнаружить в лаборатории, как раз из тех, какие могут прийти в голову умному и безжалостному человеку, набравшемуся знаний на Востоке. Подобная отрава действует стремительно – с точки зрения преступника, это еще одно преимущество. Редкий коронер обладает таким острым зрением, чтобы разглядеть две крохотные темные точки в месте, где кожу пронзили ядовитые зубы змеи. Потом я подумал о свисте. Конечно же, змею следовало вернуть обратно до утра, чтобы ее не обнаружила будущая жертва. Доктор, вероятно, приучил змею приползать на свист, а в качестве приманки использовал молоко. В наиболее подходящий, по его разумению, час он запускал рептилию в отверстие, зная точно, что она проберется по веревке в постель. Укусит ли она спящую, было неизвестно; одну ночь, две, целую неделю жертве могло везти, но рано или поздно ее ждала неотвратимая гибель.

Мне стало все ясно еще до того, как я вошел в комнату доктора. Осмотр сиденья стула показал, что доктор имел обыкновение вставать на него – конечно, чтобы добраться до вентиляции. Оставайся у меня хоть малейшие сомнения, они бы развеялись при виде сейфа, блюдца с молоком и веревочной петли. Металлический лязг, который слышала мисс Стоунер, объяснялся просто: отчим поспешно захлопывал дверцу сейфа, когда возвращал туда его грозную обитательницу. Разобравшись в деле, я предпринял для доказательства своей правоты шаги, которые вам известны. Услышав шипение (не сомневаюсь, вы тоже его слышали), я в тот же миг зажег свет и напал на смертоносную тварь.

– И она скрылась в вентиляционном отверстии.

– Где набросилась на хозяина, ждавшего по ту сторону. Удары моей трости достигли цели, змея разъярилась и напала на первого, кого увидела. Таким образом, я, несомненно, стал косвенным виновником смерти доктора Гримсби Ройлотта, но не скажу, что этот груз сильно отяготит мою совесть.

Приключение IX
Палец инженера

В те годы, когда я поддерживал тесную связь с моим другом, мистером Шерлоком Холмсом, мне довелось предложить его вниманию только две загадки: это несчастный случай с большим пальцем мистера Хэтерли и сумасшествие полковника Уорбуртона. Второе происшествие, вероятно, представляло для проницательного и независимого в суждениях наблюдателя больший интерес, однако первое имело столь странную завязку и сопровождалось настолько драматическими перипетиями, что предпочтительней дать отчет именно о нем, пусть даже оно – не самый яркий образец применения дедуктивного метода, благодаря которому мой друг достигал примечательных результатов. История эта, насколько мне известно, пересказывалась в газетах неоднократно, но, как бывает со всеми подобными повествованиями, ее воздействие неизмеримо сильнее, если события изложены не на половине печатного столбца en bloc[25]25
  Целиком, полностью (фр.).


[Закрыть], а даны в последовательном и неторопливом развитии и тайна раскрывается постепенно, притом что каждое новое открытие становится шагом на пути к окончательному установлению истины. В то время все обстоятельства этой истории произвели на меня глубокое впечатление, и за истекшие два года острота его вряд ли притупилась.

События, которые я намерен коротко обрисовать, произошли летом 1889 года, вскоре после моей женитьбы. Я возобновил частную врачебную практику и наконец покинул квартиру на Бейкер-стрит, которую мы делили с Холмсом, хотя постоянно к нему заглядывал, а порой даже убеждал побороть богемные привычки и навестить нас. Практика моя неуклонно расширялась, а так как я поселился невдалеке от вокзала Паддингтон, то у меня появились пациенты из числа тамошних служащих. Одного я избавил от затяжного мучительного недуга, после чего он без устали расхваливал меня как превосходного медика и направлял ко мне всякого страдальца, готового прислушаться к его рекомендации.

Однажды утром, почти в семь, служанка разбудила меня стуком в дверь и сообщила, что в приемной ожидают два человека из Паддингтона. Я наспех оделся, зная по опыту, что несчастные случаи на железной дороге, как правило, серьезны, и сбежал вниз. Навстречу мне шагнул мой давний почитатель (проводник по роду занятий) и плотно прикрыл за собой дверь.

– Я его привел, – шепнул он, тыча большим пальцем себе за спину. – С ним все как надо.

– Кого вы привели? – переспросил я недоуменно. Проводник вел себя так, словно запер у меня в приемной какое-то непонятное существо.

– Нового пациента, – прошептал он. – Я подумал, лучше мне самому его сюда доставить, чтобы не улизнул. А так вот он здесь, в целости и сохранности. Но мне нужно идти, доктор. У меня ведь тоже своя работа, как и у вас.

И мой верный посредник тотчас удалился, так что я даже не успел его поблагодарить.

У стола в приемной сидел человек. На нем был неброский костюм из пестрого твида, матерчатую кепку с твердым козырьком он пристроил на моих книгах. Одну руку он обвязал носовым платком, испещренным пятнами крови. Этому юноше можно было дать не более двадцати пяти лет. Он казался энергичным и мужественным, однако лицо его было белым как мел; казалось, он едва справляется с сильным волнением.

– Простите, доктор, что поднял вас на ноги в такую рань, – начал он, – но ночью со мной случилась весьма неприятная штука. Я приехал в Лондон утренним поездом, стал разузнавать в Паддингтоне, где найти доктора, и этот славный малый любезно проводил меня к вам. Я вручил визитную карточку служанке, но вижу, что она кинула ее вон туда, на приставной столик.

На карточке значились имя, род занятий и адрес моего посетителя: «Мистер Виктор Хэтерли, инженер-гидравлик, Виктория-стрит, 16А (4-й этаж)».

– Сожалею, что заставил вас ждать, – сказал я, усаживаясь в рабочее кресло. – Вы, как я понимаю, ночь провели в дороге, уже от этого можно соскучиться.

– О, нынешнюю ночку скучной не назовешь, – расхохотался посетитель. Хохотал он взахлеб, откинувшись на спинку стула и сотрясаясь всем телом, на какой-то высокой, звенящей ноте. Меня как врача этот смех по-настоящему встревожил.

– Перестаньте! – крикнул я и налил ему воды из графина. – Возьмите себя в руки!

Толку ни малейшего. Посетителя охватил истерический припадок, какому поддаются сильные натуры после глубокого потрясения. Постепенно он пришел в себя, хотя в его лице не прибавилось ни краски, ни бодрости.

– Я выставил себя сущим идиотом, – с трудом выдохнул он.

– Ничуть. Глотните вот это!

Я плеснул в воду немного бренди, и бескровные щеки посетителя слегка порозовели.

– Теперь мне лучше! – проговорил он. – Будьте добры, доктор, взгляните на мой большой палец – вернее, туда, где он прежде находился.

Он размотал носовой платок и протянул мне руку. Даже я, с моими закаленными нервами, не мог не содрогнуться. Четыре пальца торчали, как им положено, а на месте большого жутко зияла кровавая вспухшая рана. Палец был отрублен или оторван у самого основания.

– Боже милостивый! – воскликнул я. – Травма у вас нешуточная. Крови, должно быть, вы потеряли немало.

– Видимо, да. Я тут же потерял сознание и, наверное, довольно долго валялся без чувств. А когда очнулся, рана все еще кровоточила, поэтому я туго-натуго обвязал запястье и закрепил платок веточкой.

– Отлично! Да вы прирожденный хирург.

– Речь идет о гидравлике, а это моя епархия.

– Удар был нанесен, – заметил я, осматривая рану, – очень тяжелым и острым инструментом.

– Чем-то вроде тесака.

– Полагаю, случайно?

– Никак нет.

– Неужели покушались на вашу жизнь?

– Именно покушались.

– Вы меня пугаете.

Я промыл рану губкой, очистил, перевязал, а потом наложил ватную прокладку и стянул бинтами, пропитанными карболкой. Пациент сидел, откинувшись на спинку стула, и ни разу не поморщился, хотя время от времени и кусал губы.

– Ну, как сейчас? – спросил я.

– Лучше некуда! После вашего бренди и перевязки начинаю жить заново. Слабость меня подкосила, но оно и не удивительно после такой переделки.

– Может, вам лучше сейчас не говорить о случившемся? Вас это слишком явно волнует.

– О нет, уже нет. Так или иначе, придется обо всем поведать в полиции. Но, между нами, если бы не такая неопровержимая улика, как рана, полиция имела бы полное право усомниться в моем рассказе. История совершенно из ряда вон, а доказательств не так много. Даже если мне поверят, свидетельства, которыми я располагаю, слишком неопределенны, и наказать виновных вряд ли удастся.

– Ха! – воскликнул я. – Если речь идет о загадке и вы хотите ее разрешить, то я настоятельно рекомендую вам встретиться с моим другом, мистером Шерлоком Холмсом, а уж потом обращаться в полицию.

– Да-да, я о нем слышал, – отозвался мой посетитель. – Буду очень рад, если он возьмется за это дело, хотя я должен, разумеется, прибегнуть и к содействию полиции. Вы меня ему отрекомендуете?

– Поступим лучше. Я сам отвезу вас к нему.

– Премного буду вам обязан.

– Вызовем кэб и поедем вместе. Успеем как раз к завтраку. Самочувствие вам позволит?

– Вполне. Я не успокоюсь, пока не поделюсь с кем-нибудь своей историей.

– Тогда я попрошу служанку вызвать кэб – и очень скоро присоединюсь к вам.

Я бросился наверх, коротко объяснил все жене, и через пять минут мы с моим новым знакомым уже ехали в хэнсоме на Бейкер-стрит.

Как я и ожидал, Шерлок Холмс, еще не сняв халат, сидел в гостиной, лениво развалясь, и читал в «Таймс» колонку частных объявлений. В его трубке, как обычно до завтрака, тлели остатки вчерашнего курева, которые он тщательно собирал и высушивал на уголке каминной полки. Холмс принял нас с обычным невозмутимым радушием, заказал яичницу с беконом, и мы втроем отлично позавтракали. Затем он усадил нашего нового знакомца на диван, подложил ему под голову подушку и придвинул поближе стакан с разбавленным бренди.

– Нетрудно угадать, что пережитое вами, мистер Хэтерли, выходит за рамки обычного, – произнес он. – Прошу вас прилечь – и чувствуйте себя как дома. Расскажите нам столько, сколько сможете, а если это вас утомит – подкрепите силы глотком горячительного.

– Благодарю вас, – откликнулся мой пациент. – После перевязки я будто заново родился, а завтрак довершил мое исцеление. Постараюсь отнять у вас как можно меньше драгоценного времени – и потому начну свой диковинный рассказ без всяких предисловий.

Холмс устроился в своем просторном кресле, опустил веки и принял, как обычно, расслабленный вид, не позволявший распознать, какая за ним скрывается наблюдательная и чуткая натура. Я расположился напротив, и мы, не проронив ни слова, выслушали необычную историю, поведанную нашим гостем.

– Должен сказать, – начал он, – что родители мои умерли, я холост и проживаю в Лондоне один на съемной квартире. По профессии я инженер-гидравлик – и за семь лет приобрел значительный опыт на службе в известной гринвичской фирме «Веннер и Мэтесон». Два года назад договорный срок окончился, я как раз унаследовал после смерти отца немалую сумму, решил открыть собственное дело и снял помещение на Виктория-стрит.

Думаю, всякому новичку, который затеял частное предприятие, на первых порах приходится нелегко. Мне досталось как никому. За два года меня лишь дважды пригласили консультантом, поручили один небольшой заказ, чем мои заработки и ограничились. Общая выручка составила двадцать семь фунтов и десять шиллингов. Каждый день с девяти до четырех я торчал у себя в каморке, пока не впал в уныние от мысли, что работы для меня так никогда и не найдется.

Однако вчера, как раз когда я подумывал, не пора ли уходить домой, явился мой клерк с сообщением, что некий джентльмен желает со мной встретиться по делу, и протянул мне визитную карточку, на которой значилось: «Полковник Лисандр Старк». Вслед за клерком вошел и сам полковник, человек выше среднего роста и тощий донельзя. Таких худосочных людей я в жизни не видел. На лице у него резко выделялись заостренные нос и подбородок, а кожа туго обтягивала выпирающие скулы. Впрочем, эту худобу, очевидно, вызвала не болезнь, а такова была его конституция: глаза у полковника блестели, двигался он живо и держался уверенно. Одет он был просто, но опрятно; его возраст, как я прикинул, близился к сорока годам.

«Мистер Хэтерли? – осведомился он, причем в голосе его слышался немецкий акцент. – Вас порекомендовали мне, мистер Хэтерли, не только как опытного специалиста, но и как человека благоразумного и умеющего хранить тайну».

Я поклонился, польщенный этой характеристикой; да и какой молодой человек не был бы ею польщен?

«Могу я узнать, кому обязан столь похвальным отзывом?»

«Вероятно, будет лучше, если я в данный момент об этом умолчу. Из того же источника мне стало известно, что вы потеряли родителей, не женаты и проживаете в Лондоне один».

«Совершенно верно, – подтвердил я. – Но, простите, мне неясно, какое отношение все это имеет к моей профессиональной квалификации. Вы ведь желали побеседовать со мной именно по делу?»

«Безусловно. Вы убедитесь, что впустую я ничего не говорю. У меня к вам деловое предложение, однако тут крайне важно соблюдать полнейшую секретность – полнейшую, вы понимаете? Естественно, что мы скорее доверимся человеку одинокому, нежели семьянину».

«Если я дам обещание хранить тайну, – сказал я, – вы твердо можете рассчитывать на то, что слова я не нарушу».

Полковник пристально в меня всмотрелся: столь испытующего и недоверчивого взгляда и не припомню.

«Значит, такое обещание вы даете?» – спросил он, выдержав паузу.

«Да, разумеется».

«Обещаете хранить полное и нерушимое молчание до, во время и после работы? Ни разу о ней не обмолвитесь – ни устно, ни письменно?»

«Я уже дал слово».

«Очень хорошо. – Полковник вскочил на ноги, молнией метнулся через всю комнату и распахнул дверь настежь. Коридор был пуст. – Так, все в порядке, – заметил он, вернувшись на место. – Я знаю, что клерки порой любят совать нос в дела хозяев. Теперь мы сможем поговорить без опаски».

Полковник придвинул свой стул почти вплотную к моему и снова впился в меня тем же испытующим взглядом.

Странные выходки этого полускелета вызвали во мне все нараставшую неприязнь и нечто похожее на страх. Даже боязнь потерять клиента не могла удержать меня от нетерпеливых слов:

«Не соблаговолите ли изложить суть дела, сэр? Мое время мне дорого».

Да простит небо мне эту последнюю фразу, но она вырвалась у меня помимо воли.

«Пятьдесят гиней за ночь работы вас устроят?» – спросил полковник.

«Более чем».

«За ночь работы – не совсем верно, куда точнее – за час. Мне всего-навсего хотелось бы услышать ваше мнение о гидравлическом прессе, который вышел из строя. Если вы укажете нам на неисправность, мы быстро отремонтируем его собственными силами. Что скажете о таком поручении?»

«Задача, по-видимому, несложная, а вознаграждение щедрое на редкость».

«Именно так. Желательно, чтобы вы прибыли сегодня вечером последним поездом».

«Куда я должен явиться?»

«Айфорд, графство Беркшир. Это небольшое местечко близ границы с Оксфордширом, в семи милях от Рединга. Поездом из Паддингтона вы доберетесь туда примерно в четверть двенадцатого».

«Отлично».

«Я встречу вас в экипаже».

«Нужно будет ехать на лошадях?»

«Да, обитаем мы в порядочной глуши. От железнодорожной станции в Айфорде добрых семь миль».

«Тогда раньше полуночи нам вряд ли успеть. Обратного поезда наверняка уже не будет. Мне придется у вас заночевать».

«Где-нибудь вас уложим, не волнуйтесь».

«Право, это крайне неудобно. Нельзя ли приехать в другое время?»

«Мы сочли наиболее подходящим именно столь поздний час. За неудобство мы и платим компенсацию вам, молодому неизвестному специалисту. Платим сумму, за которую могли бы получить консультацию у лучших авторитетов в вашей сфере. Впрочем, если вы намерены отклонить наше предложение, еще не поздно».

Я подумал о пятидесяти гинеях и о том, как они мне пригодятся.

«Нет-нет, я ни от чего не отказываюсь и охотно пойду навстречу вашим пожеланиям. Хотелось бы только уяснить, в чем состоит моя задача».

«Вы правы. Вполне закономерно, что обязательство хранить тайну возбудило ваше любопытство. У меня нет ни малейшего желания к чему-то вас вынуждать, прежде чем вы ознакомитесь с проблемой. Полагаю, можно говорить совершенно открыто – нас тут никто не подслушивает?»

«Некому».

«Итак, дело обстоит следующим образом. Вам, вероятно, доводилось слышать о том, что сукновальная глина является ценным сырьем и ее месторождения в Англии крайне редки?»

«Да, я об этом слышал».

«Не так давно я купил участок земли – очень скромный – в десяти милях от Рединга. И вот мне посчастливилось обнаружить на одном поле залежи этой самой сукновальной глины. Когда же я исследовал находку, оказалось, что пласт сравнительно невелик: он образует перемычку между двумя значительно более солидными залежами справа и слева, на участках моих соседей. Этим добрым людям и невдомек, что они владеют сокрытым в земле сокровищем, равным по ценности золотому руднику. Разумеется, в моих интересах было купить эти участки, пока владельцы не подозревают об их истинной стоимости, но, к сожалению, я не располагал достаточным капиталом. Впрочем, я посвятил в свою тайну нескольких друзей, которые предложили украдкой и понемногу разрабатывать наш пласт и сколотить тем самым сумму, необходимую для приобретения соседних участков. Этим мы последнее время и занимаемся, а для облегчения процесса установили гидравлический пресс. Пресс, как я уже упомянул, вышел из строя, и нам необходим ваш совет. Но мы в высшей степени ревностно оберегаем наш секрет, и если вдруг станет известно, что нас посещают инженеры-гидравлики, немедленно пойдут пересуды, начнутся расспросы, а когда подоплека вскроется, нам придется распроститься со всякими надеждами заполучить смежные поля. Вот почему я заставил вас пообещать, что никто не услышит от вас о поездке в Айфорд. Надеюсь, я изложил все достаточно ясно?»

«Да, вполне, – согласился я. – Единственное, чего я не понимаю, – зачем вам понадобился гидравлический пресс? Насколько мне известно, сукновальную глину просто-напросто вычерпывают, как гравий из карьера».

«А! – небрежно отмахнулся от меня полковник. – Мы применяем собственный метод. Для отвода глаз прессуем землю в кирпичи, чтобы никто не разобрался, как там и что. Но это сущая мелочь. Отныне я полностью полагаюсь на вас, мистер Хэтерли, и вы могли убедиться, насколько я вам доверяю. – Тут полковник поднялся со стула. – Итак, жду вас в Айфорде в четверть двенадцатого».

«Я непременно буду».

«И помните: никому ни слова!»

На прощание полковник окинул меня долгим пронизывающим взглядом, а затем, пожав мне руку холодной влажной ладонью, поспешил удалиться.

Когда настало время хладнокровно поразмыслить над внезапно свалившимся на меня заданием, я, как вы наверняка представляете, почувствовал себя ошеломленным. С одной стороны, меня радовал гонорар, десятикратно (если не более) превышавший сумму, которую я сам назначил бы в качестве вознаграждения за свои услуги; вдохновляла и перспектива дальнейших заказов того же свойства. С другой стороны, внешность и манеры моего клиента оставили весьма неприятное впечатление; к тому же он не убедил меня в том, что ехать нужно непременно ночью. Загадочной казалась и крайняя обеспокоенность полковника насчет того, чтобы я никому не проговорился о своей поездке. Тем не менее я отбросил все страхи, плотно поужинал, доехал до Паддингтона и двинулся в путь, в точности следуя строгому предписанию держать язык за зубами.

В Рединге мне пришлось сделать пересадку и перейти на другой вокзал. Однако я успел сесть на последний поезд до Айфорда и в начале двенадцатого высадился на тускло освещенной платформе. Кроме меня, пассажиров не было; стоял только сонный носильщик с фонарем в руке. Но, пройдя через турникет, я увидел своего утреннего знакомого, поджидавшего меня в тени. Он молча ухватил меня за руку и втолкнул в распахнутую дверцу экипажа. Полковник закрыл оба окошечка, постучал в деревянную перегородку, и кучер пустил лошадь во всю прыть.

– Лошадь была одна? – вмешался Холмс.

– Да, только одна.

– Какой масти, вы не заметили?

– Заметил при свете бокового фонаря, когда влезал в экипаж. Гнедая лошадь.

– На вид уставшая или бодрая?

– Вполне бодрая. Шерсть у нее лоснилась.

– Благодарю вас. Простите, что перебил. Прошу вас, продолжайте свое чрезвычайно увлекательное повествование.

– Итак, мы тронулись с места и ехали не менее часа. Полковник Лисандр Старк говорил всего о семи милях, но, судя по скорости и времени, их было чуть ли не двенадцать. Он сидел бок о бок со мной, не проронив ни слова, и всякий раз, когда мне случалось на него скоситься, я видел, что он прямо-таки сверлит меня глазами. Проселочные дороги в тех краях отвратительные: нас то и дело подбрасывало и кидало из стороны в сторону. Я пытался было разглядеть из окошка, где мы находимся, но сквозь матовые стекла видел только мелькавшие пятна света. Иногда я отваживался на какое-нибудь замечание, чтобы завязать разговор (уж очень однообразным было путешествие), но полковник отвечал односложно, и беседа обрывалась. Наконец колдобины и ухабы кончились, под колесами захрустел гравий подъездной аллеи, и экипаж остановился. Полковник Лисандр Старк спрыгнул на землю, я последовал за ним, но он, не дав мне опомниться, проворно втащил меня на крыльцо к распахнутой входной двери. Прямо из экипажа мы сразу очутились в холле, так что я даже краем глаза не успел увидеть фасад. Стоило мне переступить порог, как дверь за нами с грохотом захлопнулась, и я расслышал слабый стук колес удалявшегося экипажа.

Внутри дома было темно – хоть глаз выколи. Полковник, нащупывая в кармане спички, что-то невнятно бормотал. Внезапно в дальнем конце коридора настежь отворили дверь, и к нам протянулась длинная полоса золотистого света. Полоса ширилась, и в проеме, держа высоко над головой лампу, возникла женщина; вытянув шею, она пристально в нас всматривалась. Я увидел, что она красива, а глянцевый блеск ее темного платья указывал на дороговизну ткани. Женщина вопросительно произнесла несколько слов на чужом языке, а когда мой спутник вместо ответа сердито огрызнулся, так вздрогнула, что чуть не выронила лампу. Полковник Старк подошел к ней, шепнул что-то на ухо, втолкнул обратно в комнату и, отобрав лампу, вернулся ко мне.

«Не окажете ли вы любезность подождать несколько минут вот здесь?» – спросил он, отворив другую дверь. За ней была скромная комнатка с простой мебелью; на круглом столе посередине валялось несколько немецких книг. Полковник Старк поставил лампу на фисгармонию возле двери и со словами «постараюсь вас не задержать» скрылся в темноте.

Я полистал книги. Немецкого я не знаю, но все же уразумел, что две из них – научные трактаты, а прочие – стихотворные сборники. Потом подошел к окну в надежде разглядеть окрестности, но стекла загораживали тяжелые дубовые ставни. В доме царило поразительное безмолвие. Стояла мертвая тишина, лишь где-то в коридоре громко тикали старые часы. Меня охватило смутное беспокойство. Кто эти немцы и чем занимаются, укрывшись тут, в загадочной глуши? Где находится этот дом? Милях в десяти от Айфорда – мне было известно только это, – но к северу, югу, востоку или западу, кто знает? Собственно говоря, в этом радиусе располагается Рединг и, возможно, другие крупные города, так что не обязательно это такая уж глушь. Однако, судя по нерушимой тишине, местность была, вне сомнения, сельской. Я мерил шагами комнату, для поддержания духа напевал себе под нос какую-то песенку и чувствовал, что пятьдесят гиней будут заработаны честно.

Неожиданно, среди ничем не нарушенной тишины, дверь моей комнаты медленно растворилась. Порог, на фоне кромешного мрака, переступила та самая женщина. Желтый свет моей лампы упал на ее взволнованное прекрасное лицо. Я тотчас же угадал, что женщина до полусмерти напугана, и холодок пробежал у меня по спине. Трясущимся пальцем она подала мне знак, чтобы я молчал, и торопливо прошептала несколько слов на ломаном английском, поминутно оглядываясь назад в темноту, будто вспугнутая лошадь.

«Уйдите, – проговорила она, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. – Уйдите. Нельзя оставаться здесь. Вам здесь ничего хорошего нет».

«Но, сударыня, – возразил я, – я еще не выполнил своего поручения. Я никак не могу уехать, пока не осмотрю механизм».

«Ждать нечего, – продолжала женщина. – Уйдите через ту дверь, никто не задерживает».

Я с улыбкой покачал головой. Женщина отбросила всякую сдержанность и шагнула ко мне, ломая руки.

«Ради всего святого! – прошептала она. – Бегите отсюда, пока не поздно!»

Я, однако же, упрям по натуре и готов идти напролом, если на пути возникает преграда. Я подумал о предложенных мне пятидесяти гинеях, об утомительном путешествии и о предстоящей ночи, которую придется коротать под открытым небом. Выходит, все старания пойдут прахом? С какой стати мне ударяться в бега, не выполнив поручения и не получив обещанного гонорара? Быть может, эта женщина (а я вижу ее впервые) – не в своем уме? Я гордо выпрямился, отрицательно помотал головой – хотя поведение незнакомки и подействовало на меня сильнее, нежели я желал в том себе признаться, – и твердо заявил, что не двинусь с места. Женщина попыталась было возобновить свои мольбы, но где-то наверху хлопнула дверь, и на лестнице послышались шаги. Женщина на мгновение вслушалась, а потом в отчаянии заломила руки и исчезла так же бесшумно, как и появилась.

Вошли полковник Лисандр Старк и невысокий толстячок с клочковатой бородой, произраставшей из складок его двойного подбородка. Он был представлен мне как мистер Фергюсон.

«Это мой секретарь и управляющий, – сказал полковник. – Кстати, мне казалось, что дверь я за собой плотно прикрыл. Уж не прохватило ли вас сквозняком?»

«Напротив, – возразил я, – мне пришлось приотворить дверь из-за духоты».

Полковник вновь окинул меня подозрительным взглядом:

«Что ж, давайте тогда приступим прямо к делу. Мы с мистером Фергюсоном проводим вас к прессу».

«Пожалуй, мне стоит надеть шляпу».

«Нет-нет, незачем: пресс находится внутри дома».

«Как? Вы добываете сукновальную глину в помещении?»

«Нет, здесь мы только ее прессуем. Впрочем, это не важно. Все, что от вас требуется, – это осмотреть механизм и указать на неисправность».

Мы поднялись по лестнице; впереди, с лампой в руке, полковник, далее мы с тучным управляющим. Старый дом походил на лабиринт – со множеством галерей и коридоров, с узкими винтовыми лестницами и низкими дверцами, пороги которых были истерты подошвами былых поколений. Выше первого этажа не было ни ковров, ни мебели, с облупленных стен сыпалась штукатурка, ядовито-зелеными пятнами проступала сырость. Я старался сохранять непринужденный вид, но все же не спускал глаз с компаньонов: предостережения женщины, пусть я ими пренебрег, все же засели у меня в памяти. Фергюсон отличался, по-видимому, мрачным нравом, но по его немногим репликам можно было заключить, что мы с ним, по крайней мере, соотечественники.

Полковник Лисандр Старк наконец остановился перед низенькой дверцей и отпер ее. За ней оказалась крохотная квадратная комнатка, в которой нам троим было не поместиться. Фергюсон остался снаружи, а полковник поманил меня за собой.

«Мы находимся внутри гидравлического пресса, – пояснил он. – Если бы кому-то вздумалось его включить, нам пришлось бы худо. Потолок этой небольшой камеры – плоскость рабочего поршня, который опускается на металлический пол с силой, равной многим тоннам. Снаружи подсоединены цилиндры с водой, которые передают и умножают давление известным вам способом. Механизм работает, но что-то в нем заело, и достичь полной мощности не удается. Будьте добры, осмотрите устройство и подскажите, как нам его отладить».