Текст книги "Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса"

Приключение VI
Человек с вывернутой губой

Айза Уитни, брат покойного Элайаса Уитни, доктора богословия и ректора Теологического колледжа Святого Георгия, был большим любителем опиума. Зависимость эту он приобрел, как я понимаю, из-за глупого баловства, еще когда был студентом колледжа. Прочитав у Де Квинси описание его ощущений и грез, он вознамерился испытать эффект на себе и смочил курительный табак в настойке опия. Как и многие, Айза Уитни обнаружил, что начать легко, а вот покончить с привычкой трудно, и на долгие годы сделался рабом зелья, вызывая у друзей и родных страх и жалость. Вспоминаю очень ясно, как он, скорчившись, сидел в кресле: землистое одутловатое лицо, тяжелые веки, стянутые в точку зрачки – жалкое, несчастное подобие благородного человека.

Однажды ближе к ночи (было это в июне 1889 года), в тот час, когда уже начинаешь зевать и поглядывать на часы, у меня дома зазвонил колокольчик. Я выпрямился в кресле, жена опустила на колени шитье и досадливо поморщилась.

– Пациент! – сказала она. – Придется тебе отправляться по вызову.

У меня вырвался стон: после напряженного дня я только-только вернулся домой.

Мы услышали стук входной двери, перешептыванье и быстрые шаги по линолеуму коридора. Наша дверь распахнулась, и в комнату вступила дама под черной вуалью, одетая во что-то темное.

– Простите, что явилась в такой поздний час, – начала посетительница, но тут ей внезапно изменило самообладание, и она, бросившись на шею моей жене, зарыдала у нее на плече. – У меня ужасная беда. Мне так нужна помощь!

– Да это Кейт Уитни, – удивилась жена, приподняв ее вуаль. – Как же ты меня напугала, Кейт! Ты на себя не похожа.

– Я не знаю, что делать, поэтому сразу помчалась к тебе.

Обычная история. Каждый спешил со своим горем не куда-нибудь, а к моей жене, как птица на огонь маяка.

– Вот и хорошо. А теперь садись, выпей вина с водой и расскажи нам, что стряслось. Или лучше мне отправить Джеймса спать?

– Нет, нет! Помощь и совет доктора мне тоже нужны. Это насчет Айзы. Он уже два дня не приходил домой. Я извожусь от страха!

Кейт и прежде обращалась к нам по поводу бед со своим мужем – ко мне как врачу, а к жене как подруге школьных лет. Мы постарались утешить ее и успокоить. Знает ли она, где муж? В наших ли силах его вернуть?

Видимо, в наших. Кейт знала наверняка, что в последнее время, когда на мужа находило, он отправлялся курить опиум в притон, расположенный в восточном конце Сити. До сих пор его оргии длились не более одного дня; к вечеру он, разбитый, дергаясь на ходу, возвращался домой. Но на сей раз приступ растянулся на двое суток, и Айза, конечно, в компании портовой швали, вдыхал на лежанке отраву или отсыпался. В притоне, как полагала Кейт, его и следовало искать – в «Золотом слитке» на Аппер-Суондам-лейн. Но что она может сделать? Как ей, молодой и робкой женщине, отыскать мужа среди окружающих его подонков и силой вывести за порог?

Вот так обстояли дела, и, разумеется, выход имелся только один. Не мог бы я сопроводить ее в притон? Но, если подумать, зачем ей вообще туда ехать? Я – врач-консультант Айзы Уитни и потому имею на него влияние. В одиночку я справлюсь лучше. Пришлось дать Кейт слово, что если я найду Айзу по указанному адресу, то не позднее чем через два часа отправлю его в кэбе домой. И вот через десять минут я, покинув кресло и уютную гостиную, спешил в хэнсоме на восток с необычным поручением; оно оказалось куда более странным, чем я предполагал.

На первых порах, однако, мое приключение оказалось довольно несложным. Аппер-Суондам-лейн – грязный переулок, затаившийся позади высоких пристаней, которые тянутся вдоль северного берега Темзы восточнее Лондонского моста. Нужный притон я обнаружил между магазином дешевого платья и пивной, в темном, похожем на устье пещеры провале, куда нужно спускаться по крутой лестнице; ступени источило бессчетное количество ног. Велев кэбмену ждать, я сошел ко входу, в мигании масляной лампы нашел защелку и вступил в длинную, с низким потолком, комнату, где витал плотный, тяжелый опиумный дух и койки громоздились, как на баке эмигрантского корабля.

Сквозь полутьму едва различались расположившиеся в самых причудливых позах тела: плечи сгорблены, колени подтянуты к груди, головы откинуты назад, подбородки торчком. Тут и там тускло поблескивали, следя за пришельцем, темные глаза. Среди черных теней мерцали, то вспыхивая, то угасая, красные кружки света – это горела неровным огнем отрава в чашечках металлических трубок. Большинство лежали тихо, некоторые бормотали что-то себе под нос, другие переговаривались странными голосами, тихо и монотонно; речь обрывалась так же внезапно, как начиналась, каждый проговаривал собственные мысли, мало внимания обращая на слова соседа. В дальнем конце у небольшой жаровни сидел на трехногом деревянном стуле высокий тощий старик; оперев щеки о кулаки, а локти – о колени, он глядел на огонь.

Как только я вошел, ко мне поспешил желтокожий слуга-малаец с трубкой и запасом зелья. Он указал на пустую койку.

– Спасибо. Я не намерен оставаться, – сказал я. – Здесь находится мой приятель, мистер Айза Уитни, я хочу с ним поговорить.

Справа от меня кто-то зашевелился, послышался возглас удивления. Вглядевшись в сумрак, я узнал Уитни: бледный, исхудалый, неприбранный, он смотрел на меня.

– Боже мой, да это Ватсон! – воскликнул он. Состояние его было самое плачевное, нервы – как натянутая струна. – Слушайте, Ватсон, а который теперь час?

– Почти одиннадцать.

– А день какой?

– Пятница, девятнадцатое июня.

– Господи помилуй! Я думал, среда. Да нет, сегодня среда. Зачем вы меня пугаете? – Уитни спрятал лицо в ладонях и тоненько заскулил.

– Говорю же, пятница. Жена ждет вас уже два дня. Стыдитесь!

– Да, я стыжусь. Но, Ватсон, вы что-то путаете, ведь не прошло и дня – я выкурил три… четыре… не помню, сколько трубок. Однако же я поеду с вами домой. Не хочу пугать Кейт… бедную малышку Кейт. Дайте мне руку! Ваш кэб не уехал?

– Нет, ждет.

– Тогда я поеду с вами. Но я, должно быть, не расплатился. Узнайте, Ватсон, сколько я должен. Я сейчас не в себе. Ни на что не способен.

Стараясь реже дышать среди одуряющих испарений, я двинулся по узкому проходу между рядами спящих, чтобы найти управляющего. Когда я поравнялся с высоким мужчиной, сидевшим у жаровни, кто-то внезапно дернул меня за полу и шепнул: «Ступайте вперед, а потом оглянитесь на меня». Слова прозвучали вполне отчетливо. Я опустил глаза. Рядом не было никого, кроме старика, но он, высохший, морщинистый, с согнутой от бремени лет спиной, по-прежнему сидел ни на кого не глядя, зажав между колен трубку с опиумом, выскользнувшую, вероятно, из его усталых пальцев. Я сделал два шага вперед и оглянулся. Мне стоило труда удержаться, а то бы я вскрикнул. Старик повернулся так, что видеть его лицо мог только я. Черты его обрели упругость, морщины разгладились, в тусклых глазах вспыхнул огонь – у жаровни сидел, посмеиваясь над моим изумлением, не кто иной, как Шерлок Холмс. Он еле заметно поманил меня к себе, отвернул лицо чуть в сторону и вновь обратился в немощного, пускающего слюни старца.

– Холмс, – шепнул я, – что, черт возьми, вы делаете в этом притоне?

– Тише, – отвечал он, – у меня превосходный слух. Сделайте одолжение, избавьтесь от этого болвана – вашего приятеля, и я буду безмерно счастлив обменяться с вами словом-другим.

– Меня ожидает кэб.

– Тогда, пожалуйста, отошлите его в этом кэбе домой. И не беспокойтесь, ваш приятель слишком размяк, чтобы что-нибудь выкинуть. Советую также послать с кэбменом записку вашей жене: мол, вы ввязались вместе со мной в одну авантюру. Если вы подождете у выхода, я через пять минут к вам присоединюсь.

Когда Шерлок Холмс о чем-нибудь просит, ему невозможно отказать, потому что излагает он свои просьбы очень определенно, с видом непринужденного превосходства. Притом я понимал, что, когда Уитни будет водворен в кэб, моя миссия почти завершится, а затем – что может быть лучше, чем вместе с другом принять участие в одном из необычайных приключений, которые составляют неотъемлемую часть его существования? В считаные минуты я написал записку, оплатил счет Уитни, проводил его до кэба и подождал, пока экипаж не скрылся во тьме. Вскоре за дверь притона вышел дряхлый старец, и мы с Шерлоком Холмсом зашагали по улице. Первое время он сутулился и шаркал ногами, но, пройдя две улицы, быстро огляделся, выпрямился и расхохотался:

– Полагаю, Ватсон, вы вообразили, будто инъекций кокаина и прочих маленьких слабостей, по поводу которых вы любезно делились со мной своим профессиональным мнением, оказалось недостаточно и теперь я вдобавок курю опиум.

– Я, конечно, был удивлен, встретив вас там.

– Я, встретив вас, был удивлен не меньше.

– Я искал своего приятеля.

– А я врага.

– Врага?

– Да; одного из своих естественных врагов или, говоря иначе, свою естественную добычу. Короче, Ватсон, я ввязался в очень необычное расследование и надеялся извлечь что-нибудь полезное из бессвязного лепета опиоманов, за чем вы меня и застали. Если бы в притоне меня узнали, моя жизнь стоила бы меньше, чем часовой расход тамошних клиентов: я уже провернул там одно дельце и ракалья-ласкар, владелец заведения, поклялся мне отомстить. На задах дома, ближе к углу верфи Святого Павла, есть опускная дверца, которая могла бы поведать немало странных историй о том, как безлунными ночами через нее выкидывали кое-что большое и тяжелое.

– Как! Трупы?

– Именно, Ватсон! Если бы нам платили по тысяче фунтов за каждого беднягу, которого тут погубили, мы бы сделались богачами. На здешнем берегу это самая гнусная западня, и я боюсь, что Невилл Сент-Клэр угодил в нее и пропал. Но где-то здесь должна быть наша двуколка.

Холмс пронзительно свистнул в два пальца, издалека послышался ответный свисток, а вскоре и грохот колес со стуком копыт.

– Ну вот, Ватсон, – произнес Холмс, меж тем как из темноты вынырнул, пронзая сумрак золотистыми лучами боковых фонарей, высокий догкарт. – Вы же отправитесь со мной?

– Если смогу быть полезен.

– От надежного товарища всегда есть польза, а от летописца тем более. В моей комнате в «Кедрах» есть вторая кровать.

– В «Кедрах»?

– Да, это дом мистера Сент-Клэра. Я там остановился на время, пока веду расследование.

– Где это?

– Рядом с Ли, в Кенте. Нам нужно проехать семь миль.

– Но я все еще в полном неведении.

– Конечно. Скоро вы все узнаете. Прыгайте сюда. Хорошо, Джон, вы нам больше не нужны. Вот полкроны. Вы понадобитесь мне завтра около одиннадцати. Бросайте поводья. До встречи!

Холмс тронул лошадь кнутом. Мы понеслись по бесконечной череде мрачных пустых улиц, сменявшихся все более просторными, и вылетели наконец на широкий, окаймленный балюстрадой мост, под которым лениво катилась темная река. На той стороне нас ждала все та же кирпичная пустыня, тишину которой нарушали только чеканные, тяжелые шаги полисмена или песни и выкрики припозднившихся гуляк. По небу медленно плыли клочья белесых облаков, в просветах временами проглядывала звезда-другая. Холмс правил молча, опустив голову на грудь, занятый, видимо, своими мыслями; я сидел рядом и боялся его потревожить, хотя мне очень хотелось узнать, что это за новое расследование и почему оно потребовало от моего друга столько усилий. Мы проехали несколько миль и приближались к застроенному виллами предместью; Холмс встрепенулся, передернул плечами и закурил трубку. На его лице было написано удовлетворение; судя по всему, он убедился, что избрал наилучший образ действий.

– Умение молчать – это великий талант, Ватсон, и вы им наделены в полной мере. Благодаря этому вы просто незаменимый спутник. Поверьте, мне очень важно иметь слушателя, потому что собственные мысли меня ничуть не радуют. Я размышлял, что скажу сегодня милой маленькой женщине, которая встретит меня в дверях.

– Вы забываете, что я еще ничего не знаю.

– До прибытия в Ли у меня как раз хватит времени, чтобы ознакомить вас с этим делом. Оно представляется до нелепости простым, но почему-то у меня никак не получается за что-нибудь зацепиться. Нитей, без сомнения, множество, но они не даются в руки. А теперь, Ватсон, я постараюсь ясно и кратко изложить факты, и, быть может, вы разглядите в окружающей меня тьме искру света.

– Что ж, начинайте.

– Несколько лет назад, а точнее в мае восемьдесят четвертого года, в Ли явился джентльмен по имени Невилл Сент-Клэр, располагавший, по всей видимости, большими деньгами. Он нанял просторную виллу, устроил красивый сад – в общем, зажил на широкую ногу. Со временем у него завелись друзья среди соседей, и в восемьдесят седьмом году он женился на дочери местного пивовара, которая родила ему двоих детей. Он нигде не работал, но имел долю в нескольких компаниях, регулярно по утрам уезжал в город и возвращался поездом в пять четырнадцать от вокзала Кэннон-стрит. Нынче мистеру Сент-Клэру тридцать семь лет, он добронравный человек, образцовый муж, любящий отец, и все знакомые высоко его ценят. Могу добавить, что его долги на сегодняшний день составляют, насколько мне известно, восемьдесят восемь фунтов десять шиллингов, в то время как на счете в банке «Кэпитал энд Каунтис» лежат двести двадцать фунтов. А значит, нет оснований полагать, что его донимали денежные затруднения.

В минувший понедельник мистер Невилл Сент-Клэр отправился в город раньше обычного, упомянув перед отъездом, что его ожидают два важных дела и что он привезет сынишке коробку с кубиками. Совершенно случайно в тот же понедельник, вскоре после отъезда мужа, жене пришло телеграфное сообщение, что в контору Абердинской пароходной компании поступила небольшая, но очень ценная посылка, которую она ждала. Если вы хорошо знакомы с Лондоном, вам должно быть известно, что контора эта расположена на Фресно-стрит, которая ответвляется от Аппер-Суондам-лейн, где мы с вами сегодня встретились. После ланча миссис Сент-Клэр отправилась в Сити, сделала кое-какие покупки, а потом зашла в контору и забрала посылку. Ровно в четыре тридцать пять она шла по Суондам-лейн в сторону железнодорожной станции. Пока что вам все понятно?

– Вполне.

– Если помните, солнце в понедельник припекало нещадно, и миссис Сент-Клэр шла медленно, высматривая кэб, потому что тамошняя местность ей не нравилась. Внезапно ей послышался возглас или крик, она подняла глаза и оцепенела: из окна третьего этажа на нее глядел муж и, как ей показалось, делал какие-то знаки. Окно было открыто, черты лица она разглядела хорошо – по ее словам, в них читалось безумное волнение. Муж бешено замахал ей руками и исчез из виду так внезапно, словно какая-то неодолимая сила оттащила его от окна. Со свойственной женщинам наблюдательностью миссис Сент-Клэр отметила одну странность: на муже был тот же темный пиджак, в котором он вышел из дома, но воротничок и галстук исчезли.

Миссис Сент-Клэр не сомневалась, что с супругом что-то стряслось. Она кинулась вниз по лестнице (дом оказался тем самым притоном, где вы меня сегодня обнаружили), бегом пересекла переднюю комнату и добралась до лестницы, ведущей на второй этаж. Но у подножия ей встретился негодяй-ласкар, которого я уже упоминал. Он оттолкнул женщину и вдвоем с датчанином, который служит здесь подручным, выкинул на улицу. Напуганная, полная самых недобрых подозрений, она побежала по улице и – редкостная удача – на Фресно-стрит встретила полицейских во главе с инспектором: те как раз обходили свой участок. Инспектор с двумя полицейскими проводили ее обратно и, несмотря на упорное сопротивление владельца, поднялись в комнату, откуда недавно выглядывал мистер Сент-Клэр. Там не нашлось никаких его следов. На всем этаже не оказалось ни единой живой души, кроме жалкого, безобразного калеки, судя по всему, тут и обитавшего. Он сам и ласкар клялись и божились, что в комнату, окна которой выходят на улицу, никто посторонний в тот день не заходил. Еще немного, и они убедили бы инспектора, что миссис Сент-Клэр обозналась, но тут она заметила на столе деревянную коробочку, с криком подскочила к ней и рванула крышку. Оттуда посыпались один за другим детские кубики. Это была игрушка, которую мистер Сент-Клэр обещал сыну.

Видя эту находку, а также явное смущение калеки, инспектор понял, что речь идет о чем-то серьезном. Помещения тщательно обыскали и обнаружили улики, говорящие об ужасном преступлении. Комната, расположенная по фасаду, была очень просто обставлена и служила, очевидно, гостиной. Оттуда вела дверь в небольшую спальню с окнами на одну из пристаней. Узкий промежуток между пристанью и стеной во время отлива оставался сухим, а в прилив заполнялся водой на добрых четыре с половиной фута. Окно спальни было широким и открывалось снизу. При осмотре на подоконнике нашли следы крови, несколько капель заметили и на дощатом полу спальни. В передней комнате за занавеской была спрятана вся одежда мистера Сент-Клэра, за исключением пиджака. Ботинки, носки, шляпа, часы – все лежало тут же. Признаков насилия на одежде не обнаружили, других следов мистера Сент-Клэра тоже. Иного пути, чем через окно, у него не было, а судя по зловещим пятнам крови на подоконнике, он едва ли мог спастись вплавь: в момент трагедии прилив достигал высшей точки.

А теперь обратимся к злодеям, замешанным, судя по всему, в этом деле. Репутация у ласкара была самая незавидная, но вряд ли он участвовал в преступлении, так как миссис Сент-Клэр видела его у подножия лестницы через считаные минуты после исчезновения мужа. Дабы оправдаться, он сослался на полное неведение; что натворил Хью Бун, его жилец, откуда взялось платье пропавшего джентльмена – он якобы не имел понятия.

Это что касается хозяина. Перейдем к зловещему калеке, который живет на третьем этаже опиумного притона и который явно был последним, кто видел Невилла Сент-Клэра. Зовут калеку Хью Бун, и его безобразное лицо известно всем, кто часто бывает в Сити. Он профессиональный нищий, но, дабы не подпасть под законы об охране общественного порядка, прикидывается мелким торговцем восковыми спичками. В конце Треднидл-стрит, на левой стороне улицы, стена чуть выступает вперед, образуя небольшой уголок, – вы его, быть может, замечали. Вот там этот субъект имеет обыкновение каждый день сидеть, скрестив ноги и разложив на коленях крохотный запасец спичек. Зрелище он собой представляет жалкое, и в засаленную кожаную шапку, лежащую рядом на мостовой, не обильно, однако постоянно сыплется милостыня. Я и ранее, прежде чем у меня появился профессиональный интерес к этому попрошайке, присматривался к нему и удивлялся, какую жатву ему удается собрать за короткое время. Внешность его настолько примечательна, что он бросается в глаза всем, кто проходит мимо. Копна желто-рыжих волос, бледное лицо, уголок верхней губы вывернут (кожу там стянул жуткий шрам), тяжелый подбородок, пронзительный взгляд темных глаз, цвет которых странно противоречит цвету волос, – все это выделяет его из толпы заурядных нищих. Добавьте еще и острый ум, готовность быстро отозваться на любую реплику, брошенную прохожим. Таков человек, который, как мы теперь знаем, снимает комнаты над опиумным притоном и последним виделся с разыскиваемым нами джентльменом.

– Но он калека! – возразил я. – Может ли он в одиночку справиться с мужчиной в цвете лет?

– Калека в том смысле, что хромает при ходьбе, но в прочих отношениях он как будто силен и вполне упитан. Ваш медицинский опыт, конечно, подскажет вам, Ватсон, что слабость одних конечностей часто восполняется исключительной силой других.

– Пожалуйста, продолжайте.

– При виде крови на подоконнике миссис Сент-Клэр лишилась чувств, и, поскольку она ничем не могла помочь расследованию, полицейские отвезли ее в кэбе домой. Инспектор Бартон, которому было поручено это дело, тщательнейшим образом обыскал здание и прилегающий участок, однако не обнаружил ничего полезного. Инспектор допустил одну ошибку: Буна следовало арестовать сразу же, но ему оставили несколько минут, и он, возможно, успел переговорить со своим приятелем-ласкаром. Но скоро это упущение исправили – Буна схватили и обыскали; правда, никаких улик не нашлось. На правом рукаве рубашки были пятна крови, но Бун показал полицейским порез у себя на безымянном пальце около ногтя. По его словам, он запачкал собственной кровью рукав, а также, несомненно, и подоконник, потому что недавно туда подходил. Он решительно отрицал, что когда-либо встречался с мистером Сент-Клэром; на вопрос, как в его комнату попала одежда Сент-Клэра, он ответил, что для него это такая же загадка, как для полиции. Что касается утверждения миссис Сент-Клэр, будто она видела в окне своего мужа, то это, сказал Бун, либо бред сумасшедшей, либо причуда воображения. Буна, несмотря на его громкие протесты, увели в полицию, меж тем инспектор задержался на месте, надеясь, что с отливом обнаружится что-нибудь новенькое.

И обнаружилось, хотя вовсе не то, чего полицейские со страхом ожидали. Это был не сам Невилл Сент-Клэр, а его пиджак, оставшийся лежать, когда отступила вода. И знаете, что нашли в карманах?

– Не представляю себе.

– Я и не рассчитывал, что вы угадаете. Карманы были набиты монетами – четыреста двадцать одно пенни и двести семьдесят полупенсовиков. Неудивительно, что пиджак не унесло отливом. Но труп человека – дело другое. Между пристанью и домом крутит мощное течение. Вполне вероятно, тяжелый пиджак не сдвинулся с места, а голое тело засосало в реку.

– Но, как я понимаю, всю прочую одежду нашли в комнате. Разве мыслимо, чтобы на трупе был пиджак и только?

– Нет, но фактам можно подобрать правдоподобное объяснение. Предположим, Бун выбросил Невилла Сент-Клэра в окно – свидетелей поблизости нет, никто не увидит. Что он делает дальше? Конечно, его тут же осеняет, что одежда его изобличит, от улики надо избавиться. Он хватает пиджак, подходит к окну – но нет, пиджак легкий, он не утонет. Времени в обрез, внизу слышна возня, это жена убитого хочет подняться по лестнице. А может, он уже слышал от своего сообщника-ласкара, что на улице полицейские и они спешат сюда. Нельзя терять ни секунды. Бун кидается к тайнику, где хранил милостыню, хватает все попавшие под руку монеты и набивает ими карманы пиджака, чтобы тот пошел ко дну. Он выбрасывает в окно пиджак, и проделал бы то же самое с остальной одеждой, но с лестницы слышатся шаги – он едва успевает закрыть окно, полиция уже подоспела.

– Да, такое вполне возможно.

– Примем это за рабочую гипотезу, поскольку лучшей у нас нет. Буна, как я уже говорил, взяли под арест и отвели в полицейский участок, но оказалось, что за ним не числится никаких провинностей. Уже немало лет он профессионально попрошайничал, однако жизнь вел, похоже, тихую и законопослушную. Таково положение дел на сегодня, и наши вопросы пока не имеют ответа. Что Невилл Сент-Клэр делал в притоне курильщиков опиума, что там с ним произошло, где он сейчас и как с его исчезновением связан Хью Бун? Признаюсь, я не припомню расследования, которое казалось бы на первый взгляд таким несложным, а на поверку вызвало такие затруднения.

Пока Шерлок Холмс знакомил меня с этой странной цепью событий, мы миновали лондонские предместья, оставили позади последние одинокие домики и покатили по загородной дороге, обсаженной с двух сторон живой изгородью. К концу рассказа, однако, мы проехали сквозь две широко раскинувшиеся деревни, где там и сям еще теплились в окнах последние огоньки.

– Это предместья Ли, – пояснил мой спутник. – За время недолгой поездки мы побывали в трех английских графствах: отправились из Миддлсекса, пересекли край Саррея и закончили Кентом. Видите свет за деревьями? Это «Кедры», там сидит у лампы женщина, чей чуткий слух наверняка уже уловил цокот копыт наших лошадей.

– А почему вы не остались у себя на Бейкер-стрит? – спросил я.

– Потому что мне многое приходится выяснять здесь, на месте. Миссис Сент-Клэр любезно предоставила мне две комнаты, и можете быть уверены, что прибытие моего друга и коллеги ее только обрадует. Но как же, Ватсон, мне тяжело с ней встречаться, ведь новостей о ее муже я не привез. Ну, все. Тпру, тпру!

Мы остановились перед большой виллой, окруженной парком. К лошади подбежал конюшонок, я спрыгнул на землю и вслед за Холмсом направился по изогнутой гравиевой дорожке к дому. Едва мы приблизились, дверь распахнулась и на пороге возникла миниатюрная блондинка в легком одеянии из шелкового муслина с полосками розовой шифоновой пены вокруг шеи и запястий. Ее фигура, четко обрисовавшаяся на светлом фоне дверного проема, являла собой живой вопрос: одна рука упирается в косяк, другая нетерпеливо приподнята; женщина подалась вперед, взгляд ее тревожен, губы готовы заговорить.

– Ну? – крикнула она. – Ну?

Разглядев, что нас двое, она было радостно ахнула, но тут же застонала, когда мой спутник покачал головой и пожал плечами.

– Хороших новостей нет?

– Нет.

– А плохих?

– Тоже нет.

– Слава богу и за это. Но входите же. Вы, наверное, утомились за день.

– Это мой друг, доктор Ватсон. Он оказал неоценимую помощь в некоторых моих расследованиях, и нынче по счастливой случайности мне тоже удалось заручиться его содействием.

– Очень рада вас видеть. – Миссис Сент-Клэр приветливо пожала мне руку. – Вы меня простите, если что не так: уж очень нежданный удар постиг нас недавно.

– Мне не привыкать к походным условиям, сударыня, – заверил я, – да и в любом случае извинений не требуется. Если я смогу чем-то помочь вам или моему другу, буду счастлив.

– А теперь, мистер Шерлок Холмс, – начала хозяйка, когда мы вошли в ярко освещенную столовую, где на столе ждал холодный ужин, – мне бы очень хотелось задать вам несколько прямых вопросов и попросить, чтобы ваши ответы были такими же прямыми.

– Конечно, мадам.

– Не надо щадить мои чувства. Я не истеричка и не падаю в обморок по любому поводу. Я просто хочу, чтобы вы честно высказали свое мнение.

– О чем?

– Как вы считаете в глубине души: Невилл жив?

Шерлок Холмс явно растерялся.

– Только честно! – повторила она, стоя на коврике и пристально глядя на сидящего в плетеном кресле Холмса.

– Если честно – нет.

– Вы думаете, он мертв?

– Да.

– Убит?

– Я этого не говорю. Возможно.

– И когда это произошло?

– В понедельник.

– Тогда, быть может, мистер Холмс, вы будете добры объяснить, как случилось, что сегодня мне пришло от него письмо?

Шерлок Холмс вскочил на ноги, словно его дернуло током.

– Что? – выкрикнул он.

– Да, сегодня. – Миссис Сент-Клэр с улыбкой помахала полоской бумаги.

– Можно посмотреть?

– Конечно.

Холмс нетерпеливо выхватил письмо, расправил на столе и, пододвинув поближе лампу, стал внимательно рассматривать. Я заглянул Холмсу через плечо. Конверт был самый дешевый, штемпель проставлен в Грейвзэнде, дата – сегодняшний день, а вернее, вчерашний, так как уже давно перевалило за полночь.

– Почерк корявый, – пробормотал Холмс. – Наверняка, мадам, это рука не вашего мужа.

– Да, но внутри почерк его.

– Вижу, человеку, надписавшему конверт, пришлось где-то справиться об адресе.

– Откуда вам это известно?

– Имя, как вы можете убедиться, написано черными чернилами, которые высохли сами. Остальное – сероватыми, к ним приложили промокательную бумагу. Если бы конверт надписали сразу и промокнули надпись, черного цвета не было бы нигде. Но этот человек проставил имя, сделал перерыв и лишь затем завершил начатое, из чего следует, что адрес был ему незнаком. Пустяк, конечно, но именно пустяки важнее всего. А теперь взглянем на письмо. Ага! Сюда было что-то вложено!

– Да, кольцо. Его кольцо с печаткой.

– И вы уверены, что это почерк вашего мужа?

– Один из его почерков.

– То есть?

– Так он писал, когда спешил. Обычный его почерк совсем другой, но этот я тоже хорошо знаю.

– «Душа моя, ничего не бойся. Все будет хорошо. Случилась невероятная ошибка, и, чтобы ее исправить, потребуется время. Терпеливо жди. Невилл». Написано карандашом на книжном форзаце, формат в одну восьмую листа, водяных знаков нет. Гм! Отправлено сегодня из Грейвзэнда, у отправителя был запачкан большой палец. Ха! Если не ошибаюсь, человек, заклеивший конверт, незадолго до этого жевал табак. Так вы уверены, мадам, что это почерк вашего мужа?

– Совершенно уверена. Это писал Невилл.

– И отправлено письмо сегодня из Грейвзэнда. Что ж, миссис Сент-Клэр, тучи расходятся, хотя не рискну сказать, что опасность миновала.

– Но он жив, мистер Холмс, в этом нет сомнения.

– Письмо может оказаться искусной подделкой, изготовленной, чтобы сбить нас со следа. Кольцо тоже ничего не доказывает. У мистера Сент-Клэра его могли отобрать.

– Нет-нет, почерк его, его собственный!

– Пусть так. Однако нельзя исключить, что письмо было написано в понедельник, а отправлено сегодня.

– Возможно.

– За это время могло случиться что угодно.

– О, мистер Холмс, не надо меня расхолаживать. Я уверена, с мужем все хорошо. У нас такое родство душ, что случись с ним худое – я бы знала. В тот самый день, когда я в последний раз его видела, он порезался в спальне, и я, в столовой, тотчас почувствовала, что ему больно, и побежала наверх. Если я откликаюсь даже на такой пустяк, неужели я не знала бы, что мужа нет в живых?

– Я повидал в жизни немало и потому уверен: женская интуиция бывает иной раз ценнее заключений аналитика. Это письмо служит очень убедительным свидетельством в вашу пользу. Но если ваш муж жив и способен писать письма, почему он к вам не вернулся?

– Не понимаю. Даже представить себе не могу.

– В понедельник перед уходом он ничего не говорил?

– Нет.

– И вы удивились, увидев его на Суондам-лейн?

– Очень.

– Окно было открыто?

– Да.

– Может быть, он вас звал?

– Может быть.

– Как я понял, он только крикнул что-то неразборчивое?

– Да.

– Вы подумали, что он звал на помощь?

– Да. Он махал руками.

– Но это мог быть возглас удивления. Он неожиданно увидел вас, удивился, вскинул руки?

– Возможно.

– И вы подумали, его кто-то оттащил от окна?

– Он исчез так внезапно.

– Он мог отпрыгнуть сам. Вы видели кого-нибудь в комнате?

– Но ведь этот ужасный человек сознался, что был там. И ласкар стоял у подножья лестницы.

– Именно так. Ваш муж, насколько вы могли разглядеть, был одет в свое обычное платье?

– Только без воротничка и галстука. Я видела отчетливо: шея у него была голая.

– Он упоминал когда-нибудь в разговорах Суондам-лейн?

– Никогда.

– Вы замечали какие-нибудь признаки того, что он принимает опиум?

– Нет.

– Спасибо, миссис Сент-Клэр. Это было главное, что мне хотелось прояснить. Теперь черед ужина и сна – завтра нам предстоит насыщенный день.