Текст книги "Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса"

– Полагаю, мистер Генри Бейкер? – произнес Холмс, поднимаясь с кресла и приветствуя гостя в своей излюбленной манере – непринужденно и дружелюбно. – Садитесь, прошу вас, сюда, к огню. Вечер холодный, а вы, как я вижу, натура теплолюбивая. Ватсон, вы как раз вовремя. Это ваша шляпа, мистер Бейкер?

– Да, сэр, несомненно, это моя шляпа.

Мистер Бейкер был крупный сутулый мужчина с массивной головой, широким умным лицом, остроконечной, с проседью, бородкой. Нос и щеки посетителя были красны, протянутая рука слегка дрожала, что подтверждало догадку Холмса относительно его привычек. Порыжевший черный сюртук был плотно застегнут, воротник поднят, из рукавов торчали одни худые запястья, без признаков рубашки или манжет. Говорил он коротко и отрывисто, тщательно подбирая слова, и производил впечатление человека неглупого и образованного, которому сильно не повезло в жизни.

– Мы несколько дней держали у себя ваши вещи, так как рассчитывали увидеть объявление с адресом. Не пойму, почему вы не обратились в газеты.

Посетитель смущенно усмехнулся.

– В отличие от прежних времен, нынче карманы у меня не набиты шиллингами, – признался он. – Я был уверен, что шляпой и птицей завладели напавшие на меня хулиганы, и не стал тратить деньги на безнадежную попытку вернуть пропажу.

– Вполне понятно. Кстати, что касается птицы – нам пришлось ее съесть.

– Съесть? – Посетитель в волнении приподнялся со стула.

– Да, иначе бы она испортилась. Но, полагаю, тот гусь, что лежит на буфете, такой же упитанный и совершенно свежий, вполне вас удовлетворит?

– О, конечно, конечно! – Мистер Бейкер облегченно вздохнул.

– Разумеется, мы сохранили перья, ножки, зоб и тому подобное от вашей птицы, так что, если желаете…

Посетитель от души расхохотался:

– Они могли бы пригодиться разве что как память о моем приключении, но в остальном не понимаю, зачем мне сдались disjecta membra[24]24
  Разъятые члены (лат.).


[Закрыть] моего покойного знакомца. Нет, сэр, думаю с вашего разрешения довольствоваться превосходной птицей, которую вижу на буфете.

Шерлок Холмс бросил на меня выразительный взгляд и еле заметно пожал плечами:

– Ну, вот ваша шляпа и вот ваш гусь. Кстати, если не трудно, расскажите, откуда вы взяли того, прежнего? Я любитель птицы, и мне нечасто попадались так хорошо откормленные гуси.

– Конечно, сэр, – ответил Бейкер, успевший встать и сунуть под мышку свою вновь обретенную собственность. – Я с небольшой компанией бываю в трактире «Альфа», рядом с Музеем, – днем, как вы понимаете, нас можно найти в самом Музее. В этом году Уиндигейт, наш любезный хозяин, учредил гусиный клуб: платишь каждую неделю по несколько пенсов и к Рождеству получаешь птицу. Я платил исправно, остальное вам известно. Весьма обязан вам, сэр, ведь шотландский берет не подобает ни моим летам, ни положению.

Отвесив нам обоим комически-торжественный поклон, мистер Бейкер отправился восвояси.

– С мистером Генри Бейкером разобрались, – заключил Холмс, когда за посетителем закрылась дверь. – Ясно как день, что он в этом деле совершенно несведущ. Вы очень голодны, Ватсон?

– Не особенно.

– Тогда я предлагаю отложить обед до ужина и отправиться по горячим следам.

– Конечно.

Вечер выдался ненастный, поэтому мы накинули ольстеры и замотали шеи шарфами. На безоблачном небе холодным блеском мерцали звезды, пар изо ртов прохожих походил на дым от пистолетной перестрелки. Под четкий и громкий стук собственных шагов мы миновали Врачебный квартал, Уимпол-стрит, Харли-стрит и по Уигмор-стрит добрались до Оксфорд-стрит. Через четверть часа мы уже были в Блумсбери, у «Альфы» – небольшого паба на углу одной из улиц, ведущих к Холборну. Холмс распахнул дверь бара и заказал две кружки пива у краснощекого хозяина в белом фартуке.

– Пиво у вас должно быть отменное, если оно не уступает вашим гусям, – сказал он.

– Гусям? – удивился хозяин.

– Да. Полчаса назад я беседовал с мистером Генри Бейкером, членом вашего гусиного клуба.

– А, понимаю. Но видите ли, сэр, эти гуси не наши.

– Да? А чьи?

– Я купил две дюжины у одного торговца в Ковент-Гарден.

– Вот как? И у какого из них? Я знаком с некоторыми.

– Его зовут Брекинридж.

– А, его я не знаю. Что ж, хозяин, за ваше доброе здоровье и процветание вашего заведения. Прощайте.

А теперь к мистеру Брекинриджу, – продолжил Холмс, застегивая пальто, когда мы вышли на морозный воздух. – Помните, Ватсон, на одном конце цепочки мы имеем такую обыденную вещь, как гусь, но на другом находится человек, которому, если мы не докажем его невиновность, грозит семь лет каторги. Возможно, мы выясним, что он виновен, но в любом случае, благодаря странной случайности, нам в руки попала нить расследования, упущенная полицией. Давайте узнаем, что находится на том ее конце. Ну, поворот на юг и шагом марш!

Мы пересекли Холборн и по Энделл-стрит, а затем по лабиринту трущоб добрались до рынка Ковент-Гарден. На одном из самых больших ларьков значилась фамилия Брекинридж. Владелец, мужчина с лошадиным лицом, смышленым взглядом и аккуратными бакенбардами, помогал мальчику-подручному закрывать ставни.

– Добрый вечер. Холодная нынче погода, – заговорил Холмс.

Торговец кивнул и смерил моего спутника любопытным взглядом.

– Вижу, гуси у вас уже проданы, – продолжал Холмс, указывая на пустой мраморный прилавок.

– Завтра будет сколько угодно.

– Так то завтра.

– Вот в том ларьке с газовым факелом еще остались.

– Мне рекомендовали ваших гусей.

– Кто рекомендовал?

– Владелец «Альфы».

– А, да, я посылал ему пару дюжин.

– Отличные птицы. Откуда они у вас?

К моему удивлению, этот вопрос привел торговца в ярость.

– Вот что, мистер, – отвечал он, задрав подбородок и подбоченившись, – к чему это вы ведете? Выкладывайте-ка напрямую.

– Я напрямую и говорю. Я хочу знать, кто продал вам гусей, которых вы поставили в «Альфу».

– А я вам не скажу, и все тут!

– Ладно, не важно. Мне непонятно только, что это вы взъелись из-за такой ерунды.

– Взъелся! Вам бы так докучали, вы бы, небось, тоже взъелись. Я выложил хорошие деньги за хороший товар, на том бы и делу конец, но теперь только и слышу: «Где эти гуси?», «Кому вы их продали?», «Сколько вы за них хотите?». Столько шуму вокруг этих гусей – можно подумать, они единственные в мире.

– Что ж, я не имею никакого отношения к тем, кто наводил у вас справки, – беспечным тоном ответил Холмс. – Если вы не скажете, пари не состоится, вот и все. Я знаток птицы и люблю биться об заклад. В этот раз я поставил пять фунтов на то, что доставшегося мне гуся откормили в деревне.

– Пропали ваши пять фунтов – это городской гусь, – рявкнул торговец.

– Ничего подобного.

– А я говорю – городской.

– Я вам не верю.

– С чего вы взяли, что больше моего знаете про гусей? Да я с малолетства торгую птицей. Говорю же, все гуси, что пошли в «Альфу», городские.

– Ни за что не поверю.

– Хотите держать пари?

– Это значило бы просто присвоить ваши деньги, я ведь знаю, что прав. Но чтобы проучить вас за упрямство, так и быть, спорю на соверен.

Торговец мрачно засмеялся.

– Принеси-ка мне бухгалтерские книги, Билл, – распорядился он.

Мальчишка принес книги – одну маленькую и тоненькую, другую большую, засаленную – и выложил на прилавок, под висячим светильником.

– Ну, мистер Всезнайка, – проговорил торговец, – я думал, гуси у меня нынче кончились, но скоро вам станет ясно: один гусак все же забрел. Видите эту маленькую книжку?

– Ну?

– Это список моих поставщиков. Видите? На этой странице записаны деревенские, и цифры после фамилий указывают, где их искать в гроссбухе. Вот! А теперь видите другую страницу, где красные чернила? Это список городских поставщиков. Смотрите сюда, на третью фамилию. Читайте запись вслух.

– Миссис Оукшотт, Брикстон-роуд, сто семнадцать. Номер двести сорок девять, – прочитал Холмс.

– Ага. Ищите теперь в гроссбухе.

Холмс открыл нужную страницу:

– Вот она. Миссис Оукшотт, Брикстон-роуд, сто семнадцать, поставляет яйца и птицу.

– Читайте последнюю запись.

– Двадцать второе декабря. Двадцать четыре гуся по семь шиллингов шесть пенсов.

– Ага. Оно самое. А ниже?

– Продано мистеру Уиндигейту из «Альфы» по двенадцать шиллингов.

– И что вы скажете теперь?

Лицо Шерлока Холмса огорченно вытянулось. Вынув из кармана соверен, он швырнул его на прилавок и зашагал прочь – судя по виду, слишком раздосадованный, чтобы продолжать разговор. Пройдя несколько ярдов, он остановился под фонарем и рассмеялся в своей обычной манере – от души, но беззвучно.

– Когда вам попадается человек с такими бакенбардами и с номером «розовой», торчащим из кармана, знайте: подбить его на пари будет проще простого. Уверен, даже за сто фунтов я не получил бы от него столь полных сведений, какие выудил на спор. Что ж, Ватсон, думаю, конец расследования близок, и нам остается только решить, навестим ли мы миссис Оукшотт уже сегодня или отложим визит до завтра. Если верить словам этого неприветливого субъекта, есть и другие, кто интересуется этим делом, и мне…

Он внезапно оборвал свою речь, потому что в ларьке, который мы только что покинули, разразилась громкая перепалка. В желтом свете висячей лампы стоял маленький человечек с лицом продувной бестии; Брекинридж, яростно потрясая кулаками, возвышался в дверном проеме.

– Слушать больше не хочу про вас и ваших гусей, – гремел он. – Идите все к дьяволу! Хватит меня донимать вашей бредятиной, а то я натравлю на вас собаку! Приводите сюда саму миссис Оукшотт, и я ей отвечу, но вам-то что за дело до этих гусей? У вас я, что ли, их покупал?

– Нет, но все равно один из них был мой, – заскулил человечек.

– С миссис Оукшотт и спрашивайте.

– Она сказала спросить у вас.

– Да спрашивайте хоть у прусского короля, а я уже сыт по горло. Убирайтесь! – Брекинридж решительно шагнул вперед, и посетитель исчез в темноте.

– Ха, похоже, на Брикстон-роуд нам больше не нужно, – шепнул Холмс. – Пойдемте посмотрим, что можно извлечь из беседы с этим господином.

Минуя редкие кучки людей, слонявшихся у освещенных ларьков, Холмс быстро догнал человечка и тронул за плечо. Тот резко обернулся, и я увидел в газовом свете, что кровь отхлынула у него от лица.

– Кто вы? Что вам нужно? – спросил он дрожащим голосом.

– Простите, – любезным тоном проговорил Холмс, – но я невольно слышал вопросы, которые вы только что задали торговцу. Думаю, я смогу быть вам полезен.

– Вы? Кто вы такой? И откуда знаете, о чем шла речь?

– Меня зовут Шерлок Холмс. Моя профессия – знать то, чего не знают другие.

– Но ведь об этом деле вы знать не можете?

– Простите, мне известно о нем все. Вы стараетесь выяснить, что случилось с гусями, которые миссис Оукшотт с Брикстон-роуд продала торговцу по имени Брекинридж; тот, в свою очередь, сбыл их мистеру Уиндигейту из «Альфы». Далее они поступили в его клуб, членом которого является мистер Генри Бейкер.

– О, сэр, вы тот самый человек, который мне нужен, – вскричал коротышка. Пальцы его простертых рук тряслись. – Я даже выразить не могу, как для меня важно то, что вы сказали.

Шерлок Холмс подозвал проезжавшую мимо карету.

– В таком случае нам лучше обсудить это в уютном помещении, а не на продуваемом ветрами рынке, – сказал он. – Но прежде чем мы поедем, скажите, пожалуйста, кому мне предстоит оказать услугу.

Коротышка чуть помедлил.

– Меня зовут Джон Робинсон, – произнес он, глядя в сторону.

– Нет-нет, – мягко возразил Холмс, – назовите настоящее имя. Очень неловко обсуждать дела, если собеседник назвался псевдонимом.

Бледные щеки незнакомца вспыхнули.

– Ну хорошо, – сказал он, – мое настоящее имя Джеймс Райдер.

– Именно. Старший коридорный отеля «Космополитен». Прошу, садитесь в кэб. Скоро я смогу поведать вам все, что вы желаете узнать.

Коротышка стоял, глядя то на Холмса, то на меня, и в глазах его читались испуг и надежда. Он явно не понимал, что его ждет: удача или катастрофа. Потом он сел в кэб, и через полчаса мы снова оказались в гостиной на Бейкер-стрит. В дороге никто не произнес ни слова, но, слыша свистящее дыхание нашего спутника и видя, как он сплетает и расплетает пальцы, я понимал, насколько он взволнован.

– Вот мы и дома! – весело объявил Холмс, когда мы входили в комнату. – Разожженный камин – как раз то, что нужно в такую погоду. Вы, похоже, замерзли, мистер Райдер. Прошу, садитесь в это плетеное кресло. Я только переоденусь в домашние туфли, и мы уладим ваше дельце. Ну вот! Вы хотели знать, что произошло с теми гусями?

– Да, сэр.

– А точнее, наверное, с тем гусем. Полагаю, вас интересует лишь одна птица – белая, с черной полоской на хвосте.

Райдер затрясся от волнения.

– О, сэр, – вскричал он, – вы скажете, куда он попал?

– Сюда.

– Сюда?

– Да, и выяснилось, что это весьма необычная птица. Ничего удивительного, что вы ею так интересуетесь. После смерти она снесла яичко – и яичко не простое, а ярко-голубое, красивое на загляденье. Оно хранится здесь, в моем музее.

Посетитель, чтобы не потерять равновесие, ухватился за каминную доску. Холмс отпер сейф и вынул голубой карбункул, похожий на холодную лучистую звезду. Райдер стоял с вытянувшимся лицом и не знал, заявить права на драгоценность или от нее отречься.

– Игра закончена, Райдер, – спокойно проговорил Холмс. – Держитесь крепче, а то свалитесь в огонь! Усадите его в кресло, Ватсон. Преступник из него никакой – нервы слабоваты. Плесните ему бренди. Ну вот, теперь он хоть на человека похож. Да, хлипкое созданье!

Райдер чуть было не упал, но от бренди щеки его порозовели, и он уставился испуганным взглядом на своего обличителя.

– За малым исключением, я владею всеми нужными сведениями и доказательствами, так что от вас хочу услышать лишь немногое. И все же для полноты картины это немногое следует прояснить. Вы прежде знали, Райдер, о голубом камне графини Моркар?

– Мне рассказывала Кэтрин Кьюзак, – отозвался тот надтреснутым голосом.

– Понятно – горничная ее светлости. Итак, соблазн быстрого и легкого обогащения оказался для вас слишком силен. С людьми получше вас такое тоже случалось, но вы проявили особую неразборчивость в средствах. Вы знали, что Хорнер, паяльщик, был когда-то замешан в подобной истории и неминуемо попадет под подозрение. Что же вы предприняли? Вы со своей сообщницей Кьюзак под предлогом, будто в комнате миледи требуется небольшая починка, посылаете за Хорнером. Когда он уходит, вы крадете драгоценность из шкатулки и поднимаете тревогу. Несчастного берут под стражу. Тогда…

Райдер внезапно рухнул на каминный коврик и припал к коленям моего приятеля.

– Смилуйтесь, Бога ради! – взмолился он. – Подумайте о моем отце! О моей матери! Это разобьет их сердца. Такое со мной впервые! Я больше не буду. Клянусь. Я принесу клятву на Библии. О, не отдавайте меня под суд! Христа ради!

– Вернитесь-ка в кресло! – сурово приказал Холмс. – Сейчас вы пресмыкаетесь, но вы не пожалели бедного Хорнера, когда отправляли его на скамью подсудимых за преступление, о котором он знать не знал.

– Я уеду, мистер Холмс. Убегу за границу. Тогда всем станет ясно, что он невиновен.

– Хм! Об этом разговор впереди. А теперь мы выслушаем чистосердечный рассказ о том, что было дальше. Как камень попал в гуся и как сам гусь попал на рынок? Говорите правду, иначе вам не на что надеяться.

Райдер облизнул высохшие губы:

– Сэр, я расскажу вам все как было. Когда Хорнера арестовали, я подумал, что надо бы поскорее избавиться от камня, ведь кто мог знать, не взбредет ли полиции в голову обыскать меня и мою комнату. Во всем отеле не было надежного места, чтобы спрятать карбункул. Сославшись на какое-то поручение, я вышел за порог и отправился в дом моей сестры. Она замужем за человеком по фамилии Оукшотт, живет на Брикстон-роуд и откармливает птицу на продажу. В каждом, кто встречался мне по дороге, я подозревал полицейского или сыщика; погода стояла холодная, но по лицу у меня струился пот. Сестра спросила, что стряслось и почему я такой бледный. Я ответил, что расстроен из-за кражи в отеле. Потом я вышел на задний двор, закурил трубку и стал соображать, что делать.

Был у меня когда-то приятель по фамилии Модсли, который сбился с пути и отсидел срок в Пентонвилле. Как-то при встрече он рассказывал мне о воровском ремесле, о том, как сбывать краденое. Я не сомневался, что могу на него положиться: мне кое-что о нем известно. И я решил отправиться в Килберн, где живет Модсли, и спросить у него совета. Он объяснит, как обратить камень в деньги. Но как я до него доберусь? Я подумал о том, какие муки пережил на пути из отеля к сестре. Меня в любую минуту могли схватить и обыскать, а камень лежал в кармане жилета. Я стоял, прислонясь к стене, поглядывал на бродивших вокруг гусей, и вдруг мне пришла мысль, как обмануть даже самого лучшего на свете сыщика.

Незадолго до этого сестра обещала подарить мне на Рождество гуся, какого я сам выберу, а свои обещания она всегда выполняет. Возьму-ка я гуся сейчас и в нем отнесу камень в Килберн. Во дворе стоял сарайчик, я загнал за него одну птицу – громадную, белую, с полосатым хвостом. Поймал, силком открыл ей клюв и затолкал драгоценный камень в глотку, как можно дальше. Птица сглотнула, и я понял, что камень прошел по горлу в зоб. На шум борьбы и хлопанье крыльев вышла моя сестра и спросила, что стряслось. Я обернулся, чтобы ответить, и тут чертов гусак вырвался на волю и затерялся среди своих собратьев.

«Джем, на что тебе эта птица?» – спрашивает сестра.

«Ты обещала мне гуся на Рождество, вот я и щупал, какой пожирней».

«Да мы уже выбрали для тебя гуся – птица Джема, так его и зовем. Вот тот – большой белый. Всего их двадцать шесть, один для тебя, один для нас, две дюжины на продажу».

«Спасибо, Мэгги, – говорю я, – но если тебе все равно, я бы лучше взял того, которого только что отловил».

«Наш тяжелей на добрых три фунта. Мы его специально для тебя откармливали».

«Не важно. Я хочу другого и заберу его прямо сейчас».

«Как угодно, – говорит сестра немного обиженно. – Так которого ты выбрал?»

«Того белого с полосатым хвостом, в середине стаи».

«Ну хорошо. Придуши его и забирай».

Я так и сделал, мистер Холмс, и нес птицу до самого Килберна. Там я рассказал приятелю о краже, его ведь ничем таким не удивишь. Он чуть не лопнул от хохоту. Потом мы взяли нож и разрезали птицу. И тут я обомлел: камня в гусе не было, случилась ужасная промашка. Бросил я птицу и бегом к сестре на задний двор. А гусей как не бывало.

«Где гуси, Мэгги?» – кричу.

«Отправились к перекупщику, Джем».

«Какому перекупщику?»

«Брекинриджу с Ковент-Гарден».

«А был там еще один с полосатым хвостом? Как тот, которого я выбрал?»

«Да, Джем; их двое с полосатыми хвостами было, я их то и дело путала».

Я понял, что случилось, и со всех ног припустил к этому Брекинринджу, но он сразу сбыл гусей с рук, а куда – ни в какую не хотел сказать. Вы сами его сегодня слышали. Так я ничего от него и не добился. Сестра думает, я сошел с ума. Иногда мне и самому так кажется. А теперь… теперь на мне клеймо вора, но где оно, то богатство, за которое я пожертвовал званием порядочного человека? Смилуйся надо мной, Господи, смилуйся надо мной!

Райдер спрятал лицо в ладонях и судорожно зарыдал.

На долгое время воцарилась тишина, которую нарушало лишь тяжелое дыхание Райдера и мерное постукивание пальцев Холмса по краю стола. Наконец мой друг встал и распахнул дверь:

– Убирайтесь!

– Что, сэр? Благослови вас Небо!

– Довольно слов. Убирайтесь!

Разговаривать действительно было не о чем. Райдер сорвался с места, затопал по лестнице, внизу хлопнула дверь, с улицы донеслись частые шаги.

– В конце концов, Ватсон, – произнес Холмс, потянувшись за глиняной трубкой, – я не нанимался исправлять недоделки полиции. Если бы Хорнеру что-то грозило, тогда дело другое, но Райдер не явится свидетельствовать против него, и обвинение провалится. Наверное, я потворствую преступлению, но, возможно, спасаю заблудшую душу. Этот человечек больше не решится ни на какой проступок, он напуган до полусмерти. Отправь его сейчас в тюрьму – и он больше из нее не выберется. Кроме того, нынче Рождество – время прощать. Судьба послала нам необычную задачу; довольно с нас и того, что мы ее решили. Не сочтите за труд, доктор, позвонить в колокольчик, и мы возьмемся за другое расследование, главным предметом которого тоже будет птица.

Приключение VIII
Пестрая лента

Когда я просматриваю свои заметки о семи десятках расследований, на примере которых я в последние восемь лет изучал методы работы моего друга Шерлока Холмса, мне попадаются среди них случаи и трагические (их немало), и забавные, и просто странные, нет только обыденных. Мой друг брался за дела не столько ради заработка, сколько из любви к искусству, а потому для него представляли интерес лишь те из них, что содержали в себе нечто необычное и даже фантастическое. Но настоящей диковинкой среди них, насколько помню, было дело, связанное с известным в Саррее семейством Ройлотт из Сток-Морана. События эти относятся к начальному периоду нашего с Холмсом приятельства, когда мы делили с ним холостяцкое жилье на Бейкер-стрит. Я предал бы их гласности раньше, если б не обязательство молчать, от которого я ныне свободен, так как дама, его с меня взявшая, месяц назад безвременно скончалась. Ознакомить публику с фактами, вероятно, не помешает: смерть доктора Гримсби Ройлотта породила множество слухов, и у меня есть основания думать, что слухи эти ужасней, нежели сама действительность.

В один из апрельских дней 1883 года я проснулся рано утром и обнаружил Шерлока Холмса, полностью одетого, у моей постели. Часы на каминной полке показывали четверть восьмого, меж тем я знал, что Холмс обычно встает поздно. Я люблю размеренный образ жизни, а потому смерил своего приятеля удивленным и даже несколько недовольным взглядом.

– Очень сожалею, Ватсон, что пришлось вас разбудить, – сказал он, – но такова сегодня наша общая участь. Сначала разбудили миссис Хадсон, она подняла с постели меня, и вот пришла ваша очередь.

– А что случилось? Пожар?

– Нет, клиентка. Юная леди, похоже очень взволнованная, немедленно меня требует. Сейчас она ждет в гостиной. Когда юные леди ни свет ни заря отправляются в путь по столице, чтобы поднять людей с постели, они, надо полагать, желают сообщить нечто очень важное. Не исключено, что случай окажется интересным и вам захочется проследить его с самого начала. Как бы то ни было, я решился вас потревожить, чтобы дать вам такую возможность.

– Дружище, я ни за что не согласился бы ее упустить.

Самым большим для меня удовольствием было наблюдать за расследованиями Холмса, восхищаться его дедукцией, молниеносной, как интуитивные догадки, и все же основанной на строгой логике, с помощью которой он распутывал одно дело за другим. Я мигом накинул на себя одежду и через две-три минуты был готов спуститься вместе с Холмсом в гостиную. У окна сидела дама в черном, под плотной вуалью. При виде нас она поднялась с места.

– Доброго утра, мадам, – бодрым голосом произнес Холмс. – Меня зовут Шерлок Холмс. А это мой ближайший друг и коллега доктор Ватсон. С ним, как и со мной, вы можете быть вполне откровенны. Ха! Я рад, что миссис Хадсон догадалась развести огонь. Прошу, подсаживайтесь ближе к камину, и я прикажу подать вам чашку кофе; вижу, вас бьет озноб.

– Я дрожу не от холода, – тихо произнесла женщина, следуя приглашению.

– От чего же?

– От страха, мистер Холмс. От ужаса.

Она подняла вуаль, и мы убедились, что выглядит она поистине плачевно: изможденное серое лицо, испуганный взгляд загнанного зверька. Черты, телосложение – тридцатилетней женщины, но волосы преждевременно поседели, на щеках лежит печать усталости. Шерлок Холмс окинул ее своим обычным беглым, но всепонимающим взглядом.

– Не бойтесь, – ласково произнес он и похлопал гостью по руке. – Я уверен, мы очень скоро уладим ваше дело. Вижу, вы прибыли сегодня утренним поездом.

– Так вы меня знаете?

– Нет, но у вас из левой перчатки торчит обратный билет. Вы, должно быть, выехали очень рано, но до станции вам пришлось преодолеть изрядное расстояние в догкарте, по плохой дороге.

Дама вздрогнула и удивленно уставилась на моего приятеля.

– Сударыня, в этом нет ничего загадочного, – улыбнулся Холмс. – На левом рукаве вашего жакета я вижу не менее шести пятен грязи. И они очень свежие. Так запачкаться можно только в догкарте, причем если сидишь слева от кучера.

– Каков бы ни был ход ваших рассуждений, вы совершенно правы, – согласилась гостья. – Я выехала из дому, когда еще не было шести, в двадцать минут седьмого добралась до Летерхеда и с первым поездом прибыла на вокзал Ватерлоо. Сэр, я больше не выдержу, я просто сойду с ума. Мне не к кому обратиться… то есть я знаю одного человека, которому небезразлична, но от него, бедняги, толку никакого. Я слышала о вас, мистер Холмс, слышала от миссис Фаринтош: в час крайней нужды вы оказали ей помощь. Она дала мне ваш адрес. О, сэр, не могли бы вы помочь и мне или, по крайней мере, рассеять хоть немного непроглядную тьму, которая меня окружает? Сейчас мне нечем вознаградить вас за труды, но через месяц-полтора я выйду замуж, стану распоряжаться собственным доходом, и тогда докажу, что умею быть благодарной.

Холмс открыл ящик своего стола, вынул оттуда книжечку, куда записывал посетителей, и стал просматривать.

– Фаринтош… Ах да, припоминаю, речь шла об опаловой диадеме. Наверное, Ватсон, это было до знакомства с вами. Могу сказать одно, сударыня: я буду счастлив уделить вашему делу такое же внимание, как и делу вашей приятельницы. Что до вознаграждения, то мои занятия – сами по себе награда, однако вы можете при желании, в удобное для вас время, возместить мои издержки, если они возникнут. А теперь прошу вас изложить все, что поможет нам составить мнение о вашей истории.

– Увы, – отвечала гостья, – весь ужас заключается в том, что мои страхи очень неопределенны, а подозрения основаны только на мелочах – пустяках, как сочтут посторонние. И даже тот, от кого я по праву могу ждать помощи и совета, объясняет мои рассказы причудами воображения нервной женщины. Он не говорит этого прямо, но какие успокоительные дает ответы, как отводит при этом глаза! Я слышала, мистер Холмс, что вы способны распознавать многообразные пороки человеческой души. Вы можете посоветовать, как избежать опасностей, что меня окружают.

– Сударыня, я весь внимание.

– Меня зовут Хелен Стоунер, и я живу на западной границе Саррея со своим отчимом, последним представителем одного из самых старых в Англии саксонских семейств, Ройлоттов из Сток-Морана.

Холмс кивнул:

– Фамилия мне знакома.

– Семья одно время принадлежала к богатейшим в Англии, ее владения простирались в Беркшир на севере и Хэмпшир на западе. Но в прошлом столетии четверо наследников подряд оказались беспутными прожигателями жизни. Во дни Регентства их дело завершил еще один Ройлотт, игрок. Не осталось ничего, кроме нескольких акров земли и двухсотлетнего дома, к тому же обремененного закладной на большую сумму. Последний сквайр влачил в нем жалкое существование нищего аристократа, но его единственный сын, мой отчим, понял, что нужно приспосабливаться к обстоятельствам, взял денег в долг у одного из родичей, получил диплом медика и уехал в Калькутту, где, благодаря профессиональным навыкам и силе характера, приобрел большую практику. Но однажды, когда в его доме произошло несколько краж, доктор в припадке ярости забил до смерти дворецкого-индуса и едва избежал смертного приговора. Долгое время он провел в заключении и вернулся в Англию ожесточенным, разочарованным человеком.

В Индии доктор Ройлотт женился на моей матери, миссис Стоунер, молодой вдове генерал-майора Стоунера из Бенгальской артиллерии. Мы с моей сестрой Джулией были близнецы; когда мать вступила во второй брак, нам исполнилось по два года. Матушка владела немалым состоянием – не менее тысячи фунтов годового дохода – и целиком завещала его доктору Ройлотту, до тех пор пока мы с ним живем; когда же вступим в брак, каждой будет полагаться в год определенная сумма. Вскоре после возвращения в Англию матушка умерла – погибла при несчастном случае на железной дороге близ Кру. Доктор Ройлотт оставил попытки завести практику в Лондоне и поселился вместе с нами в старом родовом гнезде, Сток-Моране. Денег, завещанных моей матерью, хватало на все нужды, и ничто не препятствовало нашему безоблачному существованию.

Но к тому времени с отчимом произошла страшная перемена. Вместо того чтобы заводить друзей и обмениваться визитами с соседями, которые сперва бурно радовались возвращению наследника в древнее фамильное гнездо, он затворился в доме и выходил только изредка, затевая жестокие ссоры с каждым, кто попадется на пути. Мужчинам из его семьи достается по наследству буйный, граничащий с безумием темперамент, а на отчиме, верно, сказалось еще и долгое пребывание в тропиках. Произошло несколько постыдных скандалов, два из них закончились в полицейском суде. Отчим стал наводить страх на всю деревню, при виде его народ разбегается, потому что он обладает чудовищной силой и необуздан в гневе.

На прошлой неделе отчим швырнул через перила в реку местного кузнеца, и понадобились все деньги, какие я смогла собрать, чтобы избежать огласки и нового позора. Друзей у него нет, за исключением бродячих цыган; он позволяет им устраивать стоянки в своем имении, то есть на нескольких акрах ежевичных зарослей, и сам пользуется время от времени их гостеприимством – неделями странствует с ними и живет в их шатрах. Еще он питает пристрастие к индийским животным, которых ему посылает один тамошний знакомый. Сейчас по парку свободно бродят гепард и павиан, и деревенские боятся их не меньше, чем самого хозяина.

Вы понимаете, что у меня и моей бедной сестры Джулии было в жизни не так уж много радостей. В услужение к нам никто не шел, и долгое время мы с сестрой сами исполняли всю работу по дому. Джулия дожила всего лишь до тридцати, но волосы у нее уже начинали седеть – в точности как мои.

– Так вашей сестры нет в живых?

– Она умерла два года назад, как раз о ее смерти я и хочу с вами поговорить. Как вы, наверное, догадываетесь, при таком образе жизни мы редко могли видеться с людьми, равными нам по возрасту и положению. Однако у нас есть незамужняя тетка, сестра нашей матери, мисс Гонория Уэстфейл, которая живет близ Харроу, и время от времени нам разрешалось немного у нее погостить. Два года назад Джулия провела у тетки Рождество, познакомилась в ее доме с военным моряком, майором на половинном жалованье, и заключила с ним помолвку. Отчим узнал об этом, когда сестра вернулась домой, и возражений не высказал, но за две недели до свадьбы случилось страшное, и я осталась совсем одна.