Текст книги "Перегрузка"

– Двадцать восемь! – сказал Ним. – Столько ему сейчас лет. Боже праведный, всего двадцать восемь! Да у любого нормального мужика в этом возрасте впереди еще целая жизнь…

– Не нужна мне никакая диаграмма, – резко сказал Лондон. Он допил свое пиво и подал знак официанту, чтобы тот принес еще. – Ним, ты должен запомнить кое-что. Не каждому мужику дано от природы быть таким снайпером по женской части, как тебе. Если бы ты оказался на месте Уолли, для тебя случившееся означало бы конец света или ты думал бы, что это именно так и не иначе. – Он с любопытством спросил: – Ты когда-нибудь подсчитывал? Может, ты заслужил упоминания в Книге рекордов Гиннесса.

– Есть такой бельгийский писатель, – заметил Ним, позволив себе лирическое отступление, – Жорж Сименон, который утверждает, что проделывал это с десятью тысячами разных женщин. Я даже близко не могу к нему приблизиться.

– Да брось ты эти числа. Может, его половой аппарат был не столь важен для него, как твой для тебя.

Ним покачал головой:

– Сомневаюсь. – Он видел несколько раз Уолли и его жену Мэри вместе и сразу же решил, что в сексуальном плане у этой парочки все нормально. Теперь он с грустью размышлял, что же произойдет с их браком.

Принесли пиво и двойную водку.

– На обратном пути, – сказал Ним официанту, – повтори то же самое.

Наступал вечер. Крохотный темный бар с сентиментальным пианистом, как раз начинавшим наигрывать «Лунную реку», назывался «Эзи Даззит» и находился неподалеку от штаб-квартиры «ГСП энд Л». Ним и Гарри Лондон зашли сюда в конце рабочего дня. Третьего дня со времени происшествия.

Последние три дня были самым несчастливым периодом в его жизни, насколько мог вспомнить Ним.

В первый день оцепенение в Дэвил-Гейте, связанное с электроказнью Уолли Тэлбота-младшего, длилось всего несколько секунд. Уолли еще спускали с опоры, а уже были приняты стандартные меры, предусмотренные при чрезвычайных обстоятельствах.

Во всех крупных энергокомпаниях поражение электрическим током случается редко, но оно неизбежно происходит по несколько раз в год. Причиной оказывается либо секундная неосторожность, которая перечеркивает дорогостоящие и жесткие меры безопасности, либо срабатывает вариант «один шанс из тысячи», вроде того, который как гром среди ясного неба обернулся трагедией на глазах у Нима и других.

По иронии судьбы именно «Голден стейт пауэр энд лайт» проводила активную рекламную кампанию для детей и родителей, предостерегая их от опасностей запуска воздушных змеев вблизи линий электропередачи. Были истрачены тысячи долларов на плакаты и книжки-комиксы по данной тематике, которые рассылались по школам и детским садам.

Как позднее с болью признает рыжеволосый техник Фред Уилкинс, он прекрасно знал об этих предостережениях. А вот его жена, мать Денни, со слезами на глазах призналась, что у нее осталось лишь смутное воспоминание о чем-то подобном. Она не вспомнила об опасности и тогда, когда змея, подарок ко дню рождения от дедушки с бабушкой, доставила утренняя почта. Мало того, она сама помогала сыну собрать змея. Что же касается подъема Денни на опору, знавшие мальчика характеризовали его как «решительного и бесстрашного». Алюминиевый шест с крючком, который он прихватил с собой, когда полез за змеем, на поверку оказался острогой. Иногда отец использовал ее на морской рыбалке. Шест хранился в сарае с инструментами, где мальчик часто его видел.

Конечно же, ничего этого еще не было известно, когда бригада «Скорой помощи», поднятая на ноги лагерной сиреной, бросилась на помощь Уолли Тэлботу. Он был без сознания, с сильными ожогами обширных участков тела, дыхание отсутствовало.

Бригада медиков во главе с дипломированной медсестрой, командовавшей в лагере крохотной поликлиникой экстренной медицинской помощи, стала профессионально делать искусственное дыхание по системе «рот в рот» с одновременным массажем сердца. Когда Уолли был доставлен в поликлинику «на одну койку», медсестра срочно связалась по радиотелефону с городским врачом. Следуя полученным инструкциям, она закрепила нагрудный дефибриллятор, стараясь восстановить нормальную деятельность сердца. Попытка оказалась удачной. Эти и другие принятые меры спасли Уолли жизнь.

К тому времени вертолет компании, тот самый, что должен был захватить Нима, уже летел в направлении Дэвил-Гейта. В сопровождении медсестры Уолли отправили прямо в реанимацию.

Лишь на следующий день стало официально известно, что Уолли выжил, а также было объявлено о характере полученных им ранений.

Газеты в тот же день широко подали эту историю, чему, несомненно, способствовало то обстоятельство, что репортеры все видели своими глазами. Утренний выпуск газеты «Кроникл Уэст» посвятил данному сюжету первую страницу, сопроводив статью броским заголовком: «Человек, пораженный током, – герой».

Хотя к полудню материал уже утратил актуальность, «Калифорния экзэминер» посвятила половину третьей страницы заметке Нэнси Молино под заголовком «Самопожертвование во имя спасения ребенка».

Газета «Экзэминер» также опубликовала две колонки с фотографиями Уолли Тэлбота и юного Денни Уилкинса. У мальчугана одна часть лица была перебинтована – поскользнувшись почти на самом верху опоры, он отделался, к счастью, только несколькими ссадинами и царапинами.

Радио и телевидение, передававшие сообщения об этом происшествии накануне вечером, продолжили освещать его и на следующий день в пределах штата и в какой-то степени в национальном масштабе.

В городской больнице «Маунт-Иден» вскоре после полудня на второй день лечащий хирург прямо в коридоре провел импровизированную пресс-конференцию. Ним, побывавший в больнице ранее, только что пришел и прислушивался, стоя сзади.

– Состояние здоровья мистера Тэлбота критическое, но стабильное, непосредственной угрозы для его жизни нет, – объявил молодой хирург, напоминавший внешне воскресшего Роберта Кеннеди. – У него обожжено свыше двадцати процентов поверхности тела, имеются и некоторые другие повреждения.

– Не могли бы вы рассказать подробнее, доктор? – спросил один из дюжины репортеров. – Как изволите понимать фразу «некоторые другие повреждения»?

Хирург окинул взглядом достаточно пожилого человека, сидевшего рядом. Ним узнал в нем администратора больницы.

– Дамы и господа, – произнес администратор, – обычно действуют ограничения на публичное обсуждение деликатных, сугубо индивидуальных моментов. Но в данном случае, посоветовавшись с семьей, было решено проявить абсолютную открытость, чтобы исключить всякие спекуляции. Поэтому на последний вопрос будет дан ответ. Но прежде всего я прошу вас из уважения к пациенту и его семье проявить корректность в отношении того, о чем вы пишете или говорите. Благодарю вас. Пожалуйста, продолжайте, доктор.

– Воздействие электрического тока на человеческое тело всегда непредсказуемо, – сказал хирург. – Нередко летальный исход определяется тем, что мощный заряд электричества, прежде чем уйти в землю, поражает внутренние органы. В случае с мистером Тэлботом этого не произошло, поэтому можно сказать, что ему просто повезло. Электрический заряд проскочил через верхнюю часть его тела и ушел в землю по металлической опоре, пройдя через пенис.

Послышались какие-то изумленные вздохи, после чего наступила зловещая тишина, в которой, казалось, уже никому не хотелось задавать следующий вопрос. Потом пожилой репортер выдавил из себя:

– И все же, доктор, каково состояние…

– Пенис разрушен. Сожжен, причем полностью. А теперь прошу меня извинить.

Пресс-группа, пребывавшая в необычайно подавленном состоянии, удалилась. Ним остался. Он представился администратору и справился о семье Уолли – Ардит и Мэри. Ним не видел обеих с тех пор, как произошел несчастный случай, но знал, что скоро ему придется с ними встретиться.

Как стало известно Ниму, Ардит находилась в стационарном отделении той же больницы.

– Она была в шоке, – сказал администратор. – Полагаю, вам известно, что совсем недавно у нее погиб муж.

Ним только кивнул в ответ.

– Молодая миссис Тэлбот сейчас с мужем, но других посетителей к нему пока не пускают.

Администратор подождал, пока Ним накорябает записку для Мэри; в ней говорилось, что, если потребуется, она может рассчитывать на него и что в любом случае он снова приедет в больницу завтра.

В ту ночь, как, впрочем, и в предыдущую, Ним спал беспокойно: трагедия, разыгравшаяся в Дэвил-Гейте, снова и снова прокручивалась у него в голове, как повторяющийся кошмар.

На третий день утром он увиделся вначале с Мэри, а потом с Ардит. Мэри встретила его у больничной палаты, где Уолли все еще находился в реанимации.

– Уолли в сознании, – сказала Мэри. – Однако не желает никого видеть. Пока. – Жена Уолли выглядела бледной и усталой, но кое-что из ее обычной деловой манеры тем не менее проглядывало. – А вот Ардит хочет вас видеть. Она знает, что вы собирались прийти.

Ним сочувственно проговорил:

– Полагаю, тут словами не поможешь. И все же я очень сожалею.

– Мы все сожалеем.

Мэри направилась к двери в нескольких ярдах дальше по коридору и открыла ее.

– Ним пришел, мама. – Она обернулась. – Пойду к Уолли. Сейчас я вас оставлю.

– Заходи, Ним, – сказала Ардит. Она лежала на кровати одетая, опершись спиной на подушки. – Вот ведь и меня угораздило попасть в больницу, да?

В ее голосе послышались истеричные нотки, щеки были непривычно румяными, а глаза неестественно блестели. Ниму вспомнились слова администратора о шоке и об успокоительных средствах, и ему подумалось, что Ардит еще ох как далеко до нормы. С какой-то неуверенностью он начал разговор:

– Прямо и не знаю, о чем говорить… – Запнувшись, он наклонился, чтобы ее поцеловать.

К его удивлению, Ардит вся как-то напряглась, отвернув голову в сторону.

Ним неловко чмокнул ее в горячую щеку.

– Нет! – запротестовала Ардит. – Пожалуйста… не целуй меня.

Озадаченный, уж не обидел ли он ее, и смущенный своей неспособностью угадать ее настроение, он пододвинул кресло и сел рядом с кроватью.

Оба молчали, потом она заговорила полузадумчиво:

– Сказали, что Уолли будет жить. Еще вчера были сомнения на этот счет, а сегодня по крайней мере наметился поворот к лучшему. Но я-то думаю, ты знаешь, как он будет жить. Я имею в виду, что с ним произошло.

– Да, – сказал он, – знаю.

– Думаешь ли так же, как и я, Ним? Почему все это случилось?

– Ардит, я был там. Я видел…

– Я не это имею в виду. Я хочу знать причину.

Смущенный, он покачал головой.

– Со вчерашнего дня я многое передумала, Ним. И решила, что несчастье, вероятно, произошло по нашей вине – из-за тебя и меня.

Он все еще не мог уловить, к чему она клонит.

– Прошу тебя. Ты перенервничала. Это было страшным потрясением, я знаю, тем более что случилось почти сразу после гибели Уолтера.

– В том-то и дело. – В голосе и на лице Ардит ощущалось напряжение. – Ты и я согрешили так быстро после смерти Уолтера. У меня такое ощущение, это – мое наказание. Уолли, Мэри, дети – все страдают из-за меня.

На мгновение он замер, а потом, потрясенный, решительно запротестовал:

– Бога ради, Ардит, перестань! Это же нелепо!

– Неужели? Подумай об этом, когда останешься один. Подумай, как это сделала я. Ты только что произнес «Бога ради». Ты ведь еврей, Ним. Разве твоя религия не учит верить в божий гнев и кару?

– Но даже если это так и есть, я не принимаю всего этого.

– Я тоже не принимала, – печально проговорила Ардит. – А теперь вот мне в голову приходят такие мысли.

– Послушай, – сказал он, отчаянно подыскивая правильные слова, чтобы разубедить ее. – Иногда жизнь заставляет ту или иную семью страдать, и складывается впечатление, что судьба палит из обоих стволов по одной семье, но щадит другую. Это нелогично и несправедливо. Но так случается. Я мог бы привести тебе и другие примеры, как и ты мне.

– Откуда нам знать, что те другие примеры тоже не были наказанием?

– Потому что они не могли им быть.

– Вся жизнь предопределяется случайностью, и мы сами способствуем ее реализации. По ошибке или по невезению можно оказаться не там и не в то время. Вот и все, Ардит. Это же безумие – бесконечно укорять себя. Во всяком случае, за то, что произошло с Уолли.

Она как-то приглушенно ответила:

– Хотелось бы тебе верить. Но не могу. А теперь оставь меня, Ним. Сегодня днем меня собираются выписать из больницы.

Поднявшись с кресла, он сказал ей:

– В скором времени я тебя навещу.

– Не уверена, что это надо. Но можешь позвонить мне по телефону, – проговорила Ардит, качая головой.

Он было наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, но вспомнил ее слова, отстранился и тихо вышел из палаты.

Голова у него разламывалась, не вызывало сомнения, что Ардит требовалась помощь психиатра. Но если бы Ним сам заговорил об этом с Мэри или кем-нибудь еще, ему пришлось бы подробно объяснять, в чем дело. Даже врачу, обязанному хранить профессиональную тайну, он не смог бы рассказать обо всем. Во всяком случае, пока. Переживания, связанные с Уолли и Ардит, да и мучительные собственные раздумья терзали его весь день.

Мало того, в тот же день «Калифорния экзэминер» учинила над ним настоящую расправу.

Он прикинул, откажется ли Нэнси Молино ввиду чрезвычайной ситуации по транспортировке Уолли из лагеря Дэвил-Гейт от своего намерения выступить с материалом об использовании вертолета в совсем иных целях.

Но она не отказалась.

Статья Нэнси Молино появилась-таки на самом видном месте редакционной страницы.

Капитаны, короли и… мистер Голдман «ГСП энд Л»

Интересно было бы узнать, что значит иметь в своем распоряжении вертолет, который доставит вас, куда вам только заблагорассудится, пока вы наслаждаетесь полетом в мягком кресле.

Большинству из нас не суждено испытать столь экзотичное удовольствие. Избранниками судьбы оказываются президент Соединенных Штатов, британская королевская семья, покойный Говард Хьюз, иногда папа римский и, разумеется, некоторые высокопоставленные чиновники из широко известной компании «Голден стейт пауэр энд лайт». Например, мистер Нимрод Голдман.

«Почему Голдман?» – возможно, спросите вы.

Наверное, потому, что мистер, являющийся вице-президентом «ГСП энд Л», слишком важная персона, чтобы ездить на автобусе, хотя он и был специально заказан «Голден стейт пауэр энд лайт» и отправлялся по тому же маршруту на следующий день. К тому же в нем было много свободных мест. Он же предпочел вылететь вертолетом, который…

Она понаписала там еще кое-что, присовокупив фотографию принадлежащего «ГСП энд Л» вертолета и не самый удачный портрет Нима, который позаимствовала скорее всего из газетного архива.

Но особенно уничтожающим был абзац, в котором говорилось:

Потребители электроэнергии и газа, и без того озабоченные высокими счетами компании, которым уже объявили о новом повышении тарифов в скором времени, возможно, заинтересуются, как тратит их деньги полугосударственная компания «ГСП энд Л». Если бы руководители типа Нимрода Голдмана ездили, как все мы, не особенно роскошествуя, полученная экономия вместе с другими сбережениями помогла бы сдержать постоянный рост тарифов.

В середине второй половины дня Ним сложил газету и отметил эту статью, затем передал ее секретарше Эрика Хэмфри.

– Покажите президенту. Он все равно ее увидит, так пусть уж получит из моих рук.

Через несколько минут Хэмфри вошел в кабинет Нима и швырнул на стол газету. Он был зол, как никогда, и, к удивлению Нима, повысил голос:

– Ради бога, о чем вы думали, когда втянули нас в эту пакостную историю? Неужели вам не известно, что комиссия по деятельности компаний по энергоснабжению как раз рассматривает наше предложение о повышении тарифов и уже в течение нескольких дней вынесет решение? Ведь это вызовет всеобщее возмущение. Они были бы рады перерезать нам глотки.

Ним тоже не скрывал раздражения.

– Конечно же, мне это известно. – Он жестом указал на газету. – Я вне себя, как и вы. Но эта чертовка журналистка выхватила нож для снятия скальпа. Если бы она не вцепилась в эту историю с вертолетом, нашлось бы что-нибудь еще.

– Совсем не обязательно. Она могла и ничего не найти. Пользуясь вертолетом столь опрометчиво, вы подкинули ей такой лакомый кусок.

Ним мог возразить, но решил проявить выдержку. Он усвоил, что соглашаться с несправедливыми упреками – составная часть его работы как заместителя. Всего две недели назад президент на неофициальной встрече сказал своим старшим помощникам: «Если вы можете сэкономить половину рабочего дня на разъезды, выполнив собственную работу быстрее и эффективнее, воспользуйтесь одним из вертолетов компании. В конечном счете это выйдет даже дешевле. Я понимаю, что эти вертолеты предназначены для инспектирования линий электропередачи и на случай аварии. Но когда они не используются в этих целях, применять их не по назначению не намного дороже, чем держать на земле».

Но Эрик Хэмфри, вероятно, забыл, что сам попросил Нима провести двухдневный брифинг для прессы, а также представлять его на важном совещании в торговой палате утром в первый день поездки журналистов. Не воспользовавшись вертолетом, Ним не успел бы выполнить оба поручения президента. Вообще-то Хэмфри был справедливым человеком, и, наверное, потом он еще вспомнит об этом, а если и не вспомнит, то, как полагал Ним, это уже не так важно.

Трехдневное наложение событий отозвалось опустошением и подавленным настроением. Поэтому, когда к нему в кабинет зашел Гарри Лондон, который был в курсе некоторых, хотя и не всех причин депрессии Нима, и предложил немного выпить после рабочего дня, то Ним с радостью согласился.

Сейчас в баре, когда постепенно сказывалось воздействие алкоголя (правда, без признака душевного подъема), Ним почувствовал по крайней мере притупление горечи на душе. Какими-то дальними, но все еще трезво функционирующими клетками мозга он презирал себя за слабость, определявшую его поступки. Затем он утешающе напомнил себе, что такое случалось с ним не часто. Он даже не мог припомнить, когда в последний раз здорово напивался. А может, позволить себе еще разок в терапевтических целях, чтобы потом послать все к черту.

– Можно мне спросить тебя, Гарри? – запинаясь, проговорил Ним. – Ты человек религиозный? Ты веришь в Бога?

Лондон сделал еще один большой глоток, потом носовым платком вытер пивную пену с губ.

– На первый вопрос отвечу «нет». По второму вопросу скажу так: я никогда особо не практиковал неверие.

– А как насчет твоей личной вины? К тебе ведь много чего прилипло? – Ниму вспомнилась Ардит, которая спросила его: «Разве твоя религия не учит верить в божий гнев и кару?» Сегодня днем он не обратил внимания на ее слова. Потом они назойливо всплывали в его сознании.

– Я думаю, каждый несет в себе какую-то вину. – Казалось, Лондон хотел на этом закруглить свое высказывание, но потом передумал и добавил: – Иногда мне вспоминаются двое ребят в Корее, мои кореша. Мы были в разведывательном патруле у реки Ялу. Те двое находились впереди остальных, когда вражеским огнем нас прижало к земле. Обоим парням, чтобы вернуться, требовалась поддержка. Я оставался за главного и должен был именно тогда повести за собой остальных, чтобы попробовать спасти тех двоих. Но пока я, переполошенный, соображал, как поступить, их обнаружили – обоих гранатой разнесло на куски. Вот это и есть та самая вина, которую я ношу в себе, эту и кое-что еще. – Он снова отпил из бокала. – Знаешь, что ты делаешь, дружище? Ты нас обоих делаешь… как это только называется?

– Сентиментальными. – Ним не без труда выговорил это слово.

– Точно так!.. Сентиментальными. – Гарри Лондон одобрительно закивал головой, когда пианист стал играть мелодию «Пока время проходит».

Часть вторая

Глава 1

Дейви Бердсонг, осматривая впечатляющие апартаменты клуба «Секвойя», развязно спросил:

– А где же личная сауна президента? И еще мне хотелось бы посмотреть на ваш унитаз из чистого золота.

– Да у нас его просто нет, – с напряжением в голосе ответила Лаура Бо Кармайкл. Бородатый дородный шутник, который, став американцем много лет назад, все еще выставлял напоказ несколько грубоватые провинциальные манеры своей родной Австралии, казался ей малосимпатичным. Лаура Бо, уже несколько раз встречавшаяся с Бердсонгом на всякого рода мероприятиях, решила для себя, что он напоминает ей весельчака из «Вальсирующей Матильды». Конечно, по сути, он был совсем другим человеком, и она это знала. Манерой говорить Дейви Бердсонг напоминал обыкновенного фермера и одевался соответственно. Так, сегодня на нем были неряшливые залатанные джинсы, а на ногах – туго зашнурованные кроссовки. Но президент клуба «Секвойя» знала, что, получив солидное образование, Бердсонг удостоился степени магистра социологии. Кроме того, он на полставки читал лекции в Калифорнийском университете в Беркли. А еще он создал организацию под названием ПЭЛФЛ, в которую вошли потребительские, церковные и левые политические группы. Аббревиатура означала «пауэр энд лайт фор пипл», то есть «энергия и свет для народа» (по мнению Бердсонга, отказ от заглавного обозначения титульных компонентов был призван подчеркнуть, «что они не капиталисты»).

Своей целью «Энергия и свет для народа» провозглашала «борьбу с разжиревшим от прибылей чудовищем «ГСП энд Л» на всех фронтах». В частности, она выступала против увеличения платы за электричество и газ, боролась против выдачи лицензий на строительство АЭС, разоблачала связи «ГСП энд Л» с общественностью как «гнусную пропаганду, которую потребителям еще приходится оплачивать». А еще Бердсонг и «Энергия и свет для народа» призывали к полной передаче энергокомпании под контроль городских властей. Сейчас возглавляемое Бердсонгом движение вознамерилось объединить свои усилия с влиятельным клубом «Секвойя» по борьбе с экспансионистскими планами «ГСП энд Л». Это предложение Бердсонга предполагалось рассмотреть в ближайшее время на встрече с высшим руководством клуба.

– Ничего себе, детка, – заметил Бердсонг, окинув взглядом просторное, облицованное деревянными панелями помещение, в котором они разговаривали. – Я думаю, одно наслаждение работать в такой роскошной обстановке. Посмотрели бы вы на мою халупу. По сравнению с тем, что здесь есть у тебя, это же кошмар.

– Этот особняк достался нам согласно завещанию в виде дарения много лет назад, – объяснила Лаура. – Было поставлено обязательное условие, что мы въедем в это здание. В противном случае мы бы не получили связанных с ним немалых доходов.

Иногда, как, например, сейчас, особняк Кейбл-Хилл, в котором разместился клуб «Секвойя», казался Лауре Бо Кармайкл чересчур роскошным. Когда-то в нем жил какой-то миллионер, и многое напоминало о его богатстве. Поэтому лично она предпочла бы более скромные апартаменты. Однако по условиям завещания в случае переезда они потеряли бы особняк и вообще лишились бы всего.

– А еще я не хотела бы, чтобы ты называл меня «детка Лаура».

– Возьму на заметку. – Ухмыльнувшись, Бердсонг достал блокнот, отвернул колпачок шариковой ручки и что-то записал. Закрыв блокнот, он окинул взглядом строгие черты лица миссис Кармайкл и задумчиво произнес: – Завещание, значит? От благотворителей с того света. Те, которых уже нет, и ныне здравствующие воротилы – они-то и сделали клуб «Секвойя» таким богатым.

– Богатство – понятие относительное. – Лауре вдруг захотелось, чтобы скорее появились трое запаздывавших коллег. – Нашей организации действительно везет на поддержку страны, но и затраты у нас тоже немалые.

Отличавшийся высоким ростом бородач захихикал:

– Ну уж не такие значительные, что вы не могли отрезать от своего пирога группам, занятым той же работой, но едва сводящим концы с концами.

– Посмотрим. Однако, – жестко произнесла миссис Кармайкл, – не думай, пожалуйста, что мы настолько наивны, чтобы считать тебя близким родственником. Кое-что нам о тебе известно. – Она заглянула в свои записи, которыми, собственно говоря, собиралась воспользоваться позже. – Например, в вашей ПЭЛФЛ около двадцати пяти тысяч членов, ежегодный взнос каждого из которых составляет три доллара, так что сборщики сдают тебе до семидесяти тысяч долларов. Из этой суммы ты выплачиваешь себе зарплату – двадцать тысяч долларов ежегодно плюс незаявленные расходы.

– Пусть парень заработает себе на жизнь.

– Я бы сказала, что набегает кругленькая сумма. – Лаура Бо снова заглянула в свои записи. – Приплюсуй к этому жалованье за лекции в университете, еще одну зарплату от организации по подготовке активистов и, наконец, гонорары за публикуемые статьи. Получается, что небезвозмездная борьба за справедливость стоит шестьдесят тысяч долларов в год.

Бердсонг выслушал рассказ о себе с невозмутимой широкой улыбкой.

– Блестящий образец исследования.

Теперь пришла очередь улыбнуться президенту клуба «Секвойя».

– Да, у нас действительно великолепный исследовательский отдел. – Она собрала листочки и отложила их в сторону. – Конечно, все, что я процитировала, предназначается только для внутреннего пользования. Мне просто хотелось продемонстрировать тебе, что мы в курсе того, как живут профессиональные бунтари вроде тебя. Обладание подобной обоюдной информацией поможет нам сэкономить время, когда мы перейдем непосредственно к делу.

Тут тихо открылась дверь и в комнату вошел изящно одетый, уже немолодой, седовласый мужчина в очках без оправы.

– Мистер Бердсонг. Наверное, вы знакомы с нашим секретарем мистером Притчеттом, – сказала Лаура.

Дейви Бердсонг протянул большую мясистую руку.

– Мы раза два встречались на поле боя. Здорово, Притчи!

После энергичного рукопожатия секретарь сухо проговорил:

– Никогда не считал, что слушания по экономической проблематике – это поле боя, хотя их вполне можно было бы характеризовать таким образом.

– Чертовски верно, Притчи! Но когда я бросаю перчатку такому врагу народа, как «Голден стейт пауэр энд лайт», то стараюсь палить из орудий всех калибров, не отступая ни на шаг. Жестче и жестче – вот мой принцип. Однако я вовсе не отказываю вам в праве на собственную оппозицию. Отнюдь! Вы, ребята, делаете все блестяще. Однако именно я мелькаю в заголовках газет и телевизионных новостях. Кстати сказать, ребята, вы видели меня по телевизору вместе с этим мерзким типом Голдманом из «ГСП энд Л»?

– В ток-шоу «Добрый вечер», – подсказал управляющий-секретарь. – Да, видел. Мне кажется, ты ярко выступил, но, по правде говоря, Голдман мастерски отбивал твои наскоки. – Притчетт снял очки и протер стекла. – Возможно, как ты выражаешься, найдется место и для такого рода оппозиции в отношении «ГСП энд Л». Не исключено даже, что мы нужны друг другу.

– Молодчина, Притчи!

– Моя фамилия правильно произносится Притчетт. Или, если угодно, можешь обращаться ко мне по имени – Родерик.

– Возьму на заметку, старина Родди. – С ухмылкой взглянув на Лауру, Бердсонг снова принялся листать свой блокнот.

Тем временем вошли еще двое. Лаура Бо Кармайкл представила их: Ирвин Сондерс и миссис Присцилла Куинн, остальные члены правления клуба «Секвойя». Сондерс, лысеющий мужчина со скрипучим голосом, как адвокат сделал себе имя на бракоразводных процессах известных людей, поэтому постоянно мелькал в выпусках новостей. Миссис Куинн, модно одетая и привлекательная для своих сорока с лишним лет дама, была женой крупного банкира. Известность ей принесла общественная деятельность. А в круг ее друзей входили главным образом богачи или высокопоставленные люди. Она без особой радости пожала протянутую руку Дейви Бердсонга, разглядывая его со смешанным чувством любопытства и неприязни.

– Думаю, мы можем сесть и продолжить наше обсуждение, – предложила Лаура, показывая на длинный стол красного дерева.

Пятеро членов правления расселись в конце стола, а Лаура заняла место во главе его.

– Все мы озабочены, – сказала она, – недавними предложениями компании «Голден стейт пауэр энд лайт», которые, как уже решил клуб «Секвойя», нанесут ущерб окружающей среде. Мы собираемся активно выступать против этих проектов на предстоящих слушаниях.

Бердсонг громко забарабанил ладонью по столу.

– Тройное ура активистам клуба «Секвойя»!

У Ирвина Сондерса был довольный вид. Миссис Куинн подняла брови.

– Мистер Бердсонг в связи со столь решительной позицией, – сказала Лаура Бо Кармайкл, – предложил установить определенные связи между нашей и его организациями. Я попрошу мистера Бердсонга изложить этот подход.

Общее внимание переключилось на Дейви Бердсонга. Приветливо кивнув всем присутствующим по очереди, он начал свое выступление.

– Суть противоборства, которое мы имеем в виду, называется «война». Война с компанией «ГСП энд Л». Смотреть на вещи по-иному – значит вести дело к поражению. Как и на любой войне, атаковать надо по всем фронтам. – Бердсонг явно отбросил свои клоунские манеры, в том числе и разудалые языковые замашки. Разгорячившись, он продолжал: – Чтобы расширить масштабы этой войны, мы должны обстреливать «ГСП энд Л» при каждом удобном случае.

Тут в разговор вступила миссис Куинн:

– А вот я разговоры о войне, хотя вы имеете в виду лишь ее подобие, воспринимаю с отвращением. В конце концов…

Адвокат дотронулся ладонью до ее руки.

– Присцилла, ну дайте же ему договорить.

Она пожала плечами:

– Ну да, ладно.

– Дела часто проигрываются, миссис Куинн, – проговорил Бердсонг, – из-за излишней мягкости, нежелания посмотреть в глаза суровой реальности.

Сондерс закивал в знак согласия:

– Справедливое утверждение.

– Теперь давайте все же разберемся с понятиями, – призвал собравшихся Притчетт. – Мистер Бердсонг, вы говорили о разных фронтах. Что вы при этом имели в виду?

– Вопрос уместный! – В голосе Бердсонга снова зазвучали деловитые нотки. – Первый, второй, третий фронты – это публичные слушания по объявленным планам относительно Тунипы, долины Финкасл и Дэвил-Гейта. Вот там-то вам, ребята, и предстоит сражаться. Как, впрочем, и моей доблестной армии.

– Любопытно было бы узнать, – поинтересовалась Лаура Бо, – с каких позиций вы будете выступать против?

– Пока мы окончательно не определились, но не волнуйтесь. Не сегодня-завтра мы что-нибудь придумаем.

Миссис Куинн явно шокировал такой ответ, а Ирвин Сондерс улыбался.

– Кроме того, есть ведь слушания по тарифам, – продолжал Бердсонг. – Это уже фронт номер четыре. В любом случае мы будем яростно сопротивляться увеличению тарифов на коммунальные услуги, между прочим, как и в прошлый раз. Могу лишь добавить – при этом нам сопутствовал успех.

– Какой успех? – спросил Родерик Притчетт. – Насколько мне известно, о принятом решении объявлено не было.

– Вы правы, об этом еще не объявлено, – Бердсонг понимающе улыбнулся, – но у меня есть друзья в комиссии. Поэтому мне известно, что там произойдет через пару-тройку дней: «ГСП энд Л» мало не покажется.