Текст книги "Перегрузка"

Когда охранник упал, Георгос увидел торчащий из его кобуры револьвер и завладел им. Обращаться с оружием Георгос научился еще на Кубе. Это был револьвер «смит-и-вессон» 38-го калибра. При свете фар Георгос передернул затвор; удостоверившись, что все патроны на месте, защелкнул барабан, взвел курок и снял с предохранителя. Заподозрив что-то неладное, первый охранник пошел обратно к машине.

– Джек, что-нибудь случилось? – проговорил он. – У тебя все в порядке?

Он также был вооружен, но воспользоваться оружием ему было не суждено. Безмолвной тенью Георгос притаился за машиной. Он опустился на колени, прицелился, используя для опоры ствола 38-го калибра левое предплечье, и стал медленно нажимать указательным пальцем спусковой крючок. Револьвер был направлен приближавшемуся охраннику прямо в грудь.

Георгос не торопил события. Убедившись, что уже не промахнется, он трижды выстрелил. Второй и третий выстрелы, собственно говоря, оказались ненужными. Охранник качнулся назад и беззвучно упал. Времени было в обрез. Георгос знал это, даже не взглянув на часы. Он подхватил Иветту, которая вскочила на ноги, услышав звуки выстрелов. Толкая девушку впереди себя, Георгос бросился бежать. Они неслись вниз по склону, стараясь под покровом темноты добраться до дороги. Георгос дважды споткнулся, но удержался. Потом, поскользнувшись на камне, он подвернул ногу. Однако, не обращая внимания на боль, продолжил бег.

Несмотря на безумную гонку, Георгос следил за тем, чтобы Иветта не отставала. Он слышал ее дыхание, переходящее во всхлипывания. Они успели преодолеть примерно треть расстояния, когда услышали взрыв. Сначала земля содрогнулась, а потом их накрыла мощная звуковая волна. Несколько секунд спустя последовал второй, а затем и третий взрыв, небо озарилось ярко-голубой вспышкой. Затем она повторилась, и тогда пламя горящих масляных трансформаторов высветило небосклон. На изгибе дороги Георгос почувствовал нечто странное. Мгновение спустя до него дошел смысл происшедшего – он достиг поставленной цели. Весь Милфилд погрузился в темноту.

Ни на минуту не останавливаясь и думая только о том, как унести ноги, Георгос был не в состоянии размышлять – успел охранник сообщить в эфир о нападении или нет. Ощутив душевное облегчение и вместе с тем в полном изнеможении, они добрались до своей машины, спрятанной под деревьями у подножия холма. Мгновения спустя они уже мчались прочь, оставляя позади погрузившийся во мрак Милфилд.

– Ты убил этих людей! Ты убил их! – Судя по голосу, Иветта была близка к истерике.

– Я не мог иначе, – коротко сказал Георгос, даже не повернув головы в ее сторону. Они только что выехали на автостраду. Георгос сосредоточенно следил за тем, чтобы ни в коем случае не превысить действующее на трассе ограничение скорости. Сейчас ему меньше всего хотелось бы, чтобы дорожная полиция остановила их за какое-либо, пусть даже незначительное нарушение. Георгос знал, что на его одежде следы крови человека, которого он зарезал. Кровь жертвы осталась и на ноже, установить ее происхождение не составило бы труда. К тому же он обнаружил, что у него самого открылось обильное кровотечение – колючая проволока ограждения сильно поранила левое бедро. Нога, которую он подвернул на камне, опухла и мучительно ныла.

– Не надо было их убивать, – жалобно пробормотала Иветта.

– Заткнись немедленно! А то я пристрелю и тебя! – яростно закричал Георгос.

Он мысленно возвращался назад, тщательно анализируя каждую деталь происшедшего, стараясь припомнить, не оставили ли они после себя улики. И он, и Иветта были в перчатках, когда проделывали лаз через ограду и когда закладывали взрывчатку. Он снял их лишь при подключении часового механизма и позже, когда стал стрелять из револьвера. Но он был в перчатках, когда ударил ножом первого охранника, поэтому отпечатков пальцев на дверной ручке автомобиля быть не должно. Отпечатки пальцев на револьвере? Да, в конце концов ему хватило ума захватить с собой оружие, а потом избавиться от него. Иветта снова захныкала:

– Тот человек в машине. Он ведь был пожилой! Я видела его.

– Он был грязной фашистской свиньей!

Георгос решительно проговорил эти слова, чтобы подчеркнуть собственную внутреннюю убежденность. Воспоминания о седовласом мужчине тоже преследовали его. Георгос пытался, но не мог изгнать из памяти испуганное лицо с широко раскрытым ртом, этот угасший крик, когда нож глубоко вонзился в грудь. Несмотря на привитые ему анархизм и участие в террористических актах с применением взрывчатки, Георгос еще ни разу не убивал собственноручно. Поэтому приобретенный опыт вызвал в его душе растерянность. Ему казалось, что привыкнуть к этому состоянию он никогда не сможет.

– Ты ведь сядешь в тюрьму за убийство!

– И ты тоже, – прорычал он в ответ.

Не имело смысла объяснять ей, что он и так уже был осужден за убийство – взрыв на электростанции «Ла Мишен», в результате которого погибли семь человек, а еще отправленные в «ГСП энд Л» письма-бомбы. Однако Георгос преследовал определенную цель – насмерть запугать Иветту происшедшим сегодня вечером.

– Пойми, глупая шлюха! Ты замазана в этом так же, как и я. Ты там была, а это все равно как если бы ты всадила нож или выстрелила из пистолета в этих свиней. Поэтому тебя ждет то же, что и меня. И никогда об этом не забывай!

Видимо, его слова подействовали. Всхлипывая и задыхаясь, она бормотала что-то бессвязное насчет того, что никогда не хотела впутываться в эту историю. На какое-то мгновение он отнесся к ней с состраданием и жалостью. Но самодисциплина взяла верх, и возникшие было ощущения он отмел как проявление слабости и контрреволюционного духа. По его расчетам, они уже находились на полпути к городу, вдруг он отметил для себя что-то необычное в мелькавшем за окном ландшафте. Обычно залитые огнями улицы на приличном расстоянии от Милфилда сегодня погрузились в кромешную мглу. Не горели даже дорожные фонари. С каким-то редким удовлетворением он подумал: значит, успешно сработали и другие борцы за свободу. Под его руководством одержана всесторонняя победа! Георгос стал напевать про себя незатейливую мелодию, прикидывая в уме сообщение для всего мира о новой доблестной победе организации «Друзья свободы».

Глава 3

– Когда произошло отключение электроэнергии, – сказала Карен Слоун, – Джози и я находились в «Хампердинке» по дороге домой.

– «Хампердинк»? Что это? – спросил Ним.

– «Хампердинк» – мой любимый, самый замечательный фургончик, – с улыбкой заметила Карен. – Мне он так нравится, что я назвала его по-своему.

Они находились в гостиной у Карен. Хозяйка, как всегда, сидела в своем кресле-коляске. Был ранний вечер первой недели ноября. После нескольких отказов из-за множества дел на работе Ним наконец согласился поужинать с ней. Джози готовила еду на кухне. В мягко освещенной гостиной было тепло и уютно, а по окнам колотил проливной дождь. Вот уже третий день северную часть Калифорнии терзал океанский шторм, который принес с собой мощные ветра и обильные осадки. В эту умиротворяющую атмосферу как-то органично вплетались тихое непрерывное журчание респиратора Карен, который поддерживал ее дыхание, и связанное с этим шипение воздуха при вдохах и выдохах, позванивание посуды на кухне, то и дело повторяющийся скрип дверцы буфета.

– Так вот, об аварии… – продолжила Карен. – Благодаря «Хампердинку» я могу теперь ездить куда угодно. В тот вечер мы возвращались из кинотеатра, оборудованного пандусом для инвалидных колясок. И вот когда Джози сидела за рулем, все дорожные фонари и здания погрузились в темноту.

– Почти сто квадратных миль без света, – произнес Ним со вздохом. – Отключилось все, абсолютно все.

– Тогда мы еще не знали масштабов аварии. Просто увидели, что вокруг тьма-тьмущая. И тогда Джози поехала прямо в больницу «Редвуд-гроув», куда я обычно обращаюсь со своими проблемами. На случай аварии у них есть генератор. Там обо мне позаботились. Я провела у них трое суток, пока в город не дали электроэнергию.

– Мне уже было об этом известно, – сказал Ним. – В первую же свободную минуту после взрывов и последовавшего отключения в подаче электроэнергии я набрал твой домашний номер из офиса, куда меня вызвали прямо из дома. Телефон молчал, и тогда я поручил связаться с больницей. Нам сообщили, что ты там. Тогда я успокоился и занялся делами, тем более что в ту ночь их было выше крыши.

– Это было ужасно, Нимрод. Я имею в виду не отключения, а двух человек, которых убили.

– Пожилые люди… – вздохнул Ним, – пенсионеры. Их пригласили поработать в охране, потому что в службе безопасности некомплект секьюрити. К сожалению, весь их опыт в этой области, как мы потом выяснили, сводился к разбирательству появления посторонних на стройплощадке да случаев мелкого воровства. Вот и стали легкой добычей для матерого убийцы.

– Получается, что убийца до сих пор не задержан?

Ним покачал головой.

– Мы вместе с полицией уже давно ищем его. Самое печальное, что у нас до сих пор нет даже отдаленного представления о том, кто это и где он может скрываться.

– Разве это не группа «Друзья свободы»?

– Да, она самая. Однако полиция считает, что это малочисленная группа и в ней скорее всего не больше полудюжины человек. Говорят, все эти террористические акты настолько похожи друг на друга, что правомерно говорить об одном и том же характерном почерке их исполнителей. А вот разрабатывает все операции и осуществляет их всего один человек. Кто бы ни был этот главарь-убийца, не вызывает сомнения, он – маньяк.

Ним с трудом скрывал внутреннее волнение. Последние диверсии с применением взрывчатки против объектов «ГСП энд Л» по своему воздействию затмили все предыдущие. На огромной территории дома, производственные предприятия, фабрики остались без электроэнергии на четверо суток, а кое-где и на неделю. Теперь Ниму вспомнились слова Гарри Лондона, сказанные за несколько недель до случившегося: «Эти безумцы раздвигают предел своего совершенства». Для скорейшего восстановления энергоснабжения требовались значительные финансовые затраты на приобретение новых трансформаторов, кое-какое оборудование пришлось позаимствовать у других энергетических компаний; кроме того, весь наличный персонал был мобилизован на выполнение ремонтных работ. И тем не менее «ГСП энд Л» подверглась критике за неспособность обеспечить достаточную защиту своих объектов. «Общественность вправе спросить, – говорилось в передовой статье газеты «Калифорния экзэминер», – все ли «ГСП энд Л» делает для того, чтобы исключить повторение случившегося. Судя по всему, ответ напрашивается отрицательный». Впрочем, при этом газета даже не заикнулась о том, что обеспечить должную охрану широко рассредоточенной сети объектов «ГСП энд Л» двадцать четыре часа в сутки практически едва ли возможно. Вызывало уныние и отсутствие каких-либо улик. Правда, на следующий день после взрыва в руки полиции попала пленка с записью чьих-то напыщенных слов. Голос напоминал тот, который в полиции уже однажды слышали. Также было найдено несколько нитей хлопчатобумажной ткани, зацепившихся на обрезанной проволоке недалеко от убитого охранника, скорее всего с одежды преступника. На той же проволоке сохранились следы засохшей крови, которая, как выяснилось, не имела отношения ни к одному из убитых охранников. Старший полицейский детектив откровенно признался Ниму:

– Эти вещественные доказательства могут быть полезными только в том случае, если есть подозреваемый. В данный момент мы ничуть не ближе к разгадке, чем раньше.

– Нимрод, – проговорила Карен, вторгаясь в его мысли, – прошло почти два месяца после нашей последней встречи. Я очень скучала по тебе.

В ответ он как бы виновато проговорил:

– Прости. Я тоже.

Сейчас, оказавшись у нее в гостях, Ним удивлялся, как он мог так долго отсутствовать. Карен ведь оставалась такой же красивой, какой запомнилась ему, и, когда они поцеловались несколько минут назад – это был долгий поцелуй, – ее губы были любящими, как прежде. На мгновение ему даже показалось, что они вообще не расставались. Ним также осознавал, что рядом с Карен он испытывает чувство покоя, а такое случалось с ним в обществе очень немногих людей. Наверное, это объяснялось тем, что Карен, нашедшая в себе силы справиться с ограничениями, которые преподнесла ей болезнь, излучала спокойствие и мудрость, словно внушая другим, что и их проблемы могут быть решены.

– Для тебя это было трудное время, – сказала она. – Я знаю, потому что читала про тебя в газетах и видела репортажи по телевидению.

Ним поморщился:

– Слушания по «Тунипе». Говорят, я там жутко опозорился.

Карен решительно возразила:

– Ты не веришь в это, как и я. То, что ты говорил, было благоразумным, только вот в большинстве репортажей твои мысли оказались искажены.

– Начиная с этого момента можешь считать себя моим пресс-атташе.

Преодолев мимолетное колебание, она призналась:

– После того как все случилось, я написала для тебя несколько стихотворных строк. Я собралась отправить их тебе, но подумала, что ты уже устал слушать о себе, что бы там ни говорили.

– Не от всех. Просто от большинства. Ты сохранила это стихотворение?

– Да. – Карен повернула голову. – Оно во втором ящике снизу.

Ним поднялся, подошел к бюро под книжными стеллажами. Выдвинув ящик, он увидел напечатанный на машинке лист бумаги и вынул его.

 
Скользит порою палец по строке
Не для того, чтобы переписать,
А чтоб перечитать
Положенное прежде на бумагу.
То, что осмеяно, отвергнуто с презреньем,
Вдруг мудростью великой обернется.
А вдруг познанье истины случится
Еще до убывания луны.
А может, через пару лет
Иль даже позже.
Хула и брань горланящей толпы
Против того, кто мужества исполнен,
К познанью истины стремится неуклонно.
 
 
Милейший Нимрод!
Памятуй о том,
Что и пророк стяжал похвал
Столь редко.
В тот самый день,
Когда он истины смиренно изрекал,
Что слух не каждого, отнюдь,
Ласкали.
Но если истины твои
Предстанут явью,
Ты все равно пожнешь
И широту ума,
И ясность взгляда.
Но жизнь, она, хотя и своенравна,
Пускай в душе твоей
Готовность сохранит
Быть милосердным и дарить прощенье.
И все ж останься ты
Исполненным святого благородства.
Прости своих гонителей – слепцов,
Лишенных с колыбели
И прозорливости, и остроты ума,
Чтоб быть для них
Усердия великого примером.
 

Ним, погрузившись в молчание, перечитал строчки еще раз.

– Карен, ты никогда не перестанешь меня удивлять. И что бы ни случилось потом, знай: я тронут и признателен тебе.

В этот момент на пороге с нагруженным подносом появилась Джози, небольшого роста, но крепкая женщина с блестящими темными глазами. Она объявила:

– Леди и джентльмены, обед подан, – и водрузила поднос на стол. Это была незатейливая, но вкусная еда. Уэлдорфский салат, за которым последовал цыпленок и затем лимонный шербет. Ним захватил с собой бутылку великолепного вина – редкий сорт каберне-совиньон. Как и в прошлый раз, Ним кормил Карен, ощущая при этом то же чувство близости и интимности, как и раньше. Только раз или два он вспомнил с угрызением совести, что для жены и детей в тот вечер он сидел на производственном совещании сотрудников «ГСП энд Л». Вспомнил и тут же оправдал себя тем, что их с Карен свидания отличались от его прежних любовных похождений, из-за которых он лгал и обманывал или по крайней мере пытался обманывать Руфь. Может быть, думал он, Руфь не верила ему, но если так оно и было, она не подавала и виду, когда он утром уходил из дома. Справедливости ради стоит заметить, что за последние четыре недели он лишь однажды не попал на семейный ужин домой, но тогда Ним действительно допоздна застрял на работе. Расслабившись, Ним и Карен вели непринужденную беседу в течение всего интимного ужина. Джози убрала посуду и принесла им кофе, когда они уже во второй раз заговорили о «Хампердинке». По сути дела, речь шла о новой инвалидной коляске, переделанной под руководством Рея Паулсена, который оснастил колеса электрическими моторчиками. Эта коляска на электрическом ходу была приобретена у компании «ГСП энд Л» родителями Карен.

– Тут требуется пояснение, – сказала Карен. – Дело в том, что «Хампердинк» зарегистрирован на имя моего отца, хотя использую это приспособление я. Проблема здесь в страховых взносах – для инвалидов они просто астрономические. Хотя никто вроде меня не сумел бы управлять этой коляской. Если фургончик оформлен на имя моего отца, то взносы ниже. Поэтому официально «Хампердинк» мне не принадлежит. Кроме проблем со страхованием, – продолжала Карен, – меня волновало и до сих пор волнует то, как отец занимал деньги, чтобы расплатиться за «Хампердинк». Когда ему отказал банк, он обратился за ссудой в кредитное учреждение, там согласились, но под очень высокий процент. Я знаю, что отцу будет нелегко рассчитаться, так как дела в его фирме идут не блестяще. Они с матерью и так помогали мне деньгами, когда иссякли мои сбережения. Кстати сказать, именно родители настояли на том, чтобы я выбросила из головы эти заботы и позволила им нести связанное со мной финансовое бремя.

Ним задумчиво проговорил:

– А может, я чем-нибудь тебе помогу. Я мог бы дать тебе небольшую сумму, и, возможно, что-то пожертвует наша компания.

– Нет! Об этом не может быть и речи! Нимрод, наша дружба чудесна, и я очень дорожу ею. Но я бы не хотела брать от тебя деньги и чтобы ты просил кого-нибудь об этом. Когда моя семья делает что-либо для меня, это нечто иное. Мы уж сами как-нибудь разберемся в своих проблемах. Ты и так здорово помог мне с «Хампердинком». – Ее голос смягчился. – Я горжусь своей независимостью. Надеюсь, ты меня понимаешь.

– Да, понимаю и поэтому с уважением к тебе отношусь.

– Ну и отлично! Уважение – это очень важно. Нимрод, дорогой, ты даже себе представить не можешь, насколько «Хампердинк» изменил мою жизнь. Я могу попросить тебя об огромной любезности?

– Проси о чем хочешь.

– Мы могли бы встретиться не у меня дома, а, например, сходить на симфонический концерт?

Ним колебался только одно мгновение.

– Почему бы нет?

Лицо Карен вдохновенно засветилось.

– Ты должен сказать мне, когда будешь свободен, а я все устрою. О, я такая счастливая! – Она потянулась к нему. – Поцелуй меня, Нимрод.

Когда он приблизился к ней, она запрокинула голову. Ее губы искали его. Ним положил руку ей под голову, и его пальцы утонули в ее длинных светлых волосах. Карен плотнее сжала губы. Ним был во власти чувственного и сексуального возбуждения и невольно подумал о том, чем обернулись бы ближайшие несколько минут, если бы Карен была здоровой женщиной! Но он мгновенно отбросил эту мысль и, оторвавшись от ее губ, снова погладил ее волосы и возвратился в свое кресло.

– Если бы я умела, то замурлыкала бы, – прошептала Карен.

Ним услышал сдержанный кашель и, повернув голову, увидел в дверях гостиной Джози. Помощница и кормилица Карен переоделась, сменив белую униформу, в которой им прислуживала, на коричневое шерстяное платье. Ниму было интересно, как долго она простояла в дверях.

– О, Джози, – проговорила Карен, – ты уже собралась? – Для Нима она пояснила: – Сегодня вечером Джози ждут дома.

– Да, я готова. Но может, прежде чем уйти, я уложу тебя в кровать?

– Наверно, меня действительно пора укладывать. – Карен замолчала, ее щеки залил легкий румянец. – Но может быть, позже, если только это не затруднит мистера Голдмана…

– Я буду рад помочь, если ты мне скажешь, что надо делать, – согласился Ним.

– Ну вот и отлично, договорились, – заметила Джози. – Значит, я ухожу, спокойной ночи.

Через несколько минут послышался звук закрывающейся входной двери. Когда Карен заговорила, чувствовалось, что она нервничает.

– Джози не будет до следующего утра. Обычно в таких случаях ее заменяет другая женщина, но она нездорова, сегодня ночью дежурит моя старшая сестра. – Карен взглянула на настенные часы. – Синтия будет здесь через полтора часа. Ты побудешь до ее прихода?

– Разумеется.

– Ним, сейчас здесь должен появиться Джимини, привратник, ты его встретил, когда пришел сюда в первый раз. Тебя это не смущает?

– Черт с ним, с Джимини! Я здесь, и я остаюсь.

– Я рада, – улыбнулась Карен. – Там еще осталось немного вина. Может, прикончим бутылочку?

– Неплохая идея. – Ним сходил на кухню, открыл каберне и, вернувшись в комнату, разлил его по бокалам и стал помогать Карен, поддерживая ее бокал, пока она старалась его пригубить.

– Какое чудесное тепло растекается по телу, – сказала она. – Это от вина, но, наверное, не только от него.

Он импульсивно наклонился вперед, взял ее голову в ладони и еще раз поцеловал. Она страстно ответила ему. Но этот поцелуй оказался более продолжительным. Потом он неохотно отпрянул, но их лица оказались рядом.

– Нимрод, – прошептала она.

– Да, Карен.

– Думаю, мне пора в постель.

Он почувствовал, что сердце забилось сильнее.

– Скажи, что мне делать.

– Для начала выдерни электрошнур из штекера позади кресла.

Ним сделал, как ему было сказано. Соединительный шнур автоматически скрутился на катушку, как только электрическое питание аппарата переключилось на батарею. На лице Карен заиграла озорная улыбка.

– Следуй за мной!

Управляя креслом посредством электрического пульта с поразившим Нима изяществом и проворством, Карен выкатилась из гостиной через холл в спальню. Там стояла односпальная, аккуратно разобранная кровать, около которой горел ночник, отбрасывая блеклый свет. Карен развернула кресло, оказавшись спиной к кровати.

– Вот. – Она с ожиданием посмотрела на Нима.

– Ну и что дальше?

– Ты поднимешь меня из кресла, найдешь точку опоры, как при игре в гольф, и положишь на кровать. С Джози мы пользуемся специальным ремнем. Но ты сильный, можешь поднять меня на руках.

Мягко, но уверенно он поднял Карен, ощущая теплоту ее тела. Затем, выполняя инструкции относительно дыхательного аппарата, включил стоявший около кровати небольшой респиратор Бенталя и услышал, как он заработал. Манометр показывал давление пятнадцать фунтов. Нормой считалось восемнадцать вдохов в минуту. Ним вложил трубку респиратора в рот Карен. Она сделала несколько вдохов, и давление поднялось до тридцати. Теперь она уже могла обойтись без пневматического пояса, который носила под одеждой. Карен сказала:

– Позже ты наденешь мне внешний респиратор. Сейчас пока рано.

Она лежала на кровати, раскинув длинные волосы по подушке. Ниму вдруг пришла в голову мысль, что эта картина наверняка вдохновила бы Боттичелли.

– Что мне делать теперь? – спросил он.

– Теперь… – В тусклом свете ночника он снова заметил вспыхнувший на ее лице румянец. – Теперь, Ним, ты разденешь меня.

Глаза у Карен были полузакрыты. Руки Нима дрожали, он спрашивал себя, реально ли то, о чем он думал. Еще совсем недавно он внушал самому себе, что любовь с Карен – это любовь без секса, в то время как обычно у него получалось наоборот, то есть секс без любви. А может, он ошибался? А если у него с Карен возникли бы любовь и секс одновременно? Но если бы это произошло, не стал бы он презирать себя за то, что так бесцеремонно воспользовался ее физической беспомощностью? Может ли, должен ли он так поступать? На него свалился кошмарный клубок, похоже, неразрешимых вопросов, просто-напросто нравственный лабиринт, в который он сам себя завел…

Ним расстегнул блузку и приподнял Карен за плечи, чтобы вынуть руки из рукавов. Бюстгальтера вообще не было. Ее маленькие груди отличались изящной формой. Крохотные соски едва подняты вверх.

– Поласкай меня, Нимрод, – мягко скомандовала Карен. Подчиняясь, он погладил ее груди кончиками пальцев, потом опустился на колени и поцеловал, сразу почувствовав, как напряглись соски.

– О, это классно, – прошептала Карен.

Чуть позже она проговорила:

– Юбка расстегивается с левой стороны.

Так же осторожно он расстегнул и снял юбку. Когда Карен оказалась полностью раздетой, сомнения и страхи все еще одолевали его. Но его руки не переставали ее ласкать, медленно и умело перемещаясь по телу. Теперь-то Ним точно знал, что она этого страстно желает. Нежные нашептывания не оставляли никаких сомнений. Несколько мгновений спустя она тихо сказала:

– Я хочу тебе кое-что сказать.

– Я слушаю, Карен, – тоже шепотом проговорил он.

– Я не девственница. У меня был парень… Это случилось, когда мне исполнилось пятнадцать лет, как раз перед тем, как я… – Она замолчала, и он увидел, как по ее щекам потекли слезы.

– Карен, пожалуйста, не надо продолжать!

Она покачала головой.

– Я хочу сказать тебе об этом. Потому что хочу, чтобы ты все знал. Дело в том, что с того времени у меня больше никого не было.

Когда он наконец понял и осознал смысл сказанного, прозвучал вопрос:

– Не хочешь ли ты сказать?..

– Я хочу тебя, Нимрод. Все время. Сейчас!

– О боже! – вспыхнул Ним, чувствуя, что его собственные желания, и прежде не знавшие преград, сами по себе вырвались на такой неудержимый простор. И тогда, отбросив все сомнения, он стал раздеваться. Раньше его, как, видимо, и многих других, интересовало, возможен ли вообще секс между здоровым мужчиной и женщиной-инвалидом. Останется ли такая женщина, как Карен, при данном раскладе абсолютно пассивной? Сможет ли мужчина проявлять активность в половом акте при пассивном отношении к нему со стороны женщины? И наконец, кто испытает удовольствие от секса – один из партнеров, оба или никто? Ним получил-таки ответы на свои вопросы, причем все они оказались неожиданными. Карен умоляла, демонстрировала реакцию на происходящее в постели, возбуждала его, сама испытывала удовлетворение. Да, в одном отношении ее тело в отличие от головы оставалось недвижным. Однако ее кожа, влагалище, грудь, но больше всего страстные вскрикивания и поцелуи доказывали, что он занимается любовью совсем не с куклой и не с манекеном. Да и сексуальное наслаждение было длительным, словно ни один из них не желал угасания этого блаженства. Он снова и снова ощущал, как на него накатывается волна неописуемого волшебного эротизма, полного радости любовного общения. Они оба были на седьмом небе от счастья. Теперь-то он знал, что и полностью парализованная женщина способна ощутить оргазм. Да и еще какой! Потом… еще раз… испытывая прилив нежности и ласки. Ним лежал рядом с Карен в состоянии блаженного изнеможения. Он размышлял о том, что думает она и не сожалеет ли о происшедшем. Словно прочитав его мысли, она встрепенулась и проговорила сонным, но счастливым голосом:

– О Нимрод, могучий охотник перед Господом. – А потом еще добавила: – Этот день – самый прекрасный в моей жизни.

Глава 4

– У меня был трудный день, и я не прочь выпить, – сказала Синтия. – Обычно здесь бывает скотч. Вы как?

– Можно, – ответил Ним.

Прошел час с того времени, как они с Карен занимались любовью, и она теперь спала. Ему же хотелось выпить. Старшая сестра Карен пришла двадцать минут назад, открыв дверь своим ключом. Ним успел одеться чуть раньше. Она представилась как Синтия Вулворт.

– Сразу же хочу заметить, что мой муж, к сожалению, не имеет отношения к той богатой семье. Наверное, полжизни мне придется отвечать на этот вопрос, и вот теперь хочу упредить ваше любопытство.

– Очень любезно с вашей стороны, – сказал Ним. – Постараюсь запомнить раз и навсегда.

Как он заметил, Синтия отличалась от Карен, несмотря на некоторое сходство. Карен была стройной блондинкой, Синтия – брюнеткой с полноватой фигурой, однако не очень выходившей за традиционные параметры. Синтия казалась более яркой личностью. Ним подумал, что это объяснялось физическим недугом, который Карен преподнесла природа, и поэтому их неодинаковым с тех пор образом жизни. А вот общим для них была редкая природная красота – тонкие черты лица, полные губы, большие голубые глаза, безупречная кожа и, особенно у Синтии, изящные руки. Ним решил, что обе сестры унаследовали свое женское очарование от матери, Генриетты, в которой до сих пор сохранились черты былой красоты.

Ниму вспомнилось, что Синтия на три года старше Карен, значит, ей было сорок два, хотя выглядела она значительно моложе. Синтия принесла виски, лед и содовую и приготовила все на двоих. Размеренные скупые движения говорили о том, что она сама привыкла о себе заботиться. Сразу же после прихода Синтия сняла мокрый плащ и повесила его в ванной. Обменявшись приветствием с гостем, она скомандовала:

– Вы тут посидите и расслабьтесь – вот вам вечерняя газета. А я пока позабочусь о сестре.

Она зашла в спальню к Карен и закрыла за собой дверь. Поэтому Ним различал только звук голосов. Четверть часа спустя Синтия вышла от Карен и, старясь не нарушать тишину, объявила, что та уснула. Теперь, сидя напротив Нима, она покачивала свой бокал.

– Я знаю, что здесь случилось сегодня вечером. Карен мне все рассказала.

Ним даже вздрогнул от такой прямоты.

– Я так и понял, – единственное, что он промямлил в ответ.

Синтия откинула голову назад и рассмеялась, погрозив ему пальцем:

– А вы-то испугались. Подумали, наверное, что я вызову полицию: мол, девушку изнасиловали.

– Не уверен, хочу или нуждаюсь ли я в том, чтобы с вами обсуждать… – пробурчал Ним.

– О, продолжай! – Синтия не переставала смеяться. Внезапно ее лицо посерьезнело. – Нимрод, уж прости за такое обращение. Прости, если смутила тебя. Я вижу, так оно и есть. Уж позволь мне кое-что тебе сказать. Карен считает тебя добрым, славным, любящим мужчиной. А произошедшее – самым ярким событием в своей жизни. И если тебя интересует, что об этом думают другие, я считаю так же.

Ним посмотрел на нее. Уже второй раз за сегодняшний вечер он видел женские слезы.

– Тьфу! Совсем этого не хотелось. – Маленьким платочком Синтия вытерла слезы с глаз. – Думаю, что я так же счастлива и довольна, как и Карен. – Она с дружеским участием посмотрела на Нима. – Можно сказать, почти так же.

Усмехнувшись, Ним признался:

– Скажу только одно. Проклятие на мою голову.

– Я бы сказала больше, – заметила Синтия. – Как насчет повторить?

Не дожидаясь ответа, она взяла бокал Нима и наполнила его, а заодно и свой. Вернувшись на место, она отпила глоток и продолжила, тщательно подбирая слова:

– Ради тебя, Нимрод, и ради Карен я хочу, чтобы ты кое-что понял. То, что случилось сегодня между вами, было чудесно и красиво. Ты можешь не знать или не понимать этого, но некоторые люди относятся к парализованным, словно они прокаженные. Я видела это сама, Карен сталкивается с этим еще чаще. Поэтому в моей записной книжке ты фигурируешь как Хороший Парень. Ты вел себя с ней как с настоящей женщиной и не иначе… О, ради бога!.. Я сейчас опять разревусь.

Платочек у Синтии стал совсем влажный. Ним протянул ей свой. Она посмотрела на него с благодарностью.