Текст книги "Перегрузка"

– Я хочу поговорить с тобой, – только и успевал он произнести, но на этом все и заканчивалось. Значит, надо подождать возвращения домой.

Между тем вечер стал подходить к концу, количество гостей заметно поубавилось. Серебряный поднос заполнился деньгами, пожертвованиями на посадку в Израиле новых деревьев. Арон и Рэчел Нойбергер провожали гостей до дверей, желая им спокойной ночи.

– Пошли, – сказал Ним Руфи.

Она забрала свою накидку из спальни, и они присоединились к уходящим гостям. Они были уже последними, поэтому четверо родственников ощутили близость, невозможную ранее. Когда дочь поцеловала на прощание родителей, мать Руфи сказала:

– Может, побудете еще немного?

Руфь покачала головой:

– Уже поздно, мама, мы устали. – И добавила: – У Нима много работы.

Ним ухмыльнулся:

– То, что я съел за сегодняшний вечер, мне не переварить и за целую неделю. – Он протянул руку тестю. – Прежде чем мы уедем, я хотел бы сообщить вам кое-что приятное. Я решил записать Бенджи в еврейскую школу, чтобы он мог отметить свое совершеннолетие.

На несколько секунд воцарилось молчание. Затем Арон Нойбергер поднял руку и, проведя по голове тыльной стороной ладони, произнес как в молитве:

– Хвала Богу, Господу Вселенной! Нам всем нужно быть в здравии, чтобы дожить до этого знаменательного дня!

За толстыми линзами очков в его глазах показались слезы.

– Мы поговорим подробнее… – начал было Ним, но не смог закончить фразу, потому что тесть с тещей стали его обнимать.

Руфь промолчала. Но несколько минут спустя, когда они уже сидели в машине, она повернулась к нему:

– Здорово, что ты так поступил, даже если это идет вразрез с твоими убеждениями. Почему ты так решил?

Ним пожал плечами:

– В иные дни я сам не знаю, во что верю. Твой друг доктор Левин помог мне разобраться с моими мыслями.

– Понятно, – тихо проговорила Руфь. – Я видела, как ты беседовал с ним. Причем долго.

Руки Нима крепче сжали руль.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать?

– О чем?

Ним уже больше не мог сдерживаться.

– О том, зачем ты бываешь у доктора Левина, почему ты тревожишься и почему скрываешь это от меня. Да, еще твой доктор просил извиниться перед тобой за бестактную обмолвку. Он сказал, что мне обязательно надо знать все, что бы это, черт возьми, ни означало.

– Да, – сказала Руфь, – я полагаю, что время для этого настало. Голос ее звучал вяло, от прежней веселости не осталось и следа. – Может, подождешь, пока приедем домой? Там я тебе все и расскажу.

Оставшуюся часть пути они ехали молча.

– Я бы выпила бурбон с содовой, – сказала Руфь. – Не мог бы ты позаботиться об этом?

Они сидели в маленькой уютной гостиной своего дома. Вокруг царил полумрак. Был почти час ночи. Леа и Бенджи уже несколько часов спали у себя наверху. Руфь, обычно предпочитающая вино, попросила вдруг крепкий напиток. Подойдя к стенному шкафу, служившему в качестве бара, он смешал бурбон с содовой, себе же налил коньяка. Вернувшись, Ним сел напротив жены. Руфь одним глотком выпила треть содержимого своего бокала, потом, поморщившись, поставила его на стол.

– Хорошо, – проговорил он, – теперь начинай!

– Ты помнишь родинку, которую я удалила шесть лет назад?

– Да, конечно. – Странно, но Ним только недавно вспоминал об этом. В ту ночь он был совсем один в доме. Руфь уехала, а он собирался вылететь в Денвер. Он случайно заметил родинку на портрете Руфи, висевшем в их гостиной. На нем она была изображена в открытом вечернем платье. Ним снова взглянул на портрет, увидев родинку такой, какой помнил ее еще до удаления – в виде маленького темного пятнышка на левом плече.

– Ну и что же? – спросил он.

– Это была меланома.

– Что-что?

– Меланома – родинка, представляющая собой злокачественную опухоль. Поэтому доктор Миттельман – ты, наверное, помнишь, он тогда занимался мной – посоветовал ее удалить. Я согласилась. И тогда другой врач-хирург ее вырезал. В общем, ничего особенного. После этого оба врача заявили, что родинка оказалась чистой, без каких-либо последствий.

– Да, я действительно помню, Миттельман это говорил. – В то время Ним был немного обеспокоен, но врач уверял, что это было лишь мерой предосторожности и ничем более. Как сказала Руфь, это произошло несколько лет назад, и Ним уже позабыл детали.

– Но оба доктора ошибались, – проговорила Руфь, ее голос дрогнул и зазвучал уже как шепот. – Это была меланома – раковые клетки. Пошли метастазы. Теперь они… все больше… распространились по всему телу.

Руфь с трудом выговаривала последние слова. И вдруг ее прорвало, и она потеряла всякий контроль над собой. Пронзительный вопль отчаяния вырвался из ее груди, и все тело содрогнулось от рыданий. На мгновение Ним замер в оцепенении, он отказывался поверить в услышанное. Затем к нему вернулось ощущение реальности происходящего. Захваченный вихрем бурных эмоций – это и ужас, и вина, и боль, и жалость, и любовь, – он придвинулся к Руфи и обнял ее. Он старался утешить ее, крепко прижимая к себе.

– Моя родная, моя самая любимая, почему ты ни разу не сказала мне? Ради бога, скажи, почему?

– Мы не были близки… Не любили больше друг друга… Я не хотела от тебя жалости… Ты был занят другими делами… другими женщинами…

Волна стыда и отвращения к самому себе нахлынула на него. Он вдруг опустился на колени перед Руфью и, взяв ее за руки, взмолился:

– Поздно просить прощения, но я это делаю. Я был непростительно глупым, слепым эгоистом…

Руфь покачала головой, к ней постепенно возвращалось самообладание.

– Ты не должен был все это говорить!

– Но это правда. Я не ощущал этого прежде, однако теперь точно знаю, что так оно и есть.

– Я уже говорила тебе, мне не нужна… только жалость.

– Взгляни на меня! – убедительно проговорил он. Когда она подняла голову, он мягко произнес: – Я люблю тебя.

– Ты уверен, что говоришь это не потому, что…

– Я сказал, что люблю тебя, и это правда! И считаю, что всегда любил, просто из-за своей глупости находился в каком-то дурмане. Чтобы понять это, видимо, надо было такому случиться… – Он замолчал и спросил с мольбой в голосе: – Может, уже слишком поздно?

– Нет. – По лицу Руфи проскользнула едва заметная улыбка. – Я не переставала тебя любить, несмотря на то что ты вызывал во мне отвращение.

– Я это принимаю.

– Знаешь, – сказала она, – мы оба с тобой в долгу перед доктором Левином.

– Послушай, дорогая. – Он аккуратно подбирал слова, чтобы успокоить жену. – Мы вместе одолеем недуг. Испробуем все, что предлагает медицина. И ни о каком разводе речи быть не может.

Она с убежденностью подхватила эту мысль.

– А я никогда и не желала нашего развода. О, Ним, дорогой, обними меня! Поцелуй меня!

Он выполнил ее просьбу. И после этого возникло ощущение, что пропасть между ними исчезла, словно ее никогда и не было. Он спросил ее:

– Ты не очень утомилась, чтобы все подробно мне рассказать?

Руфь покачала головой:

– Я готова это сделать.

И она в течение целого часа говорила, а Ним внимательно слушал, задавая ей вопросы. Как выяснилось, примерно восемь месяцев назад Руфь обнаружила небольшой узелок слева на шее. Доктор Миттельман к тому времени ушел на пенсию, поэтому она попала к доктору Левину. Тот с подозрением отнесся к опухоли и назначил серию процедур, включая рентген грудной клетки, обследование печени и костного мозга. Продолжительные тесты стали причиной дневных исчезновений Руфи, на которые обратил внимание Ним. Результаты гистологических анализов показали, что раковые клетки после шестилетнего затишья вдруг активизировались и распространились по всему телу Руфи.

– Когда я узнала об этом, – сказала Руфь, – у меня голова пошла кругом, я не представляла, как реагировать.

– Что бы там ни было между нами, тебе следовало поставить меня в известность, – решительно возразил Ним.

– Мне казалось, тебя захлестнули дела. Как раз в то время при взрыве на «Ла Мишен» погиб Уолтер. В общем, я решила ни с кем не делиться своими переживаниями, переключившись на бумажную войну со страховой компанией и прочие заботы.

– Твои родители в курсе?

– Нет.

Руфь рассказала, что, когда был поставлен диагноз, она стала регулярно, раз в неделю, посещать местную клинику, чтобы пройти курс химио– и иммунотерапии. С этим также было связано ее отсутствие дома в дневное время. Руфь часто мучила тошнота, она потеряла в весе из-за многочисленных процедур, но ей удавалось скрывать от Нима и то и другое, потому что он нередко отсутствовал дома. Ним обхватил голову руками, его мучил стыд. Он предполагал, что Руфь встречается с мужчиной, а она все это время… Руфь рассказала Ниму, что доктор Левин проинформировал ее об институте «Слоун Кеттеринг» в Нью-Йорке, где практикуют новый метод лечения. Он настоял, чтобы она поехала туда и все выяснила. Руфь последовала этому совету и в течение двух недель проходила там бесчисленные обследования. Тогда Ним подолгу ее не видел. Тот период времени он воспринял в общем-то с безразличием. Это беспокоило его просто как ощущение некоторой бытовой неустроенности. Ним просто не знал, что сказать.

– Ну, что было, то было, – сказала Руфь. – Ты ведь не мог знать.

И тут он задал вопрос, который ему самому внушал страх:

– Каковы же их прогнозы?

– Во-первых, нет необходимых лекарств. Во-вторых, оперировать уже слишком поздно. – Ее голос звучал спокойно. К ней полностью вернулось самообладание. – Но мне еще отпущено много времени, хотя никто не знает сколько. А что касается института «Слоун Кеттеринг», мне пока самой не ясно, стоит ли пройти там курс лечения. Врачи в этом институте применяют микроволновой метод для повышения температуры опухоли с последующим радиоактивным облучением, которое может – или не может – уничтожить раковую ткань. – Руфь грустно улыбнулась. – Как ты понимаешь, я разузнала об этом все, что могла.

– Я хотел бы сам поговорить с доктором Левином завтра, – сказал Ним и поправился: – То есть это получается уже сегодня. Как ты думаешь?

– Думаю? – вздохнула Руфь. – Нет, я ничего не думаю. Это так прекрасно иметь человека, на которого можно положиться. О, Ним, мне так тебя не хватало!

Он снова обнял ее. Чуть позже Ним выключил свет, и они поднялись наверх. Впервые за несколько месяцев Ним и Руфь легли вместе и ранним утром, когда забрезжил рассвет, отдались любви.

Глава 12

Сверкнуло лезвие ножа. Струей брызнула кровь. Наблюдая за процедурой кастрации, Ним ощутил легкое головокружение… Стоявший рядом судья Йел весело посмеивался:

– Благодари Господа Бога, что тебе выпало родиться мужчиной, а не таким вот бычком.

Они стояли на узком помосте над загоном для скота на пастбище в долине Сан-Хоакин, которая считается самым центром сельскохозяйственных угодий Калифорнии. Пастбище являлось собственностью фонда семьи Йел.

– Мысль о кастрации любого самца угнетает меня, – сказал Ним.

Он прилетел сюда рано утром, чтобы обсудить с Полом Йелом вопрос о влиянии электроэнергии на сельское хозяйство. Фермеры Калифорнии были важными потребителями электроэнергии; сельское хозяйство и связанная с ним промышленность потребляли десятую часть всей производимой «ГСП энд Л» электроэнергии. Без электричества фермерство как важнейшая отрасль штата перестала бы существовать.

Во второй половине дня бывший судья Верховного суда должен был присутствовать как представитель «ГСП энд Л» на региональных слушаниях по проекту «Тунипа». На заседания энергетической комиссии – некоторые называли их показательными выступлениями – приглашались представители местных властей и жители, заинтересованные в получении электроэнергии. Фермеры из долины Сан-Хоакин, увидевшие в вероятном сокращении потребления энергии угрозу для своих хозяйств, относились к числу решительных сторонников проекта. На заседания наверняка явятся и представители оппозиции. Все еще наблюдая за действиями людей под помостом, Йел обратился к Ниму:

– Я понимаю сожаления по поводу уничтожения мужского начала, пусть даже у животных. С одной стороны, жалко, а с другой – необходимо. Фермер даже не задумывается о таких вещах.

– А вот вам приятно сознавать себя одним из них?

– Фермером наполовину? Даже не знаю, что вам сказать. – Старик нахмурился. – Я занимаюсь главным образом бухгалтерией, просматриваю балансовые отчеты, стараясь понять, почему та или иная операция нашего семейного фонда не приносит прибыли.

– Но то, что мы сейчас наблюдаем, видимо, окажется рентабельным.

– Рентабельным, но чертовски дорогостоящим.

Им предстояло быть свидетелями кастрации шестимесячных бычков, переведенных со скотных дворов на пастбище для нагула веса и последующей продажи на рынке. Итак, пятеро ковбоев, сплошь мужчин среднего возраста, в грубой хлопчатобумажной одежде контролировали начинающееся действо. Весь процесс начинался с загона полдюжины бычков в специальное огороженное пространство круглой формы. Затем животных, подгоняя электрострекалами, оттесняли в узкий коридор с высокими цементными стенами, открытый с торца. Каждое животное обильно поливали специальным раствором для уничтожения на их туловище личинок жуков и насекомых.

Ниму подумалось, что коридор с ужасной неизбежностью вел в гидравлическую металлическую клетку. Попадавший в нее бычок оказывался зажатым с боков, его голова высовывалась наружу, а тело приподнималось над землей. Перепуганные животные издавали оглушительный рев. Для начала бычку в каждое ухо впрыскивали моторное масло для устранения клещей. Затем в рот ревущему животному с помощью огромного шприца заливался особый раствор для уничтожения червей и глистов. После этого острые рога отсекались мощными ножницами, оставлявшими кровоточащие срезы.

Даже до помоста доносился тошнотворный запах жженой шерсти и горелого мяса, когда раскаленными докрасна пластинами осуществлялось электрическое клеймение на боку животных. Далее следовало нажатие рычага, и по свистку клетка с животным посредством гидравлики поворачивалась набок на девяносто градусов. В днище клетки, ставшем теперь ее стенкой, виднелась небольшая дверца. Ковбой распахивал ее, доставал баллончик с антиинфекционным аэрозолем и опрыскивал бычьи гениталии. Затем откладывал баллончик и вынимал нож. Сделав надрез на мошонке, он нащупывал яички, вытягивал их и, обрезав, бросал в стоявший рядом контейнер. Обработкой аэрозолем кровоточащей зияющей раны вся операция и заканчивалась. Кастрированный бычок, лишенный отныне всех желаний, кроме желания поесть, будет быстро набирать вес.

Гидравлическая клетка, приняв первоначальное положение, открывалась, и все еще ревущее животное устремлялось в следующий загон. Вся процедура от начала до конца занимала менее четырех минут.

– Сегодня все происходит быстрее и проще, – сказал Йел. – Когда был жив мой дедушка, и даже до недавнего времени, бычков приходилось отлавливать с помощью лассо и связывать перед тем, как проделать все то, что ты только что наблюдал. Теперь ковбои редко скачут на лошадях, а некоторые из них даже не знают, как это делается.

– Сейчас это обходится дешевле? – поинтересовался Ним.

– По идее должно быть дешевле, но на самом деле нет. Происходит инфляционный рост всяческих затрат – труда, материалов, кормов, электричества. Причем особенно электричества. Данная операция в значительной мере зависит от подачи электроэнергии. Мы также используем ее для смешивания кормов для сорока тысяч бычков. А знаешь ли ты, что в загонах всю ночь горит свет?

– Как я понимаю, для того чтобы бычки видели корм.

– Верно. Они мало спят, много едят и быстро набирают вес. Но наши счета за электроэнергию просто астрономические.

Ним пробормотал в ответ:

– Кажется, я уже слышал эту песенку раньше.

Йел рассмеялся:

– Наверно, я напоминаю тебе недовольного покупателя, правда? Что ж, сегодня так оно и есть. Я дал указание своему менеджеру снижать издержки, экономить, отслеживать потери – в общем, удерживать траты на прежнем уровне. По-другому нам нельзя.

В это утро Ним встретился накоротке с Норрисом, суровым, хмурым человеком далеко за пятьдесят. У него была контора в городе и, помимо фонда семьи Йел, он управлял еще имуществом других клиентов. Ниму показалось, что Норриса больше бы устраивало, если бы Пол Шерман Йел продолжал оставаться в Вашингтоне, не вмешиваясь в дела фонда.

– Чего бы я хотел, так это распродать имущество и кое-что другое, оставшееся от деда, – сказал Йел. – Только вот сейчас не лучшие для этого времена.

Беседуя с Йелом, Ним продолжал наблюдать за происходившим внизу.

– А вот последний бычок и еще один перед ним не были кастрированы. Это почему? – вдруг спросил Ним.

Один из находившихся рядом ковбоев, услышав вопрос, повернулся к нему. На смуглом лице мексиканца заиграла широкая улыбка. Йел тоже улыбнулся.

– Ним, мой мальчик, – доверительно заметил старик, наклонившись к Ниму, – должен открыть тебе тайну. Два последних бычка оказались телками.

Они обедали в Виндзорской комнате отеля «Хилтон» в городке Фресно. Во время еды Ним продолжил инструктаж об электроснабжении в сельском хозяйстве. Ради этого он, собственно, сюда и приехал. Это было нетрудным делом, так как Йел без труда запоминал факты и цифры. Он почти не переспрашивал, а его остро поставленные вопросы свидетельствовали о ясности ума и способности воспринимать картину в целом. Ним пожелал самому себе в восемьдесят лет обладать такими же умственными способностями. В основном их разговор касался проблемы водоснабжения. Как сообщил Ним, девяносто процентов электроэнергии, потребляемой фермерами в цветущей долине Сан-Хоакин, тратилась на перекачивание воды из колодцев для ирригационных целей. Таким образом, перебои с электроэнергией могли иметь гибельные последствия.

– Я еще помню времена, когда на месте этой долины была в основном пустынная местность, – предался воспоминаниям Йел. – В двадцатых годах никто не верил, что здесь может что-нибудь вырасти. Индейцы называли это место Пустынной долиной.

– Они не имели понятия об электрификации.

– Да, тогда это было чудом. Как там у Исайи? «Возвеселится пустыня… и расцветет, как нарцисс», – произнес Йел с чувством внутреннего удовлетворения. – Наверное, я включу эту цитату в свое выступление на слушаниях. Одна-две цитаты из Священного Писания придают особую значимость словам, как ты думаешь?

Ним не успел ответить, к их столику подошел метрдотель:

– Мистер Йел, вас к телефону. Если хотите, можете поговорить с аппарата старшей официантки.

Судья отсутствовал несколько минут. Разговор происходил в другом конце комнаты. Ним наблюдал, как Йел внимательно слушает, что ему говорят по телефону. Радостно улыбаясь, он вернулся к столику с раскрытой записной книжкой в руках.

– Хорошие новости из Сакраменто, Ним. Думаю, просто отличные. Помощник губернатора будет сегодня на слушаниях. Он зачитает обращение губернатора о решительной поддержке проекта «Тунипа». Соответствующий пресс-релиз готовится сейчас в аппарате губернатора. – Йел посмотрел в свой блокнот. – В коммюнике говорится, что, обстоятельно ознакомившись с материалами, губернатор лично убедился в важности этого проекта для процветания Калифорнии.

– Вы все-таки добились своей цели. Примите мои поздравления!

– Принимаю. С удовлетворением. – Убирая блокнот в карман, Йел посмотрел на часы. – Не прогуляться ли нам до того места, где будут проходить слушания?

– Прогуляюсь с вами с удовольствием, но на слушания не пойду, – усмехнулся Ним. – Вы ведь, наверное, помните, что для комиссии по энергетике я все еще персона нон грата.

Они направились к зданию сената штата, находившемуся в десяти минутах ходьбы. Был приятный солнечный день. Пол Йел, шустрый в ходьбе, как, впрочем, и во всем другом, резво шагал впереди. Утомленные предшествующими беседами и разговором за обедом, теперь оба молчали. Как это часто случалось в последнее время, Ним мыслями возвращался к Руфи. Полторы недели прошло с той трагической ночи, когда он узнал, что врачи подозревают у нее рак. Кроме как с доктором Левином, Ним ни с кем больше эту тему не обсуждал. Уж больно не хотелось ему, как это случалось в других семьях, чтобы Руфь стала предметом всякой болтовни и сплетен. Во взгляде доктора Левина Ним не почувствовал ни откровенного пессимизма, ни подчеркнутого оптимизма.

– Твоей жене еще могут быть уготованы много лет нормальной жизни, – говорил он. – Вместе с тем ты должен быть готов к тому, что состояние ее здоровья может внезапно резко ухудшиться. Хотя лечение – будь то химио– или иммунотерапия – увеличивает ее шансы.

Вскоре Руфь должна снова лететь в Нью-Йорк, где будет решаться вопрос о целесообразности дополнительного лечения с применением новейшей экспериментальной методики в институте «Слоун Кеттеринг». Для Нима, как и для Руфи, нынешнее ожидание напоминало жизнь на сыпучем краю пропасти. Никто не мог сказать, обрушится этот край или нет.

– Хочу дать тебе только один совет, который уже дал и твоей жене: живи каждым днем так, словно он в твоей жизни последний, испытай и ощути его в полной мере. Пусть она делает то, что доставляет ей радость и по возможности ничего не откладывает на потом. Забывать об этом нельзя, к такому совету вам надо прислушаться. Помни, каждый из нас может мгновенно скончаться от сердечного приступа или погибнуть завтра в дорожной катастрофе, и тогда твоя жена переживет нас на много лет. – Доктор вздохнул. – Прости, Ним. Может, все это отдает легковесностью. Я знаю, тебе хочется услышать нечто более определенное. Каждому этого хочется. Но тот совет, который я тебе дал, – лучшее из того, что у меня есть.

В сознании Нима отложился еще один совет доктора Левина – проводить с Руфью как можно больше времени. Например, сегодня он вполне мог бы заночевать во Фресно. Ведь не исключены какие угодно осложнения локального характера, о которых ему не мешало бы знать из первых рук. Тем не менее он заказал обратный билет, чтобы уже к вечеру быть дома. Из глубокой задумчивости его вывел голос судьи:

– Кажется, для такого времени суток собирается слишком много людей.

Все еще поглощенный своими раздумьями, Ним огляделся вокруг.

– Пожалуй, вы правы. Здесь что-то затевается.

В пределах непосредственной видимости улицы были заполнены толпами пешеходов, направлявшихся в одну сторону – к зданию сената. Некоторые проявляли торопливость, словно желая опередить других. Огромным потоком двигались автомобили, то и дело застревавшие в возникающих пробках. Ниму бросилось в глаза, что машинами управляли в основном женщины и молодежь, они же составляли большинство пешеходов.

– Наверное, молва разнесла весть о вашем приезде, – сказал Ним.

Судья усмехнулся:

– Даже если это так, моего красноречия не хватит, чтобы завоевать внимание такой огромной толпы.

Они подошли к зеленой лужайке перед зданием, на которой скопились толпы народа.

– Если тебя что-нибудь интересует, спроси, – сказал Йел Ниму и прикоснулся к руке мужчины средних лет в рабочей одежде: – Извините за любопытство, почему здесь собралось так много народу?

Мужчина, похожий на рабочего, недоверчиво посмотрел на судью.

– Вы что, не слышали?

Йел улыбнулся:

– Иначе бы я не спрашивал.

– Сюда собирался приехать сам Кэмерон Кларк.

– Киноактер?

– А кто же еще? Он собирается выступить на каких-то правительственных слушаниях. Об этом все утро передавали по радио и телевидению, так сказала моя старушка.

– А что это за правительственные слушания?

– Откуда мне знать? Кому это интересно? Просто хочется посмотреть на него, вот и все.

Пол Йел и Ним обменялись взглядами, видимо, они одинаково восприняли услышанное.

– Скоро мы все увидим, – проговорил Йел.

Они стали пробираться поближе к входу в здание сената, представлявшее собой функциональное малопривлекательное архитектурное строение; в то же время с другой стороны подкатил черный лимузин в окружении полицейского эскорта мотоциклистов. Раздались крики: «Это он!» Толпа подалась вперед. Полицейских явно прибавилось. Они очистили дорогу для лимузина. Машина остановилась, из нее быстро выскочил водитель в униформе и распахнул заднюю дверцу. Появился молодой человек небольшого роста с копной светлых волос. Он был одет в легкий желто-коричневый костюм. Толпа приветственно загудела.

– Кэмерон! Эй, Кэмерон! – задавал тон кто-нибудь из толпы, и другие подхватывали: – Кэмерон! Эй, Кэмерон!

Словно королевская особа, киноактер помахивал в ответ. Всем своим видом он олицетворял надежность золотой кассы Голливуда. Его приятное мальчишеское добродушное лицо видели уже пятьдесят миллионов почитателей от Кливленда до Калькутты, от Сиэтла до Сьерра-Леоне, от Бруклина до Багдада. Даже августейшие судьи Верховного суда Соединенных Штатов слышали о Кэмероне Кларке. Пол Йел только что продемонстрировал это в разговоре с незнакомым собеседником. Одно только появление Кларка в общественных местах вызывало бурю восхищения. Полиция Фресно не имела на этот счет ни малейших сомнений и делала все возможное для сдерживания толпы. Как только лимузин остановился, фотокорреспонденты газет начали щелкать затворами камер и уже никак не могли угомониться, словно запасы пленки в их фотоаппаратах были бесконечными. К кинозвезде подтянулась группа телевизионщиков, и началось интервью.

Телерепортер (с особо уважительной интонацией в голосе): Мистер Кларк, что вас привело сюда?

Кэмерон Кларк: Я приехал сюда как простой, рядовой житель штата, чтобы выступить с протестом против вредного, корыстного и абсолютно ненужного проекта, известного как «Тунипа», потому что он осквернит великолепную нетронутую землю Калифорнии.

TВ: Сэр, вы употребили весьма резкие слова. Не объясните ли, почему вы так считаете?

К.К.: Непременно. Проект «Тунипа» вреден потому, что он антиэкологичен. Он корыстен потому, что нацелен на получение компанией «Голден стейт пауэр энд лайт» прибылей, в которых она не нуждается. Он не нужен, потому что существуют иные источники энергии. Более того, аккумулирование энергии позволило бы снизить ее потребности в гораздо большей степени, нежели ее будет генерировать «Тунипа».

Ним и Йел все слышали.

– Он повторяет чужие мысли, – прошипел Ним. – Интересно, какой идиот написал это для него?

TВ: И что это за альтернативный источник энергии, мистер Кларк?

К.К.: Солнечная энергия.

TВ: Вы убеждены, что даже сейчас эта энергия доступна?

К.К.: Абсолютно. Однако нет нужды торопиться, даже с солнечной энергией. Все эти разговоры о нехватке электроэнергии всего лишь тактика запугивания, пропагандистский трюк энергетических компаний.

Кто-то из зрителей крикнул:

– Молодчина, Кэмерон! Правильно говоришь! Врежь им как следует!

Актер взглянул на окружавшую его толпу и, помахав в знак признательности рукой, улыбнулся.

– С меня хватит, наслушался, – сказал Ним Йелу. – Если вы не возражаете, я вас оставлю на заседании, а сам вернусь домой. Похоже, что-то еще будет.

– Теперь-то уж ясно, кому сегодня быть звездой. Во всяком случае, не мне, – с грустью проговорил Йел. – Ну да ладно, Ним, поезжай. И спасибо тебе за помощь.

Пока Ним пробирался сквозь толпу, Йел, представившись, в сопровождении того же полицейского незаметно вошел в зал сената. Между тем телевизионное интервью с Кэмероном Кларком продолжалось.

На следующий день Оскар О’Брайен комментировал происшедшее накануне.

– При личном знакомстве с Кэмероном Кларком вы увидите, что это приятный, славный парень. Я общался с ним, знаю нескольких его друзей. У него крепкая семья и трое детей, от которых он без ума. Но беда в том, что как только он открывает рот на публике, сказанное им воспринимается людьми, как глас с Олимпа.

Юрисконсульт присутствовал на слушаниях во Фресно и сейчас выступал на специальном совещании перед Эриком Хэмфри, Терезой ван Бэрен и Нимом.

– Видимо, Кларк выступает против проекта «Тунипа» потому, что поблизости у него собственное небольшое бунгало. Он бывает там вместе с семьей летом. Они держат лошадей, ездят по лесу, рыбачат, ходят в поход, ночуют в палатках. Он опасается, что связанное с «Тунипой» строительство нарушит всю идиллию природы, и, наверное, он прав.

– А разве благополучие миллионов калифорнийцев не важнее, чем условия отдыха отдельного человека? – проговорил Эрик Хэмфри.

– Такой вопрос возникал, – сказал О’Брайен. – Господь Бог тому свидетель, я попробовал устроить перекрестный допрос. Но вы думаете, это было кому-нибудь интересно? Ничуть! Король киноэкрана выступил против «Тунипы», и делу конец. – Юрисконсульт замолчал, что-то вспоминая. – Должен признать, что, выступая на слушаниях о загрязнении окружающей среды, Кларк был прекрасен. Казалось, что Марк Антоний произносит речь над трупом Цезаря. Некоторые из собравшихся рыдали, я подчеркиваю, именно рыдали!

– И все-таки я считаю, что кто-то подготовил и написал Кларку текст этого выступления, – проговорил Ним. – Я слышу ото всех, что он просто не может владеть таким материалом.

О’Брайен пожал плечами:

– Выступление поражало своим профессионализмом. Но я вам расскажу кое-что еще. Когда Кларк завершил свое выступление и собирался уезжать, председательствующий попросил у него автограф. Как он сказал, для своей племянницы. Да неправда это. Автограф понадобился ему самому.

– Что бы вы ни говорили, но Кэмерон Кларк нанес нашему делу чувствительный удар, – констатировала Тереза ван Бэрен.

Никто и словом не обмолвился о том, что материалы ТВ, радио и печатных изданий о кратком появлении кинозвезды на слушаниях по «Тунипе» заслонили все прочие новости по тематике слушаний. В газетах «Кроникл Уэст» и «Калифорния экзэминер» заявление губернатора штата в поддержку проекта было напечатано мелким шрифтом рядом с подробным репортажем о выступлении Кларка. Телевидение вообще не сочло нужным об этом сообщить. Что же касается появления на слушаниях Пола Шермана Йела, то оно осталось просто незамеченным.

Глава 13

Чутье Нэнси Молино подсказывало ей, что она наткнулась на стоящую тему. Возможно, со временем из этого получится серьезный материал, но пока отдельные его элементы отличались неорганичной фрагментарностью.

Были и другие проблемы. Одна из них заключалась в том, что Нэнси и сама толком не знала, какова цель ее поиска. Другая была связана с необходимостью рутинной репортерской деятельности для «Калифорния экзэминер», оставлявшей мало времени для собственных расследований.

И еще ситуация осложнялась тем, что своим замыслом она не могла поделиться ни с кем, в особенности с городским редактором «Экзэминер». Для него правилом оставалась безумная гонка за конкретными результатами, ибо он не мог понять, что высокий профессионализм и терпение – основа формирования хорошего репортажа. Нэнси обладала обоими качествами. Они очень пригодились ей в тот день, когда проводилось ежедневное собрание акционеров компании «Голден стейт пауэр энд лайт», на котором Ним Голдман сердито сказал ей: «Почему бы вам им не заняться?» Ним имел в виду Дейви Бердсонга. Взбешенный ее ехидными вопросами, Голдман, разумеется, не ожидал, что она всерьез воспримет эту идею. Однако после некоторых раздумий Нэнси таки решилась на это. Ей и прежде было любопытно узнать что-нибудь о Бердсонге. Она не очень-то доверяла таким людям, подчеркивавшим свою приверженность добродетельным и оскорбленным, или желавшим, как Бердсонг, казаться таковыми. По собственному опыту Нэнси знала, что такого рода либеральные популисты-праведники в основном помышляли о собственном благе, а всем прочим, тащившимся за ними, доставались лишь крохи от общего пирога. Она насмотрелась на таких людей, прежде всего среди негров-коммунистов. Впрочем, их было немало и среди белых борцов за справедливость.