Текст книги "Перегрузка"

– Мы слышали из предыдущих свидетельских показаний, миссис Кармайкл, – начал Притчетт, – что потребность общества в электроэнергии оправдывает строительство тепловой электростанции в районе Тунипы. Вы тоже так считаете?

– Нет.

– Не объясните ли вы членам комиссии, почему возглавляемый вами клуб и вы лично выступаете против этого проекта?

– Тунипа – одна из немногих, очень немногих до сих пор сохранившихся природных сокровищниц в Калифорнии. Она изобилует богатствами природы – деревьями, растениями, цветами, ручьями, уникальными геологическими образованиями, животными, птицами и насекомыми, представляющими виды, которые уже нигде более не встречаются. Кроме того, эта местность отличается необыкновенной красотой. И разрушить эту первозданную красоту огромной, уродливой, все загрязняющей электростанцией, к которой вдобавок ко всему намечено проложить новую железную дорогу, являющуюся по своей сути источником загрязнения, – откровенное кощунство с экологической точки зрения, откат в прошлое столетие, вопиющее богохульство против Бога и природы.

Лаура Бо говорила мягко, не повышая голоса, отчего ее заявление произвело глубокое впечатление. Притчетт остановился перед следующим вопросом, чтобы чуть-чуть сбить силу воздействия ее голоса на присутствующих.

– Представитель «Голден стейт пауэр энд лайт» мистер Голдман, – сказал Притчетт, – заверил комиссию в том, что разрушение природы Тунипы будет минимальным. Вы не хотели бы это прокомментировать?

– Я знаю мистера Голдмана вот уже несколько лет, – ответила Лаура Бо. – Он не держит зла в душе. Он даже может искренне верить в то, что говорит. Но истина в другом: никто не может возвести в Тунипе объект вроде намеченной электростанции без огромного, непоправимого ущерба для окружающей среды.

Секретарь клуба улыбнулся:

– Я правильно вас понял, миссис Кармайкл, что вы не доверяете компании «ГСП энд Л» и ее обещаниям о «минимальном ущербе»?

– Да, правильно, даже если они не отступают от обещанного, все равно веры им нет. – Лаура Бо повернула голову в сторону обоих судей, которые внимательно ее слушали. – В прошлом «Голден стейт пауэр энд лайт» и многие другие промышленные компании показали себя не заслуживающими доверия в связи с экологической проблематикой. Когда за ними никто не присматривал, они отравляли воздух и воду, расхищали леса, расточали полезные ископаемые, оскверняли пейзаж. Сейчас наступили другие времена, когда об этих грехах становится известно, но они стараются нас убедить: «Доверьтесь нам. Наше прошлое не повторится». Только вот ни я, ни многие другие, мы им не доверяем – ни в Тунипе, ни где-либо еще.

Слушая Лауру, Ним размышлял о том, что, хотя в сказанном ею, несомненно, присутствовала логика фактов, он без особого труда мог бы оспорить ее взгляд на будущее. Ним верил, что «ГСП энд Л» и подобные ей организации учились на старых ошибках, постигали науку формирования граждан, ответственных за сохранение окружающей среды. В конце концов, бережное отношение к экологии превратилось сейчас в хороший бизнес. Впрочем, никакой здравомыслящий человек не смог бы оспорить оценку, которую Лаура дает прошлому. Ниму подумалось, что пока Лаура находилась на свидетельском месте, ей удалось поднять уровень дискуссии, установленный ограниченным Дейви Бердсонгом с его дешевым зрительским эпатажем.

– Несколько минут назад, – обратился Притчетт к Лауре Бо, – вы утверждали, что некоторые виды животного и растительного мира Тунипы уже нигде больше не встретить. Не могли бы вы их назвать?

Председатель «Секвойи» кивнула.

– Мне точно известно о двух: диком цветке-мытнике и микродиподопсе, известном как мышь-кенгуру.

«Вот где наши пути расходятся», – подумал Ним. Он вспомнил собственные слова в споре с Лаурой Бо за завтраком два месяца назад: «Вы дадите мыши или мышам закрыть проект, который необходим миллионам людей?» Видимо, та же мысль пришла в голову и Родерику Притчетту, потому что его следующий вопрос был:

– Не боитесь ли вы критики за два этих пункта – цветок и мышь? Не считаете ли вы, что люди скажут: человек и его желания важнее?

– Я понимаю, мне не избежать резкой критики и, возможно, даже оскорблений, – ответила Лаура Бо. – Однако никому не дано отрицать очевидное: сокращение или истребление любого вида, оказавшегося под угрозой исчезновения, безрассудно и безнравственно.

– Может, объясните это подробнее?

– Пожалуйста. К этому причастен принцип жизни и смерти, который многократно и бесцеремонно нарушается. Урбанизация, промышленность, магистрали, нефтетрубопроводы и все прочее уже нарушили равновесие природы, разрушили жизнь растений, водоразделы и плодородие почвы, вытеснили живые существа из мест их обитания или же полностью уничтожили, прервали циклы естественного роста. При этом полностью игнорировался тот факт, что малейшая частичка природы зависит от других таких частичек во имя продолжения жизни.

– Однако, миссис Кармайкл, – раздалась реплика со скамьи судей, – природа усвоила способность приспосабливаться.

– Только до некоторой степени. Все имеет свои пределы.

Член комиссии вежливо кивнул:

– Пожалуйста, продолжайте.

Лаура Бо Кармайкл, высокомерная и невозмутимая, продолжила:

– Больше всего меня беспокоит то, что прежние экологические решения базировались на кратковременной целесообразности, никогда не учитывая масштабного взгляда на будущее. В то же время современная наука – а я так говорю потому, что сама ученый, – действовала в условиях самоизоляции, не задумываясь о том, что так называемый прогресс в одной сфере может нанести ущерб жизни и природе в целом. Ярким примером того может служить загрязнение воздуха автомобилями, которые своим возникновением тоже обязаны науке. Поскольку к ним приложим фактор целесообразности, им позволено оставаться источником смертельной опасности. Еще один пример такого рода – избыточное применение пестицидов, которые, сохраняя определенные формы жизни, уничтожают значительно большее их количество. То же самое можно сказать о губительном воздействии аэрозолей на атмосферу. Этот перечень можно продолжать до бесконечности. Таким отношением к окружающей среде мы сами подписываем себе приговор.

Пока выступала председатель клуба «Секвойя», в зале царила полная тишина. И сейчас все замерли в ожидании того, что она еще скажет.

– И за всем этим стоит опять-таки целесообразность, – повторила Лаура Бо, впервые повысив голос. – Если будет дано разрешение на возведение этого чудовищного объекта в Тунипе, на гибель будут обречены не только дикий цветок и микродиподопс, но и многое другое. Если этот процесс продолжится, я предвижу тот день, когда отдельный промышленный объект, подобный Тунипе, будет восприниматься как более приоритетный, нежели сохранение последнего уголка, где еще можно увидеть желтые нарциссы.

Эти слова вызвали у аудитории взрыв аплодисментов. Они не утихали, и Ним злобно подумал: Лаура использовала свой статус ученого для того, чтобы выступить с далеким от науки эмоциональным обращением. Его возмущение клокотало еще целый час, пока в том же духе продолжались вопросы и ответы. Последующий допрос Лауры Оскаром О’Брайеном нисколько не ослабил, а местами даже усилил впечатление от ее прежних показаний. Когда юрисконсульт «ГСП энд Л» с широкой улыбкой спросил, действительно ли она верит, что мышиные норки и невзрачный дикий цветок, почти сорняк, важнее, чем потребности нескольких миллионов людей в электроэнергии, Лаура ответила более чем резко:

– Осмеять можно все на свете, мистер О’Брайен, причем без особого труда. Это старейший тактический прием, описанный в любом учебнике по адвокатуре. Я уже изложила причины, по которым клуб «Секвойя» выступает за то, чтобы Тунипа оставалась природной заповедной зоной, а позабавившие вас детали – всего лишь две причины из множества других. Что же касается потребностей в электроэнергии, о которых вы говорите, по мнению многих, нам не мешало бы бережнее обращаться с имеющимися ресурсами.

О’Брайен покраснел и ядовито ответил:

– Раз уж вы разбираетесь во всем лучше экспертов, которые исследовали Тунипу и признали ее идеальным местом для строительства, может, у вас есть на примете более подходящий вариант?

– Это уже ваша проблема, не моя, – сдержанно ответила Лаура.

Дейви Бердсонг отказался от проведения перекрестного допроса Лауры Бо, великодушно заявив, что «Энергия и свет для народа» поддерживает точку зрения клуба «Секвойя», столь убедительно изложенную миссис Кармайкл. На следующий день, во время допроса последнего из нескольких свидетелей противной стороны, О’Брайен шепнул сидевшему рядом Ниму:

– Соберись с мыслями. Тебе сейчас снова выступать.

Глава 13

И все-таки Ним чувствовал себя измотанным. Перспектива новых показаний и дополнительного перекрестного допроса еще более усугубила его безрадостное состояние. Он очень плохо спал ночью; ему снилось, что он оказался в комнате, напоминавшей тюремную камеру, без окон и дверей, в которой четыре стены были увешаны автоматическими выключателями. Ним все порывался их включить, чтобы не прерывалась крайне важная подача тока. Но Дейви Бердсонг, Лаура Бо Кармайкл и Родерик Притчетт, окружив его, в шесть рук успевали все выключатели обесточить. Ним порывался прикрикнуть на них, стараясь уговорить не мешать ему, но его голоса не было слышно. В отчаянии он пытался двигаться быстрее, но ноги онемели, словно приклеились к полу. Тогда, чтобы отстранить их шесть рук своими двумя, он попробовал дотянуться до выключателя ногами. Совсем отчаявшись, Ним понял, что проиграл, уступил остальным, и очень скоро произойдет полное отключение. И тогда, весь в поту, он проснулся и уже не смог больше уснуть.

Когда Ним снова уселся в свидетельское кресло, председательствующий член комиссии напомнил, что вызванный свидетель поклялся говорить правду, и только правду. Когда вступительные формальности были закончены, за дело взялся Оскар О’Брайен:

– Мистер Голдман, сколько у вас есть акций компании «Голден стейт пауэр энд лайт»?

– Сто двадцать.

– И какова их рыночная стоимость?

– На сегодняшнее утро – две тысячи сто шестьдесят долларов.

– Таким образом, любое предположение, что вы лично можете сколотить состояние на «Тунипе», является…

– …смехотворным и в то же время оскорбительным, – прервал его Ним. Он лично попросил О’Брайена запротоколировать ответ в надежде, что пресса сообщит об этом, как уже было сделано в связи с брошенным ему Бердсонгом обвинением в извлечении прибыли. Однако Ним сомневался, что это произойдет.

– Согласен! – Казалось, О’Брайен опешил от решительности Нима.

– А теперь давайте вернемся к заявлению о воздействии проекта в Тунипе на окружающую среду. Миссис Кармайкл в своих показаниях утверждала, что…

Ним намеревался показать ошибочность, откровенную предвзятость и неорганичность показаний своих оппонентов, однако, отвечая на вопросы О’Брайена, на особый эффект своего выступления он не рассчитывал.

О’Брайен закончил менее чем за полчаса. Далее слово взяли адвокат комиссии Холиоук и Родерик Притчетт. Оба были достаточно учтивы и кратки и терзать Нима не стали, предоставив эту возможность Бердсонгу. Своим характерным жестом, запустив руку в густую, местами тронутую сединой бороду, он постоял несколько секунд, разглядывая Нима.

– Вот ваши акции, мистер Голдман. Вы сказали, что они стоили, – Бердсонг посмотрел на клочок бумаги, – две тысячи сто шестьдесят долларов, так?

Ним осторожно согласился:

– Да.

– То, как вы сказали об этой сумме, а мы все слышали это, прозвучало так, будто эти деньги для вас сущая ерунда. Вы, похоже, сказали «всего-то две тысячи». Так вот, я думаю, те, кто, подобно вам, привык мыслить в масштабах миллионов и передвигаться исключительно на вертолетах…

Член комиссии прервал Бердсонга:

– Это вопрос? Если да, пожалуйста, выражайтесь конкретнее.

– Да, сэр! – Бердсонг широко улыбнулся. – Этот Голдман, эта важная персона, просто достал меня, потому что никак не может понять, что эта сумма значит для бедных людей…

Член комиссии резко ударил молоточком.

– Ближе к делу!

Бердсонг снова усмехнулся, он не сомневался, что, как бы тут его ни старались осадить, его все равно не лишат слова. И он повернулся к Ниму:

– О’кей. Вот мой вопрос. Не приходило ли вам в голову, что деньги, подобные «каким-то там тысячам», как вы выразились, означают целое состояние для многих людей, которым придется оплачивать счета за «Тунипу»?

– Во-первых, я не говорил и не имел в виду «какие-то там тысячи», – возразил Ним. – А во-вторых, да, мне это приходило в голову, но такая сумма и для меня тоже много значит.

– Если она и для вас так много значит, – вцепился в эту фразу Бердсонг, – возможно, вы были бы не прочь ее удвоить.

– Может быть, и был бы не прочь. А что, в конце концов, в этом плохого?

– Вопросы задаю я, – зловеще ухмыльнулся Бердсонг. – Итак, вы признаете, что вы были бы не прочь удвоить свои деньги, и не исключено, что так оно и будет, если проект с Тунипой получит одобрение, верно? – Он взмахнул рукой. – Нет, не утруждайте себя ответом. Мы сделаем из этого собственные выводы.

Вспыхнув было, Ним сел. О’Брайен, внимательно наблюдавший за ним, незаметно передал ему коротенькую записку: «Держи себя в руках. Будь осторожен и сдержан».

– Вы тут упоминали об экономии электроэнергии, – не желал угомониться Бердсонг. – У меня тоже есть несколько вопросов в этой связи.

Во время последнего допроса Голдмана О’Брайеном об экономии электричества было сказано вскользь. Это дало право «ГСП энд Л» вынести данный вопрос на обсуждение.

– Не считаете ли вы, Голдман, что если бы такая богатая компания, как «Голден стейт пауэр энд лайт», вместо стремлений к выкачиванию миллионов долларов из мест, подобных Тунипе, занялась экономией электроэнергии, то мы могли бы сократить ее потребление в нашей стране на целых сорок процентов?

– Нет, я так не считаю, – не раздумывая ответил Ним. – Поскольку сокращение потребления на сорок процентов за счет экономии электроэнергии абсолютно нереально, как нереальны и цифры, которые вы, вероятно, взяли с потолка, как, впрочем, и большинство других своих обвинений. Единственное, что может дать и уже дает экономия электроэнергии, – это помочь частично компенсировать новый рост генерирующих мощностей и обеспечить нам небольшой резерв времени.

– Времени для чего?

– Для того, чтобы дать понять людям, что грядет энергетический кризис, который может изменить их жизнь к худшему, причем настолько, что им это и не снилось.

Бердсонг усмехнулся:

– А может, истина в том, что «Голден стейт пауэр энд лайт» не рвется к сбережению электроэнергии, потому что это мешает получению прибылей?

– Ну это уж просто наглая ложь. Поверить в нее могут лишь такие люди, как вы, с извращенным сознанием. – До Нима вдруг дошло, что Бердсонг все время пытался вывести его из себя, и он все-таки попался на этот крючок. Бердсонг, видимо, этого и добивался. Оскар О’Брайен нахмурился, но Ним старался смотреть в сторону.

– Я предпочитаю никак не отвечать на это грязное обвинение, – проговорил Бердсонг, – и хотел бы задать другой вопрос. Действительно ли ваши люди потому серьезно не работают над проблемой использования солнечной энергии и силы ветра, что это дешевые источники энергии, от которых трудно ожидать огромных прибылей, как от «Тунипы»?

– Ответом будет однозначное «нет», хотя в вашем вопросе содержится лишь полуправда. Дело в том, что энергия солнца недоступна в больших количествах, и эта ситуация не изменится до наступления следующего столетия. Стоимость получения солнечной энергии необычайно высока, она гораздо выше стоимости электричества, которое мы планируем получать с помощью угля в Тунипе; кроме того, солнце как источник энергии по сравнению с обычной электростанцией, может вызвать еще более значительное загрязнение окружающей среды. А что касается энергии ветра, здесь можно говорить лишь об отдельных, далеких от промышленных масштабов примерах ее использования.

Член комиссии подался вперед.

– Я вас правильно понял, мистер Голдман, вы сказали, что солнечные лучи могут вызвать загрязнение?

– Да, господин председатель. Это утверждение часто удивляло тех, кто не рассматривал производство солнечной энергии во всех его аспектах. При нынешних технических возможностях электростанции по переработке солнечной энергии с такой же проектной мощностью, как и для «Тунипы», потребуется сто двадцать квадратных миль земли только для того, чтобы разместить коллекторы. Это приблизительно семьдесят пять тысяч акров, две трети озера Тахо, – сравните это с теми тысячами акров, которые потребуются для планируемой нами угольной электростанции. При этом не забывайте: земля, использованная для улавливания солнечных лучей, будет уже непригодна для любого иного применения. Если это не загрязнение, то что?..

Член комиссии не дал Ниму закончить:

– Интересная мысль, мистер Голдман. Мне кажется, многие из нас даже не задумывались об этом.

Бердсонг, нетерпеливо переминавшийся с ноги на ногу в ходе этого диалога, снова перешел в атаку.

– Вот вы говорите нам, Голдман, что приступить к использованию солнечной энергии мы сможем лишь в следующем веке. Почему мы должны вам верить?

– Вас никто к этому не подталкивает. – Ним и не пытался скрыть свою неприязнь к Бердсонгу. – Хотите верьте, хотите нет. Это ваше дело. Таково единодушное мнение экспертов: об использовании солнечной энергии в промышленных масштабах можно будет говорить самое раннее лет через двадцать. Поэтому нам не обойтись без работающей на угле электростанции вроде «Тунипы», и еще во многих других местах, чтобы не допустить надвигающегося кризиса.

Бердсонг ухмыльнулся:

– Опять вы затянули свою старую песню про кризис.

– Когда он нагрянет, – произнес с чувством Ним, – вы вспомните эти слова и вам придется их проглотить.

Член комиссии потянулся было за своим молоточком, чтобы призвать стороны к порядку, но в последний момент отнял руку – наверное, ему самому было любопытно посмотреть, что произойдет дальше.

Лицо Бердсонга покраснело и скривилось в усмешке.

– Я не собираюсь проглатывать какие-либо слова. А вот вам придется! – фыркнул Бердсонг. – Все равно подавитесь словами – вы и ваша банда капиталистов в «Голден стейт пауэр энд лайт». Все слова, слова, слова. Те, что вы уже наговорили на этом слушании, и те, которые вам еще предстоит произнести, потому что мы, ваши противники, затаскаем вас по судам, свяжем по рукам и ногам, как в этой истории с Тунипой, апелляциями и судебными запретами и всякими прочими легальными способами. И если понадобится, мы выдвинем новые иски и будем повторять это хоть двадцать лет. В итоге люди сорвут ваши грабительские планы и победят. – Лидер «Энергии» сделал паузу и, тяжело вздохнув, добавил: – Так вот, мистер Голдман, позвольте мне вас заверить: использование солнечной энергии начнется здесь раньше, чем вы получите ваши новые электростанции в Тунипе или других местах. Вернее всего, вы не получите их сейчас и вообще никогда.

Видимо, завороженный вспыхнувшей словесной дуэлью, председатель потянулся к своему молоточку, но снова опустил руку. В этот момент раздались аплодисменты. И в тот же самый момент взорвался Ним. Он с силой ударил кулаком по ручке свидетельского кресла и вскочил на ноги. Его гневно сверкающие глаза пронзали Бердсонга.

– Если вам действительно удастся сорвать строительство этих электростанций – «Тунипы» и других, то это будет означать только одно: что наша обезумевшая, саморазлагающаяся система дает безграничную власть маньякам-эгоистам, помешанным и откровенным шарлатанам вроде вас.

Неожиданно в зале воцарилась тишина. Ним повысил голос:

– Только избавьте нас, мистер Бердсонг, от болтовни насчет того, что вы представляете народ. Ничего подобного. Это мы представляем народ – простых, порядочных, нормально живущих людей, доверяющих компаниям, подобным нашей, которые освещают и обогревают их дома, дают возможность заводам и фабрикам работать и делают еще миллион других полезных вещей, которых вы и ваши единомышленники из эгоистических соображений готовы их лишить под видом заботы о людях. – Ним повернулся к члену комиссии и административному судье: – В чем сейчас нуждается наш штат и многие другие, так это в «здоровом компромиссе», компромиссе между сторонниками идеи «никакого роста любой ценой» на примере клуба «Секвойя» и Бердсонга и теми, кто ратует за максимальный рост производства, игнорируя его воздействие на окружающую среду. Я и компания, которую я представляю, признаем необходимость компромисса, настаиваем на нем сами и советуем другим действовать подобным образом. Мы сознаем, что нет простых подходов, поэтому стараемся нащупать некий «средний путь»; определенный рост производства электроэнергии необходим, однако, бога ради, оставьте нам, специалистам, поиск средств для наиболее рационального обеспечения этого роста. – Он снова повернулся к Бердсонгу. – То, чего вы добиваетесь для народа, в итоге обернется для него страданиями. Ему придется испытать лишения от острой нехватки элементарных удобств, массовой безработицы, дефицита больших и малых приспособлений, привязанных к электричеству. Кризис – это не чья-то выдумка, а суровая реальность, которая захватит всю территорию Северной Америки и, вероятно, многие другие районы земного шара. И где же тогда будете вы, Бердсонг? – спросил Ним застывшего в молчании оппонента. – Наверное, затаитесь? Будете скрываться от людей, которые наконец-то разберутся в том, что вы всего лишь дурачивший их шарлатан.

Еще продолжая говорить, Ним почувствовал, что в своих обвинениях он зашел слишком далеко, явно перешагнул традиционные рамки публичных слушаний и проигнорировал ограничения, наложенные на него «ГСП энд Л». Возможно, он дал Бердсонгу основания для возбуждения иска о клевете. Ну и пусть, а вот внутренний голос говорил Ниму, что об этом нельзя было не сказать, что его терпению и благоразумию есть предел. Ведь кто-то должен был сказать правду – откровенно и бесстрашно, независимо от последствий. И Ним продолжал:

– Вы что-то говорили о сорокапроцентной экономии, Бердсонг? Это вовсе не экономия энергии, а ее потеря. И она – синоним совершенно иного образа жизни, проявление чертовского убожества. О’кей, есть люди, которые утверждают, что всем нам не мешало бы понизить уровень жизни, что нам живется слишком уж хорошо, что мы заелись. Что ж, может быть, так оно и есть. Но как бы то ни было, решения о переменах такого рода касаются не энергетических компаний вроде «ГСП энд Л». Уважая волю выбранных органов власти, мы несем ответственность за поддержание угодного народу жизненного уровня. Поэтому мы будем продолжать защищать этот уровень, Бердсонг, до тех пор, пока не поступят новые директивы из официальных источников. А вот желания таких лицемеров, раздувающих щеки от собственной значимости, как вы, для нас не указ.

Когда Ним замолчал, чтобы передохнуть, член комиссии холодно спросил:

– Вы закончили, мистер Голдман?

Ним повернулся и посмотрел на скамью:

– Нет, господин председатель. Пока я здесь, мне хотелось бы сказать еще пару слов.

– Мистер председатель, если бы я мог предложить сделать перерыв… – Оскару О’Брайену явно хотелось привлечь к себе внимание присутствующих.

Ним твердо сказал:

– Я намерен закончить, Оскар. – Он увидел, что кто-то за столом для прессы сосредоточенно писал, а официальный стенографист на слушаниях, опустив голову, напряженно работал.

– Перерыва сейчас не будет, – объявил председатель, и О’Брайен, удрученный, сел.

Бердсонг все еще молча стоял, но удивление на его лице сменил какой-то намек на улыбку. Возможно, он смекнул, что резкое выступление Нима пошло «ГСП энд Л» во вред, а «Энергии и свету» на пользу. Хорошо это или нет, подумал Ним, но, зайдя так далеко, он проклял бы себя, если бы проявил нерешительность. Он обратился к члену комиссии и к административному судье:

– Все эти мероприятия, господин председатель – я имею в виду данное слушание и ему подобные, – являются бесполезной тратой времени и дорогостоящими спектаклями. Они бесполезны потому, что запланированное к исполнению за несколько недель растягивается на несколько лет, а то и больше, причем нередко с нулевым эффектом. В итоге это сплошная трата времени, поскольку те из нас, кто является реальным производителем, а не погрязшим в бумагах бюрократом, могли бы потратить время, которое мы бездарно просиживаем здесь, с большей пользой на благо компаний, в которых мы работаем, и общества в целом. Эта говорильня влетает в копеечку налогоплательщикам и потребителям электроэнергии, от имени которых пытается выступать Бердсонг. А ведь на поддержание этой безумной контрпродуктивной псевдосистемы в стиле комической оперы тратятся миллионы. По сути дела, это настоящие спектакли, в которых мы разыгрываем якобы нечто осмысленное, в то время как все мы по эту сторону ограды прекрасно знаем, что это не так.

Лицо члена комиссии побагровело. На этот раз он решительно ударил молотком по столу.

– Это все, что я позволю вам сказать по данной теме, и еще делаю вам предупреждение, мистер Голдман. Я намерен внимательно прочитать стенограмму, а соответствующие меры принять позднее. – Затем столь же сдержанно обратился к Бердсонгу: – Вы обо всем спросили этого свидетеля?

– Да, сэр. – Бердсонг широко ухмыльнулся. – Если спросите меня, то я скажу, что он только что обгадил собственное гнездо.

– Я вас об этом не спрашиваю, – отреагировал председатель, ударив молоточком.

Оскар О’Брайен снова вскочил со стула. Председатель нетерпеливо махнул рукой, дав понять, чтобы тот сел, и произнес:

– Объявляется перерыв.

Возбужденные участники слушаний медленно покидали зал. Нима среди них не было. Он окинул взглядом О’Брайена, который укладывал бумаги в дипломат. Тот покачал головой, в этом жесте Ним уловил то ли недоверие, то ли печаль. А уже минуту спустя он в одиночестве проследовал к выходу. Дейви Бердсонг присоединился к группе своих сторонников, которые шумно его поздравляли. Смеясь, они вышли на улицу. Лаура Бо Кармайкл, Родерик Притчетт и еще несколько членов клуба «Секвойя» с любопытством оглядели Нима, но, ничего не сказав, потянулись к выходу. Места для прессы быстро опустели, осталась лишь Нэнси Молино. Она просматривала свои записи и делала новые заметки. Когда Ним проходил мимо, она подняла голову и негромко проговорила:

– Ну что, малыш! Похоже, тебя так и тянет на Голгофу.

– Если бы это произошло, – ответил он ей, – ты бы наверняка воспользовалась этим на сто процентов.

Она покачала головой и лениво улыбнулась:

– А мне это не больно надо. Ты ведь пустил в расход собственного осла. Мужчина, о мужчина! Остается ждать выхода завтрашних газет.

Никак не среагировав на прозвучавшее замечание, он прошел мимо, а она снова уткнулась в свои записи. Ним не сомневался, что эта стерва пустит в ход свое ядовитое перо, чтобы измазать его дерьмом да еще насладиться собственной писаниной. Уж она-то будет все смаковать с еще большим удовольствием, чем в репортаже о вертолете в Дэвил-Гейте. Покидая зал, Ним ощутил себя странно одиноким. Поэтому был немало удивлен, когда уже на улице к нему подошли специально ожидавшие его телерепортеры с мини-камерами. Он даже не задумывался о том, как быстро средства массовой информации, если их оперативно поставить в известность, слетаются туда, где запахло жареным.

– Мистер Голдман, – обратился к Ниму один из телерепортеров, – мы слышали о некоторых вещах, которые вы там сказали. Может, повторите их, чтобы включить этот сюжет в новостной блок сегодня вечером?

Ним колебался всего секунду. Вообще-то не следовало этого делать, но он решил: раз крупных неприятностей уже не избежать, что бы он ни сделал или ни сказал, возникшую ситуацию усугубить уже не в его силах. Так что почему бы и нет?

– О’кей, – ответил Ним. – Вот как обстоят дела. – И он стал говорить горячо и страстно, как и чуть раньше в зале. Камеры застрекотали в ответ.

Глава 14

– С этого момента, – в голосе Эрика Хэмфри зазвучала сталь, – ты уже не будешь выступать от имени нашей компании по любому вопросу. Ты не появишься больше на радио и телевидении. Забудь об интервью для печати, даже если какой-нибудь репортер спросит тебя, который час. Тебе понятно?

– Да, – ответил Ним, – понятно.

Они смотрели друг на друга через стол президента. Происходящее поражало своей необычностью уже потому, что разговор состоялся в кабинете Хэмфри, а не в комнате для свиданий, где они с Нимом обычно дискутировали по разным поводам. Это было уже на другой день после гневной вспышки Нима во время слушаний в Калифорнийской энергетической комиссии.

– Что касается публичных слушаний, – продолжал Хэмфри, – тебе, конечно, не следует больше на них появляться. Об остальных распоряжениях мы позаботимся позже.

– Если ты ждешь моего заявления об отставке, Эрик, я могу его написать. Я не цепляюсь за свое кресло.

Ним весь день размышлял об этой возможности. Он решил, что его уход может избавить «ГСП энд Л» от многих осложнений. С одной стороны, он хранил верность фирме, с которой в прошлом его связывали весьма доброжелательные отношения. А с другой – он сомневался, что едва ли захочет продолжать работу с кляпом во рту, что выразилось в ограничении представлять компанию в общественной сфере. Наверняка поползут слухи о его гордыне. Что ж, пусть говорят.

Вместе с тем Ним был твердо уверен: он без особого труда найдет себе где-нибудь достойную работу. Многие энергетические концерны будут соперничать друг с другом, стремясь заполучить специалиста с такими знаниями и опытом. Соответствующие предложения поступали к нему и прежде. Однако ему не хотелось уезжать из Калифорнии, которую Ним, как и многие другие, считал наиболее подходящим и очаровательным местом в мире для жизни и работы. Кто-то сказал, что все хорошее и все плохое начинается с Калифорнии. Ним всей душой разделял это утверждение. В таком случае встал бы еще вопрос о Руфи, Леа и Бенджи. А согласилась бы Руфь при нынешнем состоянии их отношений на переезд, например, в Иллинойс? Скорее всего нет.

– Никто не говорил об отставке, – раздраженно отметил Хэмфри.

Ним с трудом сдержал неуместную сейчас улыбку. Нисколько не обольщаясь насчет собственных способностей, он тем не менее точно знал, что президент высоко ценит его по целому ряду причин и никакое общественное мнение воздействовать на него не в состоянии. Во-первых, у него было остро развитое чутье на планирование. А представлять политическую линию «ГСП энд Л» в его основные служебные обязанности в общем-то не входило. Такое расширение произошло позже и, можно сказать, случайно. В принципе он был бы рад избавиться от связей с общественностью. Может быть, со временем все эти черепки удастся склеить, чтобы продолжить дело. Но пока он решил для себя, что от суеты никакого прока не будет.