Текст книги "Дура LEX (сборник)"

Я всегда удивлялся тому, как легко стать судебным переводчиком. А получить сертификацию переводчика при Иммиграционной службе США вообще проще пареной репы. До перестройки в Нью-Йорке главным переводчиком с русского на английский и с английского на русский была старая полька Данута, которая знала русский примерно так же хорошо, как я польский, – то есть две-три фразы. Выходцы из бывшего СССР ее понимали с большим трудом, а иногда просто не понимали, потому что, не зная русских слов, она ничтоже сумняшеся употребляла польские слова. Адвокат, как бы хорошо он ни знал второй язык, не имеет права переводить для своего клиента. Поскольку я никогда не проходил сертификацию переводчика в Иммиграционной службе (а для чего?), то слово Дануты было закон. Сколько раз я говорил ей после слушаний: «Данута, я понимаю, что вам надо зарабатывать на жизнь, но вы это делаете за счет чужих жизней. Как вы можете спать спокойно?» Данута отвечала что-то нехорошее по-польски. Несколько раз я не выдерживал и подавал ходатайство о дисквалификации Дануты. При этом я должен был указать на конкретные ошибки в ее переводе. Ходатайства, как ни странно, удовлетворялись, но карьеру Дануты под угрозу не ставили. Данута была антисемиткой, и за годы своей плодотворной работы она выпила столько еврейской крови, что по этому параметру уступала только Богдану Хмельницкому.

С одной стороны, слабый английский язык Марины мог помешать процессу, но с другой стороны, в случае неблагоприятного исхода у нас появлялся повод подать ходатайство на аннулирование слушания на основании неквалифицированного перевода.

Вошел судья Масси, и все встали. Первым в наручниках ввели Левана. Он был очень маленький, совсем нестрашный. Левана посадили рядом со Стюартом. Через проход, с правой стороны, сидел за своим столом прокурор Гросс с помощницей. Марина сидела у торца адвокатского стола. Прокурорский и адвокатский столы отделял от зрителей деревянный барьер. Посторонних среди зрителей не было, только те, кто специально приехал на процесс.

– Ну так что у нас сегодня? – поверх очков спросил Масси.

– Киднеппинг, ваша честь, – ответил Гросс.

– Большое недоразумение, ваша честь, – поправил Стюарт.

– Лэйн, по-моему, я имею дело только с недоразумениями, – пошутил Масси, обращаясь к Стюарту по имени. – Ладно, попробуем его решить. Мистер Гросс, что у вас есть на подсудимого Ованесяна? Какой материал поступил от полиции и что предоставило ФБР?

– Ваша честь, мистер Ованесян впервые приехал в страну несколько дней назад. Разумеется, на него у нас ничего нет, но преступление, в котором он обвиняется, таково, что об освобождении под залог не может быть и речи. Вместе со своим напарником они похитили из дома бизнесмена Армена Аганбегяна и в течение нескольких часов вымогали у него деньги, угрожая убить его, жену и детей. Оказавшись на свободе, гражданин России мистер Ованесян в любую минуту может удрать, выехав из страны.

– Одну минуту, ваша честь, – вмешался Стюарт. – Давайте не путать факты с вымыслом. Я не знаю, какие показания дал Армен Аганбегян, но у меня другие сведения. Да, у некоторых американских граждан возникли трудности с возвратом одолженных денег российской компании, и мистер Ованесян с мистером Бароевым вылетели в Нью-Йорк для выяснения обстоятельств. Во время их задержания ни в машине, ни на них не нашли никакого оружия. За рулем сидел сам мистер Аганбегян, на теле и лице которого впоследствии не было найдено никаких следов насилия. У мистера Ованесяна был изъят российский паспорт, а без него его не посадят ни на один заграничный рейс. Или у нас появился новый закон, согласно которому ни один иностранец не подлежит освобождению под залог? Тогда пусть уважаемый прокурор расскажет нам всем об этом законе.

– Мистер Стюарт, закон старый, и вы его знаете не хуже, чем я. Сегодня мы обсуждаем риск побега от правосудия подсудимого Левана Ованесяна. В худшем для него, но вряд ли для общества, случае ему грозит до двадцати пяти лет тюремного заключения в федеральной тюрьме. По-моему, это достаточная мотивация, чтобы постараться покинуть территорию Соединенных Штатов при первой же возможности. Да, его паспорт у нас. Но единственный ли это его паспорт? Для вашего сведения, ваша честь, у большинства граждан России, задержанных на территории Коннектикута, оказывалось по два, а то и три паспорта. Откуда нам известно, что у друзей, а скорее у сообщников, мистера Ованесяна не хранятся еще пара паспортов на его имя?

– Мистер Гросс, у вас есть хоть какие-нибудь сведения, указывающие на эту возможность? Пытались ли вы получить ордер на обыск?

– Ваша честь, в Нью-Йорке даже не могли толком установить, где мистер Ованесян и мистер Бароев провели два дня с момента их приезда до ареста. Ни мистер Ованесян, ни мистер Бароев не могли назвать ни адреса, ни фамилии знакомых, у которых они жили. В основных нью-йоркских гостиницах их фамилий тоже не нашли. И мистер Стюарт после этого будет настаивать на том, чтобы их выпустить под залог?

– Ваша честь, в этом зале сидят друзья мистера Ованесяна. Не сомневаюсь, что любой из них с удовольствием предоставит мистеру Ованесяну кров, сообщив при этом все свои данные.

– У меня несколько вопросов к другу мистера Ованесяна, – сказал судья. – Кто этот друг?

Марина все это время якобы переводила Левану диалоги между судьей, прокурором и адвокатом. Поскольку я сидел в первом ряду, то слышал ее «перевод». Это были фразы типа: «прокурор против залога, говорит, что у вас много паспортов», «адвокат просит вас освободить, говорит, что вы честный человек и что у вас один паспорт». Леван никак не реагировал на то, что говорила Марина.

Стюарт сказал, что рад представить суду доктора медицины Аркадия Вайсмана.

Доктор Вайсман встал, направился к подиуму и занял место для свидетелей. Отвечая на вопросы Стюарта, доктор Вайсман рассказал, что в Америке он с 1979, а практикует в Бруклине с 1983 года. Женат, один ребенок. Владеет домом на Манхэттен Бич, в котором и размещается его лечебно-медицинский центр, плюс у него есть кооперативная квартира на Оушен Парквэй. С Леваном Ованесяном дружил в течение семидесятых годов, пока находился в отказе. Леван Ованесян, сказал он, помогал еврейским отказникам, пряча их от ареста и устраивая на работу в точки общественного питания.

– Долг платежом красен! – со слезой в голосе сказал доктор Вайсман. – Сейчас мой друг в беде, и я готов его приютить и обеспечить явку на следующее слушание.

Прокурор Гросс попросил доктора Вайсмана предоставить суду три последних налоговых отчета, которые конечно же оказались у доктора с собой. Судья просмотрел налоговые отчеты и спросил Гросса, есть ли у того сомнения, что перед ним доктор Вайсман.

– У вас есть с собой какой-либо документ, подтверждающий ваше имя, адрес и профессию? – спросил Гросс.

У доктора Вайсмана с собой оказалось все. Он попросил разрешение взять свой портфель и извлек оттуда водительские права, сертификат о натурализации, диплом об окончании Первого Медицинского института с сертифицированным переводом, штатную лицензию на медицинскую практику в качестве хирурга стопы, удостоверение врача, аффилированного с госпиталями Святого Винцента и Святого Луки, свидетельство об успешном окончании специальных курсов по хирургии стопы, личные поздравления от мэра Бруклина и члена Ассамблеи штата Нью-Йорк в связи с благотворительной деятельностью в пользу детей Израиля, письмо с благодарностью от посла Израиля в США, диплом о присуждении титула «Человек года», выданный всеамериканской организацией «Юнайтед Джуиш Эппил».

Стюарт победоносно смотрел на Гросса. Я изумился – когда Коля успел найти Вайсмана и так подготовить его? Мне было интересно, осмелится ли Гросс подвергнуть сомнению хоть одно заявление такого заслуженного человека, как доктор Вайсман, или позволит навесить себе и судье по тонне лапши на каждое ухо.

Стюарт вручил по пакету с копиями всех документов судье и прокурору.

– Доктор Вайсман, вы понимаете, что вы будете ответственны за явку Левана Ованесяна на следующее судебное заседание? – сурово спросил судья.

– Разумеется, ваша честь, – отвечал доктор Вайсман.

– Я требую залог в миллион долларов, – вдруг сбросил с себя оцепенение Гросс. – Мы даже не знаем, кто перед нами. Имеет ли мистер Ованесян семью, женат ли он? Есть ли у него дети?

– У мистера Ованесяна есть взрослый сын в Москве. Жена мистера Ованесяна умерла много лет назад, он вдовец, – ответил Стюарт. Я не мог понять, когда он успел с Колей так плотно поработать над делом. – Мы готовы предоставить свидетельство о рождении сына к следующему слушанию…

– Я бы также хотел письмо от компании, якобы направившей его в командировку в Америку, – продолжал Гросс. – Плюс сертифицированные копии документов, подтверждающие финансовые сделки, о которых вы говорили.

– Мы постараемся предоставить и эти документы. Я не знаю их объем и поэтому не берусь обещать сопроводить их сертифицированными переводами к следующему слушанию.

Судья пожевал губами, посмотрел на маленького, тихого Левана, затем обратился к Стюарту:

– Лэйн, ты понимаешь, что твой клиент будет жить в Нью-Йорке, в другом штате? Как вы собираетесь работать над делом?

– Ваша честь, друзья будут привозить мистера Ованесяна ко мне в офис. Иногда дорога из Бруклина до Коннектикута занимает меньше времени, чем пересечь Манхэттен.

– Смотри, Лэйн, не вляпайся на старости лет, – улыбнувшись, сказал Масси. – Назначаю залог в сто тысяч.

Доктор Вайсман поблагодарил судью и тут же вышел из зала в сопровождении Коли, чтобы оформить залог. Как я узнал позже, он заложил свою квартиру, которая была полностью выплачена и стоила двести тысяч долларов.

В зал заседаний ввели Беслика. Пока он шел от двери до своего места рядом с адвокатом, он увидел сидящего в зале Дику.

– Ты что же, пидор, так поздно приехал? – вдруг довольно громко зашипел Беслик.

Все остолбенели – это было явное нарушение правил поведения в суде.

– Немедленно переведите, что он сказал! – вскочил со своего стула Гросс, обращаясь к Марине.

– Он сказал: «Fuck yоu, why did yоu cоme sо late?» – вольно перевела Марина.

Тут я не выдержал, встал и сказал:

– Ваша честь, я нью-йоркский адвокат и, поскольку говорю на английском и русском, помогаю мистеру Стюарту и мистеру Макинтайру работать с мистером Ованесяном и мистером Бароевым. До того как я стал адвокатом, я работал переводчиком и преподавателем английского языка. В Советском Союзе я получил диплом переводчика, а в Америке – степень магистра по специализации «лингвистика». Я заявляю, что перевод фразы, сказанной подсудимым Бесликом Бароевым, в исполнении переводчицы является неправильным. Мало того, переводчица сейчас сидит и слушает меня и при этом даже не думает переводить то, что я говорю, подсудимому, в то время как это ее прямая обязанность.

– Я протестую! – громко вмешался Гросс. – Мы не знаем, кто этот человек и что он вообще делает в зале суда.

– Ваша честь, разрешите представить мне нью-йоркского адвоката, который любезно согласился мне помогать в этом деле, – опомнился Брайан.

Марина, получив от меня выговор, стала шептать Беслику перевод моего выступления. Беслик вроде бы понял, что допустил оплошность, потому что сник и уставился в пол.

– Ну, и что он все-таки сказал? – спросил судья Масси переводчицу.

– Он сказал… он сказал… – Марина смотрела на меня, словно бы ища поддержки. – Он сказал: «Pidоr, why did yоu cоme sо late?»

– Вы согласны с этим переводом? – спросил меня судья.

– Да, ваша честь.

Никому в голову не пришло спросить, а что, собственно говоря, означает слово «пидор». Ведь не просто так Марина употребила выражение «fuck yоu» в первоначальном варианте перевода. Несмотря на то что эпизод с матюком вроде был исчерпан, неприятный осадок у всех остался. Судья взглянул поверх очков на Брайана и спросил, есть ли у мистера Бароева такой же высокопоставленный друг, как у мистера Ованесяна, а также кем является джентльмен, к которому только что так не вовремя и, вероятно, не вполне корректно обратился мистер Бароев.

Брайан ответил, что джентльмен этот брат мистера Беслика Бароева Диканор Бароев, который специально прибыл из Москвы для оказания поддержки брату. Брайан также заверил судью, что в течение пары дней спонсор для залога будет найден.

Когда Марина закончила перевод последней фразы, Беслик обернулся в зал и свирепо посмотрел на Дику.

– Мистер Макинтайр, может быть, вы привели с собой в суд людей, которые лично знают мистера Бароева и могут о нем сказать что-нибудь положительное?

Я тихо прошептал Брайану:

– Попроси пятиминутный перерыв.

Брайан услышал. Мы с ним вышли в коридор. К нам присоединились Стюарт и нью-йоркские адвокаты Джон Бэйкер и Барри Арнитц.

– Господа, я, наверное, единственный, кто знает Беслика и с чистой совестью может сказать, что видел его во время деловых встреч в Москве, причем в обществе таких людей, как генерал армии, генеральный конструктор крупнейшего в России производителя самолетов, всемирно известная балерина, хоккеисты команды Высшей лиги НХЛ, а также различные чины Министерства внутренних дел Российской Федерации. Пусть Брайан выставит меня как свидетеля, я постараюсь помочь Беслику, – сказал я.

– Как же я могу выставить тебя как свидетеля, если я только что сказал судье, что ты адвокат в команде защиты, – резонно заявил Брайан.

– Брайан, Масси разрешит тебе сменить амплуа Бориса, – сказал Стюарт. – Он все равно не лицензирован в Коннектикуте.

Джон Бэйкер спросил меня, для чего я хочу выступить свидетелем. Ответить на его вопрос мне было трудно. С одной стороны, я совершенно не был обязан выступать в роли свидетеля и поручаться за Беслика, особенно учитывая, каким мерзостным типом он был. С другой стороны, мне хотелось сделать приятное Исааку Розену. Особенного риска для себя я не видел.

Мы вернулись в зал суда, и Брайан обратился к судье с просьбой выставить меня в роли свидетеля. Масси удивился. Прокурор Гросс просто взвился от негодования.

– Не понимаю, кто перед нами – адвокат, свидетель, сообщник?! – закричал он. – Я решительно протестую.

– А я протестую против инсинуаций! – В ответ мне тоже пришлось повысить голос. – Я лицензирован в штате Нью-Йорк, а не в Коннектикуте. Я согласился помогать Лэйну Стюарту и Брайану Макинтайру именно потому, что лично знаю Беслика Бароева. При этом я не зарегистрирован в вашем суде как его адвокат. Да, я позволил себе вмешаться в процесс, когда увидел, что переводчица исказила слова мистера Бароева. Я руководствовался принципами справедливости, и ваша переводчица могла, да и сейчас может оспорить мое заявление. Но она этого не сделала, а наоборот – исправила свою ошибку! Когда судья спросил, есть ли у мистера Бароева хоть один знакомый в зале суда, который может сказать о нем что-нибудь положительное, я понял, что если промолчу, то погрешу против правды. Что касается вашей инсинуации, будто я являюсь сообщником мистера Бароева, то, по-моему, мистер Бароев пока еще невиновный человек. Вы забыли, мистер Гросс, что я ваш коллега и, так же как и вы, являюсь офицером суда. Оскорбив меня, вы оскорбили этот суд, включая судью.

Гросс побледнел от гнева и сказал:

– Хорошо, я сниму свой протест, но знайте – если хоть что-либо из ваших показаний не будет соответствовать истине, я подниму вопрос о вашем исключении из Нью-Йоркской коллегии адвокатов.

– Хочу заверить суд, что угроза мистера Гросса не только преждевременна, но и абсолютно необоснованна. У него нет никаких оснований полагать, что наш нью-йоркский коллега собирается делать ложные заявления суду. Наш коллега прекрасно помнит положения Этического кодекса адвоката и не нуждается в напоминаниях мистера Гросса. – Брайан перевел дух, выпил воды и попросил меня занять место свидетеля.

В течение следующих двадцати минут Брайан задавал вопросы о моем образовании и практике, затем перешел к обстоятельствам нашей встречи с Бесликом Бароевым. Я рассказал, где мы познакомились, что после знакомства виделись еще несколько раз и на встречах присутствовали выдающиеся спортсмены, артисты, политические деятели и высокопоставленные сотрудники правоохранительных органов Российской Федерации. Мои ответы не содержали ни одного слова неправды, хотя и давали абсолютно ложную картину. Зазеркалье имеет положительную сторону – можно врать и говорить правду одновременно.

Прокурор Гросс тоже задавал мне вопросы. Каких клиентов я представлял в России? Какую именно работу я для них делал? Памятуя о том, что мои ответы могут быть проверены и перепроверены, я отвечал с особой тщательностью. Где надо – конкретно, где надо – общо. Многих российских клиентов я вообще не указывал, потому что понимал, что не мог рассказать о работе, которую я для них делал. Я также не смог бы рассказать, что я делал для некоторых моих американских клиентов. То есть, конечно, мог бы, но не прокурору и не в зале суда.

Масси слушал мои ответы с большим интересом. Я решил воспользоваться случаем и говорил о том, что произошло и происходит в России после перестройки. Я готовил почву для суда над Леваном и Бесликом загодя и поэтому просвещал всех американцев в зале суда, от судьи до адвокатов, на тему «Россия начала 90-х годов». И старался делать это с юмором, придумывая смешные эпизоды, которые вполне могли бы быть. Я пытался заранее посеять зерна симпатии к нашим страшным клиентам. Даже Гросс реагировал на смешные случаи, не говоря уже о престарелом Масси.

Выпендриваясь перед судом, я чувствовал себя ужасно. Ведь на самом деле мне больше пришлось бы по нраву возглавлять расстрельный взвод для Беслика Бароева и Левана Ованесяна. Зачем я устроил клоунаду, так ли мне было необходимо спасать подонков и бандитов? Причина точно была не в надежде на большое финансовое вознаграждение. Неужели просто потому, что хотел выиграть? Вот есть передо мной противник, потомственный юрист прокурор Гросс, моложе меня на несколько лет, и у него блестящее будущее, он станет федеральным судьей, как его папа, а потом уйдет в политику, может, станет сенатором, может, губернатором. А я приехал сюда, никого не зная, пусть даже и с английским языком. Я прошел юридическую школу и сдал тяжелейший экзамен на лицензию, который длился два дня по восемь часов. Для Гросса, наверное, это было пустяком, а для меня персональными Олимпийскими играми. Хотя нет, в один год со мной экзамен на лицензию сдавал также один из Кеннеди. Сдавал он, бедняга, этот экзамен раз пять или шесть. И вот наши пути с Гроссом пересеклись. Его дело правое, и я знаю это, ну и что? Гросс против меня, а за ним мощь всей государственной машины. А у меня что? Деньги в размере десяти тысяч долларов, которые давно уже были отработаны? Мне тяжело вспоминать тот день в Коннектикуте – я не знал, что смогу настолько низко опустить планку самогигиены. Я также знал, что если бы моя Айлин была в зале суда, она подала бы на развод на следующий же день. Айлин была американка, настоящая, честная, цельная.

В итоге очарованный мною судья Масси решил выпустить Беслика из тюрьмы без всякого залога, при условии что жить он будет… у меня дома. Плюс еще несколько условий, а именно: комендантский час с восьми вечера до восьми утра, когда Беслику не разрешено покидать мой дом, и ножной электронный браслет. Браслет будет связан особым образом с моим номером телефона, и, в случае если Беслик отойдет от телефонного аппарата на расстояние более пятидесяти футов, в определенном месте раздастся телефонный звонок, оповещающий о нарушении комендантского часа. Нарушение грозило автоматическим заключением Беслика в тюрьму до суда. Закрывая заседание, судья Масси строго-настрого запретил Левану и Беслику не только приближаться к Армену Аганбегяну и его дому на расстояние меньшее, чем двести футов, но также звонить ему или пытаться связаться с ним каким-либо образом.

Судебный пристав сказал, что на оформление бумаг уйдут сутки и мы сможем забрать Левана и Беслика завтра в два часа дня. Пока я вел машину, думал, как преподнести Айлин новость о страшноватом госте, который вселится завтра в наш дом. Конечно, Айлин будет против, да и какой нормальный человек согласился бы жить под одной крышей с таким чудовищем? Ведь главная причина, по которой мы боимся попасть в тюрьму, – не боязнь изоляции или ограничения в перемещении в пространстве. Это боязнь оказаться в замкнутом пространстве с такими людьми, как Беслик. Но выбора, приводить или не приводить Беслика к себе домой, у меня не было. Если я нарушу постановление суда и отвезу Беслика в любое другое место, я попаду в ту же тюрьму, что и Беслик. Из адвоката я превратился в подельника.

К четырем часам дня я был в офисе. Тут же позвонил Рома и сказал, что зайдет через час с одним человеком обсудить кое-какие вопросы.

* * *

Рома пришел с писателем Ильей Горским. По виду Горского нельзя было сказать, что он очень радовался скорой свободе Левана и Беслика. Илья был бледен. Рома попросил Илью рассказать, при каких обстоятельствах он познакомился с Бесликом (с Леваном он знаком не был), как свел Шихмана с братками и что обещал им Шихман. Я спросил Илью, знает ли он, где прячется Шихман. Илья сказал, что не знает, хотя часто говорит с ним по телефону. Из этих телефонных разговоров Илья понял, что Шихман ни на какое сотрудничество не пойдет и максимум, на что мы можем рассчитывать, это поговорить с его адвокатом, с которым Илья знаком. Я понимал, что на Шихмана надежды мало. Во-первых, он трясется за свою шкуру, во-вторых, американцы могут ему тоже чего-нибудь предъявить за растрату чужих, пусть и бандитских, денег. Да и вообще что это за сделка для лицензированного финансового брокера – получить деньги неизвестно от кого через оффшорную компанию, а затем пустить их на ветер? Брокер ведь может инвестировать деньги клиента только согласно инструкциям самого клиента. Другое дело, если Шихман одолжил деньги – тогда он имел право распоряжаться ими как хочет, поскольку инвестировал их от своего имени, а не от имени клиента. Но одолженные деньги надо отдавать, а деньги клиента, инвестированные согласно инструкциям, но проигранные, отдавать не надо – риск есть риск, и, давая инструкции, клиент знал, на что идет. Чем выше риск, тем выше отдача и, соответственно, ощутимее проигрыш. Это простое правило знают все.

Мне было важно знать, на каких условиях Шихман на самом деле брал деньги у братвы. Я предполагал, что вряд ли он читал бандитам лекции о механизме фьючерсных сделок и соотношении прибыли к степени риска. Теоретически возможно, что бандиты от лица и под прикрытием какой-нибудь официальной российской компании могли пожаловаться американским властям на поведение Шихмана и финансово-брокерской компании, где он числился. Тут пахло и мошенничеством, и просто кражей, и отмыванием денег, и нарушением всех мыслимых и немыслимых параграфов закона, касающегося биржевых операций. Чтобы избежать наезда со стороны американских правоохранительных органов, Шихман, не исключал я, пошел бы хотя бы на то, чтобы признать свой долг какой-нибудь российской компании, а также дать показания, что знает Беслика и Левана (а он их знал) как порядочных и благопристойных людей. Значит, у Беслика и Левана с Шихманом могут быть общие интересы.

Я позвонил адвокату Шихмана Айре Гринбауму. Его офис оказался в одной минуте ходьбы от моего, и мы договорились встретиться через час. На эту встречу со мной пошел Илья Горский. Разговор с Гринбаумом был недолгим. Я намекнул, что для мистера Шихмана есть определенные выгоды в сотрудничестве с нами в уголовном процессе против Беслика и Левана. Выслушав меня, Гринбаум сказал, что ни о каком сотрудничестве не может быть и речи, настолько в тяжелом депрессивном состоянии находится мистер Шихман – он просто невменяем. Затем добавил:

– Борис, между нами, он серет кирпичами уже две недели. Где-то прячется, даже жена не знает, где он. Он звонит жене и мне каждый день и спрашивает, не приходили ли за ним. Я спрашиваю: а кто должен прийти? Вместо ответа я слышу один плач. Вообще-то у брокера очко должно быть посильнее. В любом случае Шихман расплавился и ни на что не годен. Да, и еще один момент. У меня есть распоряжение от мистера Шихмана немедленно связаться с ФБР, как только будет предпринята попытка со стороны ваших клиентов выйти на него. Так что очень хорошо, что вы связались со мной, а не начали его искать.

Мы с Горским вышли от Гринбаума на Бродвей.

– Подонок этот Шихман! И эти два недоноска на мою голову! – Лицо Горского посерело. – Понимаешь, Шихман на самом деле хорошо отработал мои бабки, ну я и посоветовал его в Москве ребятам, но не этим, а совсем другим! А там уже пошло-поехало.

Я понял, что Горский, независимо от того, был ли он в доле с Шихманом, беспокоился, как бы ему тоже не предъявили счет. На содействие Горского Беслик и Леван, таким образом, не могли рассчитывать. Не будет же он рассказывать суду, с кем он свел Шихмана, пусть даже через посредников, а о том, чтобы предложить ему лгать под присягой, не могло быть и речи. Во-первых, адвокаты таких предложений не делают, во-вторых, не каждый умеет лгать. Грасс разделает Горского под орех на перекрестном допросе, да и не был Горский в такой ситуации, как я, когда можно, ничем особенно не рискуя, болтать правду от вольного. Я ведь болтал в основном о России, немножко о Беслике, а Горскому пришлось бы говорить о конкретной сделке – с именами и датами.

Я пришел домой поздно вечером и сказал Айлин, что завтра ко мне на несколько дней прилетает из Москвы известный циркач-силовик. Не мог же я сказать Айлин правду – что я привезу Беслика в наш дом на неопределенное время.

* * *

На следующий день Горский зашел ко мне в офис, чтобы вместе ехать в Коннектикут забирать Левана и Беслика. Братва добиралась своим ходом. Мы с Горским сели в мою синюю «Альфа-Ромео» и только отъехали от гаража, как получили сильный удар по правому зеркалу – это открыл дверь водитель запаркованного фургона. Зеркало раскололось, и корпус его повис.

– Плохая примета, – сказал Горский. – Я, пожалуй, останусь. Передай привет ребятам, скажи, что я болен.

Горский вылез из машины и пошел в сторону Бродвея ловить такси.

Я кое-как зафиксировал болтающееся зеркало и погнал в Коннектикут. Когда приехал, все уже были в сборе, включая Лэйна и Брайана. После подписания необходимых бумаг Леван и Беслик увидели, наконец, солнце свободы. Когда пошли к машинам, я обнаружил, что Коли и Дики с нами нет. Леван и Беслик сели в машину к Роме и Славику, но подошел Брайан и сказал: «Борис, пусть Беслик едет с тобой, так спокойнее будет. Везешь его прямо к себе на дом. Если с ним будут какие-то проблемы, немедленно дай знать».

Сначала Беслик упирался, но когда я напомнил ему, что он все еще находится на территории тюрьмы, он сразу успокоился и пересел в «Альфу». Рома крикнул, чтобы я следовал за его машиной – по пути будет небольшая остановка.

В машине Беслик буйствовал, задирал без конца штанину и, показывая ножной браслет, кричал, что его, как какую-то скотину, на цепь посадили. Я отвечал, что большого выбора у него не было. Беслик не выказал ни малейшей благодарности за то, что я его вытащил. Понимал ли он, что очутился на свободе благодаря мне?

Еще в Коннектикуте передняя машина свернула с главного шоссе и покатила по местной дороге на восток, к океану.

– Куда мы едем? – спросил я.

– Хавать, наверное, – буркнул Беслик и затих.

Мы подкатили к небольшому отелю. Рома подошел к нам и сказал, чтобы мы посидели в машине минут десять, а затем поднялись в комнату под 311-м номером.

– Рома, ты понимаешь, что Леван и Беслик на свободе под залогом? Кто нас ждет в комнате триста одиннадцать и вообще что происходит?

– Не бзди, все в порядке, – ответил Рома.

– Рома, я бы уехал, но я должен привезти Беслика к себе. Я отвечаю за него.

– Тебе же сказали не бздеть, – вдруг ласково вмешался Беслик. – Ну, посидим, перетрем дела, покушаем, все в порядке будет.

Я и посейчас не знаю, как правильно себя вести в подобных ситуациях. Сказать, что если мы сейчас же не поедем с Бесликом ко мне домой, то я разворачиваюсь и еду обратно докладывать о нарушении Бесликом режима? Вряд ли это разумно. К тому же комендантский час начинался в восемь часов вечера, и у нас еще было часа четыре в запасе. Да и что дурного в остановке? Ну, проголодались.

Мы с Бесликом посидели в машине десять минут и поднялись в номер триста одиннадцать. Это был большой номер из двух комнат, что необычно для дешевых отелей, стоящих недалеко от главных магистралей. В гостиной мы увидели всех плюс Колю, Дику и незнакомого мне человека.

– Ну, здорово, Армен, браток, – сказал, входя, Беслик.

Поняв, кто незнакомец, я струхнул не на шутку. Если судья или прокурор узнают об этой встрече, мне конец. Конец моей адвокатской лицензии, конец карьере, а может быть сценарий и похуже – обвинение в соучастии в преступлении.

– Рома и Коля, можно вас попросить выйти со мной на минутку? – обратился я к наиболее рассудительным из присутствующих.

– Сыды, еб твою мат, – негромко сказал Леван, обращаясь ко мне. – Говори, что этот мраз должен дэлат, чтоб ми отсюда уехаль.

Я посмотрел на Армена. Перевел взгляд на Колю и Дику.

– На нем нет микрофона, – сказал Дика. – Мы его раздевали и осматривали три раза. Он при нас позвонил жене и сказал, что едет в Нью-Йорк по делам. Он знает, что с ним будет, если что не так.

Я снова посмотрел на Армена. Он улыбался Беслику и Левану и говорил, что все будет в порядке и что он заберет свои показания обратно.

– Ти знаеш, что тебе будэт за то, что ти нас сдаль? – спрашивал его Леван.

– Леванчик, о чем ты говоришь? Разве я вас сдавал? Жена, дуреха, перепугалась, позвонила в полицию, дала номер машины. Да и она вас, по большому счету, не сдавала. Просто переволновалась, что меня долго нет.

– Мы тебя, суку, зарежем, – сверкнул глазами Беслик. – Ты мне заплатишь по миллиону за каждый день тюряги.

– Беслик, ну в чем я виноват? Ты же знаешь, как тут менты работают. Они и мне угрожали, – промямлил Армен, не особенно рассчитывая на сочувствие Беслика по поводу угроз «ментов».

– Где Шихман, сука? Когда бабки будут?! – заорал Беслик.

– Тише! – сказал Коля.

– Что, блядь, тише?! Это наши бабки! Урою эту гниду прямо здесь. – Беслик вскочил со стула и замахнулся на Армена. Армен закрыл лицо руками и отшатнулся.

Я присутствовал при федеральном преступлении. Киднеппинг, поскольку я не сомневался, что Армена доставили в эту гостиницу против его согласия, плюс вымогательство плюс угроза физического насилия или даже убийства. И я был не просто невинным свидетелем – я был соучастником. Я помог Беслику освободиться до суда под мое честное слово. На будущем суде против меня будет выступать тот же Армен, если выживет, а возможно, и другие присутствующие – Рома, Славик, которым прокурор предложит сделку, лишь бы засадить адвоката в тюрьму. У прокуроров осужденный адвокат ценится так же высоко, как тунец-рекордсмен у рыболовов. Я должен был что-то предпринять, чтобы спасти свою жизнь – не от Беслика и Левана, а от Гросса.