Текст книги "Дура LEX (сборник)"

– Аскольд, все гладко, но плакать, честно скажу, не хочется.

– Зина, вы, наверное, не голодали в своей жизни, у вас нет психологической привязки. Я могу рассказать, как изнасиловали одну мою клиентку в Грузии, и если вас никогда не насиловали, вы опять плакать не будете. Как не плачут, читая о концлагерях или о том, что в Камбодже вырезали миллион человек. Не поешьте несколько дней, представьте, что вашим дочкам есть нечего. Представьте младшую дочку Таню, просящую вас дать ей хлеба или кусочек мяса. Но у вас нет мяса, и вы ей говорите: «Танечка, попей вот чайку и пойди поиграй немного». А чаек жиденький, почти пустой, без сахара. А потом представьте: вы узнали, что старшая дочка Юля давно уже на скрипке не играет и, чтобы не опухнуть с голоду, предлагает себя всяким мошенникам и милиционерам. Вживитесь во все это, Зина, – и тогда начнете плакать, рассказывая про свинью.

– Аскольд, вашу клиентку из Грузии изнасиловали так же, как мою свинью зарезали, – понарошке? Той девушке тоже вживаться в роль надо было? Сколько же ролей вы прожили за четверть века, Аскольд?

– Я, Зина, адвокат, а не актер. Стоп! Где копия вашего ходатайства?

Аскольд быстро нашел нужную форму и спросил:

– Зина, где вы жили в Ивано-Франковске?

Зинка назвала улицу, номер дома и квартиры.

– Зина, у вас написано, и вы сами только что сказали, что жили в тридцать четвертой квартире. На каком это этаже?

– На третьем. Я все поняла… Какая может быть свинья на третьем этаже…

* * *

Такое часто бывает – профессор женится на уборщице или миллионерша выходит замуж за слесаря. Взять хотя бы Элизабет Тэйлор, которая вышла замуж за водителя грузовика Ларри Фортенски. Об этом явлении еще Шопенгауэр писал в своем трактате о природе любви. Ничего загадочного или романтического в любви нет – все это игра генов, их стремление усовершенствоваться в следующем поколении. Конечно, Шопенгауэр о генах ничего не знал, но суть явления уловил. У Аскольда была слишком маленькая ладонь, у Верки – слишком большая, вот их гены и решили, что хорошо бы объединиться в борьбе за нормальную, красивую ладонь.

Днем Верка убирала квартиры, дышала пылью и жгла руки химией, зато вечером она шла с Аскольдом в какой-нибудь ресторан, разумеется отмеченный звездочками или высоким рейтингом в ресторанном ревю «Загат». Верка перепробовала лучшие блюда французской, итальянской, испанской, тайской, японской, китайской и многих других кухонь. Она хоть и не научилась разбираться в винах, но стала экспертом в бутылочных этикетках и знала, какие слова на них нужно искать, чтобы убедиться в благородности напитка.

После ресторана ехали к Аскольду, который жил один в двухкомнатной квартире в высотном здании на Ист-Сайде. Один раз Верка попыталась убрать квариру, но Аскольд рассердился и сказал, что, когда они вдвоем, он не адвокат, а она не уборщица. Уик-энды они проводили вместе, иногда выезжали за город, ночевали в живописных мотелях в Катскильских горах или в Пенсильвании, пару раз даже добирались до Род-Айленда и Массачусетса.

Однажды Верка спросила Аскольда, почему он не познакомил ее ни с одним из своих друзей. Аскольд ответил, что друзей у него нет, одни клиенты, а с ними Верку знакомить не стоит. Потом оказалось, что друзья у него все-таки есть. Как-то в воскресенье в квартиру Аскольда завалилась группа из семи-восьми человек, все американцы. Они пришли поздравить Аскольда с днем рождения. И Аскольд не был недоволен, что друзья пришли без предупреждения. Тут же позвонил в тайский ресторан, и через сорок минут еда на всех была доставлена. Американцы любят отпускать новым знакомым комплименты, но в этот раз все они были заслуженными – Верка и в самом деле была красавицей. Аскольд вел себя непринужденно, не стеснялся Верки, ее дикого английского произношения, целовал ее при всех в щечку, гладил по спине, и Верке было от всего этого – комплиментов, шуток, галантности Аскольда – очень приятно.

Ночи они проводили как все влюбленные, только еще лучше, потому что знали, что отношения их недолговечны и Верке даже брак с Аскольдом не поможет легализоваться – об этом Аскольд говорил неоднократно. Поэтому речи о потомстве с изящной ладонью не было. Аскольд клял иммиграционные законы, возмущался их тупостью и несправедливостью.

– Я провел тысячи дел, но только сейчас по-настоящему понял, какая страшная машина наше иммиграционное право, – сказал Аскольд Верке, когда они лежали в кровати в одно дождливое воскресное утро.

– В Америке миллионы людей годами живут нелегально, и я тоже могу жить нелегально. Чего убиваться по пустому поводу?

– Вера, я ни разу не сказал тебе слова, которые принято говорить женщинам, с которыми спишь, ешь, с которыми проводишь время. Я и сейчас не могу их выдавить из себя.

– Тебе мешают иммиграционные законы?

– Да. Не только предчувствия, но и здравый смысл говорит мне, что наши отношения не могут длиться долго, что скоро ты уедешь к себе на родину – там дети, родители. Это мексиканцы могут годами жить в Америке нелегально, потому что так они содержат свои семьи.

– Ну и чем же я отличаюсь от мексиканцев? Или ты подумал, что я с дочками рассталась ради ресторанов? И зачем ты завел этот разговор? Я же не спрашивала тебя, почему ты не говоришь мне слова, которые принято говорить женщинам. Может, я тоже не все слова говорю.

Аскольд встал, закурил. В тот день они опять не сказали друг другу тех самых слов, которые мужчины и женщины говорят друг другу, если они вместе спят, едят и проводят время.

* * *

– Зиночка, почему ты такая бледная? У тебя все из рук валится.

– Римма, у меня завтра интервью. Завтра решается моя судьба и судьба моих детей. Я часами готовилась, но на этом экзамене отметок не ставят. Либо – добро пожаловать в Америку, либо пошел к черту. Римма, я боюсь. Я знаю, что помочь мне может только чудо.

– Я слышала, что многим дают политическое убежище. У моей приятельницы двоюродный брат, очень толковый инженер из Баку, недавно получил. Наверное, они увидели, что он будет очень полезен Америке. Он в Баку работал в каком-то нефтяном институте. Вы молодая, трудолюбивая, вы тоже нужны Америке.

– Риммочка, адвокат мне говорил, что это лотерея, что им плевать на бывшие заслуги и личные качества.

– Чего же вы тогда так много готовились?

– Подготовка – это как купить лотерейный билет, без которого шансов на выигрыш просто нет.

– Зина, давайте уложим Йосю спать, и я вас отпущу.

Йося спать не хотел, но Зинке отказать не мог. Он как всегда облапал ее, когда она помогала ему добраться до постели. Последнее время он упрямо называл Зинку женой, но Римма не ревновала, а только приговаривала: «Старый йолт-развратник…»

Улегшись, Йося попросил Зинку почитать ему газету. Зинка взяла свежий номер «Русской рекламы» и вслух прочитала статью о тараканах-убийцах в Латинской Америке.

– Что в Израиле? – спросил Йося.

Зинка нашла короткую заметку о внутрипартийной борьбе в «Ликуде» и зачитала ее Йосе.

– Какой прогноз погоды? – спросил Йося.

Зинка отчиталась и по этому вопросу. Подошла Римма с пледом.

– Боже, это еще что такое?! – вскричала Римма.

Зинка оторвалась от газеты и посмотрела на Йосю. Глаза его были закрыты, он спал. Зинка скользнула взглядом ниже и увидела, что у Йоси эрекция. Римма накинула плед на Йосино причинное место и сказала:

– Вот это, Зиночка, настоящее чудо. Увидишь – тебе дадут политическое убежище.

* * *

Иммиграционный центр по предоставлению политического убежища, в чью юрисдикцию входит Бруклин, находится в самом начале Лонг-Айленда, в городке, который называется Роуздейл.

На входе в зал ожидания была установлена рама металлодетектора, через которую нужно было пройти, предварительно выложив на поднос все металлические предметы. Зинка выложила ключи, а Аскольд авторучку, ключи, фирменную защепку с купюрами, пачку сигарет (в пачке металлическая фольга) и зажигалку. После металлодетектора нужно было отдать сумку или портфель двум охранникам, которые с интересом в них рылись. Охранники также требовали предъявить паспорт.

Раскрыв Зинкин паспорт, один из охранников сказал на чистом украинском языке: «Яка гарна дывчына».

– Расслабься, Тарас, – сказал охраннику Аскольд, – а то террористов прозеваешь.

– Да только за одно это слово я могу тебя арестовать, – взъерепенился Тарас. – Думаешь, раз адвокат, тебе все можно?

– Это ты, Тарас, думаешь, что, если форму нацепил, тебе все можно. Смотри у меня – сейчас позвоню директору иммиграционной службы и скажу, что ты позволил себе замечания сексуального характера в отношении женщины, которая была жертвой преследований со стороны украинских националистов. Вот от таких, как ты, она и просит убежища. Убежала она от них, а они уже давно здесь. И вообще мне неясно, как ты, украинец, попал в Америку в конце семидесятых – тогда сюда только ненавистных тебе евреев пускали. А может, ты за жида себя выдал, Тарас?

Зинка никак не ожидала такого разговора в этих стенах.

Через несколько минут после того как Аскольд и Зинка уселись, пришел переводчик Валерий, которого нанял Аскольд на четыре часа работы. Валерий радостно поприветствовал Тараса, когда тот рылся у него в портфеле, спросил, видел ли Тарас последнего Джеймса Бонда.

– Нет еще, – ответил Микола.

– Обязательно посмотрите, вы копия последнего Бонда.

Тарас заулыбался, поправил кобуру на поясе и вдруг злобно посмотрел на Аскольда, сидящего неподалеку рядом с Зинкой.

Почти все соискатели статуса беженца, сидящие в зале, были китайцы, разбавленные несколькими пакистанцами или индусами да парой албанцев. О том, что они албанцы, Зинке сообщил Аскольд – он знал адвоката, который сидел с албанцами и что-то им рассказывал, очевидно, на албанском языке. Потом албанский адвокат встал и пошел в туалет. Он был маленького роста, пиджак доходил ему чуть ли не до колен, на каждом пальце по перстню. Длинные черные волосы коллеги Аскольда, чем-то обильно смазанные, блестели. Зинка подумала, что никогда в жизни не доверилась бы такому адвокату, потом вспомнила Марка Лифшица и еще раз поняла, что она дура.

Переводчик Валерий, оказалось, знает Зинкину легенду досконально. Время от времени он задавал Зинке вопросы по легенде, уточняя какие-то обстоятельства. Зинка поняла, что Валерий не в курсе того, что ее легенда от начала и до конца выдумана, что правда в ней только ее имя и фамилия, ну и страна гражданства.

– Боже, через что вам пришлось пройти, – вздыхал Валерий. – Свинью зарезали, негодяи! Я очень люблю собак, вернее маленьких собачек, так вот, я не представляю, что со мной было бы, если бы моего Цимеса зарезали.

Валерий еще несколько минут рассказывал Зинке и Аскольду про Цимеса и его диванные шалости. Когда Валерий отлучился в туалет, Зинка усомнилась в правильности выбора переводчика.

– Да, он странный тип, – согласился Аскольд, – но внимателен к деталям.

Наконец вышел парень в черных джинсах и белой рубашке с красным галстуком и громко сказал:

– Зинэйда.

Аскольд приподнялся и взял Зинку за локоть.

– Это нас вызывают, – прошептал он.

На ватных ногах Зинка поплелась за парнем в джинсах, Валерием и Аскольдом по каким-то коридорам с множеством дверей. Парень в джинсах открывал каждую дверь карточкой, висевшей у него на шее на длинной металлической цепочке. Вошли в кабинет.

Зинка дала клятву, что будет говорить правду, только правду и ничего кроме правды, а Валерий поклялся, что будет переводить правильно и полно. Аскольд просто сказал «хэллоу» и достал ручку с золотым пером, готовясь записать в блокнот фамилию парня в джинсах, который и был иммиграционным офицером. Услышав фамилию – Романо, Аскольд вздрогнул: она была вполне цыганской. Но как дать Зинке понять, что перед ней, возможно, настоящий цыган?

– Судя по фамилии, вы тоже цыган, – сказал Аскольд. – Если это так, нам просто повезло – ведь никто не сможет так понять нюансы дела, как вы.

– Да, отец у меня цыган из Венгрии, а мать норвежка, – засмеялся офицер Романо. Он был похож на Зорро – стройный, красивый, белые ровные зубы.

Валерий тщательно перевел Зинке диалог между Аскольдом и Романо, каждую фразу, как положено, предваряя словами «офицер говорит…» или «ваш адвокат говорит…».

– Лачи детегара! – сказала Зинка.

– Лачи детегара! – ответил Романо. – Нахан коли, авен лаче.

– Жутисарен манге, – сказала Зинка.

Романо засмеялся и по-английски сказал, что, к сожалению, не может продолжать разговор на языке цыган, поскольку правила это запрещают. Валерий перевел, и Аскольд с облегчением выдохнул.

– Ох, с каким удовольствием я поговорил бы с вашей клиенткой, – мечтательно воскликнул Романо. – Давайте я запишу для нее адрес ресторана, где цыгане встречаются по субботам. Но… дело есть дело. Я обязан провести интервью по всем правилам.

Романо подтянулся и раскрыл папку с Зинкиным делом.

– Я внимательно прочитал вашу историю, – начал Романо, – и, скажу правду, мне не все понятно. Например, вы пишете, что въехали в страну нелегально, однако в паспорте у вас стоит американская виза. Что вам мешало ею воспользоваться?

Эту тему Зинка конечно же отработала с Аскольдом. И рассказала всю правду – как долетела до Доминканской Республики, а потом на яхте плыла через Багамы в Америку.

– Так, значит, виза фальшивая? – недоверчиво спросил Романо.

– Именно так, – просто ответила Зинка.

– Если мы вас попросим, вы сможете предоставить информацию о людях, которые вас переправили из Доминиканской Республики в США?

– Я знаю только имена, фамилий я не знаю.

– А название судна вы помните?

– Честно говоря, не обратила на это никакого внимания. Большая такая яхта, с мачтой и парусом. Нас напихали по несколько человек в крошечные каюты – так и плыли. Чуть не померли в шторм.

Переводчик Валерий тщательно все записывал, а потом переводил. На слове «напихали» он запнулся и спросил Зинку, что это значит.

– Ну, напихали, – ответила Зинка.

– Насильно напихали? – изумился Валерий.

– Валерий, перестаньте дурака валять, вы что, не знаете этого слова? – по-русски сказал Аскольд.

– В чем дело? – встрепенулся Романо. – Почему адвокат вмешивается в процесс перевода?

– Мистер Романо, я, видите ли, двуязычен, – мягко сказал Аскольд. – Моя клиентка употребила жаргонное слово, и у переводчика возникла небольшая проблема с его переводом. Поверьте, слово абсолютно не ключевое.

– Я вас попрошу больше в ход интервью не вмешиваться. Вы сами привели этого переводчика, так что не мешайте ему.

– Больше не буду, мистер Романо.

Наконец, Валерий справился с «напихали».

– Зинэйда, раз виза, по вашему собственному признанию, фальшивая, как вы докажете, что попали в США именно в тот день, который вы указали в анкете?

– Вот письмо от священника и медицинская справка, подтверждающие, что за несколько дней до моего отъезда из Украины я была в церкви и поликлинике. – Зинка достала письмо и справку, оба документа с переводами.

– Почему вы их сразу не подали вместе с ходатайством?

– Не знала, что нужно. Вот мой адвокат рядом со мной сидит, он мне и сказал, что я должна достать доказательства того, что я была на Украине незадолго до подачи прошения о политическом убежище. Я позвонила маме, и она выслала мне письмо от отца Георгия и справку от гинеколога. А первый мой адвокат помер, царство ему небесное, так он мне ничего об этом не сказал.

– Неужели гинеколог имел право выдать справку не лично вам, а вашей маме? У нас так не принято, и я сомневаюсь, что на Украине медицинские этические нормы сильно отличаются от наших.

– Господин офицер, вы прочтите перевод. Все, что там написано, это то, что я была на осмотре, и ничего больше. Ни диагноза, ни курса лечения, ни лекарств. Только факт моего визита.

Конечно, этот текст был тщательно отработан с Аскольдом, который пока что верно предугадал каждый вопрос Романо. Аскольд в расслабленной позе сидел на стуле, наблюдая, как Романо читает письмо на бланке какого-то церковного прихода, в котором отец Георгий сообщает, что такого-то числа такого-то года Зинаида после службы подошла к нему попросить благословения перед дальней дорогой.

– А почему у вас фамилия украинская, а не ромская? – спросил вдруг Романо. – Ткачук был вратарем в хоккейной команде «Торонто Мейпл Ливз», он не цыган, он украинец.

После короткого диалога на ромском в начале интервью Зинка думала, что Романо больше не будет сомневаться в ее цыганских кровях. Что ж, и этот момент был отработан с ясновидящим Аскольдом.

– Видите ли, – начала Зинка, – у самого знаменитого цыгана в бывшем Советском Союзе, а может, и во всем мире, фамилия тоже не цыганская, а украинская. Зовут его Николай Сличенко, он директор цыганского театра.

– Конечно, я слышал его песни, – расплылся в улыбке Романо. – Как я сразу не подумал! Наверное, цыгане берут фамилии, характерные для стран, в которых живут.

– Наверное.

– Вот вы, должно быть, родом из Италии, – предположил Аскольд. – Романо – значит римский.

– Может быть, – согласился Романо.

– Никогда бы не подумал, – сказал Валерий. – Интересно, а еврейские фамилии цыгане тоже носят?

– Успокойся, мудак, – прошептал Аскольд, глядя в свой блокнот.

Романо, к счастью, не расслышал – он копался в бумагах, иначе он попросил бы Валерия перевести, что сказал Аскольд, но вряд ли расслышал Аскольда и Валерий.

– А где ваш муж? – спросил Романо, и Зинка уловила в вопросе мужской интерес.

– Прячется где-то. Когда цыган начали отлавливать и мужиков избивать, а женщин насиловать, его один раз поймали, отвезли в Ясеня и там избили. После этого он ушел в Карпатские горы с друзьями-цыганами. С тех пор его никто не видел. Он ни разу даже не позвонил дочкам.

– Разве у цыган на Украине есть телефоны?

– Конечно. Даже мобильные.

– Милиционеры вас тоже поймали?

– Нет, я успела уехать, но мою подругу Свету Гонзу зверски изнасиловали, милиционеры ей о грудь сигареты тушили.

– А за что же милиционеры вам мстили?

– Это было раньше. Я жаловалась на конкретных милиционеров, которые приставали ко мне на улице.

– Почему они к вам приставали?

– Только потому, что я цыганка. Требовали предъявить паспорт, прекрасно зная, что у меня его нет. Это я потом паспорт получила, благодаря дедушке. Не разрешали заниматься торговлей на рынке, требовали взятки, а когда отказывалась платить, то били или угрожали. А что мне было делать, как кормить семью? На работу ведь меня никто не брал – цыган не берут на работу.

– А чем вы торговали?

– Чем придется. Закупала в Венгрии или в Польше детскую одежду, иногда косметику, в общем, всякое барахло, везла в Ивано-Франковск и там продавала на рынке.

– Барахло… барахло, – забормотал Валерий. – Какое барахло?

– Мудак, – тихо простонал Аскольд.

– Барахло это не мудак, – задумчиво сказал Валерий. – Тут другой синоним.

– У вас какие-то проблемы? – обратился к Валерию Романо.

– Да вот пытаюсь разобраться, чем торговала Зинаида. Кстати, мы произносим ее имя «Зинаида», а не «Зинэйда».

– И чем же торговала Зинаида?

– Разными вещами. Да, так и запишите – разными вещами.

Аскольд наливался гневом. Он не раз дисквалифицировал переводчиков на судебных слушаниях, но то были судебные переводчики, а тут он сам привел толмача. Дисквалифицировать Валерия означало бросить тень на все дело. И так всегда – на ерунде можно погореть. Ну кто мог предположить, что Валерий споткнется на нескольких словах, которые и жаргоном-то нельзя назвать. Валерий переводил на сотнях судебных слушаний, и вот на тебе – на «барахле» застрял. Воистину горе от ума.

Зинка тем временем уловила что-то неладное с переводом слова «барахло» и правильно подумала, что у Романо может создаться впечатление, что она торговала наркотиками.

– Кроме детской одежды и косметики, я торговала бюстгальтерами и женскими трусами. Мне было неловко называть эти предметы.

– Понимаю, понимаю, – улыбнулся Романо. – Может, воды хотите?

– Да.

– И я бы хотел стакан воды, – сказал Валерий.

Романо налил воды из графина в пластмассовые стаканчики. Валерий жадно осушил свой стаканчик в четыре глотка, Зинка только пригубила свой.

– Я не буду задавать вашей клиентке вопросы по эпизоду со свиньей – тут все понятно, – обратился к Аскольду Романо.

– Да, – согласился Аскольд. – За двадцать лет практики я провел больше тысячи дел по предоставлению политического убежища, но с подобной мерзостью сталкиваюсь впервые. Даже не верится, что такое могут сделать люди.

– А мне очень даже верится, – возразил Романо. – Яине с такими ужасами сталкивался. Вот пару лет назад у меня была женщина из Гвинеи-Бисау. Она из племени фула, а соседнее племя – маленке. Полиция в их регионе была сплошь из маленке. Приходит однажды эта женщина к себе в хижину, а там повсюду ядовитые пауки. Один ребенок уже мертвый лежит, а четверо других в угол забились, от пауков палками отбиваются.

– Какой ужас! – сказал Аскольд.

– Это еще не все. Оказывается, пока женщины не было дома, двое полицейских принесли кувшин и, сказав детям, что там еда, оставили его на столе. Младший сразу полез в кувшин и был укушен ядовитым пауком.

– Это подло, – сказал Валерий. – Дети, наверное, голодные были, даже не догадались проверить, есть ли в кувшине пауки.

«В последний раз этого кретина нанимаю, – подумал Аскольд. – Да, африканские адвокаты примерно на том же уровне работают, что и их русскоязычные коллеги. У одних выпотрошенные свиньи, у других кувшины с ядовитыми пауками, а американцы все за чистую монету принимают. А может, и в самом деле полицейские из племени маленке такую гадость сделали. Ох и циничным я стал после стольких лет брехни. А вот Веронику мою уже не отбрешешь от депортации, нет такой легенды, которая бы помогла. Впрочем, кажется, есть один вариант, но об этом не сейчас. Сейчас с Зинаидой разобраться надо…»

Интервью подошло к концу. Романо сказал, что Зинка должна прийти за решением через две недели.

– Дуй тижни, – сказала Зинка, что на ромском означает две недели.

– Дуй тижни, – подтвердил Романо.

– Пескеро рат си пескеро рат, – сказала Зинка.

Романо усмехнулся, потом сказал, что с радостью бы поговорил с Зинэйдой по-ромски, но его уже ждет следующее дело.

Выйдя на улицу и тут же закурив, Аскольд прямо при Зинке сказал Валерию, что его поведение было возмутительным и что больше он его нанимать на такую работу не будет.

– Я старался переводить как можно правильнее, – оправдывался Валерий. – Ну, подумаешь, споткнулся на слове «барахло». Я не знал, что лучше сказать – «брик-о-брак» или какое-нибудь другое слово. Брик-о-брак – это всякая всячина, а слово «барахло» имеет несколько другую коннотацию. Я надеюсь, вы мне заплатите за сегодняшнюю работу.

– Если не споткнусь, считая деньги, – сказал Аскольд.

– Ну заплатите немного меньше, если хотите, – заканючил Валерий. – Я же четыре часа убил на это дело, а сколько времени я готовился, читая документы, как вы просили.

– Это уже точно – убил. Ладно, пришлите счет.

В машине Аскольд снова закурил, угостил сигаретой и Зинку.

– Я сейчас как ватная, – сказала Зинка. – Мне дадут убежище?

– Зинаида, я восхищен вами. Во-первых, я не думал, что вы так хорошо выучили ромский язык. Впечатление было такое, что вы свободно говорите на этом языке.

– Ой, как я учила всякие слова и выражения из разговорника! Я везде с собой носила этот разговорник, читала, запоминала. Даже в туалете учила наизусть. А на собеседовании у меня как второе дыхание открылось. Когда по коридору шла, думала – не дойду, сейчас упаду, а как вошла в кабинет и поклялась, что буду говорить правду, только правду и ничего кроме правды, мне тут же полегчало, и я вспомнила все ромские выражения. Я почувствовала себя цыганкой, поверила в то, что я цыганка. Я и сейчас еще не отошла, и мне хочется без остановки говорить по-цыгански. Я уверена, что говорила правду и только правду.

– Это вы, Зина, в роль вошли. Вы могли бы стать великой актрисой.

– Я все время боялась, что он мне скажет по-ромски «до свидания», а я не пойму – в разговорнике ведь этого выражения нет. Я думала, что же мне ему сказать на прощание, какое выражение выбрать из тех несчастных пяти-шести, которые я выучила.

– И что же вы ему сказали?

– Пескеро рат си пескеро рат – «своя кровь – это своя кровь».

– Зина, с одной стороны, такое говорить офицеру иммиграционной службы – большая наглость, вы как бы намекаете на то, что цыгане должны помогать друг другу. С другой стороны, эту фразу сказала простая цыганка – что с нее взять? Считайте, что вы сыграли ва-банк. Я преклоняюсь перед вами, Зина. Вы так здорово прочувствовали этого Романо, что даже идиот Валерий не особенно помешал вашим отношениям. Да-да, у вас с Романо возникли особые отношения во время собеседования.

– Аскольд, мне дадут убежище?

– Девяносто из ста, что да.

* * *

Верка и Зинка сидели у Верки на кухне и пили красное аргентинское вино. Конечно, не то, что в ресторане с Аскольдом, но пить можно. Уже наступил октябрь – наверное, лучший месяц в Нью-Йорке. Тепло, красиво, листья еще зеленые, но через несколько дней все деревья запылают сотнями оттенков красного и желтого. В Бруклине это будет не особенно хорошо видно, но Аскольд обещал Верке, что на уик-энд они поедут в Пенсильванию, где осень уже началась. Согласился взять с собой и Зинку.

Зинка тяжело переживала ожидание результата собеседования и поэтому слушала вполуха Веркины стенания – оказывается, Славик отреагировал на ее решение о прекращении их отношений так, будто Верка сказала ему, что становится вегетарианкой, – то есть никак.

– Получается, он и не любил меня, – вздохнула Верка. – Может, и я его не очень любила. Но хотя бы спросил, в чем дело… Ничего не спросил, ничего не сказал.

– У нас все, Верка, не как у людей – ни статуса, ни любви, ни детей. Просто выживаем. Все ждем, что жизнь начнется, когда получим статус. Учим цыганский, вместо того чтобы учить что-то дельное, спим с мужиками, вместо того чтобы их любить. Я раз заменяла Алену по уходу за одним украинским стариком. Пока его подмывала, он рассказал мне, что его мальчиком во время войны угнали в Германию. Много таких было, их называли «перемещенные лица». Их насильно переместили, а нас никто никуда не угонял, мы сами себя переместили и лишили себя всего сразу.

– Опять за старое, Зинка. Вспомни наших хлопаков – кого там любить? Они ж как дети-алкоголики, какие из них мужья? В деревне, откуда моя мать родом, ни одного мужика старше пятидесяти лет нет – все повымирали. Это на горном карпатском воздухе!

– А какой из Аскольда муж получится?

– Он мне вроде руки не предлагал. Не знаю, какой из него муж будет. Наверное, хороший, но по душам мы с ним так ни разу и не поговорили.

– А со Славиком ты по душам хоть раз поговорила?

– Ну что ты сравниваешь! Славик ведь, по большому счету, дурачок, а Аскольд – солидный человек. У Славика любимая тема разговоров – машины. «Хонда» лучше, чем «Тойота», – и все тут. Если он найдет кого-то, кто думает, что «Тойота» лучше, чем «Хонда», то разговоров хватит на пять часов и две бутылки горилки. А Аскольд мне про разные оперы рассказывает, про художников все знает. Когда мы в музей ходим, он мне про каждую картину рассказать может. Мне интересно слушать, а ему рассказывать. Конечно, это нельзя назвать разговором по душам, а я вот сейчас думаю, что и не нужно мне по душам. Надраться как скотина и плакаться в жилетку – вот что мы называем поговорить по душам.

– Ну ладно, он тебе про оперы и картины, а ты ему про что? Про Иршаву? Так у вас там и театра нет.

– Зинка, в том-то и дело, что я ему ничего не рассказываю. Что мне ему рассказать? Про детей и родителей? Честно, я не знаю, что, кроме секса, ему от меня нужно.

– Тоже немало. Я тут вижу американок – смотреть не на что.

В дверь позвонили. Вообще, у иммигрантов не принято приходить без телефонного звонка, но для нелегалов в этом нет ничего зазорного. Пришла Катька, и не с пустыми руками, а с бутылкой текилы и лимонами. Она быстро научила Верку и Зинку, как надо правильно закусывать после текилы: выдавливаешь на ложбинку между большим и указательным пальцами немного лимона, посыпаешь ложбинку с лимонным соком солью и перцем – и «бутерброд» готов.

– Я, девчата, замуж выхожу, – сказала Катька после первой. – Не в самом деле, а фиктивно. Парень ничего, всего на двадцать пять лет старше. Но запросил за брак недешево.

– Сколько? – хором спросили Верка и Зинка.

– Он сказал – либо двадцатку, либо десятку, но тогда он может трахать меня когда хочет. Ты, говорит, все равно мне жена будешь, так что ничего в этом дурного нет.

– Где ты нашла такого хитрюгана? – спросила Верка.

– Где-где… В стриптиз-баре, где еще? Зовут его Джон. Говорит, что работает бухгалтером. В общем, девочки, скоро играть свадьбу буду, мой адвокат сказал, что на интервью надо будет принести фотографии свадьбы, ну и разные еще фотки – на природе, у кого-то на дне рождения. Вы знаете, что такое презумпция?

– Нет, – сказала Верка.

– Да, – сказала Зинка, которая закончила три курса юридического. – Например, презумпция невиновности – каждый человек считается невиновным, пока суд не установит его вину. А к чему тут презумпция?

– Адвокат сказал, что существует презумпция фиктивности брака, а что это такое, не объяснил.

– Это значит, что каждый брак считается фиктивным, пока муж и жена не доказали, что он настоящий. И как ты со своим бухгалтером собираешься доказывать, что брак настоящий?

– Так же, как ты доказывала, что ты цыганка. Бумажки всякие – совместные счета, фотки, то да се. А если для дела надо, то прямо в кабинете и трахнемся. Прорвемся, девчата, наливайте.

– За лучшую пару на свете – за бухгалтера Джона и Катьку! Горько! – закричала Верка.

Все чокнулись, залпом выпили и зачмокали текилу посоленным и поперченным лимонным соком.

* * *

Аскольд сказал, что при получении результата интервью нет необходимости в его присутствии, и Зинка поехала в иммиграционный центр в Роуздейле одна. Пройдя через металлодетектор и миновав охранника Тараса, она села в приемной, где уже было полно китайцев, пакистанцев и албанцев, проходивших интервью две недели назад, в один день с нею. Она даже узнала некоторые лица – не китайцев, разумеется. Адвокатов в зале не было – Аскольд не обманул. Ровно в час дня девушка в окне начала по одному вызывать соискателей на статус беженца. Разговор длился ровно одну минуту – китаец или албанец что-то подписывал, получал какой-то документ и в растерянности отходил от окна, не понимая, дали ему убежище или нет.

Наконец вызвали и Зинку. Она тоже что-то подписала и отошла в сторону, держа два скрепленных листика. Она не знала, что находится у нее в руках, – путевка в американскую жизнь или депортационная повестка в суд.