Текст книги "Дура LEX (сборник)"

– Да не бойся, Вера, не обижу. А деньги, если что, я могу и вернуть. А ты не хочешь, так я Зине могу вернуть. А тебя, Вера, мы в мотель устроим. За мой счет, конечно. А, Зина?

– Зинка, по-моему, они тут все сексуально озабоченные, – сказала Верка. – Вот я, Фима, твою Соню найду и расскажу ей про папашу, какой он сексуальный маньяк. Но это я потом сделаю, а как только мы остановимся, я огрею тебя по башке монтировочкой, которую я тут у тебя нашла. Да и нож я нашла тут охотничий. Так что, Фима, за секс тебе придется как следует с нами побороться. Есть какие-то пауки, которые за секс с самками дерутся и часто при этом погибают. Смотри, Фима, не окажись таким пауком.

– Что, и спросить нельзя? – миролюбиво сказал Фима, плавно покачиваясь на высоком водительском кресле. – Я давно в разводе, ничего никому не должен, а природа берет свое. Где мне с женщинами встречаться? На рестораны у меня времени нет, в кинотеатрах тут не знакомятся, сотрудниц-секретарш у меня тоже нет. День за днем я провожу в этом траке, бабки зарабатываю. Вы думаете, мне легко было Соню поднять? Она ведь больная девочка, хромает на левую ножку. Она, может, никогда замуж и не выйдет.

– Так поэтому нас трахать можно? – не унималась Верка. – Чтоб, значит, пожалеть тебя?

– Ну ты, Вера, чересчур на меня наезжаешь. Я же не насильничаю никого. Ну сказал глупость, ну не хочешь, ну и забыли.

– Так где ты, Фима, спать будешь? – снова повторила свой вопрос Зинка.

– Или я в мотеле, или вы в мотеле, выбирайте сами, – зло ответил Фима.

– Мы в мотеле, а ты у себя в траке, – сказала Верка. – А уедешь без нас – западенцы тебя найдут.

– Да никуда я без вас не уеду, – тихо сказал Фима и поддал газу.

* * *

Почти у всех американцев есть заветная мечта – на машине проехать по всей Америке – сначала с востока на запад, а потом с запада на восток, или наоборот. Некоторые осуществляют эту мечту после колледжа, некоторые после выхода на пенсию, а многие – никогда. У Верки и Зинки такой мечты никогда не было, но все равно поездка по Америке, уже вторая за их короткое пребывание в стране, их впечатлила. Они никогда не думали об Америке как о красивой стране. Америка была им нужна только для зарабатывания денег, они знали, что это богатая страна, но больше ничего они о ней не знали.

Путешествие из Майами в Нью-Йорк было стремительным и утомительным, а первые несколько дней в Бруклине нельзя было даже считать пребыванием в Америке. Брайтон с русскими вывесками, тетей Мусей, Левчиком и даже адвокатом Марком – какая же это Америка? Все это было и на Украине, даже в Иршаве, не говоря уже об Ивано-Франковске.

За окном трака проплывала настоящая Америка – красивая, мощная, абсолютно непохожая на Иршаву и даже на Киев. Поля были ровными, сельскохозяйственная техника сверкала, по дороге мчались тысячи грузовичков-четвертьтонок, за рулем которых сидели усатые дядьки во фланелевых рубашках. Любой из них мечтал бы жениться на Верке или на Зинке (так, по крайней мере, думали обе девушки, глядя из окна), но время для встречи еще не подошло.

– Ну что, хотели бы жить в Америке? – спрашивал гордый за свою новую родину Фима.

– Можно и в Америке, – отвечала Верка. – Лишь бы гроши зарабатывать.

– Очень хотела бы, – отвечала Зинка. – Здесь так красиво, и мне американцы очень нравятся.

– Да где ж ты видела американцев? – смеялся Фима. – На Брайтоне, что ли?

– Ну как же! Вот мы едем, я смотрю по сторонам, смотрю на лица людей в машинах – хорошие лица, многие мне улыбаются. На Украине мне никто не улыбался. Или когда заправляемся – туалеты чистые, все так культурно, никто не хамит.

– Как ты думаешь, сколько тебе надо денег, чтоб ты была счастлива?

– Десять тысяч в месяц, – отозвалась из спального отсека Верка.

– Я не от этого бываю счастлива, – сказала Зинка. – Мне надо не много, ну, чтобы детишек поднять и жить нормально.

– Ага, не много! – рассмеялась Верка. – У нее дочка на скрипке учится. Сейчас ей нужна новая скрипка для конкурса. Сколько ты думаешь, Фима, стоит новая скрипка?

– Я читал, что какие-то итальянские скрипки стоят по миллиону.

– Нам нужна скрипка за четыре тысячи, – сказала Зинка. – Эммануил Иосифович, Юлин учитель, много раз говорил, что играть ей на более дешевом инструменте – преступление. А сейчас Юлька играет на деревяшке, но даже с этой деревяшкой она пробилась в финал всеукраинского конкурса. Она уже выступала с оркестром в Венгрии, приглашали и в Италию, но у нас денег не хватило, чтобы подготовиться к Италии.

– Короче, Зинка, тебе нужно даже больше, чем десять тысяч в месяц, – подытожила Верка. – Не будет же твоя Юлька выступать в говне, зробленном во Львове. Ей нужен нормальный прикид – дизайнерское платье, туфли, то да се. И отдохнуть ты захочешь поехать куда-нибудь, да хоть в Доминиканскую Республику, но уже как человек.

– Ну, может, и десять тысяч, – согласилась Зинка.

– Не знаю, девушки, где вы такие бабки заработаете. Я пашу как папа Карло, но больше пятерки в хороший месяц никак не получается. Но пятерка уже моя, после всех расходов. А если месяц похуже, то и за троячок спасибо, – сказал Фима.

– А я бы хотела пять тысяч в месяц иметь, но дома, на Украине, – сказала Верка. – И могла, дура, но мой козел все бабки забрал и ушел. У меня ведь так хорошо торговля шла.

– А чем ты торговала? – спросил Фима.

– Продуктами питания и детской одеждой. И это у меня своей точки не было, а была бы своя точка, я бы так развернулась!

– А чего ж ты за козла замуж вышла? – не отводя глаз от дороги, спросил Фима.

– А ты-то где жену потерял? Может, ты такой же козел, как мой муж, – взял бабки и свалил, а может, жена твоя с бабками свалила?

– Ты знаешь, свалила. Бабок, правда, было кот наплакал, но забрала все.

– Куда же она свалила? – участливо спросила Зинка.

– Не поверите – вышла замуж за семидесятипятилетнего старика. Я понимаю – у него бабки были бы, а у него или нет ничего за душой, или он такой жмот, что держит свое богатство в секрете. Мне Нинка сколько раз звонила, обратно просилась, но нет ей дороги обратно. Она мне в душу насрала. Хоть бы Соню пожалела, ведь для Сони уход ее был большой травмой. Соне тогда было восемнадцать лет, школу кончала. Как она экзамены сдавала – не представляю. Я ее выкармливал, как бэбичку маленькую. «Не плачь, Сонечка, покушай торта, не плачь, детка, покушай мороженого…» Соня ведь ничего есть не хотела, потеряла двадцать паундов.

– Это че? – спросила Зинка.

– Паунд – это полкило. Ну, чтоб точно – четыреста пятьдесят четыре грамма.

Разговор прекратился. Фима открыл окна, и все закурили.

Вскоре трак прибыл в Чикаго, где Фима должен был что-то разгрузить, а что-то погрузить. Пока шли разгрузочно-погрузочные работы, Верка и Зинка разминали ноги. Хотелось посмотреть на Чикаго, но Фима сказал, что времени для экскурсии будет слишком мало. Девушки вышли на пустырь за базой, пересекли его и очутились перед свалкой старых машин. Машины или то, что от них осталось, были за проволочным забором, в котором зияла большая дыра. Зинка и Верка пролезли в дыру и пошли вдоль ряда автотрупов.

– Смотри, как эту «Мазду» примяло, – сказала Верка, – наверное, в ней никто не выжил.

Капот синей «Мазды» был сплющен до кабины, но кабина осталась почти нетронутой. Дверей у «Мазды» не было, и Верка села за руль, который был странным образом вывихнут. Зинка села рядом на пассажирское сиденье.

– Здесь кто-то умер, – сказала Зинка.

– Везде кто-то умер. Я думаю, что на земле и на воде уже не осталось места, где кто-то бы не умер. Даже на Северном полюсе путешественник какой-то умер – я читала. Ты знаешь, я, наверное, хотела бы не продуктами питания торговать, а открыть похоронную контору.

– Ты что, с ума сошла – все время с мертвецами дело иметь?

– Для этого работники, Зинка, есть. Хороший это бизнес – похоронная контора. Люди всегда умирали и будут умирать. Кто-то умер, по нему плачут, а мне хорошо – бизнес идет. Я бы связь с моргами наладила – они бы мне клиентуру присылали, а я бы им за это отстегивала.

Зинка рассмеялась:

– Ну ты, Верка, даешь – похоронную контору! Все плачут, убиваются, а тебе хорошо. Что в этом деле красивого? Я плохо представляю, как ты будешь к родственникам выходить с постной рожей. Скажи, а ты тогда правду сказала, что согласилась бы работать у Левы в его борделе?

– Правду. Ты изменяла мужу?

– Нет.

– А я да. С одним венгром. Я поехала в Будапешт за товаром и познакомилась с этим парнем на фабрике, где распашонки шьют. Он пригласил меня в ресторан, проводил до гостиницы, ну, и остался на ночь. Он на одиннадцать лет младше меня.

Верка закурила сигарету, нервно сделала несколько затяжек и выбросила, не потушив. Достала жвачку, пожевала только чуть-чуть и выплюнула. Потом повернулась к Зинке, обняла ее и поцеловала в губы. Зинка от неожиданности вжалась в сиденье.

– Расслабься, Зинка, и ни о чем не думай, – прошептала Верка, и Зинка ее послушалась.

* * *

– Ну, что, девочки, легенды вам Марик сделал забойные, – сказал Аркадий, прочитав Зинкино и Веркино прошения о политическом убежище. – Тут он сам себя переплюнул. Цыганки! Пусть посмеют не дать убежища двум цыганкам! А материалов сколько о цыганах! И тут их преследуют, и там. На Украине вообще завал с цыганами. Парней бьют, девок насилуют. Вы хоть знаете свои легенды?

– Не знаем. Марик сказал, что в Орегоне нам подробно расскажут. Вы хоть расскажите, что там понаписано, за что такие деньги платим, – почти потребовала Верка.

– Ну, слушайте. Начнем с Зинаиды Ткачук. Зинаида родилась в цыганской семье. Еще в школе над ней издевались учителя и ученики. Учителя занижали отметки, ученики били и не хотели с ней играть. С трудом закончила школу, о поступлении в высшее учебное заведение не могло быть и речи. Во-первых, не было паспорта, а его требовали при подаче заявлений.

– А как я без паспорта замуж вышла? – перебила Зинка. – Ведь без паспорта не расписывают.

– Стоп, значит, накладочка вышла. – Аркадий отложил легенду и придвинул стол к компьютеру. – Одну минуточку подождите, мы сейчас все исправим. Идите кофейку попейте.

Зинка и Верка вышли на красивую улочку Портленда, зашли на запах кофе в ближайший «Старбакс». Они не знали, сколько разных кофейных напитков делают в «Старбаксе», и просто попросили кофе. Удивились, как дорого стоит стаканчик.

– Мы все инструкции будем исполнять с такой точностью? – спросила Верка. – Езжайте в Орегон – поехали в Орегон. Попейте кофе – идем пить кофе. Не нравится мне все это. Какие-то скользкие эти Марик и Аркадий. «Накладочка у него вышла!..»

– Вер, ну откуда им знать, что для росписи паспорт нужен? А каких ты хотела адвокатов? Нам, наверное, и нужны хитрые ребята, которые все лазейки в законе знают. А на Украине какие адвокаты? Я видела их однажды в суде, когда квартиру не хотели давать. Такие же точно, как Марк и Аркадий.

– Если они не знают, что для росписи паспорт нужен, может, они и другого чего не знают. Какие из нас цыганки?

– Вера, нам уже денег никто не отдаст. Мы уже через столько прошли, что ж нам теперь, останавливаться? Вон мы сколько бабок убухали на доставку в Америку! Но ведь доставили ж, не обманули!

Верка и Зинка допили кофе и пошли обратно в фирму «Милана Интернешнл», где главным был муж Миланы Аркадий. Девушки уже познакомились с Миланой, которая поселила их в доме, похожем на бруклинский дом тети Муси, – несколько спален, в каждой по два-три иммигранта, в основном из Украины и Беларуси. Как и в Бруклине, Зинка и Верка платили по десятке за ночь.

– Все готово! – бодро сказал Аркадий. – Рассказываю дальше. Дедушка Зинаиды был ветераном войны. Чтоб вы знали, этого в легенде нет, это я вам для эрудиции рассказываю, цыгане тоже воевали с Германией, есть даже песня про цыганский молдаванский партизанский наш отряд. В таком вот партизанском отряде воевал дедушка Зинаиды, был награжден боевыми медалями.

– При чем здесь дедушка? – спросила Зинка.

– А при том, что он надел все свои медали и пошел с вами в ЗАГС паспорт для вас требовать. А заодно и для себя – надоело, мол, без паспорта жить. А иначе, говорит, скандал такой устрою, что шум до Москвы дойдет.

– До Киева, – поправила Зинка.

– Ну до Киева. Да хоть до Нью-Йорка. Как это так – ветеран войны, про него песни поют, а у него даже паспорта нет! В общем, дали ему паспорт, а заодно и вам, и вашему жениху, чтоб вы могли расписаться.

– А как остальные цыгане женятся? Не у всех же дедушки в партизанах были.

– Кто как, Зинаида. Кто взятки дает, кто вообще не регистрируется. Цыгане не особенно властям доверяют, вот и не расписываются.

– А я конкретно как вышла замуж? – спросила Верка.

– Вы конкретно взятку дали. Продолжаю легенду Зинаиды. Даже с паспортом поступить в институт было невозможно.

– Так я же три курса отучилась на юридическом, – опять перебила Зинка.

– Такое скажешь – конец легенде, конец Америке. Как тебя, извини, я на «ты» перейду – так удобнее, как тебя, цыганку, на юридический могли взять? Как вообще цыганка могла захотеть поступить на юридический? Ну, я понимаю, на ветеринарный – лечить краденых коней, но никак не на юридический. Забудь, Зинаида, про юридический, забудь навсегда. Не было этого в твоей жизни. После школы ты ни на какую работу не могла устроиться. Как, впрочем, и Вера. Цыганок на Украине на работу не берут.

– А откуда они знали, что мы цыганки? – спросила Верка.

– Во-первых, в паспорте в графе национальность было написано «цыганка». Во-вторых, вы обе жили в маленьких городках – Ивано-Франковск чуть побольше, а Иршава – вообще дыра. Там все друг друга знают. Это как мы, евреи, шутили – бьют не по паспорту, а по морде, то есть еврея, какими бы бумажками он ни прикрывался, всегда видно. Так же и с цыганами. Все знали, что вы еврейки, то есть цыганки. Не имея возможности устроиться ни на какую работу, вы вынуждены были заниматься куплей-продажей барахла на блошином рынке. – Тут Марик от жизни не отошел. – На рынке тоже было несладко – постоянные наезды милиции…

– Это было, – вставила Верка.

– Наезды милиции, вымогательство взяток, склонение к сексу, изнасилования, избиения. Пытались обратиться за защитой в прокуратуру, а там только посмеялись.

– Это точно, – опять вставила Верка.

– Про прокуратуру забывать нельзя. Вы обязаны исчерпать все возможности защиты на Украине, а потом уже драпать в Америку. А то может, прокурор наказал бы виновных, чего тогда уезжать в другую страну? Ну, в прокуратуре посмеялись, как я уже сказал, и говорят: «Катись отсюда подобру-поздорову, цыганская морда, а то еще хуже будет».

– Куда – в Америку катиться? – спросила Зинка.

– Какую Америку? Катись с нашей Украины. Не куда катись, а откуда! Ты, Зинаида, ушла от прокурора ни с чем. Прокурор же, скотина, рассказал милиционерам, которые над тобой измывались, что ты пришла с жалобой на них. Тут они тебе устроили настоящее преследование. Приходишь ты со старшей дочкой домой, а во дворе свинья забитая лежит, повсюду потроха разбросаны, а на заборе свиной кровью написано «Смерть цыганам!». Дочка в истерику – это была ее любимая свинья. Ты, Зина, плачешь – без еды ведь вас оставили. Вы свининой этой зиму думали пережить, а теперь голодной смертью помирать придется.

– Не поняла, – сказала Зинка. – Если это была дочкина любимая свинья, как же мы могли ее на сало пустить? И если свинья уже забита, почему ее мясо нельзя использовать?

– Потому что бандиты-милиционеры могли отравить свинью. Муж сказал: «Зина, давай не будем это мясо есть, оно, наверное, отравленное». Идем дальше. Дочек в школе так же преследовали, как и тебя, когда ты маленькой была. Ты ходила к учителям, а они и слушать тебя не хотели. Каждый день девочки из школы побитыми приходили. Ты с мужем в райОНО пошла – хватит, мол, над моими детьми издеваться, а они тебе: «Будете жаловаться – лишим родительских прав». И ты знала, что это не пустые угрозы. У твоей лучшей подруги Светы забрали детей.

– У меня нет подруги Светы.

– Уже есть. Как фамилия Светы?

– Не знаю.

– Не знаешь – значит, врешь, а врешь – не видать тебе Америки. Это твоя лучшая подруга, как это ты фамилии ее не знаешь? Называй, Зина, любую фамилию – они что, побегут проверять, есть ли такая Света? Итак, фамилия?

– Гонза. Знала я Светку Гонзу, она дубленки шила и продавала во Львове.

– Молодец, Зина. Значит, Свету Гонзу лишили родительских прав только за то, что она цыганка и пожаловалась на действия милиции. И ты боишься, что и тебя лишат тоже. Ну и, наконец, самое главное – в городе пошли облавы на цыган. Баб и мужиков вывозили за город, там мужиков избивали, а баб насиловали. И твою семью, Зинаида, облава не миновала – тебя изнасиловали, а мужа твоего избили. Медицинские справки будут готовы через два дня. Теперь легенда Веры. Почти все то же самое, за исключением деталей. Мы вам дадим русский перевод легенд, их нужно зазубрить наизусть. Нужно помнить даты избиений и наиболее крупных эпизодов преследования – со свиньей, например. У Веры вместо убийства свиньи поджог машины.

– А какая у цыган может быть машина – прав нету, зарегистрировать машину невозможно. Кроме того, живем впроголодь – какая тут машина? – спросила Верка.

– Разве у вас не могло быть старой машины, развалюхи какой-нибудь – товар на блошиный рынок возить? Была у вас старая тачка шестьдесят пятого года рождения, «жигуленок», купили вы его за сто долларов, кормилица ваша. И эту кормилицу сожгли бандиты-милиционеры за то, что ты, Вера, решила постоять за свои права человека и написала петицию в ООН. А менты петицию перехватили и решили проучить тебя. Теперь – как вы сюда попали. Что ж, скажете правду – дали крупную взятку, чтобы вас перевезли через границу, другого пути у вас не было. Да, вы были бедные, денег было в обрез, поэтому собирали деньги со всех цыган табора или что там у вас было. Вас преследовали сильнее, чем других, и вас надо было спасать в первую очередь.

– А где наши мужья? – спросила Верка.

– Согласно легенде, ваши мужья прячутся. Они боятся расправы и прячутся в далеких селах, затерянных в Карпатских горах.

* * *

Верка и Зинка решили не оставаться в Орегоне. Авиабилет до Нью-Йорка стоил двести пятьдесят долларов, и эти деньги, и даже больше, были заработаны на уборке портлендских офисов (спасибо Милане) всего за неделю.

Как сказал Марк Лифшиц, если иммиграционная служба не вызывает на интервью в течение ста восьмидесяти дней после подачи заявления о политическом убежище, то она обязана выдать временное право на работу. Очевидно, портлендский иммиграционный офис работал медленно, потому что никакого вызова на интервью ни Зинка, ни Верка не получали. Как и обещал адвокат Лифшиц, Зинке и Верке было предоставлено временное право на работу, а на его основании номера социального страхования.

Но девушки конечно же не стали дожидаться официального права на работу. Они обошли десятки офисов в Бруклине, предлагая уборку, – благо почти все офисы принадлежали русскоязычным иммигрантам. Через неделю усиленного маркетинга обе были загружены работой по горло. Предприимчивая Верка даже нашла двух нелегалок из Узбекистана и начала их потихоньку эксплуатировать, получая от клиентов за уборку десять долларов в час и платя узбечкам по семь долларов.

Съехав от тети Муси, Зинка и Верка сняли приличную студию в районе Бенсонхерста, сначала одну на двоих, а потом Верка сняла роскошную квартиру с одной спальней почти за полторы тысячи долларов в месяц. Штат ее работников увеличился до шести, и при этом она сама не гнушалась убирать, предпочитая адвокатские офисы и страховые компании и отдавая узбечкам медицинские офисы и зубоврачебные кабинеты.

Одна узбечка попыталась украсть у Верки клиента, предложив доктору Мардеру убирать его кабинеты за девять долларов в час. Об этом Верке сообщила секретарша Мардера Анечка, которой Верка в свое время подарила бутылку коньяка и коробку итальянских конфет. Когда в пятницу узбечка пришла к Верке за деньгами за отработанную неделю, Верка сказала:

– Ты за неделю наработала двадцать пять часов, и я должна тебе сто семьдесят пять долларов. Денег этих ты не получишь, за то что хотела перехватить доктора Мардера. Это будет штраф за твое скотство. На уборках ты работать в Бруклине больше не будешь, все уже знают, что тебе доверять нельзя: сегодня клиента хочешь украсть – завтра из офисов шприцы и лекарства тянуть начнешь.

Узбечка выругала Верку страшно, по-своему, и ушла. Очевидно, она что-то сказала своим подругам, потому что на следующий день они все объявили, что больше с Веркой не работают. Чтобы не потерять клиентов, Верка работала в течение двух недель каждую ночь до четырех часов утра. Вместе с ней работала и Зинка. Через две недели штат пополнился новыми девушками, только что приехавшими из разных уголков бывшего Советского Союза.

Руки Верки и Зинки стали большими и грубыми. Хоть они убирали в перчатках, химикалии все равно попадали на кожу, оставляя волдыри и трещинки. Зато наладился ровный, солидный поток долларов в Иршаву и Ивано-Франковск. Дочки Верки и Зинки купили компьютеры и хорошие мобильные телефоны, оделись не с барахолки, а в красивые дизайнерские вещи. И себе Верка и Зинка в маленьких удовольствиях тоже не отказывали – у каждой появился телевизор, компьютер, дисковый плеер и одежда из фирменных магазинов, купленная, правда, у местного ворья.

В любой нелегальной общине (а нелегалы между собой общаются, отсюда и община) можно найти много полезных людей – здесь есть механики, компьютерщики, дантисты, парикмахеры и – ничего тут страшного – воры.

Община – это не клуб, и собираются нелегалы не по пятницам, а когда угодно и где угодно. Если чего надо, скажи своей маникюрше, а та дальше по цепочке передаст – гляди, через пару дней тебе уже и мобильник новый несут за полцены или шубу, которая, как говорят в Америке, с грузовика упала. Тебе и зуб больной выдерут, причем под наркозом, и делать это будет не кто-нибудь, а Володя – питерский дантист с десятилетним стажем. Многие лицензированные дантисты к Володе за советом ходят, но в Америке важны не знания и умения, а лицензия, поэтому дантисты – уважаемые люди, а Володя никто. Но это в Америке Володя никто, а в общине нелегалов Володя большой человек, потому что он ставит пломбы лучше и в три раза дешевле, чем лицензированные зазнайки.

А стрижется Володя у Кости – лучшего парикмахера Запорожья, который в 2002 году стриг серебряную призершу конкурса «Мисс Запорожье», а еще раньше, при советской власти, стриг директора запорожского рынка, которого потом посадили на десять лет. Костин гастрит поддерживает, то есть не дает ему развиваться, гастроэнтеролог Матвей Леонидович, который стал нелегалом по глупости своей жены Иды, но это долгая история, и к тому же Матвей Леонидович уже давно простил Иду, и теперь они вместе ждут амнистии, которая, как говорил один известный адвокат, в этом году может и не состояться.

Эту цепочку взаимопомощи нелегалов можно продолжать, она охватывает практически все стороны человеческой жизни – здоровье, питание, быт, спорт и, чего греха таить, секс.

Кстати, о сексе: у всех нормальных людей такое бывает – проскочила искорка, что-то произошло, почему это случилось – непонятно, но возврата к тому нет. То, что произошло между Веркой и Зинкой в кабине разбитой «Мазды» на свалке на окраине Чикаго, продолжения не имело. Хоть и жили подруги несколько месяцев в одной студии, а искорок больше не было. Зинка и Верка часто говорили о своих мужьях. Не любя их, они, тем не менее, по ним скучали. Может, просто мужика хотелось, а может, потому, что они были отцами их детей. Хотя Верка была побойчее, сначала кавалер появился у Зинки.

С Витей Зинка познакомилась на дне рождении львовянки Алены, который широко отмечался нелегалами в ресторане «Татьяна», что прямо на берегу океана в самом сердце Брайтона. «Татьяна» – далеко не дешевый ресторан, но, как не раз повторяли нелегалы (да и не только нелегалы), живем только один раз. Все гости скинулись по сто долларов с носа, что позволяло Алене не только заплатить за праздничный обед, но и оставить себе долларов триста на приобретение приятных мелочей.

Мимо столиков на открытом воздухе по деревянному настилу фланировали иммигранты из разных республик бывшего Советского Союза. Одни были одеты во все итальянское, на других были спортивные костюмы, а пожилые вовсе гуляли в пижамах. Многие грызли семечки, сплевывая на настил. На лавочках сидели старики и, как и когда-то в своей советской жизни, обсуждали проходящих. Среди прогуливающихся была и Муся в синем спортивном костюме. Ее губы были так же ярко накрашены, а ступни так же выпирали во все стороны из шлепанцев с ромашками. Муся на поводке вела маленького пуделя. Рядом с ней шел высокий старик в пижаме, который все время приговаривал: «Мусенька, вы меня раздеваете».

Тем временем принесли закуски и выпивку. Витя был галантен, вовремя подливал Зинке вино, рассказывал не очень старые анекдоты и даже произнес душевный тост в честь юбилярши.

– Алена, – Витя постучал вилкой о бокал, – ты знаешь, как мы, все собравшиеся тут за столом, тебя любим. Пусть тебя всегда окружают друзья, и тогда тебе не страшно будет идти по этой нелегкой жизни. Пусть сбудутся все твои мечты, и пусть ты будешь счастлива. А если ты будешь счастлива, то и мы, твои друзья, тоже будем счастливы. За тебя, Алена, за твое счастье!

– Очень тепло сказал, – похвалила Витю Зинка, когда он сел, осушив свою рюмку. – Видно, что говорил от сердца.

– Что правда, то правда, – согласился Витя. – Если уж произносить тост, то от сердца. А то слышишь все время: «Чтоб у тебя все было и чтоб тебе за это ничего не было». Наверное, когда кто-то произнес это в первый раз, было смешно. Но в миллионный раз мне уже не смешно.

– Катька, ты по-прежнему в «Седьмом небе»? – спросил Катьку Андрей, разливая водку. – А то я заработал деньжат, хочу к тебе в гости сходить.

– Щас по харе получишь, Андрюха, – не очень обидевшись, ответила Катька. – Ты лучше к негритяночке в гости сходил бы, могу устроить.

Все засмеялись, а Андрей сказал:

– Можно и к негритяночке, но я хочу так, чтобы в мыслях в это время бабу женой представлять, а негритяночку я женой не представляю.

– Все, когда с женами трахаются, любовниц представляют, а ты наоборот. Сумасшедший ты, Андрюха, – сказала Алена.

– У меня вчера случай был, – начала Катька. – Пошла я на пляж, лежу, загораю. Подходит коп и говорит: «Оденьтесь, вы в неприличном виде». А я ему: «Что значит в неприличном?» А коп мне: «В неприличном – это когда видна любая часть влагалища, или соски, или любая часть ануса. У вас, говорит, все три элемента видны».

Все захохотали, а Андрюха спросил:

– Катька, что такое анус?

Все опять захохотали, а Славик сказал:

– Анус – это жопа.

– Анус – это не вся жопа, а только серединка ее, – сказал Витя.

– Кем ты работаешь, Витя? – спросила Зинка. – Наверное, у тебя высшее образование?

– Я закончил высшее военное училище, но получил травму и был демобилизован. Офицером пробыл всего три месяца. На учениях неудачно десантировался, и все – военной карьере крышка. Конечно, с моей специальностью я мог устроиться и на гражданке, но это в нормальной стране, а не в Беларуси. Приехал сюда, а здесь, сама знаешь, как трудно легализоваться. Думал на убежище подавать, мне на Брайтоне все адвокаты говорили, что из Беларуси легко убежище получить, но один манхэттенский адвокат отсоветовал. «Ты, сказал он, парень молодой, женишься на американской гражданке и легализуешься. А получишь отказ в убежище – попадешь под депортацию, и тогда женитьба на самой Хиллари Клинтон может не помочь. А какие шансы на убежище у офицера, который еще несколько месяцев назад был в действующей армии? Да никаких. А попытаешься скрыть этот факт – неприятности могут быть гораздо серьезнее, чем депортация». Я его послушался и, ты знаешь, не жалею. Несколько моих друзей попались на удочку к местным стряпчим, те им такого понаписали, что я удивился, что им просто отказали, а не засадили в сумасшедший дом. А работаю я на стройке плотником. У поляков.

Зинка вспомнила свою «цыганскую» легенду, и на душе у нее стало тяжело.

– Давай выпьем, Зина, – сказал Витя, подливая Зинке вина. – За нас, за то, чтобы наши тревоги прошли как сон.

Зинке стало тепло и грустно. Пьяная Алена запела песню на украинском языке, ее активно поддержала Верка. Зинке захотелось плакать, и она слегка опустила голову. Витя тихо сказал:

– Не надо, Зина, пойдем лучше к океану.

Зинка послушно встала, споткнулась, тут же выпрямилась. Витя взял ее под руку и повел через пляж к темной воде.

* * *

Хотя Витя был парень легкий, Зинка долго к нему привыкала. Сначала привыкла спать с ним, потом есть вместе с ним, а уж потом стирать для него. Витя жил вместе с другими рабочими и приходил к Зинке только в пятницу, зато на весь уик-энд. К пятнице Зинка готовилась как к празднику, да это и был праздник. Выбор из двух первых блюд (борщ или бульон с курицей и вермишелью в одну пятницу, солянка или гороховый суп в другую), из трех вторых (бефстроганов, зразы, голубцы), разные закуски – вот что получал Витя на обед в конце тяжелой рабочей недели. Но и он не плошал и никогда с пустыми руками не приходил – десерт и выпивка были, как говорится, на его совести. Коньяки, вина, фрукты, торты, конфеты – всего было вдоволь.

Во время обеда Витя рассказывал, что было на стройке, – что строили, кто как работал, какая была погода, что говорил босс-поляк. Бывали и смешные случаи – новенький нелегал из Молдавии прибил какую-то важную доску вверх ногами или еще что-то в этом роде. Зинке было приятно сидеть с Витей и слушать его. В свое время она так же слушала истории своего мужа, в которых он всегда выходил умницей, а его босс набитым дураком.

Налюбившись, как и положено, ушами, Зинка переодевалась в шелковый халат. В пупке у нее уже давно красовалась темно-зеленая бусинка в золотой оправе. Зинка подходила к развалившемуся в кресле Вите и утыкалась бусинкой ему в лоб.

Потом они по очереди принимали душ, и Витя всегда удивлялся, сколько разных бутылочек с шампунями и жидким мылом, сколько баночек с кремами и мазями, сколько тюбиков неизвестно с чем стояло на полочках в Зинкиной ванной. Это была настоящая женская ванная комната – чистая, ароматная, возбуждающая. После душа следовал коньяк с фруктами и тортом, а затем снова бусинка утыкалась в Витин лоб.

Суббота для Зинки начиналась с разговора с дочками по скайпу. Старшая Юля и младшая Таня садились в далеком Ивано-Франковске у себя дома перед экраном и рассказывали Зинке о своих успехах. Юля наконец нашла скрипку, которая ей понравилась. Это был концертный «Гвидантус» первой половины восемнадцатого века, который принадлежал одному из учеников Эммануила Иосифовича. За скрипку просили двенадцать тысяч долларов, но Эммануил Иосифович умолил ученика отдать ее за восемь, что все равно в два раза превышало цену, которую Зинка была готова заплатить за инструмент.