Текст книги "Двадцать лет спустя"

Было приятно забыть. Всего на мгновение она была свободна.

Глава 30

Манхэттен, Нью-Йорк

пятница 2 июля 2021 г.

Ужинать договорились в «Кинс». По манхэттенской традиции, Сити опустел во второй половине дня, когда жители разлетелись с острова на длинные выходные в честь Четвертого июля за город или на пляжи. В результате чего популярный стейк-хаус был пугающе пустым, когда Уолт вошел. Он заметил Эйвери за столиком, приютившимся в углу.

– Простите, я опоздал, – сказал Уолт, садясь напротив нее.

– Я как раз собиралась звонить вам с вопросом, не перепутала ли я время, – ответила Эйвери.

Уолт покачал головой:

– Нет, это моя вина. Я сумел заполучить материалы по делу Кэмерона Янга и зачитался. Потерял счет времени.

Перед Эйвери стоял бокал белого вина. Уолт заказал официанту ром и принялся изучать меню.

– Вы ели тут раньше? – спросил он.

– Конечно. Сегодня я, может, и живу в Южной Калифорнии, но выросла в Нью-Йорке, – сказала Эйвери.

– Где? – спросил Уолт, на мгновение забыв, что он опоздал на ужин, потому что потерял счет времени, читая выданное ему толстенное досье на Эйвери Мэйсон, она же Клэр Монтгомери. Он задавался вопросом, как она различает две свои жизни: ту, которую ведет как одна из самых популярных журналисток на телевидении, и прошлую жизнь дочери Манхэттенского вора.

– На Манхэттене, – сказала Эйвери. – Верхний Ист-Сайд.

Уолт знал: она росла в пентхаусе в «Ряду миллиардеров». Он видел фотографии здания и архивные фотографии, разлетевшиеся по всему интернету и относящиеся к Гарту Монтгомери. Он также видел фотографии того, как ее отца выводили из известного здания в пижаме и наручниках. Официант принес ром Уолта и и спросил, что они будут заказывать, обеспечив плавный уход от темы прошлого Эйвери. Они оба заказали стейки – филе, средней прожарки, с корочкой из хрена.

– Итак, что вы нашли? – спросила Эйвери. – Когда просматривали дело Кэмерона Янга.

– Я смог достать материалы дела и последние пару дней перечитывал его. Это была та еще прогулка по воспоминаниям. Должен сказать вам, когда я прошелся по делу и вспомнил его более четко, улики были неопровержимые. Просто, чтобы быть честным с вами.

– Это все, о чем я прошу, Уолт. Я приехала в Нью-Йорк, чтобы больше узнать об истории судебно-медицинской экспертизы останков жертвы одиннадцатого сентября в знаменательный момент двадцатой годовщины трагедии. Но поговорив с сестрой Виктории Форд, я обнаружила нечто совершенно иное. Эмма Кайнд, как мы обсуждали на днях, уверена, что ее сестра невиновна. Но ее решимость подкреплена не только бескорыстной любовью и сестринскими узами. Утром одиннадцатого сентября Виктория Форд звонила своей сестре и оставила несколько сообщений на ее автоответчике. Эмма включила их для меня. Сообщения душераздирающие и были оставлены вскоре после того, как первый самолет врезался в северную башню, и Виктория оказалась в ловушке внутри.

Уолт покачал головой:

– Могу только представить. Каждый год я заново переживаю часть того дня. Все переживают. Но иметь близкого человека, так тесно связанного с трагедией, и иметь записи того утра…

– Но это еще не все. На записях Виктория говорит сестре, что она невиновна и просит ее найти способ очистить ее имя. Виктория клялась, что улики против нее были сомнительными и не могли быть достоверными. Она понимала, что умрет в тот день, и ее последние слова – по крайней мере последние записанные слова – были обращены к сестре с мольбой, чтобы ее запомнили не обвиняемой в убийстве.

– У ее сестры есть эти записи?

– Да. Два сообщения. Они душераздирающие. И при этом чертовски убедительные. Так что, несмотря на доказательства, так явно указывающие на виновность Виктории Форд, она умерла, упорствуя в своей невиновности. Я должна хотя бы ради Эммы пересмотреть дело против ее сестры.

Уолт вспомнил то время, двадцать лет назад, когда он был молодым, неопытным детективом, назначенным вести расследование громкого убийства. Это повышение беспокоило его и тогда.

– Я не стремлюсь доказать невиновность Виктории миру, – сказала Эйвери. – Не уверена, что спустя столько лет это будет возможно, даже если окажется правдой. У меня нет планов изобразить вас или БУР в плохом свете. Вы провели свое расследование, и все, что вы обнаружили, указывало на Викторию Форд. Таковы факты. Я просто хочу еще раз рассмотреть все улики и услышать о расследовании от начала до конца. Это будет играть важнейшую роль в журналистском расследовании, которое я планирую.

– Это можно, – сказал Уолт. – Что вы задумали?

– Моя цель – рассказать Америке про Викторию Форд. Про ее жизнь, ее недостатки и трагический день, когда она погибла вместе с тремя тысячами других людей. И сейчас, через двадцать лет, ее останки наконец идентифицировали. То, что она связана с расследованием сенсационного убийства, просто часть ее жизненной истории. То, что она до последних минут жизни утверждала, что невиновна, тоже один из фактов дела. Каждый может услышать записи, и они формируют сюжетную линию этой истории – от начала до очень печального и трагического конца – которой я хочу поделиться со своими зрителями. Вы и ваше расследование – часть истории, так что, даже если ваши высказывания противоречат убеждениям Эммы, меня это устраивает. Ваша роль в истории ключевая, и мне надо услышать и понять все.

– Теперь я понимаю, почему ваша программа так популярна, – сказал Уолт. – У вас такой подход ко всем своим историям?

– Да.

– Хорошо. Давайте пройдемся по делу от начала до конца.

Во время ужина Уолт рассказал о своей роли в расследовании Кэмерона Янга с момента, когда ступил на территорию особняка в Катскилах до каждой сенсации, которые обнаружил во время своего расследования. Он обсудил место преступления и обнаружение висевшего под балконом Кэмерона Янга. Рассказал про кровь и мочу, изъятые с места преступления, и отпечатки пальцев, снятые с винных бокалов, – и все это указывало на Викторию Форд. Объяснил, что флешка, найденная в ящике письменного стола в кабинете, содержала домашнее порновидео, которое привело его к Виктории Форд. Повторил выводы вскрытия, которые рисовали яркие образы последних мгновений Кэмерона Янга. Он обсудил созыв Большого жюри, доводы обвинения, что Виктория Форд была обманутой любовницей, которую вынудили сделать аборт, оставивший ее неспособной выносить ребенка, и неминуемый обвинительный акт, который грозил ей до того, как утро одиннадцатого сентября положило ужасный конец делу.

Разговаривая, он наблюдал за Эйвери, за тем, как ее пальцы оставляли заметки на страницах желтого линованного блокнота. Было что-то элегантное, и в то же время мощное в том, как она писала, и Уолт обнаружил, что она его привлекает так, как он не позволял себе некоторое время. Ситуация, в которой он обнаружил себя сегодня вечером – ужин с умной, талантливой и привлекательной женщиной, – заставила его задуматься, а не потратил ли он последние три года на душевные страдания, когда их можно было провести лучше, встречая жизнь лицом к лицу и позволяя естественному течению времени смыть его боль.

Тарелки опустели. Они отказались от десерта, но заказали себе по бокалу портвейна и продолжили обсуждение. Эйвери листала свои заметки и задавала уточняющие вопросы, пока Уолт не почувствовал, что она удовлетворена информацией, которую он предоставил.

– Полагаю, это все, что я додумалась спросить сейчас, – сказала она. – Каковы шансы, что я смогу взглянуть на материалы дела сама? Со временем мне бы хотелось иметь возможность, чтобы моя съемочная группа сделала фотографии дела для «Американских событий»: фото расшифровок допросов, записи из видеоинтервью, фотографии места преступления и даже – отредактированные, конечно, – несколько кадров из домашнего видео, которое помогло вам раскрыть дело.

– Все это у меня в отеле. Мне придется обратиться к начальству и получить их подписи, но я уверен, это можно устроить. Позволите мне сделать несколько звонков?

– Буду признательна.

В их разговоре возникла короткая пауза, пока оба искали причину продолжать, хотя цель их ужина была достигнута. Они оба смотрели друг на друга, пока наконец Эйвери не заговорила:

– Итак, Уолт, я горжусь своими инстинктами.

– Ого.

Эйвери улыбнулась:

– Мне интересно кое-что, что вы мне не рассказываете.

Уолт поднял брови. На краткий миг ему показалось, что его каким-то образом раскрыли до того, как он начал следить по-настоящему. Что эта умная, наблюдательная журналистка вычислила план Уолта, и Джима Оливера, и всего ФБР внедрить его в ее жизнь в попытке отыскать ее отца.

– Что я вам не рассказываю? – спросил он.

– Что на самом деле привело вас обратно в Нью-Йорк.

Он вращал портвейн в бокале, размышляя над вопросом.

– Ну же, – сказала Эйвери. – Вы привлекательный, успешный мужчина, в сорок лет получивший ранение во время работы и затем решивший жить отшельником на тропическом острове. И вдруг вам звонит телевизионная журналистка и вы бегом возвращаетесь? – Она покачала головой. – Извините, но я на такое не куплюсь.

– Кто сказал, что я жил отшельником?

– Хорошая попытка. И я ценю попытку отвлечь, но в вашей истории должно быть что-то еще.

Уолт поднял голову и сделал глоток портвейна.

– Не позволяйте никому критиковать ваши инстинкты. – Он смотрел на вино, прежде чем заговорить, и вспоминал свой план быть насколько возможно честным. – Мне стало скучно на Ямайке. Я отправился туда, чтобы прочистить мозги после ранения, но выяснил, что какая бы паутина еще не осталась после трех лет, вряд ли ее выметет время. Вы позвонили, и я подумал, что это хорошая возможность выбраться из рутины. Плюс, я же говорил, я поклонник программы.

Он смотрел, как она делает медленный глоток портвейна. У него сложилось впечатление, что его ответ ее не устроил.

– Знаете, – сказала она, – может, правильнее спросить, почему вы изначально отправились на Ямайку?

– Вы журналист. До мозга костей.

– Еще одна увертка. Как по-мужски. Не думала, что вы типичный мужчина, но я и раньше ошибалась в людях.

Уолт улыбнулся, застигнутый врасплох неожиданным интересом Эйвери к его личной жизни. Однако теперь он понял, что ее расспросы вызваны естественным любопытством, а не шестым чувством насчет его истинных намерений или работы, которую ему поручило ФБР. Она просто задала очевидный вопрос. Возможно, это сбило его с толку потому, что за последние три года всем его ямайским друзьям – поголовно мужчинам – было наплевать, что привело его на их крошечный островок. Уолт покупал их ром и рассказывал свои истории, и им этого хватало. Он явно слишком много времени провел без женского общества.

– У меня здесь незаконченное дело, и после вашего звонка стало очевидно, что пришло время о нем позаботиться.

– А-а, – сказала она. – Все-таки здесь замешаны человеческие чувства. Это незаконченное дело, не хотите поделиться им с почти идеальной незнакомкой?

– Может быть, – сказал он. – Но чтобы углубиться в подробности, понадобится подходящий напиток.

– Вам нужен крепкий алкоголь, чтобы рассказывать о себе?

– Нет, алкоголь для вас, чтобы вы меня не осуждали.

– Все настолько плохо?

– Позволю решать вам. И это действительно не такая уж загадка, – сказал он, вставая из-за стола и показывая на барную стойку в другом зале. – Любовь или закон. Две единственные проблемы человека в этом мире.

Глава 31

Манхэттен, Нью-Йорк

пятница 2 июля 2021 г.

Они пересели к бару. В десять вечера в пятницу он был почти пуст, в полной мере проявился массовый исход на выходные в честь Четвертого июля. За стойкой сидела только еще одна пара. Темное красное дерево обрамляло стены и потолок «Кинс» и отбрасывало на все красновато-коричневые тени. Они сели на соседние стулья. Уолт заказал ром, Эйвери водку.

– Поскольку вы часть закона, – сказала Эйвери, – полагаю, дело в любви. Расскажите мне о ней.

– Когда вы так говорите, звучит очень легко. Просто и прямо.

– Я списываю свою прямоту на юрфак. Там учат сосредотачиваться на задаче и отодвигать все остальное в сторону.

– Вы учились на юриста? – спросил Уолт, на мгновение забыв, что сидящая перед ним женщина имеет целую другую жизнь, о которой он, как предполагалось, ничего не знает. Он ощутил изменение в ее поведении, когда два ее мира наложились друг на друга.

Она медленно кивнула:

– Училась, но оказалось, что адвокатура не мое. Я поняла это после окончания, переехала в Лос-Анджелес, чтобы найти применение своей специальности журналиста. Но эти самые инстинкты теперь часть моей работы. Когда я нащупываю историю или чувствую, что есть что-то интересное, я сосредотачиваюсь на этом с раздражающим упорством. Извините, если я слишком прямолинейна. Вы не обязаны мне ничего рассказывать, если это личное.

– Нет, я не возражаю. Наверное, мне даже полезно поговорить об этом. Во всяком случае, так сказал бы мозгоправ.

– Я не могу анализировать, я могу только слушать.

– Хорошо. Давайте посмотрим, краткое содержание выглядит как-то так: измена утопила мой первый брак. Она изменила, не я. Мы оба были молодыми и глупыми и не подходили друг другу, так что, наверное, к лучшему, что он развалился так быстро. Конец моего второго брака был несколько больнее. Он разрушился из-за детей: я хотел их, она не хотела. А потом была Меган Кобб.

Молчание затягивалось, пока Уолт пытался придумать, как продолжать.

– Это она отправила вас на Карибы? – спросила Эйвери.

Уолт кивнул. Он сделал еще глоток рома и позволил напитку обжечь горло. Этот последний глоток рома подтолкнул его за точку невозврата, и его сознание унесло в прошлое.

С такими опасными для жизни ранениями Уолт пробыл в больнице всего пять дней. Три в реанимации после операции и два последних в обычном отделении, где бродил вместе с другими пациентами после операции, доказывая, что он может ходить, говорить и пускать газы. Когда врачи были удовлетворены, они отпустили его с длинным списком ограничений. Выписка произошла как раз вовремя. Похороны его напарника были назначены на следующий день, и так или иначе Уолт планировал быть там. Если бы ему пришлось вытащить капельницу из вены и уйти вопреки медицинским предписаниям, он был готов сделать это. Но когда Уолт начал настаивать, с ним никто не спорил. Он чуть не погиб в засаде, которая унесла жизнь его напарника. Никто не собирался отказывать ему в чести присутствовать на похоронах.

Опасность для Уолта миновала. Доктор Элеанор Маршфилд, хирург, которая его заштопала, сказала Уолту, что сердце – удивительный орган, и если он не станет перетруждать его в первые шесть месяцев восстановления, то будет в порядке. Доктор, конечно, могла говорить только о физическом восстановлении сердца Уолта. Она понятия не имела об эмоциональной травме, которая ждала его впереди.

Джим Оливер отвез его из больницы домой.

– Спасибо, что подбросил, Джим.

– Тебе нужна помощь?

– Нет, я хорошо себя чувствую. Немного медленный, но в остальном без последствий.

Уолт открыл дверь с пассажирской стороны и, кряхтя, медленно выбрался из машины. Выпрямившись, он закрыл дверь и наклонился к открытому окну.

– Увидимся завтра?

– Да, – сказал Джим. – Тебя отвезти на похороны?

– Нет, мне можно за руль. И я не уверен, в какой форме буду. Я предпочел бы иметь собственную машину для побега на случай, если придется уходить тайком.

– Понятно. Там будет много народа. Все парни спрашивали о тебе.

Уолт выдавил улыбку и пару раз похлопал по крыше машины с силой, которой не имел.

– Еще раз спасибо, Джим.

На следующее утро Уолт проснулся с туманом в голове от беспорядочных мыслей и тревог. Первым делом он подумал про своего напарника. Уолт не мог назвать Джейсона Снайдера близким другом. За исключением социально-общественных мероприятий пару раз в году и редкого пива, когда подходило время, Уолт никогда не проводил много времени с Джейсоном вне работы. Некоторые напарники подходили друг другу и становились закадычными друзьями. Проработав вместе три года, Уолт Дженкинс и Джейсон Снайдер просто не сблизились до такой степени. О личной жизни Джейсона Уолт знал только, что тот женат, не имеет детей и что они близки с отцом, который раньше тоже работал агентом. Поганое чувство вины мучило Уолта всю ночь, заставляя неловко ворочаться в темноте. К четырем утра он считал себя низшим сортом человеческой расы за то, что никогда не проявлял интереса к жизни напарника. И теперь, когда Джейсона не стало, Уолту вдруг захотелось узнать его получше. Быть лучшим другом и более оберегающим напарником. Уолт всегда твердил, что прикрывает спину Джейсона. Теперь это утверждение было пустым звуком.

Он стоял перед зеркалом в ванной комнате. Белая повязка на шее исключала галстук, а марля и пластырь располагались слишком высоко, чтобы их скрывал воротник рубашки. Он аккуратно натянул свой пиджак и осмотрел себя в зеркале. Пепельное лицо и окруженные синяками глаза вместе с перевязанной шеей придавали ему вид смертельно больного. И хотя никто не стал бы винить его за это, Уолта беспокоило, что его присутствие на похоронах может отвлечь внимание от Джейсона и его семьи. Он планировал войти и выйти как можно быстрее.

Уолт с трудом сглотнул, кадык дернулся вверх-вниз, вызвав острую боль в шее из-за сокращения поврежденных мышц. Мешки под глазами свидетельствовали о бессонной ночи, корни которой лежали глубже, чем просто в чувстве вины выжившего. Его беспокоило кое-что еще. Он взял телефон и в сотый раз прокрутил сообщения. Меган не звонила – ни текстовых сообщений, ни голосовых. Голосовая почта оказалась переполненной, когда он попытался оставить сообщение в свой первый вменяемый день после реанимации. Все следующие текстовые сообщения остались без ответа. Обе его бывшие жены вышли на связь, пока он лежал в больнице, и Уолт оценил иронию, что две женщины, которые ненавидели его больше всего в мире, удосужились справиться о его самочувствии, а единственная женщина, утверждавшая, что любит его, пропала без вести.

В последний раз он виделся с Меган неделю назад, за две ночи до ранения. Они провели выходные в мини-отеле на севере штата Нью-Йорк, и его обуяло острое беспокойство. Последние несколько дней он оправданно был поглощен своим прикосновением к смерти, но теперь он думал, что с Меган могло что-то случиться. У него не было телефона ее родителей, а даже если и был бы, звонить было плохой идеей. Уолт никогда не встречался с родителями Меган. Неловкий разговор, скорее всего, вызвал бы ненужную тревогу. Он также отмел мысль связаться с сестрой Меган. Было бы немного театрально, и даже эгоистично, волновать семью Меган из-за безответных телефонных звонков.

Стоя перед зеркалом, он прокрутил контакты и отправил ей еще одно сообщение.

«Где ты? Многое случилось с тех пор, как мы виделись. Позвони мне».

Он убрал телефон в карман пиджака, еще раз взглянул в зеркало, но быстро прекратил попытки выглядеть более презентабельно. Выключил свет, вышел из ванной и отправился на похороны напарника.

Глава 32

Манхэттен, Нью-Йорк

пятница 2 июля 2021 г.

– Все в порядке? – спросил бармен.

Уолт посмотрел на свой пустой стакан.

– Еще по одной? – спросил он Эйвери.

– Конечно. Я должна услышать остальное.

Бармен заново наполнил их стаканы. Время близилось к одиннадцати вечера, и они остались в баре одни.

– Вы уверены? – спросил он.

– Мы не уйдем, пока я не услышу.

Уолт сделал глоток рома. Алкоголь производил тот быстрый эффект, как бывало обычно, когда он думал про похороны своего напарника: притуплял боль, которая приходила вместе с воспоминаниями. Он поставил стакан на подставку перед собой и продолжил свою историю.

Стоянка была забита, так что Уолт свернул на боковую улочку, огибавшую похоронное бюро. Остановил машину у тротуара и поднялся с водительского сиденья. Ему потребовалось больше времени, чем хотелось бы, чтобы надеть пиджак. Левая рука еще не слушалась команд мозга, и он был рад, что его никто не видит. Проезжая мимо похоронного бюро, он видел перед ним множество коллег. Он не нуждался в шутках, которые получил бы, заметь они, как он возится с пиджаком. И если бы его собратья-агенты сумели избежать дружеских насмешек, то другая реакция – жалость – была бы еще хуже. Лучше так, одному в переулке сражаться с пиджаком. Наконец он выпрямился с глубоким вдохом, который вызвал колющую боль в груди – симптом, для устранения которого, как предупредила доктор Маршфилд, потребуются несколько недель ингаляционной терапии.

Приведя себя в порядок, он посмотрел на похоронное бюро и обдумал свои варианты. Он может пройти к фасаду здания и угодить в лапы своих коллег, где наверняка потратит слишком много времени на приветствия и пожелания скорейшего выздоровления. Или он может проскользнуть в боковую дверь и влиться в очередь, опустить глаза в пол и избегать всех знакомых, пока не дойдет до семьи Джейсона. Там он выразит соболезнования отцу Джейсона и скажет, каким безупречным напарником был его сын последние три года. Обнимет мать Джейсона и представится его жене, сказав обоим, как сожалеет об их потере. Все время он будет бороться с чувством вины выжившего, надеясь, что не пропитает потом пиджак, и незаметно уйдет, пока повязка на шее не стала красной от кровящей раны, которую прикрывает.

Выбор был прост. Он перешел улицу, открыл боковую дверь и вошел в тихий коридор. Он медленно шел вперед под эхо тихих разговоров. Дойдя до конца темного коридора, он оказался в торце проходного атриума. Знакомые лица коллег были слева от него, около главного входа. Быстрый взгляд в зал направо не нашел никого знакомого – только семья Джейсона и очередь соболезнующих, ожидающих возможности высказаться и преклонить колени перед гробом. Уолт проскользнул через атриум в зал. Он увидел гроб в окружении больших букетов цветов. Родные погибшего стояли у дальней стены, и Уолт занял место в конце очереди, медленно продвигаясь к ним. Уолт не поднимал глаз. Его левая рука лежала поперек груди и поддерживала правый локоть, а ладонь закрывала рот и щеку. Если кто-то из друзей узнал его, то не сказал ни слова. Он полз вперед десять минут, медленно приближаясь к гробу.

– Ты приехал, – раздалось за спиной.

Уолт обернулся. Джим Оливер занял очередь позади него.

– Да, – только и сказал он.

– Парни снаружи сказали, что ждали, чтобы увидеться с тобой.

Уолт кивнул.

– Я тайком прокрался в боковую дверь. Не хотел отвлекать внимание от семьи Джейсона.

– Понимаю. Но, может, поздороваешься на обратном пути? Для команды будет хорошо увидеть, что ты снова на ногах.

– Сделаю, босс.

Вместе они дождались своей очереди. Уолт тяжело сглотнул, подойдя ближе к гробу, видя лицо своего напарника в профиль. Он всегда ненавидел восковый вид мертвых людей в гробах. Его детство, казалось, было напичкано моментами стояния на коленях перед солидными гробами из красного дерева, в которых лежали пожилые родственники. Ему полагалось прочесть молитву, стоя на коленях перед гробом, говорили ему родители, но Уолт мог только растерянно таращиться на толстый слой макияжа, нанесенный на лицо мертвого человека. Этот детский пунктик перенесся и во взрослую жизнь, и, приближаясь к семье Джейсона, он гадал, довольны ли они тем, как он выглядит, застывший и неподвижный в гробу, или он был так же неузнаваем для них, как для Уолта.

– Ты знаком с семьей Джейсона? – спросил Джим.

Уолт покачал головой.

– Нет, – сказал он как раз в тот момент, когда пара перед ним закончила говорить и прошла к гробу.

Пожилая пара была первыми членами семьи в принимающей стороне. Уолт протянул руку и изобразил свою лучшую улыбку.

– Уолт Дженкинс.

– Привет, Уолт, – сказал мужчина, тепло пожимая его ладонь. – Откуда ты знал Джейсона?

Уолт тяжело сглотнул, пластырь на шее натянулся.

– Я был его напарником.

– Ох, – сказала женщина. – Мы родители Джейсона.

– Приятно познакомиться с вами, – сказал Уолт. – Джейсон все время рассказывал о вас, сэр. О вашей работе в Бюро. Он рассказывал про вас обоих. Я очень сочувствую вашей потере.

– Спасибо тебе, – сказал отец Джейсона. – Как ты держишься?

– Я в порядке, сэр. – Уолт отпустил руку мужчины. – Это Джим Оливер. Джим возглавляет оперативный отдел здесь, в Нью-Йорке.

– Ваш сын был отличным агентом и хорошим другом нам всем, – сказал Джим.

– Спасибо. – Отец Джейсона улыбнулся. – Вы знакомы с нашей невесткой? – спросил он Уолта.

– Нет, сэр, – сказал Уолт.

– Ей пришлось отлучиться в уборную, – сказала мама Джейсона. – Она сейчас вернется. Уверена, она хотела бы поздороваться.

Уолт улыбнулся и коротко кивнул, включаясь в тридцатисекундную светскую беседу, которая показалась ему часом. Все, чего хотелось Уолту, это быстро преклонить колени перед гробом, сделать вид, что молится, и убраться к черту отсюда.

– Вот она идет, – сказала мать Джейсона, показывая за спину Уолта.

– Милая, – сказал отец Уолта, подзывая ее рукой. – Это напарник Джейсона.

Уолт повернулся и почувствовал, как подкосились колени, когда он увидел жену Джейсона.

– Меган, – сказал отец Джейсона. – Это Уолт Дженкинс.

Уолт догадывался, что полное ужаса лицо Меган было зеркальным отражением его собственного. Она остановилась в паре шагов от него, не моргая и не шевелясь, раскрыв рот. Всем: родителям Джейсона, Джиму Оливеру и всем остальным, кто видел Уолта и Меган, – было очевидно, что они знакомы. То, что они спали друг с другом в течение последнего года и были влюблены, было менее очевидно, но лишь слегка.

– Вы встречались раньше? – доверчиво спросил отец Джейсона.

– Хм, нет, – выдавил Уолт севшим голосом на грани срыва. Он поднял руку, чтобы помахать, но это больше походило на капитуляцию.

– Я… – Он положил ладонь на перевязанную шею и почувствовал влагу, кровь просочилась сквозь марлю. – …очень сожалею о вашей потере.

Это все, что он смог сказать, прежде чем развернуться и быстро пройти в дальний конец зала, через атриум и в темный коридор. Он толкнул дверь и прищурился от солнечного света, втягивая воздух. Легкие болели, а грудь сдавило. Он неровным шагом дошел до машины и рухнул за руль. Завел двигатель и тронулся еще до того, как захлопнул дверь.