Текст книги "Развивающийся разум. Как отношения и мозг создают нас такими, какие мы есть"

Имплицитная память: Ментальные модели, поведение, образы и эмоции

С первых дней жизни человек воспринимает окружающую его среду. Исследования показали, что младенцы способны демонстрировать воспоминания об опыте в форме поведенческого, перцептивного, соматосенсорного и эмоционального знания.²⁶ Многочисленные примеры показывают, насколько активны младенцы в восприятии и изучении окружающей их среды. Малыши могут поворачивать голову в ответ на выученный стимул. Они могут воспринимать визуальные паттерны и даже соотносить их с другими модальностями восприятия, такими как осязание или звук. Если ребенка напугает громкий шум, связанный с определенной игрушкой, он расстроится, когда ему покажут эту игрушку в другой раз. Эти формы памяти называются «имплицитными». Они доступны в раннем детстве, но считается, что такая память не связана с внутренним ощущением, что что-то вспоминается. Младенец, который видит игрушку, просто расстраивается; он, вероятно, не думает: «О да, я помню эту игрушку. Она раньше сильно шумела. Возможно, она сделает это снова. Только не это!» Нейронные сети (если верить теории Хебба) автоматически связывают зрительный образ игрушки с внутренней эмоциональной реакцией страха.

Имплицитная память задействует части мозга, которые не требуют сознательной обработки в процессе кодирования или воспроизведения.²⁷ В процессе извлечения реактивирующиеся профили нейронной сети включают цепочки в мозге, которые являются фундаментальной частью нашего повседневного опыта: поведение, эмоции, телесные ощущения и образы. Имплицитные элементы составляют часть основы нашего субъективного самоощущения, «фильтрующего» наш опыт в текущий момент: мы действуем, чувствуем и что-то воображаем, не осознавая влияния прошлого опыта на нынешнюю реальность.

Имплицитная память опирается на структуры мозга, которые интактны при рождении, созревают в процессе развития и остаются доступными для нас на протяжении всей жизни. В частности, это миндалевидное тело и другие лимбические, а также корковые области (для эмоциональной памяти), базальные ганглии и моторная кора (для поведенческой памяти) и перцептивная кора (для перцептивной памяти). Соматосенсорная (телесная) память также является частью имплицитных процессов. Область репрезентации внешних ощущений – преимущественно соматосенсорная кора; ощущение внутреннего состояния тела в значительной степени опосредовано орбитофронтальной корой, передней островковой долей и передней поясной корой. Интегрированная карта тела и карта внутреннего телесного состояния, так называемая интероцепция или «шестое чувство», обрабатываются преимущественно правым полушарием мозга.²⁸

Младенческий мозг, нейронная сеть которого быстро развивается, способен обнаруживать между повторяющимися переживаниями сходства и различия. Разум умеет суммировать и создавать обобщенные представления. Это фундаментальный аспект обучения. Обобщения составляют основу «ментальных моделей» или «схем», которые помогают младенцу (да и нам, взрослым) интерпретировать переживания настоящего момента, а также предвидеть будущие. Ментальные модели – это основные составляющие имплицитной памяти. Разум использует ментальные модели мира, чтобы быстрее оценить ситуацию и определить, что нам может предложить следующий момент времени.

То, как ментальные модели фильтруют текущие энергетические потоки, превращая их в паттерны информации, формирующие наше восприятие мира, можно визуализировать с помощью нашей диаграммы «трех П». Обучение создает ментальные модели, и образуются плато, на которых в виде пиков возникают дальнейшие актуализации в форме эмоций, мыслей и поведения. Когда такие ментальные модели осознаются, они становятся похожи на убеждения и установки, построенные на основных элементах имплицитной памяти.

Анил Сет²⁹ предлагает толкование того, как чувственные состояния тела могут формировать вероятностные функции запоминающего и мыслительного аспектов мозга. Математика для обозначения того, как формируются вероятности в эмерджентной системе, использует термин «байесовской» функции:

Концепция мозга как прогностической машины возродилась в контексте байесовского подхода к мозгу и теории прогнозирующего кодирования в когнитивной науке. До настоящего времени эта точка зрения применялась в основном к экстероцептивному восприятию (например, зрению, слуху) и действию. Здесь я описываю прогностический, дедуктивный взгляд на интероцепцию. Согласно этому подходу, субъективные чувственные состояния (эмоции) возникают из продуцирующих (прогностических) моделей возбуждения интероцептивных афферентов. Подход обобщает «оценочные» теории, согласно которым эмоции возникают в результате когнитивной оценки физиологических изменений, и дает новый взгляд на нейрокогнитивные механизмы, лежащие в основе опыта владения телом и на «самость», «самоощущение» вообще – как человека психически здорового, так и человека с психоневрологическими заболеваниями.

С этой точки зрения ментальные модели можно рассматривать как «состояния вероятности», которые запускают развертывание энергетических паттернов в мозге до конкретных значений. Эти паттерны «встроены» в информацию как логический процесс, сформированный интероцептивными – телесными – состояниями. Сет продолжает:

Нейроанатомию, лежащую в основе интероцепции, еще предстоит детально изучить, но имеющиеся данные указывают на то, что передняя островковая кора – ключевой участок, чувствительный к интероцептивным сигналам «ошибок прогнозирования». Передняя островковая кора обеспечивает висцеромоторный контроль и сознательный доступ к эмоциональному состоянию (эмоциональному осознанию). Прогностическое «я» дополнительно поддерживается новыми парадигмами, которые сочетают виртуальную/дополненную реальность и физиологический мониторинг. Опыт владения телом, ключевой аспект «я», модулируется прогностической мультисенсорной интеграцией взвешенных интероцептивных и экстероцептивных сигналов. Эта структура может иметь важное значение для понимания расстройств самости и эмоционального осознания. Нарушения интероцепции могут лежать в основе ряда патологий, особенно тех, которые связаны с диссоциативными симптомами.³⁰

Пользуясь термином «ментальная модель», мы можем описать, как нейронные механизмы, осознание состояния тела, предшествующий опыт и результат воздействия внешнего мира (экстероцепция) вносят свой вклад в функции логического вывода. Этот механизм создает вероятности в нашем опыте. Проще говоря, речь о множестве способов, с помощью которых ментальные модели преобразуют текущие потоки энергии в фильтры, на которые влияет предшествующий опыт. Эти фильтры являются плато нашей структуры «трех П». И именно они лежат в основе организации постоянного восприятия, эмоций и поведения.

Мозг использует множество каналов восприятия для создания нейронных представлений внешнего мира. Эти образы реальности пересекаются с воспринимающими функциями, такими как осязание и зрение, и возникают мультимодальные модели восприятия. Например, если младенцу позволить ощупать ртом форму соска в темной комнате, а потом показать грудь, то он определит «знакомый» сосок^.31 Разум создал мысленный образ на основе осязания, а затем этот образ можно использовать уже для визуального восприятия. Мозг также может усреднять различные переживания. Младенцам можно показать множество картинок, на которых изображены лица, и затем они смогут выбрать из этого множества те, которые видели ранее. Мозг младенца с первых дней жизни способен создавать мультимодальную модель мира. То есть разум с самого начала способен обобщать полученный опыт.

Эти модели являются производными от наших контактов с миром. Ментальные модели помогают разуму искать знакомые объекты или переживания и «знать», чего ожидать от окружающей среды. Таким образом можно определить и какие-то отклонения от обычного, и благодаря им мир в целом становится привычным местом для жизни. Исследования, проведенные среди детей и взрослых, дают основания полагать, что ошибки восприятия «здесь и сейчас» основаны на бессознательных ментальных моделях и связаны со статистическим анализом и суммированием предшествующего опыта, формирующего текущее восприятие.³² Например, если вы уже видели множество городских улиц, вы, скорее всего, будете смотреть на следующую улицу с той же точки зрения, не вникая в мелкие различия. С другой стороны, если вы никогда раньше не были в городе, каждую улицу вы будете видеть уникальной – такой, какая она есть. У вас не будет «автоматических предположений». Мозг можно назвать «машиной ожидания», которая постоянно сканирует окружающую среду и пытается определить, что будет дальше.³³ Ментальные модели мира – это то, что позволяет нашему разуму выполнять эту жизненно важную функцию. Опыт формирует предвосхищение. Термин «проспективная память» используется для описания того, как разум пытается «запомнить будущее», основываясь на том, что произошло в прошлом.³⁴ В каждый момент времени мозг автоматически пытается определить, что происходит; он делает это, активируя ментальную модель и обобщая полученный ранее опыт. Так возникает стереотип, позволяющий быстрее обрабатывать данные о непосредственном окружении. Готовность к ответу повышается за счет предвидения следующего момента времени – что мир может предложить дальше и какое поведение следует инициировать в ответ.

Давайте рассмотрим такой пример. Если вы встречали в своей жизни зубастых зверей и опыт показал, что они опасны, то эти звери будут ассоциироваться со страхом – мозг их запомнит. Встретив зубастого зверя в следующий раз, вы постараетесь убежать в безопасное место. Если бы у вас не было возможности создать ментальную модель-обобщение «зубастые животные опасны», то вы бы не побежали. Каждый раз пришлось бы «учиться заново». Ментальные модели, обобщающие прошлый опыт, составляют суть обучения. Эти модели, полученные в прошлом, формируют восприятие настоящего и помогают нам «предвидеть» будущее. Как мы увидим далее, предвидение будущего может быть фундаментальным компонентом имплицитной памяти. Причем оно отличается от способности планировать будущее. Планирование – это более сложный аспект, он может зависеть от эксплицитных процессов памяти. Об этом речь пойдет в следующих разделах.

Определение того, как ментальный процесс адаптивно использовался в процессе эволюции, иногда называют «обратным инжинирингом разума».³⁵ Мозг, в конце концов, создан генетикой, эпигенетическими регуляторными процессами (они тоже наследуются); аспектами физиологической внутренней среды (питательные вещества, гормоны, токсины, лекарства или недостаток кислорода) и опытом. Генетический и эпигенетический вклад в функции мозга и психические процессы можно увидеть глазами биолога-эволюциониста: функции, которые повышают вероятность того, что гены будут реплицироваться (передаваться потомству), скорее всего, тоже будут передаваться через поколения. Таким образом, генетическая детерминация психических процессов может отражать адаптацию к прошлым условиям, а не к нынешним. Данные, полученные учеными о регуляции экспрессии генов, также показывают, что опыт формирует «молекулярный контроль» над влиянием генетической информации на рост мозга. Регуляторные изменения могут напрямую передаваться будущим поколениям через яйцеклетку или сперму. Это означает, что такие процессы, как память, внимание, восприятие и эмоциональные реакции, можно объяснить, по крайней мере частично, поняв их прошлые функции в эволюционной истории нашего вида, а также нынешние условия, более ранний опыт и, возможно, даже опыт наших непосредственных предков.³⁶

Область эпигенетики важна, поскольку позволяет понять, как текущий опыт может влиять на регуляцию определенных генов, формирующих развитие мозга. Кроме того, индивидуальный опыт может изменить эпигенетическую регуляцию в молекулах, не входящих в состав ДНК (гистоны и метильные группы, формирующие регуляцию генов в яйцеклетках или сперматозоидах).³⁷ Таким образом, эпигенетические регуляторные изменения в ответ на опыт можно рассматривать как форму памяти, ведь настоящее событие меняет вероятность того, как будут разворачиваться будущие события, – даже через поколения. Специфическая особенность имплицитной памяти, которую мы еще рассмотрим подробнее, может оказаться особенно актуальной для понимания роли эпигенетики в развитии: не требуется сосредоточенного внимания, нет необходимости задействовать гиппокамп для кодирования. При этом эпигенетическая модуляция, происходящая в ответ на опыт, оказывает свое влияние на мозг, как и в случае с имплицитной памятью, без ощущения того, что «что-то вспоминается». Таким образом, эпигенетические изменения можно рассматривать как аспект имплицитной памяти.

Примеры, которые мы приведем ниже, хорошо иллюстрируют роль имплицитной памяти в нашей жизни. Также попутно возникают соображения о привязанности – эти идеи подробно рассматриваются в главе 4.³⁸ Младенец со здоровой, надежной привязанностью имеет повторяющийся опыт позитивных отношений, опыт заботы и эмпатии со стороны матери. Они имплицитно закодированы в его мозгу. У такого ребенка складывается обобщенное представление об отношениях с матерью – ментальная модель привязанности, – которая помогает понять, чего ожидать от взрослого. Если повторяющиеся переживания были предсказуемы, а когда возникал диссонанс, мать относительно быстро и эффективно восстанавливала гармонию, у малыша выработается организованная ментальная модель поведения в эмоциональных отношениях. Его имплицитная память предвосхищает, что модель общения и дальше будет такой. Когда взрослый видит ребенка и проявления его разума и отвечает на эти проявления с любовью и состраданием, внутреннее «я» ребенка развивается хорошо.

В случае ненадежной привязанности ребенок мог воспринимать своих родителей как непредсказуемых, эмоционально холодных или, возможно, даже пугающих. Эти переживания имплицитно кодируются, и в разуме младенца возникает обобщенное представление о близких отношениях, связанное с неуверенностью, отстраненностью или страхом. Пребывание наедине с родителем, который ранее был источником замешательства и ужаса, может реактивировать эти представления. Атмосфера во внутреннем мире ребенка будет очень неприятной и пугающей. Это состояние разума – часть эмоциональной памяти – усваивается в течение первого года жизни. Имплицитные кодировки памяти больше, чем просто воспоминания; они формируют архитектуру личности растущего ребенка.

К концу первого года жизни эти повторяющиеся паттерны оказываются глубоко закодированы в мозгу. Исследования привязанности показывают серьезные различия в поведении младенцев, когда они находятся с каждым из родителей. В обществе матери и отца у ребенка активизируются разные состояния разума. Как мы увидим в главе 4, это влияет на привязанность младенца к взрослым. К полутора годам созревание мозга ребенка достигает стадии, когда он начинает понимать речь и говорить. Примерно в это время быстро развиваются лобные доли, которые обеспечивают воспроизводящую память. Считается, что благодаря ей ребенок может вызывать в своем сознании сенсорный образ родителя, чтобы помочь себе успокоиться.³⁹ Младенцев успокаивает образ родителя, с которым у них сложились отношения надежной привязанности. В случае ненадежной привязанности образ родителя будет вызывать страх или тревогу.

Паттерны определенных состояний разума у младенцев можно рассматривать как имплицитную форму памяти. Повторяющиеся переживания ужаса и страха могут закрепиться как состояния разума. При частом повторении этих состояний их активация с каждым разом будет проще, так они становятся характерными чертами человека.⁴⁰ Таким образом, на нашу жизнь может влиять реактивация имплицитных воспоминаний, в которых отсутствует ощущение того, что что-то вспоминается. Мы просто «входим» в эти укоренившиеся состояния и переживаем их как реальность настоящего момента.

Понимание того, как ранний опыт формирует систему имплицитной памяти, может помочь разобраться с различными аспектами человеческих отношений. Пребывание с конкретным человеком может активировать определенные ментальные модели, которые влияют на восприятие, эмоции, поведение и убеждения. Знание об имплицитной памяти помогает понять сложные чувства, возникающие в межличностных взаимодействиях. Каждый из нас фильтрует свое взаимодействие с другими, оперируя ментальными моделями, созданными на основе паттернов прошлого опыта. Эти модели могут быстро перемещаться за пределы сознания; иногда возникают резкие переходы в состояниях разума и взаимодействиях с другими людьми. Таким образом, «перенос» – активация ментальных моделей, связанных со значимыми фигурами в прошлом – происходит постоянно, а не только в кабинете психотерапевта. Это повторяющиеся плато, фильтрующие сознание в нашей структуре «трех П». То, что возникает в виде пиков актуализации в форме мыслей, эмоций, воспоминаний и поведения, можно рассматривать как подмножество этого фильтрующего плато. Тему имлицитного кодирования в виде ментальных моделей мы обсуждали в главе 2. Осведомленность об имплицитной памяти и возможность получить доступ к рецептивному осознанию – плоскости возможности на нашей диаграмме «трех П» – может помочь освободиться от повторяющегося поведения и автоматических реакций.

Эксплицитная память: факты, события и автобиографическое сознание

Ко второму году жизни разваются новые способности: малыши уже могут рассказывать о событиях дня и вспоминать более отдаленные события из прошлого. Вероятно, эти изменения иллюстрируют созревание средневисочной доли мозга (включающей гиппокамп), теменной доли и орбитофронтальной коры; этот процесс позволяет обрести «эксплицитную» память.⁴¹ Эксплицитная память – это то, что имеет в виду большинство людей, говоря о памяти вообще. Когда воспроизводятся эксплицитные воспоминания, у человека возникает внутреннее ощущение «я вспоминаю». Есть две формы эксплицитной памяти – «семантическая» (фактическая) и «эпизодическая» (автобиографическая). В таблице 3.1 представлен обзор типов и характеристик памяти.

Развитие уникальных аспектов эксплицитной памяти включает в себя ряд областей детского опыта. Чувство последовательности, которое считается функцией гиппокампа как «когнитивного картографа», развивается на втором году жизни.⁴² Вспоминание очередности событий позволяет ребенку развить чувство времени и последовательности. Дети привыкают к тому, что обычно происходит сначала, а что потом, и бурно реагируют на отклонения от этой привычной схемы. С этой способностью гиппокампа связано создание «пространственной карты» – представлений о том, как расположены вещи в мире. Нарушения в работе гиппокампа у животных, например, приводят к потере известного маршрута при прохождении лабиринта.⁴³ «Когнитивный картограф», таким образом, способен идентифицировать контекст и создавать четырехмерное ощущение себя в мире и во времени. Способность мозга формировать временные и пространственные представления, несомненно, имеет большое значение для выживания. Эксплицитная память играет важную роль в обеспечении ощущения пространства и времени – она позволяет людям помнить, где находятся те или иные предметы и когда они там были.

Таблица 3.1. Имплицитная и эксплицитная память

Имплицитная память

Ранняя форма памяти – присутствует до рождения.

Лишена субъективного внутреннего опыта «вспоминания» о себе или о времени.

Включает ментальные модели и «приоритизацию».

Включает поведенческую, эмоциональную, перцептивную и соматосенсорную память.

Фокальное внимание для кодирования не требуется.

Опосредуется через мозговые цепочки, участвующие в начальном кодировании и не зависящие от медиальной височной доли/гиппокампа.

Эксплицитная память

Поздняя форма памяти – начинает появляться на первом году жизни.

Семантическая (фактическая) память: развивается в возрасте от одного до двух лет.

Автобиографическая (накопление эпизодической памяти): прогрессивное развитие после второго года жизни.

Требуется осознание для кодировки, требуется наличие субъективного «чувства вспоминания» (о себе и времени).

Для кодирования требуется фокальное внимание.

Обработка гиппокампом необходима для хранения и первоначального воспроизведения.

Консолидация коры делает выбранные события частью постоянной памяти и не зависит от участия гиппокампа в их извлечении.

Паллер, Восс и Вестербергер заявили:

Модель декларативной памяти обычно постулирует, что отдельные функции или фрагменты должны быть связаны друг с другом, чтобы обеспечить надежное хранение данных в памяти. Воспроизведение, повторение и закрепление, таким образом, влекут за собой синхронную активацию в рассредоточенных корковых сетях, и эта кросс-кортикальная активность может относиться к тому же типу, что и сознательный опыт в целом.⁴⁴

Таким образом, мы можем увидеть, как развитие сознания может быть тесно связано с развитием памяти. И память, и сознание зависят от интегративных процессов в мозге. Эту связь дифференцированных элементов также можно увидеть в том, как энергия и информация распределяются в отношениях – сначала с родителями, а затем в социуме и мире.⁴⁵ На память влияет использование языка в коммуникативных паттернах – и на уровне микрокультуры (семьи), и на уровне макрокультуры (общества в целом).⁴⁶ Таким образом, сознательный опыт «я» частично формируется нашим социальным опытом.

Ко второму году жизни у детей начинает складываться более сложное представление о себе в мире. Исследователи изучали то, как дети реагируют на свое отражение в зеркале – не «обычное», а с красной или зеленой отметкой на лице. Полутора-двухлетние дети замечают что-то «другое» в своем отражении, и это позволяет предположить, что у них есть мысленный образ того, как они обычно выглядят. Исследуя красную отметину, полуторагодовалые дети могут уже касаться своего лица, а не зеркала. Ко второму году жизни у ребенка развивается чувство физического мира, времени и последовательности, а также самоощущение, которые составляют основу эксплицитной автобиографической памяти.⁴⁷ В более ранний период события из жизни ребенка могут запоминаться («память о событиях»), но считается, что это семантические воспоминания о переживаниях, в которых нет «самоощущения во времени». Такое самоощущение является отличительной чертой автобиографических (эпизодических) воспоминаний.⁴⁸

Уилер и другие исследователи обобщили ряд работ по нейровизуализации, показав, что память на факты (семантическая память) функционально отличается от памяти о себе во времени (эпизодическая память).⁴⁹ Семантическая память допускает пропозициональные представления – представления о внутренних или внешних фактах. Они могут быть выражены словами или в графической форме, и их можно оценить как «истинные» или «ложные». Такое семантическое знание, знание о фактах окружающего мира, получило название «ноэзис». Напротив, автобиографическая или эпизодическая память требует способности, называемой «автоноэзис» (самопознание), и, по-видимому, зависит от развития лобных областей коры головного мозга. Эти области претерпевают быстрое развитие, зависящее от опыта, в течение первых нескольких лет жизни. Считается, что они опосредуют автоноэтическое сознание. Способность человеческого разума совершать то, что Тульвинг и его коллеги назвали «мысленным путешествием во времени», то есть иметь ощущение воспоминания о себе в прошлом, осознание себя в настоящем и проекции себя в воображаемое будущее – уникальна.⁵⁰ К середине третьего года жизни ребенок уже начинает присоединяться к родителям во взаимно конструируемых сюжетах, сотканных из реальных и воображаемых событий.⁵¹ Богатство самопознания и автобиографических нарративов, по-видимому, опосредовано межличностными диалогами, в которых родители строят сообщения о внешних событиях и внутренних субъективных переживаниях персонажей.

Нельсон описывает этот процесс так:

Основной переход в развитии детей дошкольного возраста можно рассматривать как движение к социально-культурно-языковому «я» в обществе. Этот переход на новый уровень социально-когнитивного сознания проявляется в значительных изменениях, которые происходят в возрасте между двумя и пятью годами – в этот период меняются уровни функционирования в бесчисленном множестве ситуаций, экспериментальных и повседневных. Этот процесс подробно описан в литературе по развитию.⁵²

Затем Нельсон говорит о последствиях роста:

Наблюдаемые изменения не вызваны каким-то одним фактором, они зависят от многих связанных между собой навыков, уникальных для человеческого развития. Они не являются продуктом внезапного изменения когнитивного уровня, а представляют собой непрерывный процесс развития функций. Среди достижений этого периода важнейшим является высокий уровень социальных и культурных функций языка. Переход к «культурному я» зависит от опыта использования языка в социальном контексте, то есть от социальных практик, но его последствия также глубоко индивидуальны. Значение имеют в том числе социальная и когнитивная осведомленность ребенка и его способность к новым уровням ментальных представлений и рефлексивного мышления. Этот процесс – медленный и в значительной степени интерактивный – завершается «культурно насыщенной» концепцией себя, возникновением памяти о себе, личной истории и появлением воображаемого будущего, в котором отражены ценности, ожидания и формы, продиктованные усвоенной культурой.⁵³

Есть данные, что усиление родительских рефлексий, связанных с общим опытом, ускоряет развитие «автобиографического я» у ребенка.⁵⁴ Как пишут Фивуш и Нельсон, «вспоминая о прошедших событиях под руководством взрослых, дети строят наполненное представление об отношениях между прошлым и будущим, между собой и другими. В этом процессе присутствуют обсуждение, сравнение и обобщение данных о своих внутренних состояниях и состояниях других, и в ходе взаимодействия эти состояния превращаются в нарратив, объясняющий поведение».⁵⁵ Таким образом, мы можем предположить, что опыт привязанности – то есть общение с родителями и другими взрослыми – напрямую повышает способность ребенка к автоноэтическому сознанию. Возможно, именно поэтому разговоры о прошедших событиях улучшают память. Иначе говоря, наши отношения с другими людьми формируют не только то, что мы помним, но и то, как мы это помним. Под влиянием общения складывается и «ощущение себя», которое запоминается.⁵⁶ Пример эмпирического подтверждения этой точки зрения можно найти в исследовании Джека и его коллег:

Мы записали разговоры о прошлом, состоявшиеся в 17 парах «мать – ребенок» в разное время, когда детям было от двух до четырех лет. Когда детям, участвовавшим в исследовании, было 12–13 лет, у них взяли интервью об их ранних воспоминаниях. Подростки, матери которых во время тех давних бесед чаще прибегали к уточнениям, имели более ранние воспоминания о детстве, чем те, у матерей которых соотношение уточнений к повторениям было меньше. Эти данные соотносятся с гипотезой о том, что разговоры о прошлых событиях в раннем детстве оказывают длительное влияние на автобиографическую память.⁵⁷

То, как родители взаимодействуют с детьми, поощряя прорабатывание общих размышлений, по-видимому, оказывает прямое влияние на автобиографическое развитие личности.

Наше ощущение себя возникает в рамках межличностного опыта. Фивуш кратко описывает этот процесс:

Автобиографическая память – это уникальная система, которая интегрирует воспоминания о прошлом опыте во всеобъемлющий жизненный нарратив… (а) автобиографическая память – это постепенно развивающаяся на протяжении детства и юности система, которая зависит от изменения ощущения субъективного «я» как непрерывного во времени; (б) автобиографическая память развивается в определенных социальных и культурных контекстах, связанных с индивидуальными, гендерными и другими особенностями взрослых. Важно обратить внимание: (в) матери, которые в деталях обсуждают прошлое со своими маленькими собеседниками, воспитывают детей, у которых затем развиваются более подробные, связные и оценочные автобиографические воспоминания.⁵⁸

Процесс кодирования обеих форм эксплицитной памяти (семантической и эпизодической), по-видимому, требует фокального, сознательного, направленного внимания для активации гиппокампа.⁵⁹ Стимулы сначала попадают в «сенсорную» память, где данные хранятся от четверти до половины секунды. Этот сенсорный «буфер» содержит начальные нейронные активации системы восприятия. Только некоторые элементы затем помещаются в оперативную (рабочую) память, – она длится до полуминуты, если нет дальнейшего повторения. Если мозг повторно активирует эти структуры оперативной памяти, то элементы хранятся дольше и, возможно, будут перемещены в долговременную.

Оперативную память называют «грифельной доской разума». Это ментальный процесс, который возникает, когда мы говорим, что «думаем о чем-то»; он позволяет размышлять о предметах, воспринимаемых в настоящем и вспоминаемых из прошлого.⁶⁰ Когда мы думаем о проблеме или событии, оперативная память позволяет связывать воедино различные представления и манипулировать ими внутри разума. Продукт такой когнитивной обработки затем может войти в «долговременную» память. У некоторых людей с нарушениями внимания оперативная память не может обрабатывать такое же количество элементов и так же долго, как память здоровых людей. Исследования подтвердили это клиническое открытие: встречаются аномалии в боковых областях префронтальной коры, которая считается основным местом обработки оперативной памяти.⁶¹

Хотя префронтальная область может играть важную роль для оперативной памяти, исследования показывают, что одной зоной эта функция не ограничивается. Это распределенный процесс, возникающий в результате взаимодействия множества нейронных компонентов. Буксбаум и Д’Эспозито заявляют:

Один из выводов, который можно сделать на основе этого исследования, заключается в том, что оперативную память нельзя рассматривать ни как единую, ни как «выделенную» систему. Целая сеть областей мозга, включая префронтальную кору (ПФК), имеет решающее значение для активного поддержания внутренних представлений, без которых невозможно целенаправленное поведение. Таким образом, оперативная память не локализована в какой-то одной области, а, вероятно, является эмерджентным свойством функциональных взаимодействий между префронтальной корой и остальными участками мозга.⁶²

Посредством долговременной эксплицитной памяти данные сохраняются в течение длительного времени, а оперативная память при этом не задействуется.⁶³ Например, чтобы запомнить номер телефона, домашний адрес или дату рождения близкого друга, нужно поместить их в долговременное хранилище (если вы не полагаетесь на внешний «мозг», например смартфон, который сделает это за вас). Номер телефона нового знакомого, которому нужно позвонить всего раз, оперативная память удерживает ровно столько, сколько нужно, чтобы набрать эту комбинацию цифр. После звонка номер сразу улетучивается из головы, но сохраняется в памяти смартфона. Полагаясь на цифровые устройства для хранения данных и навигации, мы перестаем тренировать свой нейронный механизм – а ведь нужна регулярная стимуляция, чтобы внутри него могли поддерживаться и сохраняться связи. Впрочем, если бы оперативная память постоянно не очищалась, наш мозг просто наводнила бы лишняя информация из прошлого. Отсеивание ненужной информации – важная функция. Помещение данных в долговременную память позволяет нам вспомнить то, что действительно важно, а не все подряд. Когда мы просим кого-то вспомнить прошлый месяц, мы, по сути, просим активировать репрезентативный процесс, который был «сохранен» как повышенная вероятность срабатывания в нейронной сети. Этот процесс опосредуется генетически активированными структурными изменениями синаптических связей внутри сети. Оперативная память, как считают специалисты, не зависит от синтеза белка, активируемого генами. Она включает в себя функциональные (не структурные) изменения силы синапсов, такие как увеличение синаптической возбудимости, которые временно увеличивают вероятность специфической нейронной активности. Воспоминание можно рассматривать как активацию потенциального или скрытого представления. Гиппокамп участвует и в кодировании данных, и в процессе их извлечения из долгосрочной эксплицитной памяти. Связь этого процесса с цепочками в латеральной префронтальной коре дает возможность взглянуть на этот механизм с определенной точки зрения.