Текст книги "Развивающийся разум. Как отношения и мозг создают нас такими, какие мы есть"

Общение, биосинхрония и состояния разума

Тридцатилетняя женщина тихо сидит на кушетке в моем кабинете. Она выглядит озадаченной, когда я повторяю свой вопрос: «Как прошел ваш визит к маме в прошлые выходные?» Прикусывает губу, отворачивается и смотрит в пол, ничего не говоря. Протягивает руку вперед и прикрывает глаза рукой. Ее дыхание становится более быстрым и поверхностным. Она нервно постукивает ногой по полу. Тишина. Я ловлю себя на том, что смотрю в пол и слышу, как тоже постукиваю ногой. Мое состояние разума проявляется в невербальных сигналах: выражении лица, взгляде, движениях, тоне голоса и скорости речи. Мой голос низкий, и я медленно говорю: «О, это были тяжелые выходные дни». Моя голова чувствует, как будто она вот-вот взорвется. «КАКОЙ УЖАС!» – вдруг восклицает пациентка. У меня возникает чувство облегчения. Мышцы лица начинают расслабляться. Лицо пациентки и ее тело становятся менее напряженными. «Ужасно…» – стонет она со слезами на глазах.

Как показывает этот пример, участие в прямом общении – это больше, чем просто понимание или даже восприятие вербальных и невербальных сигналов. Для «полного» эмоционального общения один человек должен позволить своему душевному состоянию влиять на состояние другого.¹⁴ Мы можем просто назвать это разновидностью межличностной синхронии. Она включает телесные и ментальные состояния. В результате два человека соединяются. В примере выше моя чувствительность к набору сигналов пациентки позволяет мне, терапевту, прийти в состояние, близкое к ее состоянию. Ощущение, что моя голова «вот-вот взорвется», показывает, как переход пациента от недоумения к гневу и печали переживает другой человек. Изменения в моем состоянии могут быть частью сложного внутреннего процесса, который заставляет меня осознавать тонкие и быстрые невербальные сигналы собеседника. Я переживаю опыт, максимально приближенный к субъективному миру пациента в данный момент. Исходя из нашей структуры «трех П», размещение моего разума на «плоскости возможности», открытое, восприимчивое состояние осознания, которое позволяет пережить то, что мы можем назвать «присутствием», облегчает соединение двух разумов в резонирующее «мы». В детско-родительской паре фигуры привязанности предлагают младенцам «почувствовать связь», почувствовать себя частью большего «я», а не просто изолированным «я», живущим в мире.

Находясь в плоскости возможностей, я могу быть открыт ко всему, что возникает в виде плато и пиков в моем внутреннем опыте. Я чувствителен к своей внутренней реакции, и я также могу осознавать свое восприятие опыта пациента. Это позволяет мне осознавать то, что возникает в резонансе с другим в этом открытом состоянии присутствия. Комбинация внутренних и внешних процессов дает важную эмпирическую информацию. Такое согласование двух ментальных состояний – телесного и «отношенческого» опыта также позволяет в невербальной форме сообщить пациентке, что ее «понимают» в самом глубоком смысле. В конце сеанса пациентка говорит мне: в нашей совместной работе ей помогло то, что она «чувствует, что я ее чувствую». Я никогда не забуду эту светлую фразу. Состояние пациентки напрямую влияет на мое, и она знает, что существует в моем ментальном мире; она «чувствует себя» другим человеком. Такая настройка состояний формирует невербальную основу коммуникации.¹⁵ Способность достичь этой формы общения, иногда называемой «аффективной настройкой»,¹⁶ зависит от индивидуальной чувствительности к сигналам. Родительскую чувствительность к сигналам ребенка можно рассматривать как основу надежных привязанностей. Этот механизм объясняет нам, как нахождение двух людей друг с другом позволяет им установить эмоциональную коммуникацию и чувство связи в любом возрасте.¹⁷ В процессе взаимодействия мозг одного человека и мозг другого влияют друг на друга, работают в режиме «сорегулирования».¹⁸

В этой главе рассматриваются данные о развитии, полученные в результате исследований привязанности. Мы говорим о важности синхронизирующего, сорегулирующего, обусловленного общения. Настройка состояний разума – фундаментальный способ прямого влияния мозговой деятельности одного человека на активность другого. Общение позволяет разумам подключаться друг к другу и резонировать «Подключиться» значит иметь прямую связь в общении; «резонировать» значит влиять на другого, не становясь при этом другим. Мы можем поддерживать дифференциацию, становясь связанными. Вот почему подключение и резонанс имеют фундаментальное значение для интегрированных отношений. В детстве связи с близкими людьми формируют у нас мозговые связи, жизненно важные для развития способности ребенка к саморегуляции.¹⁹ Регуляция возникает при надежной привязанности. Внимание, эмоции и настроение, мышление, память, поведение, мораль и контакт с другими – все это возникает из интегративных функций. Как мы уже говорили, интегративные отношения культивируют развитие интеграции в мозге. Так возникает основа для оптимальной регуляции и воспитания устойчивости. Исследования показывают: интегративные отношения основаны на моделях общения. Давайте рассмотрим, как разум младенца развивается в рамках этих отношений. Это позволит нам понять, как межличностное взаимодействие способствует развитию психологической устойчивости и эмоционального благополучия.

Важный вывод: развивающийся разум ребенка использует состояния разума, принадлежащего близкому взрослому, чтобы организовать свои состояния. Как мы видели, «состояния разума» включают в себя различные аспекты мозговой деятельности. Согласованность состояний зависит от того, насколько чутки родители к сигналам ребенка. Это условие позволяет разуму ребенка регулировать себя в данный момент, а также развивать регулирующие способности, которые можно использовать в будущем.²⁰ Когда настраиваются друг на друга ребенок и родитель или пациент и терапевт, возникает «резонанс ментального состояния», то есть состояние каждого влияет на состояние другого и в то же время само находится под влиянием. Бывают моменты, когда нужно побыть одному. Человек, который тебя чувствует, знает, когда надо отступить и выйти из «резонанса». Близкие отношения – танец настроенного общения, в котором чередуются моменты сонастройки, близости и автономности. В основе такой настройки лежит способность считывать сигналы (часто невербальные), указывающие на необходимость сближения или дистанцирования.²¹

Паттерны потока энергии и информации внутри людей и между людьми – фундаментальные компоненты состояния разума. Таким образом, «включенное» общение подразумевает резонанс энергии и информации между двумя людьми. Если речь о младенце, который еще не говорит, общение происходит без слов. Потребность в невербальной настройке сохраняется на протяжении всей жизни. Во взрослых отношениях слова становятся доминирующей формой обмена информацией, и возникает другая форма резонанса представлений, но словесный обмен может показаться довольно «пустым», если он лишен настройки на состояние.²² Исследования детской привязанности напоминают нам о решающей важности невербальной коммуникации для всех форм человеческих отношений. Это способ реагировать не только на внешнее поведение.

Теория привязанности

В середине двадцатого века британский психоаналитик и психиатр Джон Боулби обратился к изучению поведения животных, чтобы обогатить традиционные аналитические взгляды на развитие ребенка.²³ Боулби писал о привязанности, разлуке и утрате. Итогом его трудов стало появление в приютах для сирот и в отделениях педиатрических больниц «ответственных опекунов». Идея Боулби была простой: привязанность младенца к родителю (или другому значимому взрослому) будет усвоена им как рабочая модель привязанности. Если эта привязанность безопасная и надежная, ребенок сможет исследовать мир, постепенно отделяться и взрослеть в «здоровом» режиме. Если отношения привязанности «ненадежны», нет ощущения опоры, развитие безопасного базового поведения (игра, исследование и социальные взаимодействия) может быть затруднено. Конечно, если обстоятельства меняются, ненадежная привязанность может смениться надежной.

«Внутренняя рабочая модель привязанности» – форма ментальной схемы.²⁴ Дети могут использовать форму запоминания, называемую «эвокативной» памятью, уже к восемнадцати месяцам, чтобы вызвать в сознании образ значимого взрослого. Это помогает утешиться.²⁵ Дети «несут в себе» тех, к кому привязаны, в виде мультисенсорных образов (лиц, голосов, запахов, вкусов, прикосновений), мысленных представлений об отношениях с ними и ощущения, что «близкий рядом». Как описано в главе 3, формирование ментальных моделей – это фундаментальный способ, с помощью которого имплицитная память позволяет разуму создавать обобщения и оформлять прошлый опыт. Одна из форм такой ментальной модели – «сценарий», план «ожидаемого» межличностного поведения и общения.²⁶ Эти модели затем используются в искажении текущего познания, чтобы быстрее анализировать данные и научиться прогнозировать будущие события. Таким образом, благодаря ментальным моделям мозг извлекает уроки из прошлого и работает с будущим.

Исследования привязанности изучают и детские, и родительские ментальные модели. Как эти модели можно оценить? Они оказывают влияние на множество наблюдаемых явлений, включая открытое поведение, межличностное общение, эмоциональную регуляцию, автобиографическую память и нарративные процессы. Эти модели напрямую влияют на то, как родитель взаимодействует с ребенком. Родительские ожидания, восприятие и поведение «входят в контакт» с врожденными чертами малыша, определяя, каким будет взаимодействие «родитель – ребенок». Исследования показали, что ожидания родителей и модели отношений, которые они выстраивают, сильно зависят от их, родителей, собственной истории привязанности. Мейн назвала их «душевным состоянием в отношении привязанности».²⁷

Отношения привязанности также необходимо рассматривать через призму культурного контекста. Антропологи и другие ученые отмечают, что модели общения между родителем и младенцем обусловлены культурой и другими аспектами социального мира семьи. Например, постоянный физический контакт в одной культуре может способствовать надежной привязанности, а в другой будет восприниматься как «небезопасный».²⁸ Наличие нескольких фигур привязанности может считаться нормальным в одной культуре, но совершенно неслыханным в другой. В принципе дети способны формировать привязанность более чем к одному взрослому.²⁹ Во многих современных обществах есть распространенная проблема: единственный родитель, который заботится об одном или нескольких маленьких детях. Это противоречит тому, как люди развивались и жили в ходе эволюции: изначально мы «приспособлены» жить в группах, где о малышах заботятся несколько взрослых.³⁰ Но дети «берут что дают» – у них есть отклик на заботу, даже если она исходит от единственного родителя. Важно рассматривать паттерны привязанности как адаптивные, культурно обусловленные модели реакции на общение со взрослыми. Термин «ненадежная привязанность» некоторым социологам может показаться скорее уничижительным, чем описательным. Организованные формы ненадежной привязанности дают адаптацию к определенным моделям общения со взрослыми. Они с меньшей вероятностью приведут к нарушению психического здоровья, чем неорганизованные формы. «Надежность» ничего не гарантирует, а организованная «ненадежность» привязанности сама по себе не является синонимом ментальной дисфункции, хотя и может усиливать склонность к ригидности, хаотичности и другим нарушениям саморегуляции. Дети извлекают максимум из организованного опыта привязанности, если он им доступен. А дезорганизованная привязанность, напротив, несовместима с основными аспектами близких отношений – поиском понимания, надежной базы и безопасности. Таким образом, дезорганизованная привязанность сопряжена с высоким риском нарушения психического здоровья. Организованная привязанность, даже ненадежная, может включать в себя эффективную адаптивную стратегию, которой дети обучаются, чтобы выжить.

Оценка привязанности

Мэри Эйнсворт, психолог-исследователь, в 1950-х годах работала с Джоном Боулби в лондонской Тавистокской клинике³¹. Она искала способ «количественно измерить» надежность привязанности. Идея состояла в том, чтобы изучить взаимодействие матери и младенца в течение первого года жизни, а затем сделать что-то, что позволило бы наблюдателям классифицировать «рабочую модель» привязанности. Подход Мэри Эйнсворт в Балтиморе³² с тех пор сотни раз воспроизводился другими учеными по всему миру. В рамках проведенного Эйнсворт исследования пара «мать – младенец» после года наблюдения в домашних условиях приезжала в лабораторию. В течение двадцати минут младенец какое-то время оставался с матерью, затем – с матерью и незнакомцем, затем – только с незнакомцем и, наконец, один – около трех минут. Отделение годовалого ребенка от матери, оставление в чужой среде, а иногда и с незнакомцем, должно, по мысли исследователей, активировать систему привязанности. Исследователи наблюдали за реакцией младенца на расставание и дальнейшее воссоединение с матерью. Наиболее полезные оценки были получены в эпизоде воссоединения.

Эйнсворт обнаружила, что поведение младенцев на этом этапе соответствовало определенным моделям реагирования. Были получены статистически значимые результаты: каждый из паттернов поведения детей соответствовал оценкам, сделанным в домашних условиях за год до лабораторного эксперимента. Сам тест называется «Незнакомая ситуация».³³ В рамках исследования была создана классификация, включающая три различные модели привязанности. В настоящее время используется еще одна, четвертая, описанная Мэри Мэйн и Джудит Соломон,³⁴ – она помогает дополнительно определить характер поведения некоторых младенцев. Естественно, есть некоторые паттерны, которые «не поддаются классификации», поскольку не соответствуют критериям ни одной из четырех категорий.³⁵ В правой части табл. 4.1 перечислены четыре категории паттернов поведения младенцев в условиях «незнакомой ситуации».

Реакция младенца на возвращение матери кодируется тем, как он ищет близости с матерью, легкостью, с которой его можно успокоить, и скоростью возвращения к игре. Идея состоит в том, что младенец, у которого сформировалась модель надежной привязанности, сможет «использовать» родителя, чтобы быстро успокоиться и вернуться к своим детским задачам – исследованию мира и играм. Если у младенца определяется ненадежная модель привязанности, то возвращение родителя не дает такого эффекта.

Данные, полученные в ходе исследования «Незнакомая ситуация», были связаны с многочисленными открытиями, сделанными по мере взросления детей – уровня их эмоциональной зрелости, отношений со сверстниками и успеваемости уже в подростковом возрасте.³⁶ Обнаруженные корреляции предполагают, что модели отношений между родителем и ребенком оказывают значительное влияние на его дальнейшую жизнь. Поскольку у большинства детей остались те же родители, эти корреляции подтверждают: первый год жизни является критически важным периодом развития.³⁷ Дальнейшие исследования приемных родителей также подтверждают идею о том, что у родителей, способных понять «внутреннюю жизнь» малышей, растут дети с надежной моделью привязанности^.38 Родители и другие взрослые влияют на нас в течение всего детства. Боулби ввел термин «внутренняя рабочая модель привязанности».³⁹

Таблица 4.1. Классификация ИПВ и соответствующие паттерны поведения младенцев в «Незнакомой ситуации»

Примечание. Из Гессе (1999b, стр. 399). Авторское право © 1999 Гилфорд Пресс. Перепечатано с разрешения. Описания Системы классификации привязанности взрослых обобщены у Main, Kaplan, Cassidy (1985) и у Main, Goldwyn (1984, 1998). Описания категорий младенцев A, B и C взяты из Ainsworth, Blehar, Waters, and Wall (1978), а описание категории D младенцев взято из Main and Solomon (1990).

Другими словами, со сменой условий меняется рабочая модель привязанности – у ребенка, подростка, а затем и взрослого. Паттерны, усвоенные в раннем возрасте, важны, но на внутреннюю модель привязанности влияет и новый получаемый опыт. Новый опыт отношений может привести к более надежной привязанности. Различные факторы, в том числе генетика и биохимия – например, выделение окситоцина, могут влиять на преемственность стратегий привязанности в раннем и более позднем возрасте. Исследования подтверждают, что лечение, основанное на оздоровлении отношений, может способствовать трансформационному развитию.⁴⁰

На первый взгляд может показаться, что ошибочно сводить сложное поведение к каким-то отдельным категориям. Но исследователи часто объединяют участников в группы, чтобы найти статистически значимые закономерности. Эти группы – лишь общие модели, и конкретный человек может, конечно, демонстрировать элементы, относящиеся к разным категориям классификации. Тем не менее этот метод работы может многое рассказать нам о глобальных моделях поведения. Лонгитюдные исследования, в рамках которых велись наблюдения за развитием родителей и младенцев на протяжении всей жизни, требуют такой классификации. Эти исследования дали интересные результаты, весьма полезные для понимания природы человеческого опыта.⁴¹ Когда мы будем рассматривать конкретные категории привязанности, имейте в виду, что у ребенка могут задействоваться разные паттерны в общении с разными фигурами взрослых. Человек может пережить ряд состояний из разных классификаций по мере того как взрослеет. Постепенно разные паттерны объединяются в цельное самоощущение. То, как мы приходим к формированию связанной модели из разных паттернов отношений – это база для формирования интегрированного разума на основе опыта привязанности.⁴²

Надежный паттерн

К родителям, которые эмоционально доступны, восприимчивы и реагируют на потребности и психическое состояние своих детей, младенцы чаще всего демонстрируют надежную привязанность. Первоначально Эйнсворт утверждала, что материнское тепло может «предсказывать» эту надежность, но затем, после исследований в Балтиморе, она добавила в определение еще понятие «материнской чувствительности». Это качество требует, чтобы родитель воспринимал, понимал внутренний мир младенца и своевременно реагировал на него. Такая «обусловленная коммуникация» возникает из-за способности родителя видеть психическую жизнь ребенка – для этого недостаточно просто замечать какие-то его внешние проявления или даже давать тепло. Таким образом, родительское присутствие включает в себя эмоциональный резонанс и ментальный, когнитивный. Мы «принимаем мысленную перспективу» другого человека, чтобы видеть вещи его глазами, представляем, на что может быть похож его опыт. Ментальное присутствие, сочетающее в себе эмоциональный и когнитивный аспекты эмпатии, позволяет родителю чувствовать ребенка, не слишком отождествляя себя с ним, не «растворяясь» в нем и создавая при этом сострадательную и прочную связь. С точки зрения «трех П» такое воспитание позволяет связям возникать из открытой плоскости возможностей без особых ожиданий. Ожидания – ригидное плато, которое мешает воспринимать ребенка таким, какой он есть. Таким образом, привязанность между родителем и ребенком можно рассматривать как интегративную – она сохраняет различия и границы, но способствует установлению связей. Можно сказать, что младенец, который проживает эту привязанность, «чувствует себя» и «понят» родителем. Можно назвать это детским опытом «увиденности». В таком союзе ребенок не теряет чувства целостности, независимо от реакции родителей.

Важная способность воспринимать мысли ребенка лежит в основе надежной привязанности. Способность понимать поведение в ментальном контексте – часть того, как родители осмысляют свою внутреннюю жизнь. Это объясняет результаты, полученные Мэри Эйнсворт. Она обнаружила, что если родитель – хороший «информант», то есть способен подробно обсудить природу уникальной личности и эмоциональных особенностей ребенка, – вероятнее всего, мы имеем дело с надежной привязанностью.⁴³ Дети с таким типом привязанности ищут близости с матерью в рамках эксперимента «Незнакомая ситуация» и быстро возвращаются к игре. Ребенок ищет близости, находит контакт с фигурой привязанности и успокаивается.⁴⁴ В группе низкого риска надежная привязанность к родителям обнаруживается примерно у пятидесяти пяти – шестидесяти пяти процентов младенцев.⁴⁵

Избегающий паттерн

Родители, которые эмоционально недоступны, невосприимчивы, отвергают ребенка, не реагируют на него, ассоциируются с «избегающим» типом привязанности. В рамках эксперимента «Незнакомая ситуация» младенцы с этим типом привязанности игнорируют возвращение родителей. Для этих детей характерны «деактивирующие» состояния внимания, во внешнем поведении это проявляется как минимальный поиск близости с родителем.⁴⁶ В выборках с низким уровнем риска от двадцати до тридцати процентов младенцев демонстрируют такой тип привязанности.

Резистентный или амбивалентный паттерн

Те родители, которые непоследовательны в плане доступности и отзывчивости, а также склонны навязывать свои собственные состояния разума детям, обычно ассоциируются с амбивалентным типом привязанности. Такие младенцы кажутся встревоженными, их нелегко успокоить, и в рамках эксперимента «Незнакомая ситуация» они с трудом возвращаются к игре после воссоединения с родителем. В этом случае имеет место «сверхактивация» системы привязанности, при которой состояние внимания/представления ребенка приводит к внешнему поиску близости. После воссоединения с родителем этот поиск не прекращается. Другими словами, контакт с родителем не способен «выключить» поведение привязанности.⁴⁷ В группах населения с низким уровнем риска амбивалентный тип привязанности проявляют от пяти до пятнадцати процентов младенцев.

Дезорганизованный/дезориентированный паттерн

Наконец, у родителей, которые в процессе коммуникации пугают детей и пугаются сами, младенцы демонстрируют, как это определили Мейн и коллеги, «дезорганизованную/дезориентированную» привязанность.⁴⁸ Во время эксперимента «Незнакомая ситуация» такой младенец кажется дезориентированным, когда мать возвращается в помещение. Некоторые из таких детей в лаборатории ходили кругами вокруг матери, а затем начинали ее избегать или впадали в состояние, похожее на транс или ступор.⁴⁹ Пары, попадающие в эту категорию привязанности, относят к наиболее подходящей группе первичной классификации их трех предшествующих – организованных – форм привязанности (по этой причине сумма всех приведенных здесь процентов по группам превышает сто). В неклинических группах дезорганизованная привязанность обнаруживается у двадцати – сорока процентов исследованных младенцев. У детей, с которыми родители жестоко обращались, дезорганизованная привязанность регистрируется в среднем в семидесяти процентах случаев.⁵⁰

Генетические исследования показывают: в целом категории привязанности не зависят от генов и, например, темперамента ребенка.⁵¹ Гены могут создавать уязвимость к реакции в условиях недостаточного опыта привязанности. Одно исследование показало, например, что у детей с определенным «аллелем» или вариантом гена передачи дофамина разная восприимчивость к неразрешенным потерям и травмам.⁵² Генетические особенности сами по себе не создают паттернов привязанности, но их присутствие может затруднить адаптацию к определенному опыту.

Как мы увидим, на регуляцию генов посредством «эпигенетических» изменений также может влиять опыт привязанности. Например, лабораторные исследования Майкла Мини показали, что у «малолижуших» крыс-матерей детеныши приобретают эпигенетические изменения в реакции на стресс. Исследовательская группа Мини также обнаружила, что у детей, подвергшихся жестокому обращению в раннем возрасте, происходят эпигенетические изменения в областях мозга, ответственных за гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковую ось, – изменения, которые усиливают реакцию на стресс.⁵³ Эти изменения не просто влияют на текущий опыт, но также могут передаваться через сперму и яйцеклетки и, таким образом, формировать нервную структуру потомства.⁵⁴ Будущим исследованиям предстоит осветить вклад эпигенетических и генетических условий, которые создают повышенную уязвимость при адаптации к стрессовой среде. Особый паттерн привязанности ребенка, по-видимому, развивается в ответ на заботливое окружение, но эту реакцию могут усугублять генетические и эпигенетические факторы.⁵⁵

Бохорст и его коллеги заявляют:

В выборке из 157 монозиготных и дизиготных близнецов были количественно определены генетические и средовые влияния на привязанность и темперамент. Только уникальные компоненты окружающей среды или ошибки могут объяснить разницу в дезорганизованной и организованной привязанности. В эксперименте «Незнакомая ситуация» 52 % различий в надежности привязанности объяснялись общей средой, а 48 % различий – уникальными факторами среды и ошибкой измерения. Роль генетических факторов в дезорганизации и надежности привязанности была незначительной. Генетические факторы объясняют 77 % различий в реактивности темперамента, уникальные факторы окружающей среды и ошибки измерения объясняют 23 % различий. Различия в темпераменте не были связаны с конкордантностью привязанности.⁵⁶

Факторы окружающей среды, такие как стрессовые социально-экономические условия, могут увеличить вероятность дезорганизованной привязанности.⁵⁷ Тем не менее пути передачи этого типа привязанности еще предстоит полностью выяснить.⁵⁸

Мы предполагаем, что сама система привязанности ребенка адаптируется к опыту общения с близким взрослым. Каждая из классификационных категорий в рамках «Незнакомой ситуации» определяется паттерном общения между родителем и ребенком. Таким образом, генетически запрограммированная, врожденная система привязанности формируется опытом. Эта адаптация вызывает характерные организационные изменения в развитии психики ребенка. Другими словами, разум как физический и социальный процесс, который регулирует поток энергии и информации, непосредственно формируется средой и синаптической адаптацией к ней.

Разум значимого взрослого и модель общения с ним непосредственно влияет на организацию развивающегося мозга ребенка. В частности, модели работы мозга, влияющие на формирующееся состояние сознания ребенка, активизируются в контексте конкретных отношений. Они «зависимы от контекста», как и большая часть функций мозга. Этот принцип может объяснить, почему у одного ребенка могут быть разные стратегии привязанности к разным взрослым. Отношения с каждым конкретным взрослым напрямую формируют нейробиологическое состояние мозга младенца, активируемое во время взаимодействия. Эти состояния создают набор активаций внимания и представлений, которые, как считается, минимизируют дистресс, регулируют поведение и помогают ребенку в самоорганизации.⁵⁹ Диадная регуляция формирует саморегуляцию. Другими словами, ребенок учится регулировать свои состояния посредством взаимодействия с другим человеком. Это адаптивный процесс. Как мы увидим ниже, и надежная привязанность, и «организованные» формы ненадежной привязанности (избегающая и амбивалентная) выявляют эффективные способы адаптации. Мейн и Гессе предположили, что дезорганизованная форма привязанности свидетельствует о том, что перед младенцем стоит неразрешимая проблема или «парадоксальное предписание».⁶⁰ Когда родитель является источником страха и дезориентации, ребенок просто не может достичь организованного, эффективного адаптивного состояния.⁶¹