Текст книги "Развивающийся разум. Как отношения и мозг создают нас такими, какие мы есть"

Надежные привязанности

В ходе эксперимента «Незнакомая ситуация» годовалые младенцы с надежной привязанностью (классифицированные как «В») после разлуки с матерью ищут с ней близости. Детей успокаивают, и они быстро возвращаются к игре. В домашних наблюдениях Эйнсворт и ее коллег за надежными парами «родитель – ребенок» в течение первого года жизни родители были чувствительны к сигналам детей. Если конкретней – взрослые были эмоционально доступны, проницательны и эффективно удовлетворяли потребности детей.¹⁶¹ Можно сказать, что эти родители были «настроены» на эмоциональное состояние младенцев.¹⁶² Питер Фонаги и Мэри Таргет описали эту способность как продукт «рефлексивной функции» взрослых. Родители способны размышлять (пользуясь при этом словами) о роли состояний разума и их влиянии на чувства, восприятие, намерения, убеждения и поведение.¹⁶³ Было высказано предположение, что рефлексивная функция лежит в основе многих надежных привязанностей, особенно когда у самого родителя было трудное раннее детство. Невербальный компонент рефлексивной функции можно увидеть в способности к аффективной настройке, наблюдаемой в парах, где внешнее проявление эмоций каждого участника зависело от внешних проявлений другого.¹⁶⁴ Настройка включает в себя согласование состояний разума в моменты взаимодействия, когда эмоция передается через выражение лица, тон голоса, жесты и зрительный контакт. Эта настройка происходит не при каждом взаимодействии.¹⁶⁵ Скорее она часто присутствует в моменты интенсивного общения между младенцем и родителем.¹⁶⁶

Таким образом, здоровая настройка включает в себя чувствительность родителя к сигналам ребенка и коммуникацию, которая вызывает «резонанс»: влияние состояния каждого участника пары «родитель – ребенок» на состояние другого. Такая настройка включает в себя и разделение в моменты, когда координация не требуется, и повторное вовлечение в общее поле, когда оба человека оказываются восприимчивы к связи состояний. Координация состояний – психобиологическая особенность активности мозга.¹⁶⁷ В результате этого резонанса состояний происходит биосинхронизация отношений.¹⁶⁸

В эмоциональных отношениях, включая романтические связи, близкую дружбу, психотерапию и взаимодействие между учеником и учителем, могут присутствовать следующие аспекты привязанности: стремление к близости, восприятие другого человека как «убежища», когда грустно и беспокойно. Как предположил исследователь Питер Фонаги, надежные отношения между родителем и ребенком включают в себя процесс «эпистемического доверия». Оно предполагает, что способ познания реальности, передаваемый фигурой привязанности, является точным и совместим с тем, каков мир на самом деле.¹⁶⁹ Эти более поздние формы привязанности могут быть установлены таким же образом, что и надежная привязанность в раннем детстве. В первых двух примерах, в «симметричных» отношениях (дружба и любовь), каждый участник пары настроен на последовательное, предсказуемое, чуткое, проницательное и эффективное общение. В отношениях «терапевт – пациент» и «учитель – ученик», как и в отношениях между родителями и детьми, присутствует асимметрия. Чувствительность к сигналам является основной обязанностью первого участника. Он выполняет роль «фигуры привязанности», обеспечивающей «убежище» и надежную базу для другого. Привязанность, резонанс и эпистемическое доверие могут присутствовать в каждой из таких привязанностей на протяжении всей нашей жизни. Способность размышлять о психическом состоянии другого человека – важный компонент многих форм близких, эмоционально привлекательных отношений. Это размышление о ментальных состояниях – больше чем концептуальная способность; оно позволяет разумам двух индивидуумов войти в резонанс, где каждый способен «чувствовать, что его чувствует» другой. Если говорить об эпистемическом доверии, можно предположить: само чувство доверия связано со способностью человека развить правильное представление о том, каков мир. Это аспект ментализации, который строится на эмоциональном резонансе пережитого чувства. Интенсивные и близкие связи проявляются как в словах, так и в невербальных аспектах общения: мимике, зрительном контакте, тоне голоса, движении тела, в том, как человек реагирует на реплики другого. Когда происходит подобное общение, это свидетельствует о настроенном состоянии разума.

Вербальное общение может охватывать множество аспектов. Коммуникация, касающаяся содержания разума другого человека, например, «разговор о памяти» или беседа о восприятии и воображении другого человека, как обсуждалось в главе 3, усиливает мыслительные процессы человека, память и саморефлексию.¹⁷⁰ Доверительные диалоги такого рода сосредоточиваются на мыслях, чувствах, намерениях, убеждениях и восприятии. Таким образом, на самом базовом уровне надежные привязанности как в детстве, так и во взрослом возрасте устанавливаются двумя людьми, разделяющими невербальный фокус на потоке энергии (эмоциональные состояния) и вербальное сосредоточение на информации, касающейся психической жизни (память и нарратив). Содержание разума имеет значение для надежных привязанностей.

Надежная привязанность взрослого: свобода размышлений

Дети с надежной привязанностью, как правило, имеют родителей, которые по классификации ИПВ показывают «надежное/автономное» состояние разума в отношении привязанности (обозначается как «F»; ассоциируется со «свободой»).¹⁷¹ Один такой родитель рассказал:

«Моя мама была очень заботливой; я помню, что мы были очень близки. Она всегда спрашивала меня, как прошел мой день, когда я приходила из школы. Помню один день, когда я пришла домой очень расстроенная. Мама была занята. Но она положила свои книги и пошла за мной в мою комнату, где мы могли поговорить наедине. Не помню точно, что она мне тогда сказала, но помню, что почувствовала себя намного лучше».

Этот нарратив раскрывает сбалансированную точку зрения – без лишней идеализации. Мы видим легкий доступ к общим автобиографическим данным (мать заботилась об этом человеке, было ощущение близости), а в поддержку этих выводов рассказчик приводит конкретные автобиографические детали. То есть присутствует общее знание того, что произошло, и доказательства того, что говорится. Общая связность повествования высока и удовлетворяет принципам дискурса Грайса. Как заметил Гессе, такие нарративы показывают: взрослый способен участвовать в диалоге, одновременно исследуя свои воспоминания об опыте привязанности.¹⁷² Еще один аспект, часто встречающийся у таких взрослых, – это способность размышлять о психических процессах в рамках этих нарративных описаний.¹⁷³ Рефлексивная функция, благодаря которой разум способен представлять другие разумы, показывает, как предполагают Фонаги и его коллеги, способность к «ментализации».¹⁷⁴ Для родителя эта способность очень важна, ведь ему нужно воспринимать состояние разума ребенка и реагировать на него.

Несмотря на то что некоторые истории могут содержать описания далеко не идеального раннего опыта, в них есть согласованность объективных фактов и способности видеть влияние родителей на развитие детей. Рассказчик, которого мы уже цитировали выше, о своем отце сообщил следующее:

«Мой отец был очень обеспокоен тем, что он безработный. В течение нескольких лет из-за этого он был, как я думаю, в депрессии. Рядом с ним было не очень-то весело. Он ходил искать работу и, когда не находил, кричал на нас. В детстве это очень огорчало меня. Я не чувствовала близости с отцом. Когда я стала намного старше, мама помогла мне понять, насколько тогда была трудная ситуация – и для отца, и для всех нас. Мне пришлось справиться со своим гневом, прежде чем мы с отцом смогли наладить отношения. Я думаю, что мое сегодняшнее состояние отчасти связано с тем, насколько трудным был тот период для всех нас».

Здесь мы видим, как рассуждения об отношениях раскрывают способность уравновешивать положительные и отрицательные аспекты опыта и размышлять о его влиянии на юность, а затем и на взрослую жизнь.

Для взрослых с надежным/автономным состоянием разума характерна плавность повествования, саморефлексия и обращение к памяти. Ментальные модели привязанности позволяют быть гибкими в восприятии и в плане действий. Как описала Мэйн, в этом случае не требуетcя стратегия минимизации или максимизации внимания при решении проблем, касающихся привязанности.¹⁷⁵ Неформальные наблюдения показывают, что это состояние разума дает способность получать удовольствие и переживать сильные эмоции, а также создавать эмоциональные связи с другими людьми.

Нарративы таких родителей показывают, что их внутренние рабочие модели привязанности надежны. Эти родители признают важность близких отношений и свободны жить в настоящем. Когда рабочие модели привязанности надежны, остается мало обстоятельств, мешающих близости к детям. Есть ощущение, что у надежных родителей есть жизненные истории, которые позволяют им жить в настоящем, не обращая внимания на проблемы из прошлого и опасения по поводу будущего. Разум таких людей можно описать как организованный и целостный. Мы можем предположить, что связность нарратива, наблюдаемая у этой группы людей, отражает хорошо функционирующую способность интегрировать аспекты своей личности во времени – это мы рассмотрим подробнее в главе 9.

Часто надежные взрослые – это те, кто «заслужил» этот статус.¹⁷⁶ Это люди, у которых есть ранний опыт, который мог бы привести к развитию той или иной формы ненадежной привязанности (избегающей, амбивалентной или дезорганизованной). Но стенограммы их рассказов показывают, что в данный момент их состояние разума в отношении привязанности оценивается как надежное/автономное. Часто у таких людей отмечаются данные о глубоких эмоциональных отношениях – с близким другом, романтическим партнером или терапевтом, и эти отношения позволяют им достичь «надежного» статуса.¹⁷⁷ Опираясь на исследования, сравнивающие «приобретенное» и «постоянное» надежное состояние, можно сделать следующие выводы.

Во-первых, привязанность детей к родителям в обеих группах одинакова.¹⁷⁸ При оценке взаимодействия родителей и детей даже в условиях значительного стресса мы видим сходство данных. Может быть, здесь речь об ограниченности существующих мер оценки, а может, мы недостаточно знаем о том, как сложный ранний опыт, который привел к ненадежной привязанности, может влиять на нынешнее состояние. Другой общий вывод: подгруппа с «ретроспективно приобретенной надежностью» (воспоминания только в ИПВ), как правило, показывает более выраженную депрессивную симптоматику, чем группа с «проспективно приобретенной надежностью» (документально подтвержденная ненадежная привязанность в детстве, а во взрослом возрасте – надежная привязанность) и группа с «постоянной надежностью», и такую же, если не более выраженную, депрессивную симптоматику, как «ненадежная» группа. Как это можно объяснить? Понятие «приобретенной надежной привязанности» можно интерпретировать по-разному, ретроспективные и проспективные особенности этого явления еще предстоит изучить.¹⁷⁹

В свете обсуждаемых нами проблем данные о «приобретенной» надежной привязанности могут отражать поток представлений человека о себе во времени. Имплицитные элементы раннего опыта быстро активируются в эмоционально богатых отношениях, например с детьми и супругами. Если категория «проспективно приобретенной надежной привязанности» действительно показывает эмоциональное развитие человека (от ненадежного состояния в отношении привязанности к надежному), то связность нарратива в рамках ИПВ может отражать важный интегративный процесс, который позволяет родителям прервать передачу ненадежных паттернов привязанности из поколения в поколение.¹⁸⁰ Дальнейшие исследования могут прояснить механизмы, которые разум использует для достижения интеграции, если опыт ранней привязанности неблагоприятен.

Избегающие привязанности

В рамках «Незнакомой ситуации» годовалые младенцы с избегающей привязанностью (обозначенные буквой «А» в табл. 4.1) не демонстрируют явной реакции на возвращение своих родителей (вероятно, занимающих по отношению к детям «отвергающую» позицию, – это мы подробнее обсудим в следующем разделе).¹⁸¹ Дети продолжают играть и ведут себя так, как будто родители не уходили и не возвращались. Однако исследования показывают, что реакция со стороны нервной системы на самом деле есть – в частности, она видна в изменении частоты сердечных сокращений.¹⁸² Так что безразличие к уходу и приходу взрослых здесь – внешнее.

Эйнсворт и коллеги обнаружили, что в течение первого года жизни таких детей родители ведут себя пренебрежительно, отвергают их, держат эмоциональную дистанцию.¹⁸³ Эти родители эмоционально недоступны, малочувствительны к душевному состоянию своих детей, невосприимчивы к их потребностям. Более поздние исследования показали, что эмоциональной настройки тоже не происходит в достаточной степени: нет координации речевых проявлений и мимики; общение с детьми у таких родителей сопряжено с трудностями в разных ситуациях, например при решении задач.¹⁸⁴

Оценивая внутреннюю модель привязанности ребенка в рамках «Незнакомой ситуации», нужно учесть, что значимый взрослый никогда не удовлетворял его эмоциональные потребности и не был настроен на его душевное состояние; поэтому и поиск родителя, когда он уходит из помещения во время эксперимента, видится бесполезным. Установление связи или эмоциональное присоединение в такой паре ограничено, поэтому родитель и ребенок остаются относительно изолированными друг от друга – это заметно, если сравнивать с парой, демонстрирующей надежную привязанность. Адаптивная стратегия такого ребенка состоит в том, чтобы выработать представления, которые снизят стремление к близости – это помогает избежать разочарований.¹⁸⁵ В этом состоянии ребенок чувствует себя изолированным.

В паре с избегающей привязанностью родителю не хватает способности концептуализировать мысли ребенка и реагировать на них.¹⁸⁶ Это проявляется в том, что взрослый, а за ним и ребенок, меньше размышляет о своем состоянии и состоянии других. Возникает ощущение «дистанции», и иногда оно может даже стать доминирующим переживанием. Это заметно, например, в описании эмоций. Наблюдения показывают, что эти описания обычно сухие, у таких людей есть явная склонность к логическому и аналитическому мышлению, а сенсорный, интуитивный компонент отсутствует. Как мы увидим ниже, когда речь пойдет о взрослых, классифицируемых по ИПВ как отвергающие, их автобиографическому нарративу и саморефлексии также не хватает богатства и глубины.¹⁸⁷

Как мы уже упоминали и как много лет назад сказал Боулби,¹⁸⁸ общепринятое мнение состоит в том, что у человеческих младенцев есть врожденная, генетически заложенная система мотивации, которая заставляет их привязываться к своим родителям, – как и у других детей-приматов. Младенцы привязываются к своим родителям независимо от того, насколько те чувствительны и отзывчивы. Если родители не дают надежной привязанности, ребенку приходится к этому адаптироваться.

У детей с избегающей привязанностью полученный опыт, по-видимому, создает определенные ожидания и вызывает адаптацию. Вырабатывается реакция, которая сводит фрустрацию к минимуму: в эксперименте дети ведут себя так, как будто родители никогда не уходили, и не проявляют внешних признаков того, что вообще нуждаются в родителях. Но исследования физиологических аспектов подтверждают – внутренняя ценность привязанности остается неизменно большой.¹⁸⁹ Поведенческие адаптации у младенцев и когнитивные адаптации у детей старшего возраста и взрослых (скудность автобиографической памяти и нарратива, представления о неважности отношений для развития и жизни) сильно контрастируют с сохраняющейся внутренней важностью близкой связи.

Отвергающая привязанность взрослого: эмоциональная пустыня

«Родители очень помогали мне в детстве. Я получила отличное образование – и школьное, и дополнительное. Выучила иностранный язык и освоила игру на двух музыкальных инструментах. [Отвечая на вопрос об отношениях с родными в раннем детстве, сказала: ] Мои родители были очень щедрыми людьми. Отец был очень, очень веселым, он показал мне, насколько важно хорошее чувство юмора. Мать была аккуратисткой, она научила меня организованности. В общем, моя семья была очень хорошей. [Когда попросили привести конкретные детские воспоминания, ответила: ] У меня очень теплые воспоминания о детстве. Я не помню конкретных событий, но знаю, что семья у нас была очень хорошая. Было много замечательных моментов. [Кроме прочего, заявила: ] Я верю в упорный труд и поиск собственного пути в жизни. Своих детей воспитываю так, чтобы они стали такими, какой удалось стать мне: независимыми и целеустремленными».

Этот отрывок из нарратива ИПВ показывает дефицит межличностных связей с детства. Взрослые с таким типом нарратива часто настаивают на том, что не помнят своего детства. Их общие описания не подкреплены конкретными воспоминаниями, и, следовательно, стенограммы этих рассказов отличает отсутствие связности, определяемое как нарушение количественного принципа Грайса (постоянство дискурса). Ответы на вопросы, как правило, очень кратки, что нарушает количественный принцип Грайса. Например, в ответ на вопрос о матери такие респонденты могут сказать: «Моя мама была хорошей. Я не могу вспомнить конкретно, в чем это проявлялось. Она была хорошей, вот и все». Часто подразумевается, что между родителем и ребенком не было особой эмоциональной связи. Бывает, испытуемые описывают отвергающее или пренебрежительное поведение со стороны родителей, чтобы поддержать положительные общие утверждения о них. В целом эти нарративы показывают, что процесс ментализации самих опрошенных и их первичных фигур привязанности был минимальным.¹⁹⁰ Во взаимодействии «родитель – ребенок», по-видимому, не было обмена размышлениями о психическом состоянии, достаточным в количественном и качественном плане.

Считается, что внутренняя модель привязанности «отвергающего» (обозначается как «Ds») взрослого напоминает избегающую модель ребенка: «Мой родитель отвергает меня, я не могу ожидать от него эмоционального комфорта и близости, поэтому я адаптируюсь, буду жить самостоятельно». Но это ментальная адаптация, а не сознательный выбор со стороны младенца. Если родитель не настраивается на внутреннее состояние ребенка, тот чувствует эмоциональную изоляцию. Самоощущение ребенка также остается фундаментально отличным от родительского.

В нарративе, который приведен выше, основная тема такая: «Детство было хорошее. Я узнала важные вещи от своих родителей. Я хочу, чтобы мои дети тоже научились быть независимыми». Мы видим, что здесь на самом деле ничего не говорится об отношениях с родителями. Прошлое оценивается положительно с точки зрения «благ», которые дали родители, а не близости или общения с ними. Как отмечалось ранее, еще одной особенностью таких нарративов является неспособность человека вспомнить подробности своего детства. Эта «амнезия», по-видимому, распространяется на период далеко за пределами пятилетнего возраста (время, когда у большинства из нас появляется легкий доступ к эксплицитной автобиографической памяти). «Блокировка» детских переживаний распространяется и на подростковый возраст. Все это наводит на мысли о том, что автоноэтическое сознание может быть недостаточно развито у лиц, в детстве столкнувшихся с отвержением.

Взрослые, которых в раннем возрасте игнорировали родители, часто очень настойчиво «не помнят» свое детство. Однако Мейн и коллеги осторожны в своих интерпретациях этого явления. Отсутствие детских воспоминаний не следует толковать как блокировку воспоминаний о травме, как это бывает, например, в случае сексуального или физического насилия. Исследования показывают, что здесь скорее дело в пренебрежении и эмоциональной разобщенности, характерных для избегающей привязанности.¹⁹¹ Данные исследований также свидетельствуют, что другие аспекты личных воспоминаний у этих людей обычно сохраняются – например, они помнят, какие ТВ-шоу были популярны, когда они были детьми, или какие события в это время происходили в мире.¹⁹² То есть ноэтическое сознание, по-видимому, у этих людей развилось нормально.

Дистанция и неприятие, которые характерны для избегающих отношений, создают среду с низким уровнем эмоций. Данные проспективного лонгитюдного исследования родителей и детей, проведенного в Миннесоте, свидетельствуют: у детей с избегающей привязанностью в раннем возрасте проявляются диссоциативные симптомы. Эти симптомы сохраняются долго и ослабевают по мере приближения к взрослой жизни.¹⁹³ В исследовании, о котором мы говорим, участвовали более 150 семей, за которыми наблюдали еще с 70-х годов (до появления в этих семьях детей). Считалось, что дети в этих семьях подвержены высокому риску дезадаптации из-за бедности, слишком юного возраста матерей и некоторых других факторов. В целом результаты исследования подтверждают, что межличностные отношения формируют разум. Отношения с избегающей привязанностью, по-видимому, приводят к диссоциации или отрицанию некоторых элементов психической жизни.¹⁹⁴ В парах с избегающей привязанностью ребенок с потребностью в эмоциональной близости неоднократно сталкивается с фрустрацией.

Почему такой эмоциональный климат перекрывает доступ к эксплицитным автобиографическим воспоминаниям? Кодируются ли эти события, но с блокировкой доступа к ним? Или процесс кодирования у таких детей какой-то иной? Может ли быть так, что отсутствие эмоций не позволяет кодировать опыт как «ценностно значимые» воспоминания, которые затем с большей вероятностью будут воспроизводиться? Может ли быть все дело в том, что взрослые в таких семьях не участвуют в конструктивных диалогах, дающих детям возможность более полно развить способность запоминать и воображение? Это открытые вопросы.

Поднимая их, мы можем изучить дефицит детских воспоминаний и недостаточную полноту автобиграфического нарратива, характерные для отвергающей и избегающей привязанности. Будущие исследования могут подтвердить достоверность сделанных предположений и помочь в поиске подходов, которые будут полезны для развития рефлексии: прежде всего это будет эмоционально наполненное и спонтанное общение. Как отмечалось ранее и как мы еще рассмотрим в следующих главах, области мозга, наиболее важные для формирования и поддержания привязанности, пересекаются с первичным медиатором автоноэтического сознания. Это аспекты РПУ, в том числе медиальная префронтальная кора и другие префронтальные области, которые обеспечивают интегративную координацию социальной коммуникации, эмпатическую настройку, эмоциональную регуляцию, оценку телесного состояния, оценку стимулов (установление ценности и смысла представлений) и автоноэтическое сознание.¹⁹⁵ Как мы уже упоминали, нейронные сети привязанности включают в себя три основные функции: вознаграждение, телесные ощущения и регуляцию, а также области построения карты «ментального зрения» – мысленные схемы, которые помогают нам познать собственный разум и разум других людей. Наше стремление к вознаграждению, эмоциональный резонанс, достигаемый через восприятие и «формирование» телесных состояний, а также наше видение перспективы и «понимание» разума (ментализация) все сходятся в этих переплетенных системах привязанности. Эти данные дают возможность составить предварительное представление о том, как ранние эмоциональные отношения формируют самопознание, самоорганизацию и самоощущение. Привязанность – это не просто дополнение к нашему восприятию себя и своего разума; привязанность в значительной степени определяет, как мы становимся теми, кто мы есть.

Оценка нарративов ИПВ позволяет понять, как конкретные эксплицитные воспоминания соотносятся с обобщенными автобиографическими описаниями. Исследователь может обнаружить несоответствия между эпизодическими воспоминаниями испытуемых, их «семантическими знаниями» и темами их жизненных историй. Жизненные нарративы – это не просто сумма автобиографических подробностей. Эти нарративы основаны и на эксплицитной памяти, и на имплицитных воспоминаниях о повторяющемся опыте. В главе 3 мы обсуждали, как темы жизненных историй возникают из обобщений прошлого (например, ментальных моделей), а также из бессознательных желаний и фантазий о «желанном прошлом». Этот аспект памяти может выполнять стратегическую адаптивную функцию в создании самоощущения, необходимого для снижения беспокойства по поводу настоящего прошлого.¹⁹⁶ Стратегия «минимизации» в избегающей или отвергающей позиции может привести к очень специфическим изменениям доступа к автоноэтическому сознанию, а также определенным образом меняет его фокус. Как мы увидим дальше, «максимизирующая» стратегия амбивалентной или «поглощающей внимание» установки может также соотноситься с характерными паттернами автоноэтического сознания, – с размытием прошлых, настоящих и будущих представлений во время ИПВ. Поскольку аутоноэзис позволяет мысленно перемещаться во времени, он может включать в себя совершенно разные измерения опыта воспоминания во время ИПВ.

Исходя из нашей структуры «трех П», мы можем предположить, что комплексный опыт надежной привязанности в детстве будет культивировать динамичное, открытое состояние разума, в котором ментальная деятельность, особенно вовлекающая в отношения других значимых людей, будет происходить осознанно и с пользой для всех участников. Как наша диаграмма «трех П» может проиллюстрировать это состояние? Пользуясь простыми метафорами, можно сказать, что надежность привязанности дает доступ к плоскости возможностей, в которой пики возникают из плоскости или из адаптивных плато; они не являются «застывшими». Это будет картина ментального присутствия, открытого осознания, включающего в себя неопределенность и не убегающего от нее.

Избегающая привязанность мешает достижению и поддержанию взаимовыгодных отношений. В недавних беседах с Аланом Сроуфом мы разобрали, как дети с опытом избегающей привязанности испытывают трудности в объединении с другими. Например, если школьный друг некоторое время пропускает занятия, ребенку с избегающей привязанностью сложно проявлять гибкость и общаться с другими детьми в классе и на школьном дворе. Как можно показать это на нашей диаграмме? Это будет ограниченный набор плато, а основными признаками станут попытки снизить неопределенность и контролировать результаты. Такое ограниченное плато может казаться высоким и узким. «Минимизированное» плато с ограничивающими фильтрами, созданными в детстве для защиты, будет работать на то, чтобы снизить стремление к установлению связи с другими людьми, особенно с фигурой привязанности. Такие «плато выживания» проявятся позже, во взрослой жизни. Характерные стратегии привязанности, основанные на этих адаптивных плато, можно наблюдать в ИПВ. Поскольку они сохраняются во взрослом возрасте, можно будет наблюдать ограниченный набор пиков, проявляющихся во время интервью как невозможность вспомнить события детства и преуменьшение важности близких отношений. Амбивалентный тип показывает другую картину: широкое плато поднимается на множество пиков, каждый из которых изобилует деталями, иллюстрирующими беспокойство из-за нерешенных проблем прошлого. Здесь мы увидим усиленное стремление к привязанности. От таких организованных форм надежной и ненадежной привязанности существенно отличается дезорганизованная привязанность. Ее можно представить в виде резких сдвигов плато. Эта картина показывает, как взрослые справляются с неразрешенной травмой, серьезной потерей и другими «дезориентирующими» состояниями. Резкий сдвиг плато будет отражать диссоциативное, дезорганизованное состояние, которое возникает у этих людей. То, что осознается, выходит с плоскости или плато; то, какими будут эти «переживания осознания», зависит от истории привязанности конкретного человека. Результаты оценки ИПВ покажут нам пики реакции. Характер полученных ответов позволит увидеть лежащее в их основе «состояние разума по отношению к привязанности». Ключ к пониманию ИПВ – то, как человек говорит, важнее того, что он говорит.

Слои памяти, оформляющие то, что возникает в нашем сознательном опыте, вероятно, фильтруются некоторыми нейронными коррелятами этих ограничительных плато, созданных жизненными событиями и нашей адаптацией к ним. Другими словами, опыт формирует нейронные структуры, влияющие на состояние разума, когда на нас воздействует закодированное в памяти прошлое. Ключ к изображению этого процесса есть прямые воздействия на нейронную структуру, и есть стратегии адаптации, которые человек использует для поддержания эмоционального равновесия в неоптимальных отношениях привязанности. Адаптацию можно визуализировать как ограничивающие или хаотические плато с пиками индивидуального состояния разума.

Автобиографическую память можно описать через организацию трех категорий воспоминаний: общие периоды, общие знания и конкретные события.¹⁹⁷ Сначала мы вспоминаем про некий отрезок времени в целом – например, «когда я учился в старших классах». Затем вспоминается некая общая информация – например, «я был хорош в баскетболе». Наконец, мы можем вспомнить определенные события из прошлого – например, «когда я был на том последнем баскетбольном матче в девятом классе». Нарративы ИПВ показывают, что взрослые с опытом отвержения, по-видимому, не помнят деталей конкретных событий, связанных с отношениями.

Это открытие можно понять, пользуясь концепцией автоноэтического сознания Уилера, Стусса и Тульвинга.¹⁹⁸ Автоноэзис в их подходе отличен от автобиографической памяти. Это способность совершать мысленные путешествия во времени, ощущая себя в этом лично пережитом прошлом (как описано в главе 3). Общие воспоминания о каких-то периодах и общие представления о событиях прошлого могут существовать как часть автобиографической памяти, но испытать их, ощутить их можно только в пределах ноэтического сознания. Другими словами, мы можем знать, что в прошлом произошло какое-то событие, но не ощущать себя в нем. Это знание представляет собой семантическое (фактическое) воспоминание, а не часть мысленного путешествия во времени. При эпизодическом воспоминании пережитое «я» восстанавливается в памяти. Тот факт, что разные структуры мозга поддерживают автоноэтическое, а не ноэтическое воспоминание, дает основания полагать: люди, игнорирующие состояния разума в отношении привязанности, могут использовать разные неврологические механизмы в своем нарративе. Большинство людей смотрят влево, восстанавливая в памяти автобиографические данные; считается, что этот процесс активирует преимущественно цепочки правого полушария.¹⁹⁹ Смотрят ли люди с опытом отвержения вправо во время ИПВ, то есть активируется ли у них левое полушарие, в котором опосредуется семантическая память? Мейн и Гессе, а также другие ученые из Беркли изучали этот вопрос как применительно к ИПВ, так и в рамках эксперимента с заданием на самовизуализацию.²⁰⁰ Исследование, проведенное Беренсом и коллегами, дало следующие результаты: