Текст книги "Маятник Судьбы"

5

– Сложно сказать почему, – заметил я, без всякого энтузиазма рассматривая реку перед нами, – но я не очень люблю это место.

Бурые волны катились между безжизненных берегов. Время от времени на их гребнях, покрытых грязной пеной, появлялись белые, обглоданные течением человеческие кости. Они то поднимались к поверхности, словно крошечные корабли, то снова исчезали под беспокойной водой, пока поток не уносил их прочь.

– К сожалению, нам все же придется здесь переправиться, – продолжал я. – Если Октавио Карго вдруг заинтересовался народом хоттов – и его, и ответы мы сможем найти только на другой стороне.

– Не могу поверить, что я попала сюда, – прошептала девушка. – Смотри, Майкл! Легендарная Река Обреченных. Демоны слагают мифы об этом месте.

Френки подняла руку, указывая на неспокойные волны.

– Мой народ верит, что у этой реки два цвета, потому, что на самом деле там два потока. Красный – горечь о прошлом, которого не вернуть. Желтый – сожаление о будущем, таком же мрачным и беспросветном, как и прошедшее, несмотря на все горькие уроки.

Из темной воды вынырнул оскаленный череп. Высокая волна подхватила его, и пару мгновений он лежал на поднятой ладони реки, глядя мне прямо в глаза черными дырами пустоты. Потом повернулся, подпрыгнул три раза на месте с безмолвным хохотом и исчез; а у меня возникло неприятное чувство, что скоро и я последую за ним в никуда.

– Человек мечется между двумя потоками, – продолжала девушка. – Он отчаянно хочет изменить прошлое, но вновь и вновь спотыкается на одном и том же месте. И то, что кажется ему всего лишь ошибкой, которую можно было бы легко изменить – стоит только свернуть направо или налево – превращается в его судьбу.

Франсуаз редко впадает в столь поэтическое настроение. Однако древняя легенда ее народа, очевидно, произвела на демонессу неизгладимое впечатление. Я приписал это тому, что Френки услышала ее в очень юном возрасте.

– Не хочу лишать тебя иллюзий, клубничка, – заметил я. – Но в этой реке нет ничего волшебного. Волхвы и некроманты давно это установили. Вода красная из-за глины и желтая из-за песка.

Глаза Франсуазы широко распахнулись, как бывает только у маленьких девочек.

– А как же человеческие кости? – спросила она.

Подобных вопросов маленькие девочки обычно задавать не должны – но ведь я не знаю, как ведут себя крошки-демонята.

Я пояснил:

– Выше по течению стоит консервный заводик. Выпускает продукты для каннибалов. Местные жители столько раз их просили не выбрасывать кости в реку… Зато шакалам нравится.

– Второе по величине разочарование в моей жизни… – произнесла девушка. – Ладно. Где чертова гондола.

Если не считать человеческих костей, на поверхности реки ничего не было видно. Широкая дорога обрывалась на одном берегу и продолжалась на другой стороне потока. Однако между ними не было ничего, хотя бы отдаленно напоминающего переправу.

– Это значит, что кто-то переправляется через Поток Отчаяния, – пояснил я.

– Но я никого не вижу.

– Потому его и называют Потоком Отчаяния.

Девушка встряхнула головой, не в силах понять этого объяснения. Честно говоря, я его тоже не понимал – но признаваться в этом не собирался.

Несколько мгновений прошли в молчании. Девушка сложила руки на груди, в тщетной попытке испепелить взглядом разочаровавшую ее реку.

Внезапно белые и голубые всполохи заискрились на противоположном берегу. Гондола, сплетенная из корня мандрагоры, закончила свой путь. Вначале появился только ее нос, увенчанный деревянной головой гнома, затем борта, и вот уже нашему взору предстала вся лодка, приставшая к песчаному пляжу.

Длиннохвостый лизардмен выбрался из нее и начал привязывать. Еще мгновение назад на берегу не было ни колышка; теперь же перед нами раскрывался небольшой досчатый причал.

Франсуаз уже открыла рот, чтобы велеть тупоумному ящеру отправить гондолу обратно. Покрытый чешуей человек обернулся, и слова застряли во рту у девушки. Это был Курт Тидволл. Однако не успела Френки как-то прокомментировать столь неожиданную встречу, как новое событие заставило ее замолчать.

К небу вознесся фонтан из тысячи радуг. Он ширился, как раскрываются лепестки цветка. Над нашими головами возник величественный силуэт «Сантариса».

– Мерзкая каракатица, – процедила Френки.

Октавио Карго стоял на борту летающего парусника. Увидев нас, он немного наклонился и произнес:

– Приветствую вас, друзья мои! Что-то подсказывало мне – мы можем здесь встретиться.

– Вот почему ты приказал отвести гондолу на противоположный берег? – спросил я. – Октавио. Как это мелочно.

Курт Тидволл воровато оглянулся. Несмотря на то, что нас разделяла река, лизардмен не чувствовал себя в полной безопасности. Он не забыл обещания, которое дала ему Франсуаза, когда ящер всадил ей пулю в плечо.

Втянув на всякий случай голову в плечи – вдруг начнется стрельба – Тидволл засеменил к паруснику и принялся бойко взбираться по веревочной лестнице.

На нашем берегу тоже, словно по мановению крыла феи, возник деревянный причал. Справа на нем возвышался столб, с привязанным к нему серебряным колокольчиком. Я подошел к нему и позвонил.

Плетеная гондола дернулась, влекомая невидимой силой, но крепкая веревка удерживала ее на месте.

– Пока трос порвется, – сказал Карго. – Пока лодка будет возвращаться обратно, а вы станете переплывать реку – «Сантарис» унесет меня так далеко, что я смогу просто забыть о вашем существовании.

Его ладонь прошлась по бородке.

– Жаль, что мне не удалось убить вас, – заметил он. – Но теперь у меня уже не будет времени на такие мелочи.

– Времени у тебя вообще нет, – резко произнесла Франсуаз.

В руках девушки появилось по пистолету.

– Раньше ты нужен был живым, – сказала она. – Но теперь, уверена, я все знаю про это чертово пророчество. И ты мне больше не нужен.

Выстрелы вспенили священную тишину пустыни. Октавио Карго не шевельнулся. Он, не отрываясь, смотрел девушку.

Наконец все смолкло; человек продолжал стоять на борту корабля. Раскаленные пули со звонким плеском упали в воды реки, долетев до середины потока.

– Ты забыла, где мы, Франческа, – воскликнул Карго. – Это Земли Драконов. Здесь не будет работать ни один механизм, сложнее ветряной мельницы.

Он обвел рукой пустыню.

– Вот почему нельзя увидеть мандрагоровую гондолу, когда она пересекает поток. Простаки думают, что дело в реке – выдумывают о ней легенды. Но вода здесь самая обыкновенная. Все дело в перепаде магического давления, высокого здесь и низкого на том берегу.

Летающий парусник стал подниматься над землей. Октавио Карго больше не смотрел на нас. Его взор был устремлен вперед, туда, где он видел свое будущее.

– Знаешь, Майкл, – произнесла девушка. – Этот урод напрашивается, чтобы я снесла ему голову.

6

Моя партнерша приподнялась на стременах, указывая на долину.

Миновав Реку Проклятых, мы были вынуждены оставить машину и сменить ее на верховых. Я не стал расставаться с пистолетом, хотя и знал, что он теперь бесполезен. В заплечных ножнах у девушки красовалась теперь длинная дайкатана.

Всего лишь день пути отделял нас от Страны Эльфов – но все вокруг было совершенно другим, и жило по собственным законам.

Серые здания поднимались над зеленой травой, точно скорлупа, оставшаяся от яйца какой-то огромной твари.

– Валахия, – произнесла Френки.

– Однажды меня здесь чуть не сожгли на костре, – заметил я. – Здесь не любят тех, кто помогает ближним. Впрочем, я могу их понять.

Девушка пришпорила гнедую.

– Вспомни, кто вытащил тебя из темницы, – сказала она.

– Помню, – ответил я. – Та же, из-за которой я туда угодил.

Извилистая тропа спускалась в долину, погруженная в оперение трав.

– Судя по дороге, здесь мало кто бывает, – произнес я. – Ты уверена, что Владек подался именно сюда?

– Ты сам сказал, что здесь мало кто бывает, – сказала девушка.

Я натянул поводья, знаком приказав демонессе сделать то же самое. Френки в ярости оглянулась.

– Я ничего не чувствую, – прошипела она.

– Они здесь, – сказал я.

– Я демонесса, Майкл. Я должна ощущать их, если они тут. Ты – эльф, ты этого не можешь делать.

– Я не улавливаю их астральные колебания. Впрочем, как и ты. Но я знаю, что они здесь.

– Откуда?

– Я не могу этого объяснить, моя ежевичка. Они должны быть здесь.

Зеленая трава задрожала под моим верховым драконом. Волны побежали по ней; такие создает ветер, когда несется по бескрайней степи. Но вихрь пригибает побеги, несясь в одну сторону; здесь же зеленые стебли гнулись и складывались так, словно десятки воздушных потоков пригибали их, споря и борясь друг с другом.

– Коямури, – с ненавистью произнесла девушка.

– Кто же еще, – подтвердил я.

Существа рождались из пустоты. Темные облачка появлялись из прозрачной пустоты, становясь гуще и расплываясь. Пятна мрака растекались по степному воздуху, напоенному ароматом трав.

Френки выхватила из ножен меч, и ее гнедая лошадь в волнении загарцевала на месте.

– Не стоит, Френки, – произнес я. – Они не причинят нам вреда. Пока.

Разводы мрака, чернильные облачка под вечереющим небом, становились плотнее. Они приобретали форму; скатывались до самой земли, пачкая жесткую траву, и завихрялись клубами сверху.

Каждое из облаков принимало обличье женщины. Их черные волосы были коротко обрезаны и едва достигали середины шеи. Одеяния цвета ночи ниспадали до пят; миндалевидные глаза подведены матовой басмой.

Коямури вышли из пустоты, окружив нас кольцом. Одна из женщин, одетых в черное, стояла на нашем пути. Она двинулась к нам, и чернильные облачка следовали за ней, рождаясь в подоле длинного платья.

– Маятник Судьбы, – прошептала коямури. – Маятник Судьбы отмеряет куски вечности, эльф; ты слышишь это?

– Нет, – ответил я.

– А мы слышим…

Женщины, одетые в черное, начали подходить к нам. Размытые пятна мрака струились за ними, тающими шлейфами.

– Мы слышим, ченселлор, – говорили они. – Мы слышим.

Они растаяли мгновенно, словно были лишь фантомом, который родила моя неспокойная совесть. Я смотрел туда, где черные облачка уже не струились над пригибающейся к земле травой. Я знал, что их здесь больше нет.

– Мерзкие твари, – процедила Френки.

Она вогнала свой меч в ножны с такой яростью, словно пронзала ей бесплотное тело коямури.

– Что им надо?

Я спрыгнул с верхового дракона и, опустившись на одно колено, поднял с земли короткую ветку. Я погрузил в траву ее потемневший кончик, и вынул черный цветок, лишенный стебля.

– Они боятся, – произнес я. – Они поняли, что архивампиры готовы вернуться в наше мироздание.

7

Склеп, древнее сооружение, созданное хоттами, вырастал из поверхности пустыни, словно накипь на восковой свечке. Два пилона, вогнутые полукруглыми впадинами, охраняли каменные врата; над ними возвышалась башня, имевшая форму острой, усеченной пирамиды. Она была устремлена к далекому солнцу.

– Мы приближаемся, дон Октавио, – произнес лизардмен.

Его раздвоенный язык дважды высунулся из розового рта и втянулся обратно.

– Будем там через два часа.

– Кто-нибудь, – тонкие пальцы Октавио Карго на мгновение замерли, пытаясь поймать на лету и сформировать приближающееся слово. – Есть ли следы того, что кто-то уже побывал здесь, Курт?

Растопыренная лапа лизардмена провела над приборной панелью, не касаясь ее.

– Нет, дон Октавио, – отвечал он.

Вздох облегчения вырвался из широкой груди человека. Его губы прошептали:

– Это значит, что Склеп не поврежден.

Никто из непосвященных не знал о месторасположении Склепа; мало кто из них мог вообще догадываться о том, что он существует.

Каменная пустыня, образованная застывшей магмой, окружала древнее сооружение. Лучи темно-красного светила скользили по бурым стенам, как время скользит по шершавой глади пространства. Все было мертвым в этом мире; и мертвее всего выглядел Склеп, воплощение загробного покоя, застывшее в пилонах и башнях.

Октавио Карго знал, что обитателям Склепа известно от его прибытии.

«Сантарис» приблизился к острову. Он погрузился в прозрачную атмосферу астрала, как огромное животное, сползающее в прохладную воду, и золотистые искры затрещали на его обшивке.

Корабль остановился в нескольких футах над магмовой равниной, и волшебные всполохи под ним, гудя, поддерживали его в парении.

Полетела вниз веревочная лестница. Октавио Карго спускался по ней первым. Он многое слышал об обиталище хоттов, и ему казалось, что он готов встретиться с ним.

Первым ощущением, которое пришло к Карго, когда двери перед ним раскрылись, было чувство тишины и заброшенности. Воздух был неподвижен; не было даже легкого ветерка, который распушил бы вьющуюся бородку Октавио Карго.

Спустившись на четыре ступени, человек понял, что беспокоило его. Магическое поле, окружающее собой «Сантарис» и поддерживавшее его в воздухе, должно было вызывать ветер; но ветра не было.

Лизардмен Тидволл вышел из корабля вторым. Ему приходилось поворачиваться боком, чтобы его кривые лапы могли перебирать по узким ступеням трапа. Он поднял голову, прикрывая лицо; зубастая пасть ящерицечеловека растворилась, и он произнес нечто. Карго не смог этого разобрать.

Лизардмен ощущал ветер; порывы налетали такие сильные, что грозили сорвать его с трапа и покатить по изъеденной кратерами пустыне. Ему с трудом удалось добраться до последней ступени; изогнув гибкое тело, он поспешил следом за своим хозяином.

В руке лизардмена сжимался конец сверкающей цепи. Цепь была длинной, и каждое из ее звеньев топорщилось шестиугольником. Сгорбленный человек был прикован к противоположному ее концу.

Долгие недели страдания, которым подвергался пленник, наложили густые мазки следов на его лице. Выражение обреченности, застывшее в его опущенных глазах, говорило о том, что этот несчастный давно уже потерял последнюю надежду сохранить свою жизнь и обрести свободу.

Человек не делал попыток освободиться; только иногда останавливался и смотрел себе под ноги, не для того, чтобы выказать неповиновение хотя бы таким, единственно доступным ему способом, но оттого, что внезапно забывал, кто он и где находится.

Тогда Тидволл натягивал серебряную цепь, и человек вновь покорно следовал за лизардменом, пока какой-то кусочек его сознания, ничем не прикрепленный, не отделялся от него снова, и тогда пленник вновь замирал на месте, безвольно опустив руки.

Ни один человек более не вышел из узкого проема корабля. Никто из команды Тидволла не захотел бы вступить на землю, освященную когда-то хоттами, и оскверненную теперь.

Каменные ворота растворились перед Октавио Карго. Человек в саване цвета умбры стоял на пороге, поднимающимся тремя, с острыми краями, ступенями. Его высохшая рука, морщины которой обхватывали едва не самые кости, почти лишенные плоти на них, обхватывала деревянную кривую клюку.

Высокий горб, скошенный на одну сторону, возвышался над склоненными плечами человека. Складки савана не давали увидеть его лицо.

Шестеро стражей сопровождали горбуна. Одетые в тускло-красные доспехи, они выглядели как огромные, заросшие панцирем насекомые. На телах людей и в самом деле не оставалось ни одного дюйма, свободного от брони; лишь тонкие щели, на уровне глаз, пронзали высокие сплошные шлемы.

Октавио Карго поклонился; почтение, выраженное этим движением, выглядело тем более глубоким, что он никогда и ни перед кем не опускал головы.

– Я пришел, чтобы возложить дары и почтить шестерых истинных Коуди хоттов, – произнес он.

Плечи горбуна дрогнули; высохший палец скрючился над его головой, венчая поднятую в вопрошающем жесте руку.

– Какое дело тебе до шестерых истинных Коуди, чужеземец?

Октавио Карго на мгновение опустил глаза; в жесте, в котором надлежало дать секундную волю смущению и почтительности по отношению к своим предкам.

– Энфилд, пятый истинный Коуди, был моим предком.

Хриплое каркание вырвалось из-под складок савана.

– Хорошо, что ты не даешь засохнуть своим корням, чужеземец…

Голос горбуна вновь становится резким.

– Но тебе еще предстоит доказать, что ты достоин войти в Склеп хоттов.

Октавио Карго складывает руки на теле, прижимая их ладонями к груди.

– Я готов.

Горбун делает шаг, и его исковерканная фигура выступает из тени древнего храма. Шестеро стражников не следуют за ним; но прозрачные молнии пробегают по их клинкам, говоря о готовности выстрелить.

– Назови текст святопрестольной клятвы, – произнес горбун. – Она может быть известна только прямому потомку истинного коуди; секрет этот передается из поколения в поколение, и тщательно охраняется от непосвященных. Говори.

Прозрачные молнии начинают быстрее скользить по стволам стражников. Кончик хвоста Курта Тидволла изгибается в волнении и нерешительности. Лизардмен знает, что храмовые законы предписывают охранникам убивать каждого, кто высадится на острове хоттов, не имея в жилах священной крови.

Вьющиеся волосы в бородке Октавио Карго слегка вздрагивают, когда он начинает.

– Никто не смеет произносить дословно этого текста, не будучи истинным коуди.

Горбун, лица которого Курт Тидволл более не хочет увидеть, одобрительно кивает.

– Я передам его в косвенной форме; в том варианте, который был принят в семье, к которой я принадлежу, и не менялся одиннадцать поколений.

Вновь голова жреца, укутанная в саван цвета умбры, кивает в подтверждение.

– Коуди клялся сохранять мир под звездами, чему порукой была честь его и имя его рода. Коуди должен всегда быть на страже человеческого мира, не отступая от долга своего ни по велению сердца, ни по приказанию разума. Истинный коуди видит, где проползает черта, отделяющая мир человеков от мира тьмы. И, пусть ни один из людей не в силах передвинуть эту черту, и отвоевать у сумерек земли хотя бы на шаг, коуди обязан положить свою жизнь на то, чтобы черта не сместилась в другую сторону.

Что-то движется под саваном горбуна, и шевеление это не может быть вызвано человеческим телом.

– Текст исковеркан, – хрипит уродливое существо.

Чешуйчатая лапа Курта Тидволла тянется к эфесу его шпаги; шесть магических жезлов направлены в их сторону, и никакое сопротивление не способно спасти жизни капитана и его хозяина.

– Но за одиннадцать поколений случиться могло и не такое, – произносит горбун.

Прозрачные молнии сокращаются на сдвоенных жезлах, и исчезают совсем.

– Мне приходилось слышать варианты, в которых очень мало осталось от правильного текста…

Горбун поворачивается, помогая себе клюкой, такой же искривленной, как и он сам.

– Вы можете войти под стены Склепа, – раздается сдавленное хрипение из-под складок савана.

8

Темные стены шуршат вокруг Курта Тидволла и Карго, их безмолвного пленника и их пугающих провожатых. Желтые глаза лизардмена настороженно поворачиваются, каждый в своем направлении.

Тускло-алый свет покрывает своды древнего здания, в точности такой же, что окрашивает их снаружи, и капитан «Сантариса» не в силах понять, установлены ли здесь, где-то под невидимой крышей, лампы, что в точности воспроизводят свет далекой звезды, или лучи ее свободно проникают сквозь камень, чтобы озарять его и здесь.

Горбун продвигается первым, позволяя паломникам оставаться за своей спиной. Пол здесь неровный, и сделан из камня, отшлифованного недостаточно тщательно. Причина этого в том, что хоттам приходилось торопиться, возводя склеп; последний из шестерых коуди находился тогда уже при смерти. Курту Тидволлу это не известно.

Помещения узкие; весь склеп заложен толстыми каменными блоками, между которыми остались лишь коридоры. Потолок же уносится так высоко вверх, что его не видно; или же он тоже низок, и достаточно вытянуть руку, чтобы дотронуться до него, и лишь скрадывающая темнота заставляет его выглядеть перевернутой бездной.

Ничего нет вокруг, кроме шершавого камня; и еще света, льющегося неизвестно откуда. Сложно поверить, что люди все еще живут здесь. Склеп выглядит необитаемым, словно, много столетий назад выстроив его, живые существа навсегда покинули памятник шестерым пророкам народа хоттов.

Коридор обрывается, открывая овальное помещение. В центре его угрузается в камень отверстие, в точности повторяющее форму залы; оно совершенно пусто, и даже тонкого слоя пыли нет на его дне. Шестеро охранников обходят его, и становятся вкруг. Закованный в саван горбун, следуя за их спинами, воздевает руки.

Так они и стоят; уродливое существо, опирающееся на клюку, напротив входа в залу, через который они пришли. Шестеро стражников, по трое, по правую и левую от него руки; напротив горбуна возвышается фигура Октавио Карго, и узкие глаза человека прикованы к мерзкой твари, завернутой в саван. Курт Тидволл находится сбоку от своего господина, держа в руках цепь с прикованным к ней пленником.

– Настал час почтить имена шестерых истинных коуди, – произносит горбун. – И внести свой вклад в то дело, которому они посвятили души.

Октавио Карго вынимает из лапы Тидволла кончик серебряной цепи.

– Истинные коуди клялись сохранять чистоту человеческого мира, – произносит он. – И навсегда изгнать из него вампиров и демонов, оборотней и коямуро. Я, в чьих венах течет кровь Энфилда, пятого Коуди, призываю своего прародителя в свидетели моему поступку.

Узкий стилет высверкивает в левой руке Октавио Карго. Скрюченная фигура горбуна наклоняется; уродливое существо жаждет во всех подробностях рассмотреть то, чему суждено произойти. Шестеро стражников остаются недвижимы, застыв, как бронзовые изваяния.

Карго натягивает серебряную цепь, и шестиугольные звенья ее скрипят, вздрагивая друг об друга. Это движение заставляет пленника упасть на колени; серыми пальцами, кожа с которых сползает высыхающими струпьями, пытается он удержаться за линию цепи, и не упасть на дно каменного углубления.

– Этим стилетом, – произносит Октавио Карго, – выкованным из священного металла серебра, я покараю вампира; богомерзкая тварь издохнет здесь, во славу истинных Коуди, и мир человеков освободится от порождения тьмы.

Длинное лезвие, острое, как солнечный луч, погружается в шею вампира, сзади. Ни одной капли крови не истекает на поверхность измученного тела. Золотая рукоятка, инкрустированная топазом в форме пятигранника, замирает под затылком убитого.

Омерзительный горбун более не смотрит на погибшего пленника; глаза его, если у этого существа вообще есть глаза, направлены на дно каменного углубления.

Из его стенок, в десятке, тысяче мест, начинает сочиться густая алая жидкость; и это кровь. Струи крови становятся все шире, и бежит она все быстрее; теперь уже не сочась, но бия красными фонтанами текущей жизни.

Кровь начинает заполнять овальное углубление, и прибывает с каждым мгновением. Хриплое каркание вырывается из горла уродливого горбуна, выражая безграничное торжество. Высохшее тело погибшего покоится на краю кровавого озера.

Странное выражение мелькает в глубине глаз Октавио Карго; мелькает и растворяется, словно затопленное потоками горячей крови.

– Дар, – хрипит горбун, и складки савана опадают, обнажая воздетые к сводам руки. – Принеси дар шестерым Коуди, что смотрят сейчас сквозь хрустальные границы реальностей.

Рука Октавио Карго поднимается к горлу и скользит туда, где тугие шнуры стягивают отвороты его одеяния.

– Вот он, – произносит человек.

Драгоценный камень, необыкновенно крупный, чистейшей воды и безукоризненной огранки, переливается искрами света в его пальцах.

– Небесный адамант, порождение пегасов, который носили на себе тысяча непорочных дев, пока он не наполнился их чистотой, – произносит Карго. – Воплощение света и добра; нет для него места, более достойного, чем усыпальница Коуди.

– Да очистится мир от Тьмы, – хрипит горбун.

Он поворачивается спиной к Октавио Карго, и костлявая рука, высвободившись из-под складок савана, упирается в каменную стену. Ни знака, ни углубления не видно на темно-красной поверхности; но широкие двери, скрипя, открываются, послушные движению горбуна.

– Усыпальница Коуди, – произносит он.

Яркие искры вспыхивают в глазах Октавио Карго. Это вырвалось, не сковываемое более, то чувство, что мгновения назад он должен был в себе подавить. Правая рука Карго поднимается, и тонкий магический ствол, удлиняясь с каждой секундой, вырастает из браслета на его руке.

Изогнутые лапы Курта Тидволла теперь расставлены; он отводит назад хвост, напрягает его и упирает в шершавый пол, чтобы придать себе устойчивость. Лизардмен поднимает ножны своей узорчатой шпаги, и тонкий острый луч рождается на их закругленном конце.

Ствол магического жезла лежит теперь в ладони Октавио Карго. Из него бьет узкая струя смертоносной энергии. Шестеро охранников уже стоят спиной к паломникам, что пришли в Склеп хоттов принести дары истинным Коуди; теперь они поворачиваются.

Два луча ударяют в лица хранителей Склепа. Плотная броня надежно защищает тела стражников от плазменного оружия; но тонкие магические струи бьют в глазные щели их шлемов. Только двое хранителей успевают поднять сдвоенные гастанги, но ни одному из них не суждено выстрелить.

Мощные фонтаны крови бьют сквозь прорези в броне стражей, вырываясь из рассеченных глазниц. Почти мгновенно алая жидкость свертывается и застывает, обволакивая ослепшие лица мертвых хранителей Слепа.

Шесть безжизненных тел падают на каменный пол, глухо звеня панцирями антиплазменной брони. Омерзительный горбун поворачивается, и его костлявые руки вздымаются, в попытке затворить врата усыпальницы.

Октавио Карго направляет луч в живот горбуна. Существо опадает на пол, шепча каркающие слова на древнем языке хоттов. Черная влага, пузырясь, просачивается сквозь ткань савана. Каменные двери, путь в усыпальницу Коуди, остаются широко распахнутыми.

Вьющаяся борода Октавио Карго раздвигается в улыбке. Губы его растворяются, обнажая ряд мелких зубов. Два верхних клыка стремительно вырастают, они уже не могут уместиться во рту, и ложатся на подбородок.

– Наше время снова пришло, старый дурак, – произносит вампир.

Легким движением Карго пересекает залу; он не идет, не бежит, а словно парит над каменными плитами пола. Сгорбленный старик, распластанный на полу, приподнимает руки, тщетно стараясь защититься от искривленных зубов твари.

– Великие Коуди, – стонет он.

Карго останавливается над горбуном, и горячее ощущение торжества кровью бурлит в теле вампира.

– Коуди загнали нас на окраины, – глухо произносит Карго, и в голосе его уже нет ничего человеческого. – И они же помогут нам вновь воцариться над людьми, этими тупыми мешками с кровью.

Он смотрит на драгоценный камень, все еще сверкающий в его руке; жестом пренебрежения Карго швыряет адамант об пол, и тот рассыпается, обратившись в кусок простого стекла.

– Но Склеп, – шепчет горбун. – Он не впустил бы в свои стены того, в ком не течет кровь потомка истинного Коуди.

Октавио Карго наклоняется, и его рука обхватывает горло беззащитного старика.

– Их кровь во мне есть, – негромко смеется он. – Я успел много выпить ее.

Ноготь вампира проводит по горлу горбуна, вспарывая глубокий надрез.

– Исполняется пророчество, – произносит Карго. – Я слышу, как отбивает часы Маятник Судьбы.