Текст книги "Маятник Судьбы"

12

– И зачем ты притащил меня к этой статуе? – осведомилась Френки, упирая руки в крепкую талию и с хмурым неодобрением осматривая каменный истукан.

– Френки, – осуждающе произнес я. – Это древний памятник архитектуры. Один из редчайших. Кстати, не пойму, почему минотавры не охраняют его, как историческую ценность… Надо будет выяснить.

– Майкл, – напомнила Френки.

– Ладно, – сказал я. – Мне известно, как ты относишься к истории и искусству, а тем более, к истории искусства. Помню, как ты прошлась катком по уникальной золотой комнате, уничтожив тысячи фигурок тончайшей работы.

– Тебе тоже наплевать на произведения искусства, – бросила девушка. – Ты только пучишь на них глаза, и считаешь, что ты эстет. А теперь – за каким дьяволом мы здесь.

– Терпение, Френки, – ответил я.

Я начал обходить каменного исполина с ленивым любопытством туриста, которому нечего делать, некуда спешить и совершенно нечем думать.

– Тебе нравится, когда я достаю кролика из шляпы, – пояснил я. – Но если я всякий раз буду предупреждать, откуда его вытащу, тебе станет неинтересно…

– Мне нравится, когда ты достаешь своего кролика из штанов, – ответила девушка. – Давай быстрее.

Я задумался над тем, когда это я вытаскивал грызунов из брюк. Заподозрив в словах Френки двусмысленность, я ограничился тем, что с достоинством приподнял одну бровь.

– Смотри, – произнес я. – Сейчас это произойдет.

Френки резко развернулась, и в ее ладонь легла рукоять меча.

– Вот они, – прошептала она.

Четверо пастухов, что стерегли стадо яйценосных ящериц, повернулись в нашу сторону.

Толстые животные, которых им полагалось охранять, по-прежнему жевали траву, да изредка поднимали голову, желая убедиться, что мир по-прежнему вращается вокруг той же оси, как и в тот момент, когда они отвлеклись от его созерцания.

Однако их пастыри более не походили на мирных скотоводов, наслаждающихся спокойным небом и ароматами степи. Ни один из них не был ни минотавром, ни дворфом; все они имели человеческий облик.

Теперь становилось понятно, что были они не просто батраками, зарабатывающими на кусок черного хлеба, где-нибудь на ферме зажиточного минотавра.

Они были потомками хоттов и охраняли камень.

Ослики, мирные светло-серые создания, взмахивающие ушами под седлом пастухов, также претерпели значительную перемену.

Их морды вытянулись и заострились; толстые, складчатые губы оттопырились, открыв ряд зубов – не ровных и плоских, предназначенных для того, чтобы пережевывать листья, но острых и загнутых внутрь клыков.

Длинные уши осликов оттянулись назад; теперь они не встряхивали в воздухе, с деревенской беззаботностью отмахиваясь от мух, а теперь прижимались к голове, говоря о злобе и кровожадности их обладателей.

Глаза верховых существ засверкали; и было в них теперь бешенство дикого зверя, готового убивать и разрывать на части.

– Эрифманские лошади, – пробормотал я. – Хотты вывели их, чтобы бороться с демонами.

– Всегда хотела пони, – бросила девушка.

– Даже сейчас? – спросил я.

– Теперь у меня есть ты.

Сакральные символы, выкованные из хромовой платины, светились на телах хранителей камня.

Ранее они были спрятаны под рубахами, и по простой веревочке, обхватывающей шею пастуха, никто не мог догадаться, что носит он не примитивный оберег крестьянина, и не знак одной из распространенных религий.

Теперь кресты коуди, не скрываясь, исторгали лучи астрального света.

Четыре лепестка разворачивались вокруг треугольника, который служил символу центром и связующим звеном. Каждый из отростков изгибался, готовый покатиться вперед, как солнце катится каждый день по голубому небосклону.

Лица пастухов искажала ненависть. Это была первобытная, дикарская ненависть, которую туземец испытывает к жителям соседней деревни – не потому, что они причинили ему зло, но от того, что они чужие. Самые черные чувства кипели в погибших душах этих людей.

Эрифманские лошади, храпя и закусывая кожаные удила, несли своих всадников вперед, и с каждым ударом копыт хранители камня приближались ко мне и Френки.

В руках пастырей длинились и закруглялись черные двузубцы; острые наконечники их с трех сторон имели накаты, чтобы причинить жертве еще больший вред, когда будут вырваны из ее тела.

Между зубьев плясали две молнии; белая и голубая. Они символизировали собой свет и добро; те силы, которые древние хотты считали наиболее могущественными.

– Бэйби, – пробормотала девушка, высоко поднимая лезвие своего меча. – Предупреждай, когда вытаскиваешь из шляпы таких кроликов.

– Это побочный эффект, – пояснил я. – Я не их имел в виду.

Я не стал вытаскивать пистолет. Каменный исполин, возвышающийся над пожелтевшей травой памятником далекой эпохи, препятствовал использовать вблизи него какое-либо иное оружие, кроме простого дерева и металла.

– Я есмь пастырь добрый, – проговорил я. – Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец. Не о них сказано, Френки, а?

Охранители камня приближались к нам. Ожесточение, покрывшее их лица черным слоем коросты, не давало надежды на то, что этих людей удастся убедить не проливать крови.

Разлапые кресты, вздрагивающие на их телах в такт скачке эрифманских лошадей, ощущали присутствие демонессы так же чутко, как и зубастые верховые твари.

Я тоже стал мишенью, на которую четверо пастырей камня собирались выплеснуть кипящее масло своей ненависти. Я не принадлежал к детям Мрака; но я вступил в пределы ведического кольца, сопровождаемый могущественной демонессой.

Этого было достаточно, чтобы стать врагом последователей коуди.

Темный шквал набегал на меня, грозя смести и растоптать; трехпалые копыта лошадей, подбитые шипованными подковами, сминали безвольную траву и с корнем вырывали ее побеги.

Всадник держал двузубец в высоко поднятой руке; мускулы под домотканой материей его рубахи напрягались, чтобы ударом грома распрямиться в момент броска.

Два черных острия разевали пасть, поселившись на наконечнике древка. Свищущая молния оружия неслась ко мне, направляемая сильной рукой хранителя камня.

Я перехватил двузубец в броске, сжав пальцы там, где три тугих обруча приковывали к шесту металлическое навершие. Я продолжил движение, которым пастырь истукана намеревался пронзить меня.

Мой рывок сбросил его с лошади. Всадник с бешеным криком перевалился через голову эрифманского коня, ломая хребет животному. Клыкастая тварь изогнулась, когда электрический импульс, разорванный в месте перелома, пронесся вдоль ее спины.

Лошадь пала на бок, взбрыкивая ногами, и ее искривленные зубы грызли землю степи. Всадник, выброшенный из седла, принял распластанным телом бескрайнюю плоть поля. Древко двузубца поднималось над ним, словно в отчаянном усилии пытался он атаковать земную твердь.

Я подхватил оружие и сжал его в руках. Храп лошади второго хранителя был уже близко. Я видел маленькие облачка пара, поднимающиеся над ноздрями эрифманского коня. Карие глаза лошади, залитые теперь кровью, были прикованы ко мне, а острые клыки грызли удила.

Я направил тупой конец своего двузубца в грудь всадника. Его оружие вспенило воздух в четверти дюйма от моей головы, выпустив на свободу радужные круги молний. Я выбросил его из седла, и он упал на спину, оставаясь далеко за крупом несущейся лошади.

Его товарищ, которого я сбил первым, стал подниматься. Не оборачиваясь, я вонзил ему в спину черный двузубец. Две молнии прошли сквозь его тело – белая и дрожащая голубая. Крик, полный религиозного ужаса, вырвался изо рта пастыря, и, хлопая черными крыльями, исчез над просторами степи.

В том месте, где два острия пробили тело хранителя, закрутилась, убыстряясь с каждым витком, воронка пространства. Пальцы человека скрючились, пытаясь вцепиться в траву и удержаться.

Ускоряющийся водоворот измерений втягивал его в себя, лишая очертаний тело, и заставляя голос теряться в расщелинах между мирами. Человек исчез; и только капли его крови, оставшиеся на прутьях двузубца, были свидетельствами того, что вздох назад здесь лежал пастырь каменного истукана.

Пасть эрифманского коня растворилась, неумолимыми вратами хаоса. Я почувствовал его смрадное дыхание, и пар, бивший из его ноздрей, коснулся моего лица.

Я ударил монстра по голове, сбоку; лошадь остановилась, словно внезапно ощутила натянутые удила. Передние копыта твари переступили на месте, выбивая глухой стук из груди степи. Конь пал, на все четыре ноги, и остекленевшие глаза рассказывали траве о его смерти.

Я подошел к всаднику, который все еще лежал на спине.

– Предатель, – прохрипел он, пытаясь подняться. – Ты предал человеческий род. Эта тварь…

Я наклонился и ударил его кулаком в висок. Струйка крови стала сочиться из его правого глаза. Он был мертв.

Два всадника налетели на Френки одновременно. Ветер, частыми порывами накатывающий с севера, приносил с собой первого из пастырей священного камня.

Оттуда, где каждое утро скрывалось переливающееся солнце Валахии, мчался второй. Сдвигающимися стенами, скакали они вперед, и уклониться от одного из них значило попасть под копыта другого.

Лезвие меча описало вокруг девушки сияющую дугу. Острый клинок пронесся по передним ногам эрифманских лошадей, перерубая кости.

Несущиеся в бешеном галопе, в первый момент кони не ощутили боли; лишенные опоры, они опрокинулись на землю, выбрасывая седоков из их седел.

Ни одна из клыкастых тварей уже не могла подняться. Они встряхивали шеями, развевая гриву, и их полные злобы вскрики были рычанием поверженного волка, но не ржанием верховой лошади.

Степь бросилась на вылетающих из седла всадников, но, подобно клыкастым тварям, служившим им ездовыми животными, те не ощутили боли.

Два закругленных креста коуди на вздох коснулись пожелтевшей травы. Френки вспрыгнула на двоих людей, и крепкие ноги девушки уперлись в основания их шей.

Ощутив на себе демонессу, пастыри священного камня пытались сбросить ее; но при первом же слабом движении жгучая боль прокатилась по их позвоночникам.

– Так, ребята, – жестко улыбнулась Френки. – Почему вы напали на нас?

– Мерзкая демоница, – прохрипел один из поверженных ею стражей. – Наш долг защищать мир от таких, как ты.

– Неужели, – усмехнулась девушка.

– Мы – солдаты коуди, – глухо проговорил его товарищ. – Их именем мы боремся с силами Тьмы.

– Солдаты? – переспросила Френки. – Тогда вот вам отставка.

Единым движением девушка рассекла головы лежащих людей.

Демонесса сошла с мертвых хранителей камня. Подходя ко мне, она трижды, почти не глядя, обрушивала лезвие своего меча, добивая искалеченных лошадей. Бросив короткий взгляд на четвертого коня, Френки спросила:

– Где ты научился забивать скот ударом кулака?

– Френки, – ужаснулся я. – Можешь ли ты представить, чтобы я такому учился?!

13

Френки уперла ладони в крепкую талию, и мрачным взглядом окинула каменного истукана.

– Ладно, Майкл, – произнесла она. – Я дам тебе вторую попытку.

Завернутый крест коуди, символ шестерых пророков, кривился на черном камне одним из центральных изображений. Я дотронулся до него, и волны барельефа утонули под моими пальцами, тая в скальной породе.

Одна из сторон изваяния начала растворяться, обращая скол в поворачивающуюся на невидимых шарнирах дверь. Внутренность камня оказалась полой; она темнела узкой кельей, и седой старик, с взлохмаченными волосами, поднимал на нас взгляд из-под кустистых бровей.

– Это еще что? – спросила Френки.

– Книжник хоттов, – произнес я.

Маленький огарок свечи, прилепленный воском к одному из выступов камня, вытирал ластиком света маленькое пятнышко в вечной темноте кельи.

Три такие же свечки, перевитые промасленной бечевкой, лежали рядом. На небольшом столе из досок находились книги. Доски были старыми; когда-то покрытые простым масляничным лаком, не были они скованы ни гвоздями, ни скобами.

Тонкие шнуры, стягивающие их вместе, проходили сквозь узкие отверстия, высверленные, в чем я почти не сомневался, палочками из дерева более крепкой породы.

Лавка стояла напротив стола с книгами; она служила старику и стулом, во время его бдений, и кроватью в ночные часы. Она была слишком коротка, чтобы седовласый отшельник мог выпрямиться на ней во весь рост; спал он сидя.

Книг здесь было немного; десять или двенадцать. Часть из них давно лишилась обложек и корешков, страницы их выпали, и топорщились стопками между других фолиантов, которым посчастливилось сохраниться лучше.

Больше ни одного предмета не было видно внутри чернеющего провала кельи; ничто больше не смогло бы в ней уместиться. Три или четыре пустых стручка, гороха или конской фасоли, лежали на деревянном ложе, остатками трапезы отшельника.

Сакральный камень, снаружи изрытый рисунками и письменами, почти ничто не украшало внутри. Лишь девять знаков, выдолбленные в скругленных стенах, выстраивались в неровную линию на высоте человеческого роста.

Это были основные символы религии хоттов; их начинало изображение глаза, который обозначал вселенную, отраженную в одном человеке. Завершал путь факел, освещающий мир и прогоняющий тьму, шесть лучей которого были шестью пророками народа хоттов.

Первый и последний знаки находились рядом, замыкая круг.

Книги возлежали на деревянном столе, но не было рядом с ними пера; пальцы старика, привыкшие перелистывать пожелтевшие страницы, ловя скупой свет огарка, не знали пачкающих руки чернил.

– Что он делает здесь? – спросила Френки, понижая голос и с опаской глядя на седого старика.

– Живет, – лаконично ответил я. – И читает древние тексты.

Девушка задала следующий вопрос, словно человека, о котором она вела речь, вовсе не было напротив, смотрящего на нас и слушающего.

– Зачем?

Я пожал плечами.

– Зачем вообще живут люди? – спросил я.

– Демоны, – произнес старик, вытягивая вперед короткую руку. – Именем шестерых коуди, заклинаю вас: сгиньте в Преисподнюю, туда, откуда явились.

Земля вздрогнула под нашими ногами, волной темной энергии омывая ведическое кольцо. Черный камень пошатнулся, и стопки книг упали с него, скользя и рассыпаясь на источенные рунами листы.

– Многие пытались меня заклясть, – усмехнулась девушка. – Лучше не пытайся снова, старичок, а то надорвешься.

Она обратилась ко мне.

– Майкл, зачем мы здесь? Посмотреть на старого идиота?

– Нет, – ответил я.

Старик воздел обе руки, и стало заметно, что между плечами у него начал вырастать уродливый, скошенный на одну сторону, горб.

– Именем коуди, – произнес он. – Подателей света. Именем тех, кто ведет людей к чистоте добра и защищает от порочности мрака. Заклинаю.

Степь всколыхнулась под мощным толчком, родившемся на хрустальных границах измерений. Ведическое кольцо натянулось, заставляя пространство на своих границах искривляться и преломлять свет, как мнется дно, если смотреть на него сквозь неспокойную воду.

Кольцо прорвалось; черный камень сотрясся, и все, до единой, книги обвалились на дно кельи, одна за одной обращаясь в черные, обуглившиеся лепестки. Книжник упал бы, но узкая щель кельи подставила ему опорой гладкую поверхность досок.

Лицо старика было бледным; посвятивший свою жизнь служению тому, что считал светом, он всю эту жизнь боялся солнечных лучей.

Теперь лицо это было покрыто красными прожилками, от вздувшихся в напряжении кровеносных сосудов. Рот человека раскрылся, готовый произнести следующее заклятие.

Девушка ударила книжника по лицу раскрытой ладонью, и он упал спиной об стол. Создание покинуло его.

– Я сказала – остынь, – процедила девушка. – Майкл, какого черта. Я не маленькая девочка, и больше не тащусь, когда кто-то мочится в штаны, пытаясь меня заклясть. Что мы здесь делаем?

– Лизадрмен искал Склеп, в котором захоронены тела коуди.

Я склонился над стариком.

– Судя по тому, что его убили, он нашел. Вероятно, Склеп находится где-то в Архипелаге Гаргулий, о котором говорил умирающий наемник.

– Там чертова тысяча островов, Майкл, – возразила девушка. – И ни одной чертовой гаргульи, чтобы спросить дорогу. Кстати – откуда тогда такое чертовое название?

– Вот почему нам нужен более точный адрес… Кажется, он приходит в себя.

– Я бы не стала бить его сильно, пока мы с ним не поговорим.

Седовласый книжник присел на краю деревянного стола. Его глаза наполовину оставались закатившимися, а рот приоткрывался, как бывает у человека, который собирается чихнуть, и никак не может этого сделать.

Он не пытался дотронуться руками до разбитого лица; старый отшельник давно забыл, зачем могут они служить ему, кроме переворачивания желтых страниц книг.

– Позволь, Майкл, – девушка положила мне руку на плечо. – Мы с ним мило потолкуем.

– Нет, – покачал головой я.

– Нет? – девушка воззрилась на меня.

Сознание возвращалось к старику медленно, словно тонкой струйкой втекало в сосуд его тела. Он моргнул, потом еще раз, все еще не видя ничего вокруг себя.

– Он считает нас воплощением зла, – процедила Френки. – И ты думаешь, он станет с тобой мило болтать?

– Да, – ответил я.

– Ты наивный добряк, Майкл, – сказала девушка. – Он тебе слова не скажет. Начнет заклинать нас, и его паралич разобьет.

Я снова покачал головой.

Кустистые брови книжника вздрогнули, и он посмотрел на меня, почти осмысленно.

Веки опустились над глазами старика и поднялись вновь, занавесом вернувшегося сознания. В первое мгновение он продолжал верить, что его заклятия возымели над нами силу; поняв, что этого не произошло, он разомкнул запекшиеся кровью губы.

– Не надо, – мягко произнес я.

Книжник медленно выпрямился; недоверчивый взгляд старческих глаз уставился на меня из-под кустистых бровей.

– Это еще почему? – спросил он.

– Тысячи лун сменились над мирами с тех пор, как умер последний коуди, – произнес я. – Мир больше не расколот на детей Света и детей Мрака, и вам это известно лучше, чем мне.

Старик, нахохлившись, посмотрел на меня снизу вверх.

– Это правда, клянусь пророками, – произнес он. – В мое время те, кто был одержим демоном, шли в церковь, молились и каялись, а теперь…

Он сплюнул и засунул руки куда-то между ногами, в характерном жесте деревенского старика, обиженного на весь мир.

– Вы ненавидите демонов, – продолжал я. – Но сейчас могилам Коуди угрожает большая опасность, и только мы способны ее предотвратить.

– Опасность? – старик встрепенулся, и вытащил руки оттуда, где их держал. – Какая опасность?

– Архивампиры, – кратко ответил я.

– Архивампиры? – с ненавистью, выдержанной, как дорогое вино, долгими десятилетиями, переспросил старик. – Самые мерзкие твари из тех, что порождал Мрак. После того, как Коуди убили главного из них – Иоахима, – архивампиры забились на чердаки, и утратили свое могущество.

Течение речи старого книжника, успокаивающееся с каждым новым словом, внезапно взволновалось страхом.

– Архивампирам известно, где Склеп коуди? – спросил он.

– Да.

Тело старика скрючилось, высохшие руки обхватили опущенную голову.

– Значит, случится то, чего никто не сможет исправить, – произнес он. – Если архивампиры вступят в стены Склепа…

– Скажите нам, где Склеп, – сказал я. – Возможно, их еще удастся остановить.

Лицо книжника поднялось, но руки оставались приподнятыми, словно в молитвенном жесте.

– Демон спасает гробницу Коуди? – спросил он. – Это бессмыслица.

– Боюсь, это единственный путь сохранить Склеп. Вы не успеете созвать своих последователей; архивампиры уже там.

– Нет, – старец дико сверкнул глазами. – Этого нельзя допустить.

Его полубезумный взгляд направился на Френки.

– Уж лучше демон войдет в стены Склепа, и плюнет слюной порока на саркофаги коуди. Но архивампиры не должны проникнуть туда.

Я кивнул, и жест этот выражал обещание сделать все, что окажется в наших силах.

– Найти остров несложно, – произнес старик. – Главное знать, где он находится. Мысленно проведите линию между самым большим островом Гаргулий и мысом Отчаяния. Примерно в середине ее вы увидите маленький, безжизненный кусочек суши. Там мы спрятали Склеп.

Он подался ко мне, и был готов обхватить мои ладони сморщенными пальцами. Предвидя такую возможность, я сложил руки за спиной.

– Умоляю вас, – проговорил он. – Остановите этих чудовищ. Не знаю, зачем вам это. Но среди детей Мрака никогда не было единства. Если архивампиры вновь обретут былую власть, они не пощадят никого. Ни людей, не демонов. Торопитесь.

Сильное тело Френки вздрогнуло, когда девушка собралась идти; я произнес:

– Я должен знать все.

Демонесса задержалась; приподнятое лицо старика снова приобрело обиженное, упертое выражение.

– Все, – повторил я. – Если вы хотите остановить архивампиров.

Старик прокашлялся.

– Никто не знает, правда ли это, – произнес он.

Я молчал, и ему пришлось продолжать.

– Тело Иоахима, темного магистра архивампиров, тоже захоронено в Склепе. Некоторые считают, что если раскопать его…

– Могущество архивампиров, которое они утеряли, будет освобождено? – произнес я.

– Это только слова, – зло отвечал старик. – Древнее проклятие, которое наложил на коуди Иоахим, когда умирал. Только поэтому его тело пришлось поместить в основание Склепа – это место сочли самым безопасным. Однако теперь…

Всполохи пространства, успокаиваясь, дрожали вокруг ведического кольца.