Текст книги "Обратная сторона жизни. Книга первая"

Этим, если выразиться, как можно мягче, так и не познавшим радости жизни детям не повезло. Худощавые тела, возраст лет пятнадцать-шестнадцать, формирующаяся грудь у девчонки, редкие волосы на лобках… Ежели компьютеры Временного хранилища сгенерировали обоим характеристики бесполезности, значит их жизнь действительно такова и они не положили ей достойного начала. Наверняка ежедневное и бессмысленное сидение в интернете, он-лайн игры, уроки, первая влюбленность и отсутствие цели… Все, как у всех, а может даже хуже, раз застойное существование привело к получению пятого клейма и продаже Низаму. Зато теперь, что ни день, то новые впечатления… Один зашьет, другой разрежет, третий изнасилует, затем сфоткает и в адский Instagram выложит, подписав: «Я и два человеческих детеныша!», – Дима отвернулся, хотя клетку уже прошли, но сам поворот головы являлся простым желанием отдохнуть от рисуемых Адом полотен, изображающих посмертное будущее с отсутствующими там райскими кущами, так красиво воспеваемыми земными священниками, верящими в бесплатное блаженство за крест на груди.

Другая клетушка, на которую мальчишка не мог не обратить внимания, как ни старался, содержала бывшую некогда сексуальной блондинкой девицу, что явно виднелось по не полностью изуродованным, красивым грудям, огромным голубым глазищам и отличной фигуре, пока только слегка пожеванной Адом. Около нее терлись двое не сильно толстых сатиров, одетых на порядок приличней сородичей, сопровождающих рабскую колонну через пыточный цех, и вот этот дуэт с веселым хохотом вырезал сердечки на спине визжащей и дергающейся девушки. Обычные сердечки, во множестве рисуемые на Земле, где ни попадя, считающиеся символом любви, и в последний десяток лет жутко распространенные в интернете.

– Кричи, кричи куропаточка! – гадко ухмылялся один, наступив на ее узкую ладонь небольшим, острым копытом. – Я тоже считаю, что такой лайк стоит криков и даже оваций! Ха-ха-ха! – заржал он, а соплеменник вторил ему, ухватив хрупкую девичью шею, и прижал когда-то милое и глупое лицо к засранному полу, что превратило крики в невнятные бульканья.

– И я один добавлю! – обычный, ничем не отличающийся от тысяч других нож, неглубоко воткнулся в спину несчастной, зазря прожившей жизнь девчонке, и стал вырисовывать новое, довольно крупное сердце, но второй сатир воспротивился столь щедрому подарку.

– Слишком большой лайк! Делай меньше! – карликовый черт ударил по недоделавшей начатую работу остро-заточенной железке, отлетевшей в сторону, но успевшей прочертить длинную и глубокую полосу возле правой лопатки, отчего мученица хрипло забулькала, а свиномордые садисты еще громче захохотали, радуясь прикольной шутке.

– Большой лайк! Ха-ха-ха! – они нагнулись, хлопая окровавленными ладошками по вогнутым в обратную сторону коленкам и весело-прицокивая копытами. – Оче-е-е-ень бо-о-о-ольшо-о-ой ла-а-а-а-йк! – протянул один из них, вытирая слезящиеся от смеха, красные глаза, а девушка хрипло выла, выгнув испачканную в фекалиях голову со спутанными серыми космами, прилипшими к мокрой от крови спине и плечам. – Та-а-а-ако-о-ой лайк о-о-очень дорого стоит! Ну о-о-очень! – не заплакавший от хохота свинозадый черт резко выпрямился и изо всех сил ударил пленнице по животу, отчего девушка согнулась, забыв, как дышать, а второй дернул несчастную за ноги и она упала, после чего раздался хруст сломанного носа, прорвавшийся через какофонию звуков, источаемых другими темницами. – Сейчас мы поставим тебе много лайков! – ударивший под дых сатир уселся рабыне на спину в районе лопаток и подобрал с пола отлетевший нож. – Сейчас красавица! Сейчас! – ноги девушки сильно дергались, а руки елозили по грязному полу, но криков и стонов слышно не было, второй же сатир никак не мог вытереть слезы и тяжело дышал, приходя в себя после утомительного смеха.

Со стороны может показаться, что слишком много действий пронеслось за столь короткий промежуток времени, где от начала до конца темницы девушки всего-то десять или одиннадцать коротких шагов, но на деле узники двигались очень медленно, да и Джумоук не торопился, желая подарить человеческой скотине, как можно больше эмоций, склоняющих к покорности.

Все это шоу, заполненное звуками, запахами, цоканьем копыт и рогатыми головами, все оно способствовало снижению людьми чисел на собственных ценниках. Они должны были понять реальную стоимость тел, которые так не берегли на Земле и больше никогда не делать попыток показать характер, давно определенный в пыточных камерах.

Геенна Огненная не собиралась раскрывать человеческим рабам свои крепкие, жестокие объятья, она требовала склонения и беспрекословного подчинения, приказывая отдаться так, как попросит, а непокорным предлагала молиться, ибо молитвы единственное, что любила слушать.

Наполненные высоким смыслом слова дрожали и тряслись, вылетая из искривленных в испуге и страданиях ртов, являясь не нотками протеста или попытками борьбы, как считали храбрящиеся грешники, а еще более низким склонением, говорящим, что люди ничего не могут противопоставить и Аду это нравилось. Он смеялся над нелепым и безнадежным бормотанием с умоляющим вскидыванием рук вверх, зная, что на помощь никто не придет, но за покупками точно явятся и возьмут самых достойных из кривящих лица рабов, дабы увезти наверх для узрения той правды, что не понравится, ни одному верующему…

А собакоголовый проводник в царство мертвых продолжал вести широкую колонну живого товара меж клеток, заполненных мучаемыми в реальном времени людьми, отвечающими, как они думали за свои поступки, но на деле отрабатывающих полученную прародителями свободу. И судя по стонам с душераздирающими криками – она им дорого давалась.

«Если бы люди знали, что когда-то не могли сами думать, подчиняясь чужим командам, то наверное отдали бы все, чтобы вернуть это сладкое время… Жить без забот и хлопот, не переживая за будущее… Просто-напросто сказка какая-то… Но они не понимают… Просто не понимают, что уже давно так заново живут… Думают, что свободны, а на деле куклы на ниточках… Все их мечты и страсти описываются несколькими строчками на крохотном кусочке бумаге, а оригинальность упирается в размеры и формы татуировок… Мелкие, ограниченные существа, живущие по написанным для них правилам, и учащие им же детей… Люди… Последнее время это слово чересчур мелко звучит…», – юноша поднял голову, отвлекшись от копыт с золотистыми узорами, и обнаружил, что психологически-сложный коридор заканчивается тупиком, а собакоголовый, как обычно затормозил.

Не последовало ни предупреждения, ни замедления цоканья. Джумоук просто остановился, не задумываясь, что будет предпринимать человеческий товар, но для этого он и нанимал такую кучу парнокопытных, также прикупив или лично вырастив гигантского урода, любящего пожирать живых людей без анестезии. Дмитрий же увидев, что золотистые, раскидывающие блики одежды «Анубиса» недвижимо замерли в коридорном сумраке, подумал: «Б..я!!», – и как можно медленней заковылял, стараясь беречь больную ногу, но чувствуя непреодолимую силу, упирающихся в спину узников.

Рабы на четырех цепях шли в прежнем ритме, тем более все они переполнялись впечатлениями, а некоторые и вовсе не соображали, что происходит, ввиду невозможности выбросить из головы отлично зафиксированные картины с изображением возможно своего, не самого лучшего будущего. Поэтому, когда передние человеческие грешники резко «нажали стоп-кран», то морально уже были готовы принять задних, а ошалевшие от сумасшедшей «прогулки» собратья тут же на них посыпались, не понимая, отчего замерли ведущие. Хорошо, что обладающий огромной силой Варгх, как всегда контролировал цепи и с натужным ревом удержал кучу звенящих металлическими звеньями рабов Ада, дабы те не задавили друг друга, идущий же рядом красноглазый сатир, громко заверещал, обвиняя падающих людей во врожденной неуклюжести и заторможенности.

Орать подобное умеет каждый ущербный человечек, дорвавшийся до власти и получивший в управление некое количество беспрекословно подчиняющихся людей. Такое происходит сплошь и рядом, что на Земле, что оказывается на Геенне Огненной. Толстожопый черт изо всех сил раздирал вонючую пасть, оглашая личное мнение, в общих чертах описывающее недостойность каждого из человеческих представителей вычесывать блох из его мягкой, шерстистой задницы, а также ловить вшей на лобке похотливой подружки некого Удиса, однако сии высказывания совсем не коробили замученных пленников, со стонами встающих на ноги.

Дима, в который раз, удерживающий на раненой спине Лкетинга вместе с японцем, сипло дышал, мысленно проклиная собственное рождение и так не вовремя пробитую, мешающую жить ступню. Металлическое кольцо на шее сильно натирало, и часть кожи уже слезла, но обращать на него внимание как-то не удавалось, тем более оно по сравнению с творящимся непотребством, доставляло меньше всего неудобств. Масаи тем временем горячо и громко дышал парню в затылок, а лежащий на мускулистом туземце японец что-то бормотал и эти слова не выделялись добросердечностью ранее кроткого и тихого азиата.

Такеши эмоционально рассказывал какую-то старую японскую легенду о некой злой, всех кусавшей собаке, которую перед смертью изнасиловали страдающие спермотоксикозом горные разбойники из провинции Окинато, не могущие получить желаемое ни от одной проститутки. Все японские женщины легкого поведения отказывались отдаться им из-за омерзительного внешнего уродства, и даже эта злющая собака пыталась убежать, но человеческая похоть была слишком велика и изголодавшиеся мужчины устроили сексуальное пиршество с сердитой животиной. Спустя полгода обрюхаченная душевнобольными людьми псина породила на свет трех сатиров, Варгха и собакоголового Джумоука, сегодня возомнивших о себе непонятно что и обращающихся с людьми, как со скотиной.

Дослушав японскую байку до конца, Дима не удержался и хмыкнул, отчего из носа выпала подобающая случаю тягучая сопля, но дерзкий парень сделал: «Пфф!», – и противный кусок слизи улетел на копыто одному из сатиров, не заметившему произошедшее, мальчишка же покрылся холодным потом в одно мгновение.

Видимо Лкетинг тоже заметил это, ибо пробормотал:

– Ди-ма храбрый! – знал бы покрытый шрамами туземец, что юноша от страха чуть не обоссался воздухом, ввиду незаполненного мочевого пузыря, то промолчал, но… – Не надо бояться говорящих свиней белый брат! Не надо! – юноше ничего не осталось, как кивнуть и пробормотать: «Угу! Делов-то!», – и попытаться встать на ноги, что стало неплохо получаться, а стоящие по бокам поваленной людской колонны черти бесстрастно наблюдали за несогласованными действиями человеческих рабов, исключая любую возможность неподчинения.

Со всех сторон слышались измученное людское мычание и всхлипы, и это с учетом летящих из клеток в коридоре душераздирающих воплей и умоляющих стонов. Через некоторые решетчатые двери высунулись любопытные морды издевающихся над людьми разнообразных демонов, но обнаружив, что виновником множества свежих стонов и суеты является завалившийся на истоптанный пол человеческий скот, разочарованно вернулись к прерванным развлечениям с вновь завывшими узниками.

С натугой же поднимающийся, тяжело-дышащий парень не забывал о раненой ступне, в то же время разглядывая крупные копыта собакоголового и небольшие сатира, с висящей на одном соплей, хотя там и без нее грязи хватало.

«Хоть какие-то приятные воспоминания… Высморкался карликовому черту на копыто… Расскажи кому – не поверят… Шапками закидают, засмеют и назовут допившимся до белой горячки алкашом…», – Лкетинг с Такеши уже выпрямились, как и повисшие на туземце с азиатом всхлипывающие узники, занимающие прежние, равноудаленные друг от друга места

Дмитрий, приводящий в норму сбившееся дыхание и аккуратно опершийся на пробитую ступню, крем глаза наблюдал за молодой мамашей, вновь спасшей младенца идентичным прошлому разу способом. Девушка держалась изо всех материнских сил, коих хватило бы на всю четвертую цепь беспрестанно-издающую щенячий, словно зовущий родителей скулеж, но единственным, кто на него мог откликнуться, являлся не обладающий чувствами нежности к людям собакоголовый. Мать же с ребенком не собиралась плакать, дабы облегчить страдающие сердце с разумом, хотя это всего лишь слезы и в Аду не стыдно излить накопившиеся горе с безысходностью.

Внезапно парень почувствовал знакомый, поднимающийся снизу-вверх, острый взгляд и повернул шею, закончив интересоваться положением дел девицы с хныкающим малышом. Дима нервничал, но не мог не взглянуть на собакоголового, чей холодный желтый взор выражал любопытство именно к их действиям. Действиям троицы таких разных «Спящих»…

«Блин, да чем же мы заслужили столь сильный интерес со стороны неприятных парнокопытных личностей? Чего ценного и интересного в «Спящих»? На Земле нас считают отвратительными гавнюками из-за постоянного сования носов не в свои дела и попыток научить людей правильно жить, что никому не нравится… А здесь чего не так? Вон даже Лкетинг говорит, что во мне сила какая-то есть… Будто в нем нет… Узнать бы еще какая… И фишка-то в том, что этот демон с собачьей головой должен быть в курсе наших способностей… Сказал бы, что ли… Кругом тайны и недомолвки, мать их так…», – юноша осторожно опустил серо-голубые глаза, не собираясь играть в гляделки с закутанным в золото Джумоуком, ввиду обладания большей, чем у Лкетинга осторожности, а может элементарного нежелания рисковать, хотя кто-то скажет трусости.

Подождав еще некоторое время, пока все пленники уверенно, если в Аду существует место такому высказыванию, встанут на ноги, демон с угольно-черной головой пса лениво перебросил полный смерти, покрытый странными значками жезл из одной нечеловеческой руки в другую.

– Пришли! Надеюсь, все сполна насладились дорогой! – он оскалил пасть в гримасе, не слишком ассоциирующейся с радостью за подавленных грешников. – Обратите внимание! Вот место, после которого отступает смерть! Место, проклинаемое вами в будущем! – проводник в царство мертвых гадко ухмыльнулся и отошел в сторону, давая свободу действий личной наемной силе, а по людской колонне прокатился неопределенный вздох.

Грешники стояли, опустив головы и лишь изредка поднимая напуганные, разбитые чертями лица, отображающие безысходность с безнадежностью. Мечты и надежды почти не тревожили опустошенных людей, увидевших за последний час так много, что вынести больше кажется невозможным, но сей необходимый минимум являлся началом длинного пути. Пути, в котором будет еще много боязливого перетаптывания с ноги на ногу, вздрагиваний и нервного моргания прищуренными глазами, боящимися смотреть на звероподобных чертей. Люди узнали себе цену, и она была невысокой.

Услышавшие же полный тоски общечеловеческий вздох сатиры оскалили свиные пасти с острыми зубами и ловко вытащили из-за спин тусклые зазубренные клинки, а далеко позади находящийся Варг, привычно и с силой бросил цепи на каменный пол, издав более звучный, чем обычно «звяк». Неустанно-контролирующие обнаженных людей, перевитые мускулами рогатые дисциплинированно развернулись к испуганно отшатнувшимся рабам и сделали синхронный «цок» назад, уставившись широко-расставленными оранжевыми глазами на напряженных пленников.

Глава 4

Дмитрий, как и остальные рабы, любознательно посмотрел на указанное «Анубисом» место, не понимая, куда их привели и чем пытается удивить собакоголовый, однако вглядевшись, понял, что тупик на самом деле не тупик, а большая, плотно закрытая дверь без решеток. Эта цельнометаллическая воротина являлась входом в некое помещение или как вариант следующий, опаснейший коридор, вследствие чего пришлось придумать этакую пограничную зону, не пускающую внутрь нечто жуткое. Более жуткое, чем видели помертвевшие пленники, думающие тоже, что и Дима, или же… Это просто вход в большое помещение и не более того.

Насладившись зрелищем замершей в ступоре человеческой скотины, Джумоук неопределенно моргнул и подошел к походящей на сейфовую двери. Следующим действием собакоголового демона стал злой взгляд на поигрывающих клинками, обленившихся сатиров и ближайший из них мигом подскочил, бросившись к небольшому черному рычагу, скрывающемуся в полумраке, дабы с силой дернуть, лишь бы избежать недовольного хозяйского взора.

Спустя мгновение раздалось гудение и дернувшаяся темная створка начала плавно отодвигаться, абсолютно не гармонируя с надрывным воем своего смещения в сторону, а сатир осторожно цокал назад, не желая, чтобы его раздавило о стену. Стоящий позади приближающегося жирножопого поросенка Дима мечтал дать бесу хорошего пинка, дабы прямоходящая свинья завизжала, как сучка, однако сегодня был не его день.

Чувствующееся затылком ровное дыхание воина-масаи усилилось, видимо туземец в свою очередь мечтал сломать карликовому черту обе ноги и медленно зажарить его на костре, а Такеши молчал, но что есть молчание азиата? Ведь, если человек с раскосыми глазами тих и неподвижен, значит, грядет буря, ибо он максимально собран, однако данные слова в любом случае не относились к Такеши, по крайней мере, сейчас.

Тем временем шевелящий поросячьим хвостом сатир почти впритык приблизился к напряженному парню, как и повторяющие его движения, цокающие назад Джумоук с собратом низкорослого демона, однако парнокопытной братии было нечего бояться, ибо рогатая охрана следила за каждым движением унылых рабов.

«Интересно, живые ли планировщики и строители этой двери? Вообще нелепость какая-то… Могли бы сделать, чтобы она внутрь стены уходила, нет же… Как в банке забабахали… Было бы кого охранять, хотя хрен его знает… Может они сюда не только людей загоняют, а и эти… Эксперименты местные…», – юноша всматривался внутрь широкого, услужливо распахивающегося входа, ведущего в немалой площади помещение, где никого не было, если конечно вонь застарелой мочи не считается за весело-щекочущую ноздри личность.

– Давайте заходите, скотинушка вы наша! – противно захихикал карликовый демон, но моментально успокоился. – Все дошли! Давно такого не было! Молодцы! Ни один не помер, ни один не свихнулся! Сильные животные! Прямо радость берет! – прогнусавил обернувшийся сатир, чуть ли упершийся в парня, желающего положить руки тому на плечи и сказать: «Привет жирдяй! Тебе не кажется, что ты не там припарковался?», – чисто ради интереса хлопнув коленом по косматым бубенцам, причем мальчишка сам не понимал, откуда взялись подобные мысли. – Сперва самки! – свиномордый черт подмигнул налитым кровью глазом молодой мамаше, а та в ответ отпустила голову. – А дальше сами разбирайтесь! Места найдете! И главное не запутайтесь в цепях, потому как расковывать никого не будут! Пошли животные! Пошли! – мерзкий свин с силой ударил зазубренным клинком по гладкому каменному полу, вышибив крупный сноп искр, едва-едва осветивший уходящих вдаль узников, большая часть которых до сих пор наблюдала за творящейся в камерах жутью.

«Отдых… Можно сказать с минуты на минуту… Побыстрей бы женский коллектив забирался внутрь, а потом и я попрошусь, как бы эгоистично это не звучало… Ступня желает отдыха, а тело бессмертия… Да и масаи с Такеши, наверняка не против будут…», – возбужденно подумал моргающий слезящимися глазами Дима, не забывая втягивать вонючий воздух, струящийся из огромной клетки – другого названия на ум не приходило.

В этот момент мать-одиночка сделала первый, очень короткий шаг, натянув цепь и подавая знак остальным, почти переставшим всхлипывать женщинам, и те уныло, без пререканий потянулись за ней, гремя цепями. Обнаженные, но совершенно не скрывающие свои «прелести» представительницы слабого пола медленно заходили в широкий проем за ведущей их молодой мамашей с хныкающим на груди младенцем, не забывающим хвататься за грязные сосульки волос усталой родительницы.

«Если женщина перестает прятать грудь и ту самую штуку меж ног, значит, плохи дела… Другой случай, если она дивно хороша и мужики при виде ее с ног валятся, но Ад явно не подходит под эти домыслы… Бабам уже фиолетово происходящее, все они успели навыться в Сортировочной, здесь же процесс пошел с такой скоростью, что под конец пути они превратятся в бесчувственных каменных троллей, но только, если потеряют человеческую составляющую. С другой стороны люди оставались людьми даже после побывки в сталинских лагерях, так что остается вариант, в котором они всегда будут помнить, кем являются… Ощущать боль… Надеяться… Желать умереть… И хотеть жить… Да уж… Лучше бы потеряли человеческое… Но самое хорошее в произошедшем за день то, что скоро можно завалиться спать…», – последняя мысль волновала Дмитрия больше, чем само нахождение в Аду.

Женский коллектив грешниц сопровождался четырьмя чертями, безмолвно выдвинувшимися вслед за унылым бабьем, а остальные их собратья сноровисто сместились ко второй цепи, рабы которой даже не улыбнулись рогатым соседям с рельефно-очерченными бицепсами и вогнутыми в обратную сторону ногами.

Скованные в аккуратный ряд, толстые и худые, молодые и зрелые женщины потихоньку заходили внутрь новой клетки, гремя незанятным остатком цепи, волочащимся по грязному полу. Лицо ни одной из них не выражало радости по поводу временной остановки, да и зачем ее выражать, если смысл жизни отсутствовал.

Все они привыкли жить ради чего-то, пусть даже странички в Одноклассниках, как бы это мелко не звучало, а здесь? Что им делать здесь? Жить, выживая? Именно в жизни, выживая, сегодня никто и не видит смысла, зато находят его, когда живут, существуя. Отсчитывая медленно-тянущиеся, похожие, как куриные яйца серые дни, и пытаясь походить на Петровых, чей сын в институт на бюджетное место поступил, а дочка в музыкальную школу ходит. Или на Сидоровых, купивших квартиру не в ипотеку, а потому что мужик хорошо зарабатывает и все в дом тащит. Ну и в конце концов на Ивановых, два раза в год за границу летающих, но основная суть в том, что никто не хочет быть примером сам, продолжая существовать, а не выживать, что доступно лишь сильнейшим.

Среди существующих человеческих особей нет индивидуумов, считающих себя примером для соседей, они наоборот смотрят на них и высчитывают количество мусорных пакетов вынесенных за неделю, чтобы бессонно ворочаться по ночам и думать на какие деньги те столько жрут.

В современном мире над людьми довлеет зависть вкупе с мечтой о золотой рыбке и большинство не хочет зарабатывать, используя свои силы. Они ищут причины личной бедности в других, но только не в себе. Жалуются, что нет нормальной работы, не желая приобрести мозги и тратя деньги на красивую одежду, новые телефоны и яркие пачки чипсов, рассказывая друзьям, а точнее знакомым, насколько жесток этот мир, не дающий самореализоваться ему, то есть столь неординарной личности. А те поддакивают: «Да, Петь… Вот, если бы да кабы, то ты бы легко того и сего, а так-то оно само собой не так, ведь если бы так, то так и было бы, но так, как не так, то и нет, ясно ведь! Я сам такой, Петь! Вот кабы, то бы, то я бы, да… Но, оно не так и вот… Не то, не то, а вон то, хотя то лучше, чем вон то, но… Все правительство виновато!», – и вот такая куча идиотов целыми днями считает медленно-тянущиеся серые дни, похожие, как куриные яйца, дабы очнувшись в Аду тосковать о потерянном смысле жизни, хотя ничего не изменилось, а их существование наоборот заполнилось мрачными, но все-таки бьющими в глаза красками.

Когда, наконец зашла последняя из представительниц когда-то прекрасного пола, но здесь обычных человеческих самок, жирнозадые сатиры моментально обернулись и просканировали налитыми кровью взглядами перепуганные и просто унылые лица стоящих в три ряда рабов.

– Ну?! – вопросительно рявкнул «счастливый» обладатель сопли на копыте. – Кто там следующий?! У кого хватит выдержки стать добровольцем и пойти за самками?! – черт-недоросль сверкнул красными глазами, и в который раз лязгнул по полу зазубренным клинком, Джумоук же недвижимо стоял возле темной стены, бесстрастно взирая на скотину и поигрывая смертельным жезлом.

Дмитрий недолго думал и дернулся вперед, причем не из-за какой-то безумной храбрости, а именно стремления отдохнуть и выспаться, преобладающего над желаниями других прикованных к нему узников, но уж такая у него была натура.

– А-а-а-а! Самый отчаянный! – язвительно загнусавил сатир, шумно втянув свиным пятаком воздух. – Ну, давай, чего уж там! Только согласны ли те, что сзади?! Ха-ха-ха! Или ты сам за них решил?! Правильно! Скот он такой! Всегда в вожаке нуждается, а вам «Спящим», как раз этого и не хватает! Ха-ха-ха! – он гнусаво захохотал, Дима же ничего не ответив, яростно пошевелил крыльями носа и снова дернулся вперед, но теперь ему помогали Лкетинг с Такеши, однако… И этот рывок ничего не дал.

В глазах у Джумоука появился ленивый интерес, как и сатиры с удовольствием взирали на жалкие потуги юноши сдвинуть с места толпу, не желающих идти людей, правда сия проблема наблюдалась и на Земле, но эти идиоты умудрялись и в Аду показывать мудацкий характер ленивых бездельников. Сам Дима прекрасно понимал, что такое количество упрямых придурков он с друзьями не сдвинет, однако еще раз упрямо дернулся, и когда это ни к чему не привело, налившийся злостью парень обернулся, чуть сместившись в сторону от Лкетинга Такеши.

Лица японца и туземца выглядели немного извиняющимися, а глаза масаи выражали еще и злость, но оба его друга лишь пожали плечами, словно говоря: «Мы старались!», – и парень им верил, поэтому не обратил внимания ни на сатиров с собакоголовым, ни на стоящую по бокам рогатую охрану.

– Да, что вы за говно бл..ть такое!! Уродливо жили и здесь продолжаете!! Неужели Ад ничего в вас не изменил?! Трясетесь, воете, продолжая оставаться упертыми, тупыми ничтожествами! Посмотрите на других людей!! Почему они молчат?! Не все конечно, но молчат!! Чем не пример, но нет!! Вы будете верещать, и упираться до последнего, пока не отрубят руки с ногами и не потащат по полу!! Что вы за идиоты!? За какие грехи мне такое наказание?! – были бы у Дмитрия слюни, он бы всех заплевал, но приходилось орать, надрывая пересохшее горло. – На Земле ждете помощи своего бога и здесь на него надеетесь!! Вашего бога нет!! Он не существует и не поможет вам!! Его выдумали, чтобы управлять таким скотом, как вы!! Мудаки бл..ть! Ненавижу! Суки! – Дима, тяжело дышал, выпалив эмоциональную тираду, не обращая внимания на уважительно оглядывающих его Лкетинга с Такеши. – Уроды! Дибилы! Все!! Я пас!! Не могу больше! – мальчишка в сердцах развернулся и произнес последние слова прямо в желтые глаза укутанного в золото Джумоука, а тот в ответ растянул угольно-черную пасть в подобие собачьей улыбки и отстранился от стены, сделав пару шагов негромко «цокнувшими» копытами.

– Варгх! – негромко произнес «Анубис», и это слово прорвалось через какофонию, источаемую коридорными камерами, дабы влететь в чуткие уши гигантского, покрытого засохшей кровью монстра, тут же радостно взрыкнувшего.

Послышался усиливающийся треск, наполняющегося мощью электрического кнута, что явно виделось по ставшим более яркими вспышкам света в коридорном сумраке. Судя по ним, соскучившийся по кровавой работе Варгх собирался возместить упущенные мгновения радости и счастья, причем в намного большем размере, вопрос стоял в том, позволит ли Джумоук сильно портить мясо.

А вот на что надеялись, не желающие шевелиться пленники – понятно не было. За самонадеянным юношей и его друзьями они не шли из-за врожденной гадливости и нежелания подчиняться почти мальчишке, но то, что пройденная дорога залита именно их слезами, а не его, ни капельки смущало двуногих животных, тянущих друг друга в яму. Даже язвительное, но правдивое оскорбление не возымело никакого действия, кроме шмыгающих носов и опущенных, изредка взмывающих вверх злых взоров, а ведь изначально было ясно, что «Анубис» не позволит выделываться, но таково свойство натуры этих только на словах храбрых, на деле же ущербных людей.

Подобные представители человеческого вида, сами того не зная всю жизнь живут по чужим указаниям, ничего не делая лично, боясь собственного мнения и никогда не слушая более молодых, по их мнению глупых людей, считая себя намного умней и мудрей, хотя всю жизнь пролежали на диване, не высунув нос из дома.

Зато сию секунду они вновь огребли электрического кнута кровожадного Варгха, старающегося выполнить хозяйскую просьбу со всем старанием и, конечно же, добавлением личной инициативы. Самым неприятным являлось то, что первый электрический заряд прошел через все металлические кольца на рабских шеях, свалив юношу, да и остальных человеческих пленников на больно ударившиеся о каменный пол коленки.

С чувством выругавшись сквозь сжатые зубы, Дима судорожно разгибал скрюченные пальцы рук, не чувствуя ног и половинки задницы, уж слишком был хорош удар трехметрового людоеда, но тот не останавливался и продолжал хлестать обнаглевших рабов. Его электрический хлыст летал только над четвертой цепью, неведомым образом удлиняясь и цепляя спину каждого вскрикивающего грешника, а адский Франкенштейн сопровождал взмахи высокотехнологичной «игрушки» удовлетворенным ревом и чувственным рычанием.

Стоящий враскоряку парень чувствовал, как по спине опять потекла кровь, но боли не ощущал, лишь боялся сломать зубы из-за чудовищных судорог, охватывающих тело после каждого взмаха хлыста, видневшегося и чувствующегося по приближающимся вспышкам света. И как только электрический кнут монстра-людоеда заново взмывал в воздух, юноша буквально на мгновение расслаблялся, однако и за такой короткий промежуток времени успевал рассмотреть недвижимые ноги рабов на соседней цепи, а также покрытые золотыми узорами копыта Джумоука с выгнутыми в обратную сторону ногами сатиров.

«Наверное у «Анубиса» такие же… Только под одеждами не видно… Он сам, наверное, вообще худющий… Прячет кости под золотыми простынями…», – размышления юноши отличались неспешностью и отстраненностью от реальности, помогая забыть боль в выгибающемся от тока теле и давая сил зло радоваться за получающих наказание людей сзади, даже не задумываясь о достающихся ему с друзьями «неудобствах».

В эти не самые лучшие мгновения он не переживал за воина-масаи с азиатом или себя, мечтая лишь о том, чтобы его двуногий груз осознал всю нелепость стояния на месте и больше никогда так не делал. Дима грезил, дабы все люди однажды разогнули спины, и пошли по пути самосовершенствования, а желающие ковыряться в собственном дерьме, там и оставались. Скатертью дорога…