Текст книги "Обратная сторона жизни. Книга первая"

Покрытый кровью юноша безумно обрадовался наконец-то приблизившемуся отдыху, а убитый человек, как ни странно, не вызывал угрызений совести. Никаких ужасных чувств или вселенской тоски, кроме некого непонятного ощущения.

«Ах! Я убил человека! Человека!!! О, Господи! Прости меня! Я забрал жизнь данную не мною, а тобой! Вот, если бы это был обычный хомяк или котенок… Или шимпанзе, на котором я проводил опыты! Да пусть даже лягушка, Господи! Сделай так, чтобы это была лягушка, десять лягушек, сто тысяч лягушек, но не человек! Ведь он так ценен в отличие уничтожаемых им и выбрасываемых на улицу животных! Человек… Такое удивительное, совершенное и бесценное создание, даже лежащее на диване и пьющее пиво, существуя на пенсию парализованной матери… Это же бл..ть человек! Венец, бл..ть творения! Ты знал Господи, что нынче венцом Твоего творения считается гора сала, лежащая на диване!? Нет?! Удивительно! А говорят, что так говоришь Ты, но тогда упаси нас Бог от тебя Господи…», – Дима не испытывал жалости к убитому, зато испытывал легкое сожаление, что не сделал так раньше.

Изуродованный труп, отстегиваемый рассерженным сатиром от кольца, никак не повлиял на его психику, наполнив тело похожим на возбуждение чувством от свершения чего-то в кои-то веки выполненного… Того, что раньше не могло выплеснуться, но наконец-то прорвало запруду впитанных на Земле догматов.

«Точно… Я понял, что в этом нет ничего страшного… Теперь понятно, как люди переступают эту грань и идут во все тяжкие без возможности остановиться… Они получают мнимую, забранную с детства свободу и не могут ею насытиться, сами того не понимая, что нашли ключ от цепей личного демона, так давно шептавшего на ухо: «Убей»… Не осознают, что больше не обладают контролем над телом… Хорошо, что мой демон сам знает, где и как себя вести, по крайней мере, пока… В этом деле главное сильно не злиться, а то мало ли… Заберет навсегда мою личность…», – он вдумчиво рассматривал разные по форме брызги крови на торсе и руках, рядом же примостились мускулистый Лкетинг с сухопарым Такеши, где японец почти незаметно посматривал на Дмитрия.

Парень не обращал на внимания ни на него, ни других, размещающихся возле стены пленников, ибо бестолковых, потерявшихся в Аду рабов подгонял злобный, куда-то утащивший изуродованного покойника и недавно вернувшийся сатир. Чуть неподалеку от анализирующего свое внутреннее состояние парня расположилась его цель – красивая, храбрая девушка, прячущая младенца от чужих взглядов, в особенности слабых на передок сатиров, часто проползающих по ней полными вожделениями взглядами.

Нельзя сказать, что толстожопые свиньи обращали внимание лишь на нее, обделяя других милых дам… Нет! Они уделяли капельку личного времени даже самым невзрачным пленницам, чьи гладкие, бесшерстные задницы притягивали чертовы причиндалы подобно магнитам, да и один слащавый толстячок мужского пола также не избежал поощрительного хлопка по жирной ягодице. Его глаза в тот момент походили на блюдца, из которых зажиточные крестьяне на Руси чай хлебали, а тоска в них стала столь необъятной, сколь обширна земля русская, ведь коли черт обратил внимание на притягательную жопенку – жди беды.

– Тебя совесть не мучает? – задумчиво разглядывавший юношу азиат все-таки задал вопрос, совершенно не удививший Диму. – Вот убил ты его… Что ты чувствуешь Дима-сан? Хоть немного сожалеешь? Человек ведь… – любопытный взгляд Такеши уставился в забрызганное подсохшей кровью лицо парня, а тот потрогал сухим языком разбитые губы и пожал плечами.

– Нет, – ответил юноша, еще раз проанализировав внутренние ощущения, и поерзал побаливающей спиной, где засыхающая кровь стягивала нестерпимо-зудящую кожу. – А тебе-то самому его жаль? – он почти незаметно, язвительно усмехнулся, не замечая, что к разговору прислушивается молодая мать, гладящая кончиками пальцев личико спящего младенца. – Нет, Такеши! Не думаю! Скорее всего, ты задал этот вопрос, так как не понимаешь себя, где смерть одного из них… – парень повернул голову и обвел взглядом наконец-то усевшихся у длинной стены узников четвертой цепи. – Не затронула ни одну струну твоей души! – он вгляделся в лицо молчащего азиата. – Мы одинаковы и в этом единственное твое спасение, Такеши! Смирись и надейся, что никогда не изменишься, иначе ты здесь не выживешь! – Дмитрий открывал в себе все больше новых сторон, но не удивлялся, ибо настоящая жизнь начиналась в Аду, а Земля лишь засорила разум, заставив уверовать в личную ничтожность и ненормальность.

Японец задумался и с минуту молчал, видимо прощупывая испытываемые к недавнему мертвецу чувства, поворачивая их так и этак, изредка посматривая на остальных узников, кои старались глаз не поднимать, а редкие поднимающие – полыхали злобой и ненавистью к троице «Спящих». Грешники с пятым тавро ненавидели отличающихся от них индивидуумов, что на Земле, что в Геенне Огненной, но Дима чхал на них, как в принципе и Лкетинг с Такеши, где только азиат пытался привычно мыслить, взяв за основу стандарты человеческого общества, изживающие непохожесть во всех ее ипостасях. Однако следующий, вырвавшийся из глубин японских легких вздох показал, что Такеши хоть и с трудом, но меняет точку зрения, непрерывно трансформирующуюся в нечто противоположное оригиналу. Значит, к концу пути за спиной воина-масаи окажется уверенно стоящий на ногах матерый самурай, отчетливо понимающий, где хорошо, где плохо, и желающий вгрызться в горло чертям за любой криво брошенный взгляд.

– Как ни странно нет… – пробормотал он вслух. – А почему? – ни к кому конкретно не обращаясь, дискутировал азиат, почесывая всклокоченную голову – Отчего мне его не жаль? – сидящие рядом грешники с пятым тавро боязливо посмотрели на него и отвернули головы, ибо крепкая цепь мешала отодвинуться трясущимся телам. – Как-то не по-человечески получается… Да? – неуверенно повернулся Такеши к воину-масаи, но тот пожал плечами и пошевелил крыльями широкого носа, вглядываясь в следующую цепь с узниками, перемещающимися по зассаному помещению не без помощи ругающегося сатира с бесстрастными чертями.

– Лкетингу не жаль. Много кричал, – короткими рублеными фразами заговорил выходец из Африки. – Медленно двигался. Глупый и бесполезный человек. Масаи выгоняют таких, и Африка пожирает их. Слабый и глупый – не породит сильного! Лучше смерть! – выросший в жестоком мире туземец высказал личное мнение, основанное на ценностях и идеалах племен самого загадочного континента Земли, продолжая наблюдать за рассаживающимися рабами.

Грешникам «помогали» перевитые крепкими мышцами, уверенно-стоящие на широких копытах с серебристыми узорами рогатые. Они раздавали грубые, поучительные затрещины и тычки чересчур «ленивым» рабам, но таких среди бывших добровольцев было мало, в основном на конце поржавевшей цепи. Вот им-то как раз и доставалось от чертей и гнусаво-верещащего сатира, чьи собратья находились за огромной дверью, где один охранял оставшихся рабов, а задний присматривал за Варгхом, которого одного лучше не оставлять, но это была лишь догадка.

«Толстожопые карлики, лишь по началу кажутся подобиями таджикских гастарбайтеров, на деле же умные и жестокие создания, выполняющие важные функции в непростом деле транспортировки живого товара, а если говорить честно – человеческого скота… Да и то… На словах в скот записали только нашу цепь, исключая конечно меня, Лкетинга и Такеши, а вот вторую и третью почти не трогают, вот что значит смирившиеся с существованием Ада добровольцы…», – Дима поднял голову с закрывающимися глазами, дабы прокомментировать слова масаи.

– Ничтожество одним словом, – пошевелил губами мальчишка, принявший жестокую реальность, как аксиому и черствеющий с каждой минутой пребывания в Аду. – Единственным небесполезным деянием в его жизни стала собственная смерть, да и то не без чужой помощи… – он устало моргнул и встряхнул головой. – Мог бы самоубийством жизнь покончить, – из Дмитрия так и лилось презрение к косо посматривающим на него рабам, где единицы излучали ненависть, остальные же поскуливали от страха. – Кажется, я начинаю понимать смысл библейского потопа, очистившего Землю от грязи в виде им подобных… – парень метнул пустой взгляд на таращащихся в пол закованных людей. – Пора бы устроить новый… Жаль я не Творец… – он прошептал святотатственные слова и встряхнул головой, облокотив ее об идеально-ровную холодную стену, наблюдая, как заходит последний ряд закованных людей, подгоняемый чертями и сопровождаемый кошмарными воплями из клеток коридора.

– Неужели я стал настолько черствым… – японец сокрушался над самим собой, ни на кого не обращая внимания. – Как же так… – он страдальчески схватился руками за голову и с непонятной надеждой в глазах осмотрелся по сторонам, но запуганные грешники прятали взоры от «Спящего», так выделяемого демонами. – Я всегда был добрым… – прошептал под нос японец и, хлопнув глазами, вперился в невозмутимое лицо Лкетинга, на что тот положил крепкую руку на плечо субтильному азиату, ищущему поддержки.

– Ты не стал черствым Такеши… – слабо произнес почти заснувший, но не могущий удержаться от комментария Дима. – Ты становишься собой… – он зевнул, чуть не порвав рот. – На деле каждый из нас остается тем же, что раньше, просто открываются внутренние двери, и сейчас ты должен определиться какие из них нужно закрыть на несложный замок, какие замуровать, а какие держать открытыми… – он высунул покрытый белым налетом язык и потрогал его кончиком раздутые, покрытые корочкой крови губы. – Так что ты не черствый Такеши. Это просто ты… Тот, который на самом деле и нет ничего страшного в отсутствие угрызений совести в определенных случаях… – он облокотился затылком на стену, через силу моргая глазами и не обращая внимания на прислушивающуюся к разговору молодую мать со спящим на коленках младенцем.

Японец некоторое время «обсасывал» полученную от измученного парня информацию, потирая кончиками пальцев виски и не желая мириться с жестокой правдой, но сердцем понимая, что так и есть.

– Дима-сан хочет сказать, что я на самом деле бессердечный? Бесчувственный? – хлопал ресницами азиат, сделав овальные глаза. – Но такого не может быть… Я всегда сопереживал людям, мне было жаль погибших и умерших! Очень многих! – он не хотел мириться с собственной начинкой, желая обладать шаблоном, принятым на Земле и хорошо, что выбирал вариант полный жалости и доброты, а не эгоизма и завышенного самомнения, как у большинства современных людей.

– Вот именно… – кивнул борющийся с засасывающей дремотой Дима. – Очень многих, но не всех… Подумай лучше о том, кого тебе было жаль, а кого нет… Посмотри внутрь себя! – юноша блаженствовал, вытянув израненную ногу и наслаждаясь сидячим положением, абсолютно перестав обращать внимание на рассевшихся по всей площади зассаного помещения рабов, готовящихся к наихудшему.

– Ди-ма говорит правду Та-ке-ши! – туземец никак не мог побороть сложное для него произношение имен японца и русского. – Жаль не всех! Жаль людей с силой внутри! Силой, уходящей после смерти человека! – масаи что-то доказывал огорченному азиату, а полностью отдавшийся спасительному сну мальчишка проваливался в засасывающую с огромной скоростью умиротворяющую бездну.

Всклокоченная голова упала на крепкое плечо туземца, на что тот не обратил внимания, понимая измученного парня, а сам масаи имел больший запас прочности, да и азиат, несмотря на комплекцию, смотрелся не слишком выдохшимся.

– Спи спокойно, белый брат! Пусть духи укажут тебя верную дорогу! Найди себя на долгих тропах сна! – почти отечески произнес туземец и закрыл глаза, облокотившись о стену. – Познай свою силу… – прошептал он, засыпая, как умеют воины – быстро и чутко, будучи готовым взорваться боем в одно мгновенье, а Такеши огорченно вздыхая, поерзал спиной со свежей раной о холодную стену и тоже сомкнул веки.

– Я не сухарь… Не черствый… Я нормальный и обладаю чувствами… – неустанно твердил он под нос, пытаясь убедить себя, что неравнодушен к смерти любого человека, будто в Аду это важно.

Каким бы жестоким это путешествие не было, и какими бы ужасными не стали новые откровения, но обычный, восстанавливающий организм сон брал свое. Прекрасные, выносливые тела с устойчивыми к потрясению душами хотели спать из-за происходящей в объятьях Морфея адаптации к новому миру, ведь как говорит одно племя в глубинах Амазонки: «После сна люди просыпаются немножко другими…»

…Ласковый луч теплого солнца игриво постучал в только-только открывшийся серо-голубой глаз и Дмитрий несколько раз моргнул, защищаясь от нападения звезды, согревающей Землю. Проморгавшись, мальчишка задумчиво огляделся по сторонам, быстро поняв, что не успело его накрыть кипящей морской водой буквально секунду назад, как он опять сидит на уютном пляже и даже недавняя скамейка застыла на том же месте.

Задумчивый до невозможности парень поднялся и отряхнул песок с задницы джинсов, неторопливо покручивая шеей, дабы внимательно рассмотреть издевающееся над ним место, чувствуя, как болят затекшие спина и ноги. Создавалось ощущение, будто он целую вечность сидел, опершись о некую стену, однако это было совсем не так, ведь буквально несколько секунд назад его утянула огромная и желающая сварить заживо волна.

«Уже непонятно, где реальность и что тут вообще «что»… Перемешали сон с явью, причем судя по словам Совести – это создал я сам, причем внутри себя… Архитектор хренов… Мелкий туземный божок Дима, рад приветствовать! И где сам дедуля? Точнее Совесть? Создается ощущение, что я свихнулся, но надеюсь это не так, ибо нет хуже кошмара, чем психушка в реальности, хотя… Как говорит неуязвимый старикан, моя реальность сейчас в Аду, где я несу свой, сильно отличающийся от других крест… И даже не проверишь, врет или нет… Может я все-таки просто сплю, а это генерируемый мною бред, но тогда… Тогда я действительно в психушке, а такого мне не надо… Уж лучше Ад и множество прошлых жизней… Пожалуй лучше всего – это вера старику, иные мысли затянут в болото тоскливой неизвестности…», – проведя неспешный самоанализ, Дмитрий мрачно сплюнул на песок, тут же втоптав слюну в никем не целованный пляж.

– Соскучился, грязнуля? – раздался знакомый голос позади, но парень все равно испуганно дернулся, с силой сжав ягодицы, лишь после подумав, что в собственном мире довольно трудно обделаться. – Никак плеваться не отучишься… Сморкаться… Ногти грызть… Ты ведь совсем не такой! – светло улыбнулся подходящий сзади старик в ответ на хмурую физиономию юноши в потрепанных джинсах, злящегося на Совесть из-за непроизвольного испуга. – Как дела-то? – ласково улыбнулся дед, знающий о нем и его делах больше, чем сам Дима, а парень привычно и одновременно желая потрепать нервы старику, размыто и грубо ответил.

– Тебе виднее! – он шумно прочистил нос и снова сплюнул под ноги, сам того не понимая, что самоутверждается, как кучка гопников перед друг другом после постыдного бега от прогуливающихся боксеров. – Как по мне, так мы вообще только расстались! – неугомонный мальчуган еще раз харкнул на песок и нагло уставился в лицо благообразному старику.

– Фу ты, ну ты! – всплеснула руками Совесть. – Твои манеры убивают меня! Ну, зачем ты делаешь все эти вещи? – дедуля огорченно потряс головой, с истинным огорчением глядя на колхозное бахвальство Димы. – Перед кем ты здесь выделываешься? Самим собой? А точнее своей совестью, доказывая ей, то есть мне, что плохой, лишь потому, что это когда-то было модным? Модным, если не имеешь мозгов и внутренней искры, родившись годным для пьянства и только? – он с упреком посмотрел на юношу, почувствовавшего себя довольно неуютно перед небесного цвета глазами Совести, да и не первый раз она заставляла стыдиться.

– Блин… – он смотрел вбок, не желая видеть старика. – Не знаю, что на меня находит… – непроизвольно начал оправдываться Дима. – Мне так легче! – его взгляд все-таки направился в лицо Совести. – Отвлекаюсь от собственных проблем!

– Я знаю! – серьезно кивнул благообразный дед. – Так действительно легче, когда отгораживаешься от самого себя придуманной личностью, только она быстро испаряется в случаях, требующих присутствия именно тебя, а не выращенного на скорую руку аватара. Ты должен растить внутреннюю суть, возвращая ей память и ища свое «Я», а не придумывать некую маску или идеалы, навязываемые обществом и абсолютно на тебе не держащиеся! – старик хмыкнул, скрестив на груди руки, словно ожидая реакции парня, но тот молчал, впитывая слова Совести и понимая, что это правда.

– Ты прав! Опять прав! Или права? – спросил сам себя, устало отмахнувшийся от деда юноша, понимающий, что часть себя ему не переспорить, тем более рожденную для критики каждого его поступка. – Короче не важно… – вздохнул он и повернулся к морю, дабы тут же развернуться и задать волнующий вопрос. – Что там со мной? В… – он запнулся, но все-таки договорил. – В Аду… Все нормально, если вообще можно так говорить насчет этого места? И вообще я тут подумал… – Дима внимательно посмотрел на ни капельки не смутившегося старика, решив проверить личные догадки. – Что ты меня обманываешь… Как вариант! Не обязательно, что мои мысли верны, но сомневаться я должен, ведь это довольно странное место! – юноша нервно заходил взад, вперед, влево, вправо, делая по шагу в каждую сторону. – Вспомнил, как однажды читал, будто в потустороннем мире существуют бестелесные, присасывающиеся к тебе твари, внушающие образы, которым ты больше всего доверяешь! Кто-то видит Иисуса, кто-то горящий куст, как Моисей, а к кому-то приходит лично Зевс, расшвыриваясь молниями и громами, дабы указать и направить в нужную ему сторону! Очень много слабых людей увязают подобным образом в играх с всякими гаданиями, маятниками и тому подобным, не понимая, что работают с мелкими злобными сущностями по чуть-чуть пожирающими их энергию и дающими, будто правдивую информацию. Единственная неувязка, что ты мне ничего не указываешь, а треплешься обо всем подряд и пытаешься внушить, что я нечто хорошее и светлое, пришедшее на Землю, дабы очистить ее от грязи и научить людей правильно жить… – потрепанный жизнью юноша подозрительно прищурил глаза, уставившись на внезапно захохотавшего старика.

– Ха-ха-ха! Молодец! Говоришь, только расстались, а вон, сколько всего придумал! Ха-ха-ха! – Совесть гоготала, согнувшись и стуча себя по коленкам, а Дима подумал, как бы ее не хватил инфаркт или инсульт от столь искренней радости. – Ну! Давай дальше! – дед с трудом выпрямился, немного закашлявшись ввиду пересохшего от смеха горла. – Весели старика! Продолжай! – он вытащил из нагрудного кармана пиджака белый носовой платок и протер вспотевшее лицо, что навело Дмитрия на мысль о чересчур высокой реалистичности этого мира, ведь во снах не потеют, но еще больше разозлился из-за издевательского смеха старика.

Он изо всех сил махнул босой ногой, дабы осыпать обнаглевшую Совесть песком, совершенно забыв, что для нее – это чепуха и так оно и было. Песок пролетел мимо милого, возвращающего в нагрудный карман платок дедушки, встряхнувшего головой и не обратившего внимания на попытку парня хоть как-то его задеть.

– Пойдем ты уж сядем, раз не хочешь шутки шутить! Выдумал тоже… Песком бросаться… – он старчески хмыкнул, целенаправленно двигаясь к неизменной лавке с отличнейшим видом на закат. – Знаешь, сколько я от тебя вытерпел? – дедуля повернул морщинистое лицо. – Не знаешь… А точнее не помнишь! – ответил сам себе дед. – Зато видишь! Мой возраст – это твои плохие поступки! Да и говорил я тебе об этом! Садись! – махнул он рукой, то ли яростно, то ли обиженно сопящему парню, не любящему игнорирование, но в данный момент ничего не могущего сделать, кроме как присесть, в ином же случае пришлось бы говорить с самим собой, без всякой совести с маленькой или большой буквы.

– Молодец! – дед ни разу не назвал его по имени, что было довольно странно, но юноша быстро отбросил эту мысль. – Хоть иногда меня слушаешь, по крайней мере, в последнее время! Пока трезвый! – его или ее голос был полон сарказма и затаенного смешка, а у насупленного Димы заиграли желваки, уж слишком захотелось послать неугомонного старика в далекие дали на букву «х», но совесть есть совесть, что при жизни доставала, что после смерти, если это конечно правда.

– У меня вот вопрос такой… – они почти подошли к лавке, а юноша решил узнать ответ на давно мучившую дилемму, забыв о предыдущей насчет пребывания в Аду. – Кто вообще придумал совесть? Хотя, нет… Бред какой-то спрашиваю… – он задумчиво почесал голову. – Как она на свет появилась? Блин… Все равно немного глупо звучит, да? Даже много походу дела… – парень смотрел на дедулю в идеально-отутюженном костюме, понимая, что спрашивает ересь у придуманного им же, живущего где-то в глубинах подсознания персонажа.

Старик в это время, покряхтывая и придерживая рукой старомодную шляпу, смахнул с нагретой лавки невидимый песок и, повернувшись, медленно сел, зажмурившись от закатывающегося в ласковое море солнца, игриво бросившегося на пожилого человека.

– Ничего глупого! Хороший вопрос! Совесть, а точнее то, что ей называют, появилась тогда же, когда придумали первые догматы… Именно догматы! Этакие требующие непрекословного следования правила! Жизненные аксиомы! И не важно, какие они, главное то, что шаг влево, шаг вправо порождает внутренний вопрос: «А можно ли так делать?», – и чем больше правил, тем больше сомнений, а это рождение диалога внутри, то есть обязательное присутствие собеседника. Поэтому совесть бывает разная, и необязательно хорошая, да и не существует понятия хорошего в случае с совестью. Она внутренний ограничитель, и например, на некоторых островах Тихого океана мучает туземцев не сумевших добыть голову врага. Все зависит от правил, написанных внутри тебя тобой же самим, а заменить их – довольно трудоемкий процесс, требующий времени, терпения и внутреннего перегорания, рождающего нового тебя, – старик закинул руки за голову со смешливым взглядом, чуть не зацепив едва уклонившегося, заслушавшегося Дмитрия. – При сильном желании ты можешь переписать себя полностью, именно переписать, начав мучиться из-за неубитого, когда была возможность котенка. Или из-за не изнасилованного ребенка и оставленного в живых, оскорбившего тебя человека, да из-за чего угодно, тут главное внутренние изменения и твоя совесть станет другой! Поэтому совесть не означает Добро с большой буквы, она означает добро, видимое тобой! Благие дела в твоем понимании, да и вообще сам жизненный путь! – он уставился в лицо опешившего Димы, познающего все новые и новые откровения. – Например, фанатики считают, что убивают и воюют за правое дело, даже если это не так, но им-то не объяснить! Они уверены в правильности творимых деяний и мучаются, когда не смогли уничтожить еще толику сопротивляющегося мирного населения! У них иная совесть!

– Вот оно что! – пробормотал мальчишка, потерев виски и вдохнув полную грудь свежего, морского воздуха. – То есть ты – это Добро в том виде, что меня устраивает… Мои нормы и морали, пусть даже не такие, как у остальных, но похожие… Значит совесть является одновременно и ангелом, и бесом, между которыми находится каждое разумное создание… Совесть – личный судья, требующий покаяния за слабость, приведшую к не устраивающим тебя последствиям. Значит… – парень задумался. – Совести две, и каждый имеет право выбора! Все сами рисуют собственных ангелов с демонами, дают им сил, когда подчиняются и мирно спят, выполнив правильное в личном понимании действие! Так ведь? – он возбужденно уставился на старика, а тот кивнул.

– Ты прав, как никогда! – дедуля положил морщинистые руки на коленки. – Можно выбирать из двух голосов в голове и тот, коему покоришься, станет наставником и поведет по жизни. Он поселится в тебе неустанным шепотом и личным ангелом, а вот с рогами он будет или без… – покрытая морщинами совесть на секунду замолчала. – Необходимо выбрать тебе! Кому-то и рога становятся лучшим нимбом, а кто-то не мыслит начала дня без молитвы… – старик откинулся на спинку лавки, подставляя умиротворенное лицо солнечным лучам. – Однако раз уж пошла речь о том, что совесть является нечтом определенным, то возникает вопрос, а какова она истинная? Как понять, что ты не идешь на поводу у своего неконтролируемого зверя, творя «добрые» дела? – он остро взглянул на Дмитрия, а тот пожал плечами, показывая, что в данной проблеме ни «бе», ни «ме».

– Судя по всему, раз ты моя Совесть, и знаешь ответ, то и я должен его знать, однако… – парень поджал губы и, набрав полный рот слюней, шумно сплюнул. – Не знаю, но как вариант… Прислушаться к себе и как-то понять? – он обратил взор на старика в светлом костюме, задумчиво всматривающегося в место падения плевка.

– Да, мой взрослый поросенок! – кивнула Совесть и, встав с лавки, втерла слюни в песок чистым бежевым ботинком. – Именно так! Прислушаться к себе, а точнее почти неслышному внутреннему голосу, беспрестанно твердящему, что что-то не так! Когда ты живешь вроде полноценной жизнью, но чего-то в ней не хватает! Когда внезапно возникает желание заняться спортом, а ты запиваешь его пивом, говоря, что мало времени! Когда ты, в конце-то концов, хочешь писать и рисовать, но отмахиваешься от этих мыслей, работая бухгалтером и мертвые цифры для тебя важнее, ибо за них платят, ну и плюс ложная уверенность, что не умеешь этого делать! – старик отчаянно жестикулировал руками, так и не сев на лавку, а парень, щурясь от солнца, следил, дабы бодрый дедуля не зарядил ему в нос. – Даже, если ты начнешь отжиматься по утрам, это начнет очищать тело, а оно само подскажет путь дальше! С каждым шагом будет легче! Мир двинется тебе навстречу! – Совесть уставилась на Дмитрия, а тот почесал правую половину носа и моргнул.

– Где-то я слышал подобные высказывания… Возможно сам их говорил… – он задумчиво уставился на стоящего напротив дедушку. – Скорее всего так и было, раз помнишь ты, но не помню я, ведь ты можешь рассказывать только о том, что у меня внутри и отталкиваться от правил, из которых состоишь… – мальчишка закинул ногу на ногу и между делом подумал, что пора менять затасканные джинсы, а Совесть ответила положительным кивком. – Ладно! – он встал и покрутил в разные стороны шеей, не глядя на старика. – Допустим, ты и есть мой внутренний голос Бога! По крайней мере, мне так кажется, уж слишком ты хорошо рассказываешь умные и правильные вещи, учащие борьбе с самим собой! – старик согласно и очень светло улыбнулся, однако Дима продолжил. – Но! – юноша поднял палец вверх, а затем резко повернул в сторону Совести. – Где моя вторая совесть? Где противник божественного гласа, должный присутствовать в созданном лично мною мире? Он по любому должен где-то быть! – парень сделал шаг назад и ловко приземлился на теплую лавку, солнце же стояло на том же уровне и не собиралось опускаться. – Честно говоря… – начал предложение не в тему мальчишка, отвлекшись на коснувшееся воды светило. – Этот мир действительно создан мною, ибо именно таким я люблю закат, но разговор о другом! – Дмитрий перевел серьезный взгляд на как-то погрустневшего старика. – Где она? Или он! Мой бес! Почему не спорит вместе с нами? Ведь наш диалог так и должен выглядеть! Я между ангелом и бесом, а получается, что на поле не хватает третьего игрока! – Совесть молчала, будто посерев лицом, а мальчишка, поняв, что дело тут нечисто, резко вскочил обратно на ноги и вперился в лицо приятного старика жестким взглядом серо-голубых глаз. – Отвечай! Где второй! Быстро! – он протянул руку к Совести, забыв, что не может ее схватить, но в этот раз, как ни странно зацепился за платок и выхватил его из нагрудного кармана пиджака, но затем белоснежная тряпица без каких-либо пятен пота провалилась сквозь пальцы. – Как это я так?! – поразился юноша, а старик вовсе отшатнулся в испуге в сторону, но вторая попытка мальчишки ни к чему не привела. – Блин! – Дима махал рукой в сторону дедули, но ее уводило в сторону. – Да, как же так! Прям фильм «Призрак», когда главный герой злился и мог двигать предметы! – говорил он себе под нос, а к дедуле хоть и возвращался прежний цвет лица, но серости еще хватало. – Не получается! Тьфу! – он сплюнул под ноги, Совесть же промолчала, видимо решив не доводить до греха, а вот насчет третьего игрока заговорила.

– Она спит… Уже давно, правда не слишком крепко, но достаточно… – парень замер и опустил руку, решив позже узнать, каким образом чуть не спер платок у выдуманного персонажа. – И очень глубоко! Намного ниже этого пляжа, но даже оттуда ее мысли сбивают тебя с пути истинного… – старикан тяжело вздохнул и, опустив глаза, подошел к лавке, дабы усесться на нее, словно стало тяжело стоять. – Поэтому ее здесь и нет… – он моргнул и щелчком худого пальца смахнул невидимую песчинку с брючины.

– А-а-а… – протянул ничего не понявший парень. – И кто ее туда закопал? И как усыпил? – его глаза загорелись младенческим любопытством. – Как вообще можно зарыть и убаюкать беса? Он же наверняка тарахтит без передышки, как и ты, плюс неплохо знает меня! – юноша прищурил правый глаз, непроизвольно почесывая подмышку левой руки, так как оттуда текли бесконечные капли пота, спасающиеся от солнца на бескрайних просторах его тела.

– Ты! – коротко и честно ответил старик, ясно посмотрев в прищуренный глаз парня.

– Я?! – поразился тот, замерев и превратившись в смешную статую. – Это когда же!? И как!? И почему я ничего не помню, хотя здесь можешь не продолжать… – ответил сам себе Дмитрий и вытащил руку из подмышки, заменив пожевыванием нижней губы.

– Ты-ты! – грустно усмехнулся дед, смотрящий в песок под ногами в бежевых ботинках. – И это не то, чтобы демон… Нет! Это больше твой личный зверь, взращенный за множество жизней! Просто ты выбрал его шепот, слишком часто задавая вопрос: «А можно ли так делать?», – и однажды узнал, что да… Можно… И тебе понравилось… – бежевый ботинок пнул песок, разлетевшийся в стороны, а Дима сглотнул слюну, еле провалившуюся через огромный ком в горле. – А не помнишь, потому что эта история произошла очень давно! – Совесть подняла голову и жутко улыбнулась, перестав походить на кроткого и милого старика, но мальчишка совсем не испугался. – В те времена, память о которых скрыта для нас обоих… Я помню только начало, уж слишком был маленьким и прятался во-о-о-он за теми дюнами! – палец старика указал на песчаные холмы вдалеке. – Только родился, но бегать уже умел, правда, ничего не соображал! – Совесть по-доброму улыбнулась, будто наслаждаясь хорошими воспоминаниями. – Совсем не помню, как появился на свет… Просто БАМС! И все… Я вижу этот пляж, море и еле-еле, быстро уставая, но могу бегать… Не понимаю, где нахожусь, конечно… – одетый в светлый костюм старик смотрел никуда, шепча слова, заставляющие трястись юношу. – А потом высунулся из-за дюны, чтобы немного торчали глаза, и увидел тебя вместе с НЕЙ… Я жутко боялся в тот момент… – он снова грустно улыбнулся. – Она лично помогала копать яму для себя… Огромную яму! Причем не один день! Что ты ей наплел, я не знаю, но работала она с удовольствием! Старалась, как заведенная, а ты же был – не понимаю, как она не замечала – напряженным до невозможности, но держался… А потом толкнул ее… И засыпал… Долго же она вопила, постепенно затихнув… – Дима слушал рассказ Совести с трясущимися губами, сам не понимая, отчего так пронялся. – А ты не проронил ни слезинки… Все-таки мастер обмана… Недаром… Хм… Кха-кха-кха! Кха-кха-кха! – закашлялась Совесть что-то недоговорив, но это было лишь предположение, ибо разогнувшись, дедуля продолжил. – Ты умеешь расположить к себе людей, да и не только их! – старик грустно улыбнулся. – Она не умерла… Не может умереть, ибо без борьбы внутри не будет и роста, но даже ее сон… Беспокойный и злой, но все-таки сон, касается тебя, заставляя думать о возвращении в ее объятья… – благообразный старикан замолчал, все своим видом показывая, что конкурент ему сильно не нравится.